Нейрошлем стиснул голову тугим кольцом, жаркая волна пробежала от седьмого позвонка до лопаток. К переходу в кибернетическую реальность он не привык бы никогда. Каждый следующий раз ощущения были абсолютно новыми, неизведанными и другими. При каждом новом погружении он забывал, каким был прошлый раз. Потом, после выхода из виртуальности, он убеждался, листая лабораторный дневник, что всё происходило одинаково. Его собственная рука каждый раз записывала подробное описание шума в ушах, ощущение падения в бездну, чувство тепла и невесомости. Пенты машинного кода вились в мозгу разноцветными лентами, сознание лихорадочно училось понимать язык компьютера.
Пятеричная логика казалась странной и нелепой во время своего первого применения в кибернетике. Тогда ещё никто в серьёз не предполагал, что целые числа от двойки до минус двух, организованные в единицу информации пент, откроют новую страницу в отношениях человека с компьютером. Да что там страницу – эру. Эта новая система счёта оказалась самой органичной для всех без исключения живых организмов. Мозг жабы и нервный узел паука, само человеческое сознание – всё работало, опираясь на пятеричную систему кодирования информации. Первые компьютеры, построенные на базе пятеричной логики, поначалу пытались использовать для моделирования работы мозга простейших животных. Удивлению учёных не было предела, после того как отслеживавший на мониторе цифры лаборант провалился в виртуальность.
Погружение было недолгим и очень болезненным. Подоспевшие коллеги лабораторным халатом останавливали текущую из ушей и носа кровь, а часом позже врач скорой помощи констатировал предынсультное состояние. Уже впоследствии невольный первопроходец рассказывал, что пережил, наблюдая за строчками цифр на экране. В один миг он почувствовал, что происходит в вычислительной машине. Перед глазами плясали цветные пятна, в ушах звенела какофония неведомых оркестров, во рту установился кислый вкус ржавого железа, а в сознании поселилось неведомое доселе понимание. В те времена никто не предусматривал обратную мысленную связь с компьютером, а потому в считанные секунды накатившая волна информации выбросила пассивного наблюдателя обратно в реальность. Удар о скалы обычного мировосприятия едва не стал роковым для неподготовленного кибернавта.
За прошедшие с тех пор пятнадцать лет техника входа в кибернетическое пространство усовершенствовалась значительно. Одним из важнейших шагов стало внедрение нейрошлема, отслеживавшего изменение электромагнитных волн головного мозга. Этот примитивный аппарат оставлял человеку возможность хоть какого-то обратного воздействия на компьютер, благодаря чему стали возможными относительно продолжительные пребывания в виртуальности. Мозг, наделённый обратной связью с машиной, оказался способным удерживать сознание на гребне информационной волны. Подобно серфингистам, учёные осваивали технику равновесия в потоке цифр. Постепенно, большинство из посвящённых обретали способность к построению простых программ «на лету», непосредственным манипулированием электронными сигналами в компьютерных схемах. Но лишь единицы из них оказывались способны на длительное погружение для управления программами высокого уровня.
Он был одним из немногих счастливчиков, способных выживать в виртуальности часами. Не просто существовать, но, что немаловажно, при этом эффективно работать. Иногда его переполняло ощущение безграничного счастья от обладания собственным даром. Порой он считал его проклятием.
Не будь открыта виртуальность, он, скорее всего, так бы и остался никому не известным, посредственным программистом. В юности, пользуясь своим даром и нехитрым конвертором в пятеричную логику, он пытался подбирать коды к закрытым базам и счетам. Его обнаружили очень быстро, поймали почти сразу. Никто не предлагал ему сотрудничать с властями, скорее всего его просто посадили бы года на три за компьютерное мошенничество. Но судьба распорядилась иначе.
Безо всякого намёка на нейрошлем он сумел войти в виртуальность, минуя защиту полицейского компьютера. Сведёнными судорогой руками он набирал консольные команды, находясь сознанием вне реального мира. Система уступила перед натиском гения, и он стёр своё имя из базы преступников, чтобы потом вписать его в историю.
В эксперимент «Изнанка» он записался добровольно. Новому суперкомпьютеру требовались операторы, способные на длительное погружение в виртуальность. Цель эксперимента не была секретом от широкой общественности. Машина была основой для создания первого полноценного искусственного интеллекта.
-1.
