Передо мной лист бумаги. Я беру черный карандаш и рисую пингвина. По правде, пинг-вин получается ужасный - за него мне бы в школе влепили двойку. Но я не на уроке, а дома, поэтому могу рисовать любую дребедень.
Пингвин поворачивает голову туда-сюда. Ищет рыбу, чтобы перекусить. Тогда я беру серый карандаш и рисую ему рыбу. Проглотив ее, пингвин требует еще. Так он проглатывает еще пять рыб, а потом издает свой специальный пингвиний звук. Думаю, звук означает, что пингвин доволен.
Вот теперь у меня есть свой пингвин. Завидуйте.
- Пойдем, - говорю я, и мы идем из моей комнаты в коридор.
Пингвин неуклюже переваливается. Он толстый, и клюв у него длинный. В Антарктиде таких точно не водится, а если и водится, то раз в миллион лет.
Мама гремит на кухне чем-то. Обед готовит.
- Мама, - говорю я. - Это пингвин. Можно, он будет жить с нами?
Мама всегда выглядит так, словно упала с луны. Из-за уха у нее торчит карандаш, очки на лбу - и она постоянно их там забывает.
Когда мы с пингвином появляемся, мама как раз сжигает яичницу. Дым стоит коромыслом.
Глядит на нас мама и спрашивает:
- И что он будет делать?
- То же, что и я, - отвечаю.
- И в школу пойдет?
Я еще не думал об этом, но почему бы пингвину не пойти в школу? Чем он хуже других? Вот мой одноклассник Федя Ушкин - так ему самое место в зоопарке, в компании с гориллами. И он ходит в школу. При этом по математике отличник.
- Пойдет, - отвечаю.
Чтобы дым улетучился, мама открывает форточку. Прохожие могут подумать, у нас пожар.
- Я согласна, если папа согласен, - говорит мама, раздумывая, что бы еще такое сжечь на обед. - Но чтобы твой пингвин вел себя тихо и не пачкал паркет!
Пингвин смотрит на маму черными блестящими глазками. И отвечает по-пингвиньи.
- Он обещает, - перевожу я.
- Идите к папе!
Мысли мамы вечно неизвестно где. Она преподает в Университете и решает какие-то жутко сложные задачи, поэтому ее соображения не хватает даже для того, чтобы соорудить са-мый простой обед. Каша у мамы вечно недосолена, макароны переварены, колбаса настругана так, словно ее рубили топором, а печенье она делает такой крепости, что кувалдой не разбить. Если папа не приходит ей на помощь - беда.
Мы идем в гостиную. Позади нас мама предпринимает новую попытку не дать семьи умереть с голоду.
- Папа! - Мы с пингвином вваливаемся без церемоний.
Телевизор работает. Папа спит с ноутбуком на коленях.
- Папа! Это пингвин. Можно он будет у нас жить? Мама разрешила.
Папе нужно время, чтобы прийти в себя. В голове у него тоже уйма сложных задач - он программист. Программисты все немного того.
- А он не кусается? - спрашивает папа.
- Нет. У него нет зубов.
Папа указывает на длинный клюв пингвина.
- А это что?
- Клюв.
- Вижу, но таких клювов у пингвина не бывает!
- У моего бывает, - отвечаю я. - Он очень редкой породы. Суперимператорский.
Пингвину нравится это слово, он кивает.
- Если обещаешь, что от него не будет неприятностей, тогда пусть живет с нами, - говорит папа.
Я смеюсь.
- Какие от пингвина могут быть неприятности?
Папа погружается в раздумья.
- Только спроси у сестры. Если она разрешит, тогда пусть пингвин остается.
Танька - противная. Большая и грубая, я с ней часто дерусь. У нее зеленые волосы, глаза подведены черным. Думает, вся из себя крутая, если учится в десятом классе.
За ее дверью гремит музыка. Мы с пингвином стучимся. Танька открывает и орет:
- Чего надо?
- Мама и папа разрешили пингвину жить у нас. Если ты разрешишь.
До Таньки доходит не очень быстро. Пингвин, задрав голову, слушает музыкальный грохот из ее комнаты.
- Какая жуть! - говорит Танька. - Что за урод?
Рассказываю. Она:
- Нет! Никаких уродов! Никаких пингвинов!
