В дневниках 1914 г. Людвиг Виттгенштейн называет подчас прожектор (Scheinwerfer), у которого он нес вахту, свинометателем (Schweinwerfer).
Действующие лица
Людвиг Виттгенштейн - доброволец
Рульке - капитан "Грезы"
Вурст - боцман того же судна
Маргарита - посудомойка
матросы "Грезы"
Клосс, Иван - русский офицер младшего чина, топограф
Русские солдаты - несколько десятков человек
1914. Осень. "Греза" - патрульное судно на одной из восточноевропейских рек. Действие в основном происходит на его палубе.
Сцена 1
"Греза" на якоре неподалеку от заросшего камышом и остролистом низкого берега. Доброволец Людвиг Виттгенштейн доставлен к ее борту утлой лодчонкой, нанятой в близлежащей деревеньке. После почти получасовых криков, которые усиливались сложением рук рупором: "Прибыл доброволец! Спустите трап! Есть кто живой?" на палубе замаячил фонарь, а через минуту невидимый (было заполночь) фонарщик, а, может быть, кто другой, выбросил веревочный трап, по которому, бросив крону перевозчику, вскарабкался наш герой. Его встретил капитан. Представились. Рульке бегло просмотрел предьявленные новоиспеченным воякой бумаги (без фонаря, уже упомянутого, осуществить сию операцию было бы затруднительно, если вообще не невозможно) и сказал буквально следующее:
РУЛЬКЕ - Имбирь, патока, героин - всего этого в трюмах нашей "Грезы" в избытке. Это не тайна ни для кого, а теперь и для Вас, вольноопределяющийся. Я - Рульке, можно просто Вилли , капитан этой посудины. (Стучит для пущей убедительности о палубу каблуком.)
ВИТТГЕНШТЕЙН - Так точно!
РУЛЬКЕ - Вы не спрашиваете, к чему нам вся эта экзотика? Вместо патронов и бомбард? Садитесь, вольноопределяющийся. (Указывает на канатную бухту и, как бы подавая пример, садится на другую).
РУЛЬКЕ - Да, ты прав (освещает фонарем бумаги)... Людвиг. Давай на ты, Людвиг. Ты скоро все поймешь. Все равны перед мосинским патроном. Прошивает любые мозги, шинели, сердца - эти комки мышц... Свинец - редактор цивилизации, Людвиг, Главный элемент. Он все решает, вот где эсхатология, друг мой, ариец. Сатурн, это главная планета. Не близко, согласен. Ему все равно. Сатурн, повсюду Сатурн, пожирающий свои доверчивые порождения. Они попались: возомнили, что видят, живут... Русские падки на патоку... Поторговываем, меняемся. У всех нас свой гешефт, свой киндер...
ВИТТГЕНШТЕЙН - Я... неженат.
РУЛЬКЕ (кричит куда-то в трюм) - Маргарита!..
Из трюма доносятся скрип рундуков и стоны.
РУЛЬКЕ - Она занята, Людвиг, у ней дела. Все проходит... Дела, Маргариты... даже то, что все проходит, проходит. Тебе этого не понять. Маргарита -моравка. Ты слишком молод. Сколько?
ВИТТГЕНШТЕЙН - Двадцать пять.
СЦЕНА 2
Та же палуба. Утро. Вурст и Виттгенштейн у странного сооружения на самом носу "Грезы".
ВУРСТ - Это свинометатель, Людвиг. Вот рычаг. Сюда кладешь свинью. Это самое трудное. Свиньи патологически умны и изворотливы. Для русских отбираются самые жирные свиньи, их не ухватишь. Это как тело без органов, полное, самодостаточное. Придется приноравливаться. Вот крючья. Вот четыре, нет, пять, петель. Здесь закрепляешь. Сюда - рылом, задница - здесь. Не перепутай. Это важно: угол раскрутки не тот. Свинья может вернуться, как бумеранг. Тогда нам всем не поздоровится. Старушка "Греза" не перенесет второго свиного тарана.
ВИТТГЕШТЕЙН -?!..
