Темежников Евгений Александрович : другие произведения.

Хроника монголов. 1168-1183 гг. Юность Темучжина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Попадание Темучжина в зависимость от тайчжиутов. Освобождение от тайчжиутов, начало активной деятельности Темучжина. Меркитский набег и плен жены Темучжина


Юность Темучжина

   Источники   Продолжение
  
   1168-1183 г. от Р.Х.
   6672-6691 г. от С.М, 563-578 г.х.
  
  
   1168-1169 - Попадание Темучжина в зависимость от тайчжиутов
   1178-1179 - Освобождение от тайчжиутов, начало активной деятельности Темучжина
   1183 - Меркитский набег и плен жены Темучжина
  
   РАД. Краткая летопись Чингис-хана [1.2, т.1, к.2, с.247-248].
   Началом этого 27-летнего промежутка времени был год кулугинэ, который является годом мыши, начало коего приходится на [месяц] раби II 563 г.х. [14.I-11.II.1168], а конец его - год барса, [начало которого] приходится на [месяц] сафар 590 г.х. [26.I- 23.II.1194]. В первых же числах этого промежутка времени, когда Есугэй-бахадур [уже] скончался, а Чингиз-хан остался после него ребенком, многие эмиры и племена [из] монголов и родичей его отца изменили ему и по причинам и поводам, которые были изложены [выше], отпали от него. Беспорядок нашел дорогу к его положению, и он перенес множество всевозможного рода бедствий и затруднений.
   После этого периода времени всевышний господь даровал ему силу, дела его упорядочились и он достиг царской власти и ханского достоинства. Вследствие того, что жизненные обстоятельства его в этот отрезок времени были тревожны, то [их] не записали подробно год за годом, совокупность же этих обстоятельств приведена вкратце [ниже].
   Дело обстояло так: когда его отец Есугэй-бахадур был государем монгольских племен, он имел подчиненных [атба'] из числа старших и младших родичей и ветвей, которые ответвились от их предков. Он воевал с множеством неродственных племен и силою подчинил их себе и покорил. Он обладал большим количеством войска и подчиненных.
   Когда он скончался, большинство тех племен склонились на сторону племени тайджиут и, отпав от Чингиз-хана, ушли к ним. Мать его Оэлун-экэ из племени куралас приложила много усилий [удержать их] и некоторых не пустила. Чингиз-хан в те годы испытал различного рода бедствия от племени тайджиут и других старших и младших родичей, [равно] и от племени джуръят, меркит, татар и прочих. Разные племена его неоднократно захватывали в плен, а он освобождался из их рук различными способами и средствами. Так как его счастье и благоденствие были предопределены, то постепенно положение его крепло и вскоре он сразился, с племенами тайджиут и поразил их. Он неоднократно возвращался [к войне с ними], пока не уничтожил большинства тех племен, часть же их подчинилась. Он постепенно одерживал верх и над другими племенами нирун, татар, меркит и всеми [своими] противниками, а войско его приумножалось, так что в конце этого 27-летнего времени он окончательно окреп.
  
   РАД. История Чингис-хана после 13-летнего возраста, когда он лишился отца [1.2, т.1, к.2, с.84-85].
   От начала года кулугинэ, который есть год мыши и [начало которого] приходится на [месяц] раби I 563 г.х. [12.1167-1.1168], до конца года барса, который есть год барса, началом падающего на [месяц] сафар 590 г.х. [1-2.1194], так что [этот период] составляет промежуток времени в 27 лет. В последнем году Чингиз-хану был 41 год от роду; так как за этот упомянутый промежуток времени его жизни обстоятельства последней не известны в подробностях и погодно, то они пишутся сокращенно.
   В этот период времени у него случались сражения и битвы с племенами тайджиут. Они его несколько раз полоняли и заключали в оковы, а он с помощью всевышнего творца освобождался. Он находился в расстроенном состоянии, пока, наконец, после упомянутых двадцати восьми лет всевышняя истина не даровала ему силу и помощь, и дело его обернулось к возвышению и приумножению [его благополучия].
   Когда Чингиз-хан лишился отца в детстве, в тринадцатилетнем возрасте, то вследствие того, что при жизни его отца племена тайджиут, которые были наиболее влиятельными [племенами] из его родичей, ему завидовали и втайне питали к нему ненависть, они проявили [теперь в полной мере к его сыну свою] старинную ненависть. Таргутай-Кирилтук, сын Адал-хана [и] внук Кабул-хана, и Курил-бахадур, его двоюродный брат, которые были оба государями и правителями племен тайджиут, вследствие зависти, которую они затаили в себе со времени Есугэй-бахадура, вступили на путь непокорности и упорства. Благодаря тому, что тайджиуты были главнейшей из ветвей [родственных племен], [дело] постепенно дошло до того, что другие родичи и войска, оказывавшие Есугэй-бахадуру повиновение, отпали от его детей и склонились к тайджиутам. Они сплотились вокруг них, благодаря чему у этих племен появилась полная сила и могущество. Некоторые из них принадлежали к племени хойин-иргэн, что значит "лесное племя", ибо их юрт был в лесах. Юрт Есугэй-бахадура и его детей в то время был в пределах рек Онона и Кэлурэна. Когда большая часть подчиненных Есугэй-бахадура откочевала [от его семьи] и присоединилась к тайджиутам, начал откочевывать и Тудан-кахурчи, который был старшим родичем [ака] всех [прочих].
   Чингиз-хан, которого в ту пору [еще] называли Тэмуджин, лично отправился к нему и сказал ему почтительно и вежливо, чтобы он осел около него. [В ответ] тот сказал по-монгольски пословицу, смысл которой таков: "Я принял твердое решение, и [другого] выбора [у меня] не осталось, возможность же колебания нелепа!".
   [Затем] он сел верхом и отправился [к тайджиутам]. Мать Чингиз-хана Оэлун-экэ самолично села верхом, подняла бунчук [тух], посадила на коней войска и отправилась в погоню за беглецами, дабы вернуть их назад.
   Когда они сошлись, с обеих сторон построились ряды в боевом порядке и начали сражение. В конце концов, она вернула назад некоторую часть тех племен и своего улуса. В том сражении поразили стрелою в затылок и ранили Чаракэ-Эбугэна, который был стар и принадлежал к числу старших эмиров.
   Когда Чингиз-хан вернулся назад после сражения, он пошел проведать его и стал [его] расспрашивать об обстоятельствах дела, Чаракэ сказал: "После [кончины] твоего доброго отца наши племена и войска оказали [тебе] неповиновение и отпали от тебя. Я захотел стать им помехой, но небесное предопределение устроило засаду на мою жизнь, и мне неожиданно нанесли удар".
   Когда Чингиз-хан увидел, что рана его опасна, и лично убедился в его тяжелом состоянии, то зарыдал. Едва он вышел, как Чаракэ тотчас скончался. Во времена Хулагу-хана и Абага-хана эмиры Ил-Тимур, Буркут и Итэлгу были из его потомства.
  
   ЮАНЬ ШИ цз.1. Тай-цзу (Чингис-хан) [1.1, с.437].
   К моменту кончины Ле-цзу, когда государь был уже крепким ребенком, большое количество народа обока [Есугая] ушло к тайчжиутам. [Среди] приближенных слуг имелся Тодан-хорчин, который тоже собрался изменить. Государь со слезами [уговаривал] его остаться. Тодан-хорчин сказал так: "И глубокий пруд тоже высыхает, самый крепкий камень тоже крошится! Зачем же еще оставаться!"
   В конце концов [он] увел народ и откочевал. Сюаньи-тайхоу рассердилась на его негодное управление, подняла бунчук и повела воинов, собственной персоной отправившись преследовать отступников, нагнала их большую часть и вернула.
  
   ССМ. II. Юность Чингиса (1168-1183) [ї 69-103].
   ї 69. В точности исполняя распоряжение Есугай-Баатура, Мунлик отправился и сказал Дэй-Сечену: "Старший брат Есугай-Баатур очень болеет душой и тоскует по Темучжину. Приехал взять его!" Дэй-Сечен отвечал: "Раз сват так горюет по своём мальчике, то пусть себе съездит, повидается, да и скорёхонько сюда". Тогда отец-Мунлик и доставил Темучжина домой.
   ї 70. В ту весну обе супруги Амбагай-хагана, Орбай и Сохатай, ездили на кладбище, в "Землю Предков". Оэлун-учжин тоже поехала, но приехала поздно, опоздав при этом не по своей вине. Тогда Оэлун-учжин, обращаясь к Орбай и Сохатай, сказала: "Почему вы заставили меня пропустить и жертвоприношение предкам и тризну с мясом и вином? Не потому ли, что Есугай-Баатур умер, рассуждаете вы, а дети его и вырасти не смогут? Да, видно, вы способны есть на глазах у людей, способны и укочевать без предупреждения!"
