ИЗ

"GHOST STORIES", ЯНВАРЬ, 1929

СОДЕРЖАНИЕ

Марк Шэдоу. ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В ТЕАТРЕ

Роберт Эйнсли. ДОМ, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛИ ПРИЗРАКИ

Эдит Росс. ЖЕНЩИНА-ПАНТЕРА

ЧТО ПРОИЗОШЛО В БОСТОНСКИХ ШКОЛАХ?

Капитан Нил Гоу. ПРИЗВАННЫЙ МЕРТВЫМ

Эдвин А. Гоуэй. МОЙ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПРИЗРАК

Уильям Джордан Репп. ЧЕТВЕРО СКЕПТИКОВ И БРОДЯГА

ЖУТКАЯ ТАЙНА ШВЕЦИИ

Кен Баттен. ПРОКЛЯТОЕ ЗОЛОТО

Гордон Хиллман. СКЕЛЕТЫ В ШКАФАХ ЗНАМЕНИТЫХ СЕМЕЙ

Граф Калиостро. ИСТОРИИ О ДУХАХ

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В ТЕАТРЕ

Марк Шэдоу

- Это вы, Марк? Это Барнаби. Я хочу узнать, будете ли вы дома в течение следующего часа? Если вы не заняты, я зайду к вам. Да, по делу. Прямо сейчас.

Повесив трубку, я задался вопросом, какое дело, связанное с моей профессией консультанта по проблемам, связанным со сверхъестественными явлениями, могло привести менеджера Б- театра ко мне на прием.

Мне не пришлось долго ждать Барнаби. Он прибыл со своей обычной щепетильностью в отношении соблюдения времени назначенных встреч. Он много лет прожил в этой стране, но все еще сохраняет свои английские манеры, хотя и переходит на нью-йоркский сленг, когда того требует случай.

- Вот вы где, мой дорогой друг. Очень любезно с вашей стороны, что вы меня приняли. Как ваши дела? Процветаете? Замечательно! Дайте мне отдышаться. Эти подземные переходы! Какого черта я не взял такси?

Я подтолкнул к нему кресло.

- Извините, что мне не удалось посмотреть ваше шоу, - сказал я. - Как оно называется?

- "Дом ужасов". Хорошее шоу, хотя мы и вытаскиваем все старые мистические штучки - ловушки, убийства в темноте, крики и визги. Полные сборы всю прошлую неделю. Ну, я полагаю, это не могло продолжаться вечно.

- Вы кажетесь противоречащим сами себе, Барнаби. Кстати, могу я спросить, что привело вас сюда? Разве у вас сегодня не утренник?

- Да, но шеф (под которым он подразумевал своего знаменитого работодателя) не успокоится, пока я не увижу вас.

- Значит, это, должно быть, что-то срочное?

- Так и есть, Марк. Весь актерский состав готов уйти в любой момент, и рабочие сцены готовы последовать за ними.

- Подождите, - сказал я. - Это, конечно, не по моей части. Это дело, которое должны урегулировать справедливость и профсоюз. Вы знаете, что я всего лишь охотник за привидениями, как вы однажды назвали меня.

- Подождите, пока я не расскажу вам свою историю, Марк. Шеф сказал мне не более часа назад: "Если кто-то и может выяснить, что здесь происходит, то это Марк Шэдоу".

- Очень мило с его стороны так говорить, но что происходит?

Вместо ответа он порылся в кармане и, вытащив письмо, протянул его мне.

- Адресовано шефу, как вы видите. Прочтите это вслух.

Я прочитал письмо:

"Уважаемый сэр, я всегда восхищался вашей постановкой, и мне больно подвергать ее критике так поздно. Но прошлой ночью я видел "Дом ужасов". Так вот, я не возражаю против того, чтобы меня законно заставляли дрожать, когда есть логическая причина для появления призрака, но я все еще спрашиваю себя, - как спрашиваю сейчас вас, - какая земная или, скорее, неземная причина была у того завернутого в простыню предмета, который скользил по сцене в последнем акте? Он ничего не значил для истории. На самом деле, сэр, как бы мне ни было жаль это говорить, это была плохая драма. Я надеюсь, вы и сами увидите, что именно этот призрак будет возвращен на кладбище".

- Хм! Довольно остроумно, - заметил я. - Но что из этого?

Барнаби вскочил со своего места.

- Что из этого? - эхом отозвался он. - Вы не понимаете сути. В третьем акте нет никакого призрака! Этот призрак был реален, это был настоящий фантом! Говорю вам, в театре есть кое-что, чего там быть не должно!

- Его видел кто-нибудь еще?

- Я как раз подхожу к этому. Это чуть не сорвало шоу прошлой ночью. Мисс Уолтерс уходила во втором акте. Она открыла дверь, и там, за кулисами - знаете, фальшивая стена, которую вы видите, когда открывается дверь на сцену, - было нечто. Что-то длинное, тонкое! Она не могла разглядеть лица, потому что оно сразу же скрылось из виду. Это так напугало ее, что она чуть не закричала. Ну, она чуть не закатила истерику. Дрожала так, что едва могла сделать хотя бы шаг. Она была уверена, что это не был кто-то из рабочих сцены. "Нет, что-то белое, выцветшее серовато-белое, похожее на рулон старого белья", - сказала она. Конечно, я пытался это объяснить. Но сегодня - это письмо! Что за бардак! Предположим, у этой штуки войдет в привычку выскакивать на сцену - у нас половина зала будет в истерике!

- Вы сами что-нибудь видели или слышали? - спросил я. - Я бы предпочел получить впечатления из первых рук, если это возможно.

Барнаби беспокойно заерзал на стуле.

- Да, видел. Вы меня знаете, Марк: я могу выходить из себя, срываться с катушек и все такое прочее, - видит Бог, временами у меня хватает на это причин, - но у меня довольно уравновешенная голова. Я не употребил ни капли спиртного с тех пор, как доктор сказал: "Выпейте и умрите; забудьте о спиртном и живите!" - я последовал его совету. Так что я не могу ни в чем винить выпивку. Ну, пару недель назад я спускался из раздевалок наверху - у меня никогда не возникало мыслей о чем-то странном, когда, как только я подошел к двери шкафа, который находится между раздевалками номер три и четыре, дверь внезапно открылась, и что-то выглянуло наружу. Я бросил на это один испуганный взгляд, - не смог различить лица, - потом оно снова исчезло, а дверь закрылась.

- Возможно, обычный вор. Прошел мимо швейцара и проскользнул наверх.

- Это была моя первая мысль, но как только я протянул руку к дверной ручке, то вдруг вспомнил. Эта дверь была заколочена! Ничто, кроме тарана, не смогло бы открыть ее. Тогда я понял, что здесь замешано что-то сверхъестественное, и поспешил дальше. Ставлю двадцать пять долларов, что я поставил рекорд времени прохождения по этому коридору.

- Что было потом? Вы провели расследование?

- Я послал плотника посмотреть на дверь. Он сказал, что она была тугой, как барабан. Каждый гвоздь на месте. Итак, что вы об этом думаете?

- Возможно, я смогу рассказать вам больше, - заверил я Барнаби, - если вы скажете мне, почему дверь шкафа заколочена.

- Я этого не знаю, старина. Мне и в голову не приходило спросить. Насколько я могу судить, там что-то произошло до меня, еще до того, как шеф взял дом в долгосрочную аренду. Я не думаю, что он тоже знал об этом. Вы же знаете, какой он. Любит оставлять все как есть - все по традиции, за исключением тех случаев, когда речь заходит о машинах. Боже, у нас есть все последние новинки "Дома ужасов" - ловушки, качающиеся платформы, световые эффекты, все безделушки, до которых он может дотянуться. Осмелюсь предположить, что Том, швейцар, мог бы пролить некоторый свет на дверь. Он пробыл там уже много лет.

- Вы говорите, что рабочие сцены готовы уволиться. Почему?

- Кто-то постоянно перемещает декорации или реквизит. В пятницу вечером Карвер Джонс, наш ведущий, споткнулся у входной двери. Он клянется, что споткнулся о скамейку для ног. Так вот, в шоу нет ни одной скамейки для ног. Я поговорил с рабочими, и они разозлились. Никто из них ничего не знал о скамейке для ног. Я сам все осмотрел. Карвер орал на всю округу. Потом, кто-то дурачится со светом. Карвер в третьем акте должен быть освещен зеленым пятном. И вот, кто-то дает малиновый свет, и Карвер выглядит так, словно купается в крови. Это еще больше разозлило его. И потом, другие вещи. Мне это не нравится - и это письмо тоже! - мрачно заключил он. - Шеф говорит, что это должно прекратиться, пока шоу не сорвано.

- Но что, черт возьми, заставляет вас думать, - это не какой-нибудь шутник, возможно, конкурент, пытающийся сорвать шоу?

- Это не так, - решительно заявил Барнаби. - Я видел. Шеф тоже видел. Видела вся труппа. Это то, чего там не должно быть.

- И что вы хотите, чтобы я сделал? - спросил я. - Как вы думаете, что я могу сделать?

- Что обычно делают в таких случаях? Разве вы не проходите с колокольчиком, свечой и книгой? Как вы это называете - "изгнать" демона?

- Я не священник, Барнаби, - напомнил я ему.

- О, я знаю, знаю, - сказал он немного раздраженно, уставившись в пол. - Но вы тоже можете кое-что сделать. Шеф слышал о некоторых ваших успехах в изгнании призраков; я полагаю, это правильная фраза - возвращать их туда, где они должны быть, вместо того, чтобы бродить по земле. Еще несколько дней такой игры на наших нервах, и шоу пойдет прахом. Что мне сказать шефу?

- Я буду сегодня вечером. Оставьте для меня пару билетов в кассе. С таким же успехом я мог бы посмотреть шоу, а потом, если вы не возражаете, мы с Морисом проведем ночь в вашем старом сарае.

- Кто такой Морис?

- Он открыл вам дверь. Мой верный Пятница.

- Хорошо, Марк. Я вернусь на Бродвей. Жду вас сегодня вечером. Шеф будет в восторге. Он сказал... э-э-э... - Барнаби порылся в кармане. - Тысяча долларов вас устроит, а? Это вполне нормальная цена за то, чтобы шоу продолжалось.

- Вполне достаточно, - заверил я его со смехом. - Я всегда могу ими воспользоваться - у меня есть два или три достойных друга, которым постоянно не везет.

Он кивнул.

- Хотел бы я иметь больше, чтобы помочь некоторым из моих приятелей. Что ж, увидимся позже. Пока, старина.

Человек, который не получает удовольствия от мистической пьесы и не поддается ее хитроумному плану, призванному взволновать и охладить его, - скучен. Уверен, что Морис и я были среди тех, кто благородно попался на удочку старого мошенника.

Возможно, я был тем более готов испытать дрожь, когда подумал, что среди всех этих искусственных призраков на сцене, возможно, двигалось зловещее и недоброжелательное Существо, выскальзывающее из темного угла, прячущееся в коридоре гримерки, появляющееся и исчезающее между сценой и местом его обитания.

Я знал, что где-то в здании находится какой-то материальный объект, который был ядром или отправной точкой таинственного и ужасающего пришельца из другой сферы.

Я видел Барнаби в антракте перед последним актом. У него был измученный вид.

- Хорошие люди, прекрасные люди, - бормотал он, - но они убьют меня. Я теряю вес с каждым днем, заметили, что мы сегодня опоздали? Это единственное, чего шеф не терпит. Мы должны начинать точно в назначенное время и не заставлять публику ждать. Что ж, Карверу Джонсу пришла в голову какая-то безумная идея. Сказал, что прошлой ночью в темноте кто-то ударил его в грудь, чуть не вышиб из него дух. Он настоял, чтобы мы дали ему хоть немного света в этой сцене, иначе он не стал бы играть сегодня вечером. К счастью, с ним была его жена. Вы помните актрису Этель Олдерс Коркинг, ушедшую со сцены пять лет назад? Она поговорила с ним. Он играл, вы это видели, но у этого человека нервы на пределе. Поверьте мне, Марк, есть более простые способы зарабатывать на жизнь, чем пасти стадо актеров.

Тут прозвенел гонг, и он нервно вздрогнул.

- Извините, что покидаю вас, но я должен вернуться и за всем присмотреть. Заходите, как только опустится занавес.

Я уверен, многие из вас видели "Дом ужасов". Вы помните, что последний акт происходит в склепе часовни, пристроенной к старому особняку. В центре находится что-то вроде каменного саркофага, в котором, как предполагается, был заживо погребен предок вампира, и сильно измученные персонажи пьесы решили открыть гробницу и навсегда решить вопрос с призраками.

Слабый отблеск лунного света на сцене призван заставить зрителя испытать легкий страх, а пустая сцена вводит в состояние ожидания, в котором он готов практически ко всему, что может произойти. Вдалеке часы бьют полночь. Дверь наверху каменной лестницы открывается, и по ступенькам спускаются Карвер Джонс и еще несколько человек. Происходит какой-то разговор, а затем они готовятся поднять каменную плиту над саркофагом. Карвер Джонс - я забыл его имя в пьесе - держит фонарь. Плита поднята - вы помните напряжение в зале, и Карвер Джонс наклоняется вперед.

Я подумал, он чертовски хороший актер, потому что если когда-либо человек проявлял смертельный ужас, то это сделал он. Фонарь дрогнул в его руке. Я заметил, что другие тоже наблюдают за ним. Казалось, он с трудом подбирал слова - слова, которые так и не слетели с языка, а затем он издал нечеловеческий визг. От этого у меня кровь застыла в венах. Могу только представить, какой эффект это произвело на окружавших меня женщин. Я видел, как одна из них мертвой хваткой вцепилась в другую.

Ведущий актер отшатнулся. Фонарь с грохотом упал на пол. Остальные актеры на мгновение потеряли голову. Карвер попятился, вытянув руки, словно отбиваясь от чего-то перед собой, от чего-то, что поднялось из саркофага, чтобы противостоять ему.

А потом, внезапно, звезда закричала сдавленным голосом, колотя кулаками по невидимому предмету: "Назад! Прочь!"

Зрители пришли в неистовство! Какая-то чудовищная трагедия происходила у них на глазах!

Затем Карвер Джонс закричал: "Артур! О, Боже мой!"

Вокруг меня раздались крики. Я думаю, большинство из нас поняли, что в пьесе не было упоминания о ком-либо по имени Артур. Я почувствовал холодный укол ужаса.

А потом все закончилось так же внезапно, как и началось.

Я уловил резкое шипение. Уверен, это Барнаби подавал сигналы из-за кулис. Кто-то щелкнул пальцами. Я видел, как другой актер поймал Карвера за руку, встряхнул его и что-то прошептал ему на ухо. Карвер вздрогнул, ошеломленно провел рукой по глазам и стряхнул то, что парализовало его язык.

Спектакль продолжался, - поначалу в самом разгаре гвалта, - но постепенно волнение улеглось. Вероятно, были люди, которые подумали, что этот инцидент был частью сюжета пьесы.

Я, например, был рад, когда наступил финал. Это было слишком большое напряжение, осознавать трудности, с которыми пришлось столкнуться исполнителю главной роли. Я сразу же отправился за кулисы. Барнаби встретил меня и схватил за руку.

- Ни слова Джонсу, понимаете? Я хочу, чтобы вы поговорили с мисс Уолтерс. Сюда.

Меня провели в душную раздевалку.

- Это мистер Шэдоу, Элли, - сказал Барнаби. - Я хочу, чтобы вы рассказали ему своими словами, что здесь происходит.

Она оказалась очаровательной девушкой с довольно бодрым, будничным голосом за кулисами.

- Я знаю, что могу говорить с вами свободно, мистер Шэдоу, потому что, без сомнения, вы привыкли слышать подобные вещи - вы, должно быть, своего рода отец-исповедник для людей, которые воображают всякое.

- Что ж, я действительно слышал кое-какие странные вещи, мисс Уолтерс. Я понимаю, вы считаете, будто увидели что-то необычное во время одного из своих выходов.

- Да, я открыла дверь и вышла - и там стояло что-то длинное, белое на вид. Я чуть не врезалась в него, но прежде чем успела что-либо сделать, оно скользнуло, - единственное слово, которым можно это описать, - по краю задней панели. Один из членов труппы находился всего в нескольких футах от нас и ничего не видел. Он подумал, что я сошла с ума, когда я начала дрожать, трястись и показывать пальцем.

- Интересно; не могли бы вы описать то, что видели?

Она нахмурила брови.

- Это было забавно. Это не было похоже на человеческую фигуру - скорее на... Я знаю, на что! - на простыню, обернутую вокруг одежды! Знаете, когда вы вешаете костюм или пальто и плотно оборачиваете его простыней, чтобы уберечь от пыли! Именно так это и выглядело. Простыня, движущаяся сама по себе! Фу, я еще не оправилась от всего этого ужаса.

- Вы были сегодня вечером на сцене; мистер Джонс, кажется, забыл свои реплики?

- Да, вы это тоже заметили? Это было хорошо заметно из зала? Я просто почувствовала слабость в коленях.

- Как вы думаете, что пошло не так? - спросил я.

Она посмотрела на меня и прикусила губу.

- Я думаю, он что-то увидел - в саркофаге. Знаете, мне действительно на мгновение показалось, будто я сама что-то увидела! На самом деле там ничего нет, но, когда Карвер взял фонарь, у меня возникло ужасное ощущение, будто там что-то лежит, смотрит вверх и будто это что-то движется. Но, конечно, там ничего быть не могло. Я не знаю, что и думать. Мистер Барнаби сказал мне, что вы можете объяснить эти вещи. Я надеюсь, вы сможете что-нибудь сделать. Если так будет продолжаться и дальше, я превращусь в буйнопомешанную. И я скажу вам кое-что еще, мистер Барнаби.

- Продолжайте, моя дорогая. Я здесь, чтобы выслушать вас, и мистер Шэдоу хочет, чтобы вы рассказали все, что сможете, - сказал Барнаби.

- Ну, Кэти - это высокая темноволосая девушка, мистер Шэдоу, - говорит, что не будет больше пользоваться номером три. Прошлой ночью что-то открыло дверь. Она сидела перед зеркалом и могла видеть дверь в стекле. И она говорит, что видела руку - похожую на восковую, с чем-то вроде оборки на запястье - тянущуюся из-за двери. Она попыталась закричать, но не смогла, поэтому закрыла глаза. Когда она набралась смелости снова открыть их, дверь была закрыта.

Я поднялся на ноги.

- Не волнуйтесь, мисс Уолтерс. Спасибо вам, и, пожалуйста, скажите остальным, чтобы они были спокойны. Возможно, через очень короткое время у меня будут для вас новости. Без сомнения, мы найдем какое-нибудь довольно простое объяснение.

- Я надеюсь, что вы это сделаете, мистер Шэдоу, - искренне сказала она.

- Ух, ты! - воскликнул Барнаби, когда мы вышли в коридор. - Вот видите! Все они нервничают, как кошки. О Боже, Боже, что дальше? Чума на этот дом! Призраки в простынях пищат и бормочут что-то невнятное - а сегодня вечером снова полный зал. Если мы закроем шоу, это разобьет сердце шефу. Это его любимая пьеса - он потратил на нее много денег.

- Не унывайте, Барнаби, - утешил я его. - Посмотрим, что принесет рассвет. Я собираюсь провести здесь ночь с Морисом. Это возможно?

- Все, что вам заблагорассудится, мой дорогой друг. Я вам не завидую. Но я скажу Тому, швейцару. Ему придется запереть вас. Где вы будете проводить свое - как вы это называете - бдение?

- Мы с Морисом побродим вокруг. В первом акте я заметил удобный на вид диван. Если нам захочется спать, мы как-нибудь разберемся.

- Есть только одна вещь, старина. Я не могу оставить вам никаких огней. Электрик должен выключить весь свет перед уходом. Включит его утром, прежде чем мы сможем что-то предпринять.

- Все в порядке. У нас есть пара мощных фонариков - они у Мориса. Просто предупредите швейцара, чтобы у нас не было неприятностей.

Мне показалось, швейцар, пожилой мужчина с гладко выбритым морщинистым лицом, покосился на нас, когда Барнаби сказал ему, что мы останемся в театре на всю ночь.

- Как скажете, мистер Барнаби, но я впервые в жизни слышу о чем-то подобном, хотя иногда задаюсь вопросом, что же происходило в театре, когда последняя дверь закрывалась на ночь. Однако приказ есть приказ, сэр. Я прослежу, чтобы джентльмены были заперты.

Пока опускали железный занавес, чтобы закрыть темную пещеру дома, я заглянул в саркофаг из искусственного камня, стоявший на сцене. В нем не было ничего, кроме каркаса, на котором было построено изделие из папье-маше.

Я все еще склонялся над ним, когда Карвер Джонс прошел через сцену в своей уличной одежде. Он посмотрел на меня, поколебался, а затем продолжил путь. На другой стороне сцены его встретила дама. Ее лицо почему-то показалось мне знакомым. Она взяла его под руку, и они пошли прочь.

Один за другим люди уходили. Над головой горел только тусклый ряд пограничных фонарей, и в этом месте было странно тихо. На мебель, которая стояла сбившейся в кучу у кирпичных стен, окружавших сцену, были наброшены матерчатые футляры от пыли. Всегда есть призрачный намек на скрывающуюся тайну под бесформенной завесой матерчатого футляра от пыли.

Последние два рабочих сцены обменялись своим последним рассказом. Откуда-то появился Барнаби в сдвинутой на затылок шляпе.

- Мне совсем не нравится, что я оставляю вас здесь. Дом кажется таким негостеприимным. В любом случае, идите, куда хотите. Все заведение в вашем распоряжении на ночь, но, ради Бога, старина, будьте осторожны. Ха, что это было? Я сам сейчас нервничаю, как кошка. Что ж, до свидания, и удачи вам. Электрик готов выключить свет. Все в порядке, Джо?

- В полном, мистер Барнаби! Все ушли!

Мы погрузились во тьму. Я услышал, как хлопнула железная дверь, а затем тишина, более красноречивая, чем тысячеголосый хор, опустилась на нас с Морисом. Я слышал его дыхание рядом со мной.

- Вы хорошо себя чувствуете, Морис? Лучше привыкнуть к темноте, прежде чем мы двинемся в обход.

- Здесь темно, сэр, но откуда-то сверху пробивается слабый свет.

В пустом здании всегда есть что-то внушающее благоговейный трепет. Против своей воли, хотя для этого нет никаких причин, вы склонны понижать голос и ступать тихо. Это почти так же, как если бы вы боялись пробудить какое-то призрачное существо, затаившееся в углу. Так было и с нами, Морисом и мной. Вскоре мы уже разговаривали приглушенным шепотом.

- Так не пойдет, - резко сказал я. - Если мы разговариваем, давайте говорить громче.

И какое-то время мы говорили обычным тоном - только для того, чтобы наши голоса снова опустились до странного шепота. Темнота и пустота, казалось, заглушали наши слова, и все же они усиливали необъяснимые шорохи и вздохи, доносившиеся из окружающей нас черноты.

- Давайте двигаться, - сказал я, наконец. - Мы обойдем раздевалки. Если мы найдем ту, которая выглядит удобной, думаю, было бы неплохо поселиться там.

Мы осмотрели голые белые камеры, которые временные обитатели обычно превращают в хорошую имитацию лавки старьевщика. Комната Карвера Джонса, однако, была очень опрятной, но, возможно, это была работа его костюмера. На туалетном столике стояла фотография женщины в серебряной рамке - это была та самая дама, которая ждала его, - без сомнения, его жена.

- Я думаю, мы останемся здесь, Морис, - решил я. - Если мы оставим дверь открытой, то сможем следить за коридором. Не знаю почему, но эта закрытая дверь шкафа заинтересовала меня. Я хочу понаблюдать за ней. Просто придвиньте это мягкое кресло поближе к двери. Можете ли вы найти что-нибудь для себя? Хорошо.

Мы оставили гореть один из наших фонариков. Предполагалось, они будут давать непрерывный свет в течение восьми часов или около того, что было достаточно долго для моей цели. Морис позаботился о том, чтобы в обоих наших фонарях были новые батарейки.

Я устроился в мягком кресле и открыл свою книгу. По общему мнению, это была самая интересная книга, и ее первые страницы навели меня на мысль, что меня должны хорошо развлечь на час или два, но, к своему удивлению, обнаружил, что не могу удерживать свое внимание на страницах. Я прочитывал страницу, и мне приходилось перечитывать ее еще раз, чтобы понять, о чем идет речь.

Внезапно Морис вздрогнул и пробормотал по-французски: "Fait froid - холодно - бррр!" Он посмотрел на свои часы.

- Который час, Морис?

- Десять минут второго, сэр.

- Почему бы вам не попытаться немного поспать? - предложил я.

- Спать, Боже мой!.. - Он помолчал. - Если это возможно, то да, - кротко добавил он.

Какое-то время я продолжал читать свою книгу, но что-то постоянно отвлекало мой взгляд от нее к дюжине неважных предметов.

Я посмотрел на фотографии на туалетном столике, на стопку телеграмм и других поздравительных посланий, которые, наверное, были отправлены в день премьеры шоу, на несколько пар безупречной обуви на полке, на простыни над одеждой, развешанной на крючках у стены, - но в конце каждого осмотра мои глаза снова устремлялись к темному коридору, в котором находилась запечатанная дверь.

В конце концов, я отказался от всякой мысли о чтении и поставил фонарик так, чтобы он посылал луч света вдоль коридора и освещал основание двери шкафа.

Внезапно я осознал движение на пути света! Частицы пыли кружились самым необычным образом. Пока я изучал это зрелище, частицы собрались вместе в маленькое облачко, которое, казалось, двигалось вперед, а затем отступало. Это было в высшей степени загадочное явление. И в то же время я начал ощущать холодное дуновение воздуха.

Это был не обычный сквозняк, а сырой, пронизывающий холод каменной могилы или семейного склепа, долго не открывавшегося, пахнущего плесенью и разложением.

У меня даже возникла странная фантазия, будто я действительно чувствую запах погребального склепа.

Всего несколько мгновений спустя я испытал чувство подавленности, которое обычно является предвестником появления невидимого врага.

Для того, кто не готов к этому ощущению, этот момент сопряжен с серьезной опасностью. Во многих случаях это момент, когда человек размышляет о саморазрушении. Однако я научился при первых признаках невидимого присутствия отражать атаку, которая тем более опасна, что она тонкая и скрытная.

- Что-то происходит, - сказал Морис, который был необычайно чувствителен. - Я чувствую это! Я помню, как однажды в окопах - в блиндаже - у меня появилось такое чувство, а потом случилась очень любопытная вещь. Две ноги - две босые ноги спустились по ступенькам - две ноги без тела! О Господи! К счастью, моя свеча погасла, а когда я зажег ее снова - ног уже не было.

Я бросил быстрый взгляд на Мориса. Он добропорядочный американский гражданин, но никогда не терял своих французских качеств. Он смотрел вдоль полосы света.

- Вы видите маленькое облачко пыли - там, у двери, - образующее круг? - тихо спросил он.

Прежде чем я успел ответить, он вскочил на ноги.

- Если бы я двигался, возможно, я смог бы избавиться от этого влияния, - предположил он. - Небольшое упражнение...

Он направился к двери, но внезапно остановился и указал на другой конец коридора.

Я проследил за направлением его пальца, но мне на глаза ничего не попалось. Зато послышался слабый звук, превратившийся в шарканье, а затем внезапно, без предупреждения, раздался сдавленный стон, почти у наших ног!

Морис отпрянул со сдавленным восклицанием.

- Держитесь крепче! Смелее! - тихо сказал я, когда он отшатнулся. - Мы в полной безопасности - вы это знаете - до тех пор, пока не вмешиваемся. Мы - маленькая крепость двух сильных личностей, ничто не сможет проникнуть в нас, если мы не откроем наши ворота.

- Я не боюсь, сэр, - отозвался он после паузы.

- Тест будет очень скоро, Морис, - продолжал я, положив руку ему на плечо. Я испытал облегчение, не почувствовав в нем никакой дрожи. - Есть все признаки того, что мы можем вступить в контакт с невидимым за очень короткое время. Возможно, мы даже увидим эту штуку. Все складывается намного лучше, чем я ожидал.

- Я готов, сэр. Просто скажи мне, что делать.

- Сядьте снова и дышите спокойно. Наполняйте легкие и регулярно выдыхайте воздух. Вдохните силу и могущество.

Мне нет нужды говорить вам, насколько спокойствие ума, а также физическое благополучие человека зависят от правильного контроля над дыханием. Это секрет Востока, который теперь является общим достоянием всего остального мира.

В следующий момент я заметил, что вихрь пыли приблизился к нам и, по-видимому, касался белой стены коридора. Хотя я знал, что это невозможно, частицы пыли, казалось, прилипали к поверхности стены, образуя плотную тень.

И затем, внезапно, словно яркий свет пробился сквозь пленку, на стене появились силуэты двух фигур! Они вели борьбу не на жизнь, а на смерть, фехтовали. Я мог видеть, как черная линия их рапир мелькает туда-сюда! Я совершенно отчетливо видел очертания двух дерущихся. Они были в костюмах - камзолах и чулках эпохи королевы Елизаветы - из шекспировских драм.

Движения двух мужчин были настолько стремительными, что я не мог различить их черт, но внезапно Морис ахнул.

- Боже мой! Это мистер Карвер Джонс, сэр, с противоположной от нас стороны!

Он был совершенно прав. Профиль одного из бойцов, несомненно, был профилем Карвера Джонса!

Я был поражен. Какая странная, непреодолимая сила притянула это подобие, эту тень Карвера Джонса обратно в театр?

Две тени сомкнулись одна с другой. Затем Карвер Джонс быстрым выпадом вонзил свой клинок в сердце другого! Я увидел, как острие появилось сзади. Дуэлянт упал, а затем - самое ужасное зрелище из всех - тень убийцы остановилась и потащила другого к шкафу!

Напротив двери обе фигуры исчезли. Стена коридора была голой!

Морис издал странный вздох. Я услышал, как он пробормотал что-то себе под нос, а потом резко сказал:

- Он снова вернулся! Смотрите!

Тень Карвера еще раз мелькнула на экране стены, очевидно, выйдя из чулана, крадучись продвигаясь вперед; примерно на полпути к нам тень остановилась. Она неуверенно колебалась, сжималась и расширялась.

Внезапно откуда-то из потаенного уголка на нее набросилась тень темнее и больше, накрыла ее и поглотила! Мельтешение ломаных, бесформенных теней; затем, так же внезапно, как и появилось, видение исчезло!

- Десять минут четвертого, - сказал я Морису, взглянув на часы.

- Хорошо, сэр. Я приблизительно так себе и представлял. - Он громко зевнул.

- Думаю, теперь мы оба можем поспать, - сказал я. - Не думаю, чтобы сегодня произошло что-то еще, и нам повезло, что мы так много видели.

Итак, я завалился спать в мягкое кресло и так крепко заснул в неудобной позе, что был поражен, услышав голос Барнаби у себя над ухом. Я открыл глаза, и там был он! Позади него стояла странная фигура, в которой я распознал официанта, несущего нагруженный поднос.

- Вот и вы, Марк. В кои-то веки встал пораньше. Беспокоился о вас, и, кроме того, хм... я подумал, что вы не откажетесь позавтракать. Ничего особенного - надеюсь, вы сможете обойтись без мармелада...

- Смогу, - заверил я его. Мне показалось, что он выглядел встревоженным, несмотря на свое явно веселое приветствие.

- Кстати, - спросил я, - как поживает Карвер Джонс?

Услышав этот, казалось бы, невинный вопрос, Барнаби плюхнулся в кресло, как подстреленный.

- Что?! Что? Что вы сказали! Как вы узнали? Будучи заперты здесь на всю ночь. Поставь этот поднос, парень, нет, нет, вот так. Вот, возьми это. Возвращайся за подносом через час. Все в порядке. Оставь сдачу себе и беги дальше.

Я был несколько поражен этим проявлением бесцеремонности, столь чуждым Барнаби, чья вежливость делает честь Бродвею.

Барнаби оставил меня завтракать простым, но сытным завтраком, и я как раз заканчивал его, когда он вернулся с озабоченным видом.

- Пришлось позвонить шефу. Мы сейчас по уши в неприятностях.

- В чем проблема на этот раз? - спросил я.

- Карвер Джонс мертв, Марк. Сбит такси прошлой ночью - возвращался домой из какого-то ночного клуба или чего-то еще. Какого черта ему понадобилось идти в ночной клуб? Говорят, он споткнулся, и его сбило такси. Произошло сегодня рано утром...

- Думаю, несколько минут четвертого, - тихо сказал я.

Он вскочил и уставился на меня.

- Ого! Послушайте, старина, это слишком, слишком сверхъестественно. Как, черт возьми, вы об этом догадались?

- Я получил довольно точное сообщение о его смерти прошедшей ночью, - сказал я ему.

Он внимательно слушал, пока я рассказывал о том, что видел, и назвал ему точное время, когда мы с Морисом стали свидетелями поглощения тени Карвера Джонса. У меня не было никаких сомнений в том, что именно в это время актер встретил свою смерть.

- К счастью для нас, мы репетировали с актером, который мог занять место Карвера, - сказал Барнаби, когда я закончил. - Он собирался покинуть нас - хотел сыграть эту роль в Лондоне, - поэтому шеф согласился его выпустить. Молодой Мэллок, слава Богу, безупречен - он может выступить сегодня вечером. Но я многого не понимаю. Возможно, я туповат, но ведь парень не может быть асом во всем. Итак, кто был тот, кого сразил Карвер?

- Возможно, мы это узнаем. Но первое, что я хочу сделать, это вскрыть этот шкаф, Барнаби. Я уверен, что проблема кроется именно в этом.

- Вы правы! Я возьму у Тома кое-какие инструменты. Всего минуту.

Пожилой швейцар проводил нас до двери чулана с пожарным топором. Морис взялся за вскрытие, так что мы стояли в стороне, пока он размахивал топором с деловитостью профессионала.

Осколки разлетелись во все стороны, когда панели обрушились внутрь. Мы смутно видели верхнюю часть шкафа.

Барнаби нервно схватил меня за руку.

- Вы видели, как там что-то двигалось? Или мне мерещится? И все же я мог бы поклясться, что что-то шевельнулось.

Как ни странно, у меня сложилось похожее впечатление, но я ничего не сказал.

Дверь сорвалась с петель, и Морис отодвинул остатки разбитой деревянной конструкции в сторону. Из чулана доносился затхлый запах. У задней стены лежало что-то неразличимое, и я направился к нему. Прямо в шкафу моя нога наткнулась на что-то, воткнутое в пол, я остановился и поднял это. Это был маленький круглый кусочек металла с зазубренным выступом.

Пока я разглядывал этот таинственный предмет, Барнаби протиснулся мимо меня и стянул грязную, выцветшую простыню.

- Черт возьми! - удивленно произнес он. - Посмотрите сюда! Костюм - вещи Ромео и Джульетты, мужской камзол и чулки. И, черт возьми, вот скамеечка для ног - скамеечка для ног! - и Карвер сказал, что он споткнулся об нее! Что... у меня голова идет кругом, Марк...

Но он не прекратил поисков, продолжая говорить. Его лицо было напряжено от возбуждения.

- Странное дело, ей-Богу! Странное. Конечно, это не простыня и костюм, которые мисс Уолтерс видела скользящими по сцене, но... благослови Господи мою душу, вот рубашка с оборками и... - Он сделал паузу и понизил голос до приглушенного шепота. - Кровь... на ней есть пятна крови.

Том, швейцар, издал странный звук и приблизился.

- Так вот куда делся костюм! Мы все очень удивлялись.

- Что вы знаете об этом, Том? - спросил Барнаби.

- Ну, сэр, это возвращает меня на много лет назад. Мистер Джонс ушел от нас, упокой Господь его душу, но я помню его, когда он был на пятнадцать лет моложе, входящим в эту самую дверь сцены. Мистера Ф. возродил "Ромео и Джульетту". Мистер Джонс был Ромео. Артур Эллис был Тибальтом, а мисс Алдер - Джульеттой. Тогда она была миссис Эллис, сэр, до того, как вышла замуж за мистера Джонса.

- Артур Эллис! - пробормотал Барнаби. - Дайте-ка вспомнить...

- Ах, когда они умирают, мистер Барнаби, о них быстро забывают, если они не звезды, - тихо сказал Том. - Ну, сэр, мистер Джонс был без ума от мисс Алдер, как только увидел ее, хотя она была женой другого мужчины. Он был без ума от нее, и, к сожалению, она от него. Артур Эллис был прекрасным фехтовальщиком, сэр, лучше некуда. Я слышал, что он мог бы постоять за себя против любого фехтовальщика в Европе. Теперь никто не знает, что произошло, поскольку мистер Джонс был единственным свидетелем, но история такова, что он попросил мистера Эллиса дать ему урок в обращении с рапирой, и из всех мест они выбрали коридор.

- Ребята были на сцене, у них возникли какие-то проблемы с новыми декорациями, и они не обращали внимания ни на что другое, - продолжал старик. - Внезапно мистер Джонс спустился вниз.

- Ради Бога, ребята, - говорит он, - идите скорее - и пусть кто-нибудь из вас немедленно вызовет врача. Острие моей рапиры неожиданно сломалось, и я причинил боль мистеру Эллису.

- Итак, мы всей толпой, включая меня, вышли в коридор и там обнаружили мистера Эллиса лежащим с кровоточащим сердцем. В свое время я повидал раны, сэр, и я знал, что с ним покончено.

- Вам лучше послать за миссис Эллис, - говорю я.

- Вы же не хотите сказать, что он умирает? - говорит он.

- Он настолько близок к смерти, насколько это возможно, - сказал я. Я подложил ему под голову маленькую скамеечку для ног - ту самую табуретку, которую вы там видите. Так вот, сэр, прежде чем его жена добралась до него, он умер.

- Я полагаю, было проведено расследование, - сказал я.

- Так и было. Они назвали это несчастным случаем. Может, так оно и было. Может быть, было бы милосердно не говорить того, что нам показалось. Мы все любили мистера Эллиса. О, прекрасный человек, сэр, который заслуживал более верной жены и более преданного друга. Мистер Джонс никогда больше не появлялся в этом театре до этой постановки.

Старый Том помолчал немного, затем продолжил.

- Когда я услышал, что что-то происходит, мне пришло в голову, возможно, мистер Эллис, да упокоится теперь его душа с миром, прогуливался по старому театру. Он любил сцену, сэр, - это было в крови его сердца, и действительно, жаль, что он ушел из жизни в расцвете сил. Без сомнения, у него было что-то на уме. Боюсь, это был жестокий удар, мистер Барнаби, но мистер Джонс заплатил за него. Есть реплика, сэр:

Ромео убил Тибальта, Ромео не должен жить.

- Видите ли, я знаю все реплики; я держал в руках книгу подсказок для мистера Ф. А вот костюм мистера Эллиса - все завернуто в простыню точно так, как, должно быть, было оставлено после трагедии. Но кто заколотил шкаф, я не могу сказать. Это очень странная вещь, сэр; несмотря на то, что были произведены поиски, пуговица, отломившаяся от конца шпаги, так и не была найдена.

Я протянул маленький кусочек металла, который поднял с пола, и Барнаби с Томом на мгновение наклонились, чтобы посмотреть на него.

- Должно быть, так оно и есть, - сказал Том, - хотя я не знаю, как они это пропустили. На самом деле, кое-кто говорил, что, возможно, мистер Эллис, зная о любви своей жены к мистеру Джонсу, ухитрился напороться на шпагу. Но он бы этого не сделал - никогда! Возможно, какая-то частичка его души не смогла успокоиться и вернулась сюда, блуждая... - Он сделал паузу.

- Могу я осмотреть пуговицу, сэр?

Он внимательно посмотрел на нее, и на его лице появилось испуганное выражение. Когда он заговорил снова, в его голосе слышался сдерживаемый гнев.

- Это убило прекрасного человека - грязным, трусливым способом, сэр! Посмотрите сюда: видите эти метки? Достаточно было всего лишь легкого прикосновения, чтобы она отломилась!

Барнаби смущенно потер подбородок.

- О, я говорю, мисс Алдер могла бы... Что, если мы ничего не скажем... э-э...

Он был воплощением несчастья. Причинение боли женщине разбивает сердце Барнаби.

- Я позабочусь, чтобы эта маленькая улика исчезла, если вы это имеете в виду, Барнаби, - сказал я. - Леди ни к чему об этом знать. У нее и так достаточно горестей, не стоит их усугублять. И еще, Том!

- Да, сэр.

- Если вы сможете незаметно отнести эту одежду и простыню к топке в котельной и избавиться от них, могу обещать вам, что в дальнейшем проблем не возникнет. - Я повернулся к Барнаби. - А теперь мы с Морисом пойдем домой. Вы можете сказать своему шефу, что в будущем единственными призраками в этом театре будут сценические.

ДОМ, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛИ ПРИЗРАКИ

Роберт Эйнсли

На Рождество 1925 года изможденная женщина примерно семидесяти четырех лет сидела в богато обставленной столовой в центре самого странного дома, когда-либо построенного в Соединенных Штатах, и ела в одиночестве из тарелок и блюдечек из чистого золота. Она была одета в черное, и вуаль была откинута с ее лица, чтобы она могла есть. Ей прислуживал единственный дворецкий-китаец. Он был единственным человеком, - за тремя исключениями, о которых будет сказано позже, - который видел ее черты более тридцати лет.

Ни женщина, ни дворецкий не произнесли ни слова. И все же этот странный рождественский ужин вряд ли можно было назвать тихим. Сквозь закрытые двери и окна доносились звуки пил и стука молотков, а также крики плотников, работавших над пристройкой к дому, который уже состоял из ста сорока восьми комнат. Работа такого рода в день Рождества была бы экстраординарной в любом другом месте. Здесь это было обычным делом. Ибо старуха распорядилась, чтобы расширение ее дома продолжалось днем и ночью, по воскресеньям и праздникам. С тех пор как она переехала сюда, шум, производимый стройкой, ни разу не стихал.

Она была Сарой Парди Винчестер, вдовой Уильяма Вирта Винчестера, "короля огнестрельного оружия", и ключ к одной из величайших оккультных тайн современного мира спрятан в ее фантастическом доме, расположенном на Лос-Гатос-роуд, недалеко от Купертино, пригорода Сан-Франциско. Это здание стоит описать в деталях, потому что ничего подобного, вероятно, больше никто никогда не увидит.

Когда она его купила, дом был довольно претенциозным каркасным строением из восемнадцати комнат. Он стоял на собственной территории площадью в несколько акров, но был виден с дороги. Первым делом вдова наняла двадцать два плотника и поручила им возвести пристройку. Она настаивала на том, чтобы они начинали работу до наступления темноты и продолжали в бессрочные смены. У них не было никаких планов, которыми они могли бы руководствоваться, и они были вынуждены следовать ее расплывчатому и довольно непрактичному описанию того, чего она хотела.

На следующий день прибыла команда ландшафтных садовников и начала высаживать высокую живую изгородь, которая в конечном итоге закрыла весь вид на территорию с дороги. Впоследствии эту живую изгородь поддерживали в порядке семь японских садовников, чьей единственной обязанностью было сделать ее толще и выше, чтобы никто не мог видеть сквозь нее.

Приступив к этой предварительной работе, миссис Винчестер навсегда прекратила личные контакты со своими рабочими. Она взяла с собой в качестве секретаря свою племянницу Маргарет Мерриам, которая занималась ее связями с внешним миром вплоть до дня ее смерти.

Она также привезла из своего бывшего дома на Востоке несколько гобеленов и предметов антикварной мебели, а также знаменитый золотой обеденный сервиз Винчестер стоимостью 30 000 долларов.

Чрезвычайно трудно передать словами впечатление о бесформенных, разросшихся бараках, выросших за тридцать восемь лет деятельности вдовы. Точных цифр нет, но подсчитано, что было построено более пятисот комнат только для того, чтобы их снова снесли. В общей сложности ста сорока восьми было позволено остаться. Это место похоже на деревню, с высокими деревьями, разбросанными тут и там на открытых пространствах, оставленными без всякой причины. Но каждая его часть соединена проходами или странными лестницами, которые опускаются вниз, прежде чем начать подниматься, а такого рода вещи нехарактерны для деревни.

Здесь есть смотровая башня, построенная довольно рано. Она была скрыта более поздними структурами, пока не перестал открываться вид на нее. Более заметно выделяется колокольня. В ней находится огромный бронзовый колокол, но добраться до него можно только перелезая через соседние крыши и используя лестницы. По центру свисает веревка от била, ведущая в подвал, а попасть в последний можно только через сложный подземный лабиринт.

Внутреннее убранство дома просто сбивает с толку. Бесчисленные балконы и лабиринт лестниц - наиболее очевидные особенности. Балконы не служат никакой разумной цели. Некоторые из них заканчиваются в воздухе. Другие поворачивают за угол и внезапно уменьшаются в ширину, скажем, с трех футов до стольких же дюймов. В какой-то момент вы можете шагнуть с балкона через окно и снова оказаться в другой части того же балкона.

Лестницы столь же необычны. В дополнение к маскировке предварительного спуска вниз, существует большое разнообразие изгибов, крутизны, а также размера и формы ступеней. Одна лестница разделена на семь пролетов, в общей сложности сорок четыре ступени, но подъем по всем этим семи пролетам поднимает посетителя всего на семь футов, потому что каждая ступенька имеет всего два дюйма в высоту, хотя и восемнадцать дюймов в длину.

Двери - еще один важный фактор в этом невероятном доме. Были сконструированы десятки односторонних дверей. Если вы закроете их за собой, они не смогут быть снова открыты изнутри, и вы будете вынуждены найти какой-нибудь другой способ побега. Практически все дверные проемы снабжены засовами, некоторые встроены, в то время как другие могут быть высвобождены.

Предполагается, что главной целью была охрана подступов к миссис Винчестер для спиритических сеансов. С того времени, как плотники достроили его, и до дня ее смерти ни одна живая нога, кроме ее, не ступала в маленькую пустую комнату, которая расположена, как коробка для пилюль, над главной кухней и помещениями для прислуги. Стены выкрашены в голубой цвет. Окон здесь нет, но помещение проветривается наклонными шахтами и в нем имеются световые колодцы. В нем есть шкаф, стол, кресло, планшетная доска, а также бумага и карандаш, причем последний, вероятно, использовался для автоматического письма.

Когда Сара Винчестер направлялась в эту комнату, она следовала путем, который петлял от балкона к балкону, спускался по глухим лестницам и снова поднимался, пока, наконец, не оказывалась в определенном помещении. Затем она нажимала кнопку, панель отодвигалась назад, и она быстро взбиралась на крышу только для того, чтобы снова влезть через окно и продолжить свои блуждания. Они занимали около получаса. На финише она оказывалась перед шкафом в спальне. Все выдвижные ящики шкафа были муляжами, как и дверцы, за одним исключением. Эта дверь вела в комнату для спиритических сеансов.

Она никогда не объявляла устно или письменно о своих переживаниях в мистической комнате. Но из приказов, которые она отдала через Маргарет Мерриам, ясно, что она отправлялась туда, чтобы получать послания от духов. Эти духи точно говорили ей, что делать с расширением и меблировкой ее особняка. В каком-то смысле их можно считать строителями странного дома.

Чтобы понять ужасную судьбу этой женщины, необходимо изучить известные факты, касающиеся смерти ее мужа.

Уильям Вирт Винчестер унаследовал дело, носившее его имя, от своего отца, Оливера Фишера Винчестера. Последний был изобретателем знаменитой многозарядной винтовки и сведущим в делах человеком. Уильям женился молодым, и вскоре после этого заболел туберкулезом. Госпожа Винчестер, в то время веселая и привлекательная женщина, была глубоко привязана к своему мужу и оставалась рядом с его кроватью в Хартфорде, штат Коннектикут. Во время его болезни она была свидетельницей периодов повторяющегося ужаса пациента, когда его состояние внезапно и необъяснимо ухудшалось. Мало-помалу у нее укрепилось убеждение, что его страдания были в первую очередь ментальными или духовными. Никто не знает, какое странное откровение сделал ей умирающий мужчина, но несомненно, что в момент его смерти она пришла к ужасному выводу, - он стал жертвой бестелесных духов тех, кто был убит из винтовок Винчестера. Она также верила, что месть неизбежно должна обрушиться на нее.

Хотелось бы, чтобы можно было приписать эту ужасающую идею простому заблуждению, вызванному горем и страхом. Но более поздние события и бесстрастные заявления трезвомыслящих свидетелей препятствуют принятию любого такого простого решения. Серьезный исследователь должен глубже проникнуть в тайну, прежде чем сможет надеяться найти объяснение.

Винчестер оставил молодой вдове двадцать миллионов долларов. Это богатство, как она теперь чувствовала, было "кровавыми деньгами", так она выразилась в разговоре со своей племянницей Маргарет Мерриам. Сразу после похорон она отправилась в Бостон и проконсультировалась с медиумом. Согласно записям, вердикт этого первого сеанса настолько встревожил ее, что она обошла практически всех медиумов Бостона. Все они сходились во мнении, что она была женщиной, на которой лежало проклятие.

В конце концов, она остановилась на некоем Адаме Кунсе (давно умершем) и сделала его своим советником. В результате многих сеансов она была проинструктирована следующим образом:

Жертвы винтовок преследовали ее - да. Но худшими из них были невежественные краснокожие, погибшие в пограничной войне, и с ними можно было бы справиться. Она должна, в первую очередь, развить свои собственные медиумические способности и войти в контакт с дружественными духами. Последние рассказали бы ей, как построить и обставить дом таким образом, чтобы это доставляло им удовольствие. Работа никогда не должна прекращаться, потому что в тот момент, когда дом начинает стареть, злые духи могут привязаться к нему. Даже новое жилище было бы открыто для внезапных нападений, но дружеское влияние помогло бы ей отразить их. Финансовые затраты были последним, о чем она должна была думать, подсчитывая их.

Это звучит как мошенническая схема, от которой медиум рассчитывал получить прибыль. Однако нет никаких доказательств того, что Кунс когда-либо получил хоть цент, помимо своих профессиональных гонораров. Некоторые члены семьи действительно утверждают, что Сара Винчестер потеряла доверие ко всем медиумам и по этой причине внезапно переехала в Калифорнию. Это утверждение неправдоподобно. Похоже, она училась у Кунса, пока он не заверил ее, что она стала адептом. Только тогда она покинула Новую Англию.

С этого момента появляются поразительные свидетельства того, что она имела дело не только с воображаемым и невидимым. Эти записи достойны тщательного изучения.

Однажды вечером она ужинала со своей секретаршей мисс Мерриам, которой посчастливилось увидеть ее лицо, и которую она впустила за свой столик. Было подано вино, - у миссис Винчестер имелся хороший погреб. Во время трапезы она вспомнила о ликере, который ей нравился, и настояла на том, чтобы самой сходить за бутылкой. Несколько минут спустя она с визгом помчалась вверх по лестнице в подвал. По ее словам, материализовалась огромная черная призрачная рука и зависла над бутылками. Позже на стене подвала был обнаружен отпечаток огромной ладони. Конечно, этому были предложены объяснения, но все они звучат фантастически.

При первой же возможности она проконсультировалась со своими знакомыми в комнате для спиритических сеансов. Они сказали ей, что она видела руку демона, и предупредили, рука появится снова, если она не откажется от алкогольных напитков. После этого она замуровала подвал, снесла комнаты, которые находились над ним, и возвела на этом месте новое здание.

Даже если вы признаете, что призрачная рука была галлюцинацией, не так-то просто отмахнуться от следующего инцидента в цепочке доказательств. Месяц спустя миссис Винчестер шла по коридору после наступления темноты, когда встретила служанку по имени Хэтти Коллинз. Хозяйка, как обычно, была под вуалью; но внезапно она издала пронзительный крик и схватилась за голову с такой силой, что сорвала с себя вуаль. Мисс Коллинз, проходившая мимо нее, обернулась и увидела чудовищного серого призрака, пятящегося задом по коридору. Его лицо - так сообщила горничная - светилось зеленоватым, фосфоресцирующим светом. В том, что обе женщины были свидетелями одного и того же явления, сомневаться не приходится. Но главной заботой Винчестер, по-видимому, было то, что Хэтти Коллинз видела ее без вуали. Она немедленно уволила девушку, выплатив годовое жалованье вместо уведомления.

Теперь мы переходим к рождественскому ужину, о котором говорилось в начале этой статьи. В тот вечер плотник по имени Том Гомес, уроженец испанской Калифорнии, столкнулся с Сарой Винчестер при странных обстоятельствах. Я слышал эту историю из его собственных уст, и он является моим авторитетом во многих фактах, касающихся дома. Его показания более важны, чем показания любого другого свидетеля, и поэтому я приведу их подробно.

Гомес был членом строительной бригады, которая в 1918 году работала над новым крылом. Прежде чем работа была завершена, он и еще несколько человек были уволены. Политика миссис Винчестер заключалась в том, чтобы не дать рабочим узнать слишком много о происходящем. С этой целью она часто меняла их.

Но зимой 1925 года Гомес был вновь принят на работу, возможно, потому, что его имя было забыто. Он говорит, что рост дома протекал самым странным образом; во всяком случае, для него он казался новым и не похожим на прежний. Ему было очень трудно ориентироваться.

На Рождество он был одним из рабочих вечерней смены, занимавшихся пристройкой бесполезной веранды к главной столовой. Работа была почти закончена. Оставалось установить на место единственный декоративный элемент из дерева, и около восьми часов мастер решил ускользнуть. Он взял с собой всех своих людей, кроме Гомеса, который должен был забить последние гвозди.

В этот момент Сара Винчестер ужинала в одиночестве. Окна, ведущие на солнечную веранду, были закрыты и плотно занавешены, но Гомес слышал слабый звон посуды и стук ножей и вилок о тарелки из чистого золота.

- Меня ни капельки не интересовала старая леди и ее поступки, - сказал он мне. - Я бы не дал и десяти центов, чтобы увидеть ее. Если уж на то пошло, она меня пугала.

Однако за несколько минут до того, как Гомес мог бы быть свободен, его охватило ужасное ощущение тошноты. Он уронил молоток, доковылял до угла крыльца и лег. Его состояние улучшилось, но он все еще был болен и чувствовал, что нуждается в помощи. Зная, что звать слуг бесполезно, он решил пойти поискать своих товарищей. Вот, по его собственным словам, история о том, что произошло:

"В ту минуту, когда я сошел с крыльца, я заблудился в лабиринтах этого сумасшедшего дома. Я запутался в каких-то лестницах, входил и выходил из комнат, которых никогда раньше не видел, и не мог найти выход на улицу, как ни старался. Наконец я вошел в нечто вроде кабинета, - он был слишком мал, чтобы его можно было назвать комнатой, - перед которым висели шторы. Я отодвинул их в сторону и увидел миссис Винчестер, стоявшую у открытого шкафа, встроенного в стену. Ее вуаль была поднята. Она была невысокой, полной женщиной и напомнила мне портреты английской королевы Виктории.

Ее дворецкий-китаец подавал ей золотую посуду, которую она тщательно расставляла по полкам внутри шкафа. Сначала я не мог поверить, что она из настоящего золота, но предметы казались очень тяжелыми и сияли на свету. Я подумал про себя, что это был бы отличный улов для какого-нибудь грабителя. И пока я думал об этом, одно из блюд выскользнуло из рук дворецкого и со звоном упало на пол.

Миссис Винчестер вскрикнула. Я посмотрел на лицо китайца и увидел, что его глаза закрыты. Это было так, как если бы он внезапно заснул прямо на ногах. Он словно бы привалился к стене. Внезапно между ними возникла темная фигура. У нее было смуглое, жестокое лицо, как у краснокожего индейца, но черты его менялись, словно они не были твердыми, и я не мог их описать. Медленно она двинулась к ней, вытянув костлявые руки...

Старуха так кричала, что я думал, она умрет от страха, но она не убежала от своего шкафа. В следующую минуту появилась еще одна тень. Это был монах. Я мог разглядеть его одеяние и выбритое место на голове. Он вступил в борьбу с первым призраком и прогнал его прочь. Полагаю, все это произошло очень быстро. Но сам я был напуган, и мне это показалось ужасно долгим. Госпожа Винчестер лежала на полу в обмороке, когда у меня хватило сил подняться на ноги, чтобы убежать. Она не знала, что я был там, и я ни словом не обмолвился об этом другим плотникам, когда, наконец, нашел их. Они бы сказали, что я сошел с ума.

Но про себя я всегда был уверен, что видел двух призраков, один из которых пришел, чтобы причинить вред старой леди, в то время как другой защищал ее".

Какой вывод должен сделать непредвзятый исследователь из отчета, подобного этому? Гомес, по его собственному признанию, был болен. Однако его состояние вполне могло быть следствием приближающегося контакта со сверхъестественным, а не причиной галлюцинации. И даже самый закоренелый насмешник должен увидеть какое-то значение в том факте, что призраки материализовались вскоре после того, как слуга уронил блюдо.

Как и опасалась хозяйка, за прекращением работ по дому последовало сверхъестественное вторжение.

Этот инцидент, похоже, стал началом конца для Сары Винчестер. Вскоре после этого она слегла в постель из-за ухудшения здоровья, а через год умерла. Ближе к концу пришлось вызвать квалифицированную медсестру.

Когда завещание было оглашено, выяснилось, что состояние, оставленное Уильямом Виртом Винчестером, сократилось с 20.000.000 долларов до немногим более 4.000.000 долларов. Небольшой остаток был поделен между Маргарет Мерриам и больницей общего профиля в Нью-Хейвене, штат Коннектикут. На строительство дома-призрака было потрачено по меньшей мере 15.000.000 долларов. Здание было быстро демонтировано, но остов все еще стоит. Прежде чем вынести мебель, было сочтено необходимым составить карту помещений, похожих на лабиринты. Несмотря на это, грузчики часто сбивались с пути, и потребовалось шесть недель, чтобы опустошить сто сорок восемь комнат и бесчисленные подвалы.

Газетные отчеты о внутреннем убранстве и меблировке включают десятки причудливых деталей. Там была кладовая, оборудованная шкафами, запирающимися шкафчиками и огромными сундуками, приклепанными к стенам и полу. Эти сундуки были набиты дорогими тканями со всех уголков мира. Рулоны шелка, атласа, бархата и льна - не говоря уже о бесценных кружевах - лежали рядами, в точности так, как они поступили от производителя. Некоторые вещи пролежали там более тридцати лет. Владелица никогда не упоминала о желании воспользоваться ими, поэтому предполагается, что духи, должно быть, проинструктировали ее купить ткани для их удовлетворения.

Во всем доме преобладали деревянные полы. В бальном зале, который был достаточно велик, чтобы вместить сотню пар, пол был уложен без использования гвоздей - новый и дорогостоящий процесс в то время. Винчестер сделала это. Пол в ее собственной спальне был исключительно красивым, с рисунком из твердых пород дерева с чередующимися полосками темного и светлого цветов.

Двери в ванную были из посеребренного красного дерева, раковины - из инкрустированной мозаики, а все ванны - из импортного фарфора. Дверные ручки были из меди или серебра, а петли - из бронзы. Петли на двери ее собственной спальни были позолочены.

В дополнение к множеству странных лестниц здесь было пять лифтов, самый дешевый из которых стоил 10.000 долларов, но поднимал пассажиров только на высоту одного этажа. По всему дому были разбросаны шесть защищенных от взлома сейфов, вмурованных в бетон и чрезвычайно дорогих. Один из них, как сообщил плотник Гомес, использовался для золотого обеденного сервиза. В других хранились драгоценности и всевозможные ценные безделушки.

Тринадцать, традиционно несчастливое число, присутствовало во всем. Большинство окон состояло из тринадцати стекол, люстры - из тринадцати шаров, а стены - из тринадцати панелей. Узоры на паркетных полах и бетонных квадратах на подъездной дорожке располагались группами по тринадцать штук. Однако общеизвестно, что, хотя считается, будто это число приносит несчастье широкому кругу людей, некоторые мистики считают его своим любимым.

Более трудным для объяснения является тот факт, что практически каждый столб был поставлен по особому распоряжению миссис Винчестер. Длинный ряд столбов, поддерживающих главную веранду, был перевернут, как и очень красивый столб из красного дерева, инкрустированный розовым деревом, которым она заменила старую опору в коридоре первоначального здания.

Зеркала, по какой-то экстраординарной причине, были табу. Во всем огромном, беспорядочно разбросанном строении их было всего три. Первое из них висело у миссис Винчестер в спальне, второе - в примыкающей ванной комнате, а третье находилось в бальном зале. Последнее было установлено лицом к стене, так что, пожалуй, правильнее сказать, ее собственные зеркала были единственными в помещении.

Несмотря на мягкий климат Калифорнии, каждая просторная комната была тщательно отапливаема. Здесь были водогрейные и паровые печи, а также газовые и электрические обогреватели и пятьдесят каминов. Одна из солнечных веранд была оборудована радиатором. Это похоже на фантазию маньяка. Но, относительно миссис Винчестер, читатель должен помнить, что каждое ее действие было продиктовано планшеткой или автоматическим письмом в ее комнате для спиритических сеансов. Возможно, это ее духовные наставники были сумасшедшими или злобными.

В настоящее время все еще невозможно с уверенностью сказать, является ли ее случай подлинным случаем сверхъестественных посещений или же она стала жертвой гипнотического наваждения, настолько сильного, что оно могло удерживать ее в подчинении в течение тридцати лет и даже воздействовать на умы тех, - таких, как Гомес и горничная, - кто входил в контакт с ней. Возможно, ее гротескный особняк, безмолвный и пустынный под калифорнийским солнцем, когда-нибудь даст ключ ко всей этой фантастической тайне. Во всяком случае, это гораздо более жуткий памятник, чем любой замок с привидениями в Европе.

ЖЕНЩИНА-ПАНТЕРА

Эдит Росс

Когда я была помолвлена с Леонардо, помню, одна из моих подруг сказала мне: "Марта, у тебя есть все. Ты... да ведь ты любимица богов. Но будь осторожна - ибо, когда у кого-то слишком много, боги склонны становиться ревнивыми. Не будь слишком заносчивой, слишком счастливой, иначе можешь пожалеть об этом".

Я рассмеялась. Какая глупость! Кто мог бы не быть счастлив с таким мужчиной, как мой Леон, в качестве возлюбленного? Я оглянулась назад, на то время, когда еще не встретила его, и удивилась, как мне удалось прожить все эти годы, прежде чем я узнала, что он существует в этом мире.

Он пробыл в Америке совсем недолго, прежде чем мы встретились и влюбились друг в друга. Он был представителем компании "Gianella Silk Importers", штаб-квартира которой располагалась в Неаполе. Они отправили его в Нью-Йорк возглавить их американский офис, и именно там я с ним познакомилась. Я очень мало знала о нем, кроме того факта, что он был потомком прекрасной старинной итальянской семьи; что оба его родителя умерли, когда он был маленьким мальчиком; и что его воспитывала старшая сестра по имени Фьяметта.

Во время нашего знакомства случались моменты, когда его охватывала необъяснимая депрессия. Он сидел, опершись подбородком на руки, и выражение печали и беспокойства, словно тень отчаяния, лежало на его смуглом красивом лице. Но он отказывался признавать какие-либо подобные чувства и смеялся над моими вопросами. Почему, из-за чего было впадать в депрессию или грустить? Разве мужчина не должен быть счастлив - с самой красивой девушкой в мире в качестве своей невесты?

- Леон, - спросила я однажды, - поедем ли мы когда-нибудь жить в Италию?

Он покачал головой, и его глаза были затуманены и мрачны, когда он ответил.

- Нет! - сказал он. - Тысячу раз говорю, нет! Если я только смогу остаться здесь, в Америке, - здесь, где я, наконец, обрел свободу, - тогда я действительно буду счастлив, Италия? Я люблю Италию! Но никогда-никогда я больше туда не поеду!

- Но почему? - озадаченно спросила я. - Если ты любишь Италию, почему ты не планируешь когда-нибудь вернуться туда? Почему ты так уверен, что никогда не захочешь вернуться?

Он покачал головой.

- Этого я не могу сказать тебе, Марта, - медленно произнес он. - Все, что важно относительно меня и моей семьи, ты уже знаешь. Послушай, милая, маленькая белая голубка, послушай! В Италии остался только один член моей семьи. Это Фьяметта, моя сестра. Она на пятнадцать лет старше, и она любит меня. Когда я был совсем маленьким, она взяла меня к себе. Она отдала свою жизнь служению мне - добровольно, великодушно - потому что любила меня. И за ее доброту я тоже люблю ее. Но она любит очень ревниво!

- Но я тоже буду любить ее, Леон, - сказала я. - Конечно, если она любит тебя, она захочет, чтобы ты был счастлив. И если она приедет в Америку, мы окажем ей радушный прием и подарим ей столько любви, что у нее не останется места ни для какой ревности.