- Если не разрешишь, я скажу папе, что ты лазила в его ноутбуке и знаешь пароль. А па-пин ноутбук - это святое.
Танька становится красная, словно кетчуп.
- Паршивец!
- А потом пойду к маме, и она узнает, как ты стащила из ее кошелька кое-что.
Ясно дело, речь о деньгах. Танька тратит их на всякую ерунду. Этой ерундой завалена и заклеена вся ее комната. Но этой ерунды моей сестре мало - надо больше. И Танька понемногу тянет из родительских кошельков.
- Шантажист! - возмущенно пыхтит Танька. Ей даже пожаловаться некому. Если в гости придут бабушка и дедушка, им она и им сказать не сможет: у них она тоже тянула.
Я улыбаюсь. Пингвин - тоже.
- Ладно. Пускай живет, - рычит Танька. - Но если он будет шастать по моей комнате, берегитесь оба!
Сестра показывает нам кулак.
- Крааа, - говорит мой пингвин.
- Фу!
Дверь закрывается с таким грохотом, что в ванной неподалеку что-то падает.
Знаю! Понял! Танька не очень любит пингвинов, вот в чем дело. Иначе бы с чего ей быть против? Если, конечно, не считать, что она просто противная злючка.
- Ну, теперь ты будешь жить у нас, - говорю я пингвину. Мы возвращаемся в комнату. - Ты рад?
- Крааа... - Пингвин рад.
Сажусь на стул, беру карандаш и рисую целое ведро, наполненное рыбой. Потом я подбрасываю рыбу в воздух, а пингвин ловит ее и заглатывает в один присест.
Хлоп! Хлоп! Хлоп!
Вот такой у меня пингвин.
Завидуйте!
Имя
- А у твоего пингвина есть имя? - спрашивает мама на следующее утро.
С ловкостью фокусника она помогает мне заправлять постель.
- Нет, - отвечаю я, зевая. Мысли мои похожи на куриный бульон - я не выспался. Полночи пингвин ходил по комнате и скреб когтями по полу.
- У каждого должно быть имя, - говорит мама.
- Крааа! - соглашается пингвин. Сидя на стуле, он чистит перышки.
Я говорю маме, что она права - без имени не обойтись. Но какое? Нужно ли мне позвонить какому-нибудь исследователю Антарктиды? Может, кто-то из них знает подходящее?
Мама отвечает, что исследователь Антарктиды нам не нужен. Сами управимся.
- Крааа!
Постель заправлена. Мама целует меня в лоб и хочет поцеловать пингвина. Мама не боится его, не то что Танька. Думаете, что моя сестра вчера учудила? Застав пингвина в туалете, она заорала так, что во все нашем районе затряслись стекла. Хорошо еще не вылетели.
- Ноги моей там больше не будет! - заявила Танька.
Мама и папа ответили ей: ну-ну, это всего лишь пингвин. Я подтвердил: ничего страшного - всего лишь пингвин. Но мое мнение для сестры ничего не значит. В ярости она убежа-ла к себе, но уже через час до меня донесся звук смываемого бачка.
Как я и говорил - ничего страшного. Вот если бы там в туалете Таньку поджидал динозавр...
Садимся завтракать. Завтрак сегодня готовит папа. Написав какую-то новую крутую программу, он находится в хорошем настроении, и все у него в руках горит.
Мы едим. Чавкаем. Хрумкаем. Соблюдаем все правила неприличия.
А на повестке дня у нас - имя для моего пингвина.
- Надо что-то морское, - говорит папа, уплетая яичницу. - Например, Френсис Дрейк.
Возражаю:
- На мой пингвин не пират.
Мы с пингвином переглядываемся, как заговорщики. Он мигает своим блестящим глазом. Не хочет быть пиратом.
- Тогда что-то ледяное, снежное, - говорит мама, отхлебывая чай. - Например, Снежок.
- Это имя для снеговика, - отвечаю я. - Или для белого котика, которого вы мне однажды не разрешили завести, помните?
Родители не любили, когда им напоминали о том, что они не разрешили мне когда-то. Или не разрешили Таньке. В ее случае эти воспоминания могут вызвать настоящий катаклизм.
Оба они утыкаются в свои тарелки.