ВУРСТ - Да, было дело... Свинья вернулась. Грот-мачту как ножом срезало. Теперь без нее плаваем. Убило шестерых(снимает шапку): Лотар... Мориц... Рольф... Мартина еле от палубы отскребли... - в лепешку... Да что Мартин! (Одевает шапку, в сердцах) - Кок погиб... (Трет загорелым кулачищем глаза.) Тойфель!.. Феликс, мальчик мой... Где-то ты теперь?.. (Вынимает из-за пазухи, вперившись в него, фото в резной деревянной рамочке.) Его любили, все, даже Рульке. Ты пойми (доверительно берет добровольца за плечи, не отрывая слезящихся глаз от фото) - кинетическая энергия свиньи равна ее массе... (голос видавшего виды моряка вновь прерываеся еле сдерживаемыми рыданиями) массе... (берет себя в руки, прячет фотографию) помноженной на скорость... и еще раз на скорость. Все математики - евреи, не мне тебе об этом говорить, сынок. Но тут они, похоже, правы. (Устало садится на канатную бухту.) Начальная скорость свиньи на выходе из свинометателя где то 150-160 английских миль в полторы - две секунды. Англичане, к слову, тоже евреи, все, как один... А когда эта тварь возвращается...
МАРГАРИТА (полувысовывается из трюма, с нескрываемым любопытством смотрит на Л.В.) - Новенький, Вурст?
ВУРСТ - Возвращайся к своим мискам, моравская курва. Что уставилась, бесстыдница? Это вольноопределяющийся Виттгенштейн. Он будет на свинометателе. Я ввожу его в курс дела. Не вздумай отвлекать его, особенно по ночам. Ты хочешь, чтобы мы проиграли войну, сучка?... Итак, когда свинья...
МАРГАРИТА (не спуская глаз с Л.В.) - какой хорошенький... (исчезает в трюме)
Виттгенштейн краснеет.
ВУРСТ - ...Когда свинья в грот врезалась , Феликс аккурат на камбузе был, кашеварил. "Грезу" так тряхануло, что все рундуки с винтов посрывало к тойфелям, друг мой Людвиг... Парнишка не устоял. Нырнул вниз головой, с колпаком вместе, в котел. Где, между прочим, кипел очередной оксеншванценсуппе (oxsenschwanzensuppe- суп из бычьих хвостов. нем. прим. Ред.), комрад. Ты, наверное, хочешь знать, где мы берем хвосты?
ВИТТГЕНШТЕЙН (отдав честь, подтянув портупею) Так точно!..
ВУРСТ - Ты мне нравишся, Людвиг... Нутром чую - ты создан для свинометания. Что до Феликса... Его мать слепая. И глухая к тому же. Оба недуга - так гласит семейное предание - врожденные, я не шучу. Честь и хвала матерям, поставляющим мясо... пушечное мясо... Нет, не так... Не помню... Проще говоря, старуха не видела и не слышала, как ее чадо уволокли на восточный фронт. Отца годом раньше растворили в ванне с соляной кислотой. За неблагонадежность. По приказу эрцгерцога, царствие его высочеству небесное!.. Он был скорняком. Не эрцгерцог, а отец... Отец Феликса, а не эрцгерцога... Так вот, отец Феликса попался на презервативах. Препятствовал производству истинных арийцев. Тачал их - не арийцев, разумеется, а презервативы - из поросячей кожи и сбывал в ближайшем борделе. Свежевал новорожденных свинок, скотина... У них кожица тонкая, как лепесток...
ЛВ сильно бледнеет, вынимает из нагрудного кармана белоснежныи носовой платок, снимает фуражку, вытирает пот со лба, одевает фуражку, прячет платок.)
ВУРСТ - А Феликса мы с'ели, дружок. На войне как на войне. Все были злы и голодны.Он успел хорошо провариться, пока мы Мартина скребли. Назови нас каннибалами, если тебе от этого полегчает.
ВИТТГЕНШТЕЙН (Робко, прикрывая рукою рот) - А хвост? Откуда он, геноссе Вурст?
ВУРСТ - Хвост... Хвосты мы выменяли у Клосса. За пару серебряных ложек. Не пустых, разумеется... Героин у нас превосходный, двойной, а то и тройной перегонки. Но хвосты того стоят... Где русские берут хвосты - никому неведомо. Думаю, что даже ихний царь...
Л.В. блюет прямо на свинометатель.
ВУРСТ (хлопает вольноопределяющегося по обтянутой серо-зеленым сукном спине) - Ну полно, полно, малыш... Ихний царь не контролирует ситуацию. Он, говорят, совсем забросил дела и все время посвящает молитвам. Русские - идолопоклонники. Царю морочат голову шарлатаны, а царицу он упек на Чукотку - в самый дальний из русских монастырей.