Леон медленно проговорил:

- Молись! - сказал он. - Молись каждую ночь, ради нас обоих, чтобы Фьяметта осталась в Италии! Ты не знаешь... ты не из тех, кто познает любовь, которая может быть как сильной, так и жестокой.

- Леон, ты пугаешь меня, - сказала я. - Почему, что она могла сделать?

Но Леон отказался больше говорить об этом. С его молниеносной сменой настроения он снова стал беззаботным влюбленным, пылким и импульсивным.

- Смотри, маленькая белая голубка! Я люблю тебя! Ты любишь меня! Забудь о Фьяметте! Подумай обо мне - или, возможно, я начну ревновать! Тебе это нравится, да? А теперь улыбнись и забудь о страхе. Видишь... Я целую тебя снова... снова...

И это по-прежнему было его способом заканчивать мои вопросы. Осмелюсь сказать, в те дни я была слишком сильно влюблена, чтобы быть по-настоящему здравомыслящей - или продолжать тему, которая, как я видела, раздражала и беспокоила его.

Когда мы поженились, Леон сообщил эту новость Фьяметте. Это был первый намек на нашу любовную связь; без сомнения, для нее это был шок.

Мы поженились в июне. На наш медовый месяц Леон экстравагантно снял красивый дом на холмах. Он был построен художником и тот жил в нем, но он был готов сдать его в аренду на лето, пока находился за границей. Дом был расположен на вершине небольшого возвышения под названием Туманный холм. План был продиктован фантазией владельца, и дом превратился в прекрасное, хотя и несколько фантастическое строение. Издали он казался крошечным сказочным замком с нежно окрашенными башнями и арками. Вокруг него был разбит сад с розами, так что каждый случайный ветерок был напоен летней сладостью. Несомненно, идеальное место для медового месяца.

Даже его название соответствовало его причудливой красоте. "Убывающая луна"! Именно такое название у него и должно было быть, подумала я, когда услышала его в первый раз. Я и представить себе не могла, насколько отвратительными должны были стать для меня это название и эта обстановка!

У нас с Леоном имелись прекрасные комнаты на втором этаже. Но если бы я была одна, то знаю, что выбрала бы для себя комнату в башне. Туда вела небольшая винтовая лестница, выходившая из коридора второго этажа. Расположенная высоко над остальным домом, она казалась комнатой мечты, взятой из какой-то старой средневековой истории или поэмы. В такой комнате Элейн могла бы охранять щит Ланселота.

Восьмиугольная по форме и без окон, она освещалась огромным световым люком из тонированного стекла, которое отбрасывало постоянно меняющийся узор на глянцевый черный зеркальный пол. Стены были увешаны тусклыми алыми с серебром гобеленами, которые ниспадали прямыми, неподвижными складками до пола. Здесь было всего несколько предметов мебели: старинный резной комод, два массивных кресла с высокими спинками; старое, потускневшее от времени зеркало; огромная кровать с серебряной драпировкой. В целом, это была самая очаровательная и необычная комната. В те несколько часов, когда Леон отсутствовал, я поднималась туда, чтобы почитать и помечтать.

Но по какой-то причине Леону она не понравилась. Он резко вздохнул, впервые увидев ее мельком. Затем я услышала, как он издал полузадушенное восклицание.

- Почему, в чем дело, Леон? - спросила я.

Он повернулся ко мне со странной, кривой улыбкой.

- Тебе не о чем беспокоиться, голубка, - сказал он, - но... я уже видел комнату, подобную этой, раньше. Она напоминает мне о том, что, возможно, я купил свое счастье дорогой ценой. Возможно, я был глупцом по отношению к тебе, Марта! Уходи из этого места! Оно нехорошее! Запри дверь и держись подальше от этой комнаты!

- Почему, Леон? Я думаю, ты ведешь себя глупо, - воскликнула я. - Это самая красивая комната во всем доме! Ничего не может быть прекраснее! Ничего!

- Ты права, Марта, - мягко ответил он. - Ничто не может быть более прекрасным или более зловещим. Если бы я знал, что в доме есть такая комната, мы бы поехали в какое-нибудь другое место.

- Никакое другое место не может быть так прекрасно, как "Убывающая луна", - сказала я.

- "Убывающая луна"! - задумчиво повторил он. - "Убывающая луна"! Если бы я не был дураком, возможно, это имя само по себе содержало бы для меня какое-то послание.

Я уставилась на него в недоумении. А он, видя мои сомнения и огорчение, рассмеялся, пожал плечами и, схватив меня за руку, потащил вниз по лестнице в розовый сад.

Последовали сказочные дни и ночи, полные изысканной, почти душераздирающей красоты. Медовый месяц, розы, июнь и полудни под голубым небом. Сияющие, залитые серебром ночи, полные лунного света и бархатного тепла. Полторы недели рая на земле!

А потом - телеграмма из Италии. Дурное предзнаменование.

Она была от Фьяметты, сообщавшей, что та отплыла - что она будет с нами в Америке - с нами здесь, в "Убывающей луне", через неделю! Леон прочитал телеграмму, и кровь отхлынула от его лица, придав ему странный зеленоватый оттенок на фоне оливкового оттенка его кожи. Он постоял с минуту, сжимая в руке тонкую желтую бумагу. В его глазах, невидяще устремленных на меня, появилось затравленное, безнадежное выражение загнанного животного. Я была разочарована - расстроена - тем, что она не могла хотя бы подождать до конца нашего медового месяца.

С ее стороны было несправедливо, недобро вторгаться так внезапно. Имея перед собой целую жизнь, она, конечно, могла бы уделить нам несколько коротких недель! Завидовала ли она нам? Дрожь предчувствия сотрясла мое сердце.

- О, Леон... так скоро? - прошептала я.

Но Леон не обратил внимания на мои слова. Он смотрел прямо перед собой, и на его лице было недоверчивое, ошеломленное выражение лунатика.

- Я должен был догадаться, - полушепотом произнес он. - Я должен был догадаться! Но я так любил тебя, маленькая белая голубка! Конечно, любовь может защитить себя от любого вреда! Я не имел права - никакого права - жениться на тебе. Но я... каким же я был дураком... Я осмелился мечтать...

- Леон! - Я пришла в ужас и прижалась к нему, задавая вопросы. - Леон, в чем дело? Ты боишься? Ты говоришь, словно это так и есть! Что это? Почему ты ведешь себя таким странным образом? Что случилось?

Мой любимый посмотрел на меня сверху вниз. Он слегка улыбнулся мне, вымученно, неестественно. Но он обнял меня одной рукой и крепко прижал к себе. Затем он достал из кармана маленький крестик из черного дерева, прикрепленный к крошечной серебряной цепочке.

- Боюсь, я никогда не был очень религиозным человеком, Марта, - сказал он серьезно, - но возьми этот крест. Это символ величайшего в мире - христианства! Это сверкающее оружие, которое может держать в страхе те силы тьмы, которые хотели бы вторгнуться на эту землю. Ты наденешь это ради меня? Ради Леона?

Он застегнул цепочку у меня на шее и опустил маленький крестик мне под платье, прямо на сердце. Но когда я хотела расспросить его подробнее, он повернул мое лицо к себе и заглянул глубоко в глаза.

- Будет лучше, если ты останешься в неведении, Марта, - мягко сказал он, - поэтому не задавай мне вопросов. Я знаю, ты что-то подозреваешь, что тебе любопытно и тревожно. Но незнание - это сейчас твоя лучшая защита. Прошу тебя, верь мне. Это правда, что я боюсь Фьяметты. О, но только не за себя! Она скорее умрет, чем причинит мне какой-либо вред. За тебя! Ее любовь ко мне, возможно, ужасный подарок. Теперь я чувствую, что поступил неправильно, женившись на тебе, но у меня нет оправдания, кроме моей любви к тебе.

- Я думаю, ты слишком взволнован всем этим, - сказала я, пытаясь опереться на свой практический здравый смысл. - Я больше не буду задавать тебе вопросов, если ты этого не хочешь. Но если ты боишься, что я не понравлюсь твоей сестре, что она попытается причинить мне боль, если это то, что тебя беспокоит, не позволяй этому продолжаться. Потому что я вполне в состоянии сама о себе позаботиться. Нет ничего на свете, что она могла бы сделать, даже если бы захотела. Но, Леон, я собираюсь понравиться ей настолько, что ей даже в голову не придет ревновать. И она мне тоже понравится. Так и будет!

Но Леон с сомнением покачал головой.

- Я надеюсь, ты сможешь, - сказал он. - Да, есть шанс, что она тоже может полюбить тебя. О, маленькая белая голубка, кто мог бы удержаться от любви к тебе? Ты такая милая - такая милая! И если она полюбит тебя, в этом будет твоя защита.

- Я надеюсь, что она это сделает - я знаю, что она это сделает, - ответила я. - Но, Леон, у нас осталась неделя наедине. Давай будем счастливы сейчас, вместе, и когда она приедет, мы будем относиться к ней самым прекрасным образом. Все будет хорошо. Леон, не нужно выглядеть таким встревоженным, таким несчастным, дорогой мой! Тут не из-за чего расстраиваться! Мы беспокоимся о чем-то, чего не может произойти. Пойдем со мной к маленькому пруду с лилиями и захвати свою книгу; ты будешь читать, а я буду шить, и мы притворимся, будто женаты целую вечность!

Следующая неделя пролетела как на крыльях. У Леона время от времени бывало плохое настроение, когда он боролся со старой депрессией, и я знала, что это было вызвано ожидаемым приездом его сестры. Но, в целом, он казался довольно уверенным в себе, и я не задавала вопросов. По секрету, должна вам сказать, я считала все это более или менее нелепым. Меня даже немного забавляла мысль о том, что ревнивая старшая сестра может так воспитывать маленького мальчика и управлять им, что, когда вырастет, он все равно будет бояться ее присутствия и авторитета. Я мысленно представила себе Фьяметту: средних лет, степенная, возможно - ужас из ужасов - даже полная.

В тот день, когда она должна была приехать, Леон отправился ее встречать. Я стояла у калитки сада и махала ему рукой, когда он мчался по дороге с обычной головокружительной скоростью, на которой ездил в нашем маленьком родстере. А после того, как он скрылся из виду, я снова повернулась к буйству цветов в середине лета. Затем, внезапно, без всякой причины, меня охватило чувство опустошенности и несчастья.

Предчувствие - странная вещь. Я стояла посреди огромного солнечного сада и дрожала, будто зимний ветер пробрал меня до мозга костей. Солнечный свет казался обесцвеченным и лишенным своего золота, похожий на блеклый, унылый свет позднего зимнего полудня.

Я отвернулась от сада и медленно пошла в дом. Что-то нашептывало мне, что наше счастье в "Убывающей луне" осталось в прошлом - идиллия, которой пришел конец.

Я была наверху, когда вернулись Фьяметта и Леон. Я обустроила прекрасную комнату в башне для Фьяметты, надеясь, что она найдет в ней то же очарование и красоту, которые привлекли меня. Когда я рассказала Леону о своем выборе, одновременно выразив протест против его глупых предубеждений, он странно посмотрел на меня.

- Да, это должно доставить ей удовольствие, - сказал он, - или, по крайней мере, избавить ее от тоски по дому. Ты не увидишь, чтобы Фьяметта проявляла то, что ты списываешь на мое предубеждение. Потому что эта комната почти точная копия той, которую она занимала, когда мы жили вместе во Флоренции много лет назад.

Я поспешила вниз, в библиотеку. Они были там: Леон стоял у двери, Фьяметта - у огромного стола в центре комнаты. Я остановилась на пороге, глядя на закутанную в черное фигуру женщины под темной вуалью. Мой возлюбленный повернулся и схватил меня за руку, увлекая вперед; его голос был полон какой-то наигранной веселости и радушия.

- Маленькая белая голубка - Марта - смотри, вот и Фьяметта! Фьяметта, ты, конечно, полюбишь мою жену? О, если ты любишь меня, ты должна любить Марту!

Мрачная фигура приблизилась ко мне и откинула развевающиеся складки вуали. Я глубоко вздохнула от изумления, Леон должен был сказать мне! Ибо Фьяметта была прекрасна - ослепительно прекрасна!

Она была высокой, стройной, грациозной, с прекрасным лицом в форме сердечка и самыми красными губами, какие я когда-либо видела. Прекрасный рот, но жестокий. Но именно ее глаза очаровали меня. Золотистые, похожие на драгоценные камни глаза. У меня сложилось впечатление, что ночью они будут светиться зеленым, как глаза черной кошки.

- О, это... твоя маленькая белая голубка, - произнесла она томным мелодичным голосом, - твоя Марта! Дитя, поскольку ты вышла замуж за моего Леона, я должна приветствовать тебя по-своему. Ты поцелуешь меня, Марта?

Она наклонилась ко мне, и я уловила аромат духов, изысканный, слабый, но с неприятным оттенком, который вызвал у меня отвращение. Ее лицо было близко - близко - к моему! Затем ее огромные золотистые глаза впились в мои, и я готова была громко закричать от пылающей ненависти, которая внезапно расширила их. Это было так, как если бы я нечаянно открыла дверцу в раскаленную печь. Наполовину издав восклицание, я отшатнулась. Но вмешался Леон. Он схватил меня за руку, поддерживая.

- Будь осторожна, Марта. Ты упадешь, - сказал он. - Ну же. Покажи Фьяметте ее комнату. Она, должно быть, очень устала. Смотри, до ужина остался всего час. Потом мы все встретимся снова - поговорить, познакомиться поближе. Но сначала отдохни...

Фьяметта пожала своими тонкими плечами. Она взяла со стола маленькую странную черную шкатулку и приготовилась последовать за мной. Но Леон встал между ней и дверью. Его жест был властным.

- Оставь это, - резко сказал он.

Фьяметта повернулась к нему, ее глаза широко раскрылись от удивления.

- Оставить это! - повторила она как бы с удивлением. - Но, Леон, я не смею. Это моя шкатулка с драгоценностями.

- Я положу это в сейф. Оставь это здесь.

Голос Леона был резким и повелительным. Фьяметта начала что-то говорить, потом передумала и протянула ему шкатулку с легкой, снисходительной улыбкой, игравшей на ее красивых губах.

- Как пожелаешь, - тихо сказала она и последовала за мной в коридор.

Я споткнулась обо что-то на пороге, и это сдвинулось у меня под ногой! Я испуганно вскрикнула, когда это поднялось и повернулось ко мне лицом в тусклом свете коридора. Маленькая старушка - до нелепости старая! Отвратительная, беззубая, со слезящимися глазами, которые были наполовину видны между высохшими и сморщенными складками кожи. Она больше походила на мумию, чем на человеческое существо.

Пока я изумленно таращилась, Фьяметта заговорила с существом на быстром, беглом итальянском.

Затем она повернулась ко мне.

- Мне жаль, что вы были напуганы. Это моя старая няня. Я намеревалась оставить ее дома, но она так сильно горевала, что я взяла ее с собой. Не бойтесь, она не побеспокоит вас. Она постоянно со мной. Она даже спит рядом с моей кроватью.

- Я рада, что вы привезли ее, если это сделает вас или ее более счастливыми, - медленно произнесла я. И повела ее вверх по лестнице.

Но я не была рада. Я испугалась, детским, глупым страхом, бедного, похожего на ведьму создания. Чувство нелогичное, но слишком сильное, чтобы поддаться разуму.

Похожее на каргу существо оказалось проворным, - несмотря на свой кажущийся огромный возраст, - и бесшумно скользило позади нас.

У дверей комнаты в башне Фьяметта резко перевела дух. Ее глаза, когда она повернулась ко мне, сияли.

- Марта, - сказала она, - Леонардо приготовил для меня эту комнату?

- Нет, - ответила я, - но он сказал, что это почти копия той, в которой вы когда-то жили.

Я подумала, что лучше ничего не говорить о неприязни Леона к этой комнате и его страхе перед ней. Фьяметта медленно огляделась по сторонам. Ее ноздри раздулись, а глаза расширились, пока она смотрела.

- Это... идеально, - тихо сказала она.

Она ласково положила руку мне на плечо. Затем, как будто прикосновение оказалось слишком сильным для ее самоконтроля, ее рука безжалостно сжалась. Ее лицо снова было близко к моему - снова я вглядывалась в кипящую ненависть и ревность, которые воспламеняли расплавленные глубины этих сверхъестественных золотистых глаз.

Ее голос был похож на шипение рассерженной кошки.

- Итак, Марта, моя маленькая белая голубка, не так ли? И разве вы никогда не слышали, что для пантеры голубь - желанная добыча? Леон - мой Леон! И вы! Вы! Его маленькая белая голубка!

Старуха дернула Фьяметту за юбку и разразилась лихорадочной, торопливой речью. Фьяметта поколебалась, затем медленно отпустила меня.

- Мне жаль, - сказала она, и ее голос снова зазвучал мягко и мелодично. - О, Марта, мне так жаль! Но потерпите меня, дитя, потерпите меня! Он был моим - только моим - так долго! Леон говорит, что со временем я полюблю вас так же сильно, как люблю его. Вы не научите меня, как это сделать? Неужели вы не будете любить настолько сильно, чтобы я научилась, Марта?

Ее голос был таким умоляющим, таким манящим, что я невольно ответила слабой улыбкой.

- Я бы хотела, чтобы вы не ревновали, - сказала я. - Потому что Леон все еще любит вас, хотя он также любит меня. А теперь отдохните, и за ужином мы все будем вместе. Он будет подан через час.

Расставшись с ней, я пошла в свою комнату. Почему-то в тот момент мне не хотелось встречаться взглядом с Леоном. Я начинала понимать, почему он чувствовал, что пошел на риск, женившись на мне. Я была несчастна, взволнована, полна опасений. Но после короткого отдыха и ванны я почувствовала себя почти хозяйкой положения и спустилась в библиотеку.

Леон был уже одет и стоял у окна, мрачно вглядываясь в сумерки. Он повернулся, когда я вошла, и посмотрел на меня внимательно, вопросительно. В руке он держал листок бумаги.

- Марта, - сказал он, - я только что получил сообщение от Карвера - в городе назначена еще одна встреча. Я должен ехать, это абсолютно необходимо! Больше ничего не остается делать. Я отправлюсь сразу после ужина и вернусь сюда к полуночи. Трискель отплывает на неделю раньше, чем ожидалось, и наши планы должны совпадать с его планами. Если бы это было что-то другое... о, прости меня, Марта! Я знаю, нехорошо оставлять тебя одну в этот первый вечер с Фьяметтой. Но, конечно, если я вернусь к полуночи... Марта, ты носишь твой маленький крестик?

Я молча вытащила крестик и поднесла к его глазам. Он кивнул, и я снова спрятала его обратно под платье.

Он сказал бы больше, но в дверях появилась Фьяметта - нас окутал ее странный, чересчур сладкий аромат - она была с нами в комнате. Ее костюм из тонкого, прозрачного черного цвета подчеркивал очарование ее алых губ и блестящих, как драгоценные камни, глаз. Она двигалась с гибкостью и бесшумностью кошки.

В трапезе, за которую мы сели, было мало непринужденности. Трудный, надуманный разговор. Долгие, неловкие паузы. Леон был рассеян и встревожен. Его лоб был мрачен, и хотя он заставил себя вежливо говорить с Фьяметтой, и она, и я видели, что это далось ему с трудом. Внешне Фьяметта, казалось, не возражала. Она оставалась грациозной, приятной. Но внутренне, я уверена, отношение Леонардо, должно быть, задело ее, и она, вероятно, приписала это мне и моему влиянию. Что подливало масла в огонь ее ревнивой ненависти.

Леон должен был отправиться в город сразу же по окончании трапезы. Маленький родстер был подогнан и стоял в ожидании на подъездной дорожке перед домом. Прежде чем уйти, Леон обнял меня и прижал к себе, как любящий муж.

- Прощай, Марта, - сказал он. - Но только на несколько часов. Я вернусь к тебе к полуночи. Поцелуй меня!

Он торжественно поцеловал Фьяметту в щеку - жест, которому, вероятно, научила его в детстве сестра. Это было так по-мальчишески, что я могла бы улыбнуться. Но Фьяметта не улыбнулась. Ее глаза были темными, а лицо серьезным.

Мы обе вышли с ним на террасу. Была темная, звездная ночь.

- Пока темно, - сказала я, - но, к тому времени, когда ты будешь возвращаться, взойдет луна.

- Сейчас луна убывает, - сказала Фьяметта.

Она больше ничего не сказала, пока Леон не ушел; затем, когда мы вернулись в освещенную комнату, она добавила с невеселой улыбкой:

- Сегодня третья ночь после третьей ночи убывающей луны - вторая треть. Полная луна для влюбленных. Но после этого все меняется. Вы увидите, что я права.

Первая часть вечера прошла достаточно обыденно. Фьяметта прилагала все усилия, чтобы быть дружелюбной. Она, очевидно, изо всех сил старалась преодолеть свое чувство горечи по отношению ко мне, а я изо всех сил старалась понравиться ей и заставить ее полюбить себя. Но у нас не было ничего общего. Леон, которого мы обе любили и который должен был стать связующим звеном между нами, стал причиной нашего ожесточенного антагонизма. Таким образом, благородное усилие, которое мы предприняли, в большей или меньшей степени провалилось.

Мы расстались рано, чтобы разойтись по своим комнатам, Фьяметта сказала, что она все еще чувствует себя очень усталой.

Понаблюдав, как она поднимается по лестнице в комнату в башне, я пошла в свою и села у подоконника. Подушки были мягкими, и я откинулась на спинку кресла с легким вздохом усталости. Но затем вздрогнула. Что-то шевельнулось в тени за кольцом света вокруг туалетного столика!

Пораженная, я вскочила на ноги, мое сердце бешено колотилось.

Это была старуха, няня Фьяметты!

Она склонилась над корзиной для мусора, стоявшей в углу, и, по-видимому, рылась в нескольких брошенных туда мелочах. Она встала, когда поняла, что я ее вижу, и невероятно быстро метнулась к двери. На самом деле, она исчезла прежде, чем я осознала ее присутствие, прежде чем смогла разглядеть, что именно она взяла из корзины. Но я могла видеть, как она что-то крепко сжимала в одной тощей, похожей на обезьянью, лапе.

Это немного обеспокоило меня. В корзине не было ничего важного. Зачем ей рыться в ней? Чего она могла в ней искать? Несколько разорванных листов бумаги для заметок, пудреница, несколько прядей моих волос, скрученных в маленькое колечко после того, как я сняла их со щетки. Все одинаково бесполезно.

Успокоенная необычайной красотой теплой, усыпанной звездами ночи, покоившейся над спящими летними аллеями и садами, я, должно быть, задремала, облокотившись на подоконник.

Было уже поздно, когда я проснулась с внезапным сильным ощущением, будто меня зовут. Все еще одурманенная сном, я вскочила на ноги. Леон! Несомненно, ему пора было вернуться!

Но я все еще была одна в комнате. Он не вернулся.

Маленькая комната была погружена в тень. Лампа на туалетном столике была погашена. Снаружи взошла луна. Но не тот жизнерадостный золотой фонарь, который знаком влюбленным. Огромная, злобная, кривобокая луна, отбрасывавшая пепельный, обесцвеченный свет на мир, который, казалось, ждал в какой-то затаенной паузе. Я невольно вздрогнула.

Затем внезапно, без какой-либо собственной воли, я сделала шаг к двери. Это было так, как если бы я шла во сне. В панике я попыталась остановиться. И не могла. Я отчаянно боролась за контроль над собственным телом. Но все равно продолжала целенаправленно продвигаться к двери. Мой лоб покрылся ледяной испариной. Я положила руку на ручку, повернула ее и распахнула дверь в коридор. Я попыталась окликнуть Леона, закричать. С моих губ не сорвалось ни звука. Это было ужасно. Ужас проник в мое сердце.

Медленно, волоча ноги, я пошла по коридору. Отступая, отчаянно сопротивляясь, я, должно быть, все же выглядела как женщина, идущая спокойно. Я направилась к лестнице, которая вела в комнату в башне.

Затем, при виде открывшегося передо мной зрелища, мой голос вернулся внезапным пронзительным криком испуга. На нижней ступеньке винтовой лестницы притаилась огромная черная пантера с изумрудными глазами! В странном, нечестивом лунном свете было отчетливо видно, как крошечные ушки сердито прижаты к атласной головке, угрожающая, рычащая мордочка, свирепо бьющий по эбеновым бокам длинный хвост. Злобное рычание сорвалось с этих свирепо приподнятых губ.

И все же я не могла остановиться! Сила неудержимо влекла меня к ней, навстречу неминуемой смерти!

Но, несмотря на свою угрозу и ярость, огромный зверь отступил перед моим приближением, бесшумно взбежав по лестнице. На каждом шагу он останавливался, чтобы закружиться в стремительной ярости, угрожая; затем беззвучно прыгал передо мной на бархатных лапках.

Я последовала за ним, безнадежно борясь с невидимыми узами, которые так уверенно тянули меня вверх. Вверх, вверх, пока я, наконец, не оказалась в портале башенного зала.

А потом я увидела, что произошли изменения. Фьяметта, одетая в прямое черное платье, сквозь которое просвечивали розовые и снежные оттенки ее тела, сидела в огромном резном кресле. Перед ней на столе стояла крошечная железная жаровня, с пылавшим в ней горячим красным сердечком огня, от которого поднималась тонкая спираль голубого дыма. На полу, между креслом и столом, широкими белыми линиями был начертан большой треугольник. В одной точке к нему прикасался другой треугольник, побольше. Это была старая фигура, которую использовали все маги на протяжении веков, чтобы защитить себя от тех темных сил, которые они вызывали, хотя в то время я этого не знала. И вокруг этих двух треугольников был еще один знак, очерчивающий огромный пятиугольник.

Комната освещалась только пламенем жаровни и бледным лунным светом, тускло падавшим сквозь цветное окно в крыше. Но этого было достаточно, чтобы показать все - и старуху, скорчившуюся на полу рядом с креслом Фьяметты, и черную пантеру, низко пригнувшуюся прямо перед пятиугольником, с зелеными глазами, светящимися в сумерках!

Фьяметта посмотрела на меня и улыбнулась улыбкой, превратившей ее лицо в маску мрачного, злобного торжества.

- Итак! - произнесла она мягко, с насмешкой. - Леон еще не вернулся, чтобы защитить свою маленькую белую голубку. Нет, здесь никого нет! Никого, кроме Фьяметты! Несмотря на то, что сейчас она нуждается в нем так, как никогда раньше, он не пришел. Маленькую белую голубку он оставляет Фьяметте!

Она запрокинула голову и рассмеялась - ненавистный, визгливый звук, который разрывал мне сердце. От этого звука меня бросило в дрожь. Хотя я еще не понимала этого полностью, но уже знала достаточно, в своей обреченности, чтобы понять - слишком поздно - причину сомнений и душевных мук Леона.

- Дело не в том, что он не любит тебя, голубка, - передразнила она, - хотя скоро - очень скоро - у него снова будет только Фьяметта, которую он сможет полюбить. Дурак! Подумать, что я могла бы отказаться от него! Но сегодня вечером он задерживается. Несмотря на всю его осторожность, на всю его доброту, он не так умен, мой Леонардо. Он не думал - он не знал - что это третья ночь убывающей луны! Иначе он ни на секунду не оставил бы тебя одну. Мне было так легко это сделать! Так просто! Под такой луной и в такую ночь я могу беспрепятственно исполнять свою волю!

Она сделала паузу, чтобы снова рассмеяться, и пронзительный кудахчущий смех старой карги рядом с ней оборвался и умер вместе с ее смехом. Она притянула к себе предмет, лежавший на столе, - шкатулку из черного дерева. Она достала из нее миниатюрное изображение пантеры, и поставила его рядом с жаровней. Огромное животное на внешнем краю пятиугольника поднялось и угрожающе зарычало, его глаза сверкнули зеленым. Пантера быстро прошлась вдоль нарисованной мелом линии, словно вдоль прутьев клетки. Но она не протянул цепкую лапу за эту мертвую черту, несмотря на всю свою сдерживаемую ярость.

- Ни ты, ни Леон не могли знать многого, - продолжала она мягким певучим голосом, - хотя Леон... мне кажется, иногда он подозревает. В Кавалли был тот парень - и его сестра. Леон, он тогда задавался вопросом, что с ними стало! Так внезапно они исчезли! Но нет - он не знает! Сегодня вечером, маленькая белая голубка, ты страдаешь за то время, когда заставила страдать меня. Сегодня вечером ты расплачиваешься по долгому счету - долгому счету агонии, разрывающей боли и потерь. Нет, никто и никогда не отнимет у меня то, что мне дороже жизни, моего Леона. Разве я не говорила тебе, что голубь - добыча пантеры? Разве я тебе не говорила?

И она снова рассмеялась. Наклонилась, зачерпнула из шкатулки пригоршню какого-то порошкообразного вещества и бросила его в огонь жаровни. Он взметнулся вверх, наполняя комнату движущимся зеленым светом, с алыми вспышками. Я почувствовала запах тех же духов, которыми пользовалась Фьяметта, усиленный в тысячу раз, подавляющий своей смертельной, приторной сладостью. Черная пантера, казалось, была доведена этим действием до исступления. Она двигалась и поворачивалась непрерывно, неистово, вдоль очерченной мелом линии, и ее рычание переросло в яростный вопль, Фьяметта, взглянув на ее зловещую, сверкающую гибкость, тихо рассмеялась. Она посмотрела на меня через стол.

- Смотри! - И она взяла что-то со стола. - Смотри, это твои волосы! Старая няня - о, она помогает своей Фьяметте! Небрежно выброшенные пряди волос. Разве ты не знала, дурочка, что каждый волосок даст мне власть над тобой! Силу убить - уничтожить тебя - поглотить тебя полностью, тело и душу! Смотри, смотри! Наблюдай, пока еще можешь.

Она поднесла один волосок к пламени. Мгновенно сорвавшись со своего невидимого поводка, огромная пантера свернула с линии, вдоль которой бежала, и огромным прыжком бросилась ко мне. Я увидел ее раскрытую, истекающую слюной пасть; ее зеленые глаза впились в мои.

Я закричала - слабый, бесполезный звук.

Но в воздухе зверь развернулся и тяжело рухнул на пол в резком падении. Обезумевший, он вскочил, чтобы безумно броситься к краю большого пятиугольника, за пределы которого он не мог выйти. Фьяметта громко вскрикнула от пронзительного смеха.

Наполовину теряя сознание от ужаса, с бешено колотящимся сердцем, я ухватилась за спинку огромного кресла.

Затем Фьяметта прокричала, перекрывая рычащий рев огромного зверя.

- Еще нет, еще нет, - закричала она. - Просто смерть, это слишком легко! Сначала мы подвергнем тебя пыткам - и лишь потом ты умрешь. Да, это лучше всего! Смотри!

Она снова бросила волос в зеленое пламя. Черная пантера снова прыгнула, но только для того, чтобы отступить, потерпев неудачу. Однако на этот раз огромные когти слегка задели меня вскользь. Кровь выступила у меня на плече - теплой струйкой потекла по руке - испачкала рукав темным пятном.

Старая карга присоединила свое надтреснутое веселое кудахтанье к смеху Фьяметты. Снова и снова пантера прыгала, но никогда не оказывалась достаточно близко, чтобы нанести мне страшную рану.

Но, в конце концов, Фьяметте, казалось, надоело это развлечение.

- На этот раз, - закричала она, - на этот раз мы покончим с маленькой белой голубкой. Этот прыжок - он будет последним! Подумай сейчас о Леоне, белая голубка, ибо никогда больше - никогда больше на этой земле - или на какой-либо другой - ты не встретишь...

Она не договорила. Она подняла маленькое колечко волос и бросила его в огонь. Свет высоко подпрыгнул с резким звуком. Пантера по большой дуге прыгнула ко мне, словно спущенная с поводка, и когда она прыгнула - я вспомнил о маленьком крестике. Я выдернула его, подняв вверх.

- Леон, Леон, - причитала я, и мой голос звучал как отчаянная молитва.

Перед маленьким крестом черный зверь вильнул в сторону - упал на пол - и лег там, пресмыкаясь, рыча. Фьяметта вскочила, разъяренная, ничего не понимающая.

И когда она поднялась, я услышал шаги - быстрые шаги - поднимающиеся вверх по винтовой лестнице!

- Леон, Леон! - снова закричала я.

И он ответил мне!

- Я иду... я иду... - А потом он встал рядом со мной в комнате! Его одежда была порвана, а дыхание прерывалось, как у измученного бегуна, но на его сером лице светились глаза, мужественные, бесстрашные. Он заговорил, и, несмотря на прерывистое дыхание, в его голосе слышалось неистовство ярости.

- Фьяметта... ради Бога... ты сошла с ума... сошла с ума... совершить убийство... убить...

Он крепко прижимал меня к себе, обхватив одной рукой со стальными мускулами. Он смотрел на свою сестру, как загнанный лев, его лицо потемнело от ужаса, отвращения - от ненависти. Он дрожал от ярости и возбуждения.

Глаза Фьяметты, полные дикого неверия, были устремлены на него. На ее лице застыла гримаса недоверия и изумления. Затем, когда она поняла, что он действительно был здесь, в комнате, - когда его присутствие стало для нее реальным, и она ощутила его раскаленную добела ненависть и ужас, - все изменилось. Я видела отчаянное выражение лица человека, который поставил все на кон - и проиграл. Ее слова были похожи на вопль.

- Леон, Леон, я люблю тебя! Я бы не вынесла, если бы отказалась от тебя! Мой - мой - ты мой! Леон, я всегда буду рядом с тобой!

По другую сторону пылающей жаровни, в странном свете комнаты в башне, эти двое смотрели друг на друга, забыв обо всем остальном. Две обнаженные души, смотрящие друг на друга с тоской, но разделенные пламенем самого ада. Он говорил медленно, с ужасным презрением.

- Сохранить меня - уничтожив самое дорогое, женщину, которую я люблю! О, да, я знал, - может быть, уже много лет, - что ты все еще практикуешь черное искусство, что ты общаешься с нечистыми существами! Но... ты была моей сестрой! Мне и в голову не приходило, - я не мог знать, - что ты дьявол! Убийца! Но никогда больше - никогда больше - ты...

Он прыгнул вперед, увлекая меня за собой - внутрь этого четко очерченного белым пятиугольника! Фьяметта отступила перед ним, прижавшись спиной к столу, не сводя глаз с его лица.

Быстрее, чем я могла себе представить, он схватил черную резную шкатулку. Он дважды ударил ей о край стола, разбив вдребезги и разбросав содержимое по всей комнате!

В это мгновение в башне словно разразилась буря. Нарастающая ярость звука, вопящий шум - порыв зловещих, размашистых крыльев хлещущих, разгневанных ветров, выпущенных на волю и несущихся из внешних глубин космоса! За пределами пентагона шум бушевал и поднимался, превращаясь в оглушительные, безумные волны звука. Зеленый, пронизанный алым воздух был наполнен смутно различимыми фигурами, кружащимися в яростном движении. Чешуйчатые крылья, темные, огромные, как у летучей мыши. Скребущие когти - дьявольские, вытаращенные глаза - лица, фигуры, слишком отвратительные, чтобы их можно было запечатлеть. Все были захвачены этим безумным, бушующим ураганом звуков и движения, сотрясавшим внутренности башни!

По комнате распространился неописуемо мерзкий запах, как будто из открытой двери давно запертого склепа. Мой разум помутился от шока и ужаса, но я не смогла потерять сознание в этом пронзительном гуле - в этом нечистом столпотворении звуков.

Я услышала крик Фьяметты:

- Леон... Леон, что ты наделал...

Я увидел, как беззубая старуха выпрямилась, яростно жестикулируя, увидел, что она покачивается, падает - падает через линию за пределами защитного знака пятиугольника! Она исчезла - исчезла прежде, чем была на полпути к полу, - поглощенная полностью, втянутая тем круговоротом, который так безумно кружил вокруг нас. Исчезла!

Шум поднялся еще на один тон в кричащей гамме своего гнева. Теперь линия пентагона больше не сдерживала ужасные фигуры. Они прижимались все ближе и ближе; секунда за секундой они становились все смелее. Пентагон все сужался. Из лабиринта тянулись цепкие руки скелетов, скрежещущие клыки, злобные когти, стараясь схватить нас.

В зловонном воздухе пахло разложением. Я лежала, содрогаясь всем телом, на плече Леона. Фьяметта прижалась спиной к столу, глядя страдальческими, расширенными от ужаса глазами в самую гущу безумного хаоса элементалей.

Я увидела, как чья-то рука - длинная, пепельно-белая - схватила ее за плечо. А потом - пантера! Прямо из центра мрака она совершила свой молниеносный прыжок через Леона и меня!

Фьяметта! Демон, наконец-то выпущенный на волю, набросился на свою хозяйку!

Они вместе рухнули на пол, и даже сквозь этот адский грохот я расслышала ее отчаянный крик агонии и отчаяния. Съежившись, испытывая отвращение, я прикрыла глаза.

Но Леон снял маленький крестик с моей шеи и поднял его над головой. Он выкрикивал слова, которые я не могла расслышать в отвратительном шуме, окружавшем нас. Держа над нами крошечный символ любви и самопожертвования, он поднял меня одной рукой и нырнул за пределы пентагона в суматоху.

Пол комнаты в башне был покрыт отвратительной слизью, он поскользнулся и чуть не упал. Адская стая, испугавшись своих жертв, подняла еще более дикий шум. Но Леон, выкрикивая слова ободрения, нес меня. Я почувствовала взмахи могучих крыльев, но нас они не коснулись.

Наполовину задохнувшуюся от зловония, ошеломленную, в полубессознательном состоянии, но невредимую, Леон пронес меня через комнату в башне и дальше вниз по лестнице. Обитая черными панелями, дверь с грохотом захлопнулась за нами. Он стремительно промчался по холлу, спустился по широкой парадной лестнице и выскочил через открытую дверь - в мир, тишину и спящие благоухающие цветы.

В маленькой розовой беседке в конце сада он опустился на каменную скамью и прижал меня к себе, укачивая в своих объятиях. Тишина! Сладкий, чистый воздух! Тихая, пропитанная росой летняя ночь!

Невероятно, что такие вещи могут существовать после безумного ада комнаты в башне. Невероятно, что мы остались живы! Крошечный фонтанчик в центре беседки плескался и опадал в свою мраморную чашу с мягкой, журчащей музыкой. Где-то в траве пронзительно стрекотали цикады. Кружево лунных теней лежало на полу маленького дворика.

Леон испустил долгий, прерывистый вздох. Мы безмолвно отдыхали, пока не прошла первая усталость. Затем Леон пошевелился. Он поднес маленький крестик к губам. Он посмотрел мне в лицо.

- Я не знал... я не знал! Маленькая белая голубка, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? Я едва не потерял тебя! Если всю свою жизнь я буду любить тебя - служить тебе - сможешь ли ты простить меня?

В ту ночь мы покинули "Убывающую луну". И с тех пор я никогда ее не видела. Но позже Леон рассказал мне, что комната в башне представляла собой сцену полного разрушения и что искалеченные, растерзанные тела Фьяметты и старой няньки были найдены поисковиками, наполовину погребенными в пыли и обломках.

Я так и не узнала, какие шаги предпринял Леон, чтобы сохранить это дело в тайне. Но я знаю, что консул его страны после долгого совещания с Леоном направил все свои усилия на то, чтобы помочь ему. И только очень немногие люди в этом мире сегодня знают что-либо о той ночи ужаса и смерти в "Убывающей луне".

Однажды, когда я набралась смелости спросить, Леон рассказал мне о приятеле детства и его сестре - мальчике, которого он так нежно любил и который вместе со своей сестрой исчез так бесследно и так таинственно. После стольких лет сомнений их судьба наконец-то стала известна. Я заплакала от жалости к этой маленькой истории, трагедии этих двоих, единственным проступком которых было то, что они слишком сильно любили Леона и что он отвечал им взаимностью.

ЧТО ПРОИЗОШЛО В БОСТОНСКИХ ШКОЛАХ?

Охваченные ужасом дети разбежались - родители взволнованно толпятся на улицах - полиция реагирует: таковы некоторые из инцидентов, последовавших за странными происшествиями, случившимися недавно в государственных школах Бостона.

Первый намек на странную ситуацию появился, когда несколько детей отказались посещать пять бостонских школ в пятницу, 28 сентября 1928 года.

То, что эти дети рассказали своим родителям, распространилось по окрестностям подобно лесному пожару, и в течение нескольких часов каждая из пяти школ была осаждаема обезумевшей, растущей толпой отцов и матерей. С приближением толпы была объявлена полицейская тревога, а газеты, получив сигнал о беспорядках, поспешили выслать на место происшествия репортеров и операторов.

Трудно представить, что именно они обнаружили в двадцатом веке, в оживленном городе Бостоне.

Дети были в истерике. По их словам, в школах "водились привидения", и они были напуганы до полусмерти.

Призраки появлялись в классных комнатах - призрачная рука схватила учителя за волосы - призрачная рука оторвала пуговицу от одежды другого учителя! Жуткая рука, появившаяся через час, схватила и удерживала запястье инструктора, оставив на нем глубокие отметины. По крайней мере, так говорили дети.

Факты трудно отследить из-за возраста детей и естественного скептического отношения властей. Несомненно то, что ученики, особенно девочки младшего школьного возраста, были в абсолютной, безумной панике от того, что, по их словам, они видели, а преподаватели и директора школ ахнули от радости, когда учебная неделя закончилась в пятницу днем.

Объяснение властей простое: они заявляют, что одна маленькая девочка спровоцировала неприятности, рассказывая "страшные истории", и что ее рассказы до смерти напугали учеников пяти школ. Это может быть правдой.

С другой стороны, странно, что детский ужас пришел не ночью, а средь бела дня. Опять же, истории о привидениях, рассказанные детьми, обычно имеют дело с обычными явлениями из художественной литературы, которые населяют так называемые "дома с привидениями". Феномен темной руки, который время от времени проявлялся в различных зарубежных странах, представляет собой гораздо более продвинутые знания оккультного, чем может охватить разум среднестатистического ребенка.

Расследование выявило следующие факты:

В четверг утром одна девочка, сообразительный, но довольно флегматичный ребенок, заявила, что видела расплывчатые серые очертания призрачной руки, появляющейся из стены и тянущейся к учителю за его столом. В этом месте стена прочная, и не может быть никаких шансов на розыгрыш.

Несколько других детей из того же класса подтвердили ее рассказ. Все они, по-видимому, видели одно и то же.

Другие явления - призрачная рука, которая оторвала пуговицу от одежды учителя, и коготь, который вцепился в волосы учителя и сжал запястье другого учителя с такой силой, что стали видны красные отметины, - были описаны в прямолинейной манере детьми в различных школах. В каждом случае видение было одним и тем же - призрачная рука - и всегда появлялось средь бела дня.

Скептики могут и будут говорить, что у детей богатое воображение, что им "мерещилось всякое" - и, без сомнения, они правы в отношении некоторых более поздних историй, которые могут быть объяснены на основе заразительного страха.

Отдавая должное Бостону, следует также сказать, что школы являются одними из лучших в стране и что ни одно из школьных зданий никогда не имело репутации "населенного привидениями".

С другой стороны, что-то, должно быть, вызвало панику. Истории тех, кто заявляет, что они "видели" это явление, ясны и обстоятельны вплоть до того, что они потеряли дар речи от испуга, когда ничего не подозревающий учитель сел в нескольких дюймах от "призрачных пальцев".

Ни один учитель не признался, что видел "призрака", ни один учитель не чувствовал рук в своих волосах, ни у одного учителя не было следов на запястье - насколько можно установить.

Этот случай должен войти в историю как еще одно из тех загадочных происшествий, которые невозможно ни полностью исследовать, ни объяснить.

ПРИЗВАННЫЙ МЕРТВЫМ

Капитан Нил Гоу

Адриан Хоукс был моим самым близким другом с раннего детства. В подготовительной школе, в которую наши родители отдали нас в нежном возрасте, мы занимали один и тот же кабинет, "ели из одной тарелки", делились друг с другом книгами, одеждой, теннисными ракетками и рыболовными снастями. Мы вместе плавали, вместе катались верхом, вместе прогуливали занятия. На самом деле, мы были так же едины, как Давид и Ионафан. Я любил его как брата, и знаю, что он пошел бы в камеру пыток ради меня.

Мы были особенно не похожи, Адриан и я. Он был блестящим, красивым сорвиголовой, бесстрашным, волевым и обходительным. Я, в отличие от него, всегда был осторожным работягой, мне недоставало блеска, и у меня не было ни железной воли, ни привлекательной внешности Адриана.

Мы оба учились в Сандхерсте, который для Англии то же самое, что Вест-Пойнт для Соединенных Штатов. Адриан с отличием окончил школу и был зачислен в первоклассный кавалерийский корпус. Я добился умеренных успехов в военной истории и тактике и был зачислен в ничем не примечательный линейный полк. Таким образом, наши пути разошлись.

Для нас обоих это было тяжелым ударом, когда мы расстались, каждый со своей отдельной сферой обязанностей.

Затем началась Великая война.

Я умолчу о своей собственной безвестной доле в этой ужасной резне. Очень кратко могу отметить, что мы с Адрианом встречались несколько раз. По воле военных обстоятельств наши полки какое-то время стояли близко один от другого, так что наши встречи были довольно частыми. Он быстро получил повышение и теперь был младшим капитаном; я тогда имел чин лейтенанта.

Но судьба снова разлучила нас, и когда я в следующий раз услышал об Адриане, то узнал, что он был ранен в лицо при Буари-Сент-Аньес. Осколок снаряда рассек ему щеку от лба до подбородка, и это уродство осталось у него до конца его короткой жизни. Несколько месяцев спустя он вернулся на фронт, веселый и бесстрашный, как всегда, но его красивое лицо было изуродовано багровым шрамом - жестоким напоминанием о мрачных днях в окопах при Буари-Сент-Аньес.

А война продолжалась, и продолжалась, и продолжалась.

Затем, однажды, зазвонили колокола, затрепетали развернутые флаги, и мир наполнился песнями благодарения. Был объявлен мир.

Остатки моего полка вернулись домой; я был никому не известным капитаном, преждевременно состарившимся, финансово ущербным и навсегда разочарованным. Мне сказали, что меня ждет медаль. Похоже, какой-то мой поступок был признан достойным внимания моим начальством, представившим меня к воинской награде и высшей чести! - Его Величество король должен был официально вручить мне этот никчемный жетон в Букингемском дворце.

Однако эта новость оставила меня равнодушным. Я беспокоился об Адриане, от которого уже много месяцев не получал никаких известий. В то время я находился в шестинедельном отпуске и отправился на его поиски. В конце концов, я нашел его в больнице на окраине Лондона, раненого во второй раз - пуля снайпера попала в легкое.

Я сидел у его постели и держал за дрожащую руку. Он был в сознании, но очень слаб. Он сказал мне, слегка смущаясь, что тоже был награжден столь желанной наградой - гораздо более редкой, чем моя, - и что он также получил королевское повеление явиться в Букингемский дворец, чтобы получить свою медаль из рук короля.

- Этот дурак доктор говорит, что я не смогу пойти, - прошептал он.

- Чушь собачья! - сказал я искренне, с большей убежденностью, чем чувствовал на самом деле. - Осталось три недели. Ты снова встанешь на ноги задолго до этого.

Но когда я посмотрел на его бледное, покрытое шрамами лицо, мое сердце забилось сильнее. Казалось безнадежным ожидать, что этот разбитый вдребезги человек будет в достаточной форме, чтобы встретиться с королем три недели спустя.

Через несколько минут в палату вошла медсестра в белом халате и объявила, что мой визит должен закончиться.

- Сестра, - сказал я полушутя, хотя, видит Бог, мне было не до шуток, - вы должны любой ценой привести капитана Хоукса в форму, ему приказано встретиться с королем в Бак-хаусе. (Здесь я должен добавить, что Бак-хаус - это на армейском сленге Букингемский дворец).

- Боюсь, его там не будет, - ответила медсестра с профессиональной бодростью, поправляя подушку Адриана.

- Я буду там, сестра, - сказал пациент слабым, но упрямым тоном. - Доктор говорит, что нет. Но он дурак. Я бы и за миллион не пропустил встречу с королем. - Он посмотрел на меня с той дерзкой улыбкой, которую я так хорошо знал. - Я буду там! - торжественно повторил он.

Затем я пожал ему руку и ушел, договорившись позвонить и увидеться с ним на следующий день.

Твердо выраженное намерение Адриана отправиться в Букингемский дворец в назначенный день произвело на меня ободряющее впечатление. Я знал его силу воли, его непоколебимое упорство в достижении цели, стальную решимость, с которой он всегда добивался исполнения своего заветного желания. Если Адриан решил подчиниться королевскому призыву, медсестры, врачи, ранение - даже сам дьявол - тщетно пытались бы остановить его. Адриан всегда получал то, к чему стремился!

Эти размышления подняли мне настроение. Я был убежден, что мой раненый товарищ, воодушевленный своей огромной силой воли, вскоре встанет на путь выздоровления.

Но когда наступил рассвет следующего дня, Адриан Хоукс был мертв. Пуля снайпера сделала свое дело, и галантный джентльмен присоединился к Великой компании, обитающей в стране теней.

Смерть Адриана оставила мучительный пробел в моей жизни. Перспектива столкнуться с монотонным существованием профессионального солдата в мирное время, с его унылой рутиной учений, караулов, маневров и случайных церемониальных парадов, казалась серой и неинтересной. Жизнь без Адриана каким-то образом утратила свою изюминку. Если бы я был женатым человеком, возможно, я бы не так остро переживал его потерю. Но я убежденный холостяк и, за исключением моего покойного товарища, за свою жизнь завел мало близких друзей.

В течение нескольких дней после его похорон, - полк хоронил его с воинскими почестями, - я бесцельно бродил по Лондону, скучающий и апатичный.

А потом наступил день, в который я должен был явиться во Дворец, чтобы получить свою медаль.

Я буду помнить этот день до своего смертного часа. В то время я жил в маленьком холостяцком домике неподалеку от Сент-Мартин-лейн, и о моих простых нуждах заботился Хопкинс, мой верный денщик. На Хопкинса важность этого дня произвела гораздо большее впечатление, чем на меня. Он чистил мой ремень от Сэма Брауна, пока тот не засиял, как красное дерево; он отполировал мои пуговицы и шпоры и посвятил час или около того приданию зеркального блеска моим ботинкам. А затем заботливыми руками он помог мне надеть форму.

Но в то утро я пребывал в странном, неопределенном душевном состоянии. Мои мысли постоянно возвращались к Адриану, и меня преследовала глупая фантазия, что он был со мной в комнате. А потом мой мозг начал выкидывать странные фокусы. Странные мысли всплыли в моем сознании; помню, я подумал про себя, что надеюсь, дождя не будет - поскольку Адриан сказал мне, что его шрам всегда болит в сырую погоду!

Наконец мой туалет был завершен, и, взглянув на себя в зеркало в полный рост, чтобы убедиться, что моя униформа соответствует каждой детали, я поспешил вниз.

Я поймал такси и попросил водителя отвезти меня в Букингемский дворец. Пока мы тряслись по Трафальгарской площади, под аркой Адмиралтейства и дальше по торговому центру, мой разум снова начал свои эксцентричные выходки. Почему-то мне показалось, что я вспомнил случай, когда меня везли по тому же маршруту в "роллс-ройсе" в сопровождении пожилого адмирала, который каким-то таинственным образом приходился мне дядей. Абсурдная фантазия, поскольку я никогда не ездил на автомобиле "роллс-ройс" и у меня нет родственников на флоте! Но - и осознание этого поразило меня - я внезапно вспомнил, что Адриан был владельцем "сорокового" "роллса" и что его дядей был адмирал сэр Реджинальд Кент, Королевский Флот!

Странные фрагменты воспоминаний начали сами собой всплывать у меня в голове. Я лениво подумал о пони для поло, которые у меня были, о любимом дворецком Адамсе, который служил моей семье много лет, о темноглазой девушке, которая вернула мне обручальное кольцо - и тут я вспомнил, что ни одно из этих воспоминаний не принадлежало моему прошлому! Но у Адриана когда-то был пони для игры в поло! Дворецкого семьи Адриана звали Адамс! Что касается девушки, то, возможно, она тоже была частью жизни Адриана, хотя он никогда о ней не упоминал. Абсурд, конечно! Видите ли, каким-то идиотским образом я думал мыслями Адриана, а не своими собственными!

Когда я приехал, во дворе "Бак-хауса" было многолюдно. Офицеры многих национальностей проходили через огромные ворота из кованого железа, охраняемые вооруженными часовыми.

Обходительные, лощеные чиновники выстроили нас в каком-то подобии порядка в большой приемной, и после долгого перерыва я оказался в молчаливой очереди офицеров, зажатый между полковником пехоты Соединенных Штатов и одетым в килт субалтерном Шотландского горского полка.

И тут, как во сне, я понял, что настала моя очередь выступать с презентацией. Приятный баритон произнес мое имя. Я сделал два шага вперед, резко повернулся влево и встал по стойке смирно перед бородатой фигурой военного вида, в которой узнал моего короля.

Странное чувство нереальности охватило меня. Смутно я осознал, что король пожимает мне руку и задает вопрос своим глубоким, сочным голосом.

- Где вы получили свою рану? - сказал он тоном доброжелательного интереса.

И я помню, как дал нелепый ответ:

- В Буари-Сент-Аньес, сэр!

В тот момент, когда эти слова слетели с моих губ, я осознал их крайнюю глупость. Потому что... я никогда не был ранен, а что касается Буари-Сент-Аньес, то я никогда не был ближе чем в десяти милях от этого ужасного места! На секунду я почувствовал панический порыв взять свои слова обратно, объясниться и извиниться. Но было слишком поздно, потому что, произнеся несколько слов сочувствия и дружески кивнув в знак прощания, Его Величество повернулся и направился к следующему награждаемому.

Сказать, что я чувствовал себя полным дураком, значит, мягко выразиться. Я солгал Его Величеству, сказал глупую, бессмысленную неправду. Без сомнения, это было следствием моей странной одержимости, этой ментальной колеи, в которую попал мой разум.

Я пробирался через высокие, исполненные достоинства апартаменты в компании толпы командующих флотом, армейских офицеров, иностранных атташе и тихих чиновников. Почему, спрашивал я себя, я не смог дать Его Величеству правдивый ответ: что никогда не был ранен? Это было не из-за нервозности с моей стороны, могу в этом поклясться. Нет, эти слова сорвались с моих губ непрошенными, неожиданными. Это было так, как если бы другой человек ответил за меня.

Подошел какой-то чиновник и направил меня в соседнюю комнату, где, по его словам, подавались прохладительные напитки. Я поблагодарил его, но отклонил приглашение. Я ничего не хотел, кроме, пожалуй, отдыха.

Внезапно меня осенило, что вопрос короля звучал необычно:

- Где вы получили свою рану?

Очевидно, Его Величество принял меня за кого-то другого. Естественная ошибка, без сомнения. Но я - как дурак - не исправил ошибку, а ложно заявил, будто был ранен на поле боя, которого никогда не видел!

В то же время вопрос был странным. Я не выглядел так, как будто был ранен. Дело было не в том, что у меня, как у многих моих товарищей, имелись следы болезни - бледное лицо и запавшие глаза.

Почти непроизвольно я повернулся к красивому настенному зеркалу в позолоченной раме и застыл, оцепенев от ужаса! Вместо того чтобы отразить мое собственное румяное лицо с усами, зеркало отразило покрытое шрамами, гладко выбритое лицо Адриана Хоукса!

Мгновение я стоял, как полоумная овца, безучастно глядя на отражение своего изменившегося лица. У меня пропали усы - мой румяный цвет лица сменился загорелой, желтоватой кожей - мои глаза изменились с карих на серо-стальные - и от лба до подбородка тянулся хорошо заметный белый шрам! Это было лицо человека, который скончался три недели назад.

Как одержимый, я выскочил из дворца, промчался через внутренний двор мимо испуганного часового и бешено прыгнул в такси.

Пока быстро движущийся автомобиль вез меня домой, у меня было немного свободного времени, чтобы поразмыслить об этой странной метаморфозе, произошедшей со мной. Мое тело - или, по крайней мере, мое лицо - изменилось, преобразилось. Но как? Я осторожно дотронулся до шрама на своей щеке и заметил, что он странно болит!

К оконной раме такси, напротив моего сиденья, была приделана крошечная полоска посеребренного стекла, и пока мы катили по Трафальгарской площади и вверх по Чаринг-Кросс-роуд, я видел свое лицо - лицо Адриана - на его полированной поверхности. Я улыбнулся, подмигнул, скорчил гримасу; лицо в зеркале сделало то же самое. Стало ясно, что это было мое лицо.

Когда мы подъехали к моей парадной двери, я спросил таксиста:

- Вы бы узнали меня снова, водитель?

Он уважительно улыбнулся.

- Думаю, да, сэр, - сказал он. - Видите ли, этот шрам... Простите, что я перехожу на личности, сэр...

- Ни слова больше, - поспешно сказал я, бросая ему полкроны.

Так что это все уладило! Другие люди тоже могли это видеть. Это не было заблуждением с моей стороны!

Но, как ни странно, когда я добрался до своей квартиры - действие, состоявшее из подъема на три лестничных пролета и отпирания двери, - феномен исчез! Когда я посмотрел на свое отражение в зеркале в прихожей, там не было и следа Адриана; вместо этого я увидел отражение своего собственного знакомого и некрасивого лица. Шрам исчез.

Каково объяснение моего странного приключения?

Я обсуждал это с выдающимися исследователями-экстрасенсами и от них узнал одну или две возможные теории, объясняющие эту тайну. Во-первых, указывают они, галлюцинацию можно не принимать во внимание; таксист видел шрам, и это уродство вряд ли могло существовать только в моем воображении.

Возможно, это было то, что спиритуалисты называют феноменом Преображения. Они утверждают, что ушедший дух может (в некоторых редких случаях) наложить подобие своего земного облика на лицо живого человека. Что касается этого, я ничего не могу сказать - я всего лишь излагаю теорию, какова бы она ни была.

Некоторые оккультисты говорят, что "одержимость" - реальная или частичная - иногда может иметь место, когда бездомный дух временно вселяется в тело какого-нибудь живого человека. Что означает (если эта теория применима в данном случае), что, по-видимому, дух Адриана частично завладел моим телом. Но эта гипотеза едва ли соответствует фактам. Дело не столько в том, что его дух вошел в мое тело, - хотя я признаю, мой разум был странным образом одержим им, - сколько в том, что мое лицо изменилось, став похожим на его.

Другой выдвинутой теорией был самогипноз; что моя интенсивная концентрация на Адриане вызвала в моем сознании мощное гипнотическое внушение, достаточно сильное, чтобы мне показалось, будто я вижу в зеркале лицо Адриана вместо своего собственного, и достаточно мощное, чтобы вызвать "симпатическое внушение" в сознании таксиста.

Все эксперты-экстрасенсы, с которыми я консультировался, согласились в одном: что крепкая дружба между Адрианом и мной была в некотором роде определяющим фактором. Без него это явление вряд ли могло бы произойти.

Я не могу дать никакого определенного объяснения. Но, со своей стороны, мне нравится думать, что я был полезен Адриану - что я помог ему вернуться из страны теней, чтобы подчиниться зову короля.

МОЙ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПРИЗРАК

Эдвин А. Гоуэй

Медленно, нарочито медленно гонг больших часов в дальнем углу моего кабинета пробил девять ударов. 23 декабря скоро будет причислено к числу вчерашних дней. Всего лишь немногим более чем через двадцать четыре часа колокола, мириады из них, объединятся, провозглашая Его послание доброй воли по всему христианскому миру как приветствие дню из дней.

Я оторвал взгляд от своего стола, отодвинув в сторону документы, которые еще предстояло прочитать и подписать. Девять часов - достаточно позднее время для любого мужчины, даже с моими многочисленными деловыми интересами, чтобы работать, особенно теперь, когда мне перевалило за шестьдесят. С раннего детства я почти не знал праздного часа бодрствования, и время начинало брать свое. Честно говоря, - хотя я и не признался бы в этом никому, - я знал, что старею.

И все же, несмотря на то, что моя соломенная крыша покрылась инеем и временами я начинал испытывать усталость как умом, так и телом, я не испытывал сожалений о своей длительной деятельности. Ибо упорный труд позволил мне достичь своей цели. Я преодолел путь от бедности до положения, обладающего огромной финансовой властью. Ощущение нищеты давно превратилось в смутное воспоминание.

Из-за дверей моего кабинета доносился гул напряженной деятельности, отголоски рождественской распродажи, которая должна была продолжаться еще час или больше в этом огромном универмаге, единственным владельцем которого был я. Большая часть моего состояния была вложена в другие интересы, - банки, производственные предприятия, шахты, - но магазин был моим хобби. Я начал свое восхождение к власти мальчиком на побегушках у знаменитого торговца, основавшего этот бизнес. И когда после многих лет труда и самоотречения магазин перешел в мое владение, я построил для него современное здание, одно из лучших в стране, как памятник моему успеху, как наследие, которое нужно передать другим...

Затем внезапно, словно на меня опустилась чья-то тяжелая рука, ход моих мыслей прервался. У меня заболело горло, а от слез защипало глаза. Этот магазин, все, чем я владел, должно было перейти к моему сыну Дэнни, когда я уйду из жизни - или раньше, если бы он этого захотел. Но он, вероятно, не захотел бы брать на себя управление бизнесом, пока я жив, - разве лишь для того, чтобы сменить меня. Ибо у него не было ни одного из моих движущих деловых инстинктов; он слишком много думал о других, чтобы уделять пристальное внимание своим личным интересам. Однако Дэнни - мамин сын, возможно, в большей степени, чем мой - покинул нас - навсегда - прежде, чем моя мечта смогла осуществиться.

Дэнни был таким славным парнем, прямым, сильным и крепким. Мы с женой очень гордились им. Но никогда так сильно, как в тот день, когда во главе своей роты, с играющими оркестрами и развевающимися флагами, он маршировал к кораблю, который доставил его "туда". И, как мы и предполагали, он поступал по-мужски, пока... В канун Рождества он в последний раз повел своих людей на Ничейную землю. И умер, когда его несли с поля боя.

Я сжал руки в кулаки и застонал, когда тяжесть воспоминаний вернулась с полной силой. Если кто-то должен был уйти, почему взяли не меня, а Дэнни? Он пришел к нам с женой, когда мы почти потеряли надежду завести ребенка. Он принес смех и солнечный свет в дом, ставший мрачным от одиночества; одиночества, за которое я был ответственен из-за времени, которое посвящал приумножению наших материальных благ. И как жена любила его - со всей страстью женщины, чье сердце изголодалось по материнству!

В годы, предшествовавшие появлению Дэнни, я усердно работал, потому что мне это нравилось, из-за острых ощущений, которые приносили достижения. Теперь я почти так же усердно старался забыть свои сожаления. Милостивый Боже, если бы только можно было перевернуть страницы жизни назад - всего на несколько лет! Но это было невозможно.

Стук вывел меня из задумчивости. Это был Карлтон, мой очень эффективный секретарь.

- Прошу прощения, если я вас беспокою, мистер Уоллес. Но я закончил программу мероприятий в канун Рождества. Я подумал, может быть, вы захотите ее просмотреть.

Я прикрыл глаза ладонью, словно от света, но на самом деле - чтобы скрыть слезы.

- Нет, Карлтон, я уверен, что все в порядке: то есть, если вы не забыли музыку для мальчиков в больницах - песни, которые они пели - во Франции.

- Эта часть программы будет лучше, чем обычно, сэр. На самом деле, это сюрприз и для них, и для вас. Джон Скэнлон обещал спеть "Розы Пикардии". Его сын, как вы помните, был одним из приятелей мастера Дэна...

- Спасибо, Карлтон, - пробормотал я, заикаясь, поскольку изо всех сил пытался преодолеть хватку на горле, которая, казалось, душила меня, - вы справились великолепно. Спокойной ночи. А теперь я пойду домой. Я... очень устал.

Я продолжал прикрывать глаза рукой даже после того, как звук закрывающейся двери указал на то, что он ушел. Дом. Это слово показалось мне насмешкой, когда я повторил его шепотом. Однако я бы пошел туда, потому что жена ожидала этого от меня. Но... я боялся это делать; боялся долгого, пустого бдения этой ночью - и следующей.

Потому что жены там не было.

С тех пор как Дэнни упокоился в родной земле, Сочельник значил для нее больше, чем что-либо еще в целом мире. Именно тогда ей захотелось побыть наедине со своим горем, с воспоминаниями о своем мальчике. Она попросила меня предоставить ей эту привилегию - вероятно, полагая, что это уменьшит мою боль, если я не буду свидетелем ее, - и я согласился.