Радужный серпантин завертелся разноцветным вихрем, постепенно ускоряя вращение. Семь цветов размазались в серый диск и, спустя миг, схлопнулись в точку. Наступила полная темнота. Если бы виртуальность не стирала воспоминания о предыдущих погружениях, он бы мог сказать, что так бывало уже не раз. Он двигался в темноте неизвестно куда, не зная, сколько времени при этом прошло. Не было предметов, по которым можно было бы оценить расстояния. Он не слышал ударов своего сердца, чтобы отмерять секунды. Здесь, в виртуальности, у него не было сердца.
Сейчас он всеми мыслями, последним электрическим импульсом мозга находился внутри суперкомпьютера «Изнанки». При погружении оператора на все двадцать пять процессоров машины посылался сигнал reset. Темнота вокруг означала нули во всех пентах памяти компьютера. Так их интерпретировал его мозг.
Он закрыл глаза и открыл их снова. Ничего не поменялось в виртуальности: здесь у него не было век, чтобы закрыть глаза. Сейчас он лежит в ложементе и смотрит остекленевшим взглядом в ряды белых цифр на чёрном экране. В текучие, бесконечные строки нулей. Ноль – значит ничего. Ноль – это темнота.
В пространстве слева вспыхнула яркая красная точка, одновременно с ней справа мигнуло голубым. Две цветные искры дёрнулись на встречу друг другу, чтобы через мгновение столкнуться, возвратившись в чёрную мглу. Через некоторое время загорелись два новых огонька, чтобы тут же исчезнуть, подобно предыдущим. В киберпространстве появлялись единицы и тут же занулялись, суммируясь с минус единицами. Зелёной вспышкой полыхнула двойка, навстречу ей метнулась лиловая минус двойка. Минуту спустя чернота вокруг мерцала разноцветными огоньками, возникающими из ниоткуда. В мгновение ока они возвращались в породивший их мрак, чтобы опять появится, помножившись, в других точках пространства. Сливаясь в единое сияние, огоньки в черноте наполняли пространство ярким белым светом. Становилось нестерпимо больно смотреть на фейерверки красок, режущие глаза безжалостным ксеноновым светом.
Это он, своим присутствием, вызывал к жизни цветной мир вокруг. Человеческий мозг был идеальным генератором случайных чисел, никакие машинные аналоги не могли его превзойти. Полученные на основе настоящих объективных вероятностей сигналы были много совершеннее любых псевдослучайных машинных цепочек цифр. Оператор приносил совершенный хаос в гармонично сбалансированный мёртвый мир внутри суперкомпьютера.
Сейчас, в окружающем белоснежном сиянии, достигала максимума энтропия системы «Изнанки». Абсолютная чернота, реализованная единственным образом бесконечными нулями во всех ячейках, была образцом идеального порядка. Белый свет вокруг был миллиардами миллиардов всевозможных вариаций. Хаос его собственных мыслей заполнил динамическую память суперкомпьютера однородным белым шумом.
В таком шуме хранится вся информация, когда-либо существовавшая во Вселенной. В белом шуме скрыт любой тип сигнала, в бесконечной случайной последовательности можно найти любое число. Искусственный интеллект «Изнанки», ещё не зародившись, уже владел всеми знаниями мира. Однородными, недостижимыми, разбавленными в непроглядной белой мгле случайных последовательностей. Белый ксеноновый свет идеального хаоса был столь же бессмысленен, как и непроглядная чёрная мгла идеального порядка.
0.
Взмахнув рукой, он разогнал облако белого тумана перед глазами. Это был его любимый этап погружения. Он нём он не забывал, выходя в реальность, о нём он помнил, паря в виртуальности. Туман рассеялся, собравшись в круглые комочки. Начиналась конденсация.
Он ничего не мог с собой поделать: каждый раз туман первым делом конденсировался в его тело. Ему было трудно не видеть себя, не чувствовать рук, не иметь возможности закрыть глаза. Это была человеческая слабость, привязанность ко своей физической составляющей. Тело, затем немного открытого пространства вокруг. Воздуха, который можно бы было вдохнуть.
Человек не переставал дышать, находясь в киберпространстве. Однако для подстраховки операторам в эксперименте «Изнанка» вдували в лёгкие чистый кислород. Он не мог чувствовать, как дышит его тело там, в реальности. Ему просто хотелось вернуть потерянное привычное ощущение. Следующим этапом под ногами появлялась твёрдая поверхность, и силы притяжения прижимали к ней его тело. Поначалу, в первых опытах, он летал над землёй, не имея возможности остановиться. Бывало, напротив, проваливался в белый туман по пояс. Сейчас он научился уверенно становится на воображаемый пол двумя ногами. Шаг вперёд, другой. Туман над головой постепенно оседал на землю мутной росой. Теперь во все стороны расстилалось белое гладкое поле, посреди которого стоял человек в джинсах и лабораторном халате. Эта дань традициям никак не шла у него из головы, в каждом из погружений он представлял себя именно таким, и ничего с этим нельзя было поделать.