- Мой пингвин суперимператорский, - напоминаю я, заталкивая в рот целый кусок хлеба с вареньем и маслом.
- Тогда назови его Наполеоном, - кривит губы моя сестра.
Я вытаращиваю глаза. Пингвин не отстает и тоже таращит. Мама таращит, и папа тоже.
- Наполеон, - говорит мама, - очень даже подходяще.
Все смотрят на меня, а я только и делаю, что киваю, стараясь быстрее проглотить хлеб, масло и варенье.
- Отлично! Супер!
- Крааа! - говорит пингвин.
Я ему:
- Теперь ты - Наполеон.
Конечно, он ничего не знает о том, что это была за личность, но имя ему нравится. Чтобы отметить это событие, пингвин легонько клюет Таньку в руку.
Думаете, Танька счастлива? Ничуть.
Ванна
Наполеон любит купаться. Он же пингвин! Я наливаю полную ванну ледяной воды и бросаю в нее свои игрушки. Пингвин плюхается следом, поднимая брызги до потолка.
Мама сердится, что после нас на полу всегда целый потоп.
- Бери тряпку, - говорит она, возникая на пороге.
Кто-то другой принял бы ее за привидение - до того странный у мамы вид. Всю ночь она проверяла студенческие работы, а это кого угодно превратит в монстра.
- Но мама...
- Бери тряпку и вытирай!
Мама иногда бывает строгая.
Наполеон, сидящий посреди ванной, смотрит на нас. И улыбается хитрой пингвиньей улыбкой.
- Мало еще бардака, - говорит мама.
- Но если мало, - отвечаю, - добавлю еще.
- Очень смешно! Вытирай!
Ей смешно, а мне нет. Что я такого сказал? Если мало, то можно ведь и добавить.
Странные все-таки эти взрослые...
Вот Танька обрадовалась бы, застань меня за этим занятием. Однажды она сказала, что таким, как я, надо прописывать трудотерапию.
К счастью, Таньки дома нет. Она ушла гулять со своим сдвинутыми друзьями.
- Крааа! - говорит Наполеон, гоняя по воде кораблик.
Я вытираю воду с пола, а пингвин решает повеселиться. У себя в Антарктиде пингвины очень резво плавают, ныряют и выпрыгивают на берег. Тем же самым теперь занимается и Наполеон.
Я вытираю воду, он брызгает еще больше, носится по ванне, точно заводной. Вскоре я становлюсь совершенно мокрым. Воды на полу столько, что можно подводную лодку запустить.
Высунув голову из-за края ванны, пингвин смотрит на меня.
- Кто из нас купался сегодня? - спрашиваю.
- Крааа!
- Вот именно.
Я уже неплохо перевожу с пингвиньего языка. Это означает: "Теперь нам обоим весело!"
- Будет еще веселее, если вода протечет на нижний этаж и затопит соседей, - говорю.
Наполеон вылетает и ванны, как ракета. Плюх! Он стоит передо мной - и протягивает свои крылья, и обнимает меня.
Даже у себя в ледяной Антарктиде эти птицы знают, что значит дарить тепло.
Полярный исследователь
Грустный Наполеон сидит в углу. От рыбы отказывается, хотя я уже три корзины ему нарисовал. Не хочет.
Тогда я прибавляю к рыбе парочку кальмаров. Пингвин лишь бросает на них грустный взгляд. Нет. Кальмаров тоже не надо.
Я бросаю карандаши и сажусь рядом с ним. Сидим молча. Смотрим в стену.
- Может, тебе не хватает твоих родственников? - спрашиваю я.
Наполеон поворачивает ко мне голову. Он говорит: "Крааа!" - очень тихо и с вопросом. Ему хочется знать, не шучу ли я.
- Ты хочешь их повидать?
Пингвин суетиться, трогает клювом мои руки, а затем кладет голову на колени.
- Тогда мы можем проведать их.
- Крааа!
Это значит: "Конечно, я очень хочу проведать родственников! Это мечта всей моей жизни! Мы правда пойдем?"
- Правда, - отвечаю. - Только вот где нам искать этих суперимператорских пингвинов?
Наполеон кружится вокруг себя, взмахивает крыльями, топочет ногами. Как будто танцует.