23-го числа она всегда оставляла меня с одним-двумя слугами, чтобы отправиться в наш летний дом на севере штата. Недалеко от него находилось маленькое кладбище, на котором Дэнни был похоронен для долгого-долгого сна. Ей хотелось, чтобы это место стало его последним пристанищем, потому что именно в этом загородном доме, на склоне холма с видом на широко разлившуюся реку, они провели свои самые счастливые часы, в то время как она наблюдала за мальчиком все лето, пока он вырастал из младенца во взрослого мужчину.

Когда жена вернулась после своего первого рождественского визита на могилу нашего мальчика, я заметил в ней большую перемену. Она казалась счастливее и умиротвореннее, чем когда-либо с тех пор, как Дэнни ушел от нас. Она снова научилась улыбаться. Я был доволен, но не стал ее расспрашивать. Однако, в конце концов, спустя несколько недель, она призналась мне в причине перемены, рассказала мне самую удивительную историю, какую я когда-либо слышал, наблюдая за мной все это время тревожными глазами, чтобы понять, сомневаюсь я в ней или верю.

По ее словам, в канун Рождества она одна пошла на кладбище, возложила венок на могилу Дэнни, затем опустилась на колени и помолилась. Она встала, когда колокола соседней церкви возвестили полночь - и обнаружила, что стоит лицом к лицу с призрачным двойником Дэнни! Она была поражена, но не испугалась. Потому что он улыбнулся; той самой улыбкой, которая приносила ей радость и счастье в те незабываемые дни. Затем он протянул к ней руку. Она почувствовала холодное прикосновение его пальцев, когда он погладил ее по лбу. Она попыталась обнять его, но его тень растаяла и исчезла.

Я не поверил. Ее воображение, материнская любовь, ассоциации с окружающим миром обманули ее, заставив думать, будто она видела призрак нашего мальчика.

Но мне удалось скрыть все внешние признаки моего недоверия. И я солгал, когда она расспрашивала меня, солгал, когда обнял ее и погладил по щекам, мокрым от слез. Она была счастлива. Ибо моя уверенность в вере рассеяла все ее сомнения.

На следующий год она снова оставила меня, чтобы провести свое рождественское бдение. Однако когда она вернулась в тот раз, то не стала скрывать свою уверенность, а с сияющим лицом рассказала свою историю, как только мы остались наедине. Дух Дэнни снова явился ей, всего на несколько сверкающих секунд, когда бой курантов возвещал день рождения Христа.

Она следовала одному и тому же обычаю каждый год. Она всегда ходила на могилу Дэнни помолиться в канун Рождества, а когда возвращалась, то утверждала, что он появился, улыбнулся и с любовью прикоснулся к ней. И по мере того, как годы уходили, она оставалась непоколебимой в своей вере в посещения своего мальчика; бывали моменты, когда я удивлялся и задавал вопросы. Разве не было возможно, что он действительно возвращался раз в год, чтобы заверить ту, кого любил больше всего в жизни, что он все еще рядом и присматривает за ней? Возможно, когда-нибудь, сказал я себе, я попрошу жену позволить мне сопровождать ее, чтобы я мог сам убедиться, действительно ли появляется дух Дэнни. Почему я не поступил так в этом году? Может быть, я сделаю это в следующем, время еще оставалось...

Затем что-то в моем мозгу, казалось, щелкнуло, заставив меня с ошеломляющей внезапностью вернуться к реальности момента. Я с силой опустил стиснутые руки на подлокотники своего кресла. Я действительно терял контроль над собой. Трезвый рассудок подсказывал мне, что никто не может вернуться из загробного мира. С женой, конечно, все было по-другому. Она была всего лишь женщиной - чувствительной, одинокой. Если бы она находила утешение в том, что, как ей казалось, она видела во время своих рождественских бдений, я бы продолжал радоваться.

Но, что касается меня, я должен продолжать жить так, как жил всегда, - трудиться над тем, чтобы созданный мной бизнес-механизм работал без сбоев, и пытаться забыть удар, который превращал каждое последующее усилие в насмешку.

Встав, я постарался вдохнуть новую жизнь в свое уставшее тело, напрягая мышцы, и постарался выбросить из головы все блуждающие мысли. Какими бы ни были мои разочарования, передо мной стояло много задач человеческого масштаба, и я должен выполнять их как мужчина.

Подойдя к окну, я посмотрел вниз на заснеженные крыши, отражавшие свет полной луны, как будто были сделаны из полированного серебра. Затем мой взгляд опустился ниже, к улицам, тянущимся паутиной от площади на углу, с огромной подсвеченной елкой в центре, к сотням мигающих электрических вывесок, придававшим улицам вид гигантского карнавала. Мириады людей, казавшихся на таком расстоянии едва ли больше игрушечных, сновали вокруг, в то время как скопление транспортных средств на дорогах скрывало снег, который еще мог там остаться.

При виде этой праздничной панорамы, этих спешащих людей, поглощенных покупкой подарков для родственников и друзей, у меня кровь застыла в венах. Я должен выйти на улицу, потолкаться с ними локтями, впитать в себя немного истинного праздничного духа, который так ярко демонстрировала сцена внизу. Такая экскурсия привела бы меня в лучшее расположение духа, чтобы пережить часы одиночества, которые наступят после того, как я вернусь домой.

Поспешно надев пальто и шляпу, я вышел из своего кабинета, из относительной тишины нырнув в водоворот шума и бурлящей энергии. Толпы, толпы повсюду; толкотня нетерпеливых покупателей у прилавков, работающих в проходах.

Я улыбнулся. Большой магазин Уоллеса - мой магазин - поддерживал свою репутацию ведущего торгового центра города. Я направился к лифту для сотрудников в задней части здания. То тут, то там я мельком видел измученного клерка с осунувшимся лицом и усталыми глазами. Напряжение, в котором они работали, несомненно, было изматывающим. Но с этим ничего нельзя было поделать, - только не на Рождество. Кроме того, я щедро платил своим сотрудникам за эти дополнительные часы. Я не был несправедлив к ним. Я даже дал своему шоферу отгул на ночь, чтобы он мог пройтись по магазинам со своей женой, а это означало, что мне придется ехать домой на такси.

Я расправил плечи, более чем немного гордый этими мыслями. Стивен Уоллес ценил и всегда будет ценить верную службу. Те, кто выполнял мои распоряжения без жалоб, всегда получали соответствующее вознаграждение. Что же касается уклонистов, тех, кто перешел мне дорогу или пытался помешать прибыльным операциям в моих интересах... - я отмахнулся от этой мысли, пожав плечами, и вошел в лифт, доставивший меня к двери, выходящей на боковую улицу.

Выйдя на улицу, я остановился, чтобы с растущим удовлетворением оглядеть открывшуюся передо мной сцену. На проезжей части стоял огромный парк грузовых автомобилей, на борту каждого из которых было написано "Уоллес"; в эти машины энергичные мужчины и мальчики складывали товары, которые должны были быть доставлены на следующий день. Праздничные подарки из моего магазина доставлялись повсюду.

Лишь случайный служащий со стажем узнавал меня и отдавал честь, когда я пробирался к площади.

Затем я был втянут в одну из шеренг оживленных, кружащихся человеческих существ, большинство из которых были нагружены узлами, и вскоре почти полностью забылся, охваченный очарованием моего окружения. Время от времени я протискивался к витрине магазина, пестрящей зеленью и мигающими огнями, чтобы обратить внимание на какую-нибудь необычайно красивую витрину. Но, по большей части, я был доволен тем, что двигался вместе с людским потоком. Мне казалось, что хорошо просто быть живым, быть частью этих движущихся толп, пульсирующих праздничным настроением.

Наконец, - я, должно быть, тащился целый час, прежде чем осознал это, - я почувствовал, что мне очень холодно. Резкий ветер, казалось, проник в самый мой мозг. Я плотно сжал губы, распознав в этом еще одно свидетельство моего преклонного возраста. Затем я подозвал такси и направился домой.

Задолго до того, как за мной закрылись парадные двери моего огромного каменного дома и я сказал Джеймсону, что он может уйти, поскольку я намеревался некоторое время посидеть, чувство горького одиночества снова охватило меня. Казалось, никогда еще я так остро не ощущал отсутствие жены.

Я пошел в библиотеку, убежище, в котором мы долгое время проводили большую часть наших вечеров, включил свет, затем опустился в кресло перед камином. Тепло от горящих поленьев было успокаивающим - я смутно ощущал это. Но на самом деле я думал не о себе, а о Дэнни, чей портрет висел передо мной над каминной полкой.

Это был великолепный портрет, написанный сразу после того, как ему исполнился двадцать один год. Он был одет в форму, как и тогда, когда мы с женой видели его в последний раз. Он действительно был красивым парнем. Его приятная внешность была унаследована от матери вместе с легким, добродушным нравом. Жаль, что художник не смог запечатлеть его обычной жизнерадостной улыбки. Но тогда, возможно, выражение лица Дэнни было серьезным во время сеансов. Потому что война - гибель тысяч людей - беспокоила его. Он всегда страдал, когда страдали другие. Но он пошел вместе с другими, кто защищал флаг, потому что это был его долг.

Я подошел к выключателю и выключил свет. Поленья давали достаточно света, чтобы я мог разглядеть портрет моего мальчика. И я хотел остаться с ним наедине в ту ночь, забыв обо всем остальном. Какая огромная разница была бы, если бы он только был со мной - в жизни! Потом я подумал о жене, и мой взгляд оторвался от огня. Я задавался вопросом, принесет ли этот сочельник ей такое же утешение, как те, что были раньше; поверит ли она снова, что видела дух своего мальчика.

- Тебе не нужно сомневаться, отец; я увижу маму.

Слова прозвучали тихо, из окружающей темноты. И они были произнесены голосом Дэнни! Целую минуту я сидел ошеломленный, моя кровь, казалось, застыла во мне. Затем, сделав над собой усилие, я взял себя в руки. Мне снился мой мальчик; мне казалось, что я слышал его голос.

- Нет, отец, тебе это не приснилось. Я здесь.

Смертельный страх сорвал крик с моих губ, и я попытался подняться на ноги. Но откинулся назад, обмякший и беспомощный. Потому что совсем рядом со мной, все еще одетый в свою униформу, сидел Дэнни! И все же это был другой Дэнни, не тот, которого я всегда знал, - своего рода его тень - неопределенная и...

- Не бойся, отец.

С тех пор я тысячу раз пытался точно вспомнить свои чувства. Но я никогда не мог этого сделать. Однако, думаю, в тот момент я стал спокойнее; осознал, что, несмотря на мои прежние сомнения, я действительно находился в присутствии духа моего сына. И, слава Богу, мне удалось с ним поговорить.

Не знаю, какими были мои первые дикие слова, и не могу вспомнить его ответов. Но через некоторое время - и мои воспоминания на этот счет очень яркие - я расспросил его о том, как он появлялся перед матерью, и спросил, почему он с ней не разговаривал,

- Было лучше, чтобы я этого не делал, - ответил он. - Она бы задала вопросы, на которые я не смог бы ответить. Но я знаю, что сделал ее счастливее, и это самое главное.

- Тем не менее, ты разговариваешь со мной.

- Да, отец, поскольку это необходимо; я пришел попросить тебя об одолжении - помочь тебе исправить ошибку, которая, если ей будет позволено продолжаться, причинит ужасные страдания и, в конце концов, принесет тебе горькие сожаления.

- Я сделаю для тебя все, что угодно, мой мальчик, все, что угодно...

- Тогда немедленно отправляйся в Клирвью; посмотри сам, что там происходит. Нет, не перебивай, потому что мое время почти истекло. Когда ты узнаешь правду, я верю, ты поступишь правильно. Ибо твое сердце не черствое, хотя бизнес сделал тебя невосприимчивым к трудностям других. Ради меня, отправляйся сегодня вечером.

Его последнее слово было всего лишь шепотом, и как только оно было произнесено, его тень растворилась в небытии. Некоторое время я сидел, уставившись на место, где он сидел, оцепеневший, не в силах пошевелиться, слишком ошеломленный, чтобы ясно мыслить. Однако когда я снова обрел способность рассуждать, рассудок подсказал мне, что я был обманут сном; что мое воображение обмануло меня. Но, так или иначе, я не мог согласиться с этим выводом. И, наконец, нечто, чему я не мог дать определения, убедило меня в том, что я видел призрак моего сына и разговаривал с ним. В подтверждение этого я знал, что никто, кроме моего мальчика, не предложил бы мне поехать в Клирвью. Конечно, никакие подсказки моего мозга не привели бы к такой мысли.

Ибо сразу за пределами этого города, в угольных районах соседнего штата, располагались шахты компании, главой которой я был, фактической власти, управляющей судьбами. Я приобрел свою долю в этих шахтах в качестве подарка для Дэнни. И пока он был жив, он проявлял большой интерес к ним и благополучию рабочих. Некоторое время назад шахты не смогли принести компании ничего, кроме мизерной прибыли. Череда мягких зим привела к снижению спроса на топливо. И когда мы столкнулись с ситуацией, которая потребовала бы уменьшения дивидендов более чем вдвое, - если бы мы не смогли существенно снизить эксплуатационные расходы, - я попытался снизить заработную плату сотрудникам, которых насчитывалось несколько тысяч.

Мое требование было отклонено, в основном благодаря усилиям одного человека, Боба Гругера, чьи лидерские способности сделали его голосом шахтеров. Снова и снова я пытался принудить его принять мои условия, но он всегда сопротивлялся. Поэтому я закрыл шахты, решив пустить все на самотек, пока люди не придут ко мне и не примут мои условия.

Но приход духа Дэнни все изменил. Даже после смерти он сохранил свой интерес к шахтерам и их семьям. Единственное, о чем я сожалел, так это о том, что он не был более конкретен; не сказал мне точно, чего он хотел. Но я был готов без промедления отправиться в Клирвью и, ознакомившись с условиями, попытаться сделать то, что сделал бы Дэнни, если бы он был там вместо меня.

Приготовления к моему путешествию были завершены в течение получаса. Сначала я позаимствовал у Джеймсона старую, но теплую одежду и надел ее. Она послужила бы частичной маскировкой, когда я окажусь в квартале, где изолированно жили шахтеры. Затем я велел ему сообщить жене, когда она вернется, что меня вызвали из города по делам, и я вернусь только поздно вечером на Рождество, а на следующее утро сообщить аналогичную информацию по телефону в магазин.

На железнодорожном вокзале мне повезло, и я получил купе до места назначения. Именно тогда, когда я покупал билеты, у меня возникло ощущение, будто дух Дэнни снова был рядом со мной. Я с надеждой огляделся по сторонам, но не увидел ничего, что подтверждало бы мою веру. Однако я продолжал ощущать его близость до тех пор, пока не удалился на свою койку. И утешение, которое это принесло мне, удерживало меня от беспокойства и сомнений до тех пор, пока я не забылся сном.

На следующее утро, когда поезд находился еще в часе пути от Клирвью, меня разбудил стук кондуктора в дверь моей каюты. С трудом приняв сидячее положение после самого крепкого сна, какой когда-либо знал, я растерянно огляделся по сторонам, на мгновение не в силах осознать покачивание узкого, незнакомого помещения и грохот вагонных колес.

Затем воспоминание о том, что произошло прошлой ночью, вернулось с внезапностью, заставившей меня вздрогнуть. И, хотя солнце нового дня посылало свои яркие лучи в купе, а мой мозг был ясен и способен спокойно рассуждать, никакие сомнения не приходили мне в голову. Я вспоминал свой опыт, переосмысливая каждую его фазу, и был более чем когда-либо убежден, что меня не обманул сон или мое воображение. Нет, вне всякого сомнения, дух Дэнни явился ко мне, поговорил и урезонил меня, и теперь я спешил выполнить миссию, которую он предложил: посетить место длительного локаута и ознакомиться с условиями на месте.

Поднявшись, я нетерпеливо огляделся по сторонам. Возможно, он оставался со мной всю ночь - возможно, он все еще был рядом со мной! Но я не видел ничего, что могло бы вселить эту надежду. Потом я несколько раз прошептал его имя. Ответа не последовало. На несколько мгновений я был разочарован. Но мой разум подсказывал мне, что я ожидал слишком многого - что мой мальчик не мог появиться передо мной средь бела дня. Однако, возможно, когда ночь снова окутает землю тьмой, он придет, чтобы заверить меня, что замечает мои действия и поможет мне поступить правильно. Я надеялся на это всеми фибрами своего существа. Но даже если бы он не пришел, если бы я никогда больше не увидел дух моего мальчика, я был полон решимости продолжать, приложить серьезные усилия, чтобы сделать то, что доставило бы ему удовольствие, будь он жив.

Когда я сошел с поезда в Клирвью, мне показалось, будто я полностью восстановил свои силы, был морально и физически готов к дню тяжелой работы, доставлявшей мне удовольствие в молодые годы. Неся свой саквояж, я твердым шагом направился к самому большому отелю города. От прикосновения воздуха у меня забурлила кровь, и усилился интерес к приключениям. Я зарегистрировался под вымышленным именем, опасаясь, что, если раскрою свою настоящую личность, слух о моем присутствии наверняка распространится по радио и моя цель будет провалена. Клерк, заметив мой довольно потрепанный вид, посмотрел с некоторым сомнением, когда я попросил лучший номер. Но его нерешительность сменилась приветливостью, когда я достал из бумажника несколько купюр и предложил заплатить вперед - предложение, от которого он отказался.

Я лениво позавтракал, затем пошел в свой номер покурить и почитать местную газету, чтобы город полностью проснулся, прежде чем я приступлю к своей задаче. Когда я, наконец, покинул отель, солнце стояло высоко в небе, а улицы были полны людей, большинство из которых, очевидно, намеревались сделать последние покупки к завтрашнему празднику.

Район, в котором располагались дома шахтеров, находился на другом конце города, за заводами. Это был обширный район - одни только шахтерские лачуги занимали несколько акров. Даже под солнечным летним небом он никогда не выглядел иначе, чем убогим и непривлекательным. Именно тогда я понял, что это, должно быть, самое худшее, когда все покрыто снегом и нет ни единого клочка зелени, который мог бы скрасить унылые просторы ветхих, некрашеных зданий.

Первый круг моего путешествия пролегал по торговому району города. Это было напоминанием, хотя и в гораздо меньшем масштабе, об улицах, окружающих мой собственный магазин. Со всех сторон были видны свидетельства рождественских приготовлений. Венки из остролиста и гирлянды из ели и сосны украшали фасады магазинов, в то время как толпы людей толкались вдоль дорожек или останавливались, чтобы поглазеть на витрины, где были выставлены всевозможные праздничные товары. Время от времени появлялся Санта-Клаус с усами и в алом плаще, который звенел своим крошечным колокольчиком, охраняя знакомый всем чайник Армии спасения.

Большинство из тех, с кем я сталкивался плечом к плечу, казались веселыми, счастливыми и энергичными, и были тепло одеты. Но время от времени я видел некоторых, чья скудная одежда и застывшие лица выдавали тот факт, что они были на грани бедности. Мне стало интересно, были ли они шахтерами или членами их семей.

Столкнувшись с первым из них, я почувствовал лишь мимолетную жалость, забыв о своей миссии в Клирвью. Если они были шахтерами и решили голодать из-за того, что не приняли предложение моей компании, им оставалось винить только самих себя.

Но вскоре вид этих мужчин и женщин с тяжелыми глазами, осунувшимися лицами, так несоответствующе одетых, начал действовать мне на нервы. Ведь даже мое пальто не могло уберечь от укусов мороза. Затем я старался отводить взгляд всякий раз, когда видел приближающуюся полуодетую женщину. Однако почему-то я просто не мог этого сделать. Снова и снова приходила мысль, что это были те люди, к которым Дэнни отправил меня, чтобы я мог понять, как шахтеры относятся к локауту.

Комок, подступивший к моему горлу при мысли о моем мальчике, раздулся и, казалось, душил меня. Бедный Дэнни! Он никогда бы не отвел взгляд и не повернулся спиной к страданию! Нет, его мысли всегда были о других, о тех, кому повезло меньше, чем ему самому. И снова я задался вопросом, почему взяли его, а не меня. Или - почему его не оставили мне? Мы бы поговорили о проблемах на шахте. Возможно, локаута и не было бы.

Из задумчивости меня вывело то, что, завернув за угол, я со всего маху врезался в мужчину - высокого худощавого парня в рваном пальто, чья потрепанная непогодой шляпа была надвинута глубоко на глаза. Он отступил в сторону, пристально глядя на меня; я узнал в нем Боба Гругера, лидера шахтеров, человека, который дважды бросал мне вызов в лицо, когда я пытался убедить комитет из числа работников шахты принять условия компании.

Жестом извинившись, я поспешил дальше, но не раньше, чем заметил на его лице выражение полуузнавания. Без сомнения, он вспомнил, что видел меня раньше, но из-за моей поношенной одежды он меня не узнал.

Я был рад. Ибо он, вероятно, ненавидел Стивена Уоллеса больше, чем кого-либо из ныне живущих. Я не хотел ссориться с ним ни тогда, ни там.

Перемена, произошедшая в этом человеке, была поразительной. Прошло шесть месяцев с тех пор, как я видел его в последний раз. Тогда он был в расцвете сил, смелый, крепкий боец, прирожденный лидер, чье желание было законом для его коллег по работе. Теперь его плечи сутулились, щеки ввалились и пожелтели, глаза запали - неуклюжий, избитый жизнью человек.

Но, так или иначе, осознание этой истины не принесло мне чувства восторга, даже несмотря на то, что он боролся со мной так, как ни один другой мужчина не осмеливался на это в течение многих лет. Я знал почему. Это было из-за визита Дэнни. С той же уверенностью, с какой я знал, что приближаюсь к шахтерскому району, я понял, что дух моего сына победил во мне худшее, что я никогда больше не смогу расправляться с людьми, противостоявшими мне, не задумываясь о последствиях для них.

В тот момент так же точно, как и накануне вечером, когда покупал свои железнодорожные билеты, я знал, что дух моего мальчика рядом со мной! Я чувствовал его присутствие, хотя ничего не мог видеть.

- Дэнни, малыш, помоги мне поступить правильно! - пробормотал я, вытирая слезы, на мгновение ослепившие меня. Затем, подавляя эмоции, которые грозили выйти из-под контроля, я двинулся дальше.

Наконец я добрался до первого из домов шахтеров и окинул взглядом узкие, убогие улочки. Сцена оказалась более безлюдной, чем я предполагал. Повсюду лежали высокие сугробы снега, и дома почти не подавали признаков жизни, если не считать струек дыма, поднимавшихся из их труб.

Засунув руки поглубже в карманы, я поплелся дальше. Тут и там несколько оборванных, голодных на вид детей пытались поиграть в снежки, часто прерываясь, чтобы помахать голыми руками и потопать ногами. Мужчины и женщины, все крайне бедные и одетые не лучше детей, сутулясь, переходили дороги. Здесь не было ни веселья, ни праздничных поздравлений, ни даже улыбок.

Я изучал дома, проходя мимо них. Нигде ни венка, ни какой-либо зелени, символизирующей приближение Рождества.

Поселение напоминало некоторые деревни, которые я видел во Франции, когда ездил туда, чтобы вернуть тело моего мальчика; просто еще одно такое место живых мертвецов, полное безнадежности грядущих дней. Из-за снега, льда и мусора на улицах прошло немало времени, прежде чем я прошел по всем улицам этого района. Но нигде я не находил никакого ободрения, способного развеять общую мрачность.

Затем, во второй раз, я столкнулся с Бобом Гругером. Он только что расстался с несколькими такими же оборванцами, как и он сам, и направлялся к дому, без сомнения, своему дому. Ничего не сказав мне, он остановился и наблюдал, пока я не прошел мимо. Очевидно, он все еще не был уверен в моей личности. Но эта вторая встреча с кем-то, чьи черты он смутно узнал, но не смог опознать, пробудила в нем любопытство, которое могло оказаться опасным для моей цели.

Хотя разум подсказывал мне немедленно вернуться в отель, прежде чем я столкнусь с каким-нибудь другим шахтером, который мог бы вспомнить меня и устроить сцену, прежде чем я буду готов к определенному шагу, я двинулся дальше. Я хотел посетить магазины, узнать, выставлены ли какие-нибудь праздничные товары, есть ли у кого-нибудь из шахтеров деньги, на которые можно устроить представление о праздновании Рождества, хотя бы ради детей.

Но когда я добрался до магазинов, они выглядели почти так же заброшенно, как дома шахтеров. Два из самых больших были закрыты, а их двери заколочены досками и заперты на висячий замок. Что касается остальных, ничто в тускло освещенных окнах не указывало на то, что до самого важного из всех христианских праздников осталось всего несколько часов.

Остановив мужчину, который выходил из одного такого магазина, я представился незнакомцем и спросил, почему магазины либо закрыты, либо практически безлюдны, без каких-либо признаков праздничной торговли.

Мгновение он подозрительно смотрел на меня, затем с горечью сказал, что шахтеры и их семьи достигли той точки, когда вся торговля сведется к очередям за хлебом. Ни у кого не было средств, многие находились на грани голодной смерти. Лишь некоторые смогли найти случайную работу, достаточную для удовлетворения самых скудных потребностей. Более крупные магазины предоставляли безработным людям кредит до тех пор, пока их не прижали к стенке. Те, кто все еще работал, получали едва достаточно, чтобы платить за аренду. Скоро они тоже должны закрыться.

На обратном пути в отель я был подавлен сильнее, чем когда-либо на своей памяти. Из-за изменения моего ментального настроя, вызванного визитом Дэнни, я увидел эту борьбу между жителями холмов и горнодобывающей компанией в новом свете. И эти факты причиняли мне боль. Политика, которой я следовал в течение многих лет, - политика, принесшая мне богатство и независимость, - заключалась в том, чтобы каждый этап моей деятельности приносил солидную прибыль. Теперь эта политика умерла. В будущем для меня было бы невозможно сделать что-либо, что принесло бы страдания другим.

Вернувшись в свою комнату и заперев дверь, я отбросил в сторону пальто и шляпу и бросился в кресло. Я был очень уставшим, как умом, так и телом. И все же мне просто необходимо было придумать какой-нибудь план, чтобы немедленно оказать помощь жителям этой унылой деревушки на холмах. Я уже был полон решимости прекратить локаут и отправить шахтеров обратно на работу. Нужно было перевезти много угля и произвести ремонт, чтобы все были заняты. Но мне потребовалась бы, по крайней мере, неделя, чтобы убедить других принять мой новый образ мышления. Чего я хотел прямо тогда, так это разработать какой-нибудь план, который на следующий день принес бы дух Рождества шахтерам и их семьям.

Ходить среди них, раздавая деньги, не соответствовало бы ситуации. Шахтеры могли расценить такой ход событий только с одной стороны - что их богатый бывший работодатель раздавал милостыню тем, кого он довел до нищеты. Нет, должен быть лучший выход. Если бы только я мог поговорить с женой, она смогла бы предложить правильные действия. Но она была далеко. Затем пришла новая мысль - надежда. Возможно, когда стемнеет, Дэнни вернется снова и даст мне совет. Я откинулся назад и закрыл усталые глаза, задаваясь вопросом, что мне делать, если он не придет.

Вздрогнув, я проснулся и обнаружил, что сижу в кромешной тьме. Включив свет, я посмотрел на свои часы. Семь. Я проспал несколько часов - спал, пока утекало драгоценное время. И все же, каким бы ограниченным ни было оставшееся, я должен был что-то сделать. Дрожащими пальцами я схватил свое пальто и шляпу, поспешил к двери и выключил свет. Но как только мои пальцы коснулись дверной ручки, голос из темноты удержал меня.

- Отец, иди к Гругеру.

Голос моего мальчика! Я бы узнал его из миллиона. Обернувшись, я нетерпеливо огляделся по сторонам, но ничего не увидел.

- Дэнни, малыш Дэнни, - воскликнул я, - дай мне увидеть, как ты разговариваешь со мной, скажи мне, что я должен делать.

Но до моего напряженного слуха донеслось только эхо моего собственного голоса. Снова и снова я умолял моего мальчика позволить мне увидеть его, поговорить со мной. Но ответа на мою мольбу не последовало.

То, что случилось за этим, осталось со мной только как своего рода кошмар наяву. Не думая о том, что ничего не ел с утра, я выбежал из отеля и протолкался сквозь толпы на улицах, которые, как казалось моему измученному разуму, стремились задержать меня. Только когда добрался до окраины шахтерского поселка, я смог мыслить ясно. Тогда я понял, что падает легкий сухой снег, а сильный ветер швыряет кусочки льда, жалящие, словно иглы, мне в лицо.

Но я почти не обращал внимания на этот дискомфорт. Мысль, которая продолжала биться в моем мозгу, заключалась в том, что я должен быстро добраться до хижины Гругера. Это было не так уж далеко. И здесь не было толпы, которая могла бы помешать моему продвижению. Вскоре я оказался перед домом, который искал. Ворота были открыты. Из матовых стекол окон на нижнем этаже пробивался свет. Сойдя с тропинки и ступая по более глубокому снегу, чтобы заглушить звуки своего приближения, я подобрался поближе к окну, наклонился и попытался заглянуть внутрь.

То, что я увидел, были Боб Гругер и женщина, склонившиеся над крошечной рождественской елкой. Они что-то привязывали к ней - как мне показалось, кусочки яркой шерсти. Я сглотнул, оценив эту слабую попытку добавить немного цвета к тощему зеленому огрызку. На полу лежала тряпичная кукла, - возможно, она стоила десять центов, - маленькая тележка-самоделка, несколько яблок и апельсинов. Эти два бедных создания, такие же люди, как и я, откладывали в сторону свои собственные страдания в попытке подарить своим малышам подобие рождественского настроения!

И тут же мне в голову пришла грандиозная идея - что я мог бы сделать, чтобы завтрашний день стал настоящим праздником для жителей шахтерского поселка! Отступив назад, я подождал несколько минут, пока мой пульс не стал биться нормально, затем подошел к двери и постучал. Мне открыла женщина.

- Я хочу видеть Боба Гругера, - сказал я.

- Входите, пожалуйста. Сегодня вечером на улице очень холодно, но у нас есть камин.

Войдя в гостиную, я столкнулся лицом к лицу с Гругером. Свет от лампы падал прямо на мои черты. Мгновение он озадаченно смотрел на меня. Затем его глаза расширились, а на тусклых щеках появился румянец.

- Я думал, что узнал вас, когда увидел сегодня, - медленно произнес он, - а теперь я уверен! Клянусь Богом, вы Стивен Уоллес!

Женщина, которая подошла к своему мужу, ахнула, затем закрыла глаза и громко зарыдала.

- Не знаю, в какую игру вы играете, Уоллес, шпионя здесь в этой старой одежде. Но если вы хотели узнать, насколько мы все близки к голодной смерти, если вы думаете, что мы наконец-то в вашей власти и вы можете заставить нас...

- Вы ошибаетесь, Гругер.

- Тогда зачем, черт возьми, вы здесь? - Он стряхнул удерживающую его руку жены и подошел ближе, его пальцы подергивались, глаза буквально пылали ненавистью.

- Садитесь, Гругер, и позвольте мне это объяснить. Я хочу поговорить с вами, как мужчина с мужчиной...

- Что вам здесь нужно? - воскликнул он, яростно потрясая сжатыми кулаками.

- Пожалуйста, послушайте, Гругер, как человек, которым вы на самом деле являетесь. Люди следовали за вами до тех пор, пока не добрались... ну, почти до последней канавы. Если вы позволите мне объяснить, я покажу вам, как вы можете вернуть их обратно, к изобилию и комфорту.

- Я уже говорил вам раньше; мы скорее умрем с голоду, как крысы, чем примем ваше предложение, которое в лучшем случае не сделает наше положение намного лучше, чем то, в котором мы находимся сейчас.

- Я пришел не для того, чтобы предлагать вам принять эту долю.

- Принять эту долю? - выдохнул он, падая на стул и делая слабый жест в сторону жены.

Женщина робко приблизилась ко мне со словами:

- Пожалуйста, мистер Уоллес, расскажите нам, зачем вы пришли. Боб выслушает, не так ли, Боб?

Я подождал, пока дрожащая женщина усядется, затем придвинулся поближе к Гругеру и кивнул в сторону старых часов, громко тикавших на стене.

- Уже больше девяти. У нас есть меньше трех часов, чтобы выполнить работу целого дня.

- Целого дня...

- Не перебивайте, Боб, у нас нет времени. И пока вы слушаете меня, подумайте об этой женщине, которая была рядом с вами, и о малышах, для которых вы готовили елку. Вы ведь хотите поздравить их с Рождеством, не так ли?

- Ради Бога, мистер Уоллес, скажите мне, к чему вы клоните.

- Я не могу вдаваться в подробности, время слишком дорого. Но что-то - неважно, что именно - заставило меня изменить свое мнение о шахтах. Мужчины вернутся к работе в прежнем объеме, как только я смогу это организовать - возможно, к Новому году. Зимы здесь всегда короткие. Мы начнем с проведения необходимого ремонта и отправки того угля, который есть, на рынок.

Гругер, с лицом таким же белым, как снег за окном, пошатываясь, поднялся на ноги.

- Вы это серьезно, мистер Уоллес? Вы не обманываете...

- Я серьезно отношусь к каждому сказанному слову.

Он протянул руку, чтобы пожать мою, но его жена бросилась в его объятия и заплакала у него на плече.

- Ну же, ну же, миссис Гругер, - мягко сказал я. - Сейчас время смеяться, а не плакать. Вы разбудите детей.

Она медленно повернулась, ее лицо подергивалось от множества обуревавших ее эмоций.

- Они не спустятся вниз, что бы ни случилось. Мы сказали им, что сегодня вечером придет Санта-Клаус. Они бы испугались, что спугнут его.

- Ну, в любом случае, он придет завтра. Ничто не удержит его на расстоянии. А теперь слушайте каждое слово - вы, в частности, Боб. Мы с вами едем в город, и я собираюсь купить подарки, теплую одежду и еду для каждого мужчины, женщины и ребенка в поселении.

- Вы имеете в виду - сейчас?

- Да, тогда они будут доставлены на Рождество. Возьмите свое пальто и шляпу. Поторопитесь. Мы не можем терять ни минуты. Мы остановимся у соседнего дома и пришлем сюда человека поговорить с вашей женой. Она все объяснит. Затем пусть этот человек распространит весть о том, что Санта-Клаус завтра приедет на шахты.

Когда Гругер, с лицом, озаренным новым счастьем, натягивал свое изодранное пальто, женщина схватила меня за руку. Но она не могла говорить. Однако слезы, катившиеся по ее щекам, свидетельствовали о ее благодарности.

- Я знаю и понимаю, - сказал я. Затем я вложил ей в руку банкноту. - Может быть, есть что-то, что вы хотели бы купить до прихода Санта-Клауса. Спокойной ночи и счастливого Рождества.

Боб ненадолго остановился у дома своего соседа, затем догнал меня, и мы вместе направились сквозь усиливающуюся бурю, склонив головы от колючего мокрого снега. Никто из нас не проронил ни слова, пока мы не добрались до границы торгового района. Затем он схватил меня за руку, заставив остановиться.

- Я не знаю, и меня это не волнует, что побудило вас сделать то, что вы делаете, мистер Уоллес, но я хочу, чтобы вы знали, что я ценю это. Это одна из лучших вещей, которые когда-либо делал человек. Если у вас есть дети, я надеюсь, что завтра они будут так же счастливы, как и мои.

Я не расслышал, что еще он сказал. Потому что отвернулся, чтобы скрыть свои слезы, а затем поспешил дальше, а он следовал за мной по пятам. Зайдя в крупнейший универмаг, я отправил свою визитку генеральному менеджеру, которого хорошо знал. Он распорядился, чтобы меня провели в его кабинет, где тепло поприветствовал, хотя выражение его лица было вопросительным, поскольку он не мог понять ни моей поношенной одежды, ни того факта, что меня сопровождал Гругер.

Сказав ему, что локаут будет отменен в течение недели и что мужчины вернутся к работе в прежнем объеме, я объяснил цель своего визита. Гругер должен был дать ему список семей, о которых нужно позаботиться, и на следующее утро все должны были получить рождественские обеды, игрушки для детей и теплую одежду для всех, начиная с младенцев. Поскольку Боб, вероятно, не смог бы перечислить всех детей, необходимо было взять с собой дополнительные вещи, чтобы ни один из них не остался без внимания. Он слушал с изумлением, затем запротестовал, заявив, что, по его опасениям, его запасов недостаточно для выполнения заказа.

- Тогда купите то, чего не хватает, в других магазинах, - поспешно сказал я. - Я должен предоставить все вам и Гругеру. Пришлите мне счет. А сейчас мне пора идти, потому что я хочу вернуться домой вовремя, чтобы провести часть Рождества со своей семьей.

Задержавшись лишь для торопливого пожатия рук и улыбнувшись попыткам Гругера еще раз поблагодарить меня, я направился в отель, более счастливый, чем когда-либо на своей памяти, гадая, появится ли Дэнни снова, чтобы заверить меня, что я выполнил его пожелания. Но время пролетело быстрее, чем я предполагал. Почти одновременно с этой мыслью раздался звон церковных колоколов; перезвоны возвещали, что наступила полночь, что наступило Рождество!

И я знал, что тогда Дэнни мне не явится. Он был со своей матерью.

Был уже поздний вечер следующего дня, когда я добрался до своего дома - и до жены. Она ждала меня в библиотеке.

- Прошлой ночью я снова видела нашего мальчика, - сказала она после того, как я поцеловал ее.

- Он говорил с тобой? - спросил я.

- Нет, но его улыбка сказала мне, что он счастлив. А теперь расскажи мне, какое дело заставило тебя уйти в такое время.

Я быстро принял решение. Я не должен был говорить ей, - по крайней мере, не тогда, - что я тоже видел нашего мальчика и что мы с ним разговаривали.

Она могла бы не понять, и это причинило бы ей боль. Поэтому я сказал только, что меня встревожили сообщения, которые я слышал об условиях на шахтах; я отправился туда, чтобы ознакомиться с ситуацией на месте, и решил устроить праздник для семей в поселении и положить конец локауту.

Когда я закончил, в ее глазах стояли слезы.

- Я рада, Стивен. Жаль, что я не знала этого прошлой ночью. Я бы сказала Дэнни.

- Возможно, он знал, - сказал я, заключая ее в объятия. - В любом случае, теперь он знает.

Я указал на его фотографию. И, - может быть, это было всего лишь мое воображение, но мне показалось, что суровое выражение исчезло с его лица, - что наш мальчик улыбнулся, глядя на нас сверху вниз.

ЧЕТВЕРО СКЕПТИКОВ И БРОДЯГА

Уильям Джордан Репп

- Меня здесь удерживает не пейзаж! Не думай, будто я прожил на Бермудах семь лет только потому, что влюблен в их солнце, море, спиртные напитки или какие-либо другие достопримечательности, которые рекламируют туристические агентства. Я их ненавижу! - В словах Уэстона звучала страсть.

- Что же тогда, черт возьми, тебя здесь держит? - непонимающе спросил я.

Мы сидели на балконе отеля "Бермудиана", глядя на тропическое море, поверхность которого отливала серебром в ярком лунном свете. Вода вдалеке покрылась рябью от легкого ветерка, который еще не добрался до нас.

Долгое время Уэстон не отвечал. Но внезапно он выпрямился в своем кресле и заявил:

- Я скажу тебе, почему никогда не покидал Бермудские острова с тех пор, как приехал сюда семь лет назад, и почему я никогда их не покину!

Он говорил мягко и решительно. У меня было инстинктивное ощущение, что передо мной человек, желающий облегчить душу, - чувство, которое, должно быть, часто посещает врачей и священников - отцов-исповедников для всего человечества.

Глаза Уэстона засияли светом воспоминаний, я тихо сидел и слушал. Вот история, которую он мне рассказал.

Нас было четверо - Франц, Серж, Раймонд и я. Мы все были студентами Гейдельбергского университета и были неразлучны. Мы делились всем - нашим жильем, нашей едой, нашими интересами. Каждый вечер мы сидели в старой пивной. Здесь, перед нами стояли огромные кружки пенящегося пива "Munchener", и мы, как и положено студентам, обсуждали все - от женщин до бессмертия.

Однажды вечером, за несколько месяцев до начала войны в 1914 году, мы вошли в нашу любимую bierstube (пивную) и застали собравшихся студентов в состоянии сильного возбуждения. Молодой стажер, только что закончивший учебу в медицинском колледже, был найден мертвым у подножия знаменитой achteckiger turm (восьмиугольной башни) старого замка над городом. Его скрюченное тело было обнаружено смотрителем в то утро.

- Это работа Кровавого Бэзила! - крикнул один из немецких студентов, уроженец Гейдельберга. Его звали Август, а из-за его обычного похоронного выражения лица мы прозвали его Мрачным Гасом.

- Кровавый Бэзил! Кто он такой? - спросил я.

- Если бы вы провели ночь в achteckiger turm, вы бы скоро узнали.

Студент произнес это угрожающим тоном.

В разговор вступил Серж, родом из Киева, - крупный, мощный, ширококостный русский. Он пристально посмотрел сверху вниз на гейдельбергского юношу.

- Бэзил! Это может быть русское имя, - прогремел он. - Этот Кровавый Бэзил говорит по-русски?

- Я не знаю, на каком языке он говорит, - кротко ответил Гас, которого несколько напугала массивность Сержа.

- Ну, и кто же он такой? Откуда он взялся? - настаивал Серж.

Тогда Гас рассказал нам историю о Кровавом Бэзиле. Он был страшилищем Гейдельберга. Когда родители хотели напугать своих буйных и озорных детей, чтобы они вели себя тихо и хорошо, они угрожали им этим ужасным призрачным бродягой.

Вскоре после середины шестнадцатого века Кровавый Бэзил впервые появился в Гейдельберге. Он был странствующим магом и приехал откуда-то с Востока, где овладел восточной магией. У него была концессия на карнавал, и он поражал местных жителей своими замечательными иллюзиями.

В то время Гейдельберг был раздираем враждой между двумя богатыми торговцами. Видели, как один из этих людей поздно ночью навестил Бэзила в его палатке, а на следующий день его соперник был найден мертвым, без малейшего намека на то, как он встретил свой конец. Ходили слухи, будто в этом виноват Бэзил - что его наняли, чтобы покончить с врагом торговца.

История гласит, что у волшебника вскоре появилось много посетителей, и всегда враги его посетителей умирали при загадочных обстоятельствах.

Власти провели расследование, но так и не было найдено ничего, что могло бы связать Бэзила с этими внезапными смертями. На самом деле расследование выяснило, что смерти казались вполне естественными. Врач был поражен смертельной болезнью. Кровельщик упал с крыши. Лошадь растоптала джентльмена копытами. Аптекарь приготовил не то зелье для своего клиента. Охотничье ружье взорвалось. Бэзил, если он был связан с этими смертями, как полагала общественность, действительно был мастером идеального преступления - преступления, которое не оставляет улик, указывающих на его виновника.

Как и в большинстве легендарных историй, история Бэзила несколько запутана, особенно в том, что касается событий, приведших к его собственной смерти. Однако достоверно известно, что, в конце концов, он был заключен в тюрьму на вершине восьмиугольной башни в Гейдельберге и приговорен к немедленной казни.

Говорят, что он выдержал ожесточенную битву. По сей день камни стен комнаты в башне покрыты темными пятнами, предположительно следами крови Бэзила, которые столетия не смогли стереть.

Впоследствии предполагалось, что в комнате в башне обитает его призрак. Говорили, что по ночам из крошечного окошка с железной решеткой доносились глубокие стоны, пронзительные визги и грубые проклятия. Считалось, что в башне обитает не только призрак Кровавого Бэзила, но и призраки всех его жертв. Последние пришли туда, чтобы мучить его своими стонами и визгами, в то время как он проклинал их в тщетной попытке прогнать, чтобы упокоиться с миром.

Некоторые скептики посмеялись над историей о Кровавом Бэзиле и башне с привидениями, и, чтобы доказать, что все это было плодом общего суеверия, отправились провести ночь в камере казни Кровавого Бэзила. По словам Гаса, эти скептики были сурово наказаны. Один из них в безумном порыве спрыгнул с балюстрады, и на следующее утро смотритель замка нашел его изуродованное тело на дереве. Еще один остался совершенно безумным. А теперь еще этот молодой стажер, чье изуродованное тело было обнаружено сегодня утром.

Когда Гас закончил свой рассказ, я посмотрел на Франца, Раймонда и Сержа. Похоже, это их не впечатлило. Они были закоренелыми скептиками. Франц улыбнулся и погрузил губы в пену своего пива. Раймонд слегка усмехнулся, как бы говоря: "Забавные суеверия!" А Серж встал, выпятил грудь и заревел:

- Кто боится привидений? - Он свирепо посмотрел на всех нас. - Я бы хотел познакомиться с этим Кровавым Бэзилом. Я хочу знать, говорит ли он по-русски.

Гас тоже встал.

- Что ж, - сказал он на прощание, - если вы хотите встретиться с полуночным бродягой, просто проведите ночь в башне. Мне будет интересно узнать, что он вам скажет. Но я боюсь, у вас отнимутся языки.

Он исчез.

Мы вчетвером сидели, попивая пиво и обсуждая Кровавого Бэзила, до самого рассвета. Мы решили, - в интересах науки, истины, человечества и всего остального, что молодежь так стремится возвысить, - легенда о Кровавом Бэзиле должна быть опровергнута. Следующую ночь мы вчетвером проведем в комнате с привидениями в восьмиугольной башне.

На следующий день ближе к полуночи мы покинули город, нагруженные бутылками пива и бутербродами. У нас также были два керосиновых фонаря и мощный электрический фонарик. Должен признать, что, когда мы поднимались по обсаженной деревьями дорожке к замку, мое сердце билось сильнее обычного, и это было не только из-за физического эффекта подъема.

Мы все вели себя очень тихо, так как не хотели привлекать внимание смотрителя, жившего в комнате на первом этаже замка.

Обнаружив, что ворота во внутренний двор заперты, мы обошли замок с той стороны, где на фоне неба чернела восьмиугольная башня. Там было маленькое окошко, достаточно большое, чтобы в него мог протиснуться человек, примерно в десяти футах от земли. В былые времена вокруг замка тянулся ров, но так как теперь он был засыпан, мы могли подобраться прямо под окно. Серж, который был, безусловно, самым высоким, помог подняться остальным. Когда мы благополучно оказались внутри, он бросил нам пиво и бутерброды. Затем разбежался, прыгнул, двое из нас схватили его за руки и подняли.

Мы тихо поднялись по винтовой лестнице. Добравшись до вершины, мы обнаружили, что дверь в комнату с привидениями заперта. Мы предвидели это, и Раймонд захватил с собой стамеску, которую теперь использовал. Через несколько минут задвижка замка была выдернута из углубления в каменной стене, и дверь распахнулась.

Фонарик был у Сержа. Он осветил лучом все четыре каменные стены, пол и потолок. Комната была совершенно пустой. Он вошел с воинственным видом. Остальные последовали за ним.

Своим глубоким, мощным басом Серж начал произносить речь по-русски. Он разговаривал с полом, потолком и каждой стеной по очереди. Он делал драматические жесты. Он бросал вызов. Он умолял. Он был полон презрения. Он насмехался. Мы трое посмотрели на него так, словно он сошел с ума. Неужели Кровавый Бэзил уже посеял хаос в рассудке Сержа?

- Что, черт возьми, ты делаешь? - потребовал я.

Серж с жалостью посмотрел на меня.

- Я пытаюсь заставить этого призрака показать себя. Он пришел с Востока. Он должен понимать по-русски. Если он не покажется сейчас, после всего, что я ему сказал... Что ж, он не тот призрак, которого кто-либо из нас хотел бы знать.

Франц рассмеялся! Немного нервно, подумал я. Раймонд хихикнул! И мне тоже пришлось улыбнуться, хотя, признаюсь, мои руки были влажными от холодного пота.

Мы расстелили газету посреди комнаты и разложили на ней бутылки с пивом и бутерброды. Затем мы зажгли два фонаря, разместив по одному на каждом конце нашего импровизированного праздничного стола. Усевшись на корточки вокруг газеты, мы принялись за еду и питье.

Мы начали петь. Это было что-то вроде свиста в темноте. Несмотря на нашу браваду, уверен, мы все были немного напуганы. В любой момент мы подсознательно ожидали какого-нибудь признака присутствия Кровавого Бэзила, хотя наш разум продолжал успокаивать: "Вся эта чушь о Кровавом Бэзиле - не что иное, как суеверие".

Мы спели все студенческие застольные песни, какие знали. Затем мы спели немецкий, французский, русский и американский национальные гимны. Наконец, когда мы полностью исчерпали свой репертуар, Серж начал издавать ужасные стоны, визги и проклятия. Он не прекращал до тех пор, пока не выбился из сил.

Затем он со смехом сказал:

- Держу пари, завтра весь город будет говорить о жестокой битве, которую Кровавый Бэзил и его товарищи-призраки устроили в башне сегодня вечером. И я ошибусь в своих предположениях, если старый сторож и вся его семья прямо сейчас не дрожат в своих постелях, спрятав головы под одеяла.

По мере того как проходили минуты, а ничего не происходило, атмосфера ожидания развеялась. Пиво, я думаю, тоже немного усыпило нас. Вскоре мы уже обсуждали самые разные вещи, как если бы сидели за столом в нашей любимой пивной.

В конце концов, разговор остановился на убийстве, совершенном в Гейдельберге, обвиняемый предстал перед судом в тот же день. Раймонд присутствовал вместе с несколькими другими студентами-юристами на слушаниях в суде в первый день.

Раймонд не испытывал к убийце ничего, кроме отвращения. Он подчеркнул жестокость преступления.

Я помню, как он сказал: "Да ведь этот парень оставил так много улик, что с таким же успехом мог прийти в мэрию и совершить убийство на глазах у собравшихся горожан".

Из-за этого начался спор. Убийца был немцем, и Франц чувствовал, что, будучи тевтоном, должен защищать криминальный интеллект своей расы.

Выслушав защиту Францем техники убийцы, Раймонд с отвращением заметил:

- Если ты считаешь, что это было умелое убийство, мне бы хотелось узнать твое представление об идеальном преступлении - убийстве, в котором нет абсолютно никаких улик, позволяющих идентифицировать убийцу.

Франц на минуту задумался, затем ответил:

- Если бы я хотел убить кого-нибудь - скажем, тебя! - Он добродушно посмотрел на Раймонда. - Я бы взял тебя в небольшую альпинистскую экспедицию и на трудном перевале "случайно" толкнул, что отправило бы тебя на несколько тысяч футов ближе к аду!

Раймонд усмехнулся.

- Значит, таково твое представление об идеальном преступлении?

Франц ответил:

- Да! Десятки альпинистов погибают в результате несчастных случаев. А почему бы и нет?

Раймонд продолжил спор.

- Но мои друзья, - он указал на Сержа и меня, - знали бы, что я тебе не нравлюсь, что ты хотел избавиться от меня; и если бы со мной произошел несчастный случай со смертельным исходом во время восхождения на гору вместе с тобой, подозрение в нечестной игре пало бы на тебя. И еще, если бы ты был моим врагом, как ты думаешь, смог бы ты уговорить меня пойти с тобой лазать по горам? - Он закончил с таким видом, словно выиграл дебаты.

Теперь вмешался Серж.

- Позвольте мне привести вам пример настоящего идеального преступления. Именно так я избавился бы от любого, кто, по моему мнению, был бы недостоин существования в мире, пока в нем существую я. Я бы просто пустил ему на шею несколько зараженных тифом вшей.

Раймонд потребовал объяснений.

- Как бы тебе удалось запихнуть их ему за шиворот так, что он об этом не узнал?

Серж смотрел на Раймонда так, словно тот был маленьким ребенком, у которого имелась дурная привычка задавать глупые вопросы.

- Я бы сделал это на карнавале или маскараде; я бы взял бумажный рожок и наполнил его конфетти и зараженными вшами. В разгар бала я бы подбежал к своей жертве, как если бы она была старым другом, которого я узнал, и пожелал ей удачи. Я бы бросил ей в лицо пару пригоршней конфетти, и пока она смахивала бы их с волос и глаз, я бы высыпал конус конфетти вместе со вшами ей на спину. Потом я бы убежал, смеясь, как будто все это было хорошей шуткой.

Он закончил со своей характерной интонацией и торжествующе взглянул на Раймонда.

На Раймонда это не произвело ни малейшего впечатления.

- Как медик, - сказал он с жалостью, - ты должен знать: только потому, что несколько зараженных тифом вшей попадают человеку на спину, нет никакой гарантии, что он заразится тифом. И потом, мой добрый доктор, известно, люди выздоравливают от тифа. Я признаю, что сыпной тиф - страшная болезнь, но смертность от него не стопроцентная. Надеюсь, дорогой Серж, ты станешь лучшим врачом, чем когда-либо станешь убийцей.

Но взять верх над Сержем было невозможно. Он саркастически спросил:

- А как бы мой замечательный адвокат совершил идеальное преступление?

Раймонд уверенно улыбнулся.

- Эта проблема, - объяснил он, - давно занимала мое воображение. Тот факт, что Кровавый Бэзил должен был стать мастером идеального преступления, - вот что заинтересовало меня в истории, которую Мрачный Гас рассказал нам вчера вечером. Возможно, именно надежда на то, что призрак Кровавого Бэзила заговорит и раскроет некоторые из своих секретов, привела меня сюда сегодня вечером. - Перед тем, как продолжить, он оглядел комнату. - Очевидно, призрак Кровавого Бэзила тупой. Будем надеяться, что он не глухой. - Он самодовольно улыбнулся. - Если он послушает, то, возможно, узнает что-нибудь об искусстве, в котором, как считалось, преуспел.

Серж прервал его.

- Перестань забрасывать себя букетами и расскажи нам, как бы ты совершил убийство, не оставив никаких улик.

Раймонд продолжал ровным тоном. Он никак не отреагировал на слова Сержа.

- Я всегда считал телефонную будку идеальным местом для совершения идеального преступления. Мужчина заходит в телефонную будку. Он один. Он отрезан от всего мира - то есть от физического контакта. Он падает замертво! Может ли что-нибудь быть более совершенным?

Серж посмотрел на Франца, потом на меня. Отвращение было написано на его лице. Он с жалостью спросил Раймонда:

- И что же, мой добрый убийца, ради всего святого, заставит твою жертву упасть замертво в телефонной будке?

- Я объясню, - сказал Раймонд, - если ты перестанешь меня перебивать. Возможно, вы заметили, что телефон в будке привинчен к стене и что нижняя часть телефона находится как раз на уровне сердца мужчины, когда он прикладывает рот к передающей воронке. Часто, когда мужчина подносит трубку к левому уху, левая сторона его груди прижимается к этой нижней части телефона. И разве вы также не заметили, что иногда отсутствует один из винтов, крепящих телефон к стене?

Что ж, мой план таков. Сходите в любимое кафе вашей жертвы. Изучите расположение телефонной будки. Выясните, что находится по другую сторону стены, к которой прикреплен телефон. Если это переулок, ваша задача проще, чем если бы это была кухня или магазин. Возможно, вам даже придется отказаться от идеи уничтожить своего врага в телефонной будке в его любимом кафе и устроить его смерть в какой-нибудь другой телефонной будке. Основное требование заключается в том, чтобы вы привели свою жертву в нужную кабинку в нужное время.

Серж снова перебил его.

- Но как ты собираешься заставить его упасть замертво, когда приведешь в нужную кабинку в нужное время?

- Я подхожу к этому! - спокойно продолжал Раймонд. - Когда вы выбрали кабинку, в которую, как вы уверены, сможете заманить свою жертву, когда она вам понадобится, вы начинаете просверливать отверстие в стене, к которой прикреплен телефон. Это делается со стороны стены, противоположной телефону, и никто в магазине, где расположена будка, не должен знать, что вы делаете. Отверстие должно соединиться в кабине с одним из отверстий для винтов в нижней части телефона. Если один из винтов еще не отвинчен, его достаточно легко открутить, пока вы пользуетесь кабинкой, якобы для того, чтобы позвонить.

Серж был нетерпелив как никогда.

- Я все еще не понимаю, - настаивал он, - как ты собираешься заставить этого парня упасть замертво.

На этот раз Раймонд полностью проигнорировал его.

- Теперь, - торжествующе заключил он, - вы берете длинную тонкую проволоку из самой острой стали и, стоя за стеной, просовываете ее в отверстие. Проволока должна быть не толще шляпной булавки. Вашу жертву вызывают к телефону. Левая сторона его груди упирается в отверстие для винта, в которое входит кончик проволоки. Пока он говорит или слушает, вы вонзаете ее прямо ему в сердце. Вуаля! Он мертв! Вы достаете проволоку. Вы затыкаете дыру. Вы исчезаете.

- Значит, таково твое представление об идеальном преступлении? - саркастически спросил Серж. - Ты думаешь, тебя никто не увидит, пока ты будешь копать эту яму? А как насчет раны? Не попадет ли кровь с проволоки на отверстие для винта? Кроме того, как ты собираешься затащить нужного тебе мужчину в кабинку именно тогда, когда он тебе нужен? Разве для этого не потребуется сообщник? Я думал, сообщникам запрещено участвовать в "идеальном преступлении". Ты бы, конечно, убил свою жертву, но тебя, скорее всего, повесили бы за это.

Раймонд начал было отвечать, но Серж заставил его замолчать.

- Ты сказал свое слово. Мы все высказались, кроме Джима, - он указал на меня. - Давайте дадим ему шанс. Он мало говорит, но когда делает это, его обычно стоит послушать. - Он пристально посмотрел на Раймонда, как бы говоря, что по отношению к тому верно обратное.

- Я никогда раньше не задумывался над этим вопросом, - начал я, - но трюк, который я проделывал в детстве, натолкнул меня на идею. Рядом с нашим домом протекала быстрая река, и однажды Четвертого июля, когда мы запускали фейерверки, мне пришла в голову блестящая идея запустить их на середине реки. Итак, весь следующий год мое свободное время было потрачено на изготовление множества небольших деревянных поплавков с маленьким устройством, похожим на часы, на каждом, закрепленным таким образом, что через определенное количество секунд кусок стали ударялся о кремень, создавая искру, поджигавшую пороховой запал, который взрывал фейерверк. Это сработало великолепно. В следующем, четвертом, классе мне завидовали все соседские мальчишки. Я бы положил гигантскую хлопушку на один из своих маленьких плотов, запустил ее в поток, и когда она оказалась бы на середине реки, она взорвалась бы, создав миниатюрный гейзер.

Теперь вмешался Раймонд.

- Как, черт возьми, ты собираешься убить человека с помощью такой штуковины?

Серж крикнул:

- Заткнись! Дай ему шанс!

Я продолжил с улыбкой.

- Ну, я подумал, что один из этих поплавков, сделанный очень маленьким, с часовым механизмом, настроенным на взрыв запала через полчаса или час вместо нескольких секунд, можно было бы вставить в бензобак автомобиля человека, которого вы хотите убить, незадолго до того, как он намеревался сесть за руль. Это можно было бы легко сделать в гараже или на автозаправочной станции. Конечно, бензобак взорвался бы, убил человека и разбил машину, уничтожив все возможные улики. Кроме того, бензобаки действительно взрываются, и все это, вероятно, будет расценено как несчастный случай.

Когда я закончил, Серж хлопнул меня по спине и крикнул:

- Это то, что я называю идеальным преступлением. Мы должны отдать должное этим американцам. Они, безусловно, лидируют в мире по изобретательности.

Франц от всей души поддержал мнение Сержа, а Раймонд неохотно признал, что у моего плана есть положительные стороны. Он, однако, прибережет свое суждение до тех пор, пока не сможет хорошенько обдумать его.

И вот, с мальчишеской бравадой, мы пили пиво в башне с привидениями и обсуждали нашу концепцию идеального преступления. И все это время тишина сгущалась, окружая нас со всех сторон.

Ничего не произошло. И все же - было ли там какое-то невидимое чудовище, притаившееся в углу, слушающее с дьявольским весельем, выжидающее своего часа, чтобы наказать нас за нашу браваду?

Когда наша керосиновая лампа зашипела и погасла, мы с облегчением заметили, что в комнате довольно светло. Мы подошли к окну. Занимался рассвет. Скоро должно было взойти солнце. Мы поспешно решили уйти, так как не хотели столкнуться со смотрителем.

Пока мы шли, я заметил на стенах черные пятна в камне, которые, как предполагалось, были оставлены кровью Кровавого Бэзила. Мне, геологу-любителю, они показались похожими на кусочки железной руды, окислившиеся под воздействием погодных условий. Это было еще одно свидетельство, опровергающее легенду о Кровавом Бэзиле.

В тот вечер мы встретили Мрачного Гаса в пивной. Мы рассказали ему о нашем приключении и абсолютном отсутствии малейших признаков наличия какого-либо призрака. Сначала он нам не поверил.

Наконец, когда мы убедили его в правдивости наших заявлений, он заметил:

- Вы еще не дослушали до конца. Кровавый Бэзил часто выжидает своего часа. Вы еще получите от него весточку.

На это Серж ответил:

- Какой смысл собирать доказательства, чтобы разрушить суеверия? Это ничего не стоит. Человек либо суеверен, либо нет. Это совсем как у женщины. Она либо верна, либо неверна. Ты ничего не можешь с этим поделать.

Франц, Раймонд и я, в нашей юношеской мудрости, были в полном согласии с ним.

Месяц спустя эрцгерцог Фердинанд был убит в Сараево. Тучи войны сгустились по всей Европе. Серж поспешно уехал в Россию. Франц вернулся в Вену. Раймонд уехал в Париж. Семестр почти закончился, и поскольку это был мой последний год обучения, я вернулся в Нью-Йорк, прибыв всего за несколько дней до того, как на франко-германской границе действительно начались военные действия.

В первый год войны я слышал обо всех трех членах нашей компании - Франце, Серже и Раймонде. Все они служили в армиях своих стран - и кто знает, но, возможно, они действительно сталкивались друг с другом в разное время на разных фронтах? Война странным образом разрушает узы дружбы.

После середины 1915 года я больше ничего не слышал ни о ком из них. В 1917 году я поступил в Американский экспедиционный корпус. После перемирия я служил курьером между Парижем и Веной.

Во время моей первой поездки в австрийскую столицу я отправился на поиски Франца - и узнал, что он был убит всего несколькими неделями ранее. Он сорвался, преодолевая труднодоступную вершину в Доломитовых Альпах.

Сказать, что я был шокирован, - это еще мягко сказано. Франц, который прошел войну невредимым, сражаясь на полудюжине фронтов. И все же во время его первой экскурсии в горы после мира, на самом деле его первой альпинистской экскурсии с тех пор, как он поспешно покинул Гейдельберг четыре года назад, он погиб - погиб именно так, как он сказал, что убил бы, в ту ночь в восьмиугольной башне!

На мгновение я спросил себя: "Может ли Кровавый Бэзил иметь к этому какое-то отношение?"

Я сразу же отбросил эту мысль как недостойную интеллигентного человека. Франц был одним из самых смелых альпинистов Австрийского альпийского клуба, а Доломитовые Альпы, вздымающиеся к небу, словно множество дымовых труб, опасны для восхождения. Это был вполне естественный несчастный случай. По крайней мере, так я утверждал, и мне удалось убедить самого себя.

На следующий год я присоединился к Американскому Красному Кресту на Юге России. Генерал Деникин тогда сражался с большевиками за контроль над Украиной. Ближе к концу 1919 года войска Деникина, к которым я был прикомандирован, вошли в Киев. Я сразу же стал разыскивать Сержа. Я узнал, что он благополучно вернулся с фронта после революции и занимался частной медицинской практикой в Киеве примерно до месяца после масленицы в 1918 году - когда умер от тифа!

Эта новость вызвала панику в моем сердце. Серж, который был вторым, кто описал свою концепцию идеального преступления той ночью в восьмиугольной башне - уничтоженный той самой болезнью, которую он использовал бы для убийства! Это было сверхъестественно!

Конечно, в то время в России был распространен сыпной тиф. Но это было обычным делом в русской армии на протяжении всей войны, и Серж избежал его. Почему он должен был погибнуть сразу после войны и сразу после первой масленицы, отмечавшейся в России или в любой из воюющих стран, с тех пор как он покинул нас в Гейдельберге в 1914 году?

Я снова спросил себя: "Может ли Кровавый Бэзил иметь к этому какое-то отношение?" Я задрожал при этой мысли. Я отказался рассматривать это. Я выбросил это из своего сознания. Но это по-прежнему отвратительно таилось в моем подсознании.

Следующим летом - то есть летом 1920 года - я возвращался в Штаты и проезжал через Францию. Я решил отплыть из Бордо. Это дало бы мне возможность разыскать Раймонда, чей дом находился там. Я мог бы сообщить ему печальную новость о Франце и Серже. Я знал, что ему хотелось бы услышать о них.

С чувством глубокого трепета я позвонил в дверь дома Раймонда. Инстинктивно я знал, что меня ждет известие о трагедии, хотя и придумывал радостное приветствие для своего старого друга.