ЛВ постепенно приходит в себя, опять вынимает платок, тщательно вытирает рот, но все еще очень бледен.
Маргарита снова полувысовывается из трюма.
МАРГАРИТА (Вытирая тарелку полотенцем) - Вурст! Русских давно не было. Куда они подевались? Что, война закончилась? Я соскучилась по Клоссу, Вурст!
Сует тарелку и полотенце под правую мышку, опускает корсаж, обнажает левую грудь, и левой же рукой мнет розовый, вздыбившийся сосок. (Тут, казалось бы, самое время порассуждать о символике правого и левого. Но мы не будем этого делать.) При этом девушка театрально закатывает в мнимом экстазе голубые, как небо ее родной Моравии, глаза.
ВУРСТ - Сука!..
Он в ярости. Оглядывается в поисках чего потяжелее, дабы запустить им в безнравственную посудомойку. Палуба, однако, безукоризненно убрана. Разгневанный боцман предпринимает абсурдную и, разумеется, тщетную попытку оторвать что-нибудь от свинометателя. Потом выхватывает из-за пазухи фото покойного кока, замахивается, но все же не решается запустить в девушку дорогим изображением. Маргарита в притворном страхе прячется за кромкой люка. Слышен звон разбитой тарелки.
ВУРСТ (Подходит к люку, вглядывается нагнувшись и широко расставив ноги в просторных матросских шароварах в темное жерло. Злорадно.) - Два шиллинга! Два шиллинга пятнадцать раппов! У нас не так много тарелок!..
И что Вы думаете? С Маргариты как с гуся вода. Как чертик из табакерки, она вновь наполовину возникает из безукоризненно круглого люка. Круглые груди на этот раз полностью обнажены.
МАРГАРИТА - Я скучаю по Клоссу, Вурст! (Энергично мнет и оттягивает сильно эрегированные соски.)
Вурст вне себя. Размахивая, но не теряя ее из виду, фотографией Феликса, наш боцман, за неимением лучшего орудия, извлекает на свет божий свой немалых размеров пенис. "Зачем?" - спросит озадаченный читатель. Отвечаем. Чтобы отхлестать негодницу по щекам, по щекам!.. По румяным моравским щекам! Неудивительно, что член боцмана вскоре твердеет, а Маргарита закатывает от удовольствия глаза так, что видны только молочно-белые белки.
ВУРСТ - Ты заплатишь, ты за все заплатишь!
МАРГАРИТА - За платье, за платье!.. (Большим влажным ртом, трепещущим языком, жадно ловит дождь, пролитый Вурстом. Насытившись, ныряет в люк. Шум воды, звон посуды: Маргарита вернулась к своим прямым обязанностям.)
ВУРСТ (Возвращаясь к ошарашенномуЛюдвигу, застегивая штаны,)
- Она плохо моет, Мартин...
ВИТТГЕНШТЕЙН - Людвиг, герр Вурст...
ВУРСТ - Н-да,.. Людвиг... Мы взяли-таки эту сучку на борт, заместо Феликса. Все сучки одинаковы. Устав запрещает сучек брать. Но ведь жрать-то все желают, Мартин... тьфу,.. Людвиг... Феликса с'ели... Вот и взяли - из местных... Прячем сучку, когда комиссия заявляется... Дармоеды... В комиссии полно евреев, это не секрет. Но ничего не поделаешь, устав - свят! Свят! Свят! Свят! Сучка, сучка, сучка!!.. (Брызжет слюной на стальные конструкции. Потом успокаивается, уходит на ют, становится силуэтом. Повернувшись спиной к зрителям, печально.) - Прячем ее в коробе для угля. Вот почему девка такая чумазая...
ВИТТГЕНШТЕЙН (Вытягивается, руки по швам) - Позвольте вопрос, герр боцман?
ВУРСТ (Тоже вытягивается, подобрав, по мере возможности, внушительных размеров живот) - Задавайте ваш ворос, вольноопределяющийся!
ВИТТГЕНШТЕЙН - Что стало со свиньей?