Мы собираемся в Антарктиду. Пока никто не видит, я вытаскиваю из кладовки зимнюю одежду. На сборы уходит пара минут, и вот мы идем. Приходим в Антарктиду. Повсюду толь-ко снег, ледяные скалы и жуткая холодища. Прям зуд на зуб не попадает. И нигде нет никаких указателей - надо ли шагать направо или налево, непонятно.
Вдруг налетает пурга, ветер чуть не сбивает меня с ног.
Думаю: "Потеряюсь. Папа и мама расстроятся. А Танька, наверно, будет радоваться. Закатит целую вечеринку со своими ненормальными приятелями".
Наполеон протягивает мне крыло, и я хватаюсь за него. Мы идем. Мой пингвин ведет меня через пургу.
- Крааа!
Пурга неожиданно заканчивается. Перед нами стоит много-много ледяных домиков, целая равнина покрыта ими, так что кажется это у равнины от холода пупырышки выступили.
- Крааа! - зовет Наполеон.
Хочу спросить, кого он зовет.
Из ближайшего домика вдруг выходит суперимператорский пингвин, очень похожий на моего. Из другого домика выходит еще один. Потом они выходят из третьего, четвертого, пя-того и так далее.
Пингвинов становится все больше. Собравшись толпой, они шагают к нам своей смешной переваливающейся походкой.
Наполеон бросается к любимой родне, обнимается с каждым пингвином.
- Человек! Человек! Человек!
Полярный исследователь выскакивает из ледяного домика и мчится ко мне.
- Откуда вы тут? - спрашиваю.
У полярного исследователя борода покрыта ледышками, брови покрыты ледышками, сам он тоже, в основном, покрыт ими. Но его глаза горят весельем. Он рад меня видеть.
- Однажды я заблудился, думал, что сгину в ледяной пустыне, но один пингвин нашел меня в пурге и привел сюда. Не дал мне погибнуть. И теперь я один из них.
- Они вас усыновили? - удивляюсь я.
- Конечно! Теперь мне нравится питаться свежей рыбой. Это хорошо и полезно.
Ничуть в этом не сомневаюсь. Показываю ему своего Наполеона.
- Да, - одобрительно кивает полярный исследователь. - Суперимператорские пингвины - лучшие друзья. Если рядом один из них, ты никогда не будешь одиноким. А у меня их вон сколько!
Полярный исследователь раскинул руки. Пингвины сгрудились вокруг него, словно тол-па детишек, одетых в черно-белые костюмчики.
Думаю: "Повезло так повело. Я бы, наверно, тоже мог бы остаться, но от мамы я получу выволочку, если не вернусь к ужину".
Мы прощаемся с полярным исследователем. Он пускает слезу, которая тут же замерзает на холоде. Я и Наполеон машем ему на прощанье.
Немножко грустно уходить из Антарктиды - тут здорово. Но ведь в любой момент мы можем вернуться, правда?
Главное, теперь мой пингвин снова весел. Как тот полярный исследователь, он больше не чувствует себя одиноким.
Потому что у него есть я.
А он - у меня.
Спасибо, Наполеон!
Великан идет к зубному
У пингвина нет зубов, а у меня они есть, и в одном из них появляется дырка. Это больно, знаете ли. С самого утра зуб ноет и ноет. Я тоже ною, не хуже этого дурацкого зуба.
Мама влетает в комнату.
- Сильно болит?
Я киваю. Жуть как болит.
Пингвин сочувственно трогает меня за руку.
- Решено! Едем к врачу!
Мама переходит в боевой режим. Она решительно одевает меня, решительно одевается сама, решительно звонит в больницу и решительно говорит, что ей нужно. Мама редко бывает такой дома, но у себя в Университете она решительная каждую минуту. "Ох уж эти студенты, - жалуется она вечерами папе. - Их только в ежовых рукавицах держать!" Она имеет в виду - в строгости. Правда, причем тут милые ежики, я до сих пор не пойму.
В больнице все понимают. Когда мама в боевом режиме, ей нельзя перечить.
- Наполеон поедет с нами!
- Нет!
- Да!
Хоть и больно, но я тоже решителен. Если мой пингвин не пойдете со мной, я умру от страха!
Наполеон стоит у входной двери.
- Крааа!