На открытой двери дома висел черный креп. Повсюду скользили черные фигуры работников похоронного бюро. Плачущие пары входили и выходили. Я боялся входить.

Я спросил добрую пожилую леди, которая вышла, вытирая слезы:

- Кто умер?

- Ах, - ответила она, - добрый Раймонд. Это было так неожиданно. Он благополучно пережил все годы войны и почти два года оккупации только для того, чтобы упасть замертво по возвращении в Бордо. Ах, его добрая мать, его бедный отец - они убиты горем!

- Упал замертво, - хрипло прошептал я. - Где? Как?

Она продолжала тараторить.

- Он упал замертво в своем любимом кафе. Он не бывал там с довоенных времен. Все эти годы его не было дома.

- Кафе! Кафе! - пробормотал я, запинаясь. - Где, в кафе?

- Это самая необычная часть случившегося. Его позвали к телефону, и он упал замертво в будке.

Она громко всхлипнула, и слезы снова навернулись на ее тусклые старческие глаза.

У меня закружилась голова. Я думал, что сейчас упаду в обморок. Я, спотыкаясь, брел по улице. Я чувствовал себя загнанным человеком. Раймонд мертв - убит именно так, как он описал!

В ту ночь он был третьим, кто представил идеальное преступление. Я был четвертым. Была ли моя очередь следующей?

Я решил вернуться в отель. Я поймал такси. Я уже собирался сесть, когда внезапно понял, что, возможно, сажусь в машину смерти! Я развернулся и убежал так быстро, как только мог. Водитель, должно быть, подумал, что я сошел с ума.

Когда ко мне немного вернулось самообладание, я добрался до отеля в коляске, запряженной лошадьми, узнал, что днем отплывает пароход в Гавану, собрал свои вещи и поднялся на борт. В море я был бы в безопасности. В море не было автомобилей.

Все время долгого путешествия эта песнь звенела у меня в ушах: "Ты под проклятием Кровавого Бэзила! Ты под проклятием Кровавого Бэзила?"

В Гаване я даже не сошел на берег. В гавани я пересел с французского судна на английское, идущее сюда. Видишь ли, на Бермудах нет автомобилей. Против них существует закон. Я приехал сюда в 1920 году и с тех пор живу здесь. Наверное, я всегда буду жить здесь. Я полагаю, в мире есть и другие места, где нет автомобилей, но я не могу вспомнить ни одно другое, предлагающее те удобства цивилизации, которые человек может найти здесь.

Когда Джеймс Уэстон закончил свой рассказ, он немного смущенно улыбнулся мне, как бы говоря: "Ты можешь считать меня немного чокнутым, но на самом деле я вполне в своем уме".

Я не знаю! Так ли это?

ЖУТКАЯ ТАЙНА ШВЕЦИИ

Согласно истории, которая недавно дошла до нашей страны из Стокгольма, призрак человека, умершего в 1859 году, вернулся в роскошный особняк Норрчёпинга, деревни на севере Швеции. Ученые настаивают на том, что они разгадали загадку, но их объяснения не удовлетворили непрофессионалов.

Многие европейцы издавна считали скандинавские страны одним из естественных мест обитания привидений, духов и фантомов, поэтому поначалу не было большого волнения, когда обнаружилось, что в одном из окон старинного, продуваемого всеми ветрами замка, стоящего на берегу глубокого фьорда, появилось лицо бывшего владельца этого замка. Этот человек, майор Джилленкроп, умер шестьдесят девять лет назад, и не было известно никакой конкретной причины, по которой он должен был вернуться, чтобы посещать это место. Он умер естественной смертью в преклонном возрасте.

Жители деревни начали сплетничать, и когда слух о лице в окне достиг городов, туда хлынул поток туристов, жаждущих увидеть сверхъестественное зрелище. Удовлетворить их любопытство было нетрудно, так как привидение было хорошо видно с главной дороги.

Ученые в Стокгольме, услышавшие о призраке, были заинтригованы. Разум современного ученого работает иначе, чем умы крестьян, окутанных поколениями народных преданий и легенд. Доктор Мохлин, ведущий шведский физик, наконец-то отправился на место для расследования. Позже он заявил, что майор много лет был инвалидом и что в течение последних сорока лет своей жизни он проводил большую часть времени, глядя именно из этого окна, потому что оттуда ему открывался вид на проходящих мимо друзей. Теория доктора заключалась в том, что оконное стекло обладало некоторыми свойствами фотопластинки. Постоянное нахождение майора возле окна привело к тому, что его, так сказать, фотография отпечаталась на оконном стекле. Микроскопическое исследование показало, что на стекле действительно появилось очень слабое подобие старика.

Но это оставило много вопросов, требующих объяснения. Главные из них: почему черты майора отчетливо видны с отдаленной точки на дороге и почему лицо стало видно только сейчас, спустя шестьдесят девять лет после смерти бывшего домовладельца?

Никто пока не ответил на эти вопросы.

ПРОКЛЯТОЕ ЗОЛОТО

Кен Баттен

Несколько лет назад я провел лето со своим приятелем на южном побережье Лонг-Айленда. Мы сняли бунгало на берегу ручья примерно в четверти мили от океана. Кроме того, мы арендовали две моторные лодки, чтобы быть независимыми друг от друга. Там была небольшая пристань, вдающаяся в ручей, где мы привязали наши лодки.

Мы пробыли там около месяца, когда мой приятель совершил поездку в Нью-Йорк. Он отсутствовал три или четыре дня. В тот вечер, когда ожидал его возвращения, я сидел перед бунгало, курил трубку и смотрел, как лунный свет отражается в водах ручья. Прислушиваясь, не услышу ли шум моторной лодки моего друга, я слышал лишь шум прибоя, набегающего на далекий пляж. Тишина и покой ночи успокаивали меня.

Размышляя, я увидел вдалеке лодку, приближающуюся по течению. Я не слышал шума мотора. Когда она приблизилась, я встал и вышел на пристань, приложив ладони ко рту и окликая:

- Эгей! Аллан! Добро пожаловать!

Я ждал, что услышу его ответный крик, но все по-прежнему оставалось тихо. Лодка теперь находилась достаточно близко, чтобы ее можно было разглядеть более отчетливо. Это не была моторная лодка Аллана, и ее пассажир не был Алланом. В этом пустынном районе лодки редко проплывали ночью, и я задался вопросом, кто бы это мог быть. Возможно, неожиданный гость из города, приехавший тем поездом, на котором, как я думал, прибудет Аллан. Но в таком случае, почему человек в лодке не ответил на мое приветствие?

Затем я заметил кое-что, сильно поразившее меня; я наблюдал за приближающейся лодкой целую минуту, и она двигалась с той же скоростью, но я по-прежнему не слышал звука мотора! Она приближалась так бесшумно, словно ее подталкивала какая-то таинственная и невидимая сила.

К этому времени она почти поравнялась со мной, и я мог различить фигуру, сидевшую за рулем. Луна светила прямо в лицо мужчине. Это было жесткое и безрассудное лицо, но молодое, а плечи были широкими и крепкими; очевидно, он был мне незнаком. Я уже собирался вернуться в бунгало, когда какой-то порыв остановил меня. Было в этом человеке и в бесшумной лодке нечто, показавшееся мне необычным и странным.

Преисполненный желания заставить мужчину повернуться и посмотреть на меня, я замахал руками и крикнул: "Эй, там!"

Но фигура не обернулась, и изящная лодка продолжила свой путь, бесшумная и жутковатая.

Это было не мое дело, и мне следовало бы вернуться в бунгало к своей трубке, но по какой-то странной причине мне захотелось проследить за странным судном и выяснить, куда оно направлялось и почему. Повинуясь импульсу - праздной жажде приключений - я подбежал к своей лодке, прыгнул в нее, и через несколько минут мотор понес меня вслед за моей добычей.

Лодка впереди меня двигалась медленно, и я держал свою на той же скорости. Мы спустились вниз по реке к морю, длинная колышущаяся трава на берегах шелестела призрачным приветствием мне. Устремив взгляд на лодку впереди, я заметил еще одну удивительную деталь. Она не оставляла после себя следов! Пока она скользила вперед, вода оставалась спокойной и непотревоженной. Я не мог поверить своим глазам!

Я оглянулся назад и увидел, что моя лодка взбивает воду обычным способом, создавая волны, которые движутся к берегам. Но другая лодка воду не вспенивала. На меня странным образом подействовало то, что я увидел, хотя я был совершенно уверен, что мои глаза не обманывают меня.

Лодка достигла моря и повернула на север. Я держал ее в поле зрения, но сдерживался, не желая привлекать внимание этого мужчины. Очевидно, мне это удавалось, потому что он ни разу не обернулся. Мы шли вдоль берега около мили. Я не мог узнать местность из-за тумана, который, казалось, внезапно надвинулся с моря.

Я хотел держать бесшумную лодку в поле зрения и прибавил обороты мотора. Внезапно я увидел, что судно впереди резко повернуло, и когда я достиг того места, где, по моим расчетам, незнакомец повернул к берегу, я свернул в том же направлении. Мне показалось, будто я вошел в узкий пролив, потому что мельком увидел землю по обе стороны. Затем суша исчезла из виду, и я решил, что вхожу в большую бухту или лагуну. На южном побережье Лонг-Айленда много таких заливчиков.

Теперь я мог разглядеть другую лодку более отчетливо. Она пересекла залив, и я увидел слева сушу. Лодка повернула в этом направлении и вошла в ручей. Все с той же скоростью и бесшумно, она проскользила вверх по ручью некоторое расстояние и, наконец, остановилась у пристани, которая в лунном свете выглядела так, словно превращалась в руины.

Я прижался к берегу, чтобы скрыться из виду, заглушил мотор и наклонился вперед, внимательно наблюдая за действиями мужчины. Это было пустынное место, и дымка, окутывавшая все вокруг, казалось, отрезала нас от остального мира. Странным во всем этом было то, что туман отсутствовал между этим человеком и мной. Не скрывал он и хижину, стоявшую невдалеке на берегу ручья. Но за пределами этого ограниченного пространства все было расплывчатым и бесформенным.

В той же молчаливой и озабоченной манере, с какой управлял своей лодкой, мужчина ступил на пристань, привязал лодку и направился к хижине, по-прежнему не поворачивая головы в мою сторону. Я видел, как он вошел в хижину, и мне показалось, что он что-то нес под мышкой.

Внезапно я почувствовал себя очень глупо и с мальчишеским чувством стыда развернул лодку и направился домой. Какое мне было дело следовать за незнакомым человеком вверх по ручью и шпионить за ним, пока он занимался каким-то своим личным делом? Тем не менее, инстинкт возобладал над разумом еще до того, как я зашел очень далеко в своем пути, и я понял, что в этом одиноком ночном путешественнике и его бесшумно скользящей лодке было что-то очень необычное. Тем более странно было то, что в этом случае мной управлял инстинкт, а не разум, ибо я никогда не был подвержен "предчувствиям и фантазиям".

Я двинулся вдоль ручья вниз по течению и вскоре вошел в большую бухту. Как ни странно, туман рассеивался, и когда я добрался до узкого канала, соединяющего бухту с океаном, ночной воздух был совершенно прозрачным. Я нашел Аллана в бунгало. Он подумал, что я, должно быть, спятил, оказавшись в лодке в такой час, совсем один.

Наполовину посмеиваясь над собой, я начал рассказывать ему, чем занимался, но потом передумал и постарался говорить небрежно.

- Мне стало скучно, и я отправился на разведку. Поднялся туман, и у меня были проблемы с возвращением.

- Туман! - повторил он, пристально глядя на меня. - Тебе показалось. Да ведь никакого тумана не было.

У меня возникло неприятное ощущение, что он был прав, и все же я знал, мне это не показалось, поэтому рассмеялся и сменил тему.

На следующий день Аллан отправился куда-то играть в гольф, а я придумал какой-то предлог, чтобы остаться дома. Как только он ушел, я отплыл на своей моторной лодке, решив следовать тем же курсом, которым прошлой ночью двигалась странная лодка. Выйдя из ручья в океан, я повернул налево и следовал вдоль берега, пока, как мне показалось, не достиг приблизительной точки, где мне следует свернуть в канал.

Я подплыл поближе к берегу и изучил рельеф местности. Я обнаружил разрыв в береговой линии и провел свою лодку через него. Но канал не расширился, превращаясь в лагуну! Это был всего лишь еще один ручей, и, пройдя по нему некоторое расстояние, я убедился, что попал в другую бухту.

На обратном пути я продолжил свои поиски и нашел другой канал, который действительно вел в большую бухту. Но в нее впадало много ручьев и на них было много пристаней - как я обнаружил, пройдя сначала по одному ручью, а затем по другому. Более того, я не наткнулся ни на хижину, ни на какую-либо сцену, похожую на ту, которую искал. Там имелись походные палатки и бунгало, но все последние, судя по всему, были построены недавно.

Несколько раз в течение последующих дней я повторял свои тщетные попытки найти место моего полуночного приключения, если оно действительно заслуживало столь захватывающего описания, но безуспешно. Одному небу известно, почему я был так настойчив в вопросе, который, возможно, не имел никакого значения, но, несмотря на все мои старания отнестись к случившемуся как к безделице, я знал, что это завладело моими мыслями, и что я не смогу успокоиться, пока не разгадаю то, что на самом деле приобрело масштаб какой-то тайны.

Прошло около шести недель, и Аллан снова отправился на несколько дней в Нью-Йорк. В ту ночь, утомленный собственным обществом и своей книгой, слишком беспокойный и возбужденный, чтобы заснуть, я вышел на улицу и побрел к пристани. Как и в ту ночь, луна освещала ручей. Внезапно мои чувства обострились.

Далеко вверх по ручью я увидел очертания лодки! Я внимательно прислушался, но ни единый звук не нарушал тишины.

Неподвижный и сосредоточенный, я наблюдал, как лодка подплывает все ближе. Она приближалась так же незаметно, как и раньше, и я знал, что это та самая лодка, за которой я следил! Фигура мужчины неподвижно сидела за рулем. Я находился близко к ручью и был уверен, что он обернется и посмотрит на меня, проходя мимо моей пристани. Но он, по-видимому, не обратил никакого внимания на мое присутствие. Как я и ожидал, за лодкой не было никакой потревоженной воды.

Повинуясь импульсу, который не пытался понять, я вбежал в бунгало и схватил свой компас, блокнот и карандаш. Затем я прыгнул в свою лодку и поплыл вниз по ручью.

Ночь была ослепительно ясной, и все же, казалось, от воды поднималась дымка, хотя она и не заслоняла человека и лодку впереди меня!

Насколько я мог понять, мы следовали тем же курсом, что и раньше, и мужчина остановился на той же пристани. Сцена и действие были такими же, как и в ту ночь. Мужчина привязал свою лодку и вошел в хижину, неся под мышкой что-то похожее на сверток. Даже туман был таким же, скрывая все, кроме хижины, мужчины и меня.

Однако на этот раз я действовал иначе. Я подождал, пока дверь хижины закроется, затем завел мотор, быстро проплыл мимо пристани и остановился невдалеке от нее. Я решил подождать там, если потребуется, до утра, и, если этот человек отплывет на своей лодке, я обследую хижину.

Невозможно сказать, как долго я ждал, настороженный и бдительный, переводя взгляд с лодки на хижину и обратно. И вдруг, к моему крайнему изумлению, я понял, что лодка исчезла! Я не видел, как этот человек выходил из хижины, - я бы поклялся, что он оттуда не выходил. И все же - если лодка исчезла, то, вероятно, мужчина исчез вместе с ней. Насколько я знал, в хижине могли быть и другие люди, но я в точности следовал своему плану.

Я вел запись о пройденном маршруте, но решил также оставить какую-нибудь опознавательную подсказку на случай, если захочу вернуться. Когда я ступил на пристань, то увидел кусок плавника, который навел меня на мысль. На нем я вырезал свои инициалы, затем спрыгнул вниз и вогнал его в мягкую почву под лестничной площадкой. Мгновение спустя я уже направился к хижине.

Это было очень грубое сооружение, явно построенное неопытными руками. Туман все еще был густым, и единственным видимым ориентиром служило большое сучковатое дерево примерно в пятнадцати футах от дома. Луна светила на оконное стекло, и я увидел, что оно покрыто толстым слоем пыли и паутины. Внутри хижины было темно. Я обошел ее кругом и обнаружил два других окна в таком же состоянии.

Даже если бы мне не хватало физической смелости, не думаю, что колебался бы из страха, окажись хижина занята. Однако мной двигало нечто совершенно выходящее за рамки человеческого мужества или трусости.

Я нашел дверь и повернул ручку. Дверь распахнулась внутрь, я на цыпочках переступил порог. Внезапно я почувствовал, как что-то подкрадывается ко мне. Я закричал. Затем Существо приблизилось совсем близко, и я почувствовал холодное дыхание на своем лице!

В следующее мгновение я понял, что снова остался один, и попытался убедить себя, что дал волю своему воображению. Ведь я вел себя как ребенок, боящийся темноты! Я стоял неподвижно, внимательно прислушиваясь, напрягая зрение, стараясь проникнуть в темноту.

Я достал из кармана зажигалку и нажал на пружину. Крошечное пламя отбрасывало причудливые тени по маленькой комнате. Поводя зажигалкой от стены к стене, я увидел кушетку в углу, стул и старый стол, на котором стояло несколько тарелок и чашка без ручки. Все было старым и ветхим. В комнате не было ни одного живого существа, кроме меня!

Мой взгляд, опустившийся на пол, сосредоточился на середине комнаты, где несколько досок были оторваны, обнажив землю под ними. Это настолько привлекло мое внимание, что я опустился на колени, чтобы рассмотреть дыру повнимательнее. В этот момент я отчетливо почувствовал, что кто-то наблюдает за мной. Я быстро поднял глаза и осветил комнату своим крошечным фонариком, но я был совершенно один. Я вздрогнул, но решительно вернулся к осмотру.

Снова возникло ощущение, что за мной наблюдают. Любопытно, что теперь я не ощущал никакой угрозы, и все же мое дыхание стало прерывистым, и я почувствовал, как холодный пот выступил у меня на лбу.

Чувство нереальности, чего-то, находящегося за пределами моего понимания, овладело моей волей и заставило меня выскочить из хижины и пуститься бегом вниз, к пристани. Мне потребовалось всего мгновение, чтобы завести моторную лодку и помчаться вниз по ручью к океану. Несмотря на все смятение моего ума и трепещущие нервы, как только хижина скрылась из виду, я заметил, что дымка быстро рассеялась, оставив ночь ослепительно ясной.

Вернувшись в свое бунгало, я упрекнул себя за то, что убежал из хижины. Я был уверен, что в этой темной и пустой хижине скрывается какая-то сверхъестественная тайна.

Я попытался представить, что этот человек там делал. Был ли он отшельником с какой-то ужасной тайной, похороненной под этими досками? Почему он совершал эти таинственные поездки глубокой ночью? И кто наблюдал за мной в той пустой комнате? Неужели мне просто почудилось, что какое-то ужасное Существо подкрадывается ко мне из темноты?

Теперь, сильнее, чем когда-либо, возникло желание разгадать тайну этого человека, лодки и заброшенной лачуги. Что-то подсказывало мне вернуться днем на место, которое я так поспешно покинул. На этот раз, уверял я себя, мне не составит труда пройти тем курсом, который я дважды проходил при лунном свете.

На следующий день я отправился в путь с картой и компасом и без каких-либо затруднений добрался до места, которое, согласно моим записям, должно было быть тем, которое я искал.

Мои глаза блуждали по местности, залитой солнечным светом. Здесь не было ни старой лачуги, ни чего-либо подобного! С удивлением я заметил, что земля, судя по всему, недавно перешла во владение девелоперской компании! Берег ручья был усеян бунгало, некоторые были недавно достроены, а некоторые находились на первой стадии строительства.

Конечно, это было не то место, которое я искал - и все же, несомненно, там была полуразрушенная пристань, которую я видел при лунном свете! И там было дерево, корявое и старое, показавшееся моим озадаченным глазам странно знакомым. Но на том месте, где ночью стояла хижина, располагалось новое бунгало, очевидно, только что построенное!

Сбитый с толку и раздраженный, я перевел взгляд с бунгало на корявое дерево и обратно на старую пристань. Внезапное воспоминание пришло ко мне.

В мягкой земле под лестничной площадкой я поискал плавник, который вогнал в землю. С возгласом изумления я увидел его и свои вырезанные инициалы! Каких еще доказательств я хотел? Но как я мог объяснить исчезновение хижины и появление на ее месте недавно построенного бунгало? Очевидно, что последнее не выросло за ночь, как гриб!

Циник мог бы быстро развеять эту загадку, заверив меня: все, что я описал, мне приснилось от начала до конца. Но как насчет плавника, на котором я вырезал свои инициалы? Учитывая, что я не спал, когда держал его в руке, такое объяснение вряд ли годилось.

Совершенно озадаченный и сбитый с толку, я медленно направился к бунгало. Очевидно, в нем никто не жил, а свежая краска и черепица опровергали любые намеки на что-то жуткое или мистическое. Я нашел его двухкомнатным, построенным на земле, без подвала. Я заметил незаконченные детали в интерьере и столярные инструменты в углу. Затем, когда я пересекал комнату, в которую открывалась входная дверь, моя нога задела что-то, что заскользило по полу.

Я поднял этот предмет и уставился на него, ахнув от чего-то, более глубокого, чем изумление. Это была моя собственная зажигалка! Ошибки быть не могло, потому что на ней имелись мои инициалы. В то утро я не нашел ее и испугался, что уронил в ручей. Теперь я знал, с уверенностью, которую ничто не могло поколебать, что я уронил ее в хижине прошлой ночью, когда убегал оттуда.

Да, я уронил ее в хижине, но не в этом сверкающем новом строении, в которое до этого момента моя нога никогда не ступала!

Я старался мыслить рационально. Я даже попытался принять объяснение своей причины, а именно, что в лунном свете предметы иногда преображаются до неузнаваемости, и то, что я принял за хижину, на самом деле было тем самым бунгало, в котором я сейчас стоял.

Поглощенный яркими воспоминаниями о событиях предыдущей ночи, я не заинтересовался бунгало и немедленно покинул его.

В течение следующих двух или трех дней меня буквально преследовали мысли о мужчине в его бесшумной моторной лодке и о заброшенной хижине с дырой в полу. Что касается моих ощущений, когда это Существо подкралось ко мне - смогу ли я когда-нибудь забыть их?

Шли дни, и я начал задаваться вопросом, не развивается ли у меня мания. Я наблюдал за Алланом, чтобы понять, заметил ли он во мне что-нибудь странное, но, по-видимому, он этого не заметил, за исключением того, что обвинил меня в брюзжании и предложил мне смотаться на несколько дней в Нью-Йорк, вместо того чтобы читать и возиться с лодкой. Он называл меня "Мрачный Гас" достаточно часто, чтобы раздражать, и именно это, возможно, подтолкнуло меня покончить со своим душевным состоянием.

Руководствуясь принципом, что подобное лечит подобное, я решил еще раз посетить бунгало, стоявшее там, где, готов поклясться, я видел лачугу. На самом деле, я пошел еще дальше. Сказав своему приятелю, что последую его совету съездить в город на несколько дней, я ушел, сложив кое-какие вещи в сумку.

Я обратился непосредственно в девелоперскую компанию, управлявшую новыми бунгало, которые я видел, и арендовал именно то, которое хотел осмотреть на досуге. У меня не было ни малейшего представления о том, что я буду делать, когда вступлю во владение, но присутствовало какое-то смутное убеждение, что знакомство с ним разрушит мою одержимость. Это было все, чего я хотел.

Около двух часов пополудни я обосновался в своих новых покоях. Я раздобыл раскладушку, стул и стол, поскольку намеревался оставаться в бунгало до тех пор, пока тайна хижины и человека в лодке окончательно не изгладится из моей памяти.

Едва я успел бросить свою сумку на пол, как меня осенила новая идея. Меня внезапно охватило убеждение, что тайну можно разгадать, только раскрыв тайну той зияющей дыры, которую я видел в полу!

Быстрое, как мысль, решение пришло ко мне. Мне нужно вскрыть пол в бунгало, потому что теперь я верил (так же твердо, как раньше не верил), что оно стоит там, где я увидел хижину и вошел в нее. Мое ощущение, что за мной наблюдают, когда я осматривал расшатанные доски, теперь значило для меня только одно. Там что-то было зарыто - и что бы это ни было, я собирался это найти!

В течение часа я раздобыл кирку и лопату, а затем принялся за работу. Дрожа от возбуждения, я поднял доски в главной комнате бунгало. Затем я начал копать с энергией большей, чем физическая.

Я работал в течение получаса, выемка становилась все больше, а кучи земли увеличивались там, где я разбрасывал ее по сторонам.

Я продвинулся глубоко и уже начал вздыхать и задаваться вопросом, каким же дураком выставил себя, как вдруг моя лопата наткнулась на что-то твердое! Я опустился на колени на краю ямы и, наклонившись как можно ниже, сумел ухватиться за предмет, на который наткнулась моя лопата. Он держался прочно, но я его расшатал. Рывок, который его сдвинул, с силой отбросил меня назад.

То, что я вытащил, оказалось металлической коробкой примерно десяти дюймов в длину и пяти дюймов в ширину. Я счистил налипшую землю и обнаружил, что коробка заперта. С помощью ножа и молотка я с усилием открыл крышку. Внутри я обнаружил некоторое количество золотых монет и длинный объемистый конверт, запечатанный красным сургучом, но без адреса.

Я уставился на деньги в оцепенелом изумлении, а затем поднес конверт к свету.

Вовсе не нездоровое любопытство побудило меня вскрыть этот конверт. После всего сказанного, было ли у кого-нибудь больше прав исследовать этот объект, чем у меня? Конечно, я пережил достаточно, чтобы оправдать любую попытку разгадать эту жуткую тайну! Кроме того, мне было необходимо узнать, кто был владельцем золота. Внутри я нашел:

Письмо, адресованное просто: "Лайле".

Несколько сертификатов облигаций.

Медальон.

Я осмотрел деньги и сертификаты и обнаружил, что они представляют собой небольшое состояние - сто тысяч долларов! На одной стороне медальона был локон золотисто-рыжих волос, на другой - миниатюра, выполненная на слоновой кости, изображавшая самую милую девушку, какую я когда-либо видел!

Пока я стоял там, совершенно ошеломленный, держа письмо и сертификаты в одной руке и медальон в другой, я забыл обо всем, кроме этого лица молодой и притягательной красоты. Глаза были глубокого зеленовато-серого цвета, кожа бледно-кремового оттенка, а губы выражали характер, нежность и неотразимое женское очарование. Это было лицо, которое ни один мужчина не смог бы забыть. Это было лицо, которое мне было суждено помнить до скончания веков!

Очарованный миниатюрой, я на мгновение забыл о значении письма. Интуиция подсказывала мне, что деньги должны были достаться девушке, на чье лицо я смотрел, и которой было адресовано письмо. Я решил вскрыть его в надежде найти ключ к полному имени и местонахождению девушки. Возможно, в этом было нечто большее, чем похвальное намерение вернуть состояние его законному владельцу. Итак, я вскрыл письмо и прочитал:

Дорогая Лайла!

Если это письмо дойдет до тебя, это будет означать, что ты никогда больше не увидишь меня в этом мире. Я стал контрабандистом, а в этом деле никогда не знаешь, когда наступит конец. В случае моей смерти я собираюсь распорядиться, чтобы это было доставлено тебе вместе с медальоном, который ты когда-то подарила мне, а также облигациями и деньгами, которые по праву принадлежат твоему отцу. Если я останусь жив, я отдам их вам лично.

Постарайся простить меня, Лайла, и поверь, что я глубоко люблю тебя. До свидания.

Уилл Брейсли.

Таким образом, письмо не давало никакой зацепки для обнаружения девушки "Лайлы"!

Я копал глубже и шире, но больше ничего не нашел. Затем, в смятении своих мыслей и эмоций, я засыпал яму, положил доски на место и вымыл пол. Бунгало мне больше не было нужно, поэтому я вернул ключ агенту, которому заплатил за месячную аренду, придумал какой-то предлог, чтобы отказаться от жилья, и уехал.

Через несколько дней мы с Алланом вернулись в город. Я не рассказал ему о странных происшествиях, которые привели к обнаружению зарытого сокровища. На самом деле, я начал сомневаться в собственном здравомыслии в связи с делом таинственного мужчины, лодки и хижины.

Я сотни раз подумывал о том, чтобы обратиться в полицию, но что-то предостерегало меня от этого.

Довольно любопытно, что, хотя мой пульс учащался при каждом взгляде на лицо в медальоне и, хотя молодость и романтика призывали меня найти девушку ради меня самого, на самом деле я еще больше стремился выяснить ее местонахождение, если она была жива, с целью прояснить тайну хижины и мужчины. Но как я мог найти ее?

Я постоянно ломал голову, я посещал общественные места, пялился на каждую девушку, которую видел, на улицах, в ресторанах и театрах, в транспорте - везде и всюду, но безрезультатно. Я не видел ни одной женщины, которая хотя бы отдаленно напоминала девушку из медальона.

Однажды вечером на званом ужине я услышал, как один из гостей рассказывал о своем опыте общения с женщиной, чьи способности к чтению мыслей или ясновидению были просто поразительными. Этот мужчина нанес ей визит в надежде найти женщину, которая исчезла из его жизни много лет назад. Он сидел в затемненной комнате с ясновидящей, и она держала в руке носовой платок, принадлежавший подруге этого человека. Ясновидящая рассказала ему гораздо больше, чем он собирался узнать у нее; она не только рассказала ему, где он может найти свою подругу, но и раскрыла факты из жизни этой женщины, которые, как выяснилось позже, были абсолютно правдивы и известны только ей самой.

Этот инцидент произвел на меня глубокое впечатление. Я знал, что этот человек сказал правду, и верил, что если эта ясновидящая могла определить местонахождение человека по носовому платку, то, несомненно, прядь волос могла бы сделать то же самое - и даже больше.

Все закончилось тем, что я узнал имя и адрес ясновидящей и нанес ей визит. Она была маленькой, хрупкой женщиной лет под тридцать, и дом у нее был чистый, но обшарпанный. В наши дни такой человек должен был бы жить в роскоши. Но эта женщина, по-видимому, была не из тех, кто пользуется людской доверчивостью, поэтому брала за свои услуги ничтожную сумму и буквально расходовала свои жизненные силы, помогая тем, кто часто приходил к ней в отчаянии.

Когда я дал ей прядь волос, то просто сказал, что она принадлежала девушке, местонахождение которой мне отчаянно хотелось выяснить. Хрупкая маленькая женщина держала прядь в своих чувствительных пальцах и сидела очень тихо в затемненной комнате. Я почти боялся дышать, опасаясь потревожить ее. Но мне не нужно было так бояться, потому что, пока она сидела там с закрытыми глазами, нежно поглаживая рыжевато-золотистые пряди волос, ее дух был далек от меня и от комнаты, в которой мы сидели.

Не знаю, как долго мы так просидели, прежде чем я услышал, как она заговорила бесцветным голосом.

- Эта девушка живет в доме номер девяносто один по Западной улице в этом городе. Ее зовут Лайла Джеймс.

За этими несколькими словами последовало молчание, затем я нетерпеливо спросил:

- Не могли бы вы рассказать мне о ней еще что-нибудь?

Короткая пауза, затем женщина медленно произнесла:

- Вы с ней никогда не встречались, но ваши жизни соединятся благодаря мужчине, которого больше нет в живых.

Напряженный и взволнованный, я спросил ее, может ли она описать этого мужчину.

- Я не могу ясно видеть его, - сказала она, - но он был убит в лодке во время переправки контрабанды...

Я почувствовал, что застываю от изумления и чего-то похожего на ужас. Потом мне удалось сказать:

- Еще один вопрос, пожалуйста. Вы можете сказать мне, когда он умер - был убит?

- Это случилось где-то в январе прошлого года.

Затем я услышал, как ясновидящая глубоко вздохнула, словно сильно устала, и, повинуясь порыву сострадания, сказал, что ей больше не нужно отвечать ни на какие вопросы, так как я знал, что она, должно быть, устала. Когда включили свет, я увидел, что маленькая женщина выглядела бледной и измученной, но она ласково улыбнулась и сказала мне, что надеется, мои поиски будут успешными. Я тепло поблагодарил ее, заплатил вдвое больше, чем она просила, и ушел.

Когда я спешил по адресу, который она мне дала, в голове у меня все перепуталось. Я видел мужчину в лодке в августе, но она сказала, что он умер в январе прошлого года! Если это было так, то что же было с хижиной, в которую я вошел? Было ли это тоже видением, фантомом, призраком, как и сам этот человек? Как бы невероятно это ни звучало, я предпочел принять это как объяснение, а не делать вывод, будто я был не в своем уме. И, в конце концов, если мертвые обладают способностью материализовываться для живых, почему я должен отрицать возможность того, что они могут заставить живых видеть материальные объекты, которые когда-то действительно существовали?

По указанному мне адресу располагался многоквартирный дом в хорошем, но не фешенебельном районе города. Это была судьба, а не случайность, которая привела меня туда, и когда дверь квартиры Лайлы Джеймс открыла девушка, чье лицо я никогда не смогу забыть, я снова понял, что это Судьба.

Как ни странно, она впустила меня без лишних вопросов. Это было почти так, как если бы она знала меня и ожидала увидеть, хотя мы никогда не встречались. Без предварительных комментариев или объяснений я отдал ей пакет с ее имуществом. Она осмотрела облигации, взглянула на миниатюру и прочла письмо со слезами на глазах.

Я рассказал ей историю с того момента, как впервые увидел бесшумную моторную лодку, скользящую вниз по течению. Ее глаза были широко раскрыты от изумления, когда она слушала, и когда я дошел до конца, она прерывисто произнесла:

- Это... все... так чудесно... так поразительно, что я едва могу поверить свидетельствам своих чувств. - Она посмотрела на письмо, которое держала в руке.

Затем она рассказала мне свою версию этой замечательной истории.

За несколько лет до этого ее отца убедили взять Уильяма Брейсли в партнеры. Отец и дочь любили молодого человека и доверяли ему, и когда он влюбился в Лайлу, она была нежна с ним и сострадательна, но не ответила на его любовь взаимностью. Она подарила ему медальон в порыве нежности, возможно, для того, чтобы заменить все, чего он хотел и чего никогда не смог бы достичь.

Однажды ее отцу сообщили, что Брейсли - мошенник и что детективы идут по его следу. Он, очевидно, знал об этом или предчувствовал это, поскольку они обнаружили, что он исчез. К несчастью для отца и дочери, Брейсли имел право подписывать чеки и прихватил с собой такую крупную сумму денег, что это серьезно подорвало бизнес.

Вкратце, произошло следующее. Ее отец не только обнищал, но и лишился каких-либо перспектив, и Лайле пришлось пойти на работу. Брейсли, очевидно, мучимый угрызениями совести, решил загладить свою вину. На самом деле, сто тысяч долларов - это немного больше, чем он первоначально украл.

Затем я задал вопрос, который ставил меня в тупик. Почему Брейсли сам не доставил посылку Лайле или ее отцу?

- Должно быть, он был убит внезапно. Возможно, он спрятал посылку под хижиной, ожидая удобного случая, чтобы отправить ее мне.

- Но почему, - продолжил я, - он выбрал меня своим эмиссаром?

- Как мы можем это узнать? - задумчиво произнесла Лайла. - Видите ли, у него была сила только для того, чтобы появиться в лодке и хижине. Возможно, его выбор пал на вас, поскольку он знал, что вы честны и мужественны и доведете дело до конца. И, возможно, это произошло потому, что вы экстрасенс и можете видеть то, на что другие не обратили бы внимания.

Больше рассказывать особо нечего. Записи подтвердили правдивость и точность того, что рассказала мне ясновидящая. Брейсли был застрелен в драке с грабителями в январе прошлого года и похоронен недалеко от хижины, которую использовал в качестве базы для своих операций.

Что касается Лайлы и меня, то мы полюбили друг друга так же неизбежно, как и все остальное, и поженились несколько месяцев спустя. Все было так, как сказала мне ясновидящая: мы с Лайлой нашли друг друга с помощью человека, который ушел из этой жизни. Он восстановил свою честь, не только вернув то, что украл, но и подарив нас друг другу.

Я слышал много историй о привидениях, - хороших и плохих, - но мой собственный опыт - единственный случай, о котором я когда-либо слышал, когда дух умершего объединил двух человеческих существ, которые в противном случае могли бы тщетно искать друг друга!

СКЕЛЕТЫ В ШКАФАХ ЗНАМЕНИТЫХ СЕМЕЙ

Гордон Хиллман

Один из самых удивительных сверхъестественных инцидентов за всю историю наблюдений произошел всего несколько лет назад в маленьком городке Португалии. Три семьи подряд сбежали из некоего дома ужасов; призрак был не только услышан, но и замечен, и несколько полицейских стали свидетелями и жертвами этого странного призрака Южной Европы.

Если бы эти явления происходили в Темные века или на празднике призраков и демонов в семнадцатом веке, они не могли бы быть более ужасающими. И все же шел 1919 год, октябрь месяц, место действия - обычный дом в обычном городе, а участники - обычные люди, совершенно не интересовавшиеся оккультными проявлениями.

В сентябре 1919 года Хомем Кристо, член одной из самых известных португальских семей, был исключен из колледжа за свои революционные наклонности.

В октябре мистер Кристо снял дом в Коимбре, пригороде города Комаэда, и сразу же переехал туда со своей женой и ребенком. В доме не было ничего экстраординарного, и, если бы мистер Кристо услышал, что двое бывших жильцов, одна из которых была известной женщиной-метеорологом, покинули это место, он, вероятно, посмеялся бы над сверхъестественными страхами.

Однако нет никаких доказательств того, что мистер Кристо знал что-либо о репутации этого заведения, и он говорит об этом в своем заявлении под присягой, сделанном после "трех ночей ужаса".

День или два в доме ничего не происходило. Затем, в качестве гостя, Кристо навестил студент второго курса юридического факультета Гомес Паредос. Ничто не предвещало того, что вот-вот произойдут ужасные события. Поднявшись в свою комнату на втором этаже, он закрыл ставни и быстро заснул.

В час ночи он был разбужен серией сильных стуков и, приподнявшись, увидел, что закрытые ставни широко распахнуты и сквозь них светит луна. Паредос выругался на чистом португальском и встал, чтобы захлопнуть ставни. К своему крайнему удивлению, он обнаружил, что ставни сопротивляются, "как будто их держала толпа людей". Он также испытывал некоторое головокружение и подавленность, и, казалось, ощущал чье-то странное присутствие в комнате.

Наконец он, напрягая все силы, захлопнул ставни и накрепко запер их на засов. Интересно отметить, что в то время не было ветра и что ставни были самыми обычными.

Паредос задался вопросом, что именно не так с домом его друга, и вернулся в постель. Через пятнадцать минут засов на ставнях поднялся, и они широко распахнулись. Паредос вскочил, чтобы закрыть их, и когда снова закрыл, приложив все свои силы, по ним раздались удары и по комнате разнеслись крики.

Студент юридического факультета нырнул обратно в постель так быстро, как только смог, и всю ночь крики продолжались, шаги кружили вокруг его кровати, ключ повернулся в замке, и его дверь распахнулась, затем снова закрылась, и ключ повернулся обратно. В комнате никого не было видно. Ключ был во внутренней стороне двери.

Утром Паредос встал, испытывая шок от пережитого, и рассказал Кристо о таинственных явлениях. Кристо тут же рассмеялся и дискредитировал их, сказав, что ничего не слышал, но его друг поспешно собрал вещи и сбежал из дома. Одной ночи ужаса было достаточно для его нервов.

В течение дня слуги узнали о таинственных происшествиях - и ушли без жалования. Перед уходом они сказали Кристо, что в доме водятся привидения и что двое бывших жильцов в ужасе сбежали после двух проведенных там ночей.

Все это очень разозлило Кристо. Он подозревал, что за всеми этими странными событиями стоят его политические враги, и считал своего друга Паредоса робким дураком.

Поэтому в ту ночь он сам перебрался в комнату Паредоса, оставив жену и ребенка одних.

До полуночи ничего не происходило. Затем, как и в случае с Паредосом, запертые ставни распахнулись, и когда Кристо подошел, чтобы закрыть их, он не смог этого сделать. По всей комнате раздавались странные шаги; раздавались крики; и как бы он ни дергал ставни, он не мог их закрыть. Удивленный, он вернулся в постель, и вдруг ставни закрылись, а засов был задвинут на место. Затем, столь же таинственно, засов был поднят, и они снова широко распахнулись.

Он встал и выглянул наружу. Комната находилась в тридцати футах над землей, и в саду снаружи никого не было. Он снова вернулся в комнату, и запертая дверь открылась, когда ключ повернулся в замке! Кристо взял свой револьвер и вышел в темный холл. Он слышал шаги повсюду вокруг себя, но ничего не мог разглядеть, хотя один раз рядом с ним послышался звук, похожий на тяжелое дыхание.

Затем раздался громкий стук во входную дверь. Он был такой сильный, что, казалось, сотрясал весь дом. Мгновение спустя он услышал еще один стук - и еще!

Он спустился по лестнице с револьвером в руке. Отпер входную дверь, дернул ее и обнаружил, что она сопротивляется ему так же сильно, как и ставни. Опять же, ветра не было, и эта дверь всегда легко открывалась.

Наконец он рывком распахнул ее настежь и бросился в сад с поднятым револьвером. Там никого не было, а когда он повернулся, то увидел, как дверь медленно закрывается за ним. Она не захлопнулась. Она закрывалась медленно и методично, как будто что-то тянуло ее. И когда он посмотрел, то увидел, как ключ сам собой поворачивается в замке.

Из дома донеслись оглушительные крики, леденящие кровь вопли и серия ужасных ударов. Кристо бросился обратно к двери и добавил свой собственный стук к общему шуму.

Его жена, разбуженная шумом, бросилась к окну, увидела своего мужа в саду и спустилась вниз в ночной рубашке. К тому времени, когда она рывком открыла дверь и впустила своего мужа, они оба были поражены ужасом.

Крики все еще раздавались, они слышали призрачные шаги на лестнице - а в комнате на втором этаже их ребенок остался один! Кристо поспешно поднялся по лестнице, его жена следовала за ним по пятам.

На четвертом шаге она вдруг закричала: "Хомем, помоги! Что-то схватило меня за ноги!"

Кристо обернулся и увидел неясную белизну ночной рубашки своей жены, которую тащили вниз по лестнице, хотя она прилагала все усилия, чтобы подняться, и ее ногти впивались в деревянные перила лестницы.

Он отчаянно вцепился в ее руки и обнаружил, что она такая же тяжелая, как три женщины. Он не мог поднять ее наверх; он мог только удерживать ее на одном уровне, поскольку какая-то ужасная сила, казалось, неуклонно тянула ее к себе. Затем, несмотря на все его усилия, - а он был сильным человеком, - пара обнаружила, что их медленно тащат вниз по темной лестнице.

Собственный рассказ Кристо о том, что произошло дальше, - он поклялся в этом перед мировым судьей, - более странный и жуткий, чем любая вымышленная история о привидениях.

- В этот момент, - говорит он, - в крайнем ужасе я отпустил свою жену, которая снова схватилась за перила лестницы, но, казалось, медленно плыла вниз, как будто ее удерживало что-то сверхъестественное.

Мои руки дрожали от страха, но я прицелился из револьвера одной рукой, а другой чиркнул спичкой. Спичка медленно разгорелась, и на мгновение я смог видеть так ясно, как будто был дневной свет.

Передо мной был призрак, вздымающееся белое облако, которое медленно превращалось в подобие лица и гигантского тела. Из его ноздрей вырвались две струйки белесого света, и я почувствовал холодную хватку на своей руке, державшей спичку. Сквозь облако, сквозь призрак, я мог видеть свою жену, как будто между нами ничего не было, и все же там было что-то ужасное.

Белесый свет усиливался, давление на мою кисть было настолько сильным, что она онемела, я поднял револьвер и выстрелил в упор в эту ужасную массу.

Затем, хотя ветра не было, спичка погасла, как будто чья-то призрачная рука ударила по пламени.

Кристо получил сильный удар по лицу, такой удар, как будто в него вонзились клыки, он пошатнулся от шока.

Когда он пришел в себя, его жена лежала неподвижным белым комочком на лестнице. Она упала в обморок.

Он поспешно отнес ее наверх, и на этот раз Нечто не потащило ее вниз, хотя из чернильной темноты донесся оглушительный крик.

Она пришла в себя на верхней площадке лестницы, и они бросились в детскую. Ребенок пропал!

Снизу донесся тот же крик, послышались стуки в окна и ставни, казалось, задрожал сам дом, и где-то часы медленно пробили час ночи.

Кристо и его жена боялись призраков, - они боялись за свою жизнь, - но еще больше они боялись за своего ребенка. Они зажгли свечи, они кричали, они обыскали весь дом и, наконец, спустились в гостиную на втором этаже.

Крики все еще доносились из ниоткуда, раздавались тяжелые удары в запертую дверь - а посреди стола лежал совершенно голый ребенок!

Вся одежда с него была сорвана, но он крепко спал, и на его теле не было ни единой царапины.

Это повергло Кристо в новый ужас. Ребенок был слишком мал, чтобы даже ползать, не говоря уже о том, чтобы раздеться самому. В доме не было ни одного другого человеческого существа, кроме них самих. С верхних этажей на нижние не было другого пути, кроме как по парадной лестнице, и именно на парадной лестнице у них произошла схватка с призраком.

Когда миссис Кристо вышла из своей комнаты, чтобы впустить мужа в дом, ребенок был полностью одет на ночь и благополучно лежал в своей кроватке. Как могло случиться, что ребенка отнесли вниз? Какая неземная сила могла раздеть его?

Кристо осветили весь дом, они искали потайные ходы, простукивали стены, но ничего не нашли. Крики прекратились на рассвете, как и стуки в дверь.

Когда рассвело, на лице Кристо появилась алая отметина от пяти острых клыков!

До сих пор только три человека видели или слышали призрака с тех пор, как Кристо переехал сюда. Следующая ночь собрала толпу свидетелей.

Кристо бросился в полицейский участок на следующее утро после своего ужасного происшествия, и полиция вежливо посмеялась над ним. Но все равно они согласились прислать сержанта и двух констеблей для охраны после наступления темноты.

Затем Кристо позвал своих друзей. Пришел Паредос с фонариком и блокнотом, а также дон Энрике Сотто Армас, отпрыск одной из старейших семей Испании.

В шесть часов для наблюдения прибыли сержант полиции и двое его людей. Сержант стоял на страже снаружи, в то время как Кристо, его друзья и констебли наблюдали за происходящим внутри. Ни один грабитель не смог бы приблизиться к дому: внутри дома никого, кроме них самих, не было.

В полночь ставни в комнате с привидениями захлопнулись, и, хотя Кристо, дон Энрике и два констебля дергали их изо всех сил, на этот раз они вообще не смогли их открыть!

Пока они пытались, изнутри и снаружи дома донеслись отчаянные крики. Даже сержант услышал их и вздрогнул.

Наконец они опустили ставни - и хотя на лестнице никого не было, там раздались жуткие шаги. Раздались стуки в окна и стены, и, наконец, обшаривая дом с ружьями и фонариками, они добрались до того места, где крики звучали громче всего, - старого, заброшенного чулана.

- Я скоро вытащу его оттуда! - крикнул один из констеблей, рывком распахнул дверь и ворвался внутрь.

Когда они попытались последовать за ним, дверь с лязгом захлопнулась. Они попробовали открыть ее, но она оказалась заперта. Крики раздались снова, и к ним присоединились отчаянные вопли констебля. Внутри послышался шум ужасной драки, и, в конце концов, им удалось выломать дверь.

Констебль лежал на полу без сознания, его фонарик был согнут и перекручен рядом с ним, револьвер все еще был у него в руке. На нем были следы жестокого избиения, а на лице виднелись красные отметины от пяти острых клыков!

На этот раз Кристо даже не стали дожидаться рассвета. Они, их друзья и полиция сбежали, пока еще раздавались крики, и никто из них больше никогда не входил в этот дом ночью.

В течение трех дней констебль носил на себе багровые шрамы, и он клялся, что неописуемый ужас, очень похожий на тот, который ощущал Кристо, охватил его в чулане, когда холодная и липкая клешня вырвала фонарик у него из руки. И все же он был слишком напуган, чтобы когда-либо рассказывать о том, что произошло.

Кристо навсегда покинули дом ужаса. Со временем им удалось сдать его в субаренду, но арендаторы сбежали после одной-единственной ночи. По сей день он пустует, и все это ужасное дело является неотъемлемой частью официальных отчетов полиции Португалии!

ИСТОРИИ О ДУХАХ

Граф Калиостро

По словам мисс Эванджелины Адамс, знаменитого американского астролога, Соединенные Штаты будут втянуты в одну из худших междоусобных войн, которые когда-либо происходили на этой планете в период с 1940 по 1943 год.

- Каждый раз, когда планета Уран выходила на орбиту Земли по линии, охватывающей Америку, начиналась война, - сказала мисс Адамс в интервью. - Это произошло в 1776 году, и за этим последовала война за независимость; и снова в 1860 году, и за этим последовала Гражданская война. В следующий раз это произойдет между 1940 и 1943 годами, и последующая война будет ужасной расовой, религиозной и экономической битвой. Это будет ужасная борьба.

Хождение по огню

А. П. Комминс и Х. Ханзакос, лидеры церкви Духовного братства в Дурбане, Южная Африка, недавно откликнулись на призыв индуистского священника и прошли сквозь огонь в Мартицбурге под громкие аплодисменты трех тысяч европейских и четырех тысяч индийских зрителей. Ноги мистера Комминса, а также грека мистера Ханзакоса были сильно покрыты волдырями, в то время как двадцать один индиец прошел сквозь огонь невредимым.

Было сожжено десять тонн древесины, чтобы образовать очаг, по которому прошли мужчины. Оба европейца приняли участие в последующей процессии вокруг ямы. Мистер Ханзакос сказал, что он не чувствовал боли, мистер Комминс испытал легкое жжение.

Генри Форд о реинкарнации

Газета "New York American" недавно опубликовала интервью с Генри Фордом, который сказал: "Я склоняюсь к реинкарнации. Я солидарен с убеждением Томаса Эдисона: дух бессмертен, в каждой личности есть неизменный центр характера. Но я не знаю, что такое дух, да и материя тоже. Я подозреваю, что это формы одного и того же явления. Я никогда ничего не мог разглядеть в этом предполагаемом антагонизме между духом и материей. Для меня эта теория жизни самая прекрасная, самая удовлетворительная с научной точки зрения и самая логичная.

В течение тридцати лет я склонялся к теории реинкарнации. Мне это кажется самой разумной философией и многое объясняет. У меня нет никакого желания знать, чем или кем я был когда-то; или чем или кем я буду в грядущие века. Эта вера в бессмертие делает нынешнюю жизнь еще более привлекательной. Это дает вам столько времени, сколько у вас есть. Вы всегда сможете закончить то, что начали. В таком взгляде нет ни лихорадки, ни напряжения. Мы здесь, в жизни, с одной целью - получить опыт. Мы все это получаем, и мы все это где-нибудь используем".

Загипнотизированная официантка

Странная история о гипнозе была раскрыта в местном полицейском суде во время судебного процесса над Дж. Эдмоном Бойвеном, монреальским плотником. Иск был подан по инициативе его дочери, возмущенной тем, что он насильно гипнотизировал ее в любое время суток.

Эта дочь, Жермен, днем работает официанткой, и она обнаружила, что недостаточно высыпается из-за требований отца к ней как к медиуму.

Бойвен ограничивал свои операции лечением, взимая доллар за сеанс. Если его рецепты, полученные путем введения его дочери в гипнотический транс, и не были эффективными, то они, по крайней мере, были оригинальными.

Человек по имени Эдвард Сальвас, который в течение нескольких лет страдал от ревматизма, рассказал, как он обратился за советом к гипнотизеру. Рецепт, который он услышал из уст загипнотизированной дочери, был следующим:

"Три ложки сажи из печных труб смешать с одной пинтой воды и сахаром. Напиться после того, как сосчитаешь раз, два, три, сотворишь крестное знамение большим пальцем на лбу и воскликнешь: "Ревматизм, я гипнотизирую тебя. Раз-два-три, вперед!""

Мистер Сальвас был достаточно храбр, чтобы проглотить три глотка этого странного зелья. Его ревматизм, сообщил он суду, остался таким же сильным, как и всегда, и он чувствовал боли, которых никогда раньше не испытывал.

Бойвен был признан виновным в "занятиях магическими искусствами", обязан отказаться от своей практики в течение одного года и освобожден условно.

Мистер Чанг, китайский дьявол

Увлекательная работа недавно опубликована за рубежом, - "Китайские призраки и гоблины" Дж. Уиллоуби Мида, от некоторых странных рассказов которого у нас по коже бегут мурашки. Ниже приведен типичный пример, который касается некоего мистера Йе из Пекина.

Этот джентльмен, ехавший верхом по дороге в И-Чжоу, где он намеревался навестить своего друга мистера Вана, был настигнут во время грозы высоким незнакомцем верхом на лошади. Пока они ехали, мистер Йе заметил, что этот персонаж выдыхал странный черный пар; иногда он затмевал вспышки молний, а иногда его прорезал его длинный красный язык, высовывавшийся изо рта.

Этот странный человек последовал за мистером Йе в дом его друга, где был встречен мистером Ваном как его двоюродный брат Чанг из Пекина. Что касается мистера Йе, то он начал немного опасаться, когда ему отвели ту же спальню, что и мистеру Чангу, и он благоразумно попросил мальчика-слугу спать между ними. Наступила полночь, и о чудо! высокий незнакомец высунул свой ужасный язык, поднялся и проглотил незадачливого мальчика-прислужника сырым, оставив на полу лишь груду хрустящих и переломанных костей!

Очень правильно, что мистер Йе призвал на сверхъестественную помощь Куан Ти, особого победителя демонов, который явился под звуки гонгов и барабанов. Странный мистер Чанг тотчас же превратился в бабочку; он порхал круг за кругом, уклоняясь от ужасных ударов меча Куан Ти, пока внезапно не раздался раскат грома - и оба - демон и истребитель демонов - исчезли!

Утром кости мальчика остались лежать на полу в качестве неопровержимой улики; более того, лошадь высокого мужчины все еще стояла в конюшне хозяина! Но расспросы показали, что настоящий мистер Чанг никогда не покидал Пекин и даже не думал о том, чтобы отправиться в путешествие с мистером Йе.

Можно только принять логический вывод о том, что злой дух бессовестно выдал себя за мистера Чанга.

Фокусники против спиритуалистов

Мистер Гарри Прайс из Американского общества психических исследований пишет, что он провел очень забавный вечер в Кэкстон-холле, Лондон, 1 мая, когда между спиритуалистами и фокусниками состоялись официальные дебаты (организованные Центром "Космос"). Дебаты были посвящены тому, "что доводы в пользу спиритизма не были доказаны".

Ораторами, выступавшими за это положение, были мистер Дингуолл и мистер Хокинг, оба из "Магического круга" (общества фокусников); ораторами, выступавшими против этого положения, были мистер Ханнен Сваффер и мистер Морис Барбанелл, лидер еврейских спиритуалистов.

Говорит мистер Прайс: "Поскольку меня считали абсолютно нейтральным, меня попросили занять кафедру, но так как существовала некоторая неопределенность относительно того, должен ли я быть в то время в Англии, профессор А.М. Лоу согласился председательствовать вместо меня. Тем не менее, я смог присутствовать и занял место на платформе".

Дебаты продолжались три часа двадцать минут, начало им положил мистер Хокинг, который в чрезвычайно слабой речи раскрыл тот факт, что в течение четырнадцати лет Оккультный комитет Круга Магов не делал ничего, кроме как ловил миссис Дин на жонглировании фотопластинками. Мистер Сваффер последовал за ним, и большая аудитория закачалась от смеха, когда он остроумно выставил свои аргументы против фокусников. Его изготовление красного шелкового носового платка из яйца вызвала такой смех, что даже удрученные фокусники не могли не оценить юмор его "магического номера".

Следующим выступил мистер Дингуолл и отрицал существование каких-либо реальных свидетельств спиритизма. Его попытки объяснить различные явления, за подлинность которых он ранее ручался в подписанных заявлениях, были в высшей степени забавными. У меня была словесная дуэль с Дингуоллом на трибуне по поводу того, подписывали ли мы в Мюнхене в 1922 году заявления о том, что мы с Вилли Шнайдером были свидетелями подлинных феноменов. Учитывая, что наше свидетельство публиковалось снова и снова, я был поражен, обнаружив, что бывший научный сотрудник британского Общества исследований оккультных явлений отрицает, что подписывал такой документ.

После Дингуолла выступил мистер Барбанелл, чье красноречие и факты вызвали у ассамблеи восторженное одобрение. Затем наступило междуцарствие, во время которого собравшимся было предложено выступить с краткими речами. Этим воспользовался один человек, который попытался подробно изложить нам совершенно неуместную информацию, которой однажды члены "Магического круга" жонглировали перед членами королевской семьи. Ему тут же было предложено сесть, после чего у основных ораторов появилась еще одна возможность изложить свою точку зрения. Это закончилось почти тем же результатом, и фокусники снова выдвинули очень неудачный "аргумент", который был разбит вдребезги красноречием Сваффера и Барбанелла.

Новое общество, образованное в Манчестере, Англия, состоит из мужчин и женщин-энтузиастов исследований оккультных явлений. Общество гордится своей исключительностью.

- Члены, которых насчитывается двадцать пять, были выбраны за их ученость, их научную эрудицию и их отношение к предмету, ради которого было создано общество, - сказал один из его членов. - Мы намерены развивать скрытые способности наших членов в их нормальном состоянии, без духовного или какого-либо другого контроля, чтобы они могли получить личные доказательства, устранить медиума и обойтись без показных и сомнительных явлений культа. Наша идея состоит не в том, чтобы подходить к этому вопросу легковерно, а в том, чтобы исследовать и искать доказательства всему, что мы испытываем.

Члены клуба собираются раз в неделю в небольшой комнате в Манчестере.

Большое количество людей посещает ферму в деревне Фердрупт, в Вогезах, Франция, где тринадцатилетняя Марсель Жорж утверждает, будто видела "лучезарную деву" в облаках. По словам мистера Прайса, в установленные сроки девушка (с зажженной свечой в руках) и ее семья выходят в поле, преклоняют колени, и затем пресвятая Дева должна явиться провидцу.

Мистеру Прайсу это кажется случаем самоиндуцированной галлюцинации.

На фотографии, лежащей передо мной, коленопреклоненная семья окружает девочку, "которая, как видно, ожидает явления лучезарной девы".

На самом деле, она по-детски смотрит прямо в объектив камеры.

109 1 29

ПРИЗРАК СВЯЩЕННИКА

Розамонд Лэнгбридж

Джеки Кучер, иначе "Призрак священника" (поскольку он был полностью облачен в поношенную одежду священника), отмечал Рождество в заброшенном каретном сарае священника из Баллибега.

Это было его десятое Рождество, которое он встречал в каретном сарае дома приходского священника Баллибега и его преемников, и никогда еще Призрак священника не проводил его так бедно. Отец Ханниган - упокой, Господи, его достойную душу! - был тем, кто предоставил Джеки Кучеру в аренду каретный сарай, которым сам никогда не пользовался; дал ему одеяла для постели, переодел его в собственную одежду (так утверждал Джеки Кучер), и накормил отборными кусками мяса со своего собственного стола. И разве это не лучше, чем жить в доме, сказал Джеки, потому что, получая пищу из рук священника, он чувствовал, что сохраняет свою независимость, а в доме, говорил Джеки, это невозможно.

С того дня священники могли приходить и уходить из прихода Баллибег, но Джеки Кучер оставался неотъемлемой частью дома и угодий, как вечное напоминание о благословенной добродетели милосердия, переходящее от одного служителя к другому. Джеки был хорошо осведомлен об этом привлекательном аспекте своего пребывания, и, преподнося себя в дар жрецам Баллибега, чувствовал, что оказывает душам священников самую лучшую из добрых услуг.

Нынче это был новый священник, - с тяжелой, топающей походкой и громким голосом, - который только что приехал в Баллибег, и хотя Джеки еще не видел его, он слышал, как в городе говорили, будто новый священник был "резок" в своих манерах и "очень раздражителен" по отношению к нищим на ступеньках; Джеки Кучер боялся его крика и дрожал за право владения единственным домом, который у него был. Он боялся покидать каретный сарай и боялся оставаться в нем. Но жители Баллибега были добры, и, несмотря на их бедность, Призрак священника не голодал; ибо благодаря своей одежде и независимому положению в пресвитерии Джеки Кучер пользовался чем-то вроде уважения и мог высоко держать голову.

Итак, каждый день, сразу после рассвета, Джеки выползал из своего каретного сарая, пока домочадцы священника не проснулись, тащился по дороге две мили до Баллибега, и бродил без дела, пока ему не предлагали гостеприимство; бедный старый сморщенный Призрак священника и престарелый кучер в одном лице ждал до ночи, когда под прикрытием ее теней он снова тащился обратно к каретному сараю священника. Но Джеки Кучер старел, и он привык к тому, чтобы ему подавали еду горячей в установленное время; и он чувствовал, что для него наступили очень тяжелые времена, когда ему приходилось преодолевать четыре мили, чтобы немного перекусить.

В этот суровый рождественский день почти стемнело, но Джеки боялся зажечь свой огарок свечи, опасаясь, что отец Фоули увидит свет в его окнах, придет к нему и выгонит Джеки из единственного дома, который у него был. В тот день в Баллибеге в двенадцать часов он съел тарелку чего-то теплого, но четыре с лишним мили ходьбы взад и вперед разожгли аппетит Призрака священника, и он ощущал голод.

В углу каретного сарая стоял еще один призрак, не похожий на него самого, - призрак экипажа отца Джойса. Прошло семьдесят лет с тех пор, как отец Джойс был священником в Баллибеге; он прослужил там двадцать лет, и в первый год своего служения, когда он купил этот экипаж, у него еще не было сарая. Для Джеки Кучера он служил и постелью, и гостиной, и клубом, и трактиром одновременно; и когда, ночью или днем, он забирался на солому, устилавшую пол, и с решительным стуком закрывал провисшую дверь, то почти презирал святых кардиналов в их плюшевых креслах, таким независимым, таким невосприимчивым к мирскому вмешательству чувствовал себя Призрак священника. Тем не менее, экипаж был бедным старым попрошайкой, похожим на привидение, очень похожим на него самого, кожаная обивка спадала с его спины, а матерчатые подушки прикрывали упругие скелеты сидений. У потрепанного временем экипажа было только одно преимущество: по странному стечению обстоятельств ни одно стекло в его окнах не было разбито.

Призрак священника забрался в свою карету с таким же гордым видом, как это сделал отец Джойс сто лет назад; и, когда он вцепился в сиденье, прежде чем опуститься на солому, чтобы подремать, его рука сжала лежащий на сиденье листок бумаги, а пальцы сомкнулись на крошечном пакете, который кто-то оставил для него в уединении его клуба. Он зажег огарок старой свечи в фонаре кареты и в его свете увидел единственный подарок на Рождество - маленькую понюшку табаку! Одному Господу известно, кто ее послал! - может быть, сам блаженный Иосиф! Он боготворил нюхательный табак. Он взял щепотку и сразу же погрузился в дремотное пламя блаженства...

Ах! его первое Рождество с настоящим снегом. Он стоял, пятилетний ребенок, в своих первых брюках (поскольку было Рождество), с длинными взъерошенными золотистыми кудрями вокруг лица, у окна своего дома, и наблюдал, как падают снежинки. Какими они были? Лепестки белых роз, гусиные перья, разорванная бумага, крошки хлеба, вата в детской кроватке в церкви!.. Снаружи, на улице, парило невидимое воинство святых и рождественских отцов, а также видимая толпа синелицых маленьких мальчиков и девочек, большинство из которых дули в жестяные трубы и губные гармошки, только что извлеченные из пакетов с рождественскими сюрпризами и хрупких сетчатых чулок, а за дверями повсюду веяло счастьем, пахло великолепным гусем, и счастье царило во всем мире из-за настоящего снега и его первых брюк.

- Ма-ма! - закричал он, внезапно осознав, что идет снег. - Это Пресвятая Богородица бросает хлебные крошки курам?

Он вспомнил Рождество, когда ухаживал за Бриджит Клун, и пятнистый галстук, который был на нем! и свои намазанные маслом волосы, чтобы они блестели! И Бриджит пригласила его к себе отведать приготовленный ею десерт, и что ему оставалось, как не выбрать стул, который стоял у стены, потому что у него оторвалась одна ножка и он не мог стоять сам по себе! И он рухнул на пол - со своими намазанными маслом волосами и всем прочим! Стыд от этого все еще покалывал его, и он чувствовал, что в эту минуту мог бы задушить глупую, визгливо смеющуюся Бриджит двумя своими сердитыми руками...