ВУРСТ (С досадой) - Эти наши боеприпасы чертовски упруги, Людвиг. Что твои резиновые мячики. Коэффициент отталкивания у свиного сала где-то ноль восемь- ноль девять, то есть близок к абсолюту, по Кельвину. А тут еще палуба спружинила. (Разворачивает вахтенный журнал.) Вот схема. (Тычет свистком в журнал.) Здесь все видно, как на ладони. Положение вещей, так сказать. Большая дуга, жирным пунктиром - я вычертил все собственноручно, по свежим следам - это траектория свиньи, когда она пустилась в обратный путь. Этим красным ромбом обозначена "Греза". Крест - точка столкновения. Ровно в час пополудни. Время указано - здесь, в углу, видишь? Время я обвел кружком.
ВИТТГЕНШТЕЙН - Квадрат в этом случае был бы более уместен, мне кажется, Вурст. Квадрат точнее выражает сущность времени. Во многих отношениях время скорее квадратно, нежели кругообразно.
ВУРСТ - Типично Кембриджская идея, мой мальчик. Я знаю эту логику. Кейнс и Рассел не признают очевидностей, и еще поплатятся за свои вздорные заблуждения. Англосаксам не устоять в этой войне. Время ходит по кругу, циклично, как заведенное. Все возвращается, повторяется, воспроизводится, вплоть до последнего атома. Наша свинья вернулась, не так ли, Людвиг? То же самое и со всем остальным. Повторится все, все, все... От первичного бульона до Барбароссы. Вся история - ничто иное, как порочный круг, друг мой, как это ни прискорбно. Так называемый "прогресс" - чисто еврейская выдумка, заруби себе это на носу, малыш. Старина Вурст знает, что говорит...
ВИТТГЕШТЕЙН - Не хотите ли вы, боцман, всем этим сказать, что и этот наш с вами разговор уже не раз имел место? Или, если уж следовать до конца вашей логике - бессчетное количество раз? И Маргарита?.. И этот свинометатель... он точно так же освещался и будет вечно освещаться мягким октябрьским солнцем?..
ВУРСТ - С Маргаритой все не так очевидно... Но, ты, я вижу, начинаешь меня понимать, слава Богу. ОН - с нами! (Крестится, повернувшись к корабельной трубе, из которой идет слабый сизоватый дымок.) Сегоняшний семинар - не пропусти - ровно в семь, как обычно, на камбузе, но не там, где столы, а в левом отсеке, за переборкой, где мешки с героином - этот семинар будет целиком посвящен идее вечного возвращения... .. Рульке будет докладывать. Оратор он, признаться, никакой. Вся команда будет присутствовать, даже раненые. Крамп болен дезинтерией, но и он будет. В семь, не забудь...
ВИТТГЕНШТЕЙН - Слушаюсь! С нами Бог!
ВУРСТ - С нами, с нами... О чем мы бишь?.. Ах, да... Вернемся к нашим свиньям... Вот эта небольшая, но математически безукоризненная дуга - видишь, я обозначил ее пунктиром потоньше - путь свиньи после того, как она отрикошетила от палубы. (Трет заскорузлым пальцем по схеме, намереваясь видимо, внести кое-какие исправления.) Чертеж, Людвиг, в точности соответствует фактам. (Повышает голос, с нажимом, как бы сомневаясь в доверчивости слушателя.) Фактам, и ничему, кроме фактов! (Испытующе смотрит на ЛВ.)
ВИТТГЕНШТЕЙН - Так точно, герр Вурст!
ВУРСТ - ...Правда и то, дорогой мой, что самому этому соответствию на моем чертеже нет никаких соответствий... Это, не спорю, недостаток рисунка, но, увы, совершенно неустранимый...
ВИТТГЕНШТЕИН - Так точно, герр Вурст!
ВУРСТ (Продолжая сверлить вольноопределяющегося мутноватыми белесыми глазками.) - Для этого пришлось бы делать новый, точнее, следующий, чертеж, Виттгенштейн... А потом, страшно сказать, другой... Ты понимаешь, к чему я клоню?..
ВИТТГЕНШТЕЙН - Никак нет, господин Вурст! С нами Бог!
ВУРСТ (Снимает фуражку, чтобы рукавом форменной, с нашивками, блузы смахнуть с лысины крупные капли пота.) - Твое счастье, юноша... Лучше об этом не задумываться. Одного чертежа с лихвой хватит... На все случаи так называемой жизни... На все... Смотри. (Водит свистком по чертежу.) Свинья как бы отпрыгивает от палубы и благополучно приземляется на берегу, ярдах в двустах - трехстах, в густых кизиловых зарослях. Она и по сию пору пасется во-о-о-о-н там (Показывает пальцем), на фасолевой плантации, под носом у русских.