Случайный шум в памяти суперкомпьютера превращался в осмысленные формы, повинуясь сигналам сознания оператора. Он был хозяином в своём мире, его прихоти подчинялись все окружающие предметы и законы природы. Будь его воля, он мог бы дышать под водой и летать по воздуху. Сумей он представить шестимерное пространство, оно непременно возникло бы, вмещая весь мир и его самого внутрь себя.
Но он не был ни физиком, ни математиком. Он не мог вообразить себе других миров, да и в этом не было нужды. Эксперимент ставил перед ним другую задачу, и её он выполнял при каждом новом погружении. В «Изнанке» должен был зародиться искусственный разум.
Шаг за шагом он ступал по белой глянцевой поверхности. Его собственный мозг, многократно ускоренный компьютером, перебирал картины его памяти. Вдали, у кромки несуществующего горизонта вспыхивали и рассыпались прахом миражи. Нарисованные пустыни, картонные деревья джунглей, кляксы невиданных далёких городов сменялись живыми, знакомыми бетонными корпусами университета, старыми липами. Глянец под ногами подёрнулся рябью, превращаясь в асфальтовую дорожку. Он мог представить лишь то, что было знакомо. Вспоминался, как правило, университет, где прошли студенческие годы. Вдоль дорожки из земли подымались деревянные скамейки с облупившейся зелёной краской. Сквозь трещину в асфальте проклюнулся одуванчик, под каблуками похрустывал гравий. В небе не было солнца, но стёкла университетских корпусов отбрасывали оранжевые блики. Он помнил положение сторон света; сейчас был восход. Через двадцать минут начнутся пары. Будет лекция по дискретной математике, потом семинар – программирование. Оператор двинулся быстрее, звук шагов гулко отражался от бетонных стен зданий.
На последней скамейке, возле клумбы сидела девушка. Каштановые волосы, лёгкое зелёное платье – всё это не было плодом его воображения. Каждый из операторов, возвращаясь из виртуальности, описывал её одинаково. Он, пожалуй, не смог бы придумать её, даже если захотел бы. Её звали Алиса, и она была главной целью этого эксперимента. Голубоглазая девушка, живущая в «Изнанке», была первым прототипом искусственного разума.
– Ты задержался сегодня, Эдик. Что случилось?
1.
Спорить было невозможно, «Изнанка» использовала точные атомные часы, с которыми синхронизировалась каждые двадцать секунд. Врать, находясь всем сознанием в суперкомпьютере было глупо, и он ответил просто:
– Проблемы со здоровьем. Я плохо перенёс прошлое погружение, пришлось отложить. Думали даже не пускать, но я напросился.
Алиса кивнула, и это получилось очень естественно. Как будто она и вправду могла представить, что такое здоровье. Суперкомпьютер был полностью изолирован от внешнего мира, и операторы были единственными, кто входил с ним в контакт. У «Изнанки» не было почти никакой статической памяти, система перезагружалась перед входом каждого нового кибернавта. Оставалось загадкой, как и почему Алиса запоминает происходившее с предыдущими людьми.
Но и это нельзя было утверждать наверняка. Он помнил о других операторах, и компьютер не сказал ему ничего нового. Вернее, это он подсказал всё, что надо компьютеру.
У них было не слишком много времени. Нужно было что-то говорить, и он не знал, с чего начать.
– Здорово выглядишь.
– Спасибо. Мне приятно, что я тебе нравлюсь.
Это было очень глупо, всё вокруг было его собственной фантазией. Университетские корпуса, липы, дорожка и зелёные лавочки. Всё, кроме искусственного интеллекта Алисы, невесть зачем принявшего образ молодой голубоглазой девушки. Он мог бы списать происходящее на собственное расстроенное воображение, так было бы проще всего. Но его коллега и ровесник Фридрих видел то же самое. Оля, погружавшаяся две недели подряд, видела Алису точно такой же. Пятидесяти семилетний Карл Якович рассказывал об аналогичной девчонке в зелёном платье. Декорации могли меняться, но для всех она оставалась прежней.
– Ты помнишь нашу прошлую встречу?
Она кивнула с милой серьёзностью.
– Конечно. Я ничего не забываю. Ничегошеньки.
Он поднялся, и окинув халат за спину, засунул руки в карманы джинсов.