Он готов. Мама ворчит:
- Хорошо.
Мой зуб, чувствуя, что скоро ему зададут жару, ноет все сильнее.
Мы скатываемся по лестнице, трусим к стоянке, забираемся в нашу старую машину. Приходится ждать пингвина - он не может идти быстро на своих ножках. Мама похожа на закипающий чайник.
Наконец, Наполеон садится рядом со мной. Ему все интересно, и по пути в больницу он ерзает и подпрыгивает на сиденье.
А мне что? Я бы и рад разделить его радости, но мне не до того! В моем зубе поселился жгучий вулкан. Он донимает меня, жжет меня. Из-за него из моих глаз слезы бегут в три ручья.
И это полбеды - чем ближе к больнице, тем сильнее мой страх. Страх перерастает в ужас. Нет, в Ужас. Обязательно с большой буквы.
Вот и больница. Я трясусь от страха, представляя себе кресло и машинку, которой сверлят зубы.
Мама говорит:
- Как маленький! Соберись!
Я и есть маленький. Если бы я мог сию же секунду вырасти, стать взрослым, то стал бы... Но почему нет?
Я вырастаю. Еще чуть-чуть - и не вылезти из машины.
- Другое дело, - говорит мама, - пошли.
Я теперь великан. Протянув руку, беру моего пингвина и кладу в карман, откуда торчит его голова.
Все кругом смотрят на нас, удивляются, качают головами. Вот какой великан вымахал! Наверное, и не боится ничего.
Правда, я и не боялся, вот нисколечко. Я же великан. Топаю большими ногами, делаю большие шаги. Чтобы войти в двери мне надо согнуться вдвое. Какая же маленькая больница!
Врачи смотрят в мою сторону. Сидящий в моем кармане пингвин машет крылом.
С острой болью пускают без очереди.
- Скорее, скорее, проходите.
Пригибаясь, прохожу в дверь кабинета. Врач и медсестра никогда еще не видели такого пациента.
- Будь умницей, мой великан, - говорит мама, оставаясь в коридоре.
Зубоврачебное кресло подо мной скрипит, вот-вот сломается. Мой вес сейчас, наверное, равен ста обычным мальчикам, поэтому ничего удивительного.
Врач копается в моем рту, а мне не страшно.
Врач берет какие-то блестящие штуки, проверяет, что там такого в дырявом зубе, а мне не больно. Я же великан!
Наполеон с важным видом расхаживает по кабинету.
Врач берет свою машинку и начинает сверлить. Сверлит и сверлит, а мне все равно. Великаны не боятся.
Медсестра подружилась с моим пингвином. Сидя у нее на коленях, Наполеон смотрит в книжку, которую она ему показывает. И говорит: "Крааа!" - если ему что-то нравится.
- Готово! Пломба поставлена.
Врач смотрит на меня сияющими глазами. Обычно дети с дырками в зубах канючат и ревут, но не я. Я особенный. Нам с пингвином дают витаминку.
Боли нет. Мама счастлива, я счастлив. Мы обнимаемся. Наполеон подходит и обнимает нас двоих.
Люди в приемной, ждущие своей очереди, плачут и вытирают глаза платочками.
Теперь мне нет нужды быть великаном.
- Идем, - мягко говорит мама, выходя из боевого режима.
Ура! Едем домой!
Топ-топ-топ - так шагает мой пингвин рядом.
Тапочки
У суперимператорских пингвинов тоже случается бессонница. Когда Наполеону надоедает лежать на подстилке в углу, он принимается бродить по квартире. Ходит и ходит, ходит и ходит. По коридору, по кухне, по гостиной.
Если дверь закрыта, он стучит в нее своим длинным клювом.
Тук! Тук! Тук!
Наполеон будит мою сестру, она спрашивает: "Кто там? Я сплю!" Она злится и утром устраивает мне выволочку: "Почему твой пингвин разгуливает по ночам?"
Я говорю:
- Он свободное существо. Где хочет, там и гуляет. И в любое время.
Зеленые волосы Таньки поднимаются дыбом.
- Посади его на поводок! - рычит сестра.
Я не собираюсь садить моего пингвина на поводок.
Танька бежит жаловаться маме и папе.
- В самом деле, - говорит папа, который тоже не выспался.