Берет вахтенный журнал под мышку и, как-то вдруг внезапно постарев, сильно сутулясь, спускается в трюм, не глядя по сторонам и не оглядываясь. Через пять секунд раздается притворно-испуганный вопль Маргариты.
ВИТТГЕНШТЕЙН (выходит на авансцену, натягивает потуже фуражку, говорит в зрительный зал.) - Невозможно жить без истины. Истина, пусть самая что ни на есть завалящая, совершенно необходима. Надо на что-то опереться, во что-то верить. Хотя бы в то, что меня зовут Людвиг Виттгенштейн.
В ходе всей сцены несколько матросов снуют по палубе, предаваясь обычной корабельнои рутине: кто драит палубу, кто чистит иллюминатор. Из самых недр корабля доносится возбужденное хрюканье.
СЦЕНА 3
"Греза" на якоре у поросшего густым кустарником берега. Утро. Тепло. Л.В., без фуражки (она беспечно болтается на одном из металлических выступов свинометателя), босой(сапоги - вероятно, для просушки - надеты на вертикальные стальные стержни того же устройства), с подвернутыми галифе, сидит на канатной бухте. Воротник расстегнут и открывает загоревшую еще в лучах норвежского солнца шею. Ремень ослаблен ровно на одну дырочку противу устава. "Ночное дежурство закончилось, можно и расслабиться в лучах поздней осени" - как бы говорит поза добровольца.Рядом с ним, на похожей до неразличимости бухте - Маргарита. Она чистит картошку для обеденного супа. Слева от нее - мешок с картофелем, прямо перед ней - лохань для кожуры. Рядом - один к одному - лежат несколько бычьих хвостов. Маргарита простоволоса, утренний ветерок играет рыжими, курчавыми локонами. Рукава матросской блузы засучены, являя зрителю полные, гладкие, как бы выточенные искусным токарем, округлости девичьих плеч и предплечий. Довольно крупная свинья, возбужденная нежданной свободой и запахом картофельной кожуры, резво дефилирует по палубе.
МАРГАРИТА - ...Их было двое, они спускались по западному склону поросшей колючим кустарником горы. И хотя солнце шло на закат, воздух все еще был сухим и шершавым, как наждачная бумага. Пустыня начиналась сразу у подножия горы. Солнце садилось. О чем они думали, чего желали? Об этом можно только гадать.
ВИТТГЕНШТЕЙН - ...Неожиданно дверь распахнулась, и вошел тот, кого так долго ждали. Ожидание... В чем оно выражалось?.. Наверное, они часто смотрели на часы, то и дело выглядывали в окно, строили догадки... Он входит. Все сразу заулыбались, задвигались, как марионетки. Да они и были марионетками. В сущности.
МАРГАРИТА - ...Осмотрительность, и еще раз осмотрительность - вот главная добродетель. Пошла вон! (Свинье, которая, ничтоже сумняшеся, сунула рыльце в тазик с кожурой.) Скоро тебя метнут, розовая.
ВИТТГЕНШТЕИН - Вещи делятся на: Важные, но не запоминающиеся, и на запоминающиеся, но не важные. В этом весь фокус идеологии.
МАРГАРИТА - ...Ответственность. Нашлось много охотников жонглировать этим обоюдоострым словом. Далеко ли мы забрели? И был ли у нас выбор? Вопросы, вопросы. (Кидает очищенную картофелину в бак.) Вопрос предполагает ответ. Детская игра. Дети жестоки. Жестокость - вот что придает жизни шарм, вносит изюминку. Насилие, смерть, предательство. Предательство предающего, убиение убивающего. Беспросветно. Одно утешает: Какое-то количество ангелов все-таки, как ни крути, необходимо. Иначе зло станет вездесущим и потеряет свой смысл. На. (Швыряет горсть очисток на палубу. Свинья, удовлетворенно хрюкая, мгновенно пожирает даденное.)
ВИТТГЕНШТЕЙН - (Натягивает сапоги.) - ...Необычность происxoдящего навела обоих на мысль о сновидении. (Выпрямляется.) Но кто из двоих - сновидец?!!..