   ї 71. Ханши же Орбай и Сохатай ей ответили так: "Хоть бы и позвали, так не стоит давать: Ешь, что найдётся! Хоть бы и просила, так не стоит давать: Ешь, что придётся!" Не потому ли, что скончался Амбагай-хаган, даже и Оэлун смеет с нами так говорить?"
   ї 72. Согласно уговору - откочевать, бросив в нутуке этих (Есугаевских) матерей с детьми и уйти, никого из них не взяв с собой, - Таргутай-Кирилтух, Тодоен-Гиртай и прочие Тайчиудцы на другой же день тронулись вниз по реке Онону. Когда они покинули, таким образом, Оэлун-учжин, матерей с детьми и откочевали, Хонхотанский Чарха-ебуген поехал их уговаривать. Но Тодоен отвечал ему: "Тут ключевые воды пропали, Бел-камень треснул! А ты-то как смеешь отговаривать людей?" - сказал ему Тодоен-Гиртай и при этом сзади кольнул его в спину копьём.
   ї 73. Тяжелораненый Чарха-ебуген лежал у себя дома. Когда Темучжин приехал его проведать, Хонхотанский Чарха-ебуген сказал ему: "Я подвергся такой напасти, уговаривая людей, когда те откочевали, захватив с собою весь наш улус, улус собранный твоим благородным родителем".
   Темучжин уехал от него в слезах. Оэлун-учжин, покинутая народом, сама подняла знамя и выступила. Многих ей удалось воротить, однако и тот возвращённый народ не устоял и снова ушел вслед за Тайчиудцами.
   ї 74. Когда же укочевали Тайчиудские братья, покинув в старом кочевье вдову Оэлун-учжин с малыми детьми, вот как пошло:
   Мудрой женой родилась Оэлун.
   Малых детей своих вот как растила:
   Буденную шапочку покрепче приладит,
   Поясом платье повыше подберёт,
   По Онон-реке вниз и вверх пробежит,
   По зернышку с черемухи да яблонь-дичков сберёт
   И день, и ночь своих деток пестует.
   Смелой родилась наша мать - Учжин.
   Чад своих благословенных вот как растила:
   С лыковым лукошком в степь уйдёт,
   На варево деткам корней накопает,
   Корней судун да корней кичигина.
   Черёмухой да луком вскормленные
   Доросли до ханского величия.
   Корнем чжаухасуна вспоенные
   Праведной матери дети
   Стали правосудными и мудрыми.
   ї75. Голым чесноком у матери вскормлены
   Поднялись отважными сынами,
   Вознеслись высокими сайдами,
   Из всех выдались и мужеством и отвагою.
   А обетом себе поставили - мать кормить.
   На крутом берегу матушки Онон-реки
   Вместе усядутся, друг для друга крючья ладят,
   На крючья рыбешку негожую притравливают,
   Ленков да хайрюзов выуживают,
   Невода ли сплетут, плотву неводят.
   С сыновней любовью матушку напитают.
   ї 76. Таким-то образом сидели однажды на берегу Онона Темучжин, Хасар, Бектер и Бельгутай. И вот на один из закинутых крючьев попалась блестящая рыбка-сохосун. Бектер с Бельгутаем отняли её у Темучжина с Хасаром. Те пошли домой и стали жаловаться матери, Учжин-эхе: "Братья Бектер с Бельгутаем насильно отобрали у нас блестящую рыбку, которая клюнула на крюк". - "Ах, что мне с вами делать? - говорит им мать Учжин-эхе. - Что это так неладно живете вы со своими братьями! Ведь у нас, как говорится, нет друзей, кроме своих теней, нет хлыста, кроме скотского хвоста. Нам надо думать о том, как бы отплатить за обиду Тайчиудским братьям, а вы в это время так же не согласны между собою, как некогда пятеро сыновей проматери вашей Алан-эхэ. Не смейте так поступать!"
   ї 77. Не по вкусу пришлись эти слова Темучжину с Хасаром, и стали они роптать: "Ведь совсем недавно они точно таким же образом отняли у нас жаворонка, подстреленного детской стрелой-годоли; а теперь вот опять отняли! Как же нам быть, в согласии?"
   И, хлопнув дверью, они поспешно ушли. Бектер в это время стерег на холме девять соловых меринов. Темучжин подкрался к нему сзади, а Хасар - спереди. Когда они приблизились, держа наготове свои стрелы, Бектер обратился к ним с такими словами: "Думаете ли вы о том, с чьей помощью можно исполнить непосильную для вас месть за обиды, нанесенные Тайчиудскими братьями? Зачем вы смотрите на меня, будто я у вас. Не разоряйте же моего очага, не губите Бельгутая!"
   С этими словами он покорно присел на корточки. Темучжин же с Хасаром тут же в упор пронзили его выстрелами спереди и сзади и ушли.
   ї 78. Как только они вернулись домой, мать-Учжин сразу же поняла всё по лицам обоих своих сыновей: "Душегубцы! - сказала она. - Недаром этот вот яростно из утробы моей появился на свет, сжимая в руке своей комок запёкшейся крови!
   Этот вот видно недаром,
   Из чрева яростно вырвавшись,
   Сгусток кровавый в руке зажимая,
   На свет появился!
   Темное дело свое вы свершили
   Словно дикие псы,
   Что лоно у матки своей прогрызают.
   Словно свирепый хаблан,
   На скалу налетающий.
   Львам вы подобны,
   Чью ярость ничто не уймет.
   Демонам-змеям, мангустам,
   Живьём, говорят, пожирающим.
   Или же - кречеты вы:
   Те свою тень поражают.
   Щуки коварные вы:
   Из засады вы жертву глотаете.
   Или - верблюжьи самцы;
   Верблюжонку лодыжки грызете.
   Волкам подобны голодным:
   Те за добычей в ненастье следят.
   Птица турпан пожирает птенцов своих,
   Если увлечь за собой их не может.
   Смел на защиту трусливый шакал,
   Если гнездо его кто потревожит.
   Барс не замедлит схватить.
   Зря нападает дворняга.
   Вот с кем вы сходны в злодействе своём!
   Речь ведь о том, кто вам поможет отмстить Тайчиудцам, раз вы не в силах сами с обидой покончить. У вас же сейчас нет дружеской сени, кроме собственной тени, нет другого хлыста, кроме хвоста. О чем же вы думаете, так поступая?"
   И долго она с великим гневом говорила им, древние речи распускала, старые слова развивала.
   ї 79. Тогда является во главе своей охранной (турхаут) стражи Таргутай-Кирилтух. Он сообразил теперь: Видно овечки-то, кургашки, облиняли, слюни свои подобрали. Тут матери с детьми и все братья в ужасе бросились прятаться в тайгу. Бельгутай построил укрепление из поваленных деревьев, а Хасар перестреливался с неприятелем. Хачиуна, Темугея и Темулуну спрятали в ущелье, а сами вступили в бой. Тогда Тайчиудцы стали громко кричать им: "Выдайте нам своего старшего брата, Темучжина! Другого нам ничего не надо!"
   Этим они и побудили Темучжина обратиться в бегство. Заметив, что Темучжин пустился в лес, Тайчиудцы бросились за ним в погоню, но он уже успел пробраться в густую чащу на вершине Тергуне. Не умея туда проникнуть, Тайчиудцы окружили этот бор и стали его сторожить.
   ї 80. Проночевал Темучжин трое суток в тайге и решил, наконец, выходить. Взял свою лошадь под уздцы и пошел. Вдруг - неожиданная задержка: с лошади сползло седло. Стал он рассматривать - и видит: седло сползло при туго подтянутой подпруге и нагруднике. Вот так причина задержки. Тогда стал он раздумывать: "Подпруга еще туда-сюда, но как могла сползти также и подгрудная шлея? Не иначе, что само небо меня удерживает".
   И он вернулся назад и провел в лесу еще трое суток. Решил было опять выходить, как смотрит: у самого выхода из тайги, у самого выхода лежит белый валун-кремень, величиной с походную юрту, и вплотную закрывает выход. "Не ясно ли, - подумал он, - не ясно ли, что само небо меня удерживает".
   Провел он в лесу еще девять суток, без всякой пищи, и думает: "Ужели довести себя до бесславной смерти? Выйду теперь!"
   И принялся срезать своим ножом для очинки стрел, срезать деревья, которые не давали прохода, окружая тот белый валун, величиной с юрту, что свалился откуда-то и заслонил проход. Кое-как провел он свою спотыкавшуюся лошадь, и уже стал было выходить на прогалину. А Тайчиудцы тут как тут, сторожат. Схватили его, и повели с собой.
