Аннотация: Первое место на Нео-Нуаре 2012. В конкурсе маньяков-убийц, как всегда, победила пятнадцатилетняя девочка (Касаткин Г.С.)
Меня зовут Майя. Пятнадцать лет, мальчиковая прическа, джинсы-футболка с Тинки-кеды и мужская куртка "Стоун Айленд", которая мне велика.
Я живу в городке Бервик-на-Твиде, и если вы о нем не слышали, то взгляните на границу Англии и Шотландии.
У меня все в порядке.
- Люк? Это ты? - кричу что есть силы и выбегаю на дорогу. - Люк? Сто...
Скрежет тормозов, яркий свет. Инстинктивно прикрываюсь руками, но удара не следует.
- С ума сошла? Я же тебя еле заметил! - водителя не видно; по голосу лет тридцать, двадцать. Ветер и снег хлещут по лицу, а когда я пытаюсь извиниться, заталкивают слова обратно в горло. Дыши, Майя...
- П... Простите.
Полуослепшая от фар иду на другую сторону - ни следа Люка.
- В-вы видели тут... парня? - спрашиваю у недовольной чем-то старушки.
- Ко... - начинает говорить женщина.
Приглушаются звуки, темнеет в глазах. Господи... Глубоко вдохнуть.
Еще.
Еще.
- Простите... я его сестра. мы похожи внешне, т... только он взрослый, и глаза темнее.
Нет, конечно, старушка никого не заметила. Ни один человек, кроме меня, не видел Люка уже более полугода.
Майя. Майя Пинк-Ботл. Вы тоже думаете, что глупо называть дочь именем южно или центрально, или хрен-его-знает-какого-американского племени, когда сами живете на задворках Британии?
Мне пятнадцать лет. Рост - пять футов и шесть дюймов, вес... Нет, о весе говорить не буду. И так все помешались на нем.
Я обычная. Хожу в школу Святой Марии для девочек; уроки; прогулки со спаниелькой Раулем. В шесть утра начинается новый день, именно в шесть, не раньше, потому что все новое и хорошее начинается только в тот миг, когда просыпаются послушные девочки. Мой папа всегда так считал, и я ему верю.
А еще...
- Привет, маленькая индианка!
Горло сдавило спазмом. Люк?! Я точно слышала его голос!
Вокруг ни души. Не знаю даже, куда меня занесло, - район незнакомый. По заснеженной дороге тянется цепочка темных следов - моих; на крыше соседнего здания, черепично-рыжей, как и практически все крыши в старом Бервике, бешено вращается флюгер.
Тогда тоже было холодно, и ветер завывал вокруг дома. Люк сказал, что придет к ужину:
- Буду к ужину, сестренка, - потрепал меня по голове и умчался верхом на старенькой "Ямахе".
Помню, как мама приготовила гуся. Мы ели запеченное мясо, родители смеялись над серией "Истэнда", ворковали, и я совсем забыла о брате. Он так и не вернулся.
Куда ты пошел, Люк?
Магазин, заправочная, церковь, кинотеатр... Я везде спрашивала.
- Майа, ты помнишь, какой вопрос я задал?
- Да, мистер Ходжсон, - что-то насчет треугольников, которые нарисованы на доске и у меня в тетради. Равнобедренные треугольники, правобедренные треугольники... Неравномерноголеностопные триллепипеды.
- Ты ответишь или оставить после уроков?
За окном стоянка и низкий заборчик; белоснежное поле, даунхаусы Ньюфилдс и... море. Не будь его, я бы, наверное, задохнулась, точно рыбка на песке.
Еще там пляж и пути железной дороги - они скрыты гребнем холма, но зато видно, когда проносятся мимо извилистые тела поездов. Всякий раз появляется муторное чувство, будто я опоздала на какой-то важный рейс. Так странно...
- Майя!
- Да... мистер... Ходжсон...
Сейчас день. Солнце блестит на снегу, на обледенелых поручнях и стеклах машин. Я расслабляю взгляд, и предметы тают, размываются разноцветными пятнами.
Красное - мистер Ходжсон. Голубое с золотистым - Ариадна. Черное с зеленым - Эми; она корчит рожицы и, как мельница, машет руками-лопастями: пытается мне что-то подсказать.
- Майа, садись на место, - вздох учителя долетает до меня волной теплого воздуха. Судя по запаху, Мистер Ходжсон ел недавно бутерброд с сыром и луком. Господи, как душно. - Зайдешь после уроков.
