Аннотация: "Вот и вся моя работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи. Знаю, это глупости, но это единственное, чего мне хочется по-настоящему. Наверно, я дурак." Джером Дэвид Сэлинджер
Я гладил Эльзу по животику, плавно и нежно кругами водил ладонью по мягкой плоти. Она закрывала глаза и улыбалась.
- Эльзочка, я люблю твой животик.
- Да, Марик, люби.
На самом деле меня зовут Марк, но в силу детской необременительности наших с Эльзой отношений я именовался именно Марик. Нет, я не был против, что вы! Но как бы и не за. Ведь мне хотелось объять, изучить и исцеловать всю ее. Одно ее слово, один лишь неосторожный взгляд, и я бы нырнул с головой в ее чрево, разорвал ее всю изнутри, прильнул губами к ее милой почке и купался в ее замечательной крови.
Нет, я не сумасшедший, не маньяк. Ну, может, разве что немного. Это всего лишь безобидные фантазии моей слегка больной головы. На самом деле я бы просто жестко трахнул ее, а кровь и почки - это так, для чувства полного сближения.
Однако Эльза несмотря на свои 32 года была ребенком, она была Эльзочкой и не пускала меня ниже или выше своего очаровательного брюшка.
Однажды она упала, сильно ударилась головой и впала в беспамятство. Я отнес ее тело к себе домой, раздел и стал глядеть. Такие линии мне открылись, такие формы. Как был велик соблазн, как слаб был мой дух в тот момент, но я выдержал эту битву и одолел свою разбушевавшуюся плоть. Я прикрыл срамоту Эльзы простынкой и стал напевать лечебный мотив старой шаманской песни. Минуту спустя моя куколка очнулась.
- Ах, мальчик мой, что со мной случилось?
- Ты упала и ударилась головой об лед, радость моя!
Я чмокнул воздух рядом с ней и, чтобы она не успела сообразить, почему оказалась голой, стал настойчиво гладить до боли знакомый животик, приговаривая: "Лапа-растяпа моя, лааапа-растяяяпа, лапа..."
Эльза быстро успокоилась и впала в анабиоз. Воспользовавшись ее отключкой, я упаковал бедняжку в такси и дал указания водителю распаковать ее по адресу: Рюшечная улица, дом 5, квартира 98. Моя сладкая! Ее лицо блестело особенной красотой под слоем прозрачной оберточной бумаги. Словно цветок. Спи, мой цветок.
Напоследок я поцеловал краешек ее обертки и торжественно удалился в бар "Грустный волшебник". Там я сразу нашел своего друга, фокусника Стива. Он сидел в центре зала за самым освещенным столиком, будто думал, что это сцена, и разыгрывал там какую-то потешную пантомиму. Он корчился, хлебал пиво из своего цилиндра и одергивал полы фрака, причем все это делал одновременно. Великий человек, непревзойденный талант. Я подбежал к нему и крепко обнял, он, конечно, сразу разрыдался мне в плечо пиджака от переизбытка теплых чувств, но я утер его слезы неловкими и сочными поцелуями.
Когда эмоции перестали шалить, мы со Стивом хряпнули по кружке рома: я по кружке, он по двум из протекавшей "шляпы волшебника", как он именовал любовно свой цилиндр.
- Как ты, мой дружок? - с доброй улыбкой спросил фокусник.
- Да вот устал я, понимаешь, мыльные пузыри дуть и на скакалке прыгать...
- Какой год твоей малой пошел?
- Тридцать третий вот уже идет.
- Ох, и нелегкая тебя к ней принесла, дружище.
- А что ведь делать? Что? Ты хоть подскажи фокус какой?
- Вставь ей в ухо оливку.
- И как это мне поможет?
- А она, чтобы оливка растворилась, начнет в ухо водку заливать. Водка в мозг затечет и она пьяной-пьяной будет и сразу в сексуальном желании тебе признается.
- Стива-Стивен мой! Ты просто гений! Чистейшей красоты!
- Не благодари, лучше еще по одной за твой счет и беги к ней скорее.
- Официант!
Мы выпили еще и еще. Я был рад и очень взволнован. В ближайшем продуктовом купил банку оливок и бутылку водки. На всех парах я несся к Эльзе домой. Хоть бы не спала еще, хоть бы помогло...
Я стоял прямо у ее двери. Приготовился было стучать, но она открыла первой. На моей Эльзочке не было лица, одно белое обескровленной полотно и глаза в пол головы, жуткие испуганные глаза.
- Родная моя, что стряслось?
- Я беременна, Марик.
Меня, конечно, сразу же стошнило ей на ноги, но в следующую же секунду я постарался скрыть волнение и порывисто обнял ее за плечи.
- Замечательно это. Да превосходно же просто. Но... ведь отец то не я? - надежда еще теплилась во мне.
- Ты, конечно, кто же еще? Это все из-за животика. Ты так долго гладил мне его, что я забеременела от твоих ладоней. Все потому что у тебя были грязные мысли. Признайся, Марик, мне важно знать: ты хотел совратить меня?
- Что ты! Нет, это, наверняка, непорочное...
- Возможно, ты прав.
Она замолчала. Мысленно я уже обмочился и застирал штаны. Все хорошо, она поверила. Теперь надо решить, что делать с этим несчастным отпрыском, этим бедным плодом моей страсти. Есть, я думаю, один способ...
- Эльзочка, я знаю, что нам делать.
- Да, да, птичка моя, я слушаю тебя внимательно.
- Мы пойдем к пропасти и подождем, пока малыш не начнет рождаться. Я кину его и поймаю, и положу обратно в твой животик и буду гладить его и малютку в нем заодно. Очень люблю я это, Эльзочка! Мы можем так всю жизнь прожить: рожать и ловить. Раз в девять месяцев спасать его от нашего мира в твоем уютном животике. Превращать обратно в клеточки и снова растить в человечка, любить его, баловать нашим с тобой счастьем, частью которого он станет в тебе. Ох, как же хорошо я придумал! Прошу, умоляю, скажи же теперь "да, я согласна".
Губы моей милой дрогнули в красивейшей цветочной улыбке и произнесли самые лучшие на свете слова:
- Да, я согласна.
Я поцеловал воздух непозволительно близко к Эльзе, но она не отпрянула, стерпела и впустила меня внутрь. Я еще никогда в жизни не был так счастлив, как тогда, в день нашей первой близости. Да, я мерз поначалу в холодном теле моей милой, но затем потихоньку согрел ее своими бесстыдными потугами. Она раскинула руки как птица и спела песню бескрылой поверженной, но смиренной пташки.
Как славно, что оливки и водка так и не понадобились для ее совращения. Мы выпили их в тот же день, и Эльзочка выросла в Эльзу подобно бабочке из замороженной гусеницы. Оставалось еще девять прекрасных месяцев прежде, чем я впервые не дам свалиться своему малышу с края пропасти. Я счастлив.