Играла музыка. Косой дождь хлестал через открытые окна на веранду. Она встала босыми ногами на его ноги. Он тихо рассмеялся и сделал шаг. Ещё. Она улыбалась.
Двое на экране что-то говорили друг другу и танцевали.
- Он прокручивает это по несколько раз в день. Сделать громче? - спросил Одинцов.
Трое сидевших кто где, мотнули отрицательно головой. Начальник пограничной службы сто сорок третьего сектора Одинцов был больше всех в курсе дела и сейчас просто ждал. Воронов Паша, биолог, ещё читает заключение. Михалевский сам же его и составлял. Плетнёв - техподдержка, его дело - техническая сторона, а на остальное, похоже, ему наплевать. 'Тебе тоже неплохо бы абстрагироваться от того, что... А чёрт, как тут абстрагируешься!'
- Ой, перестаньте! - Плетнёв демонстративно вскинул руки вверх. - Это маяк. Да, это маяк-биомех, но лучше не очеловечивать их в обычном смысле слова, сами понимаете, ложное чувство жалости и отсюда странные выводы. Да и вообще! Люди тоже иногда умирают.
- Маяк на окраине вселенной. Здесь никто, конечно, не забыл, что он не всегда был биомехом. И она. - Михалевский встал, прошёлся, крутанулся. Взглянул на Плетнёва. - Банальная история, Олег, да! Когда погибли оба твоих друга, и оказывается, что они, как и все тогда, завещание оставили на использование себя после смерти, и друг перед смертью успевает прохрипеть "нас только вместе"... Олю на тот момент уже отметили погибшей... Так вот у меня не получается считать маяк 342МХ маяком. Такая ложная странность.
Одинцов сидел, уставившись в столешницу, и кивал в такт словам Михалевского. Сашка тогда долго был сам не свой, даже от полётов пришлось отстранять.
Воронов, не отрывая глаз от экрана, сказал:
- От чего умерла Ольга, не понимаю. Почему вы решили, что она умерла. Инсульт. Какой инсульт у биомеханоида? И смерть-то не отмечается. Инсульт и всё.
- Самоуничтожение без бомбы? Может быть, точно не известно, - резко сказал Михалевский.
- Такое им доступно? - быстро спросил Плетнёв.
- Им было доступно. Как все обычные возможности человека.
- Понятно, сейчас бы оба были живы, - хмыкнул Плетнёв.
- Ещё скажи, что ты лишился ценного оборудования по причине ложной жалости! - рявкнул Александр.
- Ладно, Саша, - грузный Одинцов выбрался из кресла, прошёлся и остановился напротив друга, - нам нужно что-то решать. Нет ясной картины. То ли авария мелкого характера, то ли аборигены из луков обстреляли, а может, и на планете что-то произошло. Маяк функционирует только как маяк, на связь с Землёй не выходит, запрос по биосистеме обоих даёт ответ "кома", но Ярцев отмечается в отчётах за сутки. Однако ни слова о том, что произошло. Получается, не ясно, что можно от Игоря ожидать. Но это граница. - И сказал, обращаясь уже ко всем: - Какие будут предложения?
- Есть два варианта, Марк Яковлевич, - ответил Плетнёв, - сделать обслуживание маяка полностью автоматическим.
- Нельзя, Олег, там изначально предусмотрен пост, обслуживаемый человеком, но это посчитали дорогим удовольствием. Человеческий фактор, без него нельзя принять решение о запуске отражателя в случае нападения на границу в этом секторе и отсутствия связи с Землёй. Они двое вместо десяти человек прежнего штата смогли соединить в себе всё это, к тому же Оля и Игорь согласились, когда пришли в себя, - с горечью сказал Одинцов.
- Ещё вариант - заменить второго биомеха. Ярцева заменить сложно, слишком опытный человек, такого сразу не подыщешь. Проще найти девушку. А он придёт в себя и потянет за двоих, пока она войдёт в курс дела.
Повисла тишина. Все посмотрели на экран. Одинцов включил звук:
- Ты отдавила мне ноги, - тихо рассмеялся Ярцев.
- Я такая... медведь.
- Да.
- Не знаю, что делать.
- Я буду терпеть. А ты будешь меня жалеть. Как?
- Ммм... Я поплачу.
- Да ты хитрюга. Тогда мне придётся тебя жалеть.
- Да! Как?
- Пожалуй, я возьму для начала тебя на руки. А что делать. Ноги-то отдавлены.
- Мне нравится. А потом?
- А потом мы пойдём пить кофе.
- Но у тебя заняты руки. Мной.
- И ты будешь поить меня.
- Хм...