Не в силах разрешить эту дилемму (Пробует, не жмут ли сапоги.) - если это было дилеммой... - оба упали, если не сказать - рухнули - ничком в колючки, предусмотрительно зажмурившись, дабы не поранить глаз. Бывают, в конце концов, сны на двоих... Потом, правда, пришлось подняться и продолжать путь. Дорога шла через свалку, границы которой терялись за горизонтом. Путники истекали кровью- падение в кустарник не прошло даром. Черная баранья шкура посреди свалки - если в этом случае можно говорить о середине - источала невыносимое зловоние и прямо-таки кишела червями. Они сделали большой крюк, чтобы обогнуть эту мерзость.
МАРГАРИТА - Была зима. Холод стоял страшный. И это небо... Серенькое... Как приговор... ... Слоистые облачка... Об этом так много написано. Эти облачка... Похожие на собачек... Ужас? Нет, нет... Это намного ужасней ужаса. Хватит с тебя. (Отталкивает свинью.)
ВИТТГЕНШТЕЙН (Затягивает пояс, одевает фуражку.) - Сознаний нет. Даже у свиней, как это ни горько. Горько расставаться с иллюзиями.
МАРГАРИТА - А вот другой сон: На фоне поросших густым, темным еловым лесом гор возвышается огромная, высотой с десятиэтажный дом, сделанная не то из хрусталя, не то вырубленная изо льда, статуя Будды. Необычно то, что Всевышний восседает на лошади, мохнатой и коренастой. Монгольская лошадь. Скульптура незакончена, или, чего тоже нельзя исключать, мы имеем дело со своеобразным "нонфинито": ноги коня утопают в глыбах едва обработанного полупрозрачного материала. На вершинах гор пылают многочисленные костры. Мало того: над четко очерченным зубчатым контуром, на фоне вечереющего неба, то и дело взрываются цветы фейерверков. Зависнув на мгновение, эти эфемерно-звездчатые творения безымянных пиротехников заканчивают свой параболический полет в черном ельнике, шипя и мерцая. Статуя отчасти преломляет, частью отражает все это великолепие. При этом она переливается всеми цветами радуги...
(Бросает в бак последнюю картофелину, вытирает руки полотенцем.) Уффф... Кончено... Ну что за наглость! (Хватает один из бычьих хвостов, чтобы огреть им свинью, беззастенчиво сунувшую морду в бак со свежеочищенным картофелем. Обиженное животное убегает, резво постукивая раздвоенными копытцами по доскам.)
Потом, отбивая легонько такт хвостом, тихонько запевает, вероятно что-то народное, моравское: "Та зима была бесснежная, у миленка руки нежные..." Внезапно замолкает, кладет хвост на палубу, достает из корсажа пачку сигарет и коробок спичек в латунном футляре. Прикуривает, возвращает оба предмета в глубины корсажа и, держа зажженную сигарету в пальцах левой руки, правой вновь берется за хвост. Осененная внезапной идеей, игриво смотрит на ЛВ.
МАРГАРИТА - Я устала. Пора и развлечься, мальчуган. (Легонько хлещет хвостом о палубу.) Ведь ты уже совсем взрослый, Людвиг, настоящий кавалер, воин и свинометатель. К тому же ты мне очень нравишься, красавчик. (Шутя бьет добровольца по коленям, рукам, щекочет ему шею кисточкой хвоста.)
ЛВ краснеет, слабо защищается.
МАРГАРИТА - Это не больно, дурачок. (Играя, хлещет ЛВ по плечам.) Тут главное войти, как говориться, во вкус. На, попробуй сам. (Выбрасывает сигарету за борт, выпускает оставшийся дым, сузив губки, в осеннюю синь и протягивает хвост Людвигу.)
Виттгенштеин неохотно берет хвост за кисточку и безвольно опускает руку.
МАРГАРИТА - Да не так, малыш! (Переворачивает хвост в руке ЛВ.) - Кисточкой ты будешь хлестать меня, твою Марго! Посмотри, какая у меня красивая задница! (Задирает юбку и, оперешись на выкрашенную белой краской корабельную трубу, являет лучам осеннего светила свой пышныи зад.) Выпори меня, милый!.. Я обожаю порку!
ЛВ мнется, не решаясь ударить.