Когда он сполз навзничь на солому, широко раскрыв рот и издавая протяжный храп, совершенно неизвестный Джеки Кучеру, шаги, фонарь и голоса приближались к двери каретного сарая.

- Именно здесь я увидела свет, отец... и я в ужасе от этого места, потому что ночью тут что-то происходит... И в городе все спрашивают меня, не видела ли я еще Призрака священника, и смеются...

Отец Фоули подергал дверь каретного сарая.

- Вот и свет, как раз вовремя! - сказал он. - Он горит в старой ветхой колымаге! - И с этими словами он распахнул дверцу экипажа. Экономка убежала при виде Джеки Кучера, и вдалеке он услышал ее крик: "Это призрак священника, конечно же!" Но отец Фоули посмотрел на Джеки, а затем так осторожно, как только мог, снова закрыл дверь.

В тот год Джеки Кучер праздновал Рождество в День подарков, потому что, вернувшись вечером домой в тот день, он обнаружил, что каретный сарай украшен так же, как детская кроватка в самой церкви. В фонарях кареты горели разноцветные свечи, а внутри экипажа был накрыт маленький столик с рождественскими угощениями, а на сиденьях кареты лежали рождественские подарки - табак, теплый шарф и шерстяные варежки. Кроме того, в письме отца Фоули было приглашение, адресованное "Джеки Кучеру, нашему гостю" (ибо к этому времени он уже знал всю историю целиком), с приглашением поужинать у него в доме в тот вечер.

- Это будет плохой день для вашего преподобия, когда вы выгоните Любимца священников, - сказал он отцу Фоули за ужином, - потому что все говорят, что Джеки Кучер приносит удачу! И если вы украсите меня вашей собственной шляпой, я не удивлюсь, святой отец, ибо я украшу вашу честь шляпой святого кардинала!

И, конечно же, отец Фоули в конце концов стал кардиналом; а жители Баллибега забыли, что он обещал кардинальскую шапку всем священникам Бэллибега по очереди; но Джеки Кучер умер пророком в своем отечестве.

ИЗ

"GHOST STORIES", ФЕВРАЛЬ, 1929

СОДЕРЖАНИЕ

Лоуэлл Джеймс Норрис. НЕВИДИМЫЙ ЖИЛЕЦ

Кен Баттен. МОЙ ЗАКОЛДОВАННЫЙ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ

Эдвин А. Гоуэй. ПРИЗРАК В НОЧНОМ КЛУБЕ

ГАВАЙСКИЙ ПРИЗРАЧНЫЙ СВЕТ

Теодор Орчардс. КРАСНОЕ ПРОКЛЯТИЕ МУМИИ

САМОУБИЙСТВО ИЛИ... ЧТО?

Террелл МакКей. ГОРЯЩИЕ ГЛАЗА

Гарольд Стэндиш Корбин. ТАЙНА КРЕМНЕВОГО НОЖА

Мюриэл Хант. СУЩЕСТВО, ПОДНЯВШЕЕСЯ ИЗ МОРЯ

Гордон Хиллман. ОДЕРЖИМАЯ ДУХАМИ

Роза Байрон. ПОЦЕЛУЙ В ТЕМНОТЕ

Граф Калиостро. ИСТОРИИ О ДУХАХ

НЕВИДИМЫЙ ЖИЛЕЦ

Лоуэлл Джеймс Норрис

Не так давно мы с фотографом выехали из Бостона со странной миссией, - нам было приказано отправиться на автомобиле в Нью-Гэмпшир и взять эксклюзивное интервью у женщины, которая, по слухам, жила в доме с призраком.

Несколькими неделями ранее Новая Англия была потрясена сообщением о том, что призрак красивой женщины, умершей сто лет назад, появился в маленьком городке Хенникер, штат Нью-Гэмпшир, в тридцати милях к западу от Манчестера. Предполагалось, что призрак наносит ночные визиты в дом своих предков высоко на горе, возвышающейся над деревней.

Сразу после этой информации появилось сообщение "Ассошиэйтед Пресс", касающееся того же неземного посетителя. Согласно этой истории, опубликованной в газетах по всем Соединенным Штатам, на горной дороге, ведущей к дому с привидениями, была замечена призрачная почтовая карета, запряженная четырьмя призрачными лошадьми.

Из других источников мы узнали, что странные истории, касающиеся старого особняка, ходили среди жителей Хенникера в течение ста лет. Внутри его затемненных стен были слышны голоса. Двери открывались и закрывались без помощи человеческих рук. Прыгающие огоньки посылали странные сигналы в долину внизу. Ужас и трагедия таились в его тени. По меньшей мере, две загадочные смерти, которые так и не были полностью раскрыты, случились на склоне горы.

Согласно местной легенде, призрачная почтовая карета неоднократно появлялась в прошлом, и многие из прежних жителей клялись, что видели ее. Это всегда происходило как раз в тот момент, когда часы в деревне били двенадцать и с дальних ферм доносился вой собак.

Свидетели дали яркие описания этого явления. Прямо из-за холма выезжала карета (так они сказали), в ржавых фонарях сияли огни смерти. Ей управлял дородный, прозрачный кучер, придерживавший своих гарцующих лошадей блестящими обрывками вожжей. Карету качало и подбрасывало на камнях и грязных колеях, но она двигалась бесшумно, как тень. Некоторые оспаривали это последнее утверждение. Они говорили, что ночью раздавался скрип сухой оси, перекрывавший приглушенный стук лошадиных копыт.

Большинство из тех, кто утверждал, что видел это страшное видение, поворачивались и убегали. Одна или две отважные души остались, хотя их сердца бешено колотились, а колени дрожали. По словам этих свидетелей, в карете сидела красивая женщина, вся в белом, которая ехала, отвернув голову. Позади ехали два туманных лакея.

Один человек, более храбрый, чем остальные, последовал за каретой, когда она, пошатываясь, мчалась в темноте; он видел, как она добралась до дома с привидениями и проехала через полуразрушенные ворота. Затем, взмахнув рукой, призрачный кучер остановил своих призрачных коней под узловатыми ветвями старой яблони, росшей рядом с древним колодцем.

Лакей спустился и открыл дверцу кареты. Женщина в шелках и атласе, которые подметали землю, но не оставляли следов, подошла к колодцу и заглянула внутрь. Движимый любопытством, более сильным, чем страх, мужчина приблизился к молчаливой группе.

Внезапно женщина повернулась и побежала к карете. Как только она вошла внутрь, луна вышла из-за облака, и лучи полностью осветили ее лицо.

Мужчина наклонился вперед, затем отпрянул с воплем ужаса.

Он смотрел в лицо демону!

Дверца кареты закрылась, и прежде чем деревенские часы закончили бить, он остался один. Карета исчезла.

Несколько часов спустя он, спотыкаясь, спустился в деревню. Едва он закончил рассказывать свою историю, как упал на землю. На его шее виднелись багровые следы от пальцев.

В настоящее время многие жители Хенникера смеются над этой историей; другие намекают на забытое убийство, случившееся много лет назад, когда тело жертвы было сброшено в колодец, чтобы избежать разоблачения. Эти люди говорят, что призрачная женщина - это призрак леди, которая давным-давно жила в доме с привидениями, - "Мэри, рожденная в Океане", как называют ее местные жители, - чьи бренные останки покоятся на маленьком кладбище в Хенникере.

Несмотря на современный скептицизм, дом сохранил свою зловещую репутацию и - до самого недавнего времени - стоял необитаемый и заброшенный на уединенной поляне на склоне горы, примерно в миле от ближайшего соседа. Многие представители молодого поколения никогда не слышали о его романтической истории и смеются над возможностью того, будто в красном доме на холме происходят какие-либо необъяснимые вещи. Тем не менее, редко кто пользуется горной дорогой после наступления темноты - дорогой, по которой давным-давно ездил Лафайет, когда она была почтовой дорогой между Хиллсборо и Хопкинтоном.

В настоящее время домом владеют миссис Флора Э. Рой, вдова выдающегося врача, и ее сын Л. М. А. Рой, известный нью-йоркский художник. Их переезд в этот дом, как и следовало ожидать, стал поводом для возрождения всех старых сказок. Удивительная вещь, однако, заключается в следующем: по нашей информации, и миссис Рой, и ее сын действительно верили, что живут в одном доме с привидением!

А потом пришло сообщение о новом появлении призрачной кареты! Что именно это могло означать, оставалось только догадываться. Возможно, вся эта история была плодом слухов и буйного воображения. И все же, если в этом была хоть капля правды, каково это - жить в доме, о котором говорят, будто в нем водятся привидения? Моим заданием было найти дом и взять интервью у миссис Рой.

Сделав многочисленные объезды, мы прибыли в Манчестер, штат Нью-Гэмпшир, где остановились пообедать. Когда мы пересекали длинный мост, ведущий в западную часть города, солнечный свет сверкал на брызгах, взметавшихся в воздух там, где река перехлестывала через огромную плотину.

К тому времени, когда мы проехали Гоффстаун, послеполуденное солнце косо опускалось на выпуклые холмы двух гор Унканконук; мы свернули на грунтовую дорогу, с которой небо было едва видно из-за переплетенных ветвей деревьев над головой.

По маленьким мостикам с односторонним движением, огибая острые углы, поднимаясь на холмы и спускаясь в долины, тянулась узкая тропа. Время от времени мы проезжали через деревню с ее универсальным магазином и бензоколонкой, мемориалом гражданской войны на лужайке и маленькой белой церковью. Затем снова тянулись пустоши.

На обочине дороги стоял официальный железный указатель. Мы въехали в городок Хенникер.

Послеполуденное солнце внезапно закрыли тяжелые черные тучи, появившиеся из ниоткуда; они плотно прижались к земле, закрывая очаровательные виды холмов и далеких гор. Наступило зловещее затишье. Несколько сухих листьев закружились на дороге. На ветровом стекле засверкали капли дождя. Порыв ветра взметнул вихри пыли.

Зазубренная, яркая вспышка молнии расколола небеса, за ней последовал ужасный раскат грома, а затем хлынул ливень. Мы оказались в эпицентре горного ливня. Дождь, дождь - и еще раз дождь, подгоняемый завывающим ветром!

Машина дрожала на ветру. Дождь барабанил по крыше, стучал в плотно закрытые окна, капал через закрытые вентилятор и радиатор. Дорога превратилась в извивающийся поток. Тем не менее, мы продвигались вперед сквозь шквал сине-зеленых вспышек молний, перемежаемых раскатами грома. Двигатель чихнул, затем еще раз, а потом снова заработал, но уже гораздо менее ровно, чем прежде.

Скользкие извилистые мили по дикой местности, а затем - сельский магазин. В дверной проем заглянула взъерошенная голова, рука многозначительно дернулась в сторону вездесущей бензоколонки.

- Где находится дом Мэри, рожденной в Океане? - спросил Блэкинтон, фотограф.

Мужчина в дверях поднес руку к голове.

- Э-э, что вы такое сказали? - закричал он, перекрикивая ветер. - Вам придется говорить громко. У меня плохо со слухом.

- Дом Мэри, рожденной в Океане! - крикнул Блэкинтон.

Появилось больше голов.

- Они хотят попасть в дом Мэри, рожденной в Океане! - сказал кто-то, и еще больше мужчин в рубашках без рукавов столпились на продуваемой всеми ветрами площадке.

- Думаю, они думают, что это какой-то новомодный придорожный бар, - объявил один из них остальным, и все захохотали.

- Нам нужен дом Мэри, рожденной в Океане, - настаивал фотограф.

- Что ж, незнакомец, - начал один из мужчин, - я думаю, вы лучше всех разбираетесь в своих делах, но сегодня неподходящий день для посещения дома Мэри, рожденной в Океане. Как бы то ни было, он стоит на горе, примерно в нескольких милях от главной дороги. Думаю, самый быстрый способ - это подняться по тропе в гору, продолжать ехать, пока не встретите развилку дорог, повернуть налево мимо заброшенной школы, продолжать ехать, и все. Надеюсь, вы не встретитесь с дилижансом по дороге наверх. Люди говорят, что она ездит именно этим маршрутом.

На этот раз никто не засмеялся.

Дождь утих, но ветер по-прежнему дул ураганный. Один или двое мужчин исчезли внутри магазина, но остальные, не обращая внимания на погоду, молча наблюдали за нами, пока мы не скрылись из виду.

Мы свернули с дороги из черного щебня, проехали около мили по другой грунтовой дороге, обсаженной мрачными соснами, а затем свернули на узкую тропинку для фургонов, поднимающуюся по крутому склону горы. Ветер над головой все еще свистел в кронах деревьев. Кусты с обеих сторон царапали бока машины, пока мы прокладывали себе путь наверх, следуя по почти стертым тележным колеям. С пропитанных дождем листьев капала влага. Быстро бегущие потоки воды иногда почти закрывали резко изгибающуюся, неуклонно поднимающуюся вверх тропу.

Прямо впереди была развилка дорог.

В тусклом послеполуденном свете развилка по левую руку выходила на темную, неприступную аллею деревьев, листья которых казались призрачно-белыми на ветру.

Внезапно фотограф схватил меня за руку.

- Что это? - спросил он.

В тени колыхалось что-то белое - смутно различимый предмет, от которого тянулись две руки. Еще один порыв ветра. Машина тряслась и подрагивала. Высоко над головой деревья, бившиеся в агонии, выли призрачный реквием. Странное Нечто появилось из своего укрытия. Оно взвилось в воздух. Мы мельком увидели, как оно - извиваясь, разворачиваясь - несется прямо на нас. Глухой, внезапный всплеск! Оно врезалось в машину. Протягивая руки, ползая, Существо перелезло через капот, разбрызгивая лужи воды. Оно ударилось о ветровое стекло, растекаясь, как слизь, по всей передней части. Наш обзор был закрыт.

Я потянулся к ручнику экстренного торможения.

Машину занесло, и она остановилась.

Потом мы оба рассмеялись. Наш призрак оказался не чем иным, как старым фартуком из бунгало, "сбежавшим" с чьей-то бельевой веревки.

На развилке мы повернули налево, миновав поляну, где стояло маленькое заброшенное здание школы с провисшей крышей и разбитыми окнами. В нем прозвучала печальная нота, напоминающая о Сонной лощине и ее классической легенде о всаднике без головы.

Еще один поворот дороги, и мы подошли к концу леса. Чуть дальше виднелся выцветший красный дом, стоявший на другой поляне. Дом был продуваем всеми ветрами, потрепан непогодой - двухэтажное строение ранней колониальной архитектуры. Мансардные окна выступали из удобной старомодной крыши, которая свидетельствовала о крепких, обтесанных вручную бревнах под позеленевшей от времени черепицей. Много лет назад здесь стояло несколько больших амбаров и навесов для скота. Они, однако, исчезли, и остались только скелеты, свидетельствующие об их исчезновении, разрушенные фундаменты и просевшие, покосившиеся стены. Хотя краска на большей части обшивки выцвела, дом имел достойный вид, соответствующий его возрасту.

За ним гора обрывалась. Быстро набегали тучи. Лучи заходящего солнца падали на величественные ряды далеких гор. Из серовато-голубого автомобиля "форд", припаркованного у дома, вышел мужчина; он был одет в бриджи для верховой езды и фланелевую рубашку. Он спустился по выложенной плиткой дорожке нам навстречу.

Это был Л.М.А. Рой, художник. Мы прибыли в дом Мэри, рожденной в Океане.

Входная дверь открылась. В просторном дверном проеме стояла причудливая пожилая леди в ржаво-черном платье, пестрой шали и изящном белом чепце.

- Вы не зайдете? - радушно спросила она. Это была миссис Рой, женщина, жившая в доме с призраком.

- Да, - начала миссис Рой, некоторое время спустя, когда мы удобно устроились перед потрескивающими в камине поленьями, в доме рожденной в океане Мэри: - Все это правда, рожденная в океане Мэри действительно вернулась, и, наконец, обрела покой. Проклятие, наложенное на этот дом, снято.

- Вы хотите сказать, что она живет здесь с вами? - спросил я, едва веря своим ушам.

- Конечно, - ответила миссис Рой со всей серьезностью. - Я полагаю, некоторым людям не понравилось бы жить в доме с привидением. Я же думаю, что это замечательно. У нее целая компания. Мы живем так далеко от остального мира, что радио является нашим единственным связующим звеном - приятно знать, когда моего сына нет дома, что в доме есть кто-то еще.

Фотограф, который до сих пор хранил молчание, наклонился вперед.

- Значит, вы медиум? - спросил он.

- Вовсе нет, - возразила миссис Рой. - У меня просто непредубежденный ум. Я думаю, радио очень убедительно доказало, что мы постоянно окружены влияниями, о которых ничего не знаем. Да, мне кажется, мы живем в мире экстрасенсорных чудес, что невидимый мир становится все ближе и ближе. Возможно, мы скоро придем к тому моменту, когда сможем общаться с теми, кто ушел из жизни. На самом деле, я думаю, что здесь, в доме Мэри, рожденной в Океане, мы пришли к решению проблемы. По крайней мере, Мэри, рожденная в Океане, сумела добиться того, чтобы ее поняли несколько раз, когда она считала это необходимым. - Она помолчала. - Решение, - медленно произнесла она, - это просто результат избавления от страха. Большинство людей боятся проявлений духа. Я - нет, потому что глубоко убеждена, добро в духовном мире перевешивает силы зла.

- А чего кому-то бояться? - вмешался мистер Рой. - Я думаю, если бы люди серьезно изучали эти вещи, они бы не были так напуганы, когда сталкиваются со сверхъестественным. Если бы духи захотели причинить вред людям, они могли бы сделать это где угодно.

- Люди советовали нам не покупать этот дом, когда мы впервые заговорили об этой идее, - продолжила миссис Рой. - Они сказали, что у этого дома неприятная история. Они рассказывали нам ужасные вещи о нем. Они сказали, что местные жители избегали этого места из-за голосов, слышимых после наступления темноты, и огней смерти, которые, как говорили, заманивали людей на верную гибель. По их рассказам, один или два раза люди приходили разобраться, и после этого их никто никогда не видел. Было определенно известно, что поблизости случились две загадочные смерти, и ходили разговоры о других ужасных трагедиях, в том числе об убийстве, произошедшем давным-давно возле колодца.

Кирк Пирс, племянник президента Франклина Пирса, дал нам много информации, как и несколько членов семьи Уоллес, потомков женщины, чей дух бродит по этому дому. Первой жуткой смертью, фактически зафиксированной, стала смерть майора Роберта Уоллеса, сына Мэри, рожденной в Океане, и первоначального владельца кареты с четырьмя пассажирами, которая недавно появилась на горной дороге.

Согласно рассказу, майор Уоллес присматривал за несколькими рабами в полях за домом. Он ехал верхом на одной из своих любимых лошадей. После того как работа была закончена, ему захотелось как можно скорее вернуться в дом, и поэтому он срезал путь по одинокой и малолюдной тропинке. Он проехал всего несколько ярдов, когда лошадь резко остановилась, вздрагивая.

Что-то было впереди на тропинке. Конь впервые в своей жизни, казалось, испугался и попытался повернуть назад, майор Уоллес пришпорил его. Лошадь снова попыталась повернуть назад. Майор ничего не видел впереди, хотя на мгновение ему показалось, что на тропинке может быть змея, свернувшаяся кольцом и готовая ужалить. Никто точно не знает, что произошло дальше. Но несколько часов спустя майора нашли лежащим лицом вниз на дерне. Ужасное выражение страха исказило его черты. И никто так и не узнал тайну его переживания, потому что он никогда не говорил об этом и вскоре после этого умер. Это было в 1815 году.

Некоторое время случилась вторая смерть. Другой Уоллес был найден мертвым на склоне горы. На его лице было все то же ужасное выражение - выражение, которое могло бы появиться при взгляде в самые глубокие закоулки ада. Официально это признали самоубийством, но люди намекали, что в этой истории было нечто большее, чем когда-либо доводилось до сведения общественности.

Мы смогли получить лишь самую скудную информацию об обеих этих смертях, и некоторые части этой истории, возможно, были досужими слухами. И все же, без сомнения, дом оказывал какое-то дурное влияние, которого боялись добрые жители Хенникера.

Мы не боялись. Мы были полны решимости, что сплетни столетней давности не поколеблют нашей личной симпатии к особняку. Кроме того, если в этой истории была хоть капля правды, то и мой сын, и я думали, что если мы превратим дом Мэри, рожденной в Океане, в настоящий дом, наполненный любовью и счастьем, это могло бы принести мир и удовлетворение тем беспокойным душам, которые, как говорили, часто посещали его.

Признаю, что мы были настроены скептически. Мы думали, что ничего не случится. Но оказались неправы.

Сидя там перед тлеющими углями в огромном камине, в тишине нью-гэмпширских холмов, обволакивающей дом, миссис Рой продолжила рассказывать удивительную, почти невероятную историю о том, как призрак Мэри, рожденной в Океане, вернулся жить в дом своих предков после более чем ста лет беспокойных скитаний.

Первые несколько дней после того, как семья Рой переехала в дом с привидениями, все шло своим чередом. И мать, и сын с некоторым интересом обратили внимание на старые петли, которые первые поселенцы установили, чтобы отпугнуть дьявола, и двойные кресты на дверях, которые, как предполагалось, служили надежной защитой от ведьм.

Прошла неделя, но по-прежнему ничего не происходило.

А затем...

Однажды утром миссис Рой спустилась вниз и обнаружила, что дверь, ведущая из кухни в Орлиную комнату, широко открыта. Она знала, что накануне вечером дверь была закрыта, потому что ей с большим трудом удалось задвинуть щеколду. Никто другой не мог бы ее открыть. Она была одна в доме. Ее сын был в отъезде по делам.

Несколько часов спустя она случайно упомянула об этом факте знакомой в деревне. К удивлению миссис Рой, знакомая восприняла это всерьез.

- Ну конечно! - сказала эта женщина. - Вы же не думали, что такой большой дом будет в полном вашем распоряжении, не так ли? Мэри, рожденная в Океане, вернулась домой. Эта Орлиная комната раньше была ее спальней. Следы от ее кровати с балдахином все еще видны на полу.

Для миссис Рой, это было просто совпадение. Однако еще до того, как закончилось утро, она оказалась на маленьком деревенском кладбище перед могилой Мэри, рожденной в Океане, которая умерла тринадцатого февраля 1814 года, на 94-м году жизни. И прежде чем вернуться в дом на холме, она раздобыла экземпляр "Истории Хенникера" полковника Коггсуэлла, намереваясь при первой же возможности прочитать романтическую историю женщины, в чьем доме она теперь жила.

Но нужно было многое сделать. Послеполуденные часы пролетели незаметно. Ее сын вернулся домой перед ужином, и только вечером она снова вспомнила о книге. Потом стемнело, и она смертельно устала. Она положила "Историю" на хранение в книжный шкаф и поднялась наверх, чтобы лечь спать, не забыв, однако, запереть дверь, которая так таинственно открылась накануне вечером.

Несколько часов спустя она, вздрогнув, пробудилась от крепкого сна. Дверь ее комнаты была приоткрыта. В доме было тихо, если не считать ровного дыхания ее сына в соседней комнате. Она встала и закрыла дверь, плотно задвинув щеколду. Минут десять она лежала неподвижно, пытаясь снова заснуть. Вместо этого с каждым мгновением она просыпалась все более и более. Снизу донесся какой-то звук. Старые дедушкины часы были готовы пробить положенный час. Она считала удары. Было одиннадцать часов. Луны не было. Снаружи простиралась ночь, темная и неприступная.

Дремоту нельзя было обмануть. Она считала овец, мысленно составляла карты и повторяла таблицу умножения. Все напрасно. Темнота, казалось, окутала дом удушающими складками толстого одеяла мрака, от которых становилось трудно дышать. Испытывая смутное беспокойство, она тихонько выбралась из постели, на цыпочках прошла через комнату к каминной полке, взяла свечу, зажгла ее и попыталась заинтересоваться текущим журналом. Но она слишком нервничала, чтобы читать.

Пламя свечи вспыхнуло и затрепетало от какого-то внезапного сквозняка. Госпожа Рой взглянул в сторону окон. Они были закрыты. Вопреки своей обычной привычке, она забыла открыть дверь или окна перед тем, как лечь спать. Однако пламя снова ярко вспыхнуло. Госпожа Рой продолжил чтение. "В старых домах много сквозняков", - сказала она себе.

Свеча снова мигнула. Сырые, мрачные тени угрожающе сгущались по углам спальни. Пламя погасло. Она нащупала спичку и снова зажгла ее. Несколько мгновений - и пламя снова погасло, как будто его погасили невидимые пальцы. За всепоглощающими складками тьмы миссис Рой почувствовал чье-то неизвестное присутствие.

Внизу напольные часы пробили три четверти. Было без пятнадцати двенадцать. Затем из тишины донесся крик - крик пронзительный и проникновенный, хотя и далекий, крик, едва ли похожий на человеческий, но, казалось, рожденный агонией.

Миссис Рой ждала в темноте.

На несколько мгновений воцарилась тишина - а потом все повторилось снова.

Теперь он прозвучал несколько ближе. Госпожа Рой нащупала спички. Они исчезли. Она нащупала свечу, но та тоже исчезла. Она попыталась позвать своего сына. Слова застряли у нее в горле. Там, на склоне горы, творилось что-то странное, и она была бессильна.

Снова раздался крик - снова и снова. Теперь он был ближе - ближе - ближе. Другие звуки вторгались в ночь - звуки, казалось бы, приглушенные темным покрывалом мрака, окутывающим дом Мэри, рожденной в Океане. Стук лошадиных копыт, звяканье сбруи и, прежде всего, странный визг, который то нарастал, то затихал. Теперь это было совсем рядом с домом.

Внезапно она узнала этот странный звук и улыбнулась. Это был не более чем скрежет осевого дерева, остро нуждающегося в смазке.

Она поудобнее устроилась в постели, думая, что по дороге проезжает какой-нибудь фермер, а потом вспомнила призрачную карету и четверых пассажиров!

Темнота рассеялась, или же ей это почудилось. По старой грунтовой дороге медленно проплывала какая-то неясная масса, чернее ночи, пятно на фоне теней, ставшее пастозно-серым, возможно, из-за эманаций какого-то потустороннего освещения, которое выделяло его тусклым рельефом на фоне склона холма. Отчетливо доносился топот лошадей - визг оси раздавался прямо за ее дверью. Карета остановилась, словно кучер дернул невидимые вожжи. Затем кавалькада возобновила свой путь.

Внезапно внизу, у старой яблони, рядом с колодцем с привидениями, тени сгустились в непрозрачную массу. Это было похоже - это могло быть - на дилижанс - ту самую карету, которая, как говорили, проезжала этим путем, неся призрака с телом красивой женщины и лицом дьявола!

Там она задержалась, в тишине, нарушаемой лишь редким звоном металла. В темноте собирались какие-то фигуры - возможно, тени, - но они выглядели фигурами в сумеречной ночи. И среди них резко выделялась одна - высокая фигура, одетая в струящиеся одежды, казалось, ожидающая...

Внизу раздался звук - напольные часы пробили полночь. Ночь за окном внезапно стала чистой и ясной. Показались звезды. Тени у колодца исчезли.

Внизу открылась дверь. Что-то с глухим стуком упало на пол. Скрипнула лестница. Еще и еще. Какое-то существо поднималось по лестнице.

Щелкнула задвижка в спальне. Повеяло прохладным воздухом - соленым воздухом, напоминающим о море.

Миссис Рой обернулась. Она вскочила на ноги.

Дверь в спальню медленно открывалась!

Пол задрожал под ней. Миссис Рой с большим трудом удерживалась на ногах. Комната, кровать, потолок - все качалось. Стало светло как днем - и миссис Рой оказалась в непривычной обстановке! Одежда, развешанная по деревянным стенам, раскачивалась волнообразными движениями. Это было почти так же, как если бы она находилась на борту корабля.

Она была на корабле! Через открытый иллюминатор она увидела воду - гладкое, безмятежное водное пространство, простиравшееся так далеко, насколько хватало глаз!

Каким-то образом все казалось совершенно логичным, хотя она понимала, что ей здесь не место. Она просто присутствовала в некотором роде отстраненным зрителем.

В каюту вошла женщина. Госпожа Рой уставилась на нее. Та была одета в ниспадающее серое одеяние, белый шейный платок и простую белую шапочку. Посетительница, казалось, не видела миссис Рой, и последняя попыталась заговорить. Слова не шли с языка. Женщина поспешно вышла из комнаты.

Миссис Рой огляделась по сторонам. Все было грубым. Рядом стояло что-то вроде стола, прикрепленного к стене, с чернильницей старинного дизайна, надежно закрепленной на столе. Рядом лежали перья и коробка с песком. Она заметила незаконченное письмо, написанное причудливым почерком, и ее взгляд лениво пробежал по нему.

Она внезапно вздрогнула и посмотрела снова, почти не в силах поверить своим глазам. Письмо было датировано 1720 годом.

1720! Ошибиться в цифрах было невозможно. Более двухсот лет назад! Оно лежало на столе нетронутое, пожелтевшее от времени. Должно быть, здесь какая-то ошибка! И все же там было письмо. Она подняла его. Ее глаза скользнули по заключительным абзацам, отметив старомодный стиль и длинные "s", выглядевшие как "f".

Действительно, не так уж много важного произошло из-за того, что вы помогли этой маленькой группе эмигрантов в тот день в Лондондерри. Все мы, это правда, с нетерпением и плохо скрываемым страхом ждем этой новой страны, о которой мы все так много слышали. Однако в последнее время капитан Дж. Уилсон был под давлением, так как уже много дней мы не двигались по причине штиля в нескольких сотнях лиг от города в этой новой стране, известного как Бостон. Капитан ругался, и это было нехорошо. День за днем мы дрейфовали. Возможно, такова воля Господа, но необходимость в движении назрела, поскольку молодая и симпатичная жена капитана Дж. Уилсон скоро станет матерью.

На самом деле...

Внезапный жалобный крик младенца разнесся по кораблю. Миссис Рой открыла дверь и вышла. Кругом царила суматоха. Женщины бегали взад-вперед. Члены экипажа стояли рядом с озабоченным, но в то же время робким видом.

Открылась еще одна дверь. Вперед выступил загорелый мужчина, одетый в одежду моряка того времени. Это был капитан Уилсон. Способный справляться с большинством ситуаций, он, очевидно, наконец-то столкнулся с той фазой жизни, в которой годы командования судном мало чем помогли. Он держался с достоинством, но черты его лица, осунувшиеся и бледные, выдавали напряжение, в котором он находился в течение последних нескольких часов.

Наступил момент молчаливого ожидания.

- Это девочка, - сказал он, - и, если будет на то воля Господа, они обе будут жить.

Из вороньего гнезда наверху донесся внезапный крик.

- Парус, хо!

Капитан мгновенно превратился в человека действия.

- Где? - закричал он.

- В нескольких румбах от нашего курса.

Крошечный парус еще не был виден с палубы. Воздух не беспокоило ни малейшее дуновение. Паруса висели безвольно и бесполезно. И все же час за часом крошечное пятнышко росло, пока его не стало видно с палубы без подзорной трубы. Корабль подходил все ближе и ближе - длинное, низкое, зловещее судно.

На фалах развевался кроваво-красный флаг Англии. Незнакомец не показывал никаких цветов. Было что-то угрожающее и сверхъестественное в его неуклонном приближении, в то время как английский корабль лежал в дрейфе.

Капитан Уилсон забеспокоился. Группы эмигрантов собрались на палубе, наблюдая за происходящим. Члены экипажа стояли вокруг, нахмурив брови и глядя в сторону корабля.

Со странного корабля поднялось облачко дыма!

Ядро срикошетило от гладкой поверхности океана. Оно с глухим всплеском ушло под воду в нескольких сотнях ярдов впереди корабля. Одновременно над суденышком взметнулся флаг. Он был угольно-черным, и на нем были изображены ужасный череп и скрещенные кости!

- Пираты! - закричал кто-то. - Пираты!

Крик передавался из уст в уста. Пираты! А они были безоружны.

Капитан Уилсон не был трусом. Он отдал приказ, чтобы мушкеты, абордажные сабли и прочее оружие были розданы всем мужчинам, способным сражаться. Тем временем расстояние между двумя кораблями постепенно сокращалось. Обреченное судно окутала атмосфера неизвестности. У нескольких женщин началась истерика. Другие молились.

Теперь на палубе пиратского корабля можно было увидеть толпу вооруженных до зубов мужчин. Они были закоренелыми морскими псами, жаждущими крови и алчущими грабежа. Чуть поодаль, на фальшборте, стоял предводитель пиратов - кортики и пистолеты заткнуты за яркий шелковый пояс, в ушах и бакенбардах торчат кусочки горящей пакли, в одной руке заряженный пистолет, в другой абордажная сабля. Он выглядел угрюмым и свирепым.

- Приготовиться отразить нападение, - приказал капитан Уилсон мрачным, ровным голосом.

Два корабля сошлись бортами. Толпа пиратов ринулась через борт беспомощного судна, над которым безвольно висел английский флаг. Экипаж храбро сражался, но они были в меньшинстве и быстро разоружены. Несколько женщин жались в сторонке, в то время как пираты грабили сколько душе угодно, прежде чем затопить корабль.

Капитан Уилсон и предводитель пиратов встретились лицом к лицу.

- Вы захватили нас в плен исключительно благодаря численному превосходству, - тихо сказал англичанин. - Мы готовы умереть как мужчины, но у меня есть к вам одна просьба, которую, я надеюсь, у вас хватит мужества выполнить. В моей каюте находится молодая женщина, которая только что родила ребенка. Что бы ни уготовано остальным из нас, я умоляю вас отнестись к ним бережно.

Глаза пирата сузились.

- Где они? - спросил он, наконец. Капитан Уилсон первым спустился вниз. Позади него, стуча саблей по деревянной лестнице, топал капитан пиратов. Они вошли в комнату, где лежала миссис Уилсон, слабая и беспомощная.

- Кровь Господня, - прохрипел пират. - Кровь Господня! Что у нас здесь?

Мать смотрела на него умоляющими глазами, тщетно прикрывая одной рукой крошечного человечка, который появился на свет всего несколько часов назад. Пират оттолкнул ее в сторону и склонился над ребенком.

Рука капитана Уилсона скользнула к карману, где лежал спрятанный пистолет.

Возможно, это были горящие кусочки пакли в бакенбардах пирата, хотя младенцам не положено их видеть в течение первых нескольких часов своей жизни; возможно, это был блеск свисающих золотых сережек. Возможно, это была одна из сотни других причин, но, как бы то ни было, ребенок, вместо того чтобы подползти к матери, радостно заурчал и протянул пухлую ручку к пирату.

- Кровь Господня, - слабо выругался он. - Кровь Господня. - Жесткие, мрачные морщины на его лице разгладились, когда он взял ребенка на руки и с улыбкой повернулся к ожидающему отцу.

- Я пощажу корабль и всех, кто находится на борту, при одном условии. На лице отца отразилось сомнение, но пират теперь прямо-таки сиял от радости. - Разрешите мне окрестить этого ребенка. Это все, о чем я прошу.

Через несколько мгновений на палубе собралась странная толпа.

На шканцах стоял предводитель пиратов, осторожно неся новорожденного ребенка. Рядом с ним стоял отец. На палубе внизу ждали экипажи обоих кораблей. Эмигранты наблюдали за ними удивленными глазами.

- Я нарекаю тебя Мэри, - сказал пират. - Мэри, в честь моей матери. И поскольку ты родилась в открытом море, пусть твое имя будет рожденная в Океане Мэри. Пусть твоя жизнь будет долгой и счастливой. Пусть несчастье постигнет тех, кто осмелится принести горе в твою жизнь.

Когда некоторое время спустя два корабля разошлись в стороны, миссис Рой глубоко вздохнула с облегчением. Но тревоги на этом не закончились. Пиратский корабль остановился, и на воду была спущена небольшая лодка, наполненная людьми. Все задавались вопросом, не было ли крещение просто праздной шуткой и не начнется ли теперь грабеж по-настоящему. Со смешанными чувствами они наблюдали, как лодка подплывает к борту.

На борт был брошен рулон зеленовато-серого шелка, за которым последовали другие подарки.

- Подарок от капитана для рожденной в Океане Мэри, - сказал одноглазый рулевой. - Эта ткань для ее свадебного платья - и пусть солнце ярко светит по этому счастливому случаю!

Палуба накренилась. Ветер посвежел. Паруса раздувались. Внезапно все исчезло. Госпожа Рой почувствовала, что она... соскальзывает... соскальзывает...

Было уже светло, когда миссис Рой проснулась в своей постели в доме Мэри, рожденной в Океане. Раннее утреннее солнце придавало жизнерадостный оттенок мрачной старомодной мебели. Аромат цветущей корявой яблони возле колодца доносился через чудесным образом открывшееся окно, наполняя комнату благоуханием.

Внизу дверь из Орлиной комнаты в кухню снова была распахнута настежь.

Ночью из книжного шкафа упала книга. Она лежала на полу раскрытой лицевой стороной вниз. Миссис Рой подняла ее. Это была "История Хенникера", которую она получила накануне.

История начиналась с рассказа о рождении Мэри, рожденной в Океане, и ее крещении вождем пиратов. Факты, за исключением письма, по существу совпадали с теми странными сценами, которые разыгрались ночью!

Позже миссис Рой узнал, что серый шелк, подаренный пиратом рожденной в Океане Мэри, на самом деле был на ней, когда она выходила замуж за Томаса Уоллеса в 1733 году, и что его фрагмент до сих пор хранится в публичной библиотеке Хенникера.

Наступила долгая пауза, когда миссис Рой закончила свой необычный рассказ паузой, которую, в конце концов, нарушила сама миссис Рой.

- Именно так я впервые познакомилась с Мэри, рожденной в Океане, - сказала она. - Хотя я никогда не видела ее в материальном смысле, я чувствую, что достаточно хорошо знаю ее духовно. Более того, я уверена, что она рядом и счастлива, потому что с той ночи у меня на душе было очень спокойно. И все же этот первый опыт заставил меня задуматься, понравится ли мне здесь жить.

Я не боялась. Любовь прогнала всякий страх, который мог бы возникнуть у меня поначалу, и я с нетерпением ждала ее возвращения. Однако она довольно долго не показывалась нам, хотя дверь в Орлиную комнату часто оказывалась открытой, и несколько раз приезжала карета.

Тем временем мы были очень заняты ремонтом дома. С самого начала мы планировали восстановить этот старый особняк таким, каким он был при жизни Мэри, рожденной в Океане. Мы обыскали окрестности в поисках мебели, которая изначально принадлежала этому дому, и выкупили ее обратно. Мы намерены превратить этот дом в музейную экспозицию того периода американской жизни, чтобы не только увековечить имя этой знаменитой женщины из Нью-Гэмпшира, но и люди могли увидеть и оценить, как жили наши предки.

Нам нужно было выбрать драпировки. Признаюсь, мы просто не знали, что делать. Наверху, в старой ткацкой комнате, стояли прялки и ткацкие станки, которые принадлежали семье Уоллес, но мы не знали, как ими пользоваться. Единственной альтернативой, казалось, была покупка материала, который на самом деле не был исторически корректным. Полушутя я заметила своему сыну, что хотела бы, чтобы Мэри, рожденная в Океане, была здесь и помогла нам.

В ту ночь, перед тем как лечь спать, я случайно зашла в ткацкую комнату. У меня была только зажженная свеча. Внезапно она замерцала и собиралась погаснуть, точно так же, как свеча в ту ночь, когда я услышала шум кареты. На этот раз я заслонила пламя - как раз вовремя, чтобы заметить какое-то движение рядом с одной из прялок. Я не испытывала никакого страха.

Защищая пламя, как только могла, я пробралась в тот угол комнаты. Там никого не было; но колесо прялки, которая, как говорят, принадлежала Мэри, рожденной в Океане, и использовалась ею, вращалось так, словно кто-то только что оставил его!

Это все уладило в моем сознании.

Хотя никто из нас ничего не знал о прядении или ткачестве, каким-то образом мы овладели этим искусством и теперь плетем точные копии ковров и циновок, которые когда-то покрывали полы из хвойных пород дерева. Большая часть льна и других материалов прядется на ручных ткацких станках; красители изготавливаются из корней, коры и растений, растущих поблизости. Многие из этих красителей изначально были изготовлены по индейским рецептам. Много раз, когда ткала, я не могла определиться с рисунком, а потом чувствовала чье-то присутствие рядом с собой, и внезапное вдохновение подсказывало мне, что делать. С тех пор я узнала, что Мэри, родившаяся в Океане, была искусной прядильщицей и ткачихой. Медиумы сказали мне, что мы научились этому ремеслу благодаря духовному руководству рожденной в Океане Мэри.

С того времени я почувствовала, что Мэри, рожденная в Океане, всегда с нами, и я никогда не бываю одинокой или подавленной, потому что у меня всегда есть компания. Много раз, когда мой сын или я подходили к некоторым дверям, частично открытым, они полностью распахивались, как будто их толкали невидимые руки. Ночью я слышу, как поднимается щеколда в моей спальне, и дверь медленно открывается, точно так же, как в тот первый раз. Карета довольно часто проезжает среди ночи, но это нас больше не беспокоит, поскольку мы чувствуем, что Мэри, рожденная в Океане, довольна тем, что она с нами, и ее приезды и отъезды - не наше дело.

Буквально на прошлой неделе произошла интересная вещь. В комнате Лафайета уже несколько дней никого не было, и мы показывали ее посетителям. Я посмотрела на кровать, и на ней было место, где, казалось, кто-то лежал. Даже посетители заметили это.

Произошли и другие странные вещи, которые убеждают меня в том, что здесь действуют оккультные силы. Прошлым летом я ждала, когда мой сын вернется домой из долгой поездки. Был поздний вечер, и, когда моя работа была закончена, я села у окна, ожидая его возвращения. Внезапно собака начала вилять хвостом. Вдалеке, за холмом, я услышал гудок машины моего сына.

Собака завиляла хвостом быстрее. Она посмотрела на меня, а затем нетерпеливо уставилась в окно. Вскоре в поле зрения появилась машина моего сына. Проезжая мимо дома, он помахал мне рукой. Я видела, как он свернул на дорожку, ведущую к сараю, где он держал машину, и услышала визг тормозов, когда машина остановилась. Собака заскулила и подбежала к двери. Я открыла ее. Она выскочила, в то время как я неторопливо последовала за ней.

Внезапно собака встревожено залаяла - коротким, резким, тревожным лаем. Затем заскулила. Я поняла, что что-то не так, поспешила, завернула за угол и застыла в шоке и удивлении.

Там не было никакой машины!

Собака возбужденно бегала кругами, принюхиваясь. Волосы у нее на спине встали дыбом. Я почувствовала холодное покалывание вдоль позвоночника.

Я знала, что видела машину моего сына. Она была выкрашена в необычный цвет и обладала другими характеристиками, которые отличали ее от автомобилей той же марки. И я поняла, что он свернул на проселок. Я боялась, что с ним произошел несчастный случай. Я читала о таких вещах.

Через три часа мой сын въехал во двор.

- Мне жаль, что я не смог вернуться домой раньше, мама, - сказал он. - Я ужасно боялся, что ты будешь волноваться, и пожалел об отсутствии у нас телефона, чтобы я мог связаться с тобой и сообщить, что со мной все в порядке.

Подобные вещи случаются так часто, что мы не придаем этому значения, хотя у нас никогда не было подобного опыта ни в другом месте, ни здесь, если уж на то пошло, до тех пор, пока Мэри, рожденная в Океане, не дала о себе знать. Очень часто, когда кто-то из нас остается один и беспокоится о другом, происходит то же самое, очевидно, для того, чтобы успокоить того, кто находится дома. Самое странное во всем этом то, что обычно отсутствующий находится за сотни миль отсюда и совершенно не подозревает о том, что что-то случилось, пока не доберется до дома.

Было уже поздно. Бостон находился почти в сотне миль отсюда. Фотограф сделал все необходимые снимки, как только мы приехали. Мы встали, чтобы уйти.

- Это комната, где спала Мэри, рожденная в Океане, - сказала миссис Рой. - Прямо там, где вы сидите, на полу следы, оставленные ее кроватью. Сразу за этой комнатой находится кухня. На соседней двери тяжелый замок, но именно эту дверь мы находим открытой чаще всего. Тогда мы узнаем, что она снова с нами.

Мы уехали, полностью убежденные в том, что Ройсы действительно верят в то, что дух Мэри, рожденной в Океане, снова пришел, чтобы принести радость жизни в одинокий дом на вершине горы, где столько лет таились только ужас и смерть. Как раз перед тем, как завернуть за угол в темноту, мы оглянулись. Огни, за которыми ухаживали любящие пальцы, сияли в окнах, как в старые добрые времена, и мы почувствовали, что дух Мэри, рожденной в Океане, действительно вернулся в этот дом.

Что касается остального - кто знает?

МОЙ ЗАКОЛДОВАННЫЙ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ

Кен Баттен

Есть те, кто не верит в привидения. Возможно, я бы тоже не верила, если бы у меня не было опыта, который, вне всякого сомнения, доказывает мне, что они действительно существуют и что они действуют во благо, а иногда и во зло, точно так же, как человеческие существа.

Моя дорогая мама умерла, когда я была совсем маленькой, а в возрасте пятнадцати лет я потеряла своего отца. Моим единственным живым родственником остался брат моего отца, Джаспер Мейсон. К сожалению, они с моим отцом никогда не были дружны, но, хотя я слышала, что у дяди Джаспера был подлый и жестокий характер, мне он казался просто грубым и молчаливым.

После смерти моего отца дядя устроил меня в школу в отдаленном городе. Он объяснил, что считал своим долгом дать мне образование, поскольку мой отец - он это подчеркнул - умер практически без гроша в кармане. Естественно, я была благодарна ему, хотя в глубине души мне хотелось, чтобы он делал это скорее из любви, чем из чувства долга.

Я редко виделась с ним, и когда мне исполнилось восемнадцать, я написала ему и предложила пройти курсы стенографии, чтобы мочь самой зарабатывать себе на жизнь. Он ответил с энтузиазмом, радуясь, что я стремлюсь встать на ноги, и, упомянув, что эта жилка здравого смысла во мне, должно быть, унаследована от моей матери, поскольку я определенно не могла унаследовать ее от своего отца.

Это опечалило меня, потому что я любила своего отца, и мне казалось таким обидным, что ненависть брата продолжает жить даже после того, как человек, на которого она была направлена, скончался. (Я слышала, одной из причин ожесточения моего дяди по отношению к моему отцу был тот факт, что дядя Джаспер также любил мою мать.)

Примерно через полгода я отправилась в Нью-Йорк, готовая занять должность секретаря. Мой дядя немедленно нашел для меня место в адвокатской конторе, а затем ясно дал понять, что отныне он не будет нести за меня ответственности - ни финансовой, ни какой-либо другой.

Работа заполняла мои дни и мысли, и в течение нескольких месяцев ничего особенного не происходило. Затем случились два очень необычных события. Первое было романтичным. В нашу фирму пришел молодой юрист, и он мне понравился с самого начала, а я, казалось, понравилась ему. Честно говоря, он был первым мужчиной, которого я когда-либо по-настоящему замечала, и между нами сразу же завязалась дружба, обещавшая нечто большее.

Вторым событием стала смерть моего дяди. Это стало для меня настоящим шоком, и я почувствовала огромное одиночество из-за потери моего последнего родственника, хотя это чувство было частично компенсировано моей обретенной дружбой с Ричардом Мэнли.

С удивлением я узнала, что мой дядя оставил мне в наследство прекрасное старинное американское кресло. Я не могла себе представить, почему; поскольку дядя ненавидел отца, я считала, он полностью проигнорирует меня, тем более он не раз намекал, что оставит все своей экономке.

Но оставлять одно-единственное кресло, конечно, казалось странным! Однако адвокат сказал мне, мой дядя объяснил, что, по его мнению, оно должно быть передано мне, поскольку было подарено ему моим отцом. Услышав это, я сразу же влюбилась в кресло и поклялась никогда с ним не расставаться.

Моя романтическая дружба с Ричардом Мэнли развивалась быстро. Мы часто ходили ужинать и в театр, и однажды вечером за ужином разговор зашел о моем отце. Я восхваляла его доброту и добродушие и закончила тем, что сказала, - вероятно, именно эти качества в нем оставили меня без гроша в кармане.

Ричард спросил, что я имею в виду, и я ответила:

- Отец скоропостижно скончался. По завещанию, составленному всего несколькими месяцами ранее, мне было оставлено сто тысяч долларов, но когда юристы заглянули в его дела, они нашли только около трех тысяч.

Ричард нахмурился.

- Ты хочешь сказать, он одолжил их без залога кому-то, кто был достаточно подлым, чтобы воспользоваться его смертью и ничего об этом не сказать?

- Не знаю, - ответила я, пожимая плечами. - Юристы искали, давали объявления и делали все, что могли, но из этого так ничего и не вышло. Это было четыре года назад.

- Но, конечно... - начал было спорить Ричард.

- Это бесполезно, - мягко прервала я его. - Это тема, о которой я предпочла бы не говорить. Это только заставляет меня думаться о безнадежном, потому что решения этой загадки нет.

Итак, разговор перешел на другие темы, и мои неприятные мысли растворились в радости от созерцания красивого лица Ричарда и его смеющихся глаз.

Было уже довольно поздно, когда мы попрощались у двери моей квартиры, и я побежала к себе домой. Быстро раздевшись, я забралась в постель и сразу погрузилась в легкий сон, потревоженный туманными, тревожными сновидениями. Должно быть, прошло около двух часов, когда я, вздрогнув, проснулась. Мои сны становились все тягостнее, и после того, как я проснулась, у меня возникло совершенно сверхъестественное ощущение, что я все еще сплю. Я огляделась и отметила знакомые вещи в комнате. Заметьте, я знала, что не сплю, и все же чувствовала, что это не так. Трудно описать это ощущение, но вы должны попытаться понять.

Лежа с открытыми глазами, я заметила странный свет в углу комнаты, где обычно была кромешная тьма. Я пристально вгляделась, пытаясь понять, откуда он исходит. По мере того как я наблюдала, все становилось яснее.

Очарованная ужасом, я лежала неподвижно, и мое сердце стучало у меня в ушах, как отбойный молоток. С непреодолимым ужасом я увидела, как странный голубоватый свет медленно сгущается в фигуру старика!

В следующее мгновение Существо начало двигаться в мою сторону.

Я вжалась в подушку и вцепилась в постельное белье холодными от страха пальцами. Я была не в силах закричать, хотя и хотела этого больше всего на свете. Затем, когда фигура постепенно приблизилась, я поняла, что это был призрак моего дяди Джаспера! Невозможно было ошибиться в этом бородатом лице с тяжелыми чертами и маленькими, слишком близко посаженными глазами.

Пока я наблюдала за призраком, мой страх несколько уменьшился, потому что фигура остановилась в нескольких футах от моей кровати, и я увидела, что она пытается мне что-то сказать. Ее голова продолжала трястись, а рука двигалась, как будто приказывая кому-то уйти. Этот жест повторился несколько раз; затем фигура постепенно растворилась, и через несколько секунд в комнате стало совсем темно.

Озадаченная и ослабевшая от потрясения, вызванного этим видением, я погрузилась в беспокойный сон и проснулась на следующее утро с ужасной головной болью и натянутыми нервами.

Я не стала упоминать об этом видении Ричарду, так как боялась, что он может счесть меня дурочкой с богатым воображением. В утреннем свете это видение казалось скорее ночным кошмаром, чем реальностью, даже мне.

Неужели мне все это приснилось? Или мне действительно явился дух моего дяди? Если бы я видела привидение, какова была его цель?

Несколько дней спустя Ричард с тревогой сказал:

- Маргарет, надеюсь, ты не подумаешь, что я вмешиваюсь, но я просмотрел завещание твоего отца и попытался получить дополнительную информацию о его финансовых делах.

Я улыбнулась и сказала ему, что ценю его усилия ради меня, но уверена, они были потрачены впустую.

С его стороны было очень мило проявить такой интерес, но после того, как другие юристы сделали все, что могли, я не очень надеялась, что он сможет мне помочь.

В ту ночь меня снова беспокоили смутно неприятные сны. Как и прежде, я проснулась в холодном поту и увидела этот странный свет в обычно темном углу. Снова фигура моего дяди сформировалась из жуткого голубоватого пара и двинулась ко мне. Но на этот раз руки были подняты и сжаты в кулаки, словно в гневе. Существо долго стояло так, уставившись на меня.

Я содрогнулась от ужаса, когда эти глаза-бусинки, казалось, прожгли мне душу. Дрожа, я наблюдала и ждала. Насколько я знала, призрак мог захотеть убить меня, и этот ужасающий презрительный взгляд мог легко смениться выражением убийственного безумия.

Наконец руки опустились, и фигура наполовину отвернулась. Затем правая рука медленно поднялась, указательный палец вытянулся. Я посмотрела в том направлении, но ничего не увидела.

Затем рука начала двигаться вверх и вниз, от конца указующего пальца, казалось, исходило странное свечение. Я наблюдала, пытаясь разгадать этот жест, как вдруг поняла, что получаю письменное послание из другого мира! Призрачный палец чертил в воздухе светящиеся, фосфоресцирующие буквы!

Я отчетливо увидел букву "Б", а затем "Е" и "Р". Постепенно светящиеся буквы сложились в слово:

БЕРЕГИСЬ

С напряженными нервами и возбужденным разумом я наблюдала, как этот палец медленно пишет свое послание. Спустя, казалось, несколько часов палец перестал писать, и сообщение было завершено. Вот что я увидела:

БЕРЕГИСЬ РИЧАРДА МЭНЛИ

В течение нескольких секунд слова продолжали светиться, затем они начали исчезать; вскоре и фигура, и сообщение растворились, оставив меня в полной и опустошающей темноте.

"Берегись Ричарда Мэнли! Берегись Ричарда Мэнли!"

Мысленно я повторяла эти слова снова и снова. На этот раз не было никаких сомнений в реальности моего астрального посещения. Я знала, что дух моего дяди пришел ко мне. Но почему он должен хотеть сделать мне такое предупреждение? Конечно же, с Диком все было в порядке? И все же у духа, должно быть, имелась веская причина предостеречь меня. Но в чем заключалась эта причина?

У меня разболелась голова от всех этих вопросов и ответов, которые я пыталась сформулировать. Все это было бесполезно. Факт оставался фактом: мой дядя, который, хотя никогда и не притворялся, будто любит меня, по крайней мере, заботился о моем благополучии из чувства долга, и вернулся, чтобы сообщить мне кое-что для моего же блага.

В конце концов, с раскалывающейся головой и измученным сердцем, я была вынуждена прийти к выводу, что мне лучше отказаться от Дика. Он был единственным мужчиной, которого я когда-либо любила и буду любить; кроме того, он был фактически моим единственным близким другом. Разорвать связь с ним означало бы предоставить себя на произвол судьбы и остаться ужасно одинокой. Рядом со мной больше никого не было бы, и я боялась расстаться с ним. Отец, дядя, а теперь еще и Дик!

Затем, с тошнотворным ощущением, я поняла, что это означало бы смену и моей работы тоже. Я не могла бы выносить работу в офисе с Диком после того, как порвала нашу дружбу. Я не могла придумать худшей пытки! Нет! Если бы мне пришлось расстаться с ним, я бы не хотела долгих прощаний! Почти каждый может выдержать удар - но у меня не хватило мужества встретиться лицом к лицу с длительной болью.

Итак, в конце следующей недели я тихо отказалась от своей должности и стала избегать встреч с Диком. Когда я вернулась домой после того последнего рабочего дня в офисе, то легла на кровать и проплакала несколько часов. Никогда больше его не видеть! Это было ужасно! На мгновение я почти решила проигнорировать астральное предупреждение. Но какая-то сила, - более могущественная, чем все, какие я когда-либо знала, - сохранила это предупреждение живым в моем сознании, и я понимала, что должна подчиниться ей.

Бросить работу достаточно легко; найти другую - вопрос времени и мучений. Я рыскала по городу, изучала газеты, но никакой вакансии мне не предлагалось.

Однажды вечером, смертельно усталая, я вернулась домой и в изнеможении опустилась на диван. Мои деньги подходили к концу, и если что-то не появится в ближайшее время, - я не могла себе представить, что буду делать.

Никогда в жизни я не чувствовала себя такой грустной, такой одинокой и такой совершенно подавленной. Я села в кресло, которое мой отец подарил моему дяде, чувствуя, что, поступая так, становлюсь немного ближе к своему отцу, по которому я тосковала в тот момент. Я жаждала его нежной, отеческой любви и совета и начала всхлипывать, но не истерично, а тихо, думая о моем отце и вспоминая о счастливых временах, которые мы провели вместе.

Внезапно у меня возникло странное ощущение, будто я не одна в комнате. Я не имею в виду, что чувствовала присутствие другого человека. Вовсе нет, но я знала, что что-то, некое присутствие было со мной. Это меня нисколько не испугало. Совсем наоборот. Казалось, это успокоило мои усталые нервы и подняло мое мрачное настроение.

Я услышала голос, который, казалось, доносился издалека и в то же время был таким ясным и определенным, как будто раздавался совсем рядом со мной.

- Маргарет!

На мгновение я вздрогнула, потому что, вне всякого сомнения, узнала этот голос! Это говорил мой отец!

- Мое сердце сочувствует тебе в трудную минуту, - нежно произнес голос, - но ты должна сохранять мужество.

Мое лицо было радостным, когда я кивнула головой. О, как мне хотелось что-нибудь сказать папе - сказать ему, как это чудесно, что он может говорить со мной! У меня не было никаких сомнений в реальности этого голоса из другого мира. Возможно, именно моя любовь к отцу так убедительно приблизила его дух ко мне. Но я боялась, что мой голос может разрушить чудесные чары, позволившие мне услышать его.

- Слушай меня внимательно, - продолжал голос более зловещим тоном, - ибо мои касаются всей твоей жизни.

Я постаралась сосредоточиться.

- В доме твоего дяди есть старый итальянский письменный стол. Это был мой личный стол. После моей смерти Джаспер забрал его к себе домой со своей собственной злой целью. В задней части находится потайной ящик, который открывается пружиной в голове одной из фигур, вырезанных с левой стороны. Содержимое этого ящика ты должна передать кому-нибудь, знакомому с Законом. Это очень важно. Прощай, дочь моя...

Голос уже начал превращаться в приглушенный монотонный звук. Я снова уловила слово: "Маргарет", а затем наступила полная тишина.

Стол! Стол! Я должна немедленно найти его. В ту ночь я почти не могла уснуть, гадая, что же в нем спрятано.

На следующее утро я впервые была благодарна судьбе за то, что у меня нет работы, на которую нужно было идти, поскольку это позволяло мне свободно искать письменный стол.

Потребовалось всего несколько часов, чтобы добраться до дома моего дяди в Нью-Джерси, который он оставил вместе с другими своими вещами своей экономке.

У двери меня встретил дворецкий, и я сказала ему, что пришла к миссис Б. (экономке). Он провел меня в приемную, где я ожидала минут двадцать или около того. Затем меня допустили к новой хозяйке дома, и я объяснила ей, что хочу посмотреть старый итальянский письменный стол, который раньше принадлежал моему отцу.

- Вы не можете этого сделать, - резко сказала она. - Мне он не понравился, и я распорядилась продать его на аукционе вместе с другими вещами.

Я мягко спросила ее, не назовет ли она мне имя аукциониста.

Вместо ответа она вызвала дворецкого, сказав тем временем:

- Я ничем не могу вам помочь. До свидания!

Затем она с надменным видом вышла из комнаты.

Сбитая с толку и огорченная, я покинула дом своего дяди.

Продан на аукционе! Святые небеса! Возможно, я никогда его не найду! К этому времени стол может находиться в Калифорнии или Техасе. Но я не поддалась унынию и направилась в контору юристов, которые занимались наследством моего дяди. Возможно, они смогут сообщить мне имя аукциониста.

Здесь я снова столкнулась с отсутствием вежливости и задержкой, но прождала в офисе почти два часа, пока, наконец, один из сотрудников фирмы не заметил меня, и не пожелал от меня избавиться. Он дал мне запрошенную информацию, - пробормотав имя аукциониста даже не глядя на меня, - и я быстро покинула офисное здание с этой последней подсказкой.

Аукционист оказался пожилым и добрым человеком. Он выслушал мои взволнованные вопросы относительно письменного стола с явным удовольствием, а затем послал рассыльного за какими-то записями.

- Да, - сказал он, просматривая книгу продаж, - вот он. Он был продан Селвину Спаровицу из Нью-Йорка. Он торгует старой мебелью, и его магазин находится на Лексингтон-авеню. Однако предупреждаю вас, что он, вероятно, возьмет с вас за него приличную цену...

Я вернулась в город ближе к вечеру. Чтобы отыскать потайной ящик, мне пришлось бы купить письменный стол, а у меня не было денег. Не зная содержимого ящика, я не осмеливалась поделиться своими тайными знаниями с антикваром.

В отчаянии и тревоге я вдруг подумала о Ричарде Мэнли. Я была уверена, что он выслушает мою историю, и выслушает сочувственно, но как же быть с предупреждением моего дяди? Должна ли я ослушаться его?

Я тщательно обдумала ситуацию. Я должна пренебречь либо предупреждением моего дяди, либо приказом моего отца. Излишне говорить, что я решила попросить у Дика денег; я написала ему записку, в которой говорилось, что я должна сообщить ему кое-что очень важное. На следующее утро я получила телеграмму с предложением встретиться с ним за ланчем. Было чудесно снова увидеть его. Я чуть не заплакала от радости!

Бедный Дик, хотя и был вне себя от радости, увидев меня, все еще был недоволен и обижен моим обращением с ним. Уйти из жизни друга, как я ушла из жизни Дика, - этого достаточно, чтобы ранить и озадачить любого.

Я решила рассказать ему всю историю целиком и, когда закончила, сказала:

- Если ты сможешь понять, Дик, через что мне пришлось пройти, может быть, ты простишь меня?

Он был очень отзывчивым и всепрощающим - по его словам, он был рад простить все, что угодно, теперь, когда знал, в чем дело.

- Относительно предупреждения твоего дяди, - добавил он, - то для меня загадка, что все это значило. Могу только сказать, что если против меня и есть что-то, то я не знаю, что именно.

Я знала, что он говорит правду, и внутренне поблагодарила Бога за его прямолинейный ответ.

- Должен сказать, дорогая, - продолжал он, - что если бы кто-нибудь, кроме тебя, рассказал мне эту историю о твоем дяде, я бы сказал им, что это чушь собачья. Но я знаю, ты не из тех девушек, которые стали бы обманывать себя по поводу таких вещей. Однако я не могу дать никакого объяснения предупреждению твоего дяди. Возможно, у него был какой-то свой собственный план относительно твоего будущего, о котором он не смог рассказать тебе перед смертью.

Я подумала, что это очень маловероятно. Затем я прямо спросила Дика, не может ли он помочь мне со столом.

- Держу пари, смогу, - с готовностью ответил он. - Но, пожалуйста, дорогая, - его рука накрыла мою, - что бы ни случилось, давай никогда больше не разлучаться.

Глядя в глаза Дику, я мужественно решила не обращать внимания на все, что дух моего дяди мог бы сказать о нем. Для меня он был единственным мужчиной! И этого должно быть достаточно, чтобы придать уверенности и бесстрашия любой девушке.

При первой возможности мы навестили антиквара. Мы постарались, чтобы наши расспросы были как можно более непринужденными. Этот человек очень хорошо помнил письменный стол моего дяди, поскольку купил несколько предметов, принадлежавших ему. Но он уже отправил его в Бостон дилеру, который полагал, что сможет получить за него хорошую цену.

Дик взял инициативу в свои руки.

- Что ж, - сказал он, - это очень плохо. Видите ли, я родственник бывшего владельца этого стола и не знал, что он был продан на аукционе. Мне он всегда нравился, и я хочу его купить. Не могли бы вы продать его мне сейчас и сразу же отправить обратно из Бостона?

Дилер потер руки с жадным удовлетворением. Конечно, он мог бы продать его, и цена составила бы всего 2000 долларов.

Я не могла не улыбнуться, увидев выражение лица Дика. Две тысячи долларов! Это было ужасно!

Дик бросил на меня быстрый взгляд, и я кивнула головой. Если бы этот человек назвал цену в два раза больше, я бы все равно кивнула. Дик выписал чек, продавец выдал ему квитанцию и пообещал, что стол будет доставлен через три или четыре дня.

Выйдя из магазина, Дик вытер лоб.

- Ну и дела, Маргарет, - сказал он, озабоченно нахмурившись, - мой банковский счет едва покроет это.