Двое на экране рассмеялись. Поцеловались.
Одинцов отключил звук. Вздохнул.
- Тоже вижу только второй вариант. Надо искать, причём девушку. Её Ярцев пожалеет, может быть. А если мужика прислать, то отключится. Он бы уже отключился, но Ярцев маяк так просто не оставит. Не исключаю, что Ольга погибла, а Игорь ждёт, пока сменим его.
- Лучше Ярцеву сразу не говорить, что это не Ольга, пусть думает, что это она, - предложил Плетнёв.
Опять повисла тишина. Как если бы каждый примерил сказанное на себя. Одинцов поморщился и покачал головой, но ничего не сказал.
- Игорю лучше сказать сразу, да он и так поймёт, - сказал Воронов.
- Да ерунда всё это, не надо никого посылать! - сказал Михалевский. - Я полечу. Просто спрошу, что он думает дальше. И буду работать на втором маяке. Посмотрим.
Он взглянул исподлобья на Одинцова. Тот, прищурившись, посмотрел и задумчиво сказал:
- Давай, так и сделаем, Саня. Олег, с тебя техподдержка. Надо что-то придумать.
Плетнёв коротко ответил:
- Понял. Сотая модель хорошо работает в этих случаях. С нее и начнешь.
Михалевский кивнул и ничего не сказал, он стоял возле зашторенного окна и смотрел, казалось, в саму штору. Он уже был не здесь.
Ярцев собирал информацию. Обычное дело, пробежать радарами по окрестностям, по горизонту сто сорок третьего сектора, по сгоревшему маяку номер два, чёрная плешина на серо-голубой траве... Оля. Такая нелепость. Штатная ситуация, обычный метеоритный дождь. В один из метеоритов вварился старый разведывательный зонд. По сути, мусор, у которого был собственный отражатель. Почему уж он сработал, кто его знает. Но от метеорита не ждёшь нападения, и простой защиты оказалось недостаточно, удар пришёлся по маяку Ольги. Вспышкой блокировало и маяк Ярцева, телескоп долго не откликался на запрос, связи не было. Потом чёрное облако гари осело, и стало ясно, что второй башни больше нет. Только голос вдруг раздался внутри Ярцева:
- Сгорел маяк... сгорел... А я... почему вижу это я? Игорь?
- Оля?
Сбоили все системы. Голос Олин то понижался, то смешно пищал.
"Я прожгла дырку в твоей обшивке", - подумала Ольга.
"Солнечный зайчик", - подумал Ярцев.
Они теперь то говорили вслух, то думали хором. Переругались страшно в первый же день, когда поняли, что у другого как на ладони со всеми потрохами. А то молчали. Молчали, пытаясь заставить себя не думать ни о чём, чтобы другому не было слышно. Ярцев принимался считать всё подряд, Ольга непрерывно читала какие-то стихи. Как-то сбилась, и начала зло твердить "оторвали Мишке лапу, оторвали Мишке лапу". Она вечно копировала себе все эти ретро-архивы, Ярцев их не любил, но в Ольгином сбивчивом шёпоте они ему казались совсем другими. Она выпалила:
- Я не помню дальше, я не хочу, чтобы ты всё время меня слышал, ненавижу тебя, Ярцев.
- Как там рассуждают философы, лёжа под пальмой, - нам с тобой это для чего-то нужно. Давай вместе ненавидеть их.
- Да!
За эти дни Ярцев уже привык думать по утрам, что он сейчас, в другой жизни, был бы со щетиной наверняка, видел себя чаще, чем ему пришло бы в голову видеть свою рожу в таком состоянии, в каком представляла его Оля. Он смеялся и говорил:
- Не знал, что так выгляжу.
- Не всегда.
- Хм. Похоже, таким, будто приехал из полугодовой командировки, я тебе нравлюсь больше всего.
- Ты подслушиваешь!.. Нет, подглядываешь! Нет...
- Я наблюдаю, - смеялся он. Потом задумался и сказал: - Кажется, я согласен видеть себя, не вздумай подсунуть мне чужую физию.
- Что тогда? Ты меня убьёшь. Кровожадно. Расскажи.
- Нет. Я эгоист, ведь тогда мне придётся убить себя. Пожалуй, я буду... материться.
- Да ты... да ты...
- Ты меня любишь, я знаю. Не смей вспоминать его... Не смей...
Сейчас Ярцев понял, что смотрит на лес. Оля сказала:
- Они пришли, представляешь? Их не испугал взрыв.
Люди шли и шли из леса. Их лица, будто удивлённые, не сводили глаз со стены маяка. Блёклые одежды, похожие на лохмотья, почти не отличались от цвета травы, как если бы и плелись из её волокон.