МАРГАРИТА (Полуобернувшись к ЛВ, по прежнему выставляя задницу.) - Ты не не хочешь сделать меня счастливой? А, милый?.. Бей же, бей, Богом прошу!.. Заклинаю!.. (ЛВ наносит несколько слабых ударов.) - О, да, да!!.. Сильнее, мой мальчик! Сильнее!.. И говори, говори что-нибудь, поругай меня... Назови меня шлюхой, к примеру... Я ведь шлюха, ты же знаешь, Рульке наверняка просветил тебя на сей счет... Больше того: я уверена - это первое, о чем поведал тебе старый сплетник, едва ты вступил на борт "Грезы"... Скажи "шлюха... шлюха"... Ну, говори!
Тем временем в гуще прибрежных камышей тут и там вспыхивает на солнце металл. Это металл штыков. Через мгновенье из камышей, вдоль берега, возникают сотни бородатых, в серых долгополых шинелях, фигур с винтовками в грубых крестьянских ручищах. И, едва ЛВ открывает рот, чтобы произнести сакральную фразу, как раздается крик вахтенного: "Русские идут!" Вся команда, включая Рульке и Вурста, высыпала на палубу и, возбужденно переговариваясь, столпилась у борта. Маргарита, заслышав крик вахтенного, тут же оставляет нашего горе-садиста и, на бегу оправляя юбку, устремляется к поручням, на бегу оттолкнув нескольких матросов. ЛВ растерянно топчется на месте с хвостом в руке.
МАРГАРИТА (Кричит в сторону берега) - Клосс! Я здесь, Клосс! Я здесь, любимый!..
СЦЕНА 4
Вечереет. На палубе, вокруг боченков с патокой и мешков с героином и имбирем, толпятся русские солдаты, вперемешку с матросами "Грезы". Водку русские принесли, или, точнее, прикатили, с собой, в большой цинковой бочке с надписью "Смирнофф". Ковш с водкой ходит по кругу. Одни закусывают имбирем, другие - героином и патокой. Рульке и Вурст, сидя на канатах, пьют водку и едят большими деревянными ложками патоку. Ложки украшены хохломской росписью - вероятно, подарок русских. Целая гора таких ложек высыпалась из развязавшегося мешка у самого борта. Несколько ложек упало за борт и покачиваются на волнах. Мало-помалу их относит течением. Солдаты и матросы хлопают друг друга по плечу, выкрикивают - каждый на своем языке - тосты. Винтовки валяются где попало. Пять - шесть Мосиных висят на свинометателе. Несколько свиней разного возраста путаются под ногами пирующих. Никто не обрашает на них внимания. Пользуясь суматохой, животные лижут просыпанный героин, что приводит их в весьма игривое настроение. Так, иные из них предаются любви. Люди, впрочем, тоже не отстают, во всяком случае, некоторые из них: из-за белой как снег, трубы, справа, торчат две пары ног, чьи хозяева, без всякого сомнения, пребывают в положении, называемом обычно горизонтальным. Проще говоря, оба лежат на палубе. Одни из этих ног - внизу - бесспорно женские, ибо обуты в лакированные кроваво-красные туфельки, а другие - сверху - блещут ваксой яловых сапог. Судя по их конвульсивным движениям, оба персонажа вовсю занимаются любовью.
ВИТТГЕНШТЕЙН (Который доселе неприкаянно слонялся меж братающихся представителей двух враждующих армий, подходит к поручням, обращается к зрителям) - Любая конкретизация является также и ослеплением. В этом - то и заключается фундаментальный парадокс: ослепнуть, точнее, быть ослепленным, чтобы видеть... (Одевает круглые темные очки, в которых и остается до конца сцены.)
Двое за трубой, завершив, похоже, процесс, присоединяются ко всей честной компании. Тут-то и выясняется, что наши любовники - не кто иные, как Клосс и Маргарита. Они держатся за руки. Оба раскраснелись, принаряженная Маргарита на ходу оправляет сильно декольтированное, помятое , красное, под цвет туфель, и выгодно оттеняющее хаки ее кавалера, платье. Они садятся на свободную бухту, рядом с капитаном и боцманом, причем Маргарита удобно устраивается на коленях русского офицера. Еле держащийся на ногах денщик наливает обоим водки и пододвигает поближе мешок с героином. Веселье набирает обороты.
КЛОСС (Пьет, вынимает из нагрудного кармана серебряную ложку, зачерпывает героин и предлагает его Маргарите, только что лихо осушившей свой ковш с водкою. Она не отказывается. Клосс, облизав опустевшую ложку и вновь ее наполнив, обращается к Рульке.) - Издревле, с легкой руки Карамзина, в головах европейцев угнездилась идея, что русские... (Отправляет героин в рот, слегка морщится, запивает снадобье водкой, как если бы она была водой, а героин - аспирином.) ...что русские - это татары и чуть ли не мусульмане.