   ї 81. Таргутай-Кирилтух привез Темучжина к себе в улус и там подверг его законному наказанию. На ночлег при этом он должен был скитаться из юрты в юрту. 16-го числа первого летнего месяца, по случаю праздничного дня полнолуния, Тайчиудцы праздновали веселым пиршеством на крутом берегу Онона и расходились, когда уже заходило солнце. На это празднество Темучжина привел какой-то слабосильный парень. Выждав время, когда все праздновавшие разошлись, Темучжин бежал от этого слабосильного парня, вырвавшись у него из рук и всего раз ударив его по голове шейной своей колодкой. Он прилег было в Ононской дубраве, но, опасаясь, как бы его не заметили, скрылся в воду. Он лежал в заводи лицом вверх, а шейную колодку свою пустил плыть вниз по течению.
   ї 82. Между тем упустивший его человек громко вопил: "Упустил колодника!"
   На его крики со всех сторон стали собираться Тайчиудцы. Они тотчас же принялись обыскивать рощу Ононскую: светил месяц, и было светло, как днем. Сулдусский Сорган-Шира проходил как раз мимо того места, где Темучжин лежал в заводи. Он заметил его и говорит: "Вот это дело! За то, видно, ты и не мил своим братцам, что так хитер; что во взгляде - огонь, а лицо - что заря. Но не робей, так и лежи, а я не выдам!" и проехал дальше.
   Когда стали уговариваться о дальнейших поисках, Сорган-Шира посоветовал: "Давайте снова хорошенько обыщем каждый свой участок обратным путём".
   Все согласились и пошли каждый обратно тем же своим путем, снова тщательно его обыскивая. Вторично проезжая мимо него, говорит Сорган-Шира: "Лежи себе. Неподалеку тут твои братцы точат на тебя свои зубы и языки. Но не робей!", - и поехал дальше.
   ї 83. И опять уговариваются они о новых поисках, и опять советует Сорган-Шира: "Сынки Тайчиудцы! Среди белого дня вы потеряли целого человека, как же можем мы найти его темною ночью? Давайте напоследок хорошенько просмотрим, на обратном пути, каждый свою долю, да и по домам; а завтра утром опять сойдёмся на поиски. Куда может уйти этот человек, с колодкой на шее?"
   Все согласились и пошли снова повторным поиском. Опять подъехал к нему Сорган-Шира и говорит: "Уговорились кончать поиски, утром будем искать. Теперь ты выжди, когда мы разойдемся, да и беги домой. Если же тебя кто увидит, смотри не проговорись, что я тебя видел". И с этими словами уехал.
   ї 84. Выждав пока они разошлись, Темучжин пошел вниз по Онону разыскивать юрту Сорган-Ширая. Он размышлял так: "Ещё позавчера, когда мне пришла очередь ночевать тут, ночую я в юрте Сорган-Ширая. Сыновья его Чимбай с Чилауном жалеют меня. Ночью, видя мои мученья, ослабляют колодку и дают возможность прилечь. А теперь вот и Сорган-Шира хоть и заметил меня, а проехал мимо. Не донес. Не спасут ли они меня также и в настоящем положении?"
   ї 85. Юрта Сорган-Ширая была приметная: все время переливали молоко и всю ночь до самого рассвета пахтали кумыс. Примета - на слух. Идя поэтому на стук мутовки, он и добрался до юрты. Только он вошел, как Сорган-Шира говорит: "Разве я не велел тебе убираться восвояси? Чего ты пришел?"
   Тогда оба его сына, Чимбай и Чилаун стали говорить: "Когда хищник загонит малую пташку в чащу, то ведь и чаща сама ее спасает. Как же ты можешь говорить подобные слова человеку, который к нам пришел?"
   Не одобряя слов своего отца, они сняли с него колодку, и сожгли ее на огне, а самого поместили в телегу, нагруженную овечьей шерстью и стоявшую за юртой. Они поручили его заботам своей младшей сестры, по имени Хадаан, строго наказав ей не проговориться об этом деле ни одной живой душе.
   ї 86. На третий день, подозревая, что его скрывает кто-нибудь из своих же, стали всех обыскивать. У Сорган-Ширая обыскивали в юрте, повозках и всюду вплоть до исподов сидений. Забрались потом и в телегу, загруженную овечьей шерстью, позади юрты. Разобрали шерсть сверху и стали уж добираться до дна, как Сорган-Шира говорит: "В такую-то жару как можно усидеть под шерстью?"
   Тогда люди, производившие обыск, слезли и ушли.
   ї 87. Когда обыск окончился, Сорган-Шира говорит Темучжину: "Чуть было не развеял ты меня прахом. Ступай-ка теперь и разыскивай свою мать и братьев!"
   Он дал Темучжину беломордую рыжую яловую кобылу, сварил двухгодовалого барана, снабдил его бурдюком и бочонком, но не дал ли седла, ни огнива. Дал только лук да пару стрел. С таким снаряжением он его отпустил.
   ї88. Так выступивши, Темучжин добрался до тех мест, где они скрывались в устроенных заграждениях. Следом, по примятой траве, пошёл дальше вверх по течению реки Онона. След привел к речке Кимурха, впадающей в Онон с запада. Идя далее тем же следом, он нашел своих в урочище Хорчухуй-болдак, у Кимурхинского мыса Бедер.
   ї89. Соединившись там, они тронулись дальше и расположились кочевьем в Хара-чжируханском Коконуре, у речки Сангур, в глубине урочища Гулельгу, по южному склону Бурхан-халдуна. Там промышляли ловлей тарбаганов и горной крысы-кучугур, чем и кормились.
   ї 90. Однажды явились грабители и, на глазах у всех, угнали восемь соловых меринов, находившихся недалеко от юрты. И видели, да ничего не могли поделать: на куцом бегунце савраске Бельгутай уехал на охоту, за тарбаганами. После заката солнца приходит Бельгутай, шажком ведя за собой куцего бегунца савраску, с навьюченными на нем тарбаганами. Когда ему рассказали об угоне соловых меринов, Бельгутай говорит: "Я еду в погоню".
   А Хасар говорит: "Ты не справишься, в погоню отправлюсь я".
   - "Вам не справиться, - говорит Темучжин. - Погонюсь-ка я".
   И с этими словами Темучжин сел на саврасого бегунца и поехал по следу, оставленному на траве соловыми меринами. Трижды он ночевал в пути, и вот рано утром встречает на следу, в шалаше при табуне, какого-то молодца, который в это время доил кобылу. На вопросы о соловых меринах парень отвечал: "Сегодня, рано утром, перед восходом солнца, тут действительно прогоняли восемь соловых меринов. След я отведу".
   И с этими словами он пустил в табун куцего савраску, а Темучжина посадил на белоспинного вороного, Орох-шинхула. Сам же сел на буланого бегунца, Хурдун-хуби. Не заехав даже к себе домой, он бросил в степи свои подойники и бурдюки, кое-как их, прикрыв, и говорит: "Друг, ты ведь сильно измаялся в пути, а у добрых молодцев горе-то общее. Поеду-ка я с тобой в товарищах. Мой отец прозывается Наху-Баяном. Я его единственный сын, зовусь Боорчу".
   И поехали они по следу. На четвертый день пути их, вечером, в ту пору, когда солнце начинает скрываться за горизонтом, они подъехали к куреню какого-то племени и тут увидели восьмерых соловых, которые паслись на краю этого большого куреня. Темучжин и говорит: "Ты, друг, постой здесь, пока я угоню вон тех соловых". - "Я, - отвечал Боорчу, - я ведь пошел с тобой в товарищах. Чего же это я буду стоять тут?"
   И они бросились вместе и угнали соловых меринов.
   ї 91. Вслед за ними один за другим бросаются в погоню люди. Кто-то на белом коне, с укрюком в руке, уже настигает их в одиночку. "Товарищ, - говорит Боорчу, - давай мне лук и стрелы, я буду отстреливаться".
   "Нет, - отвечает Темучжин. - Недоставало, чтобы ты еще из-за меня и погиб. Я сам буду отстреливаться!"
   И он, обернувшись, начал пускать стрелы назад. Всадник на белом коне приостановился и стал своим укрюком подавать знаки. Тогда задние бросились было к нему вскачь. Но к этому времени солнце уже закатилось и стало темнеть. Застигнутые темнотою, задние приостановились, и отстали все.
   ї 92. Ехали они напролет всю ту ночь, ехали потом напролет еще три дня и три ночи, пока, наконец, не доехали.
   "Друг, - говорит Темучжин. - Разве я без тебя вернул бы этих своих лошадей? Давай разочтемся. Сколько ты хотел бы?"