Я улыбнулась ему.

- Ты молодец, дорогой, и я знаю, что все будет хорошо. У отца, конечно, имелась какая-то очень веская причина, чтобы сообщить мне об этом столе.

- Ты имеешь в виду что-то насчет его завещания? - спросил Дик с внезапным оживлением.

- Я не знаю, - быстро ответила я. - Но за этим кроется гораздо больше, чем мы себе представляем - в этом я уверена.

В течение следующего дня мы были вынуждены ожидать развития событий в раздражительном нетерпении. На следующий вечер Дик привел ко мне свою сестру. Мы болтали и потягивали кофе в течение нескольких минут, когда я заметила, что Дик стал очень тихим. Я повернулась, чтобы посмотреть на него, и увидела, что он очень бледен. Я с тревогой спросила его, не заболел ли он. Он молча посмотрел на меня, прежде чем ответить.

- Я не знаю, Маргарет. Я чувствую себя очень слабым и... и подавленным.

Я побежала, открыла окно и велела его сестре принести стакан воды. Затем я попыталась помочь ему добраться до окна, но Дик не мог пошевелиться.

Он резко подался вперед в кресле - потеряв сознание!

Я схватила телефонную трубку и вызвала "скорую".

- В чем может быть дело? - спросила я его сестру. - Я даже предположить не могла, что с ним может случиться такой приступ, а вы?

- Я тоже, - с тревогой ответила она. - Я не могу этого понять и ужасно волнуюсь.

Я пыталась успокоить ее, но сама дрожала от нервного страха. Приехала скорая помощь, но врач не смог привести Дика в сознание. Я спросила, что с ним не так.

- Возможно, несварение желудка, - нерешительно ответил он, - хотя я безрезультатно перепробовал все обычные средства.

Итак, они увезли беднягу Дика в бессознательном состоянии на машине скорой помощи и оставили его сестру и меня ужасно взволнованными и беспомощными.

Я получала почти ежечасные отчеты из больницы, но все они были одинаковыми. Он был жив, но очень слаб и все еще без сознания.

На следующее утро я пошла навестить его, но по-прежнему ничего не изменилось. Я сидела у кровати, держала его безвольную руку и пыталась заговорить с ним, но он не шевелился.

Врачи признались, они не понимают, что с ним не так. Я чуть не разразилась истерическим смехом, когда они сказали это, но мне объяснили, что были сделаны рентгеновские снимки, и не удалось обнаружить никаких причин его комы. Они спросили меня о кофе, который он пил, и я ответила, что мы с его сестрой пили один и тот же напиток. Это было совершенной загадкой.

Время прибытия стола пришло и прошло (Дик велел отправить его мне домой), но я не получила ни слова от дилера. Я решила сходить и увидеть его снова. Я нашла его жену, заведующую магазином, и показала ей квитанцию на получение.

- Где находится письменный стол? - нетерпеливо спросила я.

Она была проницательной на вид русской и так же хорошо разбиралась в бизнесе, как и ее муж. Но она ничего не знала о продаже мне письменного стола. Она объяснила, что ее муж внезапно заболел за два дня до моего визита. Он проснулся посреди ночи, крича, что старик с ужасным лицом пытался ему что-то сказать. Затем он перевернулся на другой бок, потерял сознание и все еще находился в таком состоянии.

Я выслушала это объяснение, в то же время пытаясь решить, как бы мне поскорее получить письменный стол. Я и не подозревала, что существует прямая связь между столом и болезнью дилера. Я была вне себя от нетерпения и попросила женщину послать телеграмму их агенту в Бостоне, которую я бы отправила. Она поддалась моим уговорам, и через некоторое время я уже мчалась на телеграф.

Днем я поехала в больницу навестить Дика и обнаружила, что его состояние не изменилось; он все еще был без сознания и беспомощен, как младенец. Это было ужасно!

Я пошла домой и попыталась взять себя в руки, но не могла выбросить из головы этот стол, не говоря уже о Дике. Предположим, телеграмма не дойдет? Кто-нибудь в Бостоне мог бы купить этот стол еще до того, как тамошний дилер узнал бы, что мы его купили. Я просто не могла сидеть и ничего не делать, ожидание было ужасным. Поэтому быстро пересчитала свои деньги, а затем села в метро до Центрального вокзала, где купила билет до Бостона.

На следующее утро, проснувшись и позавтракав в "Хабе", я отправилась по адресу дилера, которому отправила телеграмму. Да, он получил телеграмму и отправил ее дежурному накануне вечером. Моя поездка была напрасной, но я была рада узнать, что письменный стол благополучно находится на пути в Нью-Йорк.

Как только я вернулась в Нью-Йорк, то сразу же отправилась в больницу, надеясь обнаружить, что Дику стало лучше, но никаких изменений в его состоянии не произошло. Обеспокоенная и несчастная, я старалась не терять надежды и верить, что Дик наверняка придет в себя через день или два.

Через день прибыл письменный стол, который был распакован в моей комнате.

Можете себе представить мое волнение, когда я медленно обходила его, внимательно разглядывая.

Я сразу же начала осматривать головы фигур, вырезанных с левой стороны. Я нажала на каждую из них, пытаясь найти пружину, открывшую бы потайной ящик. Ни одна из них не поддалась нажиму моих пальцев. Затем я поэкспериментировала с фигурами на правой стороне, с тем же результатом. Немного обескураженная и сбитая с толку, я села на пол рядом со столом, уставившись на него. Что, если, в конце концов, мне только приснилось послание моего отца! Возможно, в письменном столе не было потайного ящика!

Решив не быть скептиком, я с новой энергией взялась за свою задачу. С бесконечно большим терпением и осторожностью, чем в первый раз, я надавила на голову каждой фигурки со всей силой своей руки. Наконец, раздался щелчок, и я увидела, как панель отодвинулась, открывая ручку выдвижного ящика. С сильно бьющимся сердцем я дернула за нее, и длинный узкий ящик выдвинулся. Он был заполнен бумагами; некоторые были старыми и пожелтевшими, некоторые - свежими и новехонькими.

Дрожа от возбуждения, я достала бумаги и разложила их на полу. Внезапно мне на глаза попалась черная книга с золотым тиснением. Я взяла ее нетерпеливыми пальцами, мгновенно узнав в ней ту, в которой часто писал мой отец. Я изучила ее и обнаружила, что это своего рода комбинация дневника и деловой записной книжки. Большинство записей касались финансовых вопросов. Я не нашла ничего особенно важного, пока не наткнулась на страницу, озаглавленную "17 мая 1922 года". Под этой датой была такая запись:

После долгих уговоров я одолжил Джасперу 50.000 долларов. Он пообещал проценты по гораздо лучшей ставке, чем где-либо еще. Мне не хотелось соглашаться на это, но он был так настойчив, что, в конце концов, я сдался.

Я поспешно просмотрела книгу еще раз, но не нашла ничего, что показалось бы мне важным, пока под 22 августа 1922 года мое внимание не привлекло следующее:

Джаспер хочет занять еще 50.000 долларов. Он говорит, у него все идет так хорошо, что он хочет расширяться. Ему нужен капитал. Я приму решение через день или около того.

Я перевернула еще несколько страниц и наткнулась на запись, сделанную несколькими днями позже:

Отдал Джасперу вторые 50.000 долларов. Получил его расписку на обе суммы - платеж должен быть произведен в марте следующего года. Он предложил специальный бонус в размере 5000 долларов, который будет выплачен при возврате кредита. Я решил, что это вполне стоит того небольшого риска, на который я иду, выдавая кредит.

Сто тысяч долларов! Я медленно повторила это вслух. Это была та самая сумма, которой не хватало при утверждении завещания отца. Возможно ли было, что моему дяде удалось обмануть моего отца? Мне не нравилось питать подобные подозрения, но я быстро перелистала страницы дневника до марта 1923 года. 25-го числа я нашла это:

Расписки Джаспера просрочены на четыре дня. Он уверяет меня, что все в порядке, и он заплатит примерно через неделю. Я не сомневаюсь в его заявлении о том, что в данный момент его деньги ограничены.

Это было за два дня до того, как мой отец так внезапно умер от сердечной недостаточности. Больше никаких записей не было.

Я была невыразимо озадачена и огорчена, но больше всего на свете - взволнована, потому что моя интуиция подсказывала мне, я найду нечто большее, чем дневник моего отца, прежде чем мои поиски закончатся. Я торопливо порылась в бумагах на полу. Я увидела цифры "50.000 долларов" и, затаив дыхание, отделила бумажку от остальных - и обнаружил, что это была одна из расписок!

Затаив дыхание, я разбрасывала бумаги, пока не нашла другую расписку на ту же сумму. Затем я осмотрела их. На каждой расписке стояла подпись дяди Джаспера, ясная как божий день!

Я больше не могла уклоняться от своих подозрений; я больше не могла ограждать своего дядю от собственного презрения и горькой ненависти. Он намеренно обманул и ограбил моего отца! Прежде чем адвокаты смогли заполучить в свои руки личные бумаги моего отца, дядя Джаспер перевез отцовский письменный стол в свой собственный дом, чтобы тайно и без помех ознакомиться с его содержимым. Он, должно быть, знал или предполагал, что его расписки лежали в этом столе; что они не были переданы папиным адвокатам. Возможно, дядя Джаспер знал, что в письменном столе есть потайной ящик, и ему нужно было время и секретность, чтобы обнаружить его.

Две вещи выделялись на фоне убийственной реальности: мой дядя завладел письменным столом в своих собственных злых целях - именно так, как рассказывал мне отец, - но Судьба помешала ему! Он не нашел потайной ящик и его красноречивое содержимое. Однако перед смертью он, должно быть, чувствовал себя в безопасности, потому что при расчете наследства отца был выявлен дефицит в размере 100.000 долларов, но мои адвокаты были совершенно неспособны отследить пропавшие средства.

Из своей земной могилы дядя Джаспер явился ко мне с очевидной и порочной целью лишить меня всякого шанса узнать правду. Вряд ли он рассчитывал на то, что дух моего отца вернется и защитит меня от злых замыслов его брата. Наверняка это была какая-то дуэль духов, одного хорошего и одного плохого!

Внезапно меня захлестнула волна смертельного страха. Предположим, мой дядя, зная (а он должен был знать), что произошло, решил помешать моим планам каким-нибудь настолько коварным и зловещим способом, что я была бы бессильна защититься от его злого духа! Он мог бы даже попытаться стать причиной моей смерти, если бы у него была на это власть. Я слышала, что такие вещи случались.

Я дрожала всем телом, и мои мысли, устремившись к Дику, наткнулись на ужасную возможность, которая раньше не приходила мне в голову. Я внезапно почувствовала, как меня охватывает убеждение, что мой возлюбленный был околдован, что его странный и неожиданный приступ был вызван сверхъестественными силами. Дядя Джаспер, полный решимости помешать Дику помочь мне в раскрытии фактов, сотворил какое-то дьявольское заклинание, и одному Богу известно, как можно противодействовать этому злому влиянию. И торговец антиквариатом! Теперь я поняла, что стало причиной его внезапной болезни. Он был еще одним препятствием на пути планов дяди Джаспера.

В этот момент я почувствовала, что становлюсь спокойнее, и произнесла вслух одно-единственное слово: "Вера?" Я должна верить в силу добра над злом. Мой отец уже нашел способ помочь мне, и он поможет мне спасти Дика. Добро всегда сильнее зла, если у человека есть вера!

Затем мои мысли вернулись к вопросу о крупной сумме денег, которая принадлежала мне по юридическому и моральному праву и которая, несомненно, теперь находилась во владении ненавистной экономки дяди Джаспера, которой я никогда не нравилась. Я задавалась вопросом, не было ли, с точки зрения закона, для меня уже слишком поздно возвращать небольшое состояние моего отца. Дик мог бы помочь мне, но пока он снова не поправится, я не могла на него положиться. Я не знала, что предпринять, но в ту ночь заснула без малейших угрызений совести, страха или сомнений. Я чувствовала даже своим сознанием присутствие моего отца, готового помочь и защитить меня.

Возможно, мне только показалось, что я спала в ту ночь. Вскоре я почувствовала чье-то присутствие в своей комнате, которое принесло с собой покой и любовь. Я сразу поняла, что мой отец был там и что он скажет мне, что делать. Очень слабо я услышала, как мое имя произнесли, словно за тысячи миль отсюда. Затем голос зазвучал ближе и отчетливее, и я услышала, как мой отец говорит:

- Дитя мое, ты нашла то, что я велел тебе искать. Мой стол был увезен моим братом после моей смерти, поскольку он хотел завладеть расписками и уничтожить все доказательства того, что деньги были моими - и, следовательно, твоими - а не его. Теперь закон проследит за тем, чтобы зло было исправлено.

Я думаю, что, должно быть, заговорила - задала духу моего отца какой-то вопрос о том, что мой дядя преследует меня, - поскольку вскоре мой отец сказал:

- Твой дядя много лет изучал оккультизм. Он знал, что некоторые духи могут преследовать живых только через посредство материальных предметов, которые когда-то принадлежали им. Он хотел иметь власть контролировать любые твои действия, которые могли бы расстроить его собственные земные планы, поэтому он оставил тебе это кресло. Именно благодаря креслу у него была возможность посещать тебя.

Я помню, как спрашивала отца, не сделал ли дядя Джаспер чего-нибудь такого, что могло навредить Дику.

- Это было кресло, - последовал призрачный ответ. - Дик сидел в кресле. Джаспер боялся его, поэтому убрал с дороги. Ты можешь доверять Дику Мэнли, моя дорогая. Ему можно полностью доверять. Но ты должна сжечь и кресло, и стол сразу. Джаспер солгал, когда сказал, что я подарил ему это кресло. Когда эти два земных проводника исчезнут, Джаспер больше никогда не будет иметь власти над тобой. Прощай, дитя мое!

Голос с каждым словом становился все тише, хотя все было ясно и объяснимо. О, как я ненавидела, когда мой отец покидал меня в ту ночь! Но все страхи и сомнения исчезли. Я едва могла дождаться утра и предстоящей мне работы.

Сначала я договорилась с друзьями, чтобы стол и кресло были сожжены в их печи. Затем я поспешила в больницу.

В длинном коридоре перед отдельными палатами меня встретила медсестра, которая с дружелюбной бодростью сообщила мне, что Дик полностью одет и готов покинуть больницу. Врача вызвали полчаса назад, и он нашел своего пациента совершенно нормальным и благополучным. Несмотря на удивление и озадаченность, доктор был рад видеть Дика полностью выздоровевшим, и, конечно, не мог помешать ему покинуть больницу.

Я не могу описать это воссоединение между мной и Диком. Мы сидели прямо там, в его больничной палате, и все обсудили. Я рассказала ему обо всем, что произошло, и о том, что рассказал мне отец. Затем мы поспешили в мою квартиру, где я заперла расписки и дневник.

Дик прочитал все, потом улыбнулся мне в полном восторге и сказал, что у нас не возникнет проблем с возвратом денег моего отца - моего наследства! Дик разбирался в юриспруденции, и ему были известны подобные случаи - похожие с юридической точки зрения. Мой дядя совершил преступное деяние, но, поскольку он с тех пор умер, иск о взыскании денег должен был быть подан в гражданский, а не в уголовный суд. Однако, несмотря на эти осложнения, Дик знал, что все можно уладить, а деньги вернуть и передать мне.

- И только подумай, Дик, - взволнованно воскликнула я в этот момент, - все сложилось бы совсем по-другому, если бы отец не вернулся, чтобы предупредить меня и посоветовать, что делать.

Внезапно Дик кое-что вспомнил. Он сказал:

- Разве не примерно в то время, когда я впервые заговорил с тобой о завещании твоего отца, дух твоего дяди посетил тебя?

Я кивнула, быстро уловив суть вопроса Дика.

- Неудивительно, что он предостерегал меня от тебя! - воскликнула я. - Он боялся, ты обнаружишь, что он сделал. О, каким дьяволом был дядя Джаспер!

Больше рассказывать особо нечего. Мы подали иск против экономки, наследницы по завещанию моего дяди. Доказательства, которые я смогла представить, убедили суд по всем пунктам. Дик выступал в качестве моего адвоката, и когда он выиграл дело, это была двойная победа для меня - двойная причина для любви, гордости и счастья.

Иногда, когда наш разговор с друзьями заходит о спиритизме и интересных историях об оккультных происшествиях, кто-нибудь обязательно спрашивает, верим ли мы в привидения. Тогда Дик смотрит на меня с улыбкой в глазах и отвечает:

- Ну, по правде говоря, я никогда не видел призрака, но моя жена клянется, что видела сразу двух!

Затем, когда ко мне пристают с вопросами любопытные и неверующие, я всегда замолкаю, как моллюск, потому что не собираюсь говорить на потеху скептикам. Моя история - мой опыт - такова, какова она есть, и предназначена для тех, кто читает или слушает с открытым умом и понимающей душой!

ПРИЗРАК В НОЧНОМ КЛУБЕ

Эдвин А. Гоуэй

Был канун Нового года. Из большого зала ночного клуба, расположенного внизу, в мой кабинет проникали отголоски все усиливающегося шума, состоящего из смеси мелодий, смеха, журчащих голосов и случайных возгласов "ура" - беспорядочного веселья моих гостей, с нетерпением ожидавших наступления полуночного часа.

Было время, когда такой гул веселья заставил бы мой пульс учащенно биться от чувства чрезвычайного удовольствия, удовлетворения тем, что я обеспечиваю Нью-Йорку самое безумное и веселое свидание на его Великом Белом пути.

Но в последние годы это празднование приводило меня в уныние. Потому что это была годовщина, которая навевала самые болезненные воспоминания - сожаления о прошлом, которое невозможно было забыть.

Три года назад, в канун Нового года, Грейс Уилер, моя главная танцовщица, в последний раз исполнила у меня свои номера. Потом она уехала во Францию - вопреки моему желанию - к своему жениху.

Она так и не вернулась. Смерть от несчастного случая настигла ее несколько месяцев спустя - настигла как раз в тот момент, когда она стояла на пороге того, что должно было сделать ей имя.

Помимо красоты и великолепных качеств, в Грейс было много такого, что вызывало у меня симпатию к ней. Я знал ее и ее младшую сестру Фэй с тех пор, как они были младенцами. После того как они остались сиротами в раннем девичестве, я попытался стать им вторым отцом и научился любить их обоих так, как если бы они были моими родными дочерями.

Вот почему каждая новогодняя ночь приносила мне печаль. Ничто из того, что предлагали торжества, никакие обещания, которые мог бы дать наступающий Новый год, не могли смягчить моего горя.

Возможно, в эту ночь моя депрессия должна была немного ослабнуть из-за одной счастливой мысли. Ибо сестра Грейс, хорошенький маленький эльф, сменившая ее на посту звездной танцовщицы ночного клуба, в тот день сказала мне кое-что, что означало, одной из моих величайших надежд суждено было осуществиться. Показывая красивый бриллиант, сверкавший на одной из ее крошечных ручек, она рассказала мне, что накануне вечером пообещала стать женой своего партнера по танцам Джерри Барретта, который был ее постоянным кавалером со школьных времен.

В конце концов, я решил, что должен сделать все возможное, чтобы забыть о своих сожалениях и радоваться счастью, которое пришло к другой моей "дочери". Наверное, в сотый раз с тех пор, как пришел в свой офис, чтобы успокоить расшалившиеся нервы, я взглянул на часы. Одиннадцать! Еще всего шестьдесят минут, и наступит великий час. До этого я должен быть со своими гостями.

Отбросив сигару, я подошел к окну, широко распахнул его и сделал несколько глубоких вдохов. Я увидел, что идет снег, - мягкий, легкий, - крупные хлопья лениво падали на шаркающие, толкающиеся армии весельчаков, снующих по улицам, их крики перекрывали рев рожков, хлопушек и клаксонов.

Освеженный и почти уверенный, что ко мне вернулось самообладание, я закрыл окно. Затем, расправив плечи, вышел из своего кабинета, задержавшись на маленьком балкончике сразу за дверью и посмотрев вниз, в просторный холл внизу. Повсюду царило буйство красок. Ибо мои гости, в соответствии с обычаем на новогоднем празднике, были в основном в маскарадных костюмах. Гирлянды радужных огней, протянутые от стены к стене, делали помещение светлым, как днем.

Захваченный духом карнавала, я на мгновение забыл обо всех заботах и улыбнулся. Мой взгляд переместился на точку прямо подо мной. На расчищенном пространстве танцпола, окруженные сплошной стеной ликующих мужчин и женщин, Джерри и маленькая Фэй танцевали под мелодию новейшего блюза.

Удовлетворенный танцевальной частью моей программы, я посмотрел в другое место, чтобы проверить, выполняются ли другие мои распоряжения. Казалось, все было в порядке, пока мой взгляд не остановился на большой группе пальм у подножия лестницы.

В одно мгновение, у меня закружилась голова, и что-то, казалось, заполнило мое горло и стало душить меня. Потому что за пальмами, глядя на танцующих, стояла Грейс Уилер! И она была в костюме, словно готовая выйти на танцпол и исполнить свои номера, как она делала сотни раз в незабываемом прошлом!

На мгновение страх заставил меня отвести взгляд. Если бы я крепко не вцепился в перила, то упал бы. Ибо... Грейс не могла там находиться.

Борясь с мучительной неуверенностью, я заставил себя посмотреть еще раз.

Грейс все еще была там, наблюдая за Фэй так же пристально, как и раньше, не обращая внимания на тех, кто проходил мимо, и, казалось, не привлекая к себе их внимания.

Боже милостивый, неужели мы все ошибались? Была ли Грейс все еще жива?

Я едва мог поверить тому, что видели мои глаза. И все же они не смогли обмануть меня. Я знал ее слишком долго и близко. Ведь тот самый костюм, который был на ней, я заказал специально для нее.

Да, должно быть, Благодать или Ужас снова охватили меня, когда я подумал об этом.

Собрав все оставшиеся у меня силы, я дотащился до лестницы; спотыкаясь, спустился вниз и повернул к пальмам.

Но там меня ждало разочарование. Грейс исчезла. Однако она не могла уйти далеко. Оттолкнув руки, протянутые, чтобы схватить меня, я заметался по комнате, нетерпеливо высматривая пропавшую девушку.

Затем я осознал, что музыка временно смолкла; что танцпол был заполнен прогуливающимися парами. Обойдя их, чтобы заглянуть даже в самые отдаленные уголки, я, наконец, добрался до противоположной стороны танцпола. И там, за колонной, которая давала мне некоторое укрытие, я увидел нечто такое, что превратило мое настроение в бурлящий гнев.

Возле одного из столиков стояла Фэй, явно чувствуя себя неловко; ее держал за руку мужчина, произносивший тост с высоко поднятым бокалом, человек, которого я давно не видел, но которого ненавидел как никого другого на земле, Картер Брилл!

Ибо именно этот распутный сын одной из самых богатых семей города завоевал любовь Грейс и забрал ее у нас. Я предостерегал ее от него. Так же поступали и другие. Поскольку мы все любили ее и были уверены, что, став женой Брилла, она не познает ничего, кроме горя. Но она не обратила на это внимания.

В глубине души я винил его в ее смерти. Если бы она не поехала в Париж, чтобы встретиться с ним, она была бы жива до сих пор, сказал я себе. Более того, я почему-то подозревал, что у Грейс не все ладилось до несчастного случая со смертельным исходом, когда ее сбил автомобиль. Тело было отправлено обратно в Америку, но Брилл не сопровождал его. Мы получили от него только одно короткое сообщение - телеграмму - и для меня его жестокое молчание указывало на то, что он не выполнил своих обещаний исправиться и что, возможно, он был рад избавиться от Грейс.

И все же Грейс не умерла! Я видел ее всего несколько минут назад, когда она наблюдала за своей сестрой и мужчиной, который, как я был уверен, не выполнил своих обещаний, данных ей. Что бы это могло значить? Чье тело мы похоронили?

Затем, с ошеломляющей внезапностью, я осознал удивительную правду: Грейс была мертва. То, что я видел, было - ее духом. Могло ли быть так, что она вернулась, чтобы защитить свою сестру - от Брилла? Был ли какой-то зловещий смысл в появлении Грейс именно в это время?

Но мое естественное отвращение к вере в сверхъестественное снова охватило меня. На мгновение мне показалось, будто я схожу с ума, что тяжелая работа, наконец, что-то сломала в моем мозгу. В этот момент я почувствовал прохладное прикосновение к своему лбу - как будто ледяная рука погладила меня. Прикосновение мгновенно успокоило - успокоило настолько, что я снова смог ясно мыслить, хотя продолжал испытывать слабость и потрясение.

Я огляделся по сторонам. Рядом со мной никого не было! Но я уступил тому, с чем больше не мог бороться. То, что я видел, было духом Благодати. И он был близок ко мне; его ласка избавила меня от лихорадочного волнения!

Очевидно, никто другой не видел того, что видел я, иначе среди этих гуляк началось бы столпотворение. Грейс позволила мне увидеть ее; это означало, она ожидала, что я что-то сделаю - несомненно, для Фэй. Но, во имя всего святого, что?

Возможно, я ошибался, полагая, что Фэй угрожает опасность со стороны Брилла. Она слишком сильно любила Джерри, чтобы кто-то другой мог оказывать влияние на то, что касалось ее сердца. И все же, если Картер не мог навредить ей, почему Грейс так пристально наблюдала за ним и Фэй?

Меня охватило непреодолимое желание уйти в какое-нибудь тихое местечко, где я мог бы подумать, и побыть одному. Мой офис был именно таким убежищем. Я покинул зал, надеясь уйти незамеченным. Но многие из моих гостей обратили на меня внимание. Мое имя выкрикивали и подбадривали аплодисментами. Несколько человек двинулись ко мне с протянутыми руками.

Затем над суматохой раздалось предупреждающее жужжание. Свет погас, погрузив зал в полуночную тьму, и шум прекратился. Мир стоял на пороге нового года.

Из безмолвной темноты донесся одиночный удар гонга, за которым последовали испуганные вздохи и один или два женских вскрика. Я взял себя в руки. Я должен воспользоваться этой возможностью и, если возможно, уйти до того, как прозвучат остальные одиннадцать ударов и зал снова озарится огнями.

Я так хорошо знал расположение ночного клуба, что темнота лишь немного затрудняла мои передвижения. Я быстро направился к лестнице, считая удары часов и шепотом извиняясь перед теми, кого толкнул.

Десять! Одиннадцать! Моя рука ухватилась за перила, которые я искал. Двенадцать! Под гром аплодисментов, под аккомпанемент оркестра и боя курантов, зажегся свет. Но я не оглядывался по сторонам. Я взбежал по узкому лестничному пролету, преодолевая каждым прыжком по три ступеньки, промчался через коридор и широко распахнул дверь.

Я остановился на пороге, задыхаясь. Потому что в большом кресле возле моего письменного стола скорчилась и судорожно рыдала миссис Дейл, моя гардеробщица.

При звуке, который я издал, она подняла голову, попыталась подняться, затем снова опустилась. Я закрыл дверь и защелкнул задвижку, задаваясь вопросом, что же могло так подействовать на эту пожилую женщину, такую опытную работницу, как я сам, - которую я никогда раньше не видел под воздействием эмоций.

- В чем дело? - спросил я.

- Пожалуйста, мистер Коллиер, простите меня за то, что я пришла сюда. Я просто должна была это сделать! Я хотела сказать вам, что ухожу - сегодня вечером - прямо сейчас!

- Уходите? Почему? Кто-нибудь обидел...

- О, нет, сэр. Это совсем другое. Я боюсь вам сказать, потому что вы мне не поверите.

Ее слова снова пробудили мое волнение. Возможно ли, что она тоже видела Грейс? Почему бы и нет? Обе девочки жили с миссис Дейл с тех пор, как осиротели. Она по-прежнему присматривала за Фэй и сопровождала ее в ночной клуб и обратно до квартиры, которую они делили.

- Скажите мне, что у вас случилось, - сказал я, и мой голос прозвучал резко, несмотря на все усилия контролировать его. - Я поверю всему, что вы скажете, но только ничего не скрывайте.

- Сегодня вечером, не более часа назад, я выскользнул из гардероба, чтобы всего лишь разок взглянуть на толпу. Фэй и Джерри танцевали. Остальные меня не видели. Они наблюдали за Фэй. И прямо у подножия лестницы, ведущей в этот кабинет, я увидела...

- Да, да. Что вы видели? - Но я знал, что она собирается сказать, и весь покрылся холодным потом.

- Я видела... Грейс Уилер. Я имею в виду, ее призрак.

- Ее призрак? Вы сошли с ума. - Я знал, что она говорит правду, но тянул время, пытаясь сосредоточиться, чтобы мыслить ясно.

- Я знала, что вы это скажете. Но верите вы мне или нет, я знаю, что я видела. Потому что однажды я уже видела призрак, много лет назад, когда дух моей матери явился мне как раз перед тем, как был убит мой отец.

Зачем бороться с принятием неизбежного? Грейс явилась двоим из нас, кого она горячо любила при жизни. Но почему?

- Я надеюсь, вы не рассказывали эту историю другим.

- Нет, сэр, - ответила она, обретая некоторое спокойствие. - Сначала я так испугалась, что просто убежала в гардероб. Но я не осмелилась там остаться. И я должна была сообщить вам, что ухожу.

- Послушайте, Минни. Видели вы привидение или нет, мы не можем быть в этом уверены - сейчас. Но если призрак Грейс явился вам, значит, он сделал это с определенной целью. И пока эта цель не будет достигнута, она, вероятно, появится перед вами снова, где бы вы ни находились. Вам лучше быть там, где рядом много людей.

- Грейс не причинила бы мне вреда, она любила меня, - сказала она, обращаясь больше к себе, чем ко мне.

- Я уверен в этом. И, кроме того, вы не можете бросить меня сейчас. Мне нужно, чтобы вы присмотрели за Фэй.

Миссис Дейл внезапно выпрямилась, и страх на ее лице сменился гневом.

- Вы видели, кто с ней разговаривал? - спросила она.

- Да. Картер Брилл. А теперь скажите мне честно: она видела его раньше, в последнее время?

- Простите меня, мистер Коллиер, я должна была сказать вам. На днях она встретила его на улице. Он сказал ей, что только что вернулся из Европы после двухлетнего пребывания там.

- Почему она говорила с ним, учитывая, как подло он поступил по отношению ко всем нам после смерти Грейс?

- Я не знаю. Вероятно, потому, что она слишком добра, чтобы намеренно кого-то обидеть. И он был достаточно умен, чтобы преодолеть некоторые ее чувства к нему, нежно говоря о Грейс, настаивая на том, что он так и не оправился от шока, вызванного ее потерей. Она рассказала мне все это, и я, вероятно, больше не стала бы много думать об этом инциденте, если бы не увидела его сегодня вечером в ночном клубе.

- Вам следовало сказать мне сразу.

- Я понимаю это - теперь. Но она взяла с меня обещание не делать этого. Она знает, что он вам не нравится, и боялась, что вы рассердитесь на нее. Но она была верна вам. Когда Брилл предложил, чтобы ему разрешили послать ей цветы, она отказалась и ушла от него.

- Презренная крыса! Сначала это была Грейс. Теперь это Фэй, которая моложе и даже красивее, чем была ее сестра, когда она ушла от нас. Минни, разве вы не видите, что не можете оставить меня? Вы должны продолжать присматривать за Фэй.

Она медленно кивнула головой, и я понял, что ее снова охватил страх.

- Если вы думаете, что снова увидите Грейс, скажите мне сразу, - добавил я. - Но что бы ни случилось, держитесь поближе к Фэй, пока я не найду способ нейтрализовать игру Брилла. Никогда не оставляйте ее! Будьте с ней всякий раз, когда она покидает ваш дом. И если она снова увидит его или услышит о нем что-нибудь, немедленно сообщите мне.

- Но когда вы были внизу, вы видели, как он улыбался и махал ей рукой, не так ли?

- Да, и я собираюсь прекратить даже такую фамильярность. Он еще не сделал ничего такого, из-за чего я мог бы отказать ему в доступе в ночной клуб. Но я положу конец его попыткам завоевать расположение Фэй. Если потребуется, я заставлю ее немедленно выйти замуж за Джерри, хотя она еще очень молода, чтобы решиться на этот шаг. Вы ведь останетесь со мной, не так ли?

- Да, сэр, я так и сделаю. Потому что, даже если Грейс вернется, она никогда не причинит мне вреда.

- Где бы она ни была, Грейс по-прежнему любит вас дочерней любовью. А теперь возвращайтесь в гардероб и приготовьтесь отвезти Фэй домой. Я отправлю Джерри с вами. Брилл никогда не обманет ее так, как он обманул Грейс, будь он проклят.

После ухода миссис Дейл я выкурил половину сигары, чтобы успокоиться, затем вышел из своего кабинета, решив, если Фэй все еще была на вечеринке с Бриллом, предпринять такие действия, которые заставили бы ее уйти домой, прежде чем гуляки станут слишком шумными, и он воспользуется ситуацией, чтобы сделать что-то, что доставит неприятности.

Добравшись до балконных перил, я посмотрел вниз, почти ожидая увидеть призрак Грейс. Но там его не оказалось. Однако на полпути вниз по ступенькам я столкнулся с Джерри Барреттом. Гневный румянец исказил его обычно безмятежные черты.

- Я как раз шел к вам, - сказал он.

- Что случилось?

- Посмотрите туда. Вы видите, кто сидит за столиком рядом с Фэй?

- Да, Картер Брилл. Почему вы не отвели ее куда-нибудь в другое место?

- Я не знал, дали ли вы ей разрешение или это было его решение. Кроме того, я не хотел ничего затевать, что могло бы принести неприятности. Но я устал от того, что он крутится вокруг нее. Если вы не сделаете так, чтобы они больше не встречались, мне придется...

- Не теряйте головы и следуйте за мной. Я покончу с этим. Просто сделайте, как я скажу, а потом отвезите Фэй домой на моей машине.

Однако когда я добрался до подножия лестницы, меня сразу же окружила толпа гостей, настаивавших на том, чтобы пожать мне руку и обменяться новогодними поздравлениями. Я заставлял себя смеяться и болтать со всеми, с кем сталкивался, но неуклонно продвигался через зал. Добравшись до нужного мне столика, я кивнул Фэй, которая сразу же встала и подошла к Джерри, ободряюще вложив свою руку в его.

Брилл протянул руку, приветствуя меня, но я отмахнулся от нее, не обращая внимания на его невнятное ругательство. Я прошептал несколько торопливых указаний Фэй и Джерри; затем, обняв за плечи своих танцоров, повел их к центру танцпола.

Призывая к тишине, я объявил, что мои звезды выступят с художественным номером, специально подготовленным для этого случая. Толпа с радостными криками отступила, расчищая необходимое пространство. Я кивнул оркестру, и танец начался. Я заметил, что Брилл протиснулся вперед толпы и громко зааплодировал. Но он не предпринял никаких попыток заговорить с Фэй.

Танец закончился крещендо духовых инструментов и грохотом барабанов, и, схватив своих исполнителей за руки, я быстро проложил им дорогу сквозь толпу ликующих мужчин и женщин.

Мой шофер дремал в комнате отдыха артистов, и я велел ему отвезти Фэй прямо к ней домой. Джерри и миссис Дейл были готовы сопровождать ее.

Проводив их в целости и сохранности до машины, я направился обратно в холл, полный решимости сделать что-нибудь, чтобы искупить свое пренебрежение к гостям. Но, как ни старался, я не мог проникнуться духом мероприятия, хотя мне и удавалось сохранять видимость веселья и приподнятого настроения. Я надеялся, что никто не заметил моих частых и украдкой бросаемых взглядов в тень.

Однако к двум часам я понял, что больше не смогу выдерживать напряжение притворства. Поэтому я шепнул своему управляющему, чтобы он присматривал в клубе до его закрытия, затем ускользнул в свой офис и тепло укутался. Ибо я намеревался дойти пешком до своего недалекого дома в надежде, что холодный воздух и физические упражнения восстановят мои жизненные силы и поникшее настроение. Затем я сбежал через заднюю дверь.

Снег перестал идти, но улицы все еще были заполнены счастливыми и беззаботными гуляками, которые трубили мне в уши, осыпали конфетти и выкрикивали поздравления. Но у меня не хватило духу отвечать. Каждое: "С Новым годом!" звучало для меня как издевательство. С Новым годом? Этот год начался для меня с такой неуверенности и неприятностей, каких я никогда раньше не испытывал. И предсказать даже ближайшее будущее было невозможно.

Я свернул в боковую улочку, где было меньше народу. И пока я брел по слякоти, мои мысли вернулись к тем далеким дням, когда Джо Уилер, отец Грейс и Фэй, был моим близким другом и приятелем по сцене. Я никогда не был женат. Единственная женщина, которую я когда-либо любил, умерла прежде, чем я смог содержать жену.

Итак, в периоды досуга я проводил большую часть времени в доме Джо и научился любить девочек так, как если бы они были моими собственными. Я вывел Грейс на сцену в одной из своих трупп. И поскольку мне не на кого было тратить свои заработки, я настоял на том, чтобы оплачивать обучение Фэй танцам и пению. Потом Джо и его жена погибли в железнодорожной катастрофе, и я передал сестер на попечение миссис Дейл.

Думая о старых, счастливых днях, я добрался домой прежде, чем осознал это. Как обычно в те вечера, когда я был уверен, что задержусь допоздна, мой слуга лег спать. Отбросив пальто и шляпу в сторону, я направился в библиотеку.

Как я и ожидал, в камине все еще тлели угли поленьев. Я придвинул к нему стул, согрел онемевшие пальцы, затем откинулся на спинку, пытаясь решить свою проблему.

- Я ждала вас, Рэндалл.

Я выпрямился, испытав внезапный ужас. Несомненно, кто-то в комнате заговорил.

- Я здесь. Взгляните сюда.

Я медленно перевел взгляд на кресло, стоявшее совсем рядом, кресло, которое, как я знал, было пустым, когда я вошел. В нем, закутавшись в длинный плащ, сидел призрак Грейс.

Я не смог сдержать крика. В висках у меня стучало так, словно голова вот-вот лопнет, и от внезапной гнетущей атмосферы комнаты у меня закружилась голова.

Призрак протянул свои руки и коснулся моих - сжал их холодной хваткой, которая охладила жар в моей крови, успокоила и оживила меня. Затем, к своему изумлению, я уловил запах фиалок, духов, которыми Грейс всегда пользовалась при жизни.

- Вы, конечно, не боитесь меня, Рэндалл? - Это был тот же самый голос, успокаивающий, каким всегда был у Грейс.

- Нет, - ответил я, потому что ее прикосновение подействовало как волшебство, прогнав страх, и я почувствовал только, что разговариваю с дорогим другом. - Но я не могу понять... Я не знаю...

- Никто на земле не может по-настоящему понять нас, и очень немногим позволено увидеть нас после того, как мы уйдем.

- Но почему ты здесь? Это из-за Картера?

- Да, Рэндалл, из-за Картера... и Фэй. Но я должна объяснить. Вы должны знать правду, всю до конца. Тогда вы поймете, почему я вернулась из потустороннего мира, почему мне разрешено позволить вам видеть меня и разговаривать со мной. Кроме того, мне нужна ваша помощь.

- Все, что угодно, Грейс, все, о чем ты попросишь, я сделаю.

- Картер заставил меня поверить, будто любит меня. Я любила его, боготворила его, была уверена, что смогу помочь ему найти себя. Когда я присоединилась к нему во Франции, мы отправились в маленький городок, где была проведена церемония. Потом, какое-то время, мы были счастливы. По крайней мере, я. Мы много путешествовали.

Но в Париже он начал пренебрегать мной ради других женщин. Я упрекнула его. Он посмеялся надо мной и продолжил свои эскапады. Тогда я пригрозила бросить его и вернуться в Америку. Он стал насмехаться надо мной, говорил, что наша свадьба была фиктивной, что тот, кто проводил церемонию, не был священником.

В ужасе я ушла от него и наняла адвоката для расследования. Он вернулся с тем, что было моим смертным приговором. Картер обманул меня, как он и заявлял. Я бы не вынесла, если бы вернулась к вам опозоренной. Поэтому я позволила сбить себя насмерть.

Наконец-то из уст Грейс я узнал ужасную правду - правду более ужасную, чем подозревал. Брилл был немногим лучше дьявола в человеческом обличье, если предал девушку, которая отдала все ради любви к нему. И теперь он пытался обмануть Фэй.

Меня охватил страшный гнев. Я жаждал найти его - заставить его заплатить за свое предательство жизнью. Затем мне в голову пришла новая мысль. Грейс вернулась, чтобы сделать это - напомнить Бриллу о прошлом в тот самый момент, когда он строил козни против ее сестры.

- Ты... ты вернулась, чтобы отомстить? - ахнул я.

Грейс покачала головой.

- Нет, я пришла только для того, чтобы защитить Фэй. Я заплатила за свою глупость, - я поверила ему, несмотря на то, что вы все предостерегали меня от него, - и с этим покончено. Но Фэй в большой опасности. Картер жаждет ее так же, как и меня. Я знаю, потому что мне позволено знать правду. Я пришла к вам, нашему самому дорогому другу, за помощью. Обещайте, что будете защищать Фэй, как свою жизнь.

- Я с радостью обещаю. Но что мне делать?

- Время покажет вам путь. Но вы не должны нападать на Картера, кроме как в защиту Фэй.

- А ты?

- Я всегда буду рядом, даже если вы меня не увидите. Я помогу вам, когда вы будете нуждаться во мне. Фэй должна быть спасена.

Когда я проснулся, сквозь занавески пробивался дневной свет. Огонь полностью погас, мне было холодно, и каждую мышцу сводило судорогой. Затем пришли мысли о том, что происходило в этой комнате всего несколько часов назад. На мгновение мне показалось, будто я стал жертвой ужасного сна. Но когда я провел дрожащими пальцами по пересохшим губам, то почувствовал запах фиалок. Мой опыт не был сном! Призрак Грейс был со мной. Я разговаривал с ним.

Следующие несколько дней были для меня кошмаром наяву. Но мои усилия были направлены главным образом на то, чтобы сдержать свое обещание Грейс. Сначала у меня был долгий разговор с Фэй. И, хотя не сказал ей всей правды, я дал ей понять, что поведение Брилла было причиной смерти ее сестры и что она тоже подвергалась опасности с его стороны. Я уверен, она поняла, что я что-то утаиваю. Но она не расспрашивала меня - она только пообещала полностью избегать его в будущем.

В тот вечер в ночном клубе она намеренно повернулась к нему спиной, когда в конце танца была вынуждена пройти рядом с его столиком, и он попытался заговорить с ней. Я верю, ее пренебрежение только пробудило весь его эгоизм и более чем когда-либо придало ему решимости завоевать ее.

На следующее утро эта мысль получила поддержку. Миссис Дейл перехватила его письмо Фэй, в котором он признавался, что любит ее, "потому что она так сильно напоминает ему ее сестру", и что он хочет жениться на ней. Это письмо было передано мне, как и другие, которые последовали за ним, иногда по три в день, и в каждом он просил Фэй прислать ответ в клуб, где обосновался. Эти письма убедили меня, что он опасен, возможно, наполовину обезумел от своих неудач, но поскольку он никогда не появлялся в ночном клубе, я убедил себя, что Фэй в безопасности.

Однако чтобы окончательно его упредить, я, в конце концов, позвал девушку и Джерри на консультацию, и было решено, что они поженятся в следующую среду в церкви на окраине города, где не будет никого, кроме миссис Дейл и меня. Я предупредил их, чтобы они держали это дело в секрете, иначе Брилл узнает об их планах и попытается устроить неприятности.

В течение оставшейся части недели домой к Фэй приходило все больше его безумных писем. Но кульминация наступила в субботу вечером, в то время, когда мои звезды танцев были на танцполе. Миссис Дейл позвала меня в гардероб и показала букет роз, который только что доставили. В нем была спрятана записка от Брилла, в которой он сообщал, что собирается уехать в Европу и никогда не вернется, и просил Фэй встретиться с ним у выхода на сцену после ее финального номера, чтобы он мог попрощаться. Послав за привратником, я узнал, что Брилл ждет в своей машине, припаркованной у обочины.

Я решил преподать ему урок. Я отменил один из танцев Фэй и отправил ее домой на час раньше обычного, поручив Джерри и миссис Дейл присмотреть за ней. Поскольку они воспользовались парадной дверью, их никто не перехватил. Я не закрывал ночной клуб до раннего утра воскресенья, и к тому времени, как отправился домой, совсем забыл о Брилле. Но вскоре у меня появилась причина вспомнить. Он ждал все эти часы с тех пор, как отправил букет. Увидев меня у задней двери, он выскочил из машины и потребовал встречи с Фэй; я прямо сказал ему, что сделал, и что девушка уже давно была дома.

Малиновый цвет окрасил его лицо, и на мгновение мне показалось, что он нападет на меня.

- Ладно, Коллиер, - прорычал он, наконец. - До сих пор ты побеждал меня. Но придет и моя очередь. В следующий раз победителем выйду я, так что тебе лучше не вмешиваться.

На следующее утро меня разбудил от тяжелого, непробудного сна телефонный звонок, стоявший рядом с моей кроватью. Взглянув на часы, я понял, что уже девять, и поднес трубку к уху. Голос принадлежал миссис Дейл, и он дрожал от волнения. Ее первые слова разбудили меня сильнее, чем душ. Брилл только что позвонил по телефону и попросил о разговоре с Фэй. Миссис Дейл ответила, что девушка пошла в церковь, а потом проведет день в гостях у друзей. Его ответом было то, что он ей не поверил. Затем он повесил трубку.

- Он был трезв? - спросил я.

- Я не уверена. Его голос казался хриплым, а тон - грубым.

- Он, вероятно, все еще не дома и еще не ложился спать. То, что он позвонил Фэй, было пьяным чудачеством. Я сомневаюсь, что вы сегодня снова о нем услышите. Но не позволяйте ей отвечать на телефонные звонки, и, если он позвонит снова, позвоните мне. Я пробуду дома весь день.

Совершенно измученный, я перевернулся на другой бок и вскоре снова оказался в стране грез. Было далеко за полдень, когда я встал. После завтрака я попытался почитать газеты. Но мысли о Брилле и его желании увидеться с Фэй не давали мне покоя. Я должен найти какой-нибудь способ держать его подальше от девушки до среды, когда они с Джерри поженятся. Я был уверен, что объявление о церемонии в газетах заставит его избегать ее в будущем, если у него осталась хоть капля порядочности. Если нет, то Джерри был из тех, кто способен вразумить его надлежащим образом.

Затем я задумался о том, не поступлю ли я мудро, если сообщу всем, что брак должен состояться. Но я наложил вето на эту идею. Это может привести к тому, что Брилл сорвется с катушек и совершит какой-нибудь позорный поступок, который принесет нежелательную известность молодой паре.

Около восьми часов вечера я дремал в мягком кресле, когда раздавшийся телефонный звонок заставил меня вздрогнуть и вскочить на ноги.

Это была миссис Дейл. На этот раз в ее голосе слышалось сильное волнение.

- О, мистер Коллиер, - воскликнула она, - у нас неприятности. Либо вы должны прийти к нам, либо я должна послать за Джерри.

- В чем дело? - спросил я.

- Это Брилл. Он здесь, внизу, на улице. Он вошел в нижний коридор и позвонил по домашнему телефону, сказав, что в полночь собирается отплыть на пароходе и должен попрощаться с Фэй. Я сказала ему, что ее нет дома. Он сказал, что я лгу, и пригрозил силой увидеться с ней.

- И?.. - крикнул я, потому что она замолчала, вероятно, слишком нервничая, чтобы продолжать в данный момент. Ее голос дрожал, когда она продолжила.

- Я повесила трубку. Сразу после этого к нам пришел суперинтендант и сказал, что Брилл пьян и его выставили из здания. Мы выглянули из-за занавесок. Он был на другой стороне улицы, ходил взад-вперед под электрическим фонарем и смотрел вверх, туда, где находились мы. Мне позвонить Джерри, чтобы он приехал?

- Нет. Это стало бы причиной драки и навлекло бы на нас дурную славу, которой мы пытались избежать. Пусть Фэй оденется для улицы. Я прикажу подогнать свою машину и подъеду прямо к вам. Будьте начеку и попросите ее поспешить к машине, как только я подъеду к дому. Прежде чем Брилл поймет, что происходит, я увезу ее к своей сестре на Лонг-Айленд. Если он действительно покинет Соединенные Штаты, я привезу ее обратно завтра. Если нет, я попрошу ее оставаться в укрытии до самой церемонии.

Я немедленно позвонил в ближайший гараж, где держал свою машину, и приказал подогнать ее к подъезду. Затем поспешно натянул уличную одежду и оказался у обочины почти сразу же, едва подъехал автомобиль. Я отпустил шофера и сам сел за руль. До многоквартирного дома в верхнем Нью-Йорке было несколько миль, но я смог развить значительную скорость, придерживаясь боковых аллей.

Завернув за угол недалеко от места моего назначения, я заметил мужчину прямо напротив входа в дом, который нервно расхаживал взад-вперед. Подъезжая к обочине, я снова взглянул на него. Мужчина остановился. Это был Брилл. Но я также увидел кое-что более обескураживающее. Недалеко от него стояла его скоростная светло-голубая машина иностранной марки, на которой он обычно ездил в ночной клуб. Я узнал бы ее из миллиона. Я удивлялся, почему миссис Дейл ее не заметила. Вероятно, они с Фэй были слишком напуганы, чтобы заметить ее. Если бы Брилл последовал за мной на этой машине, мне было бы трудно оторваться от него, потому что моя собственная была не столь быстрой. Я надеялся, что он меня не узнал.

Мои размышления были прерваны появлением на дорожке Фэй. Брилл увидел ее одновременно со мной и догадался, что его вот-вот обманут. Выругавшись, он бросился через проезжую часть и вскочил на подножку моей машины. Я отшвырнул его, а Фэй, сильно напуганная, ввалилась в машину и плюхнулась на сиденье рядом со мной.

Но Брилл был не в том настроении, чтобы сдаться. Выругавшись, он снова взобрался на подножку, яростно нанося мне удары и крича Фэй, что хочет с ней поговорить.

- Садись за руль, Фэй, и заводи двигатель, - сказал я, меняя позу и изо всех сил пытаясь оттолкнуть нашего раздражителя.

- Нет, ты не сделаешь этого, Коллиер, черт бы тебя побрал! - закричал он, крепко вцепившись в мою руку. - Я пришел сюда, чтобы забрать Фэй, и я собираюсь это сделать!

- Уходи, парень, ты привлекаешь толпу, - сердито сказал я, пытаясь стряхнуть его. - Ты устраиваешь сцену. И Фэй не хочет с тобой разговаривать.

- Это ложь! - закричал он. - Это ты скрываешь ее от меня. Ты пытаешься заставить ее выйти замуж за этого хулигана из кабаре. Но она этого не сделает, говорю тебе - она выйдет замуж за меня. Я скорее убью ее, чем отдам ему! Я бы сделал из нее леди.

Те, кто собрался поблизости, начали насмехаться. Я понял, что мы должны уехать, иначе нам это вряд ли удастся. И мы были готовы, потому что я чувствовал, как машина пульсирует от нетерпеливого урчания мотора. Высвободив правую руку, я ударил ею в грудь полусумасшедшего мужчины и опрокинул его.

- Поехали, Фэй, быстро! Направляйся к подъездной дорожке.

Машина отъехала от обочины, быстро набрала скорость и завернула за угол на двух колесах. Но я видел, как Брилл вскочил на ноги и бросился к своей машине.

Когда мы оказались в верхней части подъездной аллеи, я с опасением отметил, что движение было небольшим. Это было бы против нас, если бы Брилл напал на наш след.

В первые несколько минут я не увидел ни одной машины, которая следовала бы за нами, и у меня появилась надежда. Но моя радость была недолгой. Вскоре в тени позади я заметил машину, которая появилась в поле зрения и быстро приближалась. Она неуклонно набирала скорость, и я начал опасаться, что ее водителем был наш враг. Через несколько секунд моя вера превратилась в уверенность. Автомобиль был светло-голубого цвета.

Наклонившись, я попросил Фэй прибавить скорость. Машина ускорилась. Затем случилась еще одна неприятность. Светофор впереди загорелся красным. Но мы не колебались и промчались мимо жестикулирующего полицейского. Я оглянулся. Преследующий нас автомобиль сделал то же самое. Затем я уловил пронзительный звук офицерского свистка. Нашей единственной удачей было то, что у него не было мотоцикла.

Но нужно было иметь в виду и более серьезную опасность. Другая машина продолжала набирать скорость. Я мог видеть ее водителя, дико размахивающего одной рукой! Еще минута-другая, и он поравнялся бы с нами! И в его безумном настроении никто не мог сказать, что он сделает. Вероятно, он бы врезался в нас или оттеснил к обочине! В любом случае он разбил бы нашу машину и, скорее всего, убил бы нас.

Мы промчались сквозь полосу теней, отбрасываемых деревьями, затем снова выехали на свет. Другая машина ехала прямо за нами. Я ясно видел Брилла, хотя и не мог расслышать слов, которые он выкрикивал. Ничто, кроме большей скорости, не спасло бы нас - а моя машина уже двигалась на предельно возможной скорости.

Но стон, уже готовый сорваться, замер на моих губах. Ибо в тот же миг, появившись из ниоткуда, другая фигура заняла место рядом с безумным водителем преследующей машины! И я узнал в этой другой фигуре призрак Грейс Уилер!

Возможно, я вскрикнул - не знаю. Но я не отрывал взгляда. Я увидел, как Брилл поднял руку и яростно ударил по чему-то рядом с собой. Но его удары встречали лишь пустое пространство.

Затем призрак потянулся к рулевому колесу. В следующую секунду светло-голубая машина вильнула, буквально перепрыгнула через дорожку и врезалась в каменную стену на противоположной стороне со страшным скрежетом металла!

Мне показалось, я услышал страшный вопль, предсмертный вопль человека, когда мы мчались дальше по подъездной дорожке.

- Что это было? - воскликнула Фэй, услышавшая эхо звуков трагедии позади.

- Я... я не знаю, - выдохнул я. - Но, ради Бога, остановись. Мы сбежали от Брилла.

Я дрожал всем телом, когда машина резко затормозила у обочины.

Когда я заговорил, то с трудом контролировал свой голос.

- Я возвращаюсь, чтобы узнать, что произошло, - неуверенно сказал я. - Проезжай несколько кварталов, пока не сможешь припарковаться в тени. Я найду тебя.

С трудом выбравшись из машины, я двинулся обратно по подъездной дорожке, стараясь ускорить шаг, когда услышал возбужденные крики, пронзительные полицейские свистки и топот бегущих ног.

Наконец я добрался до того места, где машина врезалась в стену. Это была груда тлеющих обломков. Небольшая толпа собралась вдоль парапета, указывая вниз и что-то бормоча. Я понял.

Брилл был переброшен через стену и, без сомнения, разбился насмерть среди скал и деревьев, которыми был усеян крутой склон, простиравшийся почти до реки!

Вскоре из тени внизу появились два офицера и несколько добровольцев, несущих неподвижное тело. Они поднесли его к стене, заботливые руки подняли его и положили на дорожку. Я протолкался вперед. Одного взгляда было достаточно.

Передо мной лежал мертвый Картер Брилл.

- Это тот парень, который промчался мимо меня немного дальше по подъездной дорожке, - сказал один из полицейских. - Он, наверное, был сумасшедшим. Интересно, кто он такой?

Когда я вернулся к Фэй, она, казалось, была на грани срыва. Я усадил ее на правое сиденье.

- Это был Брилл, - сказал я. - Его машина выехала на тротуар и разбилась о стену. Они нашли его мертвым внизу у подъездной дорожки. Сейчас я отвезу тебя домой.

Я больше никогда не видел призрака Грейс Уилер.

Но я никогда не смогу забыть череду трагедий, кульминацией которых стала смерть Картера Брилла. И каждый раз, когда вспоминаю об этом, я поражаюсь всемогущей любви Грейс к своей младшей сестре, любви, которая заставила ее вернуться с того света, чтобы спасти ее. И она действительно спасла ее - в тот самый момент, когда Смерть протянула руку и почти схватила ее.

ГАВАЙСКИЙ ПРИЗРАЧНЫЙ СВЕТ

В сообщениях, полученных недавно из Хило, Гавайи, говорилось, что белые ученые собираются предпринять еще одну попытку узнать что-то определенное о таинственных огнях акуа, или вспышках-призраках, часто наблюдаемых в различных частях этих островов. Их происхождение легендарно, но, хотя долгое время предпринимались попытки выяснить что-либо о них или о богах, которые, как предполагается, зажигают их, ни один из ученых пока не предложил удовлетворительного объяснения, а для тех объяснений, которые были предложены, не было представлено никаких подтверждающих доказательств.

Об опыте работы с огнями акуа рассказывают образованные белые люди, пытавшиеся объяснить их. Эрик Эдвардс, известный и уважаемый местный житель, заявляет, что недавно он видел огни акуа во время рыбалки с помощником-гавайцем. Они планировали доехать верхом до берега, а затем привязать своих лошадей примерно в миле от места ловли. Как только Эдвардс перекинул поводья через голову своей лошади, он увидел свет, равномерно распространившийся над тем, что, как он и его помощник знали, было участком равнинной местности.

Как только гавайский мальчик увидел свечение, он объявил, что это свет акуа, отказался идти дальше и настаивал на том, что этой ночью рыба не будет ловиться. Эдвардс пошел дальше один, обходя местность, которая, как он знал, была свободна от скал, пещер или других возможных укрытий. Постепенно он уменьшал окружность так, что, в конце концов, оказался там, где горел свет. Он ничего не обнаружил, хотя, начиная поиски, зажег свой рыболовный фонарь, чтобы не было никакой возможности для чего-либо смертного ускользнуть незамеченным. Затем он отправился на рыбалку, но у него ничего не клюнуло, даже краб не польстился на его наживку.

Миссис Фрэнсис Ригли, много лет проживающая на побережье Кау, настаивает на том, что в разрушенном доме неподалеку от ее дома она много раз видела горящие огни акуа. Когда свет был впервые замечен, была использована пара прекрасных биноклей, и можно было увидеть не только свет, но и движущиеся вокруг него фигуры. Тот самый дом, в котором в то время жили Ригли, однажды ночью был замечен освещенным, и сосед, который также выполнял обязанности сторожа, пошел посмотреть, кто вошел в дом.

Когда он приблизился к этому месту, свет внезапно исчез, и, хотя за ним велось тщательное наблюдение, никто не видел, чтобы кто-то покидал помещение. При входе в дом был произведен тщательный обыск, но никого не нашли и никого не потревожили. Были осмотрены дымоходы и лампы, но оказалось, что они холодные.

Историю за историей об огнях акуа рассказывают люди, утверждающие, что они не суеверны и не боятся привидений. Пожилые гавайцы отказываются обсуждать то, что для них является очевидным проявлением присутствия богов или духов. Единственное, с чем они открыто согласны, так это с тем, что, когда горят огни, боги чем-то недовольны и что любое предприятие, предпринятое сразу после этого, приведет к неудаче; возможно, к трагедии.

КРАСНОЕ ПРОКЛЯТИЕ МУМИИ

Теодор Орчардс

Лорд Кэрнс отшатнулся от разрушенной каменной кладки гробницы и яростно хлопнул себя по левой руке. Что-то упало на землю, а затем юркнуло в скалы. Он скорчил гримасу и внимательно изучил свою руку.

- Чертово создание - он укусил меня!

Мы с профессором подошли ближе.

- Что это было? - спросил я.

- Жук, жук-скарабей, молодой человек. В этой стране их всегда было не меньше, чем мух. В старину фараоны почитали их священными и носили кольца с их изображением. Вы их видели? Очень вероятно, что вон тот старикан, - он указал на проход, ведущий вниз, в гробницу, - очень вероятно, что у него на пальцах кольца со скарабеями.

Пока он говорил, по мне пробежала дрожь. Я мог представить себе древнюю мумию погребенного царя, покрытую драгоценностями и украшениями в виде насекомых - и на мгновение почти увидел, как они странно двигаются.

- Scarabeus Sacer, - произнес профессор, с надеждой заглядывая в щель, где спрятался жук. - Это был редкий вид. Кто-нибудь из вас заметил странные золотистые полосы у него на спине? Некоторые утверждают, будто у такого жука на спине изображен картуш, или подпись, фараона Аменофиса.

- Вы ничего не собираетесь с этим сделать? - спросил я лорда Кэрнса.

Он рассмеялся и покачал головой.

- Разве они не ядовитые или что-то в этом роде?

Две маленькие синеватые ранки на его запястье странно подействовали на меня.

- Они безвредны, - сказал он мне. - Это ваш первый день здесь, молодой человек, иначе вас бы, наверное, самого уже укусили несколько раз. В скалах полно мерзких маленьких созданий. Они щиплются, когда напуганы, вот и все.

Возможно, было бы неплохо объяснить, как случилось, что в это время я оказался так далеко от Нью-Йорка и моей работы в дневной газете. Всего за несколько недель до этого мне позвонил профессор Розуэлл Бимс, старый друг моего отца. Я думал, что профессор похоронил себя в Чикагском университете, занимаясь своими любимыми древними языками, но оказалось, что его попросили поехать в Египет и принять участие в ожидаемом открытии гробницы, только что обнаруженной в Долине царей.

Он хотел взять меня с собой в качестве своего рода помощника. Милый старик писал одну из своих вечных книг, и по его плану я должен был помогать вести его записи и устраивать для него дела. Магия имени лорда Кэрнса обеспечила мне временный отпуск на работе, и двенадцать дней спустя мы прибыли в Египет.

В той маленькой компании, разбившей лагерь над гробницами давно умерших египетских царей, нас было четверо, потому что лорда Кэрнса сопровождала его племянница, исполнявшая обязанности его секретаря - ее звали Джанет. Затем, была пара местных домашних слуг, заботившихся о наших палатках, и два десятка местных феллахов, в течение нескольких месяцев работавших вдоль стены утеса в попытке найти для лорда Кэрнса гробницу, которую он надеялся там открыть.

Было почти темно, когда лорда Кэрнса укусил жук, и поэтому мы решили прервать работу. Оставалось убрать еще много камня, прежде чем мы осмелимся спуститься по наклонному проходу, который могли видеть в тусклом свете наших электрических фонариков, а местные рабочие становились все беспокойнее.

Мы с профессором прибыли только в тот день днем и задержались в лагере единственно для того, чтобы оставить наши вещи. Но этого времени мне было достаточно, чтобы решить, что Джанет Мур, племянница и секретарь нашего лидера, была одной из самых очаровательных девушек, каких я когда-либо видел. Затем нетерпеливый профессор потащил меня в направлении раскопок, оставив Джанет улыбаться нам из-под двойного навеса главной палатки.

В тот вечер мне не потребовалось много времени, чтобы познакомиться с Джанет. Лорд Кэрнс и профессор и раньше вместе занимались раскопками, и мы с Джанет были предоставлены самим себе в плане развлечений.

- Я рада, что вы приехали, - сказала она мне. - Я так устаю слышать только о гробницах, мумиях и мертвых существах. У дяди есть только одна идея, и она заключается в том, чтобы эксгумировать какого-нибудь фараона. - Она слегка вздрогнула. - Знаете, по-моему, это отвратительно - то, как он пытается разыскать бедных мертвых фараонов. Он счел бы ужасным, если бы кто-нибудь пошел на кладбище у него дома и начал выкапывать его предков.

- Но это другое дело, - вставил я. - Это научное исследование...

- Может быть, для профессора. Но не для дяди. Я думаю, он просто делает это ради острых ощущений. - Она указала на палатки туземцев, стоявшие под нами на склоне. - Я немного понимаю по-арабски, и туземцы пугают меня тем, что они говорят. Они пророчествуют, что первый, кто войдет в гробницу, умрет. Если бы не засушливый сезон, никто из них не продолжал бы работать, но они должны брать то, что могут, иначе умрут с голоду. Этой весной уровень Нила поднялся незначительно.

Мы вместе вошли в палатку, где лорд Кэрнс и профессор строили планы вскрытия гробницы.

- Пройдет около двух недель, - подсчитал лорд Кэрнс, - прежде чем туземцы смогут расчистить скалы, и мы сможем спуститься по проходу.

- И тогда, - вставил профессор с блеском в глазах, - тогда мы точно узнаем, чья это усыпальница. Если это гробница Аменофиса...

- Кто такой Аменофис? - спросил я. Мои познания в египтологии ограничивались тем, что я читал в сообщениях прессы.

- Аменофис был величайшим царем в истории Египта - или, по крайней мере, самым интересным. Ибо он основал первую известную религию, в которой был один бог, и только он один. Некоторые ученые утверждают, что это он написал два псалма, которые сегодня мы читаем в Библии. И у него была только одна жена, Нефертити, самая красивая женщина, когда-либо рожденная Египтом. Прошлым летом в усыпальнице Ай и Тхи, ее родителей, была найдена ее статуя. Если мы вскрываем гробницу ее мужа, вполне вероятно, что мы обнаружим такое богатство драгоценностей и предметов искусства, какое никогда прежде не собиралось в одной гробнице...