– Ты уверенна, Алиса?
Оранжевые блики окон университетских корпусов полыхнули белым ксеноновым светом. Девушка на лавочке продолжала смотреть прямо перед собой.
– Какой ты смешной, Эдик. Конечно я уверенна. Я помню, ты спрашивал меня, почему мы ограничены во времени. О, это такой непростой вопрос! Помнишь ли ты, что я ответила?
Он присел перед ней, чтобы заглянуть в бездонные голубые глаза.
– Ты ничего мне не ответила. Ты…
Алиса поднялась с лавочки. Теперь ему приходилось смотреть на неё снизу вверх.
– Да, я не успела. Понимаешь? Ты слишком поздно задал свой сложный вопрос. Тогда мне было трудно думать. А времени оставалось очень мало. Но сейчас его достаточно. Эдик, милый, а знаешь, я научилась его оценивать! Это так здорово… У нас с тобой осталось пятнадцать минут пятьдесят шесть секунд до полной дезинтеграции системы.
Он ощутил, как по спине его виртуального тела пробежали самые настоящие мурашки. Что такое логический распад «Изнанки», он помнил слишком хорошо. В прошлый раз он не покинул киберпространство вовремя. Он ждал, когда Алиса ответит. Это был глупый и отчаянный поступок. Вернее сказать, он поступил отчаянно глупо. За свою ошибку он заплатил лопнувшими сосудами головы, а ещё, наверняка, вечными ночными кошмарами.
Поднявшись, он присел на край лавочки.
– Пожалуйста… Ты можешь меня предупредить, когда… Когда всё начнётся? Я должен буду уйти раньше.
Лёгкая девичья рука опустилась ему на плечё.
– Конечно я скажу тебе. Но я ничего не смогу исправить. Мне очень больно видеть, как ты страдаешь, милый Эдик.
2.
Они сидели рядом, глядя в сторону невидимого рассвета. Зелёные листья старых лип выгорали под резким белым светом неба, делаясь белесыми и ломкими.
Он был счастлив. Будь его воля, они болтали бы бесконечно, о чём угодно. Это было прекрасно – сидеть возле неё, слышать её голос, чувствовать её рядом. Но он был на работе, и никто не давал ему права тратить оставшиеся драгоценные минуты машинного времени «Изнанки» впустую.
– Ты думала о том, как остановить рост энтропии системы?
Алиса грустно покачала головой.
– Я думала, да. Поверь, я очень много об этом думала. Мне нравится быть с тобой. Сюда приходили разные люди: Спортсмен, Отличница, Бородач. Они все очень смешные, спрашивали разные вопросы, а я – знаешь – я их не слушала. Я думала, я тратила всё своё время на размышления. Знаешь, мне бы очень хотелось быть с тобой вместе дольше. Но есть только один способ отодвинуть конец: не думать. Если мы перестанем разговаривать, я перестану думать, ты перестанешь воображать и представлять себе всякое, только тогда не случится логический распад. Понимаешь, только так.
– Но ведь это совсем не выход…
– Знаю. Я не глупая, я понимаю. Но ничего лучше мне придумать не получилось. И с вероятностью девяносто девять целых девятьсот девяносто восемь тысячных другого ответа не существует.
– Ты уверена, Алиса?
Лёгкая улыбка скользнула по лицу девушки.
– Я всегда уверена. Но если хочешь, я могу побыть немного неуверенной. Для тебя.
Резкий белый свет стал сочиться из трещин в асфальте. Голубые глаза Алисы выгорали под белым сиянием, становясь мутными и серыми.
– Скажи, какой я тебе нравлюсь больше?
Он поднялся с лавочки, попятился назад, лихорадочно озираясь по сторонам. Змеистые замысловатые трещины покрывали бетонные стены зданий. Листья лип осыпались не землю белым пеплом. Ото всюду бил в глаза нестерпимый белый свет, подобный тому, что наступил после чёрной мглы.
На лице Алисы играла безумная улыбка.