   Но Боорчу отвечал на это: "Ведь я, почему поехал с тобой? Потому что видел, как страдает мой добрый товарищ; потому что хотел оказать услугу своему доброму товарищу. Разве я за барышом, гнался? Ведь мой отец не зря зовется Наху-Баяном. И я недаром его единственный сын. Я ничего не возьму. Иначе моя услуга - что же это была бы за услуга? Ничего не возьму!"
   ї 93. За этим разговором подъехали к юрте Наху-Баяна. А тот уже проливал слезы о своем пропавшем сыне Боорчу. Вдруг тот является. Глядя на своего сына, то плачет он, то бранится. А Боорчу говорит: "В чем дело? С горем приехал добрый товарищ, я и съездил с ним в товарищах. А вот и вернулся".
   С этими словами он слетал в степь и привез припрятанные там бурдюки и подойники. Затем они как следует снарядили Темучжина в дорогу: зарезали на харчи ягнёнка-кургашку, дали полный бурдюк питья, и говорит тогда Наху-Баян: "Вы оба - молодые ребята. Любите же друг друга и никогда друг друга не покидайте!"
   Простившись с ними, Темучжин в три ночи и в три дня доехал домой, на речку Сангур. Тем временем и мать Оэлун и Хасар с прочими братьями горевали, не находя себе места. За то и обрадовались, увидав теперь Темучжина.
   ї 94. Потом Темучжин, вместе с Бельгутаем, поехал вниз по Келурену разыскивать Дэй-Сеченову Борте-учжину: он не видал ее с тех пор, как побывал у них еще девятилетним мальчиком. Дэй-Сечен, как и все Унгираты, по-прежнему оказался между урочищами Чекчер и Чихурху. Увидав Темучжина, Дэй-Сечен очень обрадовался и говорит: "Наконец-то вижу тебя. Я уж совсем было потерял надежду и загоревал, зная, как ненавидят тебя Тайчиудские братцы".
   Потом, обручив его с Борте-учжин, стал снаряжать проводы. Поехал провожать и сам, воротясь домой с Келуренских Урах-чжолнудов. А жена его, мать Борте-учжины, по имени Цотан, та, провожая свою дочь, доставила её прямо в семью мужа, когда кочевали на речке Сангур, в глубине урочища Гурельгу.
   ї 95. Когда пришло время провожать домой Цотан, то он послал Бельгутая позвать в товарищи и Боорчу. Выслушав Бельгутая, Боорчу даже отцу своему не сказался: сел на своего горбатого савраску, бросил через седло свой серый армяк и явился вместе в Бельгутаем. Вот какие услуги он оказал и вот как стал другом.
   ї 96. В то время когда уезжали с речки Сангур и расположились кочевьем на Келурене у подмытого водоворотом яра Бурги-ерги, то Цотан подарила черного соболя доху, в качестве свадебного подношения её - шидкудь, свекрови своей. Эту свою доху Темучжин, вместе с Хасаром и Бельгутаем, повёз к Ван-хану, рассудив так: "Ведь когда-то Ван-хан Кереитский побратался, стал андой с батюшкой Есугай-ханом. А тот, кто доводится андой моему батюшке, всё равно, что отец мне".
   И он поехал к Тульскому Темному Бору - Хара-тун, узнав, что Ван-хан находится там. Приехав к Ван-хану, Темучжин сказал: "Когда-то вы с родителем моим побратались, а стало быть, вместо отца мне; в таком рассуждении я и женился, поэтому я тебе привез свадебный подарок - одежду".
   И с этими словами он поднес ему соболью доху. Растроганный Ван-хан дал такой ответ:
   "За соболью доху отплачу,
   Твой разбитый народ сколочу,
   Соберу, ворочу!
   За соболью доху отплачу,
   Разбежавшийся люд ворочу,
   Полным счетом вручу.
   Пусть все станет по местам:
   Здесь - почётный; челядь - там".
   ї 97. Когда, возвратясь оттуда, находились у подмытых яров, Бурги-эрги, приходит с Бурхан-халдуна старик Урянхадаец, Чжарчиудай, с раздувальным мехом за плечами, и приводит своего сынишку, по имени Чжелме. "Я когда-то поднес вам, - говорил Чжарчиудай, - поднес вам в Делиун-болдохе собольи пелёнки по случаю рождения Темучжина. Тогда же я отдавал вам и вот этого сынка своего, Чжелме, но увёл обратно, потому что сказали: маловат. Теперь же отдаю своего Чжелме вот для чего: Вели ему коней седлать, Вели ему дверь открывать".
   ї 98. Однажды, во время кочёвки у Бурги-эрги, в истоках реки Келурена, чуть свет, в ту пору, когда начинает только желтеть воздух, поднялась Хоахчин-эмген, служанка в юрте матери Оэлун, поднялась и говорит: "Поскорее вставай, мать. Слышен топот конский, земля дрожит. Уж не едут ли опять эти неотвязные Тайчиудцы? Тотчас вставай, мать!"
   ї 99. Тотчас же встала и мать Оэлун, встала и велит поскорей разбудить ребят. Темучжин и другие ребята тоже не замедлили встать. Поймали лошадей и сели верхом: на одной лошади - Темучжин, на другой - Оэлун-экэ, на третьей - Хасар, на четвертой - Хачиун, на пятой - Темуге-отчигин, на шестой-Бельгутай, на седьмой - Боорчу и на восьмой - Чжелме. Темулуну же мать Оэлун держала у себя на руках, у груди. Одну лошадь приспособили в качестве заводной, так что для Бортеучжины не оставалось лошади.
   ї 100. Темучжин с братьями тронулись и еще до зари поднялись на Бурхан. Спасая Борте-учжину, Хоахчин-эмген усадила ее в крытый возок, запрягла рябую в почках корову и тронулась вверх по речке Тенгели. Еще темнел бор по северным склонам. Светало. Вдруг навстречу им скачут, озираясь кругом, ратные люди. Подъехали к старухе и спрашивают: "Ты кто такая?"
   - "Я темучжиновская!" - говорит старуха Хоахчин. - "Езжу в большую юрту стричь овец. А сейчас еду домой".
   - "А Темучжин-то дома? Далеко ль до его юрты?" - спрашивают те.
   - "Юрта-то его близко, - говорит Хоахчин, - а дома ли он, нет ли, - того не знаю: я выехала с заднего двора".
   ї 101. Ратники тотчас ускакали. Тут старуха Хоахчин принялась хлестать, подгонять свою рябобокую корову, да от спешки-то ось тележная и сломалась. Оставшись со сломанной осью, давай они уговариваться, пешком пробраться в лес. Как вдруг подлетают к ним вскачь те самые, что и давеча ратники, а с ними Бельгутаева мать, которую вдвоем с одним из них посадили за седло: ноги ее свисали без опоры в стременах. Подлетают: "А в телеге у тебя что?" - спрашивают. - "Везу овечью шерсть!" - отвечает старуха Хоахчин.
   Тогда военные начальники говорят: "Слезай-ка, ребята, да посмотри!"
   Ребята слезли и приоткрыли дверцу крытого возка: "Да тут сама госпожа!" - говорят они и выволокли ее.
   Они посадили ее на коня сундлатом, вдвоем с Хоахчин, и поднялись на Бурхан, идя по следу Темучжина, по примятой траве.
   ї 102. По следам Темучжина трижды они обошли Бурхан-халдун, но не могли его поймать. Метались туда и сюда, шли по его следу по таким болотам, по такой чаще, что сытому змею и не проползти. Однако изловить его всё же не смогли. Оказывается, то были люди из трех Меркитских родов: Тохтоа из Удууд-Меркитского рода, Даир-Усун из Увас-Меркитского рода и Хаатай-Дармала из Хаат-Меркитского рода. За то, что когда-то у Чиледу была отнята Оэлун-экэ, теперь они, в свою очередь, пришли отомстить.
   "Ну, теперь мы взяли пеню за Оэлун, забрали у них жён. Взяли-таки мы своё!" - сказали Меркиты и, спустившись с Бурхан-халдуна, тронулись по направлению к своим домам.
   ї 103. Тогда Темучжин велел Бельгутаю, Боорчу и Чжелме трое суток следовать по пятам за тремя Меркитами, чтобы убедиться, действительно ли они возвращаются домой, или хотят устроить ловушку. Сам же, дав Меркитам подальше углубиться в степь, сошел с Бурхана и, ударяя себя в грудь, сказал:
   "А все оттого, что у доброй Хохчин
   Кротовые уши видать,
   У матушки доброй Хохчин
   Хорьковое зренье под стать.
   На тяжко-подъёмном коне,
   Кляня свою тяжесть вдвойне,
   Бродами изюбрей бредя,
   Из ивы шалаш городя,
   Взошел я на гору Бурхан.
   Но жизнь моя - прах ей цена!
   Бурханом изблёвана, мне отдана,
   Бурханом одним спасена.