- Они как дети. Стоят и смотрят на маяк, и танцуют. Хоть я и не понимаю почему. Ведь сигналы маяка днём почти не видны. А если маяк начнёт крутиться, они совсем сходят с ума...
Михалевский чертыхнулся, когда выбрался из звездолёта. Передал на Землю, что второй маяк вообще отсутствует, как объект. Пошёл вокруг пепелища. Получается, Игорь в последнее время отвечал сразу за два маяка, посылал старую картинку... и теперь наверняка Ярцев его уже засёк, не мог не засечь, и ведь почему-то молчит. Но почему?
Михалевский вывел из шлюза вездеход, сел. Вырулил по остаткам развороченной взрывом дороги к краю посадочной площадки. Вездеход плавно нырнул с холма в море травы. Высоченная, под три метра, она ложилась мягкими струями под траки.
"К нам едет ревизор, - подумал Ярцев, отмечая движение машины в траве по направлению к маяку. - Ревизор. Кажется, тысячу лет назад это было, школа, будто не из моей жизни... А это ведь кто-то из наших. Кто приехал? Михалевский? Одинцов? Вряд ли сами, муторно это - своих ремонтировать. А отремонтировать меня можно, лишь убрав Ольгу... Прости, я забываю. Ты меня теперь всё время слышишь..." Глупая привычка - хотя бы самому себе говорить всё как есть.
Оля молчала. Она была здесь, он понимал это по тому, что сейчас отмечал борозды на море травы, и ему казалось, что это волны. Когда лодка идёт по воде... да, на двух моторах... задрав кверху нос от скорости... Несётся, а за ней расходятся вот такие же волны, борозды. Но он не мог этого думать, он не жил у воды никогда. Интернат в колонии на Марсе и двести пятьдесят гавриков, мечтающих о небе и космодесанте. На Марсе нет моря...
Михалевский отправлял запрос за запросом на маяк, но Ярцев молчал. Однако Одинцов сообщил, что маяк активен.
- Подключай сотку, Саша. Увяз Игорь, похоже, сам не справится.
Букашка А-100 умещалась на ладони. Как объяснил Плетнёв, устройство долетит, перезапустит систему, и Ярцеву полегчает - "похоже, взрыв его систему хорошо тряхнул, вот и не отвечает, всё-таки он зависит от неё, как вы не идеализируете этих биомехов". Ткнул-таки в самое больное место.
"Да мало ли что там происходит, как вслепую посылать", - подумал Александр, но дадакнул Одинцову на всякий случай, отбился и поехал прямо в ворота. Ворота разъехались в стороны, опознав сигнал вездехода.
Александр выбрался из машины. Взбежал по ступенькам на широкое крыльцо. Вошёл. Прохладный пустой холл ответил эхом собственных шагов. По пыли пробежало существо размером с ладонь, вдруг распласталось и сравнялось с каменным полом. "Мороз по коже, пустота и заброшенность", - подумал Михалевский и, чтобы отогнать гнетущее чувство, сказал вслух:
- Игорян, как ты тут, старина. Прости, мне давно надо было сюда приехать. Но я... боялся, что ли, прости, сам не знаю чего.
Он заглядывал в двери. Обошёл существо, лежавшее, похоже, в засаде на него. Говорил вслух. О том, что если один маяк вышел из строя, нельзя чтобы не работал и другой, что надо было бы всё равно сообщить на Землю, хоть и понятно, что "тебе ни до чего сейчас, потерять второй раз Ольгу".
- Ты как? Ты слышишь меня? Что здесь произошло? Когда сгорел маяк? Почему не сообщил?
Понятно, что ответа не будет, стены не разговаривают, Игорь не выйдет навстречу. Но Ярцев мог бы включить робота на входе, бормочущего вежливое "вас ожидают". Или хотя бы тот его вечный насмешливый автоответчик на телефоне "Ожидайте, идёт совещание". Если бы он это сказал сейчас...
- Как думаешь, Оль, что делать будут? - спросил Игорь, когда нос вездехода появился в воротах.
- Не знаю. Помню, мама писала наши с братом словечки в тетрадь. Было нам три и четыре года, погодки мы. Егор в четыре года сказал про сантехников - "приедут, поремонтят, поремонтят и уедут".
- Это Михалевский, - Ярцев смотрел на экран внутреннего зала. Человек будто почувствовал и поднял голову к видеокамере, махнул рукой. - А у Сашки виски седые, тяжеловат стал наш марафонец, помнишь, как он бегал, первым почти всегда приходил.
- Саша... Саша что-нибудь придумает, вот увидишь.