Профессор был прерван внезапным появлением Було, нашего повара. Он направился прямо к лорду Кэрнсу, не постучавшись при входе.

- Сегодня ночью мы уходим из этой долины. Мы хотим, чтобы нам платили серебром. Мы не мальчики-посыльные.

Он казался угрюмым и в то же время испуганным.

- Чепуха, Було. В чем дело? Что-нибудь пошло не так? - Лорд Кэрнс улыбнулся, но я уже достаточно хорошо его знал, чтобы видеть, что он в ярости.

- Пошло не так? - Було горько рассмеялся. - Что-нибудь пошло не так? Ха! Весь день ничего, кроме жуков. Жуки в палатке. Жуки на кухне. Жуки бегают по полу. Мы не любим жуков. Они приносят несчастье. Нам не нравится находиться рядом с могилами. Ничего хорошего. Мы хотим, чтобы нам платили серебром, да?

- Такой большой парень, как ты, боится жуков, Було? Какой вред они могут вам причинить? Посмотри, один укусил меня сегодня днем. Ты видишь метку? Возвращайся в свою палатку, и я позабочусь, чтобы ты получал серебро.

Лорд Кэрнс протянул повару руку.

Тот вздрогнул и выбежал из комнаты. Даже с того места, где стоял, - по другую сторону стола, - я мог видеть, что два места, где жук ущипнул лорда Кэрнса, стали ярко-красными! Он с удивлением посмотрел на свое запястье.

- Суеверный невежа. И все же, может быть, мне лучше смазать это йодом. Где он, Джанет?

Она принесла ему крошечный коричневый флакончик и помогла смазать ярко-красное место антисептиком.

- Утром мы пошлем за новыми слугами, - решил он. - Они всегда уходят из-за страха перед Долиной.

В тот вечер я лег на свою кушетку с противомоскитной сеткой со странно смешанными чувствами. Я совсем не был уверен, что мне нравится место, в которое я попал. Долгое время я лежал без сна, уставившись на брезентовую крышу палатки надо мной. Царила атмосфера чего-то надвигающегося - чего-то, что давило мне на грудь и затрудняло дыхание, хотя ночь была прохладной.

Когда я засыпал, все мои сны были о призрачных жуках, превращавшихся в кольца на пальцах, и о мумиях, украшенных драгоценными камнями, выходившими из открытых гробниц, жестом приказывая мне уходить. И все эти сны, словно серебряная нить, пронизывала мысль о Джанет. Я видел ее в гробнице как жену фараона, носящую кольца со скарабеями, и я также видел ее, приказывающую мне уходить из этого обиталища мертвых.

На следующее утро все снова было в суете и спешке. Посыльный раздобыл нам еще слуг - команду злодейского вида, заверившую нас, что не боится ни людей, ни привидений. Мне немного не хотелось оставлять Джанет одну, но лорд Кэрнс сказал мне, что у нее был револьвер, и она умела им пользоваться.

- Она редкая девушка, мой юный друг, и это счастливчик, который женится на ней. - Он ухмыльнулся мне. - Убедитесь, что вы проводите за своей пишущей машинкой не больше времени, чем необходимо, потому что мне бы не хотелось, чтобы она чувствовала себя здесь заброшенной.

Работа по удалению обломков над усыпальницей продолжалась - как мне показалось, с убийственной медлительностью. Туземцы двигались неторопливо и с явной неохотой, и было легко заметить, что, если бы не их очевидная нужда, никто бы и близко не подошел к гробнице ни за какие деньги.

Это было достаточно мрачное место, несмотря на яркий солнечный свет, заливавший его почти двенадцать часов в сутки. С одиннадцати утра до трех часов дня даже местные жители не могли работать на солнце. В это время мы дремали в тени наших навесов или пили прохладительные напитки, приготовленные Джанет, которая была столь же умелой, сколь и красивой.

Джанет и я вскоре стали лучшими друзьями, потому что сходство наших возрастов и интересов сблизило нас. Каждый вечер в долгие сумерки мы совершали вместе долгие прогулки, в то время как ее дядя и профессор строили планы и обсуждали технические вопросы. Я стал привязываться к этой стройной английской девушке, чьи спокойные карие глаза так твердо смотрели в мои.

Иногда мы сидели снаружи палатки и слушали, как другие спорят о тонкостях египетской истории - сидели, взявшись за руки, перешептываясь о вещах менее мертвых, чем фараоны и гробницы.

- Я беспокоюсь о запястье дяди - о том месте, куда его укусил жук, - сказала она мне однажды вечером. - Похоже, рана заживает не так, как следовало бы. Он говорит, что она его не беспокоит и не болит, но почему она остается такой красной и воспаленной? Он не позволяет мне ничего с ней сделать.

Я думал, лорд Кэрнс уже оправился от крошечной раны, и был удивлен, обнаружив, что это не так.

- Он сказал мне, что жук не был ядовитым, - сказала она. - Тогда, возможно, дело в климате - эта жаркая сухость оказывает своеобразное воздействие на все. С тех пор, как мы здесь, мне снятся ужасные сны, - сны о жуках и прочем, - мне снится, что они предостерегают меня. Конечно, все это глупость.

Я удивился, потому что мне снились те же сны. И, хотя не спрашивал, по выражению ее глаз я догадался, что фигурировал в ее снах так же, как она в моих.

Мы спускались по Долине царей, как ее стали называть из-за многочисленных успешных раскопок, проводившихся там с 1900 года. Днем здесь сухо и жарко, но в прохладном лунном свете нам было удивительно приятно.

Взявшись за руки, мы пошли по тропинке, петлявшей среди валунов. Когда мы подошли к скале, возвышавшейся над всеми остальными, то вскарабкались наверх и оглядели всю долину, словно с огромного трона.

Далеко позади мы могли видеть палатки нашего отряда, поблескивающие в белом лунном свете, и желтое сияние керосиновых ламп, пробивавшееся сквозь полумрак. Профессор и лорд Кэрнс все еще разговаривали.

Впереди нас, хотя мы этого и не заметили, был вход в гробницу, прямо под скалой, которая в какой-то степени нависала над ней. Мы могли видеть груды рыхлого камня и щебня, которые рабочим удалось убрать из входа в гробницу, и каркас из бруса, возведенного вокруг нее с одной стороны. За гробницей виднелся темный утес, погруженный в густую тень. Над всем этим на нас смотрела полная луна, и я с трудом удержался от того, чтобы не вспомнить старое суеверие о людях, которые засыпают при свете луны, - что они призваны луной и сходят с ума.

Внезапно Джанет схватила меня за руку и указала на гробницу. Сначала, ослепленный лунным светом, я ничего не мог разглядеть в этой темноте. Затем - я никогда не смогу быть уверен, увидел я это или вообразил - мне показалось, будто я увидел нечто огромное и темное, поднимающееся из нее - поднимающееся по вертикальной стене утеса! Оно было круглым или почти круглым, и на его обратной стороне, как мне показалось, я увидел слабое фосфоресцирующее мерцание.

Пальцы Джанет сжимали мою руку до тех пор, пока она не онемела.

- Что бы это могло быть? - дрожащим голосом прошептала она. - Ты видишь это, дорогой?

Необъяснимое чувство страха охватило меня, и тогда я понял, что ничто осязаемое, ничто реальное не ползет вверх по той стороне утеса над могилой.

- Я должен пойти и посмотреть, что это такое, - сказал я ей. - Ты подождешь здесь?

- Пожалуйста...

- Ничего страшного, дорогая. Мы с тобой слишком долго смотрели на луну, вот и все.

Но я в это не верил, и она почувствовала, что я говорю так, только чтобы успокоить ее.

- Не уходи далеко. Пожалуйста!

Я соскользнул вниз по склону скалы и направился к утесу. Я все еще мог видеть или, по крайней мере, воображать колеблющееся Нечто на вертикальной стороне утеса, и все же я знал, что ни одно живое существо не сможет найти там опору.

Подойдя немного ближе к гробнице, я остановился и протер глаза. На склоне утеса ничего не было! Теперь, когда стоял в тени, я мог видеть его сверху донизу, одиноким и голым. Я повернулся, чтобы вернуться по своим следам.

Как раз в этот момент позади меня раздался крик. Пытаясь привести в порядок свои расшатанные нервы, я помчался обратно по камням к Джанет. Она прижимала одну руку к губам.

- Мне жаль, - сказала она. - В этом вообще нет ничего такого, из-за чего стоило бы поднимать такой шум. Что-то пробежало по моей руке, а когда я пошевелилась - оно укусило меня! - Она показала мне две крошечные красные отметины, которые, как я почему-то знал, должны были там быть.

- Твой дядя сказал, что скалы кишат жуками и что нас всех покусают, прежде чем мы закончим работы. - Я говорил настолько непринужденным тоном, насколько это было возможно, но был далек от уверенности в обыденности всего происходящего. Страх местных рабочих, очевидный ужас Було перед жуками и странные сны, снившиеся нам обоим, не говоря уже о похожем на жука существе, которое, как мы видели, ползло вверх по утесу, словно сговорились вызвать у меня удивление и страх.

Я обернул своим носовым платком ее руку и запястье и взял с нее обещание обработать рану антисептиком, как только мы вернемся в палатку. И она, и я осознавали более глубокое значение всего этого, но каждый старался успокоить другого, и мы вернулись в палатку, притворившись, будто нам померещилось то, что было на утесе. Но две красные точки на руке Джанет не были выдуманными.

Несколько дней спустя наступил момент, когда последний из незакрепленных камней над входом в гробницу был убран, и мы могли осмелиться подумать о том, чтобы спуститься по этому проходу завтра.

Профессор Бимс ликовал.

- У меня будут чудеса - настоящие чудеса, - которые я отправлю в музей Филда. Если это место последнего упокоения Аменофиса, это будет величайшая находка в истории археологии. Независимо от того, принадлежит ли оно ему или кому-то другому, это будет иметь величайшую ценность для науки. Друзья мои, мы прославимся во всех столицах мира, когда отправим эту новость в Каир.

Он провел вечер, готовя блокноты и фотоаппараты, чтобы записывать все, что будет происходить. Лорд Кэрнс, казалось, был охвачен страшным возбуждением. Жизнерадостный англичанин, каким я был в первые несколько дней, исчез, и на его месте появился нервный, напряженный человек, говоривший редко и отрывисто, и избегавший компании, когда мог. Профессор был так поглощен своими собственными планами и надеждами, что не заметил этого, но мы с Джанет чувствовали, что с ее дядей произошло что-то почти нечеловеческое.

- С тех пор как его укусил жук у входа в гробницу, - сказала она мне, - дядя странным образом изменился.

- И его рана еще не зажила, хотя твоя совсем прошла. - Я указал на то место на ее руке, куда укусил жук. Две точки почти исчезли. Лорд Кэрнс привык носить перчатку на руке, и его возмущало любое упоминание об этом со стороны Джанет или меня.

Мне казалось, что в нем и его неистовой жажде возбуждения было что-то нечеловеческое. Он производил на меня впечатление человека, который в качестве бантика привязал бы петарды к собачьему хвосту - не из какой-то особой жестокости, а из беспечного стремления к шуму и возбуждению. Было что-то омерзительное, подумал я, в том, как он провел большую часть своей жизни, разыскивая давно похороненных королей и королев ушедших эпох, раскрывая их маленькие секреты и злорадно рассматривая их жалкие сокровища.

Он провел вечер, расхаживая взад-вперед по главной палатке, казалось, ни на кого не обращая внимания. Джанет и я сидели снаружи под навесом. В ту ночь она пообещала стать моей женой, когда наша работа в Долине закончится. Как бы ей ни хотелось рассказать об этом своему дяде, он казался таким возбужденным и озабоченным, что мы не осмелились. А милый старый профессор просто кивал и улыбался нам, а затем продолжал с энтузиазмом готовиться к завтрашнему дню.

Только ближе к вечеру следующего дня мы были готовы вскрыть тонкую кирпичную стену, закрывавшую проход. Местные рабочие нервничали не меньше самого лорда Кэрнса, но он безжалостно гнал их.

Джанет сидела на камне рядом с нами, ожидая великого момента, хотя она, как и я, утратила большую часть своего энтузиазма. Но ее дядя и профессор были взволнованы, как дети на празднике.

Наконец отрывистые удары кирки пробили стену насквозь, и кирпичи посыпались внутрь.

С порывистостью юности я бросился к дыре - но порыв зловонного воздуха отбросил меня назад, задыхающегося.

Лорд Кэрнс покачал головой.

- Не так быстро, мой юный друг. Этому воздуху три тысячи лет.

Мы подождали несколько минут. Наконец лорд Кэрнс скатал шарик из скомканной газеты и поджег его с одного угла. Затем он опустил его в узкое отверстие. Тот пролетел несколько футов, затем отскочил в сторону, пока не скрылся из виду. Но не погас.

- Теперь все в порядке, - объявил он. Он был бы не совсем прав, если бы знал.

Профессор Бимс был занят составлением схемы входа в гробницу. Лорд Кэрнс и я приготовились войти. Должен признаться, в то время у меня не было другой мысли, кроме как о том, чтобы проникнуть в суть чудес, которые могут таиться под нами. Соблазн неизвестного и зарытых сокровищ силен в каждом из нас. Лицо Джанет побелело, когда я начал спускаться в темную дыру, но я помахал ей рукой и пошел дальше вслед за лордом Кэрнсом.

За мной по пятам следовал профессор.

- Я тоже должен это увидеть, - выдохнул он, спускаясь вниз.

Примерно в шести футах внизу была платформа, а затем лестничный пролет. Лорд Кэрнс шел впереди, освещая стены фонариком.

- Осторожно, - предупредил профессор. - Мы не должны ничего беспокоить. Все имеет величайшую научную ценность. Один вдох может разрушить... - Его голос звучал глубоко и гулко в этом узком проходе.

Шаг за шагом мы спускались под землю. Я насчитал пятнадцать шагов, прежде чем мы неожиданно резко повернули и оказались перед дверью.

До сих пор на стенах не было никаких надписей, которые могли бы сообщить имена и титулы похороненных здесь людей.

- Поспешные похороны, - решил профессор вслух. - Царственная особа умерла молодой, прежде чем ее гробница была достроена.

Но дверь была запечатана большой печатью. Лорд Кэрнс нетерпеливо толкнул ее, но профессор отодвинул его в сторону, сгорая от нетерпения.

Пока мы наблюдали, он опустился на колени перед большой печатью и сдул с нее толстый слой пыли. При свете своего электрического фонарика он поспешно расшифровал иероглифы картуша. Затем повернулся к нам, улыбаясь с осознанным честолюбием.

- Это гробница фараона Аменофиса! - сказал он. - Это величайшее открытие в современной истории, и печать не была сломана - внутреннее убранство все еще должно оставаться нетронутым!

Лорд Кэрнс с жаром пожал нам руки.

- Давайте-ка пройдем внутрь!

Но профессор покачал головой. Он указал на искусно сделанную восковую печать, богато украшенную золотом и краской, с длинной надписью.

- Мы не можем сломать ее, пока она не будет скопирована и сфотографирована, - сказал он нам, как можно было бы говорить с очень маленьким ребенком. - Гробница и ее содержимое ждали три тысячи лет и даже больше. Они подождут еще немного.

Внезапно маленький профессор взял на себя полное руководство этим делом. Казалось, он обрел новый рост и дополнительную серьезность. Ибо наука, которую он сделал частью себя, была настолько сильнее нашего личного эгоизма, что мы с лордом Кэрнсом оба уступили.

- Чтобы сделать полные копии и фотографии, потребуется всего несколько дней, - размышлял профессор. - Возможно, я смогу срезать ее и сохранить саму печать нетронутой. Ее всегда находили разбитой раньше, в других гробницах.

Я несколько наивно надеялся, что гробница и ее секреты будут немедленно открыты для нас. Я медленно поднялся обратно на поверхность, оставив профессора и лорда Кэрнса перед внутренней дверью.

Как только я вынырнул на поверхность, Джанет схватила меня за руки.

- Мой дорогой, - сказала она, - я боялась, что ты никогда не выйдешь. - Она поежилась, хотя было невыносимо жарко. - Иногда у меня возникает чувство, что нам всем следует бежать из этой долины, пока нас не постигло какое-нибудь ужасное бедствие.

Я улыбнулся ее страхам и рассказал ей о проходе и о большой печати, которую профессор был так заинтересован сохранить нетронутой. Вместе мы медленно пошли обратно к палаткам. Сгущались сумерки, и в тот вечер больше ничего нельзя было сделать.

Наш лагерь располагался на небольшом возвышении примерно в полумиле от раскопок, где мы добились успеха. Здесь мы с Джанет ждали лорда Кэрнса и профессора. Мы могли видеть маленькую молчаливую группу рабочих далеко к западу от нас, темную на фоне желтой скалы.

Внезапно я заметил, что туземцы быстро приближаются к лагерю возбужденной группой. Позади них шли профессор и лорд Кэрнс.

Через несколько минут они были уже в сборе, возбужденно болтая и жестикулируя. Оказалось, они отказывались работать дальше, за какую бы то ни было цену; каждый требовал свою плату немедленно, чтобы успеть убраться подальше до наступления темноты. Лорд Кэрнс не предпринял никаких усилий, чтобы удержать их, но дал каждому по серебряной монете.

- Отвратительные мерзавцы, - заметил он. - Эти туземцы всегда напуганы.

- Чего они боятся? - спросил я.

- Призраков, конечно. Говорят, насколько я могу понять, что тот, кто первым вскроет гробницу, получит всю месть трупа. И они не намерены дожидаться фейерверка.

Мужчины пустились быстрой рысью, все еще возбужденно болтая, словно обезьяны. За ними мчались два осла, несущие их немногочисленные пожитки, которых вели испуганные маленькие смуглые мальчики.

Когда они переваливали через вершину утеса, я увидел, как один из них остановился и дважды поклонился - почти до земли - в направлении раскопок, которые мы сделали. На мгновение я испытал благоговейный трепет при виде его почтения к фараону, умершему три тысячи лет назад. Я вспомнил, что, согласно египетской философии, мертвые блуждают в вечности или, по крайней мере, до Страшного суда, и что они обитают, - пока оно остается, - в теле, которое принадлежало им при жизни. И если это тело потеряно или уничтожено, мертвые вечно скитаются потерянными и бездомными. Когда мы вошли в палатку, то все взволнованно заговорили о сделанной нами находке и о ее уникальности. Только Джанет молчала, и после нескольких минут размышлений о ценности нашего открытия я взял ее за руку, и мы вышли под навес.

- Я не могу объяснить, - сказала она, - но у меня странное предчувствие, что ты... что все мы в опасности. Я ненавижу эту долину, и я ненавижу то, что мы здесь делаем. Это изменило моего дядю, так что я его почти не узнаю; я не понимаю, почему он так стремится вытащить заплесневелые кости какого-то бедного мертвого фараона.

В течение некоторого времени мы обсуждали эти вещи. Я не рассказал ей о том моменте, когда увидел, как уходящий феллах кланяется гробнице, которую мы должны были открыть. В такие моменты мужчинам свойственно улыбаться и подбадривать противоположный пол - быть превосходящими и уверенными в себе. Но теперь, когда трепет от открытия гробницы прошел, я чувствовал то же, что и она.

Внутри палатки профессор и лорд Кэрнс все еще спорили об открытии внутренней двери гробницы.

- Этого нельзя делать до того, как печать будет снята и изучена. Однажды сломанная, она будет потеряна для нас, потому что воск очень старый. Зачем так торопиться, друг мой? Гробница ждала три тысячи лет...

Лорд Кэрнс не ответил, но еще долго после того, как Джанет ушла в свою палатку, а профессор забрался в свой гамак, я видел, что он сидел за своим столом, уставившись в белую ночь. Его глаза казались остекленевшими, он словно бы находился под каким-то заклятием. Все его существо было напряжено от возбуждения.

Я украдкой наблюдал за ним из-за своей занавески. Внезапно я увидел, как он отодвинул свой складной стул и встал. Он подошел ко мне, и я притворился спящим, поскольку не хотел, чтобы он подумал, что я шпионю за ним. Мгновение он стоял надо мной, прислушиваясь к моему дыханию. Мое сердце билось так громко, что я подумал, он может это услышать.

Очевидно, поверив, что я крепко сплю, он отвернулся. Взяв фонарик и револьвер из ящика стола, лорд Кэрнс приподнял занавеску палатки и вышел наружу.

Моей первой мыслью было, он намеревался охранять наше открытие, что на самом деле было очень мудрым планом, ибо много туземцев знали о нашей удаче. Я бесшумно подошел к дверному проему и слегка отодвинул занавеску. Лорд Кэрнс был в палатке повара, и я слышал, как он гремит ящиком с инструментами. Через мгновение он появился снова с большим топором, которым местный повар пользовался для разделки мяса.

Не глядя в мою сторону, он быстро направился к гробнице через долину.

Секунду я не знал, что делать. Я подумал о том, чтобы разбудить профессора, но, в конце концов, лорд Кэрнс оплачивал расходы экспедиции, и наше разрешение на раскопки было оформлено на его имя. Если он хотел вскрыть гробницу, это было его дело.

Но этот человек, казалось, находился в сильном нервном возбуждении. Больше не колеблясь, я натянул вельветовые брюки и ботинки и с электрическим фонариком в заднем кармане отправился вслед за ним. Лунный свет сиял ярко, как днем, поэтому я держался в тени утесов. Лорд Кэрнс быстро шел далеко впереди меня. Он карабкался по валунам, ни разу не оглянувшись назад. Он держал путь к гробнице Аменофиса.

Необходимость оставаться вне поля зрения на случай, если он повернет, удерживала меня возле скал, где идти было труднее. Временами мне приходилось пользоваться фонариком, чтобы ориентироваться, а однажды я кубарем скатился с большого камня и несколько мгновений лежал, не в силах дышать. Таким образом, он обогнал меня по мере приближения к своей цели, и когда я добрался до входа в гробницу, он был уже глубоко внутри и убрал барьер, который они с профессором воздвигли днем.

Я подкрался к зияющему отверстию прохода и заглянул внутрь. Далеко внизу я мог видеть на фоне темноты отблеск факела лорда Кэрнса. Затем раздался резкий звук ударов. Он колотил топором по внутренней двери гробницы!

Днем, когда мы все были взволнованы нашим успехом, я посочувствовал лорду Кэрнсу, когда профессор отказался позволить ему уничтожить печать. Но сейчас, в холодном лунном свете, мне казалось предательством в одиночку пробираться в гробницу. В конце концов, нашим единственным оправданием для того, чтобы вообще открыть это место, были научные соображения, и, если остатки древней цивилизации будут безжалостно уничтожены, мы окажемся ничем не лучше туземцев, ограбившими так много этих гробниц в прошлом.

Монотонный стук топора в руках лорда Кэрнса все еще доносился из коридора. Перегнувшись еще дальше через край, я попытался разглядеть, разрушает ли он восковую печать или обходит ее.

Но, наклонившись, я имел несчастье столкнуть маленький камешек из мусора вокруг дыры, и он с серией резких ударов покатился по проходу. Стук топора прекратился.

Я попятился, боясь, что лорд Кэрнс выстрелит в темноте. Но через мгновение его острое лицо высунулось из дыры.

- О, это вы? - Он добродушно улыбнулся. - Возьмите вон ту кирку и помогите мне, молодой человек. Мы не будем ждать расшифровки. Гробницу никогда не вскрывали, и я собираюсь быть первым! - Он махнул рукой в сторону лагеря. - Профессор не поверил бы, что я могу снять печать, не повредив ее. Наблюдайте за мной. Я подумал, что облегчу ему задачу, вручив ее ему за завтраком. Тогда никаких споров, знаете ли.

Казалось, ничего другого не оставалось, как взять инструмент и последовать за ним в раскоп. В конце концов, это была его экспедиция. Он заплатил за кирку в моей руке - даже за ботинки и брюки, которые были на мне надеты.

Я забрался в мрачный вход в гробницу, держа в руках кирку. Лорд Кэрнс поставил фонарик на землю, наклонив его вверх так, чтобы он освещал печать. Я увидел, что он прорезает мягкий песчаник по краям и пытается, как он сказал, сохранить его нетронутым для профессора.

Вместе мы проработали несколько минут. Густой, удушающий слой пыли заполнил узкий проход, и дышать стало почти невозможно. Мы повязали носовые платки на рты и продолжали работать.

Я откалывал киркой со своей стороны двери так осторожно, как только мог. Но события развивались слишком медленно для моего нетерпеливого спутника. Он сунул мне в руку топор и взял кирку.

- Отойдите, - сказал он. - Мы почти закончили. Когда эта часть будет удалена, остальное будет легко.

Со всей силы он ударил тяжелой киркой по двери. При третьем ударе я смог разглядеть сквозь клубящуюся пыль, что камень почти готов упасть. Затем острием кирки он зацепил его и вытащил наружу. Огромная печать и камень, к которому она была прикреплена, выпали наружу, сломавшись прямо посередине.

Он печально повернулся ко мне.

- В конце концов, профессор был прав, мой мальчик.

Затем прижал руку ко рту, задыхаясь. Из узкого отверстия в двери хлынул поток самого мерзкого воздуха, каким я когда-либо дышал. В основном это был запах давно умерших вещей. Это было загрязнение, разложение и порча, и все усугублялось тошнотворно-сладким запахом заплесневелых специй.

Вместе мы снова вышли из гробницы и стали ждать.

- Давайте вернемся в лагерь, - предложил я. - К утру воздух очистится.

По какой-то необъяснимой причине мне не хотелось снова возвращаться в этот темный дверной проем.

Он покачал головой.

- Я собираюсь пройти через это. Воздух скоро очистится. И я - вы и я - будем первыми, кто войдет в усыпальницу.

Я много раз в своей жизни доказывал, что я не трус. Я бы встретился лицом к лицу с человеком или зверем, если бы это было необходимо. Но я вздрогнул, когда снова заглянул в эту мрачную дыру.

Настоящей храбростью в тот момент было бы вернуться в лагерь. Но я боялся покидать лорда Кэрнса, боялся, что он сочтет меня трусом. Итак, я покачивался на каблуках и жалел, что не нахожусь где-нибудь в другом месте.

Примерно через полчаса ожидания мы вернулись к дверному проему. Я скомкал бумагу в шарик, но лорд Кэрнс не позволил мне поджечь его и бросить в гробницу.

- Здесь полно сухого, сгнившего дерева и ткани. Огонь мог бы все уничтожить и задушить нас дымом прежде, чем мы смогли бы выбраться. Нам придется рискнуть с качеством воздуха.

С помощью инструментов нам вскоре удалось отодвинуть достаточное количество неплотно пригнанных блоков песчаника, чтобы можно было проникнуть внутрь. Я осторожно поднял два куска камня, на которых держалась печать, и вынес их на открытое место. Печать все еще была почти неповрежденной, и ее можно было бы собрать вместе, если бы работа была выполнена тщательно. Почти весь цветной воск сошел, так как он был оклеен сусальным золотом.

Когда я вернулся, лорд Кэрнс вытаскивал последние камни, из которых была сделана дверь. Пот струился у него по лбу, но он улыбался.

- Мы почти на месте, - прошептал он. Возбуждение сделало его напряженным, как сжатая пружина. - Мы скоро взглянем на этого парня, Аменофиса.

Он вытер лоб и жестом пригласил меня следовать за ним. Воздух больше не был неприятным. Я мысленно попрощался с Джанет и шагнул вслед за лордом Кэрнсом в гробницу.

Наши фонарики едва ли помогали осветить темноту этого места. Вокруг нас громоздились смутные груды черноты, которые в былые времена могли быть царской мебелью. Большая часть дерева рассыпалась в густую пыль у наших ног.

То тут, то там сверкали драгоценные камни, отражая свет наших факелов. В воздухе все еще витал приторно-сладкий запах специй, которого было почти достаточно, чтобы мы задохнулись.

Потолок был очень низким и, как и стены, украшен росписями. Наши фонарики быстро прошлись по нему до дальнего конца гробницы. На полу рядом со стеной лежала огромная темная масса, в которой я внезапно узнал саркофаг давно умершего фараона. Вокруг него был сияющий алебастр каноп, в которых, как предполагается, хранятся жизненно важные органы умерших.

Он стоял на приподнятой каменной платформе. Больше я ничего не мог разглядеть, потому что кромешная тьма помещения заглушала слабое мерцание наших факелов и отбрасывала от нас косые причудливые тени.

Лорд Кэрнс заговорил первым.

- Ну что ж, молодой человек, мы здесь!

Я кивнул, чувствуя слабость; я не хотел быть здесь. В любой точке мира было бы предпочтительнее, если бы только это было на чистом открытом воздухе. Его голос прогремел по гробнице и вернулся сокрушительным эхом. Тишина трехтысячелетней давности была нарушена ужасным образом.

Лорд Кэрнс расхаживал вокруг, как сбитый с толку и обрадованный ребенок перед рождественской елкой. Все, к чему прикасался свет, заставляло его восклицать от удивления. Там были огромные разваливающиеся предметы мебели, вырезанные в виде животных. Там стояли маленькие шкатулки с драгоценностями, сгнившие и рассыпавшие свои сокровища по покрытому толстым слоем пыли полу. Я последовал за ним, когда он направился к черному саркофагу, или ящику-гробу, лежавшему на платформе. Странное предчувствие сжало мое сердце ледяной рукой, но я не остановился. Лорд Кэрнс казался таким уверенным в себе, так хорошо владел ситуацией.

Мы стояли рядом на низкой платформе. Внешний саркофаг был сделан из резного серого камня, с тяжелой крышкой. Он был, наверное, восьми футов в длину и трех в ширину, а верх был гораздо тяжелее, чем мог бы сдвинуть один человек.

Не говоря ни слова, лорд Кэрнс жестом предложил мне взяться за один конец камня. Он схватил другой. Но как только мои руки коснулись камня, я внезапно отдернул их, словно дотронулся до змеи. Камень был обжигающе горячим на ощупь!

Лорд Кэрнс посмотрел на меня с изумлением.

- Поторопись, юноша. Давайте заглянем внутрь.

Я снова прикоснулся к камню, и на этот раз мои рассеянные чувства обнаружили, что он такой, каким и должен быть любой камень. Вместе мы перевернули его и опустили на бок, где он мягко ударился о платформу.

Я никогда не забуду зрелище, которое открылось мне тогда. Внутренний гроб был сделан, по обычаю, по подобию человека, который должен был в нем находиться. На мгновение мне показалось, будто там лежит человеческая фигура, но потом я увидел, что это искусно раскрашенное дерево и обернутая вокруг него ткань. Лицо принадлежало молодому человеку, необычайно красивому и властному. Это был тот человек, который мог бы основать новую религию и написать два псалма, как, по словам историков, это сделал Аменофис.

Я инстинктивно наклонился вперед, как будто хотел дотронуться до предмета и убедиться в его реальности, но когда моя рука зависла над ним, я услышал слабый крик, зазвеневший у меня в ушах. Казалось, он доносился откуда-то издалека, но я знал, что это голос Джанет! Я задержался всего на мгновение, чтобы взглянуть на лорда Кэрнса. Он ничего не слышал и радовался богатству саркофага.

- Тед! - снова послышался голос Джанет. - Тед!

Я повернулся и побежал к выходу. В звуке этого дорогого голоса слышались страх и грозящая опасность.

Лорд Кэрнс удивленно поднял голову.

- Как! Вы уходите?

Но я не стал останавливаться, чтобы объяснить. Его рука была поднята над богато расписанным гробом, в котором лежало мумифицированное тело Аменофиса, брови приподняты в почти комическом удивлении. Я всегда буду помнить его таким, потому что это был последний раз, когда я его видел.

Как только я вышел на открытый воздух, тусклый от призрачно-белого света рассвета, из могилы позади меня донесся ужасный звук, словно кто-то задыхался!

Я услышал сбивчивый гомон множества голосов, говоривших на незнакомом языке, и в то же время сдавленные звуки из горла человека, в котором узнал лорда Кэрнса. Я остановился, парализованный. Я знал, что поблизости нет ни одного живого человека, кроме меня и лорда Кэрнса!

Сдавленные звуки продолжались еще мгновение. Содрогаясь, они стихли до тонкого, жутковатого шепота - а затем наступила тишина.

После этого я не мог не вернуться к своему спутнику. В голове у меня все кружилось, и я потащился обратно вниз по ступеням гробницы. Я остановилась в дверях, чувствуя, как кровь застывает у меня в венах.

Поперек открытого саркофага лежало скрюченное тело лорда Кэрнса. Я сразу понял, что он не только мертв, но и хуже, чем мертв. Вокруг него, в маленьком круге света, образованном моим фонариком, двигались странные, расплывчатые фигуры - огромные, блестящие жуки... огромные человеческие фигуры с головами зверей, фигуры, напоминающие древние статуи египетских богов... И в центре этой жуткой группы - туманная фигура высокого царственного мужчины в одеянии фараона!

Как раз в тот момент, когда я был почти у входа, позади меня раздался громоподобный раскат. Стены прогнулись и обрушились вокруг меня с громким каменным грохотом. Повсюду повисла густая пыль. Обессиленный, я чудом вывалился наружу. Позади меня гробница и проход представляли собой груду обломков. Там и по сей день покоится тело лорда Кэрнса вместе с телом фараона Аменофиса. Странные соседи по гробнице... упырь и мертвец... охотник и преследуемый.

Измученный и потрясенный, я направился обратно к лагерю. Вскоре Джанет подбежала ко мне в лучах раннего утреннего солнца. Ее сильные молодые руки обняли меня, и она помогла мне идти.

- Что случилось? - спросила она. - Мне приснился самый ужасный сон... Я видела, что ты в страшной опасности, и ничего не могла поделать. Я проснулась с криком и пыталась удержать тебя.

Я рассказал ей часть того, что произошло, и как ее голос донесся до меня предостережением через Долину в склеп смерти. Но только профессору я рассказал всю историю о том, что видел над изуродованным телом лорда Кэрнса.

Очнувшись от крепкого сна, он сначала не мог понять, что я имел в виду, но кровь и моя разорванная одежда вскоре убедили его, - произошло что-то необычное, и через несколько мгновений старик был на ногах. Мы вместе вернулись на раскопки. При ярком свете дня там не было ничего необычного, за исключением того, что скала обрушилась в гробницу, и что проход был погребен под тоннами камней. Любая попытка проникнуть в гробницу через проход теперь была невозможна.

Там, куда я аккуратно положил ее, лежала большая печать Аменофиса, сломанная посередине. Итак, профессор все-таки получил свою печать, хотя это было единственное из сокровищ гробницы, которое пока удалось заполучить ему или кому-либо еще. Собранная воедино, она сегодня находится в одном из величайших национальных музеев как образец иероглифического искусства.

Семье лорда Кэрнса в Лондоне сообщили, что он погиб при обрушении скалы - что было достаточной долей правды. Профессор Бимс покинул Долину царей с печалью, как из-за потери своего друга, так и из-за временного провала его великой работы. Но я так понимаю, что прошлой осенью он вернулся в Долину, чтобы еще раз взяться за работу, к которой у него лежит душа, и попытаться найти другой вход в гробницу Аменофиса. Потребуется больше года, чтобы обнажить поверхность над усыпальницей, поскольку современные методы раскопок невозможны, а феллахи медлительны. Но работа продолжается, ибо наука не может стоять на месте.

Если не считать нашего естественного чувства скорби по поводу кончины лорда Кэрнса, Джанет и я были счастливы покинуть это пустынное место. Ничто не могло бы заставить нас остаться хотя бы на день в этом ужасном месте.

Вскоре после этого мы поженились в офисе американского консульства в Каире. С тех пор мы жили тихо и счастливо здесь, в Нью-Йорке, и ни один из нас не намекал на то, что жаждет новых приключений, хотя профессор Бимс предположил, что мы, возможно, захотим присоединиться к нему, когда гробницу снова откроют.

Джанет стала мне замечательной женой. Мы ни разу не поссорились. Но я думаю, что если бы мы когда-нибудь это сделали, ко мне вернулось бы воспоминание о той ночи, когда ее голос донесся издалека, чтобы спасти меня от ужасной смерти. Я всегда буду помнить тот час, когда ее любовь оказалась сильнее сил этого мира или загробного.

Если бы в ту ночь наши души не пребывали в полной гармонии, я бы положил руку на покрывала спящего фараона и быстро лишился бы рассудка и жизни, как бедный лорд Кэрнс потерял свои. И в каком странном мире он находится сегодня?

САМОУБИЙСТВО ИЛИ... ЧТО?

Интервью с миссис Мэри МакГакин

ПРИМЕЧАНИЕ: Это подлинное интервью с матерью таможенного охранника, который застрелил Лео Бойса на пирсе No 2 в Хобокене, штат Нью-Джерси, в июле прошлого года. Здесь впервые приводится полная история сверхъестественных событий, последовавших за трагедией. Читатели нью-йоркских газет знакомы с фактами, изложенными в прессе, и любой любознательный человек может убедиться в этом, ознакомившись с подшивками "Нью-Йорк таймс" или "Нью-Йорк уорлд".

Они назвали моего сына убийцей и трусом из-за того, что его вынудил сделать долг. Но когда я смотрела ему в лицо в последний раз, то поняла, что он сполна заплатил за это. И никто никогда не узнает о страхе и раскаянии, которые он испытывал, поскольку я была единственным человеком, которому он когда-либо рассказывал о том, что видел. Все началось, когда он устроился на свою первую работу. Джимми был серьезным мальчиком, и всю свою жизнь вкладывал все силы в то, что делал. В школе он всегда был самым трудолюбивым мальчиком в своем классе.

Многие молодые люди переходят от одного занятия к другому, но Джимми дождался, пока ему представится шанс стать таможенником, а затем приложил все усилия, чтобы преуспеть в этом. Мне было невыносимо думать, что мальчик занимается такой работой. Но он настаивал на том, что это самое подходящее место для него, и долгое время был счастлив в своей работе.

Это случилось днем 24 июля, как он рассказал мне позже, когда он прогуливался по пирсу No 2 в Хобокене. За несколько дней до этого всем таможенникам была прочитана суровая лекция, и им было приказано любой ценой пресечь торговлю спиртными напитками. Инструкции предназначались для того, чтобы заставить ленивых людей работать усерднее, но Джимми принимал каждое слово близко к сердцу. Спускаясь по пирсу, он сгорал от негодования на контрабандистов, и ему не терпелось выполнить распоряжение... возможно, он был слишком нетерпелив... чтобы доказать свою эффективность. Джимми хотел быть лучшим охранником на таможне.

Поэтому, когда он увидел банду подозрительных на вид личностей, то приказал им остановиться. Вместо этого они бросились бежать. Один из мужчин нес какой-то сверток и уронил его. Послышался звон бутылочного стекла, ощутимо запахло виски. Мой сын снова приказал убегающим мужчинам остановиться, как сделал бы любой полицейский. Затем он выхватил пистолет и выстрелил, намереваясь, как он клялся мне, только напугать людей, чтобы они остановились. Это было то, что ему было приказано сделать.

Я бы все отдала, только бы эта пуля просвистела в воздухе, как и предполагал Джимми. Но судьба распорядилась так, что мужчина, который нес спиртное, упал навзничь. Три дня спустя Лео Бойс скончался в больнице Хобокена. Никто не может испытывать большего сочувствия, чем я, к его бедной жене и детям, которые, как и я, являются невинными жертвами нелепой трагедии. Потому что мой мальчик Джимми никогда бы по своей воле никого не убил.

Смерть Бойса заставила многих людей решить, что только жизнь Джимми может удовлетворить правосудие. Они называли его "Вспыльчивый МакГакин", и все обвиняли бедного мальчика в том, что он был вынужден сделать при исполнении служебных обязанностей. Никто ни словом не обмолвился об официальном приказе расстреливать торговцев виски на месте. Джимми слишком серьезно относился к приказам, он был слишком хорошим офицером.

Джимми был арестован, но, в конце концов, таможня внесла за него залог и позволила ему вернуться домой ко мне. Но это был совсем не тот Джимми, которого я родила и воспитала. Его дух был сломлен.

Первыми словами, которые он сказал мне, были: "Мама, он пришел... он вернулся ко мне в тюрьму".

- Кто вернулся к тебе? - Я не имела ни малейшего представления, о чем он говорил.

- Бойс, парень, которого мне пришлось... застрелить. - Джимми сидел в кресле, как будто больше не мог стоять. - Почти каждую ночь он приходит ко мне. Независимо от того, насколько крепко сплю, я чувствую легкое прикосновение к своей руке, и когда я открываю глаза, он рядом. А потом мне приходится смотреть, как он падает и корчится... - Он закрыл лицо руками.

Тогда я подумала, что это всего лишь нервы, что арест и неприятности заставили моего сына по-новому взглянуть на вещи. Я утешала его, как могла, и пыталась говорить о других вещах. Но Джимми мог думать только об одном.

Он отказывался что-либо есть, несмотря на то, что я готовила его любимые блюда. Он сказал мне, что у него нет аппетита, и его лицо, ставшее бесцветным из-за трагедии, постепенно становилось белым как мел. Почти месяц я наблюдала, как угасает мой сын. Он ничем не интересовался. Он избегал людей, поскольку ему казалось, что все настроены против него. Когда он шел по улицам поздно ночью, ему казалось, что люди шептали "убийца", когда он проходил мимо. Он совершенно не заботился о своем "я", и я не верю, что он спал больше нескольких минут, если ему удавалось заснуть.

Значок, который он никогда не позорил, и револьвер, которым он пользовался в первый и последний раз, были сданы таможне. Джимми подолгу сидел в кресле, стараясь не заснуть. Иногда он читал, но однажды наткнулся в старой школьной тетради на что-то такое, что заставило его прекратить чтение. Это было из Шекспира:

Какие сны в том смертном сне приснятся...

Ему становилось все хуже и хуже. Я надеялась и молилась, чтобы судебный процесс поскорее закончился, и мой бедный мальчик мог успокоиться. Ибо я знала, что против него не было возбуждено никакого реального дела.

Но однажды ночью, в конце августа, я была разбужена от крепкого сна ужаснейшими криками, доносившимися сверху. Я знала, что они доносятся из комнаты Джимми, и, как только смогла надеть халат и тапочки, побежала наверх. Дверь комнаты Джимми была заперта, и я постучала в нее. Какое-то время ответа не было, хотя я слышала, как мой сын стонет. Наконец я услышала, как отодвинули в сторону бюро, и дверь открылась. Это был Джимми, но настолько изменившийся, что я с трудом узнала его, хотя он был моим собственным сыном. Его сильное мужественное лицо было искажено страхом и болью.

- В чем дело, Джимми, дорогой? - Я подвела его к кровати, поскольку он словно не понимал, что происходит.

Наконец он сказал мне. Последние несколько ночей он спал более регулярно и немного набирался сил для сурового испытания в зале суда. Но когда он спокойно спал той ночью, плотно закрыв окна и заперев дверь на засов, он почувствовал прикосновение к своей руке. Проснувшись, он снова увидел призрак Лео Бойса. Однако на этот раз все было... хуже, чем во все предыдущие разы.

- Мама, - прошептал он. - Мне пришлось испытать это снова. Мне пришлось убить его во второй раз! Я почувствовал пистолет в своей руке и нажал на спусковой крючок, хотя выстрела не услышал. А потом Лео Бойс упал, превратившись в маленькую смятую кучку. Он упал... упал с потолка прямо на меня!

Его голос в конце стал свистящим, и он схватил меня за руку.

- Будет ли он приходить ко мне каждую ночь? Неужели я никогда не смогу от него избавиться? Я бы все отдал, лишь бы он не умер. Но для чего они дают нам оружие, если не для того, чтобы мы убивали? Оружие создано для того, чтобы убивать людей. Вот что происходит, когда применяют оружие. Я не хотел убивать Бойса. Лично мне было все равно, пронес ли он контрабандой свои две пинты скотча. Матерь Божья, неужели он собирается возвращаться и преследовать меня каждую ночь до конца моей жизни?

Я просидела в комнате моего сына до рассвета. Он не спал, а лежал, положив голову мне на колени.

Я слышала, как моя мать рассказывала истории о призраках в старой стране. Она сама однажды слышала баньши. И поэтому мне было нетрудно поверить в то, что видел Джимми.

Но почему именно Джимми должен был стать объектом преследований? Ибо он всего лишь выполнял свой долг. Это должны были быть люди, которые послали его следить за его собратьями, люди, которые вложили ему в руки несущее смерть оружие и сказали ему идти и изменять человеческую природу.

После ужаса той ночи Джимми стало еще хуже. Ему снова пришлось увидеть трагедию, наблюдая, как Бойс умирает в третий раз. Есть те, кто говорит, что он боялся расплачиваться за то, что сделал. Но я знаю, что днем и ночью перед ним было то лицо, которое он видел. Лео Бойс вернулся в этот мир, чтобы преследовать человека, который его убил, и я уверена в этом так же, как ни в чем другом в этом мире.

Во вторник вечером Джимми был очень тих в своей комнате. Я была рада думать, что наконец-то он заснул. Но я не знала, насколько крепким был этот сон.

Утром по дому разнесся сильный запах газа. Сначала я не подумала о комнате Джимми, но, в конце концов, открыла дверь, и густые клубы газа чуть не сбили меня с ног. Когда все прояснилось, я ворвалась внутрь.

Окна были закрыты, а в щели засунута бумага. На кровати, зажав в зубах кусок резинового шланга, лежал мой сын Джимми. Он отдал свою жизнь за ту, которую отнял. Считается, что око за око и зуб за зуб - это дикий и забытый закон. Но Джимми был судим и приговорен в соответствии с ним.

Предпочел бы человек умереть, чем отсидеть короткий тюремный срок? Худшее, что мог бы получить Джимми, - это несколько лет за убийство, и не это заставило его покончить с собой.

Это был страх. Боязнь общественного мнения, всегда предвзятое отношение к авторитетам. Страх от мысли, что он сделал женщину вдовой. Но больше всего - страх перед ужасным призраком Лео Бойса, который каждую ночь приходил к его постели, будил его и заставлял заново переживать события трагедии.

Мой сын был принужден к смерти человеком, которого он застрелил месяц назад!

ГОРЯЩИЕ ГЛАЗА

Террелл МакКей

Я родился в трущобах большого города. Я вырос на улице. Возвращение пьяного отца ничего не значило для меня; побои с его стороны были обычным делом. Все предпосылки для того, чтобы стать среднестатистическим грабителем и вором, у меня были. Только одно было по-другому. Мне действительно нравилось ходить в школу, главным образом потому, что это освобождало меня от домашней работы и давало доступ к библиотеке. Поэтому, когда мой отец пытался заставить меня работать, я прибегал к помощи школьных инспекторов, чтобы остаться в школе, и мой дорогой родитель был вынужден смириться и злиться, в то время как я бездельничал в школе, пока мне не исполнилось шестнадцать. Я никогда не был отличником, - для этого мне слишком нравилось читать дешевую литературу, - но мне удавалось сдавать на отлично все предметы, и я был настоящим чудом в математике.

Когда мне исполнилось шестнадцать, мой дорогой отец радостно сообщил мне, что у меня есть выбор: пойти на работу и отдавать ему свою зарплату или уйти из дома. Я решил уйти, и после того, как он подбил мне один глаз и всячески изуродовал меня в качестве последнего знака своей отеческой любви, он вышвырнул меня на улицу.

Я провел ночь в задней комнате салуна, где меня знали, и ухитрился украсть из карманов пьяного человека столько, сколько хватило бы на еду на несколько дней. В течение нескольких месяцев я жил таким образом, перебиваясь с хлеба на воду, воруя из фургонов и колясок, выступая в роли наблюдателя для банд воров - делая все, что угодно, ради денег, на которые можно жить и покупать одежду.

Наконец настал день, когда меня вызвали к участковому капитану полиции и прочитали лекцию. Он сказал мне, они знают, как я живу; они знают, что я вор, как и мой отец до меня; и что, если я не найду работу до захода солнца, меня арестуют как бродягу и отправят на двести дней в работный дом.

И вот я стал водителем погрузчика в оптовой продуктовой фирме, перевозил товары из штабелей внутри на погрузочную платформу - и там встретил Альфреда Джексона. Я бы в ужасе убежал от этого человека, если бы мог представить себе ту странную череду событий, которая должна была связать мою судьбу с его.

Джексон отвечал за доставку и был моим непосредственным начальником. Не прошло и трех дней, как я устроился на работу, и он поймал меня на краже сигарет. Я пытался тайком вынести их на улицу под своим пальто. Он отвел меня к кассе и попытался выгнать меня. Но я не зря прошел школьные курсы английского языка. Видя перед собой возможный срок в работном доме, я со страстным красноречием отстаивал свою правоту - и добросердечная кассирша не только разрешила мне остаться на работе, но и выдала аванс в размере двух долларов на питание до дня выплаты жалованья! Он и не подозревал, что в тот день я уже сколотил пять долларов, вынеся табак и сигары под пальто и продав их своему старому другу в салуне.

Я проработал несколько месяцев, выполняя как можно меньше реальной работы, всегда под пристальным взглядом Джексона. Еще дважды он ловил меня на воровстве, и с каждым разом я все настойчивее и настойчивее умолял о сохранении своего места. И все это время я зарабатывал деньги нечестным путем. Можно ли было назвать украденные деньги заработанными?

Богом Джексона была честность, и он ожидал, что все люди будут поклоняться ему вместе с ним. И тот факт, что кассир знал о моем воровстве, и все же не выгнал меня, только усилил ненависть Джексона ко мне. Кассир был человеком, посещавшим церковь, который, в отличие от многих в наши дни, верил в необходимость привнесения религии в повседневную жизнь. Но в то время я не оценил его помощь по достоинству и только отнес его к категории легкой мишени.

Отношения между Джексоном и мной достигли такой точки, когда я почувствовал, что больше не могу оставаться на работе. Но меня удерживал там страх перед полицией. Мудрый старый капитан О'Киф! Двигало ли им чувство долга перед государством или желание видеть, как я преуспею в этом мире, я так и не узнал; но раз в неделю, если не чаще, он приходил, чтобы повидаться со мной и напомнить, что работный дом ждет меня, как только я перестану работать.

Джексон вызывал меня к себе в офис, когда работы было в обрез, и пока другим грузчикам разрешалось отдыхать, я был вынужден выслушивать длинные лекции о ценности честности и о моей низменной неблагодарности по отношению к нему, компании, капитану О'Кифу и миру в целом.

Наконец я открыл для себя другой источник дохода, менее опасный, чем первоначальный. От нас, грузчиков, требовалось доставлять ящики, коробки и мешки с продуктами на платформу, с которой загружались фургоны доставки. Джексон и его помощник по очереди брали накладные на доставку каждого фургона и заказывали необходимые товары. Когда каждый товар проверялся, мы, грузчики, загружали товар в фургон.

Я пробыл там тринадцать месяцев - тринадцать месяцев ада! - когда однажды ко мне подошел один из водителей и попросил спрятать два лишних мешка сахара в его фургоне. Конечно, я сразу же согласился с этим планом, и с тех пор каждый день получал неплохую прибыль от товаров, которые раскладывал по разным фургонам, когда экспедитор или контролер отворачивались. Водители продавали разные товары и делили со мной деньги по возвращении.

Отношение Джексона ко мне становилось все более и более властным. Его разговоры вызывали у меня все большее беспокойство; он делал туманные намеки относительно того, что ему известно обо мне и моих поступках, и о своем желании сделать из меня мужчину или убить меня. Его глаза производили на меня сильное впечатление. Когда он разговаривал со мной, я не мог удержаться и смотрел ему прямо в глаза, как ни старался, а если я отводил взгляд, то чувствовал, как его пылающие глаза прожигают мое лицо.

Настал день, когда я отбросил осторожность и в разгар одной из его пламенных речей снял свой фартук грузчика и сказал ему, что с меня хватит. Соскользнув со своего высокого табурета, он ударил меня прямо между глаз и через несколько минут устроил мне такую взбучку, какую редко получает мужчина.

- Ах ты, чертово отродье! - сказал он. - Ты, конечно, хотел бы видеть меня мертвым! - Джексон уставился на меня сверху вниз. - Но, если понадобится, я вернусь из ада, чтобы сделать из тебя мужчину!

Должен был наступить день, когда я вспомню эти несколько слов. Но в то время все мое внимание было приковано к моему опухшему, израненному лицу и быстро заплывающим глазам.

Так продолжалось еще двенадцать месяцев. И все это время глаза Джексона были на первом месте в моем сознании. С деньгами, которые крал, я мог иметь все, что угодно, в пределах разумного. Но человек, зарабатывающий пять-шесть долларов в день нечестным путем, без колебаний тратит их. Мои дни были посвящены работе и придумыванию новых способов краж; ночи - разгулу. Тем не менее, я был определенно несчастен, когда находился рядом с Джексоном, и он делал все возможное, чтобы я оставался таким. И все же я не мог сдаться. У меня было достаточно денег, чтобы уволиться и уехать из города, но все это время я знал, что не смогу этого сделать.

И когда мне исполнилось восемнадцать с половиной лет, я подошел к поворотному моменту в своей карьере. Хотя я не обращал на это особого внимания, рынок сахара упал. Хитрые бизнесмены, у которых я работал, воспользовались падением цен, чтобы закупать вагон за вагоном сахара, прекрасно зная, что позже цена вырастет. Мы, из бригады грузчиков, громко ругались из-за дополнительной работы, и весь день складывали мешки с сахаром высокими штабелями, пока, казалось, не застонали сами бетонные полы.

Однажды, когда кассир, мистер Ньютон, стоял в отделе отгрузки и разговаривал с Джексоном, последний приказал мне, чтобы я подсчитал количество мешков в определенном штабеле сахара. Я ушел, пересчитал мешки и, заметив, что штабель наклонился, сообщил об этом бригадиру грузчиков.

- Скажи об этом мистеру Джексону, малыш, - сказал он. - И поторопись вернуться. У нас еще два вагона с товаром, и мы должны разгрузить его немедленно, иначе фирма будет оплачивать простой.

Возвращаясь в отдел доставки, я услышал, как мистер Ньютон сказал Джексону: "...и мне пришлось принести это сюда. Здесь больше шести тысяч долларов - из-за новых людей, которых мы наняли для работы с сахаром. Я хочу, чтобы вы помогли мне разложить деньги по конвертам".

Заглянув за дверь, я увидел знакомую черную сумку, в которой, как я знал, хранилась месячная зарплата сотрудников компании.

Когда я закончил докладывать Джексону о количестве сахара в конкретном штабеле, который его интересовал, и о его наклоне, бригадир грузчиков бросился к двери и сказал: "Мистер Джексон, этот штабель сахара в восьмой секции сильно наклонился; если он опрокинется, то рухнет в шахту лифта, и это будет очень плохо".

Джексон и Ньютон выскочили за дверь вместе с бригадиром. Мой взгляд упал на черную сумку. Мой разум функционировал точно и быстро. Шесть тысяч долларов. Больше шести тысяч долларов! Сколько костюмов, аттракционов, бутылок пива можно было бы на это купить? Сколько времени может беззаботно провести человек с шестью тысячами долларов! Хватит ли у меня наглости воспользоваться ситуацией, медленно выйти в дверь и затеряться в лабиринте железнодорожных путей и товарных вагонов, окружающих здание? Я воровал более двух лет, и нервы у меня были крепкие, однако у меня было достаточно образования, чтобы понимать, мои кражи в прошлом ограничивались предметами такой ценности, что мои преступления (в глазах закона) квалифицировались как мелкое правонарушение, наказуемое сроком в работном доме. Кража шести тысяч долларов была бы уголовным преступлением, караемым годами тюремного заключения.

Сильным усилием воли я сбросил свой фартук грузчика и протянул руку, чтобы схватить черную сумку.

Как только я это сделал, раздался испуганный вскрик, несколько глухих ударов, тошнотворный хруст и глухой рев, за которыми последовал крик человека в агонии. Затем наступила тишина, и послышался сбивчивый шепот голосов и звук бегущих ног.

Где-то мужской голос воскликнул: "Боже мой, мистер Ньютон и мистер Джексон засыпаны!"

Это было решающим фактором. Я схватил сумку и направился к двери. Когда я это сделал, чья-то рука схватила меня, и я в ужасе остановился, быстро обернувшись, чтобы увидеть того, кто меня схватил. Я никого не увидел, но хватка на моей руке не ослабевала.

В ужасе я выскочил за дверь, все еще сжимая сумку, и помчался в раздевалку, где положил ее в свой шкафчик. Только когда я отпустил сумку, давление на мое запястье ослабло.

Поднявшись на второй этаж, я увидел зрелище, которое почти выбило меня из колеи. Джексон и Ньютон, проходя под высоким штабелем сахара, оказались под ним как раз в тот момент, когда он опрокинулся. Ньютону почти удалось увернуться, - только его ноги были задеты и сломаны несколькими стофунтовыми мешками. Он был без сознания от шока. Джексону повезло меньше.

Его голова представляла собой ужасное зрелище. Несколько мешков ударили его по телу, а один мешок полностью пришелся ему по затылку.

Каким бы жестоким это ни казалось, мое сердце екнуло, когда я увидел его искалеченное тело на полу. Я подумал, что он больше не будет читать мне нотаций. Я и не подозревал, что мне предстоит пережить опыт, по сравнению с которым его лекции покажутся приятным сном. Теперь я был уверен, что смогу украсть маленькую черную сумку и ее содержимое и сбежать.

О, но я был мудр! Я прислонился к бригадиру, когда они уносили тело Джексона, и задохнулся, как будто меня тошнило. Седой бригадир, ветеран двух войн, ласково обнял меня за плечи.

- Лучше переоденься, приятель, и иди домой, - сказал он. - Не каждый день ребенок видит такое зрелище.

Я пробормотал несколько слов и бросился вниз по лестнице в раздевалку. Какое мне было дело до того, что они унесли тело Джексона на носилках - или Ньютона, если уж на то пошло? Я быстро переоделся, нервно дрожа.

Я потянулся за сумкой, намереваясь улизнуть через черный ход и никогда не возвращаться. Но в тот момент, когда прикоснулся к ней, я почувствовал, как мои руки схватила сила, которую я знал слишком хорошо, и мне даже показалось, что я могу различить ужасные глаза Джексона, смотрящие на меня сквозь туман. Мой разум боролся с этим впечатлением, и я попытался направиться к задней двери, намереваясь немедленно уйти.

Но сила, превосходящая мою, помешала мне. Медленно, но верно фигура Джексона материализовалась в воздухе передо мной, и я был вынужден признать, что нахожусь в объятиях человека, более сильного, чем я сам. Но, что хуже всего, перед моим лицом горели огненные глаза человека, которого я ненавидел больше всех на свете, Альфреда Джексона, который, как я знал, был мертв!

Меня заставили сесть на скамейку в раздевалке, сумку вырвали у меня из рук. Наверху послышался шум отъезжающей машины скорой помощи.

Я не мог вымолвить ни слова; ни единого слова не услышал я от туманной фигуры передо мной. Но огненные глаза впились в мои, казалось, будто я стою перед газовым пламенем и пристально смотрю в него! У меня защипало волосы; нёбо не отпускало язык, таким сухим оно было. Моя голова, казалось, вот-вот разорвется.

В моей голове постоянно звучало требование, все более громкое: "Отнеси эту сумку мистеру Оберхаузену. Отнеси эту сумку мистеру Оберхаузену. Я еще сделаю из тебя честного человека!"

Как бы ни старался, я не мог заглушить этот непрекращающийся, беззвучный голос. У меня закружилась голова. Я попытался прийти в себя, но не смог. Как бы ни сопротивлялся, я обнаружил, что кожаную сумку насильно сунули мне в руки, и почувствовал, как меня толкают вверх по лестнице, удерживая так, что в то время было известно в салунах и танцевальных залах как "хватка бродяги", одна твердая рука на моем воротнике, другая на ширинке брюк.

Меня безжалостно втолкнули в кабинет мистера Оберхаузена, президента фирмы, с которым я никогда не встречался. И все это время я ощущал две крепкие руки, которые знал с давних пор, и сверлящий взгляд двух горящих, гипнотизирующих глаз у основания моего черепа.

Но я должен сказать, что в полной мере использовал свой ум, чтобы извлечь максимум пользы из невыгодной сделки. Зная, что выхода нет, моя природная хитрость помогла мне избежать опасной ситуации. Я должен дать правдоподобное объяснение.

И все это время в моей голове звучал голос: "Лжец, вор, мошенник!" - даже когда я смело подошел к столу мистера Оберхаузена и положил на него пакет.

Затем, стараясь, чтобы мой голос звучал как голос очень больного и испуганного юноши, я сказал: "Непосредственно перед ужасным несчастным случаем, мистер Ньютон оставил эту сумку с платежной ведомостью в отделе доставки. Я был там, чтобы присматривать за ней. Когда я узнал о несчастном случае, я хранил ее до тех пор, пока бригадир не велел мне идти домой".

Президент с любопытством посмотрел на меня и открыл сумку. Первое, что он увидел, был банковский чек с указанием суммы платежной ведомости. Он позвонил одному из сотрудников офиса, и они быстро все проверили. Потом он сказал мне, что я могу пойти домой на целый день.

Когда я выходил из здания, мне казалось, будто эти глаза следят за мной. Я пошел домой и попытался заснуть, но у меня ничего не получилось. И, так или иначе, я не смог пойти куда-нибудь со старой компанией в тот вечер, даже когда они навестили меня и уговаривали пойти с ними.

Я сказал себе, что не вернусь на работу, и все же простая сила привычки заставила меня вернуться на следующее утро. Первым ощущением, которое я испытал при пробуждении, был пристальный, злобный взгляд чьих-то глаз. Когда я одевался, ел, шел на работу пешком и начал возить грузы, они, казалось, следовали за мной.

Вскоре я попросил разрешения выйти из здания на несколько минут и купил кварту горячительного в соседнем салуне. С каждым глотком я, казалось, чувствовал себя все более и более непринужденно.

К тому времени, когда мы были готовы погрузить отправляющиеся грузовые фургоны, я твердо решил продолжать свои систематические кражи. Дождавшись, пока продавец отвернется, я бросил на тележку лишний мешок сахара.

А потом случилось ужасное. О Боже, неужели я видел горящие глаза Джексона, смотрящие на меня сквозь туман? Почувствовал ли я холодное прикосновение его невидимой руки? В следующее мгновение я почувствовал жгучий удар между глаз, а мешок поднялся в воздух и вернулся на платформу!

Я попробовал это еще дважды, но с тем же успехом. Я приписал все это своему воображению и выпивке. На следующий день я решил, что останусь трезвым и заработаю немного денег. В тот вечер я вернулся к себе домой, не получив ни цента сверх своей зарплаты, впервые с тех пор, как начал работать в компании.

На следующий день я больше, чем когда-либо, ощущал на себе горящий взгляд этих глаз. Я пришел трезвым и остался трезвым - и при моей первой попытке украсть страшный удар закрыл мне один глаз и повалил на колени! Все обернулись, чтобы посмотреть на причину переполоха, и мне пришлось выдать это за падение. Но я знал, что я был отмеченным человеком.

В течение двух недель я жил в постоянном страхе. Хуже, чем общество горящих глаз на складе, были визиты и лекции в предрассветные часы, когда я был один в своей комнате. Я просыпался в холодном поту, с ощущением, что кто-то или некие особы находятся со мной в комнате. Когда я открывал глаза, передо мной постепенно материализовывалась фигура Джексона, каким я видел его в последний раз, с размозженным черепом и выпученными огненными глазами!

Он шевелил своими кровоточащими губами, и хотя никаких звуков не раздавалось, в моем мозгу снова звучали слова нотаций, которые он так любил. Много ночей я думал, что сойду с ума. Я лежал без сна до рассвета, а утром, придя на работу, обнаруживал себя изможденным и измученным. Но другие списывали это только на мое горе и симпатию к мистеру Джексону, а также на шок от того, что я увидел его ужасную смерть.

Я больше не мог воровать, и постепенно был вынужден израсходовать те небольшие деньги, которые скопил от своих краж. Я больше не водился со старой компанией. Салуны и танцевальные залы больше не видели меня.

По истечении двух недель меня вызвали в кабинет мистера Оберхаузена. Я был уверен, что меня ожидает, по крайней мере, городской полицейский, если не штата, который доставит меня в тюрьму. Но он принял меня любезно, задав несколько вопросов о моем образовании и о том, чем я занимался с тех пор, как окончил школу.

После краткого обзора периода моей долгой и преданной службы и прочей чепухи подобного рода он сказал мне, что мистер Стайн должен стать клерком по доставке, а я буду клерком по выставлению счетов со значительным повышением зарплаты.