   С одним лишь, единым конём,
   Одну только жизнь возлюбя,
   Бродами сохатых бредя,
   Из прутьев шалаш возводя,
   Взошел я на гору Халдун.
   Но жизнь моя - капля она!
   Халдуна щитом хранена,
   Халдуном одним спасена.
   Заутра хваления жертв,
   По все дни молитв он достоин
   Во веки и в роды родов"
   С кропленьем молитву творя,
   На шею он пояс, как четки, привесил,
   А на руку шапку поддел,
   И грудь широко распахнув,
   Он трижды три крат до земли поклонился.
  
   АЛТАН ТОБЧИ. III. Юные годы Томучжина [1.4, с.70-86].
   Выполняя наказ Йиеугэй-багатура, отправился Мэнглик к Дай Сэчэну и сказал: "Старший брат Йисугэй очень желает видеть Томучина, он скорбит душой. Приехал я взять Томучина". Дай Сэчэн сказал: "Если сват так желает видеть своего сына, то пусть он отправляется, скоро отправившись, скоро пусть [и] приедет".
   Когда Мэнглик, взяв [с собой] Томучина, приехал, Ййсугэй-багатур уже стал тэнгри. Когда Томучин упал ниц на землю и лежал, горюя и скорбя, хонгхотанский Чарха, утешая [его], говорил:
   "Ты трепещешь, словно рыба таймень,
   Ты горюешь -- зачем так?
   Воинов-тургагутов своих укрепим!
   Разве не говорили мы [о том]?
   Ты бьешься, словно рыба налим,
   Ты печалишься -- зачем так?
   Весь свой народ устроим!
   Разве не говорили мы [о том]?"
   Когда он так сказал, Томучин превозмог свои слезы.
   Той весной обе ханши Амагар-хагана, Орбэй и Хогатай, совершали обряд ихэ иpaгу, и так как Огэлэн-уджин пришла поздно, то Орбэй и Хогатай лишили ее [права] вкушать жертвенные яства. Тогда Огэлэн-уджин сказала обеим -- Орбэй и Хогатай: "Йисугэй мой умер, а сыновья мои еще не стали большими. Не потому ли вы лишаете меня части приносимых в жертву кушаний и напитков?. Этак-то вы, не подумав, сможете уйти потихоньку, откочевать, оставив меня".
   При этих словах обе ханши, Орбэй и Хогатай, сказали:
   "Амахай умер, и не с тех ли пор Огэлэн стала с нами так разговаривать?
   Ты ведь не из тех, кому по правилам раздают [пищу], пригласив их;
   Ты ведь из тех, кто обычно ест то, что придется;
   Ты ведь не из тех, кому по правилам раздают [пищу], пригласив их;
   Ты ведь из тех, кто обычно ест то, что достанется.
   Эту мать с сыновьями покинем в кочевье и откочуем.
   Уйдем, не возьмем их всех!"
   Так они говорили. Назавтра утром тайчжигуты [во главе] с Тархутай Кирэлтухом и Тодэгэн Гэртэ двинулись я вверх по реке Онон. Когда [они] откочевывали, оставив в кочевье матушку Огэлэн-уджин с сыновья ми, и хонгхотанский Чирха-эбугэн уговаривал [их] не уходить, то Тодэгэн Гэртэ сказал: "Ключевая вода, посинев, иссякла, камень раскололся на части".
   И они откочевали. Чирха-эбугэн удерживал Гэртэ: "Зачем ты так говоришь?"
   Тогда Гэртэ кольнул его копьем в подмышку. Раненый Чирха-эбугэн ушел в свою юрту. Когда [он] лежал [там] в было ему худо, Томучин пришел [на него] посмотреть. Тогда Чирха-эбугэн сказал: "Вот так-то я и лежу, потому что удерживал, когда откочевывала ваша тайчжнгутская родня, захватив весь наш народ, собранный твоим добрым отцом".
   От этих слов Томучин заплакал и вышел.
   Тогда Огэлэн-уджин сама поехала верхом, чтобы остановить свой откочевавший народ. Некоторых людей она удерживала, другие люди не остановились, откочевали вслед за тайчжигутами.
   Родня-тайчжигуты откочевали, оставив в кочевье мать малых сирот, вдову Огэлэн-уджин с сыновьями.
   Мудрой женщиной родилась Огэлэн-уджин:
   Сыновей своих, сирот, чтобы вскормить,
   На макушку богтаг наденет, коротко подпояшется,
   Вверх по Онон-реке пораньше побежит,
   Собирает яблочки и черемуху --
   Днем и вечером глотки их насыщала.
   С гением-хранителем рожденная Уджин-эхэ
   Августейших сыновей своих чтобы вскормить,
   Возьмет пихтовую острую палочку,
   Копает клубни сараны и лапчатки,--
   Дни и ночи так вот проводила.
   Госпожой рожденная Уджин-эхэ Ханов, сыновей своих, чтобы вскормить,
   Возьмет ильмовую острую палочку,
   Прибежит на Хаддун-гору, собирает,
   Копает дикий лук и лук-[черемшу] --
   Вдоволь, досыта чтоб ели, вскармливала.
   Соблюдавшей обычаи рожденная Уджин-эхэ
   Сыновей своих, рожденных по воле [Неба], чтобы вскормить,
   Острым стержнем копала корень,
   Отдавая им все, кормила их досыта,
   Учила их соблюдать обычаи.
   Красавицей рожденная Уджин-эхэ
   Своих сыновей, родившихся святыми, чтобы  вскормить,
   Острым стержнем [копала], ничего [в земле] не оставляла,
   Диким луком и луком [простым] вскармливала,
   Сыновья красавицы Уджин-эхэ,
   Вскормленные диким луком и чесноком,
   Достигли того, что стали достойными вельможами.
   Сыновья госпожи Уджин-эхэ,
   Вскормленные диким луком и чесноком,
   Достигли того, что стали ханами и вельможами.
   Сыновья обладающей счастьем-величием Уджин-эхэ,
   Вскормленные сараной и лапчаткой,
   Достигли того, что стали величайшими мудрецами.
   Сыновья соблюдавшей обычаи Уджин-эхэ,
   Вскормленные клубнями досыта,
   Достигли того, что по предопределению стали вельможами.
   Когда подросли, став мужами-вельможами,
   Они преисполнились силой и гордостью
   И меж собой говорили: "Воздадим матери за ее благодеяния".
   Взяв крючки и изогнутые иголки,
   Сидя на берегу матушки-Онон,
   Крючком ловили рыбу, кривую да увечную.
   Изогнутою иголкою
   Посреди болотных растений
   Подкалывали и вытягивали [рыбку!,
   Связав невод и сеть,
   Разыскивали мелкую рыбешку
   Воздавая за благодеяния, кормили свою матушку.
   Однажды, когда Томучин, Хасар, Бэктэр и Бэлхэтэй сидели вчетвером и ловили на крючки [рыбу], [они] вытащили одну светлую рыбу; Бэктэр и Бэлхэтэй отняли ее силой у Томучина и Хасара и ушли.
   Томучин и Хасар вдвоем пришли в свою юрту и сказали матери Уджин-эхэ: "Вчера мы вот так же поссорились из-за какой-то подстреленной птички, силой отняли они [ее]; ныне также два старших брата Бэктэр и Бэлхэтэй силой забрали светлую рыбку, подколотую на крючок. Мы [этак и] дома будем лишены".
   На эти слова Уджин-эхэ промолвила: "Зачем вы, старшие и младшие братья, так ссоритесь?
   Только тень--[иного] товарища нет, Только [бычий] хвост--[иного] бича нет.
   Тяжелое горе [причинила нам] та родня тайчжигуты. Кто же отомстит? Зачем вы сами поступаете, как пятеро сыновей жившей в прежние времена Алун-гоа? Перестаньте!"
   Сыновья ее ничего не сказали [на это]. Дверь откинули и ушли, Бэктэр сидел на пригорке, смотрел за своими девятью конями и соловым мерином. Томучин притаился сзади, Хасар спереди и, вытащив свои стрелы, стали подходить. Бэктэр увидел [их] и сказал: "Когда родственники убивают друг друга, когда люди соперничают друге другом, то [дружба и родство] становятся тенью.
   Только тень -- [иного] товарища нет, Только [бычий] хвост--[иного] бича нет.
   Не от этого ли трудно человеку без товарища? Ныне я для вас как шелуха во рту, как ресница в глазу. Зачем мне быть таким? Не разоряйте мой очаг. Не причиняйте только зла моему Бэлхэтэю".
   И, сидя со скрещенными ногами, претерпел. Поспешно выпустив [в него] спереди и сзади стрелы, Томучин и Хасар ушли.