Включилась музыка. Оля теперь всё время крутила это воспоминание. Она босыми ногами встала на его ноги. Он ей что-то говорил...
"Тогда шёл слепой дождь", - подумала она.
"Придумает... Я знаю всё, что он может придумать", - подумал Ярцев.
И заблокировал все двери.
Михалевский услышал глухой звук, многократный, щёлкающий, эхом прокатившийся по пустому помещению, повторившийся выше по лестничному пролёту.
- Двери закрываешь. Зачем? Что происходит, как я бы хотел понять, Игорь, - проговорил задумчиво Александр.
- Зачем? - спросила Ольга.
- Зачем, говоришь, - повторил Ярцев.
Оля представила его сейчас, он стоит у монитора, руки в карманах комбинезона, обычного, того, с полоской капитана третьего ранга космофлота на воротнике-стойке. Он уставился в экран. Лицо жёсткое, не согласное, а глаза отчаянные, упрямые.
- Он ведь ремонтировать приехал, Оля. А моё главное повреждение это ты. Первое, что попробует он, это reset... Ну и ладно. Только сначала до меня добраться надо.
"Что сделали бы мы на его месте?" - подумала Ольга и промолчала. Но в молчании больше не было прежнего смысла. Они слышали друг друга, как каждый самого себя.
Михалевский пошёл по лестнице наверх. Пыль толстым слоем лежала на полу, на перилах. На смотровой площадке остановился. Море серо-зелёной травы-леса волнами текло к горизонту.
- Красиво у тебя здесь, - сказал он громко. Было странное ощущение, с одной стороны, ему казалось, что Ярцев не может не слышать, с другой стороны, хотелось говорить, ему всегда хотелось поговорить с ними, с Ольгой, с Игорем. Вот теперь он здесь, а двери закрылись. - И пустынно. Аборигены твои ещё каменные топоры не наточили даже.
Он обернулся и пошёл-побежал через ступеньку, через две, вниз, в холл. Упирался в стенку, отталкиваясь. Походил по холлу, будто раздумывая, остановился в центре, разложил нотбук на полу, прямо перед видеокамерой. Посмотрел наверх, в устройство, напоминавшее допотопный погнутый гвоздь, крутящийся возле основания.
Ярцев видел, как Сашка сел на полу, поставил нотбук между ног. И посмотрел наверх. Улыбается растерянно. Вот он что-то набрал на клавиатуре. Всплыло сообщение. Надо же, пользуется обычной почтой, а мог бы зайти сразу в память, чего уж там, доступ у него наверняка есть.
"Ищу слова, Игорь, смогу ли найти, не знаю. Что происходит, старина? Скажи хоть пару слов. Если нет такой возможности, дай знать хоть как-нибудь. Двери-то зачем закрыл? Ну что поделаешь, Оли нет, так бывает".
Михалевский посмотрел наверх, ответа не было. Тупая камера... Тишина в здании мёртвая. Даже существо на полу куда-то исчезло. Пиликнула почта. Александр впился глазами в экран.
"Оля со мной", - ответил Ярцев.
"Я понимаю..."
"Оля со мной, она тебя слышит".
Александр покачал головой, поморщившись. Чёрт, как больно всё это трогать. Он, скрестив руки на груди, уставился в стену. Потом решительно набрал:
"Игорь, маяк должен работать. Что думаешь делать?"
"Маяк работает".
"Почему сгорел второй маяк?"
"Я тебе сброшу запись моего телескопа. Посмотри сам".
Михалевский открыл ссылку. Сидел всё также, скрестив руки на груди и уставившись в экран. Нахмурился, прошипел "как это могло случиться ". Стукнул по клавише и посмотрел в камеру. Пикнуло сообщение, Ярцев написал:
"А Ольга оказалась здесь. Солнечный зайчик?"
"Бред какой-то", - подумал Михалевский.
"Он меня за идиота примет", - подумал Ярцев.
И активировал гашетку. Встроенные по этажам и в холле батареи отметились зелёным на светящейся сетке плана здания.
Михалевский встал, подошёл к лестнице. Короткий выстрел под ноги жикнул коротко. Александр непонимающе уставился на борозду от пули, прожжённую в бетоне. Кивнул сам с собой, сказал громко:
- Игорян, прости, я не знаю, что делать. Помоги мне.
Пули звонко проскакали по холлу, далеко за спиной. Эхо выстрелов стихло.
"Чёрт. Да иначе и не могло быть, если всё так, как говорит он, если Ольга, и правда, с ним". Михалевский захлопнул нотбук, вышел из здания, постоял на крыльце. Пластиковый колпак, герметичные двери. Маяку на Лито сто двадцать лет. Тогда думали, что воздух здесь не совсем пригоден для дыхания, потом оказалось, что вреда особого нет.