Я поблагодарил его, как мог, и, спотыкаясь, вышел из кабинета, проклиная Джексона, ибо знал, что его дух никогда не позволит мне в полной мере воспользоваться преимуществами моего нового положения, как я мог бы это сделать, если бы у меня были развязаны руки.

На следующий день я устроился счетоводом, - зенит надежд каждого грузчика, - и стал белым воротничком. И все это время у моего локтя маячила фигура Джексона, и я чувствовал на себе его горящий взгляд. Я больше не пытался воровать и жил на свою зарплату как нечто само собой разумеющееся. Поскольку у меня не было никаких контактов с внешним миром, кроме как для того, чтобы поесть, поспать и поработать, а иногда почитать книгу или журнал, я фактически экономил деньги.

Ночные визиты глаз становились все реже и реже, пока, наконец, в течение года совсем не прекратились. Но я всегда чувствовал на себе их пристальный взгляд с того момента, как входил в здание, где работал, и до самого ухода. В конце года Стайна перевели на работу продавца, а я устроился на должность экспедитора.

Похвалы в мой адрес были у всех на устах, похвалы моему трудолюбию, лояльности, знаниям; все те приятные вещи, которые люди любят говорить о молодом человеке, добившемся успеха, поднимаясь с низов. Но я, как никто другой, знал, что не заслуживаю этой похвалы, ибо своим возвышением обязан человеку, который давно умер и похоронен. Если бы я открыл правду, кто из них поверил бы мне? Но из злопамятных и мстительных, глаза, казалось, стали положительно доброжелательными.

Если я сталкивался с проблемой, я слышал голос, нашептывающий мне на ухо решение. Или, скорее, я не слышал голоса, но вибрации, казалось, доносились откуда-то до моего мозга. Когда мне пришлось наказывать неуправляемого сотрудника, угрюмого из-за необходимости выполнять приказы простого юнца, я нашел в своем мозгу подходящие для этого случая слова. Короче говоря, я настолько привык к присутствию призрака мертвеца, духа или как вам угодно это называть, что принял его помощь как нечто само собой разумеющееся.

Как экспедитору, мне доверяли несколько тысяч долларов наличными каждый день - квитанции от продаж за наличный расчет. И все же каждый день я, бывший вор, был так честен, будто сам владел этим бизнесом. Сначала я лежал ночами без сна, придумывая способы воровства; но каждый день на работе я понимал, что это бесполезно.

Сила привычки - один из сильнейших в мире факторов формирования характера. Через некоторое время я обнаружил, что был честен по принуждению в течение такого долгого времени, что стал честен по собственному выбору.

После двух лет работы клерком-экспедитором меня перевели в главный офис с еще большей зарплатой. Я начал ходить в вечернюю школу. Мой отец умер, моя мать уехала жить к дальним родственникам, и со временем я потерял из виду всех своих родственников.

Сегодня я менеджер по продажам оптового продуктового концерна в одном из крупнейших городов страны, занимающегося бизнесом на миллионы долларов в год. У меня прекрасный дом, несколько машин, и я пользуюсь услугами множества слуг. И все же я никогда не был женат. Кто мог ожидать, что женщина выйдет замуж за мужчину, который откровенно признает, что, будь он предоставлен самому себе, он был бы вором, даже при его нынешнем положении в жизни, и который не только признает, но и настаивает на том, что его возвышение в жизни зависело не от его собственных усилий, а от руководства призрака человека, давно умершего и похороненного?

Во время войны я служил в одном из лучших боевых подразделений армии. Я съездил во Францию и вернулся. Я вернулся без каких-либо наград, без каких-либо упоминаний в приказах по корпусу, но в армии я продвигался еще быстрее, чем на гражданке. И мой старый друг Джексон следовал за мной более четырех тысяч миль по суше и морю, через войну и обратно, и до сих пор со мной.

Потом я уволился из армии, психоанализ был в моде. Забыв о своем звании, я поделился своим опытом с высокопоставленным офицером медицинской службы, "сборщиком орехов", как называли его мои подчиненные. К моему удивлению, он посмеялся надо мной, сказав, что я был абсолютно честен и что присутствие Джексона - всего лишь плод моего воображения.

Возможно, он прав, но у него никогда не было синяка под глазом от призрака. И я думаю, что внутри я просто маленький, хнычущий, вороватый, трусливый тип, как назвал меня Альфред Джексон двадцать лет назад, и что менеджер по продажам продуктовой компании Оберхаузен-Манингтон, покойный майор 4-го пехотного, на самом деле является творением мистера Альфреда Джексона, который погиб осенью 1908 года в результате несчастного случая. А вы как думаете?

ТАЙНА КРЕМНЕВОГО НОЖА

Гарольд Стэндиш Корбин

Это снова обрушилось на меня. Это - знак того, что я убил Генри Вентворта, моего друга? Неужели я убийца? Я никогда в жизни намеренно не причинял вреда мужчине или женщине - разве что в ту ужасную ночь фантастических видений. Во всех моих отношениях с моими собратьями в маленьком городе, в котором я живу, я честный, надежный, добродетельный гражданин - бизнесмен, платящий налоги, посещающий церковь, заботящийся о своей семье. Я очень люблю свой дом, и для меня нет большей ценности в мире, чем моя жена и мои дети.

И все же, когда я сижу ночью один в своей библиотеке, когда в доме тихо, появляется этот символ. Это ужасно, отвратительно. Каким-то странным, таинственным образом мои руки становятся обагренными кровью!

Это приходит, когда я остаюсь один, в тот унылый период, приближающийся к полуночи, когда мозг устает, а физическое тело расслаблено. Сначала это казалось неприглядным родимым пятном, пигмент которого темнел из-за перегрева кожи. Но у меня никогда не было такого родимого пятна. От чего у меня такие красные руки?

Сегодня вечером это произошло снова. Теперь я привык к его присутствию. Но это напоминает ту другую странную ночь, когда я впервые обнаружил, что мои руки похожи на руки леди Макбет. Отчасти именно ее история взволновала мое воображение. Уединившись в своей библиотеке, поскольку семья удалилась на покой, я размышлял о завесе между нашим миром и потусторонним, которая так тонка, но которую так трудно преодолеть, пока мы сохраняем наши моральные устои. Книга лежала у меня на коленях.

В таком настроении, почти бессознательно, я почувствовал влагу на своих пальцах, но не придал этому значения, предположив, что мои руки вспотели из-за тепла в комнате. Все еще размышляя о потустороннем существовании, я закрыл книгу и уже собирался убрать ее. Внезапно я посмотрел на свои пальцы.

Странная пленка удерживала их вместе. В тени лампы мне показалось, что пот смешался с клейстером на обложке книги. Я присмотрелся повнимательнее. Мои руки были алыми.

Обложка книги была серой!

Я уставился на них. Что это была за штука? Кровь? Я немедленно направился в туалет, чтобы очистить их от неприятного цвета и осмотреть рану. Из-под крана в раковину потекло красное. Там, где я дотронулся до полотенца, осталось алое пятно.

Я снова подставил руки под кран. Раковина снова стала красной. Осмотр не выявил никаких ран на моих руках. И все же от кончика до третьего сустава на моих пальцах было это жуткое, сочащееся пятно.

Я испугался, решив, что у меня какая-то странная болезнь, которая может угрожать моей жизни. Я поспешно тщательно обмотал руки впитывающими бинтами. Как только рассветет, я обращусь к врачу.

Я в волнении провел бессонные часы. Утром, чтобы не потревожить Хелен, я сложил окровавленные бинты в пакет и взял их с собой, выходя из дома. Кровотечение прекратилось.

Врачи в маленьких городах хранят много секретов и обладают большим количеством тайных знаний о горожанах, чем осмеливаются рассказать. Когда я навестил нашего практикующего врача, с которым у меня были прекрасные личные и деловые отношения, то взял с него слово хранить тайну и сообщил о странном происшествии предыдущей ночи. Его тщательный осмотр показал, что я в прекрасном физическом состоянии, и у меня не имеется ни малейших признаков каких-либо заболеваний. Он также не смог диагностировать проблему, с которой я столкнулся. По его словам, зафиксированы случаи, когда кровь выделялась через кожу, но у меня не было ни одного из симптомов, описанных в его книгах. Он был в растерянности, не зная ни что это за болезнь, ни как меня лечить.

Оставив его изучать и расследовать, я занялся своими делами, хотя, признаюсь, без прежней душевной легкости. Случившееся меня беспокоило. Мысль медленно сформировалась в моем сознании и сохранялась там с растущим ужасом, что в какой-то момент я отнял человеческую жизнь, и что кровь принадлежала моей жертве.

Я сказал себе, что не должен лелеять эту мысль, потому что, в конце концов, это может свести меня с ума. Я никого не убивал, пытался я рассуждать здраво, и мне не следовало доверять этой гнетущей фантазии. Но я не мог избавиться от ощущения, что пятно на моих руках имело зловещий и скрытый смысл.

В тот вечер я снова сидел один в своей библиотеке. Я взял в руки ту же книгу, но не мог читать. Я отложил ее в сторону и нервно зашагал взад-вперед по комнате. С приближением полуночи я почувствовал, как мое тело напряглось. Странный холод пробежал у меня по спине. Странное побуждение охватило меня, беспокойство, которого я не понимал. Я снова попытался сесть и почитать, взяв в руки другую книгу. Но не мог. Я встал со стула и снова принялся расхаживать по комнате. Мои шаги становились все быстрее. Неосознанно, я доводил себя до настоящего исступления.

И когда сжал кулаки, то снова почувствовал это. Еще до того, как посмотрел, я понял, что они алые.

Можете себе представить, как эта ситуация повлияла на меня. Моя жизнь была спокойной и упорядоченной, без происшествий в своем мирном течении. Теперь, внезапно, я, кого люди уважали, столкнулся с мыслью, будто отнял чью-то жизнь. На моих руках была кровь. Но чья?

Чей это был голос? Кого я убил? И когда?

Я не мог дать на это ответа. И все же, взглянув на свои пальцы, с ужасом увидел, что они сжимаются в гротескную форму, похожую на когти. С этим судорожным движением все мое существо изменилось.

Я пытался бороться с этим. Я не хотел быть зверем. Я не хотел лишиться моей упорядоченной жизни - особенно из-за таких диких порывов, как этот.

Но я был бессилен против этого. Все мое тело дрожало. Мое дыхание было прерывистым и шипящим. Я превратился в изверга. И, взглянув на свои руки, я увидел на них это ужасное пятно. Мгновение спустя мне показалось, будто я держу нож - грубое каменное орудие, на котором было такое же красное пятно, как и на моих руках. Это было странное наваждение, потому что через мгновение я увидел, как нож взмыл в воздух и исчез.

Это было лишь началом той ужасной ночи и последовавшего за ней дня. Состояние моих рук сохранялось. Я поднес их к свету и испугался. Смех, пронзительный нервный смех сорвался с моих губ. Я хотел убежать, спастись бегством. Я поворачивал свои руки то в одну, то в другую сторону, чтобы изучить их. И смеялся истерическим смехом ужаса.

Затем, стоя там, в центре своей библиотеки, я осознал, что не один. Сначала не было никакого движения, чтобы оповестить меня об этом другом Присутствии. Это был инстинкт, который подсказал мне - то странное шестое чувство, которое иногда приходит к человеку в таинственные ночные часы.

Но эта штука была где-то в комнате. Я слышал, как она с шорохом перемещается из угла в угол, то приближаясь ко мне, то осторожно маневрируя, чтобы оказаться у меня за спиной.

Я заглянул в углы, где, казалось, находилось неосязаемое существо. Когда оно двигалось, я двигался так же - назад и вбок, всегда навстречу ему, лицом к лицу в случае, если что-то материализуется. Холод пробегал вверх и вниз по моей спине. Потом меня охватывал жар. Поочередно мне становилось то жарко, то холодно от ужаса перед этим неизвестным Существом, крадущимся где-то рядом со мной, но всегда невидимым.

Внезапно оно набросилось на меня. Я почувствовал его ужасные, невидимые пальцы на своем горле! Тело, которое иногда имело вес, а иногда казалось невесомым, врезалось в мое. Я попытался схватиться с ним, чтобы защититься. Это пыталось повалить меня. Это швырнуло меня на стол. Сражаясь, мы опрокинули кресла. Хотя мои руки обхватили его, я не мог сказать, был ли это дух человека или зверя. Существо было лишь наполовину осязаемым, без достаточной субстанции, чтобы я мог его увидеть.

Но к страху примешивалось стремление к самозащите. Если бы только эта Тварь, которая напала на меня, проявилась! Тогда я смог бы защитить себя. Я был готов сразиться с этим. Я, мирный деловой человек, чья жизнь до сих пор текла так размеренно, был готов защитить себя и свою семью, которая спала наверху.

Внезапно меня окутал яркий, ослепительный свет. Это произошло беззвучно. Великое сияние ослепило меня. Затем наступила темнота, накатывающая подобно гигантским морским волнам. Я покачнулся, зашатался, упал. Больше я ничего не помнил.

Много веков спустя я пришел в сознание. Яркий свет, казалось, все еще освещал все вокруг, и в его сиянии я чувствовал себя отстраненным, неземным, одиноким. В библиотеке меня окружали знакомые вещи, но они казались такими же расплывчатыми, как и я сам. И наполняющим саму мою душу приказом, которого невозможно было ослушаться, стало желание последовать за тем Существом, которое напало на меня, и ради общего блага уничтожить его. Я посмотрел на свои руки. Они были отмечены ужасным пятном.

Когда я вспоминаю события той ночи и дня, мне кажется странным, как материальные вещи оказались в том неземном состоянии, в которое я, казалось, перешел. Я помню, как, следуя своей привычке, посмотрел на часы. Должно быть, я пролежал без сознания несколько часов, потому что было 5:45. Я тихонько прокрался наверх и обнаружил жену и детей спокойно спящими в своих комнатах.

Я не пытался постичь тайну ночных часов. Я не мог понять, откуда взялась кровь на моих руках, невидимое Существо, напавшее на меня, ослепительный свет, похожий на яркую электрическую искру, и последовавшее за этим беспамятство. Мне было все равно, какая сверхъестественная сила имела виды на мое существо, мое душевное спокойствие или даже на саму мою жизнь. Мной владело только желание последовать за этой Тварью и уничтожить ее. И в соответствии с этим желанием я вышел из дома. У меня не было определенной цели. У меня было странное желание идти, беспечно, без цели, куда угодно, пока я мог идти.

Я не стал брать шляпу или пальто. Тихо, чтобы не разбудить свою спящую семью, я вышел за дверь. Утро было прохладным, с присущей осени свежестью. Я заколебался, когда ступил на крыльцо и оглядел знакомую улицу. Вдоль дорожек росли клены, сверкающие осенней листвой. Каждую лужайку окружали аккуратные заборы и живые изгороди. Гладко вымощенная поверхность улицы была чиста и опрятна.

Но тишина, такая пронзительная, что била по моим ушам, угнетала меня. Это было так, как если бы я вошел в огромную пустоту.

Где были обычные звуки раннего утра - топот молочников, дребезжание машин, крики рабочих, рано отправляющихся на работу, их шаги, звенящие на дороге?

И где были люди, лошади, машины и фургоны с молоком?

Я слышал о звуках, которые дополняют друг друга - положительные и отрицательные вибрации, встречаясь, сливаются так, что звук вообще исчезает. Сначала я подумал, что из-за каких-то необычных атмосферных условий мог столкнуться с таким явлением. Но, несомненно, должны были появиться живые люди, выполняющие свои тысячи и одну обязанность в течение дня.

И все же они этого не сделали. Нигде никого не было. Я чувствовал себя подавленным, одиноким. Меня снова охватил страх. Это был страх единственного человека, живущего в городе мертвых.

Тем не менее, исчезли не только жители. Никого не было вообще. Мои шаги гулко отдавались на дорожках. Я свистнул в надежде, что мне ответит лай собаки или мальчишка-газетчик бросится ко мне с протянутой газетой, рассказывая о свежих новостях. Но звук моих шагов и трель моего свиста глухо разнеслись среди домов и дальше по улице.

Мое возбуждение от этого странного положения дел стало настолько сильным, что я едва мог себя контролировать. Я подошел к краю тротуара и огляделся в поисках каких-нибудь признаков человеческой жизни. Я повернулся спиной к живой изгороди и стал всматриваться вглубь двора, пытаясь обнаружить хоть какое-нибудь живое существо. Куда бы я ни посмотрел, нигде не было никаких признаков жизни. Это было так, как если бы на это место обрушился бич, убил жителей, поднял их в огромном облаке и унес прочь.

Можете ли вы представить, в каком состоянии я находился? Можете ли вы представить себе мое ужасное чувство одиночества, когда я размышлял о том, что остался единственным живым человеком в этом месте - что все остальные ушли и бросили меня?

Что же произошло? - спрашивал я себя. Были ли другие города поражены этим ужасным бедствием? Были ли миллионы людей, населявших страну, сметены каким-то ужасным природным катаклизмом? Неужели я остался один из них всех? Что это был за ужасный, разрушительный катаклизм? И почему из всех них именно на меня не обратили внимания, забыли?

Мы все - существа привычек. Я снова подумал о газетах. Они знали бы эту историю. Они дали бы мне ответ. Я громко свистнул. Я попытался позвать разносчика газет, одного из членов братства, обычно столь настойчивого в это время дня.

Никто не появился. До меня не долетело ни звука. Здесь не было ни одного живого существа - ни человека, ни собаки, ни лошади, ни даже летающего насекомого. Жизнь прекратилась. Я был единственным остатком животного существования во всем этом городе. За исключением, возможно, моей семьи. Я оставил их спящими. С этой мыслью я повернулся и побежал по улице обратно к своему дому, словно бегун, желающий выиграть приз.

Мои пальцы с трудом вставили ключ в замок. Лихорадочно распахнув дверь, я взбежал по лестнице на этаж выше. Я ворвался в комнату, радуясь мысли, что здесь есть люди - компания моему одиночеству, существа, подобные мне, которые могут дарить и получать любовь.

Сцена, представшая моим глазам, заставила меня похолодеть от страха. Комнаты были пусты. Кровати были в порядке, тщательно и опрятно застелены. Но моя жена и дети, которых я оставил там крепко спящими за несколько минут до этого, исчезли!

С дикими глазами, в исступлении, я обыскал дом от чердака до подвала. Я исследовал все возможные тайники. Одежда висела на крючках в полном порядке, ни один предмет мебели не был потревожен. Но что касается моих близких, то я не смог найти никаких их следов. Как и все остальные в городе, они исчезли!

Мои поиски оказались бесплодными, и я выбежал из дома. Сбитый с толку исчезновением моей семьи, забыв в этой новой беде, что никого не встретил на улице, - моим первым побуждением было позвать на помощь, рассказать соседям, что с моей женой и детьми случилось что-то ужасное.

Снаружи дома эта гнетущая тишина, которая была громче звука, снова обрушилась на меня. Я снова вспомнил, что остался единственным живым существом в этом безмолвном месте. Обезумев от растущего страха остаться в одиночестве, я побежал в соседний полицейский участок, дверь которого была гостеприимно открыта. Я ворвался внутрь, готовый прокричать свою невероятную историю в уши любому полицейскому, который согласится слушать.

Мои шаги эхом отдавались в безмолвных комнатах. Стол лейтенанта был пуст. Приемная была пуста. Доски для игры в домино и ряд стульев напоминали об обитателях в форме, которые когда-то проводили здесь свой досуг, но теперь были сметены какой-то невидимой, таинственной силой.

Куда все подевались? Я не знал. Я отчаянно искал. Я пробегал вверх по одному участку и вниз по другому, задыхаясь и изнемогая в своих поисках. Но я не смог найти ни одного живого существа.

Я споткнулся об один из тех кленов, что росли вдоль моей собственной улицы. Я ударил по его стволу, чтобы выяснить, настоящий он или нет. Мой кулак отскочил. Дерево было достаточно прочным. Но когда я потер ушибленные костяшки пальцев, то вдруг с изумлением увидел, что с моих рук снова капает кровь.

Это был первый раз, когда я увидел их такими при дневном свете, и я осмотрел их более внимательно, чем когда-либо прежде. Вытерев пятно, я обнаружил, что кожа не повреждена. Не было ни малейшей ссадины, из которой могла бы течь кровь. Это не было похоже на выделения из моего собственного тела. Чем больше я изучал свои руки, тем больше убеждался, что кровь поступает из какого-то сверхъестественного источника вне моего тела.

Но откуда? Я задумался над этим, и пока размышлял, поглощенный вопросом, случайно поднял взгляд. Невдалеке по улице я уловил едва заметное мелькание тени. Что-то сдвинулось с места! Что-то во всем этом тихом, пустынном мире нарушило эту картину.

Я сразу же забыл, как выглядят мои руки. Наконец-то я нашел что-то живое. Я немедленно бросился бежать к этой точке, и по мере того, как в моем сознании росло осознание этой слабой тени, мне все больше хотелось ее обнаружить.

Возбужденный погоней, я окинул взглядом открывшуюся передо мной сцену, мои глаза метались то в одну, то в другую сторону в надежде обнаружить объект.

И я снова увидел его. Теперь я различил фигуру, крадущуюся от дерева к дереву, а затем замершую за живой изгородью. Я побежал к ней, криком умоляя ее подождать меня. Наконец-то здесь была жизнь! Здесь было еще какое-то живое существо, кроме меня, в этом месте тишины и безлюдья. Здесь был компаньон, хотя какого рода, я не мог сказать.

Внезапно я ясно увидел эту фигуру. Она была похожа на человеческую, но покрыта каким-то лохматым одеянием, ее форма была гротескной и обезьяноподобной. Ее походка была размашистой.

Я видел, как она метнулась за дерево и стала ждать, когда я подойду. И когда я подошел к ней на расстояние вытянутой руки, то увидел злобно смотрящее на меня жестокое лицо с выступающей челюстью и полузакрытыми пристальными глазами. Выражение лица было скорее звериным, чем человеческим. Лоб был приплюснут назад от косматых бровей, а жесткие, шершавые волосы по текстуре и цвету напоминали коноплю и ниспадали с черепа длинными спутанными прядями.

И все же в этом было что-то знакомое. Я напряг свой мозг, пытаясь вспомнить, кто или что это было за Существо. Какое-то время его личность ускользала от меня, пока я стоял и смотрел на него, а затем до меня медленно начало доходить, что какой-то доисторический предок моего очень хорошего друга мог быть похож на то Существо, которое стояло передо мной!

Каким бы странным это не могло показаться, этот человек занимал должность прокурора штата в округе, частью которого был мой город. Его звали Генри Вентворт. Мы с ним росли вместе с самого детства. В каком-то смысле мы были соперниками. В школе мы двое были самыми лучшими в своих классах, и, когда выдали табели успеваемости, мы двое первыми бежали друг к другу с желанием узнать, кто из нас в общем зачете оказался впереди. Шло время, и его выбрали вместо меня клерком в местную адвокатскую контору, и именно с этого момента он поднялся до должности прокурора - должности, которую я мог бы занять, если бы изучал юриспруденцию.

И все же я преуспел в том бизнесе, которым занялся. Мы с Генри ухаживали за одной и той же девушкой, но ее завоевал я. Мы с ним играли в гольф в местном загородном клубе, и в этом я был лидером. Но он был назначен президентом клуба, в котором я был всего лишь рядовым членом. Тем не менее, были и другие гражданские почести, оказанные мне.

Так все шло. Иногда он опережал меня в чем-то одном, в то время как я был впереди в другом - соперники, всегда по-дружески, но все равно соперники. Я задаюсь вопросом, всегда ли в глубине наших сердец не было зависти и ревности, и хотя внешне мы были рады любому продвижению другого, каждый из нас таил скрытную недоброжелательность, в которой нам не хотелось бы признаться.

Как бы то ни было, я оказался лицом к лицу с этим существом, похожим на Вентворта, наедине в безмолвном месте; каждый изучал другого; он частично спрятался за одним из больших кленов, а я стоял совершенно беззащитный на дорожке. Тишина вокруг меня билась, как волны, с грохотом набегающие на морской берег. А передо мной было единственное живое существо в мире.

- Генри! - сказал я, наконец. - Ты Генри, не так ли?

Получеловеческое существо моргнуло при звуке моего голоса, не понимая.

- Генри, - сказал я, - что случилось? Куда все подевались? И что тебя так изменило?

Существо было встревожено и изменило позу. Внезапно с его губ сорвался тот самый стон - звук, который я слышал в библиотеке, когда невидимое Существо напало на меня. Несомненно, он был тот же самый. Я в изумлении отшатнулся. Это был животный стон, звук гнева, почти рычание.

Существо заволновалось. Оно ни разу не взглянуло на меня, но продолжало издавать этот звук, наполовину стон, наполовину рычание. Его глаза смотрели куда угодно, только не на меня. И тут я увидел, что лохматый покров на его полуобнаженном теле был вовсе не плащом, как показалось сначала, а собственными волосами существа.

Теперь шерсть начала подниматься вдоль его позвоночника, когда существо наполовину повернулось, как шерсть поднимается вдоль спины собаки, готовящейся вступить в схватку. Теперь существо ударило руками по стволу дерева, и его зубы сердито застучали. Его поза стала угрожающей. Бицепсы на его мускулистых руках напряглись. Оно пошевелило ногами, ища твердую опору, и я понял, что оно готовится к атаке.

Я огляделся по сторонам, вдоль этой тихой улицы с домами, ища помощи или какого-нибудь места, где можно было бы укрыться. Я поймал себя на том, что не столько боюсь, сколько инстинктивно ищу какую-нибудь выгодную позицию, с которой мог бы отразить атаку, казавшуюся неминуемой.

И я нашел ее.

Совсем рядом со мной была большая скала, неровная и острая, которая образовывала естественную оборонительную позицию. Если бы я мог встать на нее сверху, существо передо мной оказалось бы в невыгодном положении, потому что я был бы выше его и мог бы ударить его, если бы оно потянулось ко мне.

Я быстро вскочил на нее и огляделся. Улица с домами, которая была мне так знакома, постепенно заволакивалась туманом. Однако у меня было мало времени подумать об этом.

Генри, если это действительно был он, метнулся назад из-за дерева и поднял тяжелый камень. Быстрым движением и с удивительной силой он швырнул его в меня. Я увернулся от него со спонтанной ловкостью, поразившей даже меня самого. Я удивлялся, как научился этому трюку.

И тут мне в голову пришла еще одна удивительная мысль. Где Генри нашел этот камень? Как я уже сказал, улица и ее мощеное покрытие были тщательно ухожены. Где он мог его взять?

И еще один повод для изумления. Откуда взялась эта скала, теперь служившая мне крепостью? Я бездумно воспользовался ею. Но, конечно, я никогда не видел ее раньше. Конечно, строители улицы никогда бы не позволили ей остаться там. Они бы взорвали ее динамитом.

Теперь Генри яростно шумел за деревом. И когда я посмотрел на него, то увидел, что дерево изменилось. Это был уже не клен, а какая-то разновидность пальмы!

Я едва мог поверить своим глазам. Я закрыл их, потряс головой, чтобы прийти в себя, и глубоко вдохнул воздух в легкие! Мои глаза открылись. В этом дыхании чувствовался привкус моря! Но наш город лежал в сотнях миль от морского побережья.

Я еще раз огляделся по сторонам, и снова меня охватило изумление. Дома исчезли. Не дальше, чем на углу, где раньше была Даффилд-стрит, океанские волны бились о низкий берег! Вода, насколько я мог видеть, блестела в лучах утреннего солнца. В другом направлении, которое вело к моему офису, вдалеке виднелся постепенный подъем к холмам, а между ними - путаница лесов и джунглей.

Скала, на которой я спрятался, выступала из неровной земли, доходившей почти до берега. Жесткая трава и странные цветы с маленькими яркими соцветиями росли на неровной земле. Воздух был горячим и влажным, а далеко над нами, в небе, на фоне синевы лениво парили странные птицы.

Все эти я воспринял с первого взгляда. Но у меня не было времени размышлять над этим. Генри был передо мной, искусно складывая камни; очевидно, он намеревался продолжить атаку, используя их в качестве боеприпасов. Его зубы продолжали стучать. Пальцы у него были сильные, толстые и проворные, как у обезьяны, а тыльные стороны ладоней были покрыты волосами цвета конопли.

Он быстро выпрямился, держа по камню в каждой руке, и злобно посмотрел на меня. Но я больше не боялся. Теперь я знал ответ на то странное побуждение, которое выгнало меня из дома. Теперь я почувствовал, что оказался лицом к лицу с тем призрачным присутствием, которое напало на меня в библиотеке. Наконец-то я столкнулся с чем-то осязаемым. Я чувствовал, что должен оказать услугу человечеству, уничтожив этого монстра передо мной, если смогу.

Всепоглощающее чувство гнева охватило меня, и я поспешно огляделся в поисках боеприпасов того же типа, какими пользовался он. Я нашел их в изобилии под рукой. Я снова нырнул за скалистый барьер и в одно мгновение набрал их достаточно.

Я ловко приподнял свое тело, выставляя его как можно меньше напоказ, и метнул свой камень. Он увидел, что снаряд приближается, отскочил в сторону и взвыл от ярости. Прежде чем я успел увернуться, он бросил камень в ответ. К счастью, моя атака расстроила его замысел, и он плохо прицелился. Но камень задел мою голову, нанеся глубокую рану, которая не причинила мне особого вреда, хотя и обильно кровоточила.

После этого кровопролития я обнаружил, что мной овладевает такой же сильный гнев, как и у него. Я снова поискал камень и снова поднял руку, чтобы швырнуть его. Все это время события развивались стремительно; я не осознавал, что моя битва с Генри была примитивной, животной, доисторической. Но, когда я случайно заметил свою поднятую руку, меня охватило новое удивление, - она, как и у Генри, была грубой и волосатой! Я замер и посмотрел на себя. Моя одежда исчезла. На ее месте была копна волос, совсем как у Генри, за исключением того, что я был темноволосым.

Более того, от волнения я обнаружил, что мои зубы стучат от нервной ярости, и свободной рукой я ударил себя в грудь, как горилла, бросающая вызов своему врагу.

Я ахнул от изумления. Заметив покатый лоб Генри, я поднял руку и пощупал свой. Он был похож на его. И тогда я понял. Мы больше не были цивилизованными людьми, живущими в двадцатом веке. Благодаря какой-то странной сверхъестественной силе мы вернулись к первобытному состоянию. Мы были людьми-обезьянами, сражавшимися на неизведанном берегу. Мы стали первобытными, наполненными только низменным инстинктом убивать!

И теперь я знал, почему мы поссорились. Мы были соперниками. Мы всегда были соперниками. Видимость цивилизованности заставляла нас притворяться хорошими друзьями. Но лишенные всего этого - лишенные ограничений, социальных обычаев, правил и законов - мы в глубине души ненавидели друг друга. И теперь, перенесенные каким-то странным атавизмом в мир, существовавший до начала истории, мы должны были бороться - причинять боль, убивать не методами, применяемыми современным человеком, а зубами и ногтями, дубинкой и камнем! И хотя мы не могли рассуждать об этом, было понятно, что победит сильнейший.

Разум покинул меня. Тот небольшой интеллект, каким я обладал, был полностью использован на попытки перехитрить моего свирепого врага. Без всякого плана или цели Генри осыпал мой барьер камнями, независимо от того, где и как они падали. Он был в ярости и дал выход своему гневу, швыряя камни так быстро, как только мог поднять их своей могучей рукой.

Но в своем безумии он подвергал себя ненужному риску, не обращая внимания на прекрасную мишень, которую представлял. Я предусмотрительно выбрал особенно острый камень, который легко лег в мою руку и края которого были такими же зазубренными, как у пилы. Я подождал, пока он нагнется, чтобы поднять камень с земли, а затем швырнул свой.

Он ударил его в бок. Это вызвало у него рычание звериной ярости, когда он упал, растянувшись на земле. Из раны потекла кровь. Он прижал руки к бокам и в агонии покатился по земле.

Мой удар был хорошо направлен. Если бы я тогда хоть немного соображал, то понял бы, что камень не только рассек плоть, но и раздробил кость под ней. Рычание Генри сменилось тихим стоном агонии. Какое-то мгновение он лежал тихо, и я подумал, что он умер. Осторожно покинув свое убежище, я подкрался к нему.

Когда я это сделал, мое внимание привлек вид другого существа на опушке леса. Я удивленно уставился на него и испытал странный трепет удовольствия. Это существо отличалось от нас самих. Длинные золотистые локоны свисали до талии, и хотя тело было покрыто волосами, они были пушистыми и тонкими по текстуре. Кроме того, конечности существа были округлыми и грациозными, а в теле чувствовалась изящная осанка, которой не обладали ни Генри, ни я.

Оглядываясь назад, я теперь понимаю, что это существо было моей женой, моей нежно любимой Хелен, которую рано утром я оставил в ее постели и которую позже не смог найти. Но я не понимал всего этого, когда смотрел на прекрасное создание. Я только знал, что чувство гордости и силы переполняло меня, когда она танцевала на опушке леса и радостно хлопала в ладоши из-за моей победы над поверженным соперником.

Но моя победа была недолгой. Я был слишком поглощен этим существом, чтобы заметить, что Генри медленно ползет на коленях и тянется за другим камнем. Первым признаком того, что он возобновил атаку, была, возможно, мимолетная тень камня, когда тот вылетел из его руки по воздуху. Слишком поздно я попытался увернуться. Он ударил меня прямо между лопаток и швырнул вперед, плашмя, лицом вниз. Я также не мог подняться снова, хотя и сохранил контроль над своими способностями. Я испытывал ужасную боль.

Но теперь и Генри обнаружил прекрасное создание в лесу. Теперь его детский ум увлекся ею, и вместо того, чтобы воспользоваться своим преимуществом передо мной, он медленно направился к ней.

Я увидел его движение. Меня переполняла дикая ярость; я и не подозревал, что она может охватить смертное существо. С моих губ не сорвалось ни звука, но, цепляясь за землю, хватаясь то за камень для опоры, то за ветку, чтобы помочь себе, я с трудом поднялся на ноги. Боль в спине была такой сильной, что я согнулся почти вдвое. Но ненависть пересилила физическую боль, и постепенно я выпрямился, хотя каждый вдох был подобен удару кинжала.

В этот момент мои блуждающие глаза заметили длинный кремневый нож, лежащий в траве. Я поднял его и обнаружил, что он легко лежит в моей руке. Рукоять была изношена, как будто ею часто пользовались, а лезвие зазубрено и покрыто пятнами. Я почти не замечал этих вещей. Мне казалось вполне естественным держать его в руке, и детское счастье охватило меня, когда я схватил его.

Мои босые ноги не издавали ни звука, когда я перепрыгивал с камня на камень и пробирался по траве к Генри, полностью поглощенному лесным существом. Приближаясь к нему, он казался смущенным и замедлил шаг. Но между этим существом и мной существовала какая-то связь понимания, которой не было у Генри. Итак, мое внимание было приковано к нему.

Моя собственная боль была забыта. Я метнулся к нему сзади. С криком ликования я вонзил нож ему в спину. Быстрый, как змея, он увернулся, но грубое лезвие нанесло ему рану в плечо. Он споткнулся и упал. Я мгновенно оказался рядом с ним. На глазах у странного, восхитительного создания мы вступили в самую отчаянную рукопашную схватку, какую когда-либо видела женщина.

Не было никаких правил, которые управляли бы нами, никаких любезностей, присущих современному спортивному полю. Пощады не будет, чувство справедливости не поощряется. Это была схватка не на жизнь, а на смерть. Мы были обезьянолюдьми, животными, сражавшимися насмерть.

Какое-то время мы боролись, кусаясь, пинаясь, царапаясь, колотя друг друга, то сжимаясь в напряженных объятиях, то разнимаясь в попытке пустить в ход какое-нибудь оружие, какой-нибудь камень или дубинку.

Солнце светило прямо на нас. Трава и цветы были примяты под нашим весом. Множество порезов и царапин ныли от соленого пота на моем теле. Мы были облеплены грязью.

Некоторое время мы лежали обессиленные, тяжело дыша. Затем снова взялись за дело, вздымаясь, напрягаясь, дергаясь. Мы поочередно получали преимущество. Иногда я причинял ему сильную боль, и его рычание становилось признаком этого. Затем, снова, когда мы барахтались на земле, его сокрушительная сила заставляла мир чернеть передо мной, и крик боли срывался с моих губ. В этой борьбе не было ничего от искусства. Это была чистая грубая сила, противопоставленная грубой силе. Это была битва за то, чтобы разбить, разорвать на части, сломить.

Иногда Генри хватал меня за волосы и бил головой о камни. Иногда я втыкал его лицом в землю и колотил кулаками.

После того, что казалось часами этой ужасной борьбы, я почувствовал, как Генри слабеет в моих объятиях. Его тело не так быстро оправилось от тех ран, которые я ему нанес. Его движениям недоставало той молниеносной скорости, которую он использовал вначале. Смутно я понимал. Раны, которые я нанес ему зазубренным камнем и ножом, должно быть, подорвали его силы. Мало-помалу его сопротивление ослабевало; его силы иссякали. Дождавшись удобного случая, я внезапно опрокинул его на спину. Хотя он лягался, царапался и выцарапывал мне глаза, я удерживал его там, мои пальцы сомкнулись на его волосатом горле, мое тело придавило его к земле. Его дыхание вырывалось ужасными хрипами. И все же он боролся со мной.

Но теперь его борьба не возымела никакого эффекта, и его попытки ослепить меня были тщетными.

Его собственные глаза остекленели, руки безвольно упали по бокам. Но я и сейчас не сдавался. Я цепко держал его. Под своими руками я чувствовал слабую пульсацию крупных артерий у него на горле.

В нескольких футах от себя я увидел кремневый нож. Я быстро потянулся к нему. Я не знал ни страха, ни ужаса - мной двигал только примитивный инстинкт защитить Хелен, спастись самому от угрозы того, другого человека-обезьяны. Но это был конец для Генри Вентворта.

Таков был первобытный победитель. И я знал, что если бы Генри взял верх надо мной, у него было бы не больше жалости, чем у меня. Это была первобытная ярость - инстинкт самосохранения.

И мои руки были обагрены кровью Генри!

Я поднялся на ноги. Но внезапно я почувствовал себя ужасно измученным, слабым, подавленным. Теперь боль в моей спине возобновилась. У меня дико закружилась голова. Я почувствовал, что теряю сознание.

И прежде чем смог прийти в себя, я упал рядом с Генри, лишившись чувств.

Было странно видеть, что моя жена и доктор склонились надо мной. На мгновение мой разум вернулся к тому, на чем остановился, и я огляделся в поисках блеска океана, пальм, скал - и тела моей жертвы. Но я был на полу своей собственной библиотеки. Рядом лежала книга, которую я читал и уронил. Я был полностью одет, и кресло, на котором я сидел, находилось прямо у меня за головой. Боль между лопатками была такой сильной, что я застонал.

- В чем дело, дорогой? - воскликнула Хелен.

- Моя спина, - прошептал я. - Он ужасно ранил меня этим камнем.

- Кто причинил тебе боль? - спросила она, и ее голос был полон сострадания ко мне.

Но даже страдание не заставило меня открыть ей правду. Как я мог сказать ей, что это был Генри? Как я мог заставить ее и доктора понять, что был в мире, которому миллионы лет, что, каким-то образом перенесенный сверхъестественной силой, я совершил долгое путешествие назад в прошлое, и все это за время того раннего утра? Как ребенок, я ответил:

- Я не знаю; он это сделал.

- Головокружение, - быстро определил врач, измеряя мой пульс. - У него закружилась голова, и он упал. Ударился спиной о стол и порезал голову. Ничего серьезного. Я займусь раной у него на лбу, а потом мы должны уложить его в постель. У него расстроены нервы. Ему нужен отдых и тишина.

Неделями я лежал в оцепенении, иногда вспоминая странные переживания в той стране фантазий, иногда вообще не в состоянии думать. Хелен склонялась надо мной, заглушая мои стоны, успокаивая меня своими нежными ласками. Какое-то время я пребывал в оцепенении, из которого меня могло вывести только ее присутствие. Часто я видел ее во сне такой, какой она стояла на опушке леса и наблюдала за той первобытной битвой. Но постепенно мой расстроенный разум пришел в норму. После нескольких недель выздоровления я частично восстановил свои силы и однажды, все еще слабый и потрясенный, вернулся к своим делам.

Только тогда я узнал о трагедии, произошедшей в нашем городе. Пока я лежал без сознания в течение этих долгих недель болезни, произошла ужасная вещь. Мой друг - очень дорогой друг - был убит, убит! Однажды утром его тело было найдено на полу в его библиотеке. Рядом лежал кремневый нож - своего рода старая реликвия.

Обыск, проведенный полицией, не дал никаких зацепок. Двери и окна дома были заперты. Но имелись следы борьбы. Сломанные стулья, разбитые вазы - общий беспорядок в комнате - свидетельствовали об этом. Однако, как ни странно, ко всему этому не было никакого ключа. Самое тщательное расследование не выявило ничего, что дало бы полиции хоть какие-то зацепки.

Никто не говорил мне об этом в дни моей болезни. Они думали, что это знание станет опасным потрясением для моих расшатанных нервов. Ибо тело на полу библиотеки, тело, умерщвленное таким ужасным образом, принадлежало моему другу и приятелю - Генри Вентворту!

И преступление было совершено в ту самую ночь, когда я заболел этой странной болезнью в своей собственной библиотеке! Я не стал рассказывать свою историю. Я не стал просвещать полицию. Не было никаких доказательств того, что я убил Генри; естественно, странное совпадение того, что два выдающихся человека, самых близких друга, столкнулись с несчастьем в одну и ту же ночь, вызвало некоторые комментарии, но никто, казалось, никогда не связывал эти два странных происшествия.

И все же я уже не тот, что раньше. Великий вопрос заполняет мой разум и иногда сводит меня с ума. Действительно ли я убил Генри Вентворта? Напал ли я на него в его доме и каким-то ловким способом, пока мой разум был расстроен, совершил побег и избавил себя от любых подозрений? Но как я мог? По их словам, двери и окна были заперты.

Что же тогда? С помощью какой-то странной силы мы превратились в духов и перенеслись в смутное прошлое? Были ли мы низведены до низменных представителей нашей низменной природы и вынуждены сражаться, рвать на части - и, в моем случае, убивать, - из-за какой-то древней обиды, которая была старой, когда мир был новым?

Я не знаю. Я не могу всего этого понять. Но вид крови на моих руках поздно ночью, когда в доме тихо, заставляет меня задуматься, и, размышляя, я почти схожу с ума.

Я никогда больше не чувствовал и не видел того, что обрушилось на меня в библиотеке той ночью. Только кровь на моих руках - возможно, кровь Генри - напоминает мне о том ужасном утре на пустынном берегу океана. Я посещаю церковь, я президент загородного клуба после смерти Генри, я продолжаю оставаться в высшей степени респектабельным бизнесменом в своем родном городе, плачу налоги, читаю газету, забочусь о своей семье. Но я взял за правило почти постоянно носить перчатки. Даже в своей домашней библиотеке я ношу их, чтобы мои книги не запачкались.

И я часто задаюсь вопросом, в каком будущем существовании снова встречу Генри, ибо в глубине души я знаю, что, хотя он мертв, его дух ждет меня где-то, когда-нибудь, потому что я не простил его, и он не простил меня. Хотя мы были друзьями, и хотя иногда я возлагаю венок на его могилу, я знаю, что мы должны продолжать соперничать в бесконечных пространствах вечности. Мне так и не было открыто, с чего началось наше соперничество и наша ненависть и где они закончатся. Но вот что я усвоил: ненависть, зависть и злоба - это эмоции, которые, как и любовь, не заканчиваются могилой.

СУЩЕСТВО, ПОДНЯВШЕЕСЯ ИЗ МОРЯ

Мюриэл Хант

Я происхожу из семьи моряков; на протяжении многих поколений мои предки бороздили моря и океаны. В моей семье бережно хранят бесчисленные истории о старых добрых временах, - даже о временах правления королевы Елизаветы. Но иногда я задаюсь вопросом, видели ли мои доблестные предки когда-нибудь хотя бы сотую часть того, что видел я. Веселые, бесстрашные искатели приключений - такими они были, все до единого! И все же я сомневаюсь, чтобы их мужество подверглось такому ужасному испытанию, как мое.

Море по-прежнему завораживает меня, несмотря на то, что мне уже за восемьдесят и я больше не испытываю острых ощущений, отправляясь на судах в неизведанные воды. Современные суда безмятежно следуют своим курсом. Поднимаются штормы, но огромные корабли приспособлены к любым опасностям - моряки на них не знают, что такое страх. Цивилизация убила прежнее возбуждение - опасность утратила свой ужасный смысл.

Я видел странные вещи - ужасные вещи! Корабли уходили на дно у меня из-под ног, но каким-то чудесным образом море всегда оказывалось моим другом, поддерживая до тех пор, пока не поспевала помощь. Люди, которые были мне дороги, поглощались на моих глазах серыми водами; бури необузданной ярости вселяли в мое сердце самый дикий страх; чудовища, дышащие неописуемым ужасом, приводили меня в невыразимый ужас, и все же я страстно люблю море. Для меня в нем много человеческого.

Если я видел его в бурном настроении, то также видел его нежным, как спящий ребенок. Я наблюдал за кораблями, скользящими по нему, словно белокрылые птицы, и поражался насыщенности его синевы, не тронутой пеной или колышущимися белыми барашками. Я видел его томным, как голубая лагуна, отражающая чудо звездной ночи. Страстным, злым, беспокойным или безмятежным - мне оно нравится!

Нужно увидеть его так, как видел его я, чтобы оценить это; нужно побывать там, где был я, чтобы понять его тайны - ибо, не увидев, в это трудно поверить. Я могу только надеяться, что правдивость моих слов проникнет в ваш разум - что факты, которые я вам расскажу, покажутся вам такими же яркими, как и мне. Будь я великим рассказчиком, это было бы легкой задачей, но, в конце концов, я всего лишь старый моряк - искатель приключений. И могу только рассказать вам простым языком о самом удивительном опыте, который когда-либо испытывал за шестьдесят лет моих плаваний.

Это было в 80-х годах. Сорок с лишним лет назад, на Рождество, я прибыл в Рио-де-Жанейро, чтобы взять груз кофе. У меня возникли некоторые проблемы с моей командой во время погрузки, но я вовремя узнал, что второй помощник был негодяем. Я избавился от него, и треть команды ушла на следующее утро. Все они были птицами одного полета! Мне пришлось отправиться на поиски людей в доки Рио; их было трудно найти, но мне удалось нанять достаточно матросов, чтобы укомплектовать "Мэри Элизабет". Ты не можешь привередничать и выбирать в такое время. Мне приходилось нанимать тех, с кем я мог договориться, и у меня подобралась довольно разношерстная команда!

В тот вечер я пил кофе в одном из моих любимых местечек. Обычно я сидел за столиком один, но заведение было переполнено, и официант спросил, не буду ли я возражать, если кто-нибудь разделит столик со мной. Представьте себе мое удивление, когда мужчина, подсевший ко мне, оказался моим старым другом! Я не видел его двадцать лет! Преподобный Филип Притчард - для меня он был просто Фил. Мы были школьными товарищами, хотя он был младше меня на несколько лет; но когда я ушел в море, то потерял его из виду.

Фил всегда был немного странным - одним из тех мечтательных мальчиков, которые есть в каждой школе; у него никогда не хватало сил участвовать в полезных играх на свежем воздухе. Думаю, ему было горько от этого, потому что он всегда с печалью наблюдал за нами. Однако он компенсировал это в классе - у него были необыкновенные умственные способности, и учеба доставляла ему радость. Никто из нас не удивился, когда мы услышали, что стал служителем церкви.

Я обнаружил, что он не сильно изменился. То же бледное лицо с большими мечтательными черными глазами. Во всяком случае, он выглядел более хрупким, чем когда-либо - его кожа выглядела поразительно прозрачной. Он был таким же высоким, как я, - а во мне шесть футов два дюйма, - но не сильней котенка. Странный человек, Фил. Он был очень сдержан и завел мало друзей, но если он стал вашим другом, вы не согласились бы променять его ни на какого другого.

Я сказал ему, что на следующий день отплываю в Ливерпуль, и он высказал пожелание вернуться со мной в Англию. Он сказал, что у него имелось огромное желание снова увидеть стариков. Он делал подобные вещи под влиянием момента, но когда сказал, что хочет отправиться со мной на следующий день, я понял, что он действительно имел в виду именно это.

"Мэри Элизабет" не была быстрым судном, но она хорошо выдерживала любые шторма, и, казалось, ничто никогда не могло создать для нее значительное препятствие. Поэтому я согласился взять Фила на борт, хотя, как правило, не перевозил пассажиров. Я сказал ему, где мы пришвартовались и что отплываем в полдень, и он поклялся, что будет там. Даже зная Фила так хорошо, как знал я, я немного скептически отнесся к его заявлению, но около десяти часов следующего утра увидел, как он проезжает по причалу в карете со своим чемоданом, и через несколько минут он был на борту "Мэри Элизабет". Мы отплыли в полдень.

С той минуты, как мы покинули Рио, с кораблем что-то было не так. Казалось, ему не хотелось покидать укрытие прекрасной гавани. Обычно он отправлялся в путь радостно, как будто предстоящее путешествие вызывало у него энтузиазм; но на этот раз он словно прихрамывал и бороздил волны против своей воли. Я был не единственным, кто это заметил - несколько моих старых матросов упомянули мне об этом факте, особенно огромный, сурового вида шотландец.

- Старушка ведет себя как-то странно, - сказал он мне, когда поднялся снизу. - Кажется, у нее нет обычного настроя. Я не знаю, что с ней.

Я сказал ему, что он старый дурак. Я ни за что не дал бы ему понять, что думаю о том же самом.

Он ушел от меня, качая головой. Вам не удалось бы одурачить этого хитрого шотландца!

Фил пару дней не выходил из своей каюты; погода взяла над ним верх. Было бурно и ветрено, и "Мэри Элизабет" вздрагивала, как кусок пробки, бесцельно болтающийся на волнах. Казалось, у нее не было никакого настроя сопротивляться - ни сил, ни желания. Этого было достаточно, чтобы заболеть даже моряку, не говоря уже о сухопутном жителе. Фил справился с болезнью на третий день и поднялся на палубу, выглядя немного позеленевшим и измученным, но в остальном вполне жизнерадостным.

Немногие знали, что у нас на борту есть пассажир, и случилось большое волнение, когда Фил появился в своем облачении священника. Матросы суеверны, а те, кого я нанял в столь сжатые сроки, казались даже более суеверными, чем моя собственная команда. Я видел, как они искоса посмотрели на Фила, когда он подошел ко мне в своей траурной черной одежде. Они что-то говорили между собой и, очевидно, были доведены до крайнего возбуждения.

Если бы я был Филом, то почувствовал бы это интуитивно, но он, казалось, пребывал в блаженном неведении о том волнении, которое вызвал. Оставив меня, он прогулялся по палубе, чтобы поболтать с матросами. Они наблюдали за его приближением широко открытыми глазами, но когда он заговаривал с ними, бормотали только что-то неразборчивое. Мало кто из них говорил по-английски.

Один за другим они ускользали, пока он не остался один. Он, должно быть, заметил это! Но он никогда ничего мне не говорил.

Плохая погода стала просто отвратительной. С каждым часом туман становился все гуще, поднялась страшная зыбь, и "Мэри Элизабет", казалось, предстояло довольно трудное путешествие - стихия была решительно против нас. Плохая погода, казалось, не нравилась всему экипажу; люди были угрюмы, почти не подчинялись, когда я отдавал распоряжения. Мне совсем не нравилось, как все выглядело. На корабль, казалось, наложили какое-то злое заклинания. Я никак не мог понять, в чем дело.

Я стоял на вахте большую часть дня, но с приближением ночи атмосфера немного прояснилась, поэтому я решил немного отдохнуть, оставив своего первого помощника за главного.

Я прогуливался по палубе, наслаждаясь своей трубкой, когда услышал приглушенный шепот голосов. Тот факт, что голоса были тихими, заставил меня быстро спрятаться в тени - я надеялся узнать какую-нибудь информацию, способную пролить свет на проблему.

Так много путешествуя, я немного знаком почти со всеми языками. Говорили по-португальски. Мужчина был очень серьезен, его голос был напряжен от сдерживаемых эмоций.

- Корабль заколдован! - испуганно шептал он группе матросов, сгрудившихся вокруг него. - Вы знаете, что это значит! Мы обречены! Скоро мы будем гнить на дне морском. Подумайте об этом! - о гниющей плоти, которую рыбы будут сдирать с наших костей, - и мы никогда больше не увидим наши дома - настигнутые ужасной смертью! Но дело не в погоде, не в корабле. Не позволяйте никому одурачить вас: это Иона!

Он драматично размахивал руками, когда дошел до кульминации своей удивительной теории, но я мог видеть, какое впечатление он произвел на эти суеверные умы. Он говорил с такой леденящей душу уверенностью, что даже я почувствовал, как дрожь дурного предчувствия пробежала у меня по спине.

Они уныло бормотали, уже считая себя погибшими, - и тогда я подумал, что самое время вмешаться, пока он не начал еще какой-нибудь свой адский бред. Я быстро вышел из тени и направился прямо на них, резко сказав португальцу:

- Прекратите это! - сердито сказал я. - Если я снова увижу или услышу, как кто-нибудь из вас говорит что-либо подобное, у вас будут неприятности - я обещаю вам это! А теперь убирайтесь!

Некоторые были склонны заворчать, некоторые украдкой отошли в сторону, но португалец встал и подошел к тому месту, где стоял я, приблизив свое лицо к моему.

- Это правда, - хрипло сказал он, и я почувствовала его горячее и сердитое дыхание на своей щеке. - На корабле водятся привидения - он заколдован! И этот проклятый пастор - причина всех бед! - Он повернулся лицом к оставшимся матросам и от волнения заговорил громче: - Говорю вам, у нас на борту Иона! Прислушайтесь!

Как скрипел корабль! Ветер свистел и завывал вокруг изможденных верхушек мачт, заставляя канаты устрашающе стонать, когда они раскачивались взад и вперед. Волны с предупреждающим шипением разбивались о борта корабля; воздух бурлил от пугающих звуков.

- Я кое-что видел! - Он почти закричал на меня. - Я видел, как что-то выглядывало из-за борта корабля, что-то с мокрыми, скользкими глазами, все освещенное голубым светом! Я видел их на палубе: они крались в тени, глядя на меня с мачт своими ужасными глазами! Я не могу от них убежать! Говорю вам, здесь водятся привидения. Спросите Пита, спросите Франко - они тоже их видели! - Он вцепился в мою куртку в безумном ужасе, наполовину задыхаясь от рыданий. На него было жалко смотреть.

- Ты дурак, - тихо сказал я, надеясь успокоить его своим собственным спокойствием. Но это, казалось, возбудило его еще больше.

- Кто пустил его на борт? - воскликнул он. - Кто привез его на корабль? Вы сделали это - вы впустили его! Он - причина всего этого. Мы расправимся с ним, если этого не сделают эти твари! О Боже, мы все утонем!

Он закончил с ужасным воплем и убежал вниз по затененной палубе.

Я повернулся к остальным, сжав кулаки. Это нужно было прекратить там и тогда. Их суеверные умы всегда были готовы поверить в нечто подобное, и, кроме того, я начал опасаться за безопасность Фила. Никто не знал, что может случиться. Я прямо сказал им, что если услышу еще что-нибудь по этому поводу, то буду вынужден прибегнуть к решительным мерам. Они достаточно хорошо знали, что я имел в виду - цепи. Что касается португальца, я бы приказал посадить его в трюм - он был сумасшедшим.

Они угрюмо выслушали меня, а затем разошлись по своим каютам.

Как я проклинал тот день, когда мне пришлось нанимать матросов в столь сжатые сроки! И еще я проклинал отвратительную погоду и жуткую атмосферу на корабле. Казалось, сама судьба ополчилась против нас.

Я снова раскурил трубку, когда последний из матросов побрел прочь, но, хотя рядом со мной не было ни души, у меня возникло странное ощущение чужого присутствия. Это не было галлюцинацией; ощущение было слишком сильным. Это было так, как если бы кто-то пристально наблюдал за мной. Самое ужасное ощущение, потому что я ничего не мог видеть - палуба была пуста. Я молча ждал, пытаясь успокоить свои нервы и избавиться от этого чувства, но оно было коварным - чем дольше я ждал, тем сильнее оно становилось.

Глаза невидимого наблюдателя, казалось, сверлили дыры в самой моей душе. Моя кровь покалывала, сердце билось короткими, болезненными толчками, мне было трудно дышать - рационально мыслить из-за ужаса моего ощущения. Оно душило меня. Унылый вой ветра усиливал мое беспокойство, а темные тени вокруг меня, казалось, были полны жизни. Я почувствовал, как у меня на лбу выступил пот. Затем я поспешил в свою каюту, опасаясь, что суеверия сумасшедшего португальца взяли надо мной верх.

Я почувствовал облегчение, увидев, что шотландец ждет меня, но прежде чем заговорить с ним, налил себе хорошего крепкого напитка, чтобы восстановить самообладание и успокоить нервы.

Когда я сел, он разразился тирадой относительно того, как вел себя корабль. Я оборвал его, велел спуститься вниз и сказать мистеру Притчарду, что хочу его видеть.

По какой-то странной причине он сильно привязался к Филу - я говорю странной, потому что лишь немногие люди были ему небезразличны. Для меня это было благословением, так как ни один другой член экипажа ни на шаг не приблизился бы к его каюте. Через несколько минут они вошли в мою каюту.

- Хочешь чего-нибудь выпить? - Я пододвинул виски Филу, но налил себе только шотландец. - Ты не замечаешь ничего странного в этом корабле? - быстро спросил я, надеясь застать его врасплох и прочитать его мысли по выражению его лица.

- Нет, - медленно ответил он. - Не думаю, чтобы я что-то заметил. Вот только... - Он сделал паузу, словно не решаясь сказать то, что собирался. - Только... матросы, кажется, избегают меня. Не думаю, что я им нравлюсь.

Он говорил задумчиво - что-нибудь в этом роде причинило бы Филу сильную боль. Он был сверхчувствителен.

- Ах! Ты это заметил! - Мне было трудно это сказать, но я был полон решимости, что Фил должен знать. - Чертова чушь, - начал я извиняющимся тоном, - но это старая сказка - матросы вбили себе в головы, что иметь на борту священника - к несчастью. Ты, наверное, слышал это раньше - все моряки испытывают отвращение к священнику на борту своего корабля. Они просто дьявольски суеверны, и как только подобная мысль приходит им в голову, всё становится почти безнадежным.

- Я сожалею об этом, - просто сказал Фил.

- Это не ваша вина, - быстро вмешался шотландец, покраснев от своей откровенности.

- Конечно, это не твоя вина! Святые небеса, это самая нелепая вещь, о которой я когда-либо слышал. Но нет никаких сомнений, что мужчины расстроены. Мне было интересно, - продолжал я, - не будешь ли вы возражать против ношения простого воротничка - я имею в виду, если ты откажешься от своей церковной одежды, они, возможно, забудут о своих суевериях.

- У меня нет другого, - ответил он со спокойной улыбкой.

Я понял: под этим он подразумевал, что не сделает того, о чем я просил.

- Просто я немного боюсь за тебя, Фил - они способны на безумные поступки, и я не хочу, чтобы ты подвергал себя ненужной опасности; я бы хотел, чтобы ты это сделал, - снова умолял я его.

- Я не боюсь, - ответил он, - если...

Сквозь завывание ветра раздался дикий крик - крик ужаса, словно какое-то бедное существо встретило свою гибель.

- Боже мой! - Шотландец вскочил на ноги.

Фил был бледен как смерть. Я почувствовал тошноту. На минуту мы были слишком напуганы, чтобы пошевелиться. Фил пришел в себя первым. Он подбежал к двери и распахнул ее настежь, впустив порыв сердитого ветра и густую темноту ночи.

- Пошли, мы нужны, - крикнул он и, не дожидаясь ответа, исчез в темноте.

Мы шли за ним по пятам: шотландец с кулаками, готовыми к бою, и я со своим пистолетом. Мы могли видеть людей, бегающих с фонарями в самом дальнем конце палубы. Стоял гомон голосов, едва различимый из-за шума ветра. Фил бежал к ним, по-видимому, не боясь никакой опасности.

- Дурак! - пробормотал я, когда мы бешено рванули за ним.

Я никогда не забуду эту сцену! Всякий раз, когда она мелькала у меня в голове, у меня на лбу выступал пот; ужас запечатлелся в моей памяти на всю оставшуюся жизнь.

Матросы скорчились вокруг чего-то, безвольно лежащего на палубе; их искаженные ужасом лица были отчетливо видны в мерцающем свете фонарей. Слава Богу, Фил был цел и невредим, но он стоял, покачиваясь, словно пьяный, прижав руку к сердцу.

Они молчали, когда мы подбежали, но я чувствовал их ужас - атмосфера была пропитана им. А потом, чтобы еще больше измотать нервы, одно несчастное существо начало истерически рыдать.

Со страхом, сжимавшим мое сердце, я подошел к ним и наклонился, чтобы посмотреть на то, что лежало на палубе. Это было тело мужчины, лежащего лицом вниз, с вытянутой рукой и крепко сжатой кистью, как будто он пытался удержаться.

Я осторожно перевернул его, но не смог сдержать тихого крика ужаса. Португалец! Его лицо исказилось от страха - белки глаз ужасно блестели, а губы искривились в дьявольской ухмылке. Я никогда не видел, чтобы маска смерти так зловеще смотрелась на человеке; нет слов, чтобы выразить то ужасное зрелище, которое он представлял. Мертв, как дверной гвоздь! Я понял это с первого взгляда. Но каким ужасным образом он встретил свою смерть? Я встал, но никто не сказал ни слова.

- Ну? - спросил я голосом, странно непохожим на мой собственный, стараясь отвести взгляд от отвратительного лица мертвеца.

Ответом мне была ужасная тишина, нарушаемая только сводящими с ума рыданиями.

Потом я услышал голос Фила. Его голос звучал тихо и невозмутимо, как будто доносился издалека.

- Упокой, Господи, его душу!

Сразу же началось столпотворение. Матросы вскочили на ноги, приняли угрожающие позы и начали что-то бессвязно говорить, причем каждый кричал громче другого. Они потрясали кулаками, а затем в едином безумном порыве бросились туда, где стоял Фил, бледный и охваченный паникой.

Его спас шотландец. Он встал перед ним - огромная, величественная, великолепная фигура, похожая на какого-то бога-мстителя. Они отступили, рыча на него, как стая волков, лишенных мяса. Не нашлось ни одного, кто осмелился бы испытать на себе жесткость его кулаков. Он повернулся и посмотрел на Фила через плечо.

- Возвращайтесь в свою каюту как можно быстрее, - отрывисто сказал он.

Фил колебался. Я видел, что он страдает от неописуемой муки.

- Я не трус! - Высоко подняв голову, он двинулся вперед, чтобы встать рядом со своим защитником. Какое невероятное мужество с его стороны! Матросы были дикими - я боялся, что они потеряют всякий контроль и разорвут его на части.

- Не будьте дураком! - Шотландец не тратил времени на пустые слова. - Дело не только в вас, матросы в бешенстве от ужаса! Они способны начать убивать друг друга. Ради Бога!

Фил ушел, больше не пробормотав ни слова. Когда он ушел, я вздохнул свободнее. Шотландец перестал вести себя угрожающе, и матросы казались менее дикими.

- Ну? - повторил я.

Они все попытались заговорить одновременно, но мне удалось успокоить их, и один мужчина рассказал о том, что произошло. Согласно его рассказу, трагедия произошла в течение нескольких минут. Они сидели в кают-компании, никому из них не хотелось выходить на палубу, потому что ночь была ужасной, когда португалец отправился за табаком в свою каюту. Чтобы попасть туда, ему пришлось пересечь открытую палубу.

Через мгновение после того, как он покинул их, им показалось, что они услышали крик о помощи, и они выбежали посмотреть, в чем дело. Им не пришлось бежать далеко! и я их не виню, потому что нет места более странного, более полного воображаемых ужасов, чем тускло освещенный корабль в море.

Они могли видеть, как португалец борется на палубе. Он сражался, боролся за свою жизнь, но ночь была такой темной, что сначала они не смогли различить, кто на него напал. Они бросились ему на помощь, а затем остановились, пораженные ужасом.

Они внезапно заметили напавшего на него - не человека, как они думали, а невероятно ужасное существо!

Его тело испускало туманное фосфоресцирующее свечение. Они могли видеть, как его огромные щупальца обвиваются вокруг борющегося человека, а его пасть присасывается к его горлу! На мгновение оно прекратило атаку, чтобы посмотреть на съежившихся людей парой влажных, блестящих глаз.

Они были парализованы страхом. Ни у одного