Маргарита заливисто хохочет, чмокает Клосса в ухо.
Вурст перестает есть патоку и, замерев, вперивается в ее мерно колышущиеся в низком декольте весьма об'емистые полушария.
КЛОСС - ...Это не совсем так, точнее, совсем не так. У нас совершенно другая религия. (Долго, взасос, целует Маргариту. Минутная пауза.)
РУЛЬКЕ - На последнем семинаре, четырнадцатого, нами дебатировалась приверженность русских Коцеткоатлю...
КЛОСС - Да, мы ему привержены. Но дело не в этом. Ваша разведка, Рульке - я не имею в виду, разумеется, лично вас, капитан - вы доблестный служака и честно исполняете свой долг перед отечеством - ваша разведка, Рульке, работает из рук вон плохо, даром, так сказать, ест хлеб свой. Исходя из ложной идеи о мусульманстве русских, вы расстреливаете наши позиции свиньями (Машинально отталкивает свинью, вздумавшую потереться о его сапог) ... свиньями, рассчитывая тем самым внести смятение в наши ряды. Это ошибка, Рульке, причем роковая. Вы, Вилли, не обижайся, проиграете войну, и все из-за этих ваших свиней. (Снова отталкивает упрямую свинку, которой явно полюбился его яловый, густо смазанный ваксой, сапог.)
Виттгенштейн продолжает слоняться по палубе, время от времени делая огрызком карандаша записи (вероятно, заметки к так называемому "Прото-Трактату") в толстой записной книжке, приподнимая при этом черные очки. Зрелище оргии вызывает время от времени на его лице брезгливую гримасу.
Обьевшийся патокой Вурст отходит поблевать к поручням, где десяток солдат и матросов уже самозабвенно предаются этому милому занятию.
КЛОСС (Поглаживая Маргарите коленки) - Мало того, что ваши свиньи плохо пристреляны, Вилли, а ваши карты, капитан, гравированы лет сто - сто пятьдесят назад и давно устарели. Это я вам как топограф, топограф второй категории, говорю. Свиньи приземляются далеко к югу от наших батарей и фашин, близ дубовых рощ, которыми наша страна изобилует - факт, так же, как и все остальное, укрывшийся от всевидящего ока вашей славной разведки. А что еще, по-вашему, нужно свиньям? (Почесывает ближайшую свинью за ухом. При этом другая его рука утопает в огненно-рыжих волосах подруги. Судя по всему, обе - свинья и девушка - довольны.) ... Попрыгав немного, как шарики для пинг-пона, по полям, эти милые создания устремляются к желудевым залежам, где и находят свою свиную нирвану. Обидно другое.
ВИТТГЕНШТЕЙН (В зал) - Когда вселенная закончится, этого, без преувеличения, грандиозного события никто не заметит. Ведь тогда нужно было бы каким - то немыслимым образом находиться и по сю, и по ту сторону роковой границы, что, согласитесь, абсурдно. По тем же самым причинам невозможно уловить хоть какое-то подобие начала, как бы нам этого ни хотелось... (Пьяный солдат наталкивается на философа, и, не устояв на ногах, вываливается за борт. ЛВ долго брезгливо отряхивается. Некоторое время созерцает круги на водной поверхности, образованные падением русского, который, без сомненья, камнем пошел ко дну. ЛВ снова обращается в зал.) ... Итог сих силлогизмов, однако, не столь уж печален, хоть и парадоксален: мы не только не рождаемся, но и не умираем. Это ли не подлинное бессмертие?..
КЛОСС (Всем) - Итак, господа, сообщаю вам пренеприятное известие: от ваших свиней нам, вашим историческим врагам, ни жарко, ни холодно. Особенно, если учесть то немаловажное обстоятельство, что русские от века питаются исключительно хлебом и квасом. Мы не едим не только свиней, что было бы не только глупо, но и жестоко - ведь, как известно, венцом творения является отнюдь не человек - это жалкое двуногое без перьев, а свинья, - мы, потомки славного рода Рюриков, не едим также коров, саранчу, жуков - листоедов и даже улиток, коими, как мы знаем, не пренебрегают иные безнравственные нации.