Михалевский прошёл по заросшему травой двору. Трава эта росла везде, колыхалась высоко над головой. Светлая, гладкая, как гигантских размеров осока. Только дорожки каменные, проложенные ещё при закладке первой базы, оставались чистыми. Маяк высился неприветливо и одиноко.
Александр постучал по клавишам, отправил письмо Одинцову:
"При взрыве на втором маяке произошёл сбой в установке на маяке Ярцева. Он это назвал "эффектом солнечного зайчика", потому что Ольга будто бы теперь с ним. Это с его слов. Ярцев скинул мне запись аварии, снятую с его телескопа. Заблокировал двери, и, наверное, что называется, готов к бою. Думаю, он теперь и в здание меня уже не пустит. Туда ведь так просто не войдёшь. Такие дела".
Ответа не было долго. Михалевский кружил по дорожкам, выходил за ворота, но вид этого шевелящегося, словно живого, леса уже надоел. Он возвращался к машине. Сообщение от Одинцова пришло через два часа.
"Маяк должен работать в прежнем режиме. Игорь всё понимает, не сомневаюсь, а если не понимает, значит, что-то пошло не так, и это надо исправлять. Запускай А-100, пока там моления не начались. Начнём с неё".
Михалевский сел в вездеход. Долго сидел с закрытыми глазами. "Что ещё за моления, чёрт возьми?" Потом ввёл команду на нотбуке, дал подтверждение, открыл верхний люк и выставил руку. На ладони лежала пуговица. Пуговица вздрогнула, поднялась в воздух, закружила медленно вокруг себя и исчезла.
"Ты её просто не видишь, скорость не та", - смеялся Плетнёв, когда показывал, как перемещается сотка.
Ярцев отметил появление нового объекта и тут же потерял его. Объект мелькнул у правой стены маяка. Исчез. Мелькнул ещё выше. Потом стал на мгновение виден уже на уровне шестого этажа. И испарился.
"Вертлявый какой, - со злостью подумал Ярцев, - ну пусть побегает за нами".
Маяк дёрнулся, вышка медленно пошла в одну сторону, блюдца телескопа - в другую. Вот вышка остановилась. Двинулась обратно. Как если бы на детской пирамидке кто-то взялся крутить кольца в разные стороны.
Ярцев поддерживал сейчас маяк, следил за вездеходом, за посадочной площадкой, где торчал звездолёт Михалевского, отмечал искры от жикающего вхолостую по стене объекта и запускал вновь и вновь поворот. Понял, что видит лес позади маяка. Макушки травы колыхались, клонились на юго-восток. Но эти гнущиеся и легко выпрямляющиеся стебли сейчас ложились не так как обычно. По всему лесу пошло движение. Появились первые фигуры.
"Пришли", - подумала Оля.
"Да это аборигены. Кажется, Марк говорил, что лучше успеть до моления", - подумал Михалевский, глядя на людей. Люди эти были тонкокостны, гибки, и, когда двигались, почти сливались со своей травой. Редкие развевающиеся пакли волос почти закрывали бледные лица. Человек двадцать выдвинулись из леса, встали небольшой беспорядочной группой и закачались. Справа налево. Они всё больше входили в один ритм, качались и качались.
Михалевский заглушил двигатели и открыл люк. Тишина какая-то вековая, шумит лес только. Они даже ни звука не произносят. Раскачиваются и смотрят на вращающийся беззвучно маяк. Лишь иногда, когда вход в здание оказывался почти ушедшим влево, раздавался скрип какого-то механизма. Скрип был несерьёзный. Такой, будто в этой махине скрипнула где-то внутри старая рассохшаяся калитка, висевшая на одной петле. И один из аборигенов вдруг присел. И выпрямился. Вышка опять дала круг, опять аборигены раскачивались в такт с травой, и опять раздался короткий скрип. Тот же абориген опять присел.
"Глупость какая-то, эти моления. Да пошло оно всё. Маяк-то работает".
Александр открыл нотбук, набрал команду, выставил ладонь. Через пару мгновений сотка села на ладонь. Скрипнул в тишине механизм, присел абориген. Взвыл двигатель, и стало не слышно леса. Только шевелилась трава вокруг, и вращался маяк.
Михалевский набрал быстро на клавиатуре:
"Ничего не скажу, Игорь. Нет, скажу. Пусть всё будет хорошо, маяк пусть работает, вы крутые, вы справитесь. Я приеду ещё, можно?".