   Когда они вернулись домой, то Уджин-эхэ, поняв по лицам своих сыновей [что произошло,] сказала:
   "Скорбя мы живем,
   Своего друга лишившись.
   Когда из чрева моего выходил ты, --
   С черной кровью в горсти родился!
   Подобен ты собаке, пожирающей свои внутренности,
   Подобен когтистому салбару, бросающемуся на скалы,
   Подобен льву, что не может свой гнев удержать,
   Подобен чудовищу, глотающему живьем,
   Подобен ястребу, бросающемуся на тень свою,
   Подобен щуке, глотающей втихомолку,
   Подобен верблюду, кусающему поджилки своего верблюжонка,
   Подобен волку, нападающему в дождливый день,
   Подобен турпану, пожирающему птенца, что не может ходить,
   Подобен шакалу, защищающему логово, если его потревожат,
   Подобен тигру, нападающему без промедленья.
   Подобен собаке, нападающей на слепого, -- не так ли вы поступаете? [Ведь у нас]
   Только тень--(иного] товарища нет,
   Только [бычий] хвост-- [иного] бича нет.
   Теперь, когда мы не можем отомстить старшим и младшим тайчжигутам, как мы будем жить, если вы так ссоритесь?" -- говорила она своим сыновьям, слова предков толковала слова старые повторяла, -- очень сердито говорила она.
   В это же время прибыл тайчжигутский Тархутай Кирэл-тухц, предводительствуя своими тургагулгами, [и сказал]: "Ягнята-то подросли, барашки-то закурчавились!".
   Тогда матушка Огэлэн-уджин, ее старшие и младшие сыновья, испугавшись, ускользнули в чащу леса на Ононе. Бэлхэтэй наломал деревьев, притащил и построил заграждение. Хасар пускал стрелы; Хачигун, Тэмугэ и Тэмулун запрятались втроем в глубоком ущелье. Когда они таким образом сражались, тайчжигуты кричали: "Пошлите [к нам своего] старшего брата Томучина, других из вас нам не надобно".
   Тогда посадили Томучина верхом и отправили тайком в глубь леса. Когда тайчжигуты [это] увидали, они погнались за ним, а он въехал в чащу Тэгунэ-Ундур, тайчжигуты же [туда] войти не смогли и охраняли выходы из леса.
   Когда Томучин переночевал в лесу три ночи, он решил выйти и, ведя свою лошадь под уздцы, приблизился [к проходу], [и тут] с лошади соскользнуло седло. Когда он посмотрел, то увидал, что седло соскользнуло при надетом нагрудном ремне и подтянутой подпруге. Тогда он подумал: "Подпруга крепкая, нагрудный ремень на месте, как же соскользнуло седло? Не мой ли тэнгри удерживает [меня]?"
   И, подтянув седло, вошел [в чащу]. Еще три ночи переночевал он и когда опять приблизился [к выходу из леса] и решил выйти, то увидал, что при выходе из леса лежит белый камень величиной с юрту, завалив выход. "Мой тэнгра удерживает меня",-- сказал он и еще три ночи переночевал.
   Всего девять суток он пробыл без еды. Сказав себе: "Неужели умереть мне безвестным?",-- он срезал своим ножом для подрезки стрел кусты, находившиеся вокруг этого белого камня величиной с юрту, из-за которого нельзя было пройти, и провел своего коня и проскользнул по ущелью. Тайчжигуты же сидели, охраняя [выход]. Они схватили его и увели.
   Когда Тархутай Кирэлтух прибыл к своим людям, он отдал распоряжение, чтобы Томучин в каждой юрте ночевал [только] одну ночь и просил бы еды, скитаясь.
   В шестнадцатый день первого летнего месяца, когда было полнолуние, тайчжигуты пировали на крутом берегу Онона и не расходились до захода солнца. На том празднестве Томучина охранял какой-то слабосильный юноша. Когда расходились с этого пира, Томучин сильно ударил по голове того юношу своей колодкой, убежал и скрылся в лесу у Онона. Войдя [в лес], он прилег, но боясь, как бы не увидели его, вошел в тихую воду и лег так, чтобы колодка была направлена вдоль течения и чтобы лицо его было еле видно.
   Когда человек, упустивший [Томучина], закричал во весь голос: "Я упустил человека с колодкой!",-- то тайчжигуты, которые уже было разошлись, вернулись и при яркой луне, словно (это было] днем, стали искать [его] в лесу на Ононе. В то время как его искали, он лежал а заводи; сулдусский Торган Шира прямо направился (туда], увидал [Томучина] и сказал:
   "На воде нет всплеска, На небе нет следа,-- куда же ты ушел? Свои родственники точат [на тебя] зубы, они приближаются. Лежи тихонько. Из-за вот этой [твоей] сообразительности, потому что в глазах твоих огонь, в лице твоем блеск, они тебя и разыскивают. Ты так и лежи. Я не выдам".
   Сказав так, он отошел. Тайчжигуты искали [его], но не могли найти. Они говорили друг другу: "Давайте вернемся и поищем его по истинному следу".
   Когда они приблизились, Торган Шира опять сказал: "Мы, нойаны тайчжигутов, [при луне, словно] в светлый, ясный день, упустили человека. Как [же] мы найдем его в ночной темноте? Давайте же завтра днем разойдемся в поисках по его следу, по местам, где он шел, и все вместе поищем, куда он ушел". Они сказали друг другу: "Пусть так и будет!". Между тем как они искали, Торган Шира, проходя мимо [Томучина], сказал [ему]: "Сейчас искать кончили и разошлись, договорившись, что будут искать завтра. Не говори никому, [кто тебя увидит,] что я тебя видел. Сейчас, когда мы разойдемся, пойди и поищи мать и младших братьев".
   Сказав это, он повернул обратно.
   В то время когда они расходились, [Томучин] думал про себя: "Когда я бродил за подаянием в маленьком стойбище, то он был милосердным; когда я ночевал в юрте Торган Шира, то его сыновья Чимбай и Чилагун в сердце своем меня жалели, ночью ослабляли шейную колодку и так оставляли [меня] ночевать. Вот и теперь Торган Шира увидел меня, не выдал и ушел. Воистину они спасут мою жизнь".
   И он отправился вверх по Онону в поисках юрты Торган Шира.
   Признаком его юрты было то, что, когда наступала полночь, [в ней] начинали сбивать в кумыс собранное кобылье молоко. По этому-то признаку, слыша беспрерывный [стук], и дошел [Томучин] до юрты. Когда он вошел, Торган Шира сказал: "Разве не сказано было [тебе]: иди ищи, ищи своих братьев и мать! Разве не так я говорил? Зачем же ты пришел сюда?"
   Чимбай и Чилагун, его сыновья, сказали: "Пташка, гонимая хищником, прячется в куст, и куст спасает ее. Зачем же ты так говоришь человеку, который пришел не таясь?"
   Не слушая своего отца, они разобрали шейную колодку и сожгли [ее] в огне; затем спрятали [Томучина] в простую повозку с овечьей шерстью и, никому не сказав, велели заботиться о нем своей младшей сестре по имени Хадаган.
   На третий день пришли тайчжигуты и сказали: "Куда же мог уйти этот человек с колодкой? Между нами не остался ли? Между друзьями не остался ли? Между своими товарищами не поискать ли нам [его]?"
   Обыскивали каждое стойбище, посмотрели в юрте Торган Шира; вплоть до того, что смотрели под кроватью, в повозках -- не нашли. Осматривая ту простую повозку с овечьей шерстью, они вытащили шерсть, которая была [впереди] в отверстии, и когда уже [почти] добрались до конца, Торган Шира сказал: "Вообще-то в этакую жару может ли вытерпеть человек лежа среди шерсти? Ищите, если не верите этим словам".
   Тогда те, кто обыскивал, спустились [с телеги] и ушли.
   После того как обыскивающие ушли, Торган Шира сказал: "Ты едва не погубил меня, словно ветер, развеивающий пепел. Ну а теперь, раз уж так случилось, иди искать свою мать и братьев".
   Велел он посадить его на яловую саврасую белоротую кобылицу, дать ему приготовленного полуторагодовалого ягненка, исправный бурдюк, лук и две стрелы, но не давать седла и огнива, и вот так отправил его.
   Таким-то образом Томучин поехал, достиг того места в лесу, где они [прежде] хоронились, окружив себя частоколом, и, идя по следам, по примятой траве, вверх по реке Онон, пришел к речке Кимурга с западной [стороны]. Шел он по следу вверх по речке Кимурга и встретился с ними в Хорцахур-Болдаге на мысе Бэдэр, где они и пребывали.
   Там он соединился [с семьей], и оттуда все направились на южный [склон] Бурхан-Галдуна. Когда они стали кочевьем [возле] Хухэ-нора, в местности Хара-Чжиругэн по речке Сан-хур, в [урочище] Хурлэку, то питались убитыми сурками и сусликами.
   Однажды, когда около юрты находились восемь соловых меринов, пришли грабители и до тех пор высматривали их, пока [наконец! не увели. Тбмучин видел, [как их уводили], но был пеший и отстал. Балхутэй верхом на короткохвостом буланом Дархи уехал ловить сурков. Вечером, после заката солнца, Бэлхэтэй пришел пешком, ведя на поводу буланого Дархи, навьюченного сурками так, что тот еле двигался. Когда ему сказали: "У нас увели соловых меринов", -- Бэлхэтэй сказал: "А ну-ка, погонюсь я [за ними]!"
   Хасар сказал: "Ты не сумеешь, я погонюсь [за ними]",-- а Томучин сказал: "Вы оба не сумеете, я погонюсь", -- и, сев верхом на буланого Дархи, он поехал по следу на примятой траве.
   Проездив трое суток, рано утром он встретил одного юношу, доившего кобылицу в большом табуне, и когда он спросил его о соловых меринах, тот юноша ответил: "Нынче утром еще до восхода солнца здесь прошли [люди] и гнали перед собой восемь соловых меринов. Я укажу [тебе] их следы".
   Он велел оставить короткохвостого буланого Дархи и посадил Томучина верхом на Орог-Шинхула. Сам он сел на своего каурого и поехал, не заезжая домой, не сказав отцу и матери, оставив в степи свое ведро и кожаный мешок. Он сказал [Томучину]: "Товарищ, ты приехал в тревоге. Если случилась беда у мужчины, то ведь это [и для меня] беда, Я присоединяюсь к тебе. Отец мой зовется Наху Байан. Я единственный его сын, зовусь Богурчи".
   Поехали они по следу соловых меринов, трижды ночевали и вечером [четвертого дня], когда солнце начало склоняться, доехали до людей, стоявших одним большим куренем. На краю того куреня они увидели восемь соловых меринов, щипавших траву. Томучин сказал: "Друг, побудь здесь; вот наши соловые мерины. Я сам туда войду и выгоню их".
   Когда он так сказал, Богурчи [в ответ] промолвил: "Я пошел [с тобой], считая, что стану [тебе] другом, а не то зачем я здесь сейчас нахожусь?".
   Они вместе напали, вошли и, выгнав соловых меринов, вышли.
   Сзади один за другим приближались гнавшиеся за ними люди; один из них, в красном халате, был на быстром коне; держа свой укрюк, он приближался в одиночку, догоняя [их]. Богурчи сказал Томучину: "Друг, дай мне лук и стрелу. Я выстрелю". Когда он так сказал, Томучин ответил: "Друг мой, ты можешь из-за меня погибнуть. Выстрелю я".
   Сказав так, он выстрелил. Тот человек в красном халате на белом коне подал знак своим укрюком и отстал. Когда [к нему] стали подъезжать один за другим следовавшие за ним товарищи, медленно склонявшееся солнце уже закатывалось. Наступили сумерки, и преследовавшие их люди, свернув укрюки, отстали.
   Проведя ту ночь без сна, они не спали [еще] три дня и три ночи, и когда находились уже около дома, Томучин сказал: "Друг, разве привел бы я без тебя своих коней? Сколько же из них возьму я, а сколько возьмешь ты?".
   Когда он [так] сказал, Богурчи молвил: "Я пришел, думая, что хороший друг в затруднении и я буду полезен. Если я решу [взять часть] добытого, вместе, то об отце моем Наху Байане будут злословить: ведь единственному его сыну все [богатство] остается полностью. Какая же это будет услуга с моей стороны, [если я возьму коней]?" Так он сказал и не взял [ни одного].
   Доехали до юрты Наху Байана. В то время как Наху Ба-йан сидел, проливая слезы об исчезнувшем сыне своем Богурчи, тот внезапно явился. Наху Байан то выговаривал ему, то смеялся [от радости]. Когда же он сказал: "Сын мой Богурчи, расскажи же, что случилось?", -- Богурчи ответил: "Вот как было: добрый друг был в затруднении, я стал ему другом и отправился вместе с ним. Теперь [вот] я пришел!?"
   Он быстро отправился в степь, где им были оставлены ведро и кожаный мешок, и принес их.
   Томучину дали припасы, забив полуторагодовалого ягненка, и снабдили кожаным мешком, полным [кумыса]. Наху Байан сказал: "Оба вы -- молодые люди, и стали товарищами, так и впредь не отдаляйтесь друг от друга".
   Томучин тотчас же отправился [в путь]. Он ехал три дня и [три] ночи и прибыл к своей юрте на речке Сэнхур. Огэлэн-эхэ, Хасар и младшие братья Томучжина сидели, печалясь [о нем]. Увидав его, они возрадовались.
   Затем Томучин и Бэлхэтэй отправились искать Борта-уджин, дочь Дай Сэчэна, с которой [Томучин] расстался, когда ему было девять лет. Они поехали искать ее по течению реки Керулен. Там между Чэкчэром и Чихурху и находился Дай Сэчэн хонгхират. Увидев Томучина, Дай Сэчэн обрадовался и сказал "Зная, как ненавидят тебя старшие и младшие тайчжигуты, я очень горевал и отчаивался. Наконец-то я увидел тебя!"
   Сказав так, он соединил его с Бортэ-уджин и отправил ее с ним, сам же отправился проводить ее, но, когда они доехали до Дзол-Ухута на Керулене, он вернулся в верховья Керулена, так как был тучен и ему стало жарко. Мать Бортэ-уджин авали Цотон. Провожая свою дочь, она довезла ее до Хурлэху по речке Сэнхур, где жила [семья Томучина].
   Когда Цотон должна была возвращаться, [Томучин] отправил Бэлхэтэя пригласить Богурчи и сказать ему: "Подружимся!".
   Когда Бэлхэтэй прибыл, Богурчи, не сказавшись своему отцу, сел верхом на горбатого буланого, свой плащ серого сукна перекинул и уехал вместе с Бэлхэтэем. Такой дружбой [он показал], что таков обычай для тех, кто стал друзьями.
   Затем [они] откочевали с речки Сэнхур и остановились кочевьем на крутом берегу в истоках реки Керулен. [Бортэ-уджин] сказала: "Вот шидкул от матушки Цотон!" -- и велела одеть шубу из черных соболей. Томучин, Хасар и Бэлхэтэй втроем взяли ту соболью шубу и ушли, [Томучин сказал]: "Прежде Онг-хаган кереитского народа назвался побратимом нашего отца-хагана. Рад он назвался побратимом нашего отца, то и для меня пусть будет он как отец. Так-то! Онг-хагану [я] буду полезен".
   Зная, что Онг-хаган пребывает в темном лесу на Турхуле, Томучин-сын отправился к нему и сказал: "Некогда вы с нашим отцом назвались побратимами, [так] будь мне отцом! Жена [моя] приехала и, сойдя с коня, поднесла шубу из черных соболей".
   Онг-хаган очень обрадовался и сказал:
   "[За] твою шубу из черных соболей я отплачу;
   Твой отделившийся народ соберу и [тебе] отдам;
   [За] твою соболью шубу я отплачу;
   Твой рассеявшийся народ соберу.
   Как почка в пояснице,
   Как грудина в груди, -- так это будет!"
   После того как Томучин вернулся и рассказал об этих словах матери, все возрадовались. В то время, когда они жили на крутом берегу Неру-лена, пришел старик Джарчихудай из урйанхадаев, несший на спине кузнечный мех. Он вел с собою своего сына по имени Джэлмэ. [Старик] сказал: "Еще в то время, когда вы жили в Дэлигун-Болдаге в верховьях Онона, когда родился ты, Томучин, я преподнес соболью колыбель и вот этого своего сына Джэлмэ преподнес я. "[Он еще] мал",-- сказали [мне], и я увел его. Теперь же пусть Джэлмэ седлает твое седло и охраняет твою дверь". И он отдал его.
   Когда они находились все там же, у истоков Керулена, на крутом берегу, однажды утром, едва рассвело, встала старушка Хоногчин, прислуживавшая в юрте Огэлэн-эхэ, и сказала: "Матушка, матушка, вставай скорее, вставай же! Земля дрожит. Слышится конский топот. Не приближаются ли это опасные [враги] тайчжигуты? Матушка, скорее вставай!"
   Когда она так сказала, Огэлэн-эхэ велела: "Разбуди сыновей!"
   Огэлэн-эхэ скорехонько встала. Сыновья во главе с Томучином тоже поспешно встали, схватили своих коней. Томучин сел на коня, Огэлэн-эхэ тоже села на коня, Хасар тоже сел на коня, Хачигун тоже сел на коня, Бэлхутэй тоже сел на коня, Богурчи тоже сел на коня, Джэлмэ тоже сел на коня. Огэлэн-эхэ прижала к себе Тэмулун. Одного коня вели запасным. Для Бортэ-уджин коня не хватило.
   Томучин вместе со всей своей родней ранним утром взошел на Бурхан-халдун. Старушка Хоногчин посадила Бортэ-уджин в крытую повозку, положила туда вещи, сама же села в одноколку и, таща за повод впряженного [в повозку] быка с пятнами на боках, направилась в горы. Когда они подъезжали к речке Тунгилэк, наступали уже сумерки; навстречу к ним рысью выехали воины и окружили их. "Что за люди? Ты чья будешь? -- спросили они.
   Старушка Хоногчин сказала: "Я принадлежу Томучину, Я приезжала в большую юрту стричь овец. Теперь, нагрузив шерсть, я возвращаюсь к себе домой".
   Тогда воины спросили: "Дома Томучин или нет? Далеко ж до его юрты?"
   Старушка Хоногчин сказала: "Юрта близко. А дома ли Томучин или нет, я не знаю. Я пришла уже после того, как все встали".
   Когда она так сказала, воины тотчас же уехали рысью. Старушка Хоногчин, нахлестывая своего быка с пятнами на боках, спешила уехать, но у повозки сломалась ось. Пока они (с Бортэ-уджин] переговаривались: "Ось сломалась, давай убежим пешком в лес!",-- подъехали те же самые воины вместе с матерью Бэлхэтэя, посаженной сундалой, так что у нее болтались обе ноги.
   Они спросили; "Что в повозке?"
   Старушка Хоногчин сказала: "Там лежит шерсть".
   Старшие из воинов сказали: "Ну-ка, младшие сынки, сойдите с коней да посмотрите!"
   Младшие сыновья сошли с коней, и когда открыли дверцы повозки, там внутри оказалась сама госпожа. Ее вытащили из повозки, заставили сойти и, посадив ее и старушку Хоногчин сундалой, забрали с собой.
   Затем, преследуя Томучина, они три раза обошли Бурхан-Халдун, но захватить его не смогли. Как ни старались они [его] настигнуть то тут, то там, хоть и но пятам за ним шли, а схватить не смогли, потому что там были болотистые топи, где можно погрузиться на дно, а густые леса образовывали такую чащу, где и сытый змей проползти не сможет. То были три мэркита -- Тогтага из удуит-мэркитов, Дайр Усун из унаг-мэркитов, Хагатай Дармала из асхун-мэркитов. Эти три мэркита пришли ныне отомстить за то, что раньше была отнята Огзлэн-эхэ у Йэхэ Чилэду. Мэркиты говорили: "За то, что забрали Огэлэн, мы теперь отомстили, жену его взяли, за отцов и дедов отомстили".
   Переговариваясь так, они спустились е Бурхан-Халдуна и вернулись к своим юртам.
   Они велели присматривать за Бортэ-уджин Чилгэру, младшему брату Йэхэ Чиладувг.
   Когда Томучин спросил: "Здесь ли те трое мэркитов или вернулись в свои юрты?", -- Бэлхутэй, Богурчи и Джэлмэ втроем погнались и трое суток шли следом за мэркитами. Томучин спустился с вершины Бурхан-Халдуна и, ударяя себя в грудь, сказал:
   "Так как матушка Хоногчин
   Слышит, как колонок,
   Видит, как горностай,
   То я сам смог убежать.
   Идя по следу оленя,
   Что ходит по узкой тропе,
   Где ивняк был мне домом,
   Поднялся я на Бурхан-Халдун.
   Единственную своюжизнь пожалев,
   Идя по следу сохатого,
   Что ходит по темной тропе,
   Где ивовые ветви были мне домом,
   Взошел я на Халдун.
   На Бурхан-Халдуне
   Жизнь моя, что не больше, чем вошь,
   Была спасена.
   На Бурхан-Халдуне
   Жизнь моя, что не больше чем ласточка,
   Была защищена.
   Отныне каждое утро буду я приносить жертву Бурхан-халдуну; каждый вечер я буду призывать его да помнят [об этом] потомки потомков моих".
   Говоря так, повернулся он к солнцу к, повесив свой пояс себе на шею, положив свою шапку себе на руку, ударяя в свою грудь рукой, преклонив девять раз колени, совершил он поклонение в сторону Бурхан-халдуна.
  
   АБУЛГАЗИ. ч.3, гл.1. О рождении Чингис-хана и его первых летах по смерти его отца [1.6, с.209-214].
   При смерти Иессуги-баядур-хана, сын его Чингис-хан только 13 лет 6ыл, а братья его еще были меньше. Но законам Могуллов, все подданные долженствуют давать повсегодно хану десятину со всего их скота, какого б он звания ни был. И хотя хан по смерти своей оставить пять или шесть сынов, однако всегда большой сын наследует, а другие должны ему служить, ни больше, ни меньше, как и другие подданные, кроме того, что они ему дают повсегодно по одной только от всякого рода скотине. Однако сие изъятие не распространяется далее их особ, дети их и потомки принуждены платить обыкновенную десятину, так как и все другие подданные.
   Когда Иессуги-баядур-хан умер, тогда было под его державою от 30.000 до 40.000 фамилий платящих десятину, и которые все произошли от одного рода, были кроме сего многие соседние поколения, которых начальствующие платили ему дани , в числе коих был некоторой Хаган именем Бучандер. Понеже Чингис-хан был очень молод по смерти своего отца; то многие из сих фамилий, презирая молодость сего Принца, не хотели быть ему послушны и платить десятины, и отошли в отдаленные места.
   Поколения Тайчеутов, которое было всех богатее, и всех многолюднее и знатнее, прежде всех отделилось от Чингис-хана, и покорилось некоторому Бурганай-Карил-туку, которого другие линии, отложившиеся от державы Чингис-хановой, признали также потом за своего начальника. Отец Бурганай Карилтуков назывался Аралл, Аралла Кадун-Тай-ши-Кадун-Таншив Муранк-Дукочине, которому отец был Гурмаланкум, и сему Кайду-хан. Изо всего великого сего числа фамилий, которые были под державою Иессуги-баядур-хана, по смерти его, только одна третья часть осталась верна Чингис-хану; две прочие трети совершенно отложились от него. Треть, верная ему, состояла из потомков прадеда его, которые жили неподвижимо все под его державою, также из целые половины поколения Манкаттов, и различных других поколений, из которых осталось при нем от иных 50 от иных 100 и 200, а от некоторых только 5, и 10 фамилий.
   Поколение Манкаттов, хотя не весьма многолюдно, однако имело особливого над собою начальника именем Коюлдара. А Чингис-хан был над ними верховым государем. Теперь предложу я имена тех поколений, которые отошли от Чингис-хана с Бунганай-Карилтуком, а именно: поколение Катагунов, поколение Чилчутов, и Джоигеретов, также и Миронов, из которых не осталось ни одной Фамилии под державою Чингис-хановою. Поколение Маркеттов, которое никогда не хотевши поддаться отцу Чингис-ханову, также пристало к Бурнай-Карилшуку, когда оно уведомилось, что он отстал от Чингис-хана, и что толикое множество людей от него отвел. Но Чингис-хан учинивши войну против сих противников, опять их привел к должности, одних после других.
  
   АБУЛГАЗИ. ч.3, гл.2. О некоторых случаях бывших в первые лета государствования Чингис-ханова. [1.6, с.214-217].
   Мать Чингис-ханова называлась Улун, по прозванию Ига; что значит на Могуллском языке великая. Она имела еще другое прозванье, то есть, Кучинь; сие значит по-китайски престарелая женщина, по-тацийски престарелая женщина называлась бану; а по-узбекски байбиза, что все значит управительница. Она произошла породою от поколения Аллакнутов, и была безмерно разумна. По смерти отца Чингис-ханова, вышеупомянутой Менглик-Ичка взял за себя сию Улун вторым браком. И понеже он произошел от поколения Кунахмаров; и имел довольную власть между народом сего поколения , то учинил он помощью сих обстоятельств, что все сие поколение поддалось Чингис-хану...
   Когда Бурганай-Карилтук отвел Тайзеутов, Ниронов, и другия вышеупомянутые поколения от подданства природному их Государю; тогда у него осталось очень мало фамилий от поколения Ниронов. Правда, что Чингис-хан всячески старался отвратить в самом начале сие зло, и для сего вы шел, едва еще имея 13 лет полных, в поле против сих взбунтовавшихся, и учинил с ними кровопролитную баталию; но понеже оная с обеих сторон равна была, то нужно ему стало быть, что бы продлить время до самого лета называемого барс или Тигр (1194).

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"