Сидя на самой высокой горе своего мира, она слушала заклинание, и ее расслабленное лицо выражало бесконечную безмятежность. Лишь едва заметно вздрагивали ресницы, когда слова падали в бездну, баламутя и без того беспокойную воду. Ее взгляд устремился ввысь, туда, где еще оставался клочок ясной лазури неба, пока не затянутый грозовыми облаками. Каждый раскат грома - не подлежащее сомнениям повеление, каждый всплеск воды далеко внизу - неоспоримый приказ. Можно было подумать, что она не замечает, не хочет видеть, как силой уверенных слов заклинания рушится то, что оставалось от ее мира; как рассыпались в песок извечные скалы; как неистово лизали штормами моря прибрежную линию и поглощали под своими водами острова, тщетно пытаясь сбежать от неумолимой воли; как обезумевший ветер разрывал на части давно уже выкорчеванные леса, милостиво уничтожая остатки жизни, дабы не довелось ей стать свидетельницей апокалипсиса...
А она все слушала, смаргивая нежеланные слезы - то ли от ветра выступили, то ли плач погибающего мира на самом деле царапал ей сердце. Заклинание окружило ее, приветствуя и ограждая от бушующей вокруг природной агонии, и в тот миг, когда разрушилась и скала, что служила до сих пор ей пристанищем, она оттолкнулась от ускользающего камня и, раскинув руки, без остатка бросилась в объятия безжалостных слов...
А когда спустя целую вечность в полнейшей тишине открыла глаза, то увидела на бескрайней водной глади, вторящей цветом чистому небесному ультрамарину, собственное крылатое отражение.