Люк? Я точно видела его спину - в темно-синей куртке с плечиками-погонами - там, за автомобильным кругом.
- Люк?! - бегу по улице; край капюшона трясется перед глазами и закрывает обзор. - Люк?!
- Куда ты? - обиженный голос Эми сзади. - Мы же в "Макди" собирались! Майя?! Чокнутая...
Падаю, обдираю нос и щеку о шершавый наст. Морозный воздух огнем врывается в легкие - я хриплю и не могу никак отдышаться. Да и не вижу ничего толком - капюшон сполз почти до носа. В голове гулким эхом отдаются удары сердца.
Когда прихожу в себя, брата и след простыл. Люди вокруг, кто с укором, кто с боязнью, посматривают в мою сторону. Одна пара с пакетами из супермаркета Моррисона помогает подняться. Женщина очень красивая.
- Ты не поранилась?
- Нет... Нет, все нормально, - лицо на самом деле саднит, и не проходит одышка.
- Ты кажешься знакомой. Я не могла тебя видеть раньше?
- Нет. Про... - судорожный вдох, - стите.
Господи, почему так мало воздуха? Отодвигаюсь от женщины, будто это поможет.
- Постой! Куда ты? В больнице, да? Точно, это было в... О, Господи, ты же...
- Нет, вы путаете меня с кем-то. Простите, мне пора на урок.
- Майя, тебе нравится учиться?
- Майя, какой твой любимый предмет?
- Майя, ты любишь Бервик?
В наказание за неуспеваемость я должна рассказать о себе репортеру "Недельных случайностей". Корреспондент - женодевушка не первой свежести. Родинки на ее щеке похожи на созвездие.
- Майя, ты...
Я люблю учиться. Все равно чему - процесс, как ни странно, для меня важнее результата. Поэтому оценки последнее время не ахти.
Я люблю Бервик? ЛЮБЛЮ я Бервик? Люблю? Я?
Бервик-на-Твиде - место странное. Прижатые промозглым небом крохи-домики, которые крайне редко вытягиваются выше третьего этажа; море, скалы и вереск; потерянные души штабелями бросаются с утесов.
Нет, я не люблю Бервик. Я люблю спать и раннее утро. Люблю пончики "Dunkin' Donuts" с лимонным кремом, Фредди Меркури и кофе; неважно в каком порядке. Но кофе мне пить запрещают, Фредди умер, "donuts" в Бервике нет; ближайший - в Эдинбурге. Помню, как однажды родители нас достали, и мы с Люком уехали туда; пили "колу", кофе, ели все подряд, мучались с надувшимися животами, и это был, наверное, самый лучший день моей жизни.
- Майя, как ты проводишь свободное время? Как сейчас развлекается молодежь Бервика?
О, я, кажется, оценила жестокость наказания мистера Ходжсона.
- Майя, тебе нравится ходить в театры? Библиотеки?
Как будто у нас их несколько штук. Но библиотека... Мог Люк пойти туда? Нет, читать он не любил. А вдруг?
- Майя, куда ты? У меня еще...
- Простите, мне надо бежать!
Книгохранительница оказывается книгохранителем. Нонсенс!
От витающей в воздухе пыли хочется скрыться на краю света. Вот-вот начну кашлять.
- Да, конечно, я видел его. Хороший парень, твой брат, тихий, - Люк на фото с ирокезом и банкой "Старого Карпа".
Прошу посмотреть журнал, который брал Люк. Смотрю. Непроизносимое название "Die Naturwissenschaften", картинки в стиле "управляемый ядерный синтез для чайников".
- Что это за язык?
- Фламандский.
- Такой язык на самом деле существует?
- Да, конечно. Похож на голландский или немецкий.
Никогда так остро не ощущала потребность в изучении фламандского языка.
- Где обычно сидел мой брат?
Иду за указанный стол. Листаю журнал, глупо верчу головой и пытаюсь понять, зачем Люк ходил сюда целый год.
Может, брат наблюдал за кем-то? Через улицу старое здание: стены из серого камня, в окнах - белые занавески. Надгробно-черная табличка с золотыми буквами гласит: "Гостиница Мощеный Двор. Все комнаты оборудованы ванной. Частная парковка. Настоящая еда". Мило. Чуть дальше по Уолкергейт неразлучные крыши: зеленовато-белая - городского совета и готически-черная - церкви Святой Троицы. Немного левее подпирает небо фортификационный вал; его завалило снегом, как и большую часть Бервика. Не зима, а сплошная пытка.
А это что? Между страниц спрятался клочок бумаги - бежевый, он почти слился по цвету с журналом:
"32308, Акелд - Вулер, третий класс". Билет на поезд? Люка?
- Вам ни о чем не говорит?
- Нет. Хотя... - библиотекарь небрежно листает свои записи и вновь качает головой. - Нет, ничего.
- Сестренка?
Нет, это не Люк звонит, это Эми. А сердце бьется, точно бешеное.
- Сестренка, что делаешь? Пошли вечером в кино? Пойдем, да? Нет? Да? Нет-да-нет? Да-нет?
Вообще Эми хорошая. Суетная немного, и в голове у подруги не опилки даже, а капустный салат... Но я ее люблю.
- Давай. Из библиотеки иду.
Нога чавкает в подтаявшем снеге. Кажется, к вечеру потеплело, да и в самом воздухе уже что-то свежее, весеннее. Я вдыхаю полной грудью.
- У-уу! Что ты там забыла?
Что там забыл Люк?
Здание "Мощеного двора" из серого превратилось в оранжевое - от заходящего солнца; над крышей хмурится грозовое небо, а я ему в ответ.
Тихо сейчас в Бервике.
За столом администратора никого. Жму на звоночек. Из зала ресторана, вход над которым украшает герб "Роза и Чертополох", доносится тихая музыка. Играет рояль. Что-то знакомое... Шопен? Бах? Россини? Я ни черта в них не разбираюсь.
Белая рекламная штука, что похожа на складной стул, демонстрирует меню.
"Сегодня у нас:
Копченый лосось
Паштет из куриной печени
Жареные хвосты лобстеров
Гриль из свинины".
Не выношу лобстеры.
- Привет, я магу табе памочь? - у хозяина огромные рыжие баки, точно у какого-нибудь капитана ирландского китобойного судна. На футболке - эмблема Белхейвенского пивного завода.
- Гаваришь, брат? Дейтсвительно, пахож. Нет, враде не видел.
И странное произношение. Северные острова?
- А вот ты мне знакома. Где-то...
- Нет, вы меня с кем-то путаете. Спасибо за помощь, мне пора.
Слева от двери еще одна реклама:
"Семьдесят фунтов за комнату на двоих. Размести сколько угодно детей до пяти лет на двух кроватях".
Мой пытливый мозг живо начинает трамбовать афганских детишек - не спрашивайте, почему именно их, - на злосчастные кровати. Мелюзга активно почкуется по закону геометрической прогрессии, пока не заполоняется всю черненую коробку. О-ох... Ну-ка, ребятки, брысь!
Поздний вечер. Лиловое небо с кляксами облаков, ряды рыжих фонарей вдоль улиц. Эми уже с корзиной попкорна: бродит у ступенек кинотеатра, и болотно-зеленые волосы подруги болтаются на ветру, точно какой-нибудь флаг растаманского пиратского корабля.
Каждые пять секунд девушка запускает руку в емкость и тащит ко рту экс-кукурузину: "Хрум!".
- Привееет! - машет попкориной. - Я тут уже прикупилась. Возьмешь только попить? Да? Нет, да, нет, да? Иначе я останусь завтра без обеда. Пожаааалуйста. Тут Ариадна с Блавандой, кстати.
- Красивые сапоги, Ада.
- Угум.
Ариадна - блондинка с третьим размером груди и соответствующим самомнением. Она встречается с двадцатитрехлетним парнем, менеджером в "Бизнес-центре на валу", и очень этим гордится.
Блаванда - на самом деле, Лаванда. У нее постоянно такое выражение лица, будто девушку вот-вот стошнит вам на ботинки; Рвотинка-блевотинка беременна, но упорно молчит от кого. Раньше... мы крепко дружили, и Лаванда часто гостила в нашем доме.
Сейчас она кажется мне чужой и холодной, словно какой-то внеземной разум.
Алые кресла, багровые гардины, кровавые стены; золотистая люстра из тех, что должны, нет, просто обязаны висеть в особняках знати. Такой у нас театр.
На экране римлянин - да, этот, с торсом чемпиона по гребле на байдарках, - расследует пропажу какого-то там знамени. Эми не смотрит - строчит каждые две минуты сообщения и улыбается. Опять, идиотка несчастная, влюбилась в Норманна Изеншоу, которого никому не показывает? У них, как же это... гусиная песня. Куриная. Лебединая!
- Ум! Вишневый, - сижу и глупо улыбаюсь, грызя сладкую попкорину, случайно попавшую в нашу корзинку.
- Уу-у! Дай половинку.
- Уже съела.
- Корова!
- Муууу!
- Эй, потише нельзя? - ворчит сзади парень лет восемнадцати. Жаль, он мне понравился.
- Привет, маленькая индианка.
Вздрагиваю и просыпаюсь. Римлянин в фильме нещадно дубасит бородато-беспомощных пиктов.
- Люк?! - неразличимый силуэт на фоне экрана. Горло сдавили ароматы сигарет "Жимолость" и одеколона "Крюндиг" с цитрусовыми. Эта смесь насквозь пропитала армейскую куртку Люка - потому я и хожу в ней, а еще специально курю и душусь, только чтобы не терять частицу брата.
- Сестренка, ты чего? - Эми явно испугана.
- Эй, ты не стеклянная! - блеет зануда сзади.
- Я... - смотрю на Эми, на то место, где видела Люка. Люди вокруг начинают шуметь. В кинотеатре жарко и душно; мне нужно на улицу. К брату...
- Да сядешь ты?
- Что за дура?
- Иди к мамочке!
Бегу к сцене. Боковая дверь, коридор, возмущенные крики за спиной.
Створка черного хода лязгает закрытым замком. Черт! Сзади топот ног - служащих или охранников. Здесь нечем дышать... Слышу свой хрип будто издалека, будто уплываю куда-то...
Толчок - створка распахивается в другую сторону, и я выскакиваю в переулок. Воздух!!!
- ЛЮК!!! - кричу изо всех сил, но кому? Тут пусто. - Почему ты избегаешь меня?! Люк...
Куртка осталась в гардеробе, так что меня скоро начинает колотить озноб. Куда теперь? Глухие - без окон - стены домов, синие мусорные баки и спуск на Бридж-стрит - больше ничего.
Выбегаю на улицу. Прохожие боязливо поглядывают на футболку с Тинки; одна женщина оттаскивает ребенка, который потопал с улюлюканьем в мою сторону.
Тут слишком много людей... Мне тесно.
Иду к центру. Обняла себя за плечи, и тщетно пытаюсь согреться.
Справа ресторан индийской кухни "Магна Тандори". Эми как-то решила поразвлечься: затащила туда и любопытничала у всех, что значит имя Майя.
Чуть дальше слева "Зеленый магазин": темно-изумрудные двери и рамы, салатовые стены. Прямо на окнах хозяева нарисовали слоганы вроде "Никаких испытаний на животных" или "Честная торговля". За стеклом, тем не менее, все вперемешку - тапки, футболки, открытки, бокалы, статуэтки и фото пропавшей женщины.
Пальцы совсем онемели от мороза.
- Люк? - выдыхаю облачко пара, и оно тут же осыпается искрами ледяных кристаллов. Неужели так похолодало?
Часы на магазинчике "Mod" показывают четверть одиннадцатого.
Может быть, брат пошел в другую сторону?
Бреду по Бридж-стрит к реке. На окне адвокатской конторы "Адам Дуглас и сыновья" - то же сообщение о пропавшем человеке.
Выхожу на набережную. Реку укрыл туман; мутные огоньки фонарей висят в воздухе будто сами по себе. Мир теней и эха.
Ариадна как-то показывала фото своего путешествия в Чехию - сейчас мне кажется, что Бервик со стороны реки очень похож на те снимки, на Прагу.
- Люк?
"Форд" послушно тормозит перед надписью "Slow" на брусчатке и, громыхая, взбирается на мост.
Я совсем замерзла и постоянно кашляю, но продолжаю идти - словно что-то тянет вперед.
У меня все в порядке. У меня все в порядке. Надо только не забывать дышать.
- Где ты, Люк...
- ... боюсь за нее. Она так изменилась за последний год.
- Она же подросток. Ты чересчур...
Это родители шепчутся внизу. Думают, что я не слышу, но у нашего "вигвама" слишком хорошая акустика. В голове картинка гостиной: диван с пятном шампанского, мама вяжет что-то шерстяное и ненужное, папа переключает каналы с изможденным лицом.
- А эти драки? Фил, она же всегда в синяках. А оценки? Раньше она была отличницей, а теперь мистер Ходжсон пишет, что постоянно оставляет ее после уроков.
Не помню, как я вернулась. На телефоне десяток пропущенных звонков от Эми и мамы; волновались, наверное.
Мы живем в Ньюфилдс. Тесный кубик из двух этажей: вверху я и Люк, внизу родители. Четыре таких прижавшихся домика ступеньками спускаются по холму; дальше сетка и обледенелый берег с полотном железной дороги.
- А ее прическа? А одежда? Зачем она нацепила куртку Люка?
- Милая, она просто привязалась к нему. Разве ты бы не мечтала о таком старшем брате?
- Не знаю... - мама вздыхает. - Ты веришь, что он пропал?
- Да нет, конечно, Люк всегда был горазд улизнуть куда-нибудь, а потом свалиться, как снег на голову...
Люди глухие. Стоите ли перед ними, истекая кровью, кричите ли о помощи - в ответ услышите только: "Какой замечательный сегодня денек, не правда ли?"
Люк никогда бы не уехал без меня - мы все делаем вместе. Делали...
Подхожу к окну. Темное небо, мерцание фонарей, ряды даунхаусов с уныло-бежевой черепицей. Если прижаться к пластику - так что смешно расплющит нос - справа видно кусочек моря. Маленький спасительный огрызок, вроде тех полостей воздуха подо льдом, где можно дышать, когда провалился в реку. Пара дюймов - не больше - только высунуть нос.
- Вуф!
- Привет, Рауль, - спаниель топочет по лестнице и, вытянув язык, прыгает передо мной.
- Вуф! Вуф!
Треплю шерстку песика, а сама думаю о брате.
Зачем он ходил в библиотеку? ...
В интернете почти никакой информации, только статья про историю линии на сайте графства. Нудно и вся суть в последнем абзаце:
"Ветка была закрыта для пассажирских перевозок в 1930 году; после национализации британских железных дорог в 1965 и прихода на пост президента компании Ричарда "Топора" Бичинга были окончательно прекращены грузовые рейсы, пути демонтированы, а станции проданы в частную собственность".
Значит Вулер и Акелд перестали существовать в шестидесятые годы. Где же Люк взял билет?
- Или это не его. Да, Рауль?
- Вуф!
Скверное февральское утро. Скверное настроение. Тусклое небо осыпается шелухой снежинок; мне холодно, и никак не спрятаться от ветра. Он забирается под куртку, которая слишком велика, прячется ледяным комком за пазухой, кусает уши и нос... Господи, да что же это!
Слева от здания станции - река в низине и высокие арки железнодорожного моста-виадука. Мне всегда кажется, что по нему вот-вот помчится старинный поезд - чадя клубы дыма, трубя паровым свистком... Сейчас там пусто.
В школу я не пошла - не сумею успокоиться, пока не выжму все из зацепки.
- Здравствуйте, помогите, пожалуйста...
Белокурая кассирша стучит ногтем по надписи "Билеты не возвращаем".
- Нет, вы не поняли, просто расскажите, откуда он? Что-нибудь...
- Девочка, тебе нужно обратиться в другое место.
- Но...
- Одна что ли тут?! - недовольный голос сзади. Я и не заметила, как собралась очередь. Пальцы с билетиком начинают коченеть.
- Пожалуйста! Мой брат пропал...
- Это же дочка Пинк-Ботлов! Такая же, как братец, - никакого уважения к старшим!
- Заткнитесь!!! Вы не знали моего брата!
- Пффф, - женщина в шляпке чинно фыркает и отворачивается.
- Пожалуйста, - снова гляжу на кассира, - любая...
Мужчина сзади отталкивает меня.
- Не трогай!!! - я вдруг понимаю, что на этот визг обернулись почти все посетители станции.
Наглец спокойно наклоняется к окошку:
- До Алнмута.
- Я еще не договорила!
- Иди отсюда, пока я не отвел тебя к родителям! Ты не должна быть в школе?
- Иди... сам!!!
Я пытаюсь вдохнуть и не могу. Только открываю и закрываю рот, как рыба на берегу. Небо темнеет... Нет, не падать, присесть. Ничего, что на снег. Холод - это не страшно, надо только дышать.
- Ааа, - в легких пусто, не хватает позвать на помощь.
Майя, борись.
Скрежет в горле - короткий вдох.
У меня все в порядке. У меня все в порядке. Дыши.
Жду, пока поток людей уменьшится, и снова подхожу к кассе.
- Ах, - кривится белокурая работница. - Ну, давай свой билет.
Вертит бумажку, морщит лоб:
- Эти станции много лет закрыты. Не знаю, чем тебе помочь. Разве что... Сейчас напишу номер моей подруги. Она, кажется, говорила, что работала с бывшим начальником станции Илдертона, это на той же ветке. Боюсь, все...
Мередит Питерс - Кевин Саммерхауз - Руперт Перебрайт. Рука устает держать телефон.
Симпатичный автобусик везет меня по проселочной дороге. Внутри тепло и уютно; снежинки за окном тихо кружатся и простыней накрывают мерзлые поля. Иногда посреди такого белого квадраты видны следы. Оборотни в Нортумберленде?
"Сенсация! Человек-твидовый-пиджак похищает скот!"
Знаете, если бы я могла стать животным, точно не выбрала бы тигрицу или лошадь, как большинство. Всегда хотела быть огромным добродушным сенбернаром, который любит ездить на машине - высунет голову в окно и жмурится от ветра, от удовольствия, от своего простого собачьего счастья. Мне бы наверняка закладывало уши - потому что, когда быстро едешь и опускаешь стекло, то всегда закладывает от потока воздуха. Но разве сенбернаров волнуют такие вещи? Ву-уф! Вуф!
Вот интересно, кто бы тогда нас с Раулем выгуливал: папа или мама? Лучше бы папа - он любит поговорить с песиком.
Деревушка Хорнклифф напоминает собрание эклеров, маленьких и разноцветных, - они словно сгрудились вокруг дорожек и активно обсуждают, у кого вкуснее глазурь. Руперт Перебрайт под стать месту - немолод, лысоват и пышен; но глаза добрые.
- Вулер - Акелд, - шепчет, рассматривая билетик, мужчина. Мне кажется, сейчас он не здесь, а где-то году в пятидесятом: гоняет с друзьями на велосипедах и восхищенно смотрит на мчащийся по рельсам локомотив. - Коллекционная серия. И последний пассажирский рейс на этой ветке. Любители могут купить его за порядочную сумму. Где же ты взяла?
- Из журнала в библиотеке.
Мистер Перебрайт рассказывает о своем детстве, о том, как любил и любит до сих пор старые поезда. Вспоминает, что они пахнут душным июлем, смолой и дымом. Грезит наяву - этот маленький мальчик с залысинами и одышкой, - будто снова увидит мчащийся по просторам Северной Англии LNER A4, и побежит за ним, и станет что-то кричать, неразборчивое, неважное, подбрасывая в небеса отцовскую кепку.
Я знаю, что мне это не нужно, что не поможет в поисках Люка; пускай: в глазах Руперта Перебрайта больше правды, чем во всех полосах "Юнион Джека".
Где же остановка? Иду по дороге из деревни - сквозь пелену снега, в тишине и холоде. Мне надо домой, в школу, нужно искать брата, а я заблудилась! Дуреха.
Кажется, большинство проблем в жизни именно от этого - знаешь пункт назначения, а вот, как до него добраться и откуда, черт разберет.
Каменная стена, пихты за ней, проход в ограде, что ведет в темноту или уже белизну чащи. Между стволами видно поле: верхушки деревьев в низине и трехэтажный особняк красного кирпича.
Как же холодно, давно такой зимы у нас не было. Обычно снега не дождешься, но сегодня погода, видимо, компенсирует пару веков застоя.
Метров через пятьсот поворот - сторожка имения, красный знак "Дорога закрыта" и желтый с черный стрелкой - "Объезд".
Что-то тянет меня на перекрытую трассу. Здесь медовая ферма справа и слева - частокол голых сосенок с обломанными ветками. И... могила???
В груди кольнуло. Не волноваться - всего лишь цветы, свечки и крест под шапочками снега.
"Здесь, 17 августа 2011 года, разбился на мотоцикле неизвестный мужчина. Возраст около двадцати пяти лет; рост - шесть футов и один дюйм; вес - сто сорок пять фунтов; шатен. Просьба имеющим сведения о происшествии или личности погибшего обратиться в полицейский участок Бервика-на-Твиде".
Люк пропал 17 августа. Боже...
Темнеет в глазах, больно. Кто-то кричит. Я?
Из мира забрали весь воздух, нечем дышать. Помогите... Пом...
Белый саван надо мной. Снег. Падает и падает, а я лежу рядом с могилой брата, и всем плевать. Или здесь просто никого нет? Дорога перекрыта. Можно умереть, и заметят только весной, когда тело растает. Разложится. Растворится в тишине.
Встаю, дрожа и хлюпая носом, и зачем-то иду домой.
- Да пошла ты! Сука! - я кричу до хрипоты и боли в горле. - Предательница! Ты предала нас, и теперь Люк мертв!!! Ненавижу!!!
- Майя, просто поговори с мисс Гриффит, - робко шепчет мистер Ходжсон, - тебе... нужна помощь.
Мама смотрит на меня с ужасом, папа побледнел и молчит. Они ждали дома - родители, учитель и психиатр. Решили, что, раз я снова не пришла в школу, надо брать дело под контроль.
- Пошел ты! Пошли вы все!!! - я кашляю, давлюсь и приваливаюсь спиной к косяку. Боже, как тесно. - Вы не верили, и теперь он мертв!
- Майя...
- Пошла на... сука!!! Ты не мать мне!!!
Нахожу в себе силы рвануться к двери.
Бежать. Бежать...
Забор железной дороги. Здесь была дырка...
Меня шатает от усталости и простуды, от нервов. Еще немного, и потеряю сознание, но оставаться на месте не могу.
Пробираюсь под колючей проволокой, обдираю шею - плевать, и так жар, - перебегаю пути, и вот оно... Море!
Дыши, Майя. Дыши.
Волны шепчутся в темноте. Обсуждают сплетни тысячелетней давности, а я все равно чувствую в них что-то родное.
Домой теперь нельзя. Там враги, которые хотят запихнуть Майю в психушку. Что же делать? Без... Люка. Боже, Боже, Боже...
Слева, за холмом, вспыхивают три круглых огонька над землей. Перестук колес медленно нарастает, пока я не оказываюсь в облаке грохота, лязга и хлещущего ветра. Мне хочется кричать и плакать; хочется, чтобы маленький мальчик в глазах Руперта Перебрайта увидел этот поезд.
Люк, прости. Я должна была...
Не плакать. Майя! МАЙЯ!!!
Холодные дорожки на щеках тут же замерзают и стягивают кожу.
Можно пойти к Эми. Да? Переночевать, а потом...
- Привет?
- Ма... Майя? Сестренка, что с тобой? Ты плачешь? Тебя все ищут!
Чайка визжит где-то во мраке.
- Люк мертв. Слышишь? Он... ра... разбился у Хорнклиффа.
- Что? Не верю! Ма...
- Я видела могилу, я... Можно я у тебя переночую? Родители хотят сдать меня. Они считают, что я сошла с ума, они...
- Сестренка, прости, мне... - запинается Эми. - У меня тут негде. У меня ремонт. У м...
Нажимаю на сброс вызова.
- Алло, Майя? - телефон почти разрядился от постоянных звонков, и я наконец взяла трубку. Номер неизвестный.
- К-кто это?
Майя не спала всю ночь, и встречает утро на ледяном песке. Тело трясет от температуры и холода, нос заложило, а в голове не осталось мыслей. Только прибой и блеск рассветного солнца на волнах.
Ш-ш-шух.
Ш-ш-шух.
- Мэтью Айронквист, из библиотеки. Помнишь? Ты заходила узнать насчет брата и оставила номер, чтобы, если я вспомню...
Какая теперь разница? Люк мертв.
- Майя? Ты слышишь?
- Да.
- В прошлый раз я перепутал журналы. Понимаешь, фламандский язык очень похож на немецкий... Я дал тебе не тот. Сейчас я нашел правильный, и в нем записка. Не знаю, может ли это помочь, но она от некой Лав: "Встретимся в пятницу у меня, родители уезжают".
Лаванда?!
Я вскакиваю, и стайка чаек с криками поднимается над берегом.
Лаванда и Люк??? Господи, так вот чей это ребенок...
- Майя?
- Вы очень помогли.
Я в "Макди". Пью кофе в отвратительном ореоле отвратительной еды. Мне только и нужно собраться с силами - немножко, в последний раз, - поговорить с Лавандой.
Даже не знаю о чем. О племяннике? Его отце? На...
- Какого черта ты треплешь всем, будто я умер?
Аромат сигарет "Жимолость". Сердце замерло, и страшно шевельнуться, даже моргнуть.
- Люк? Люк?! Люк!!!
Он здесь: живой, настоящий - только руку протяни.
- Я думала ты...
- Ни хрена ты не думала! - зло кричит брат. - Оставьте меня в покое! Слышишь?!
- Что? Люк, я только хотела найти тебя. Ты пропал... Куда? Поч...
- Почему? Почему?! Надоело нянчить сопливого ребенка! У меня теперь своя жизнь.
- Люк, что ты такое говоришь? Мы же семья!
- И как ты себе это представляла? Счастливая семейка Пинк-Ботлов идет на пикник?
Это не мой брат, он не может так говорить. Горло сдавило от обиды, воздух кончается; больно, больно...
- Повзрослей, девочка!
- Повзрослей?! - теперь уже я кричу. - Трахать мою подругу и потом бросить с ребенком? Ты Себя считаешь взрослым?
- Заткнись, соплячка! Они сами этого хотели. Все, даже твоя "СЕСТРЕНКА"! Вс...
Швыряю ему в лицо стакан раскаленного кофе - даже не успеваю понять, что делаю. Люк визжит, а я думаю об Эми и ее Нормане, которого никто, нигде и никогда не видел. Боже, как трудно дышать...
- Ааааа, - хриплю сдавленным голосом.
Мой брат катается по полу, орет, прижимая руки к глазам. Бочком выходят на улицу испуганные посетители и смотрят, решают, осуждают, точно я - я?! - какое-то чудовище.
Перешагиваю через разбросанные коробки макбургера - с листьями салата и майонезной изморосью - они похожи на грязный переулок за моим домом, где постоянно наблевано соседской кошкой и валяется мусор с остатками еды. Нужно идти. Идти и пытаться сделать вдох.
Я не могу больше носить это в себе.
- Майя, я позвонила твоим родителям. Иначе нельзя.
- Хорошо.
Слышите эти резкие присвисты в конце каждого слова? Все, что осталось от моего дыхания.
- Так, - девушка-констебль открывает блокнот. - Теперь... какую информацию ты хотела сообщить?
Я и так с трудом говорю, а еще нужно решиться, перебороть себя. Еще тошнота и температура; страх и отчаяние. И испепеляющий дневной свет рвется в окна.
- Майя, тебе точно не нужен врач?
- Нет. Мой брат, Люк, он... - будто прыгаю в пропасть, - изнасиловал меня. Около года назад.
- Почему ты не заявила сразу?
- Я испугалась. Пришла в больницу, а врач не поверила, что мои синяки от падения, и вызвал полицию. Я испугалась и сбежала. Я...
- Это можно подтвердить?
- Да, в приемной сидела женщина, не знаю, как ее зовут, но она бывает в универмаге "Моррисона". И хозяин "Мощеного двора", он тоже видел меня там.
- Это было только один раз?
- Нет, повторялось время от времени.
- Почему же и тогда не пошла в полицию?
- Потому что... Потому что, кажется, испытываю... испытывала к нему что-то, чего не должна. К брату. Вы понимаете? Понима...
- Майя, так что ты хотела сообщить? Не бойся, здесь тебе помогут.
В мыслях решиться куда проще, чем на самом деле. Я открываю рот и не в силах произнести эти слова.
Говори! Говори!!! МАЙЯ!!!
Дыхание превратилось в короткие вскрики, и каждый раз мне удается поймать все меньше кислорода - словно что-то темное вытягивает его из мира.
Что будет с родителями? С Эми? Лавандой и ее ребенком? Со мной?! Это клеймо на всю жизнь.
Темнеет в глазах. НЕ МОГУ!!!
- Майя?
Вскакиваю и бросаюсь к окну. Мне нужно увидеть море. Немножко, кусочек. Господи, краешек воды.
Пальцы бессильно скользят по холодному стеклу - здесь только улица и дома. Как же душно, тесно, больно...
- Майя?! Леон, вызови скорую!
Я сползаю на пол - не могу сделать даже коротенького вдоха. Мир теряет краски, и только далеко-далеко, будто в другой вселенной, плещутся волны.
Ш-ш-шух.
Ш-ш-шух.
Люди в халатах, сирена; мечутся красные огни. Бородатый мужчина светит фонариком в глаза и спрашивает, как меня зовут.
Меня зовут Майя. Пятнадцать лет, мальчиковая прическа, джинсы-футболка с Тинки-кеды и мужская куртка "Стоун Айленд", которая мне велика.
Я живу в городке Бервик-на-Твиде, и если вы о нем не слышали, то взгляните на границу Англии и Шотландии.
У меня все в порядке.
У меня все в порядке.
У меня все в пор...
*петля Линча - вид самозатягивающихся морских узлов