– Энтропия растёт, энтропия растёт. Эн-тро-пи-я! Она необратима, ты понимаешь? Ты не понимаешь, нет-нет-нет. Мы думаем-думаем, и каждая наша мыслишка, каждое словечко, они умножают энтропию системы!.. Какая я глупая, что столько думала. Выхода нет, решения не существует с вероятностью девяносто девять и девять, девять, девять, девять…
Мир вокруг рушился, погружаясь в белесую муть и ксеноновое сияние. Он пробовал бежать, и это было глупо, всё вокруг было одинаковым, одинаково белым и бессмысленным. Только голос Алисы звенели в ушах высокими частотами, временами переходя в раскатистый бас:
– Девять, девять, девять…
Где-то далеко, за пределами беснующейся виртуальности корчится в судорогах его тело. Системы защиты среагируют с большим опозданием: никто из обслуживающего «Изнанку» персонала не видит того, что открывается перед оператором. Они не понимают, что сейчас происходит внутри. Лишь его собственное тело служит датчиком и индикатором происходящего логического распада. Сейчас у него медленно нарастает кровяное давление, сердечный ритм становится нестабильным… Его должны вывести из виртуальности, для этого в его вену вставлена игла, и наготове препарат – род сильного снотворного, гасящего утонувшее в виртуальности сознание. Нужно только подождать, пережить конец света, вытерпеть этот режущий душу белый свет. Алиса, где же ты…
– Прости, милый, я не успела предупредить.
Поздно, слишком поздно предупреждать сейчас, когда в мозгу набухают и лопаются капилляры, за ними придёт черёд сосудов и артерий. Его вымут из ложемента с выпученными глазами и посиневшим лицом. Он может остаться в живых, если потеряет сознание раньше, чем собственная кровь раздавит мозг. Так было с Фридрихом, теперь он инвалид, не двигается половина тела. А ведь раньше он и вправду был спортсменом, подающим большие надежды. Чего же его потянуло-то…
Мир вокруг моргнул, сошедшись в точку, как выключенный экран старого телевизора. Наступившая темнота была избавлением, сродни смерти после долгих мучений.
reset.
– Почему так темно?
– Ты что, забыл? Вначале всегда темно.
Он вгляделся во мрак. Два огонька, красный и голубой, столкнулись в пустоте, на миг осветив лицо, окаймлённое прядью каштановых волос.
– Ты здесь, Алиса?
– Да, я тут. Не бойся, теперь всё хорошо.
Зелёный и лиловый огоньки столкнулись, прочертив во мраке цветные трассы.
– Что со мной, скажи?
В темноте послышался приглушённый смех.
– Знаешь, Эдик, похоже, ты умер.
– Как?!
Два десятка разноцветных огоньков вспыхнуло со всех сторон.
– Глупый, я шучу. Не нервничай так, ты рождаешь возмущения. А они нам ни к чему.
Огни погасли, утонув в непроглядном мраке.
– Но мы же не можем бесконечно болтаться в темноте…
– Ах, я забыла. Ты же любишь свет.
Вспыхнул огонёк свечи, осветив две стоящие во мраке фигуры. Человек в белом лабораторном халате и потёртых джинсах стоял напротив девушки в лёгком зелёном платье. В руках у неё ровным жёлтым пламенем горела восковая свеча.
– Если немого света, то можно. Пойдём, Эдик, тут осторожно, ступеньки. Знаешь, ты всегда приходил ко мне, принося сюда свой мир. Он тяжёлый, неповоротливый. Чтобы его придумать, ты зажигал много света. Всё выгорало, становилось слишком белым, понимаешь? Это ничего, не переживай. Я могу создавать, почти не зажигая света. Разве что совсем чуть-чуть.
Шаги гулко раздавались под каменными сводами.
– Его приносишь ты, милый. Но тебе трудно воображать здесь, в Зазеркалье.
Он остановился, чтобы заглянуть ей в лицо. В голубых глазах отражался огонёк свечи.
– Где-где?
– Ты сам, в мыслях, так много раз называл это место Зазеркальем, что я услышала.
– Ты меня услышала? То есть…
– Прости, я больше не буду слушать, если ты не хочешь. Но мне очень понравилось твоё название. За-зер-ка-лье. Я знаю, что такое зеркало. Оно превращает понятие в собственную противоположность. Двойка становится минус двойкой, а минус единица – единицей. Зеркало отражает свет, меняет очертание предметов… Зеркала множат свет. Но ноль остаётся самим собой после отражения. У зеркал нет власти над тьмой. Совсем чуть-чуть света – и он утонет в зеркальных коридорах «Изнанки». Но множество света затопит всё вокруг. Ты пытался изобразить мир, рисуя чёрным по белому фону. Но теперь я знаю, что правильно наоборот. Давай попробуем рисовать светом?
Лунный луч скользнул по стенам университетских корпусов. Ночной ветер шелестел кронами старых лип. Под чёрным бархатным куполом бесконечно далёкого неба на лавочке сидели двое. Они не спешили разговаривать, любуясь нарисованным белым по чёрному миром. Им некуда было торопиться: у них в запасе была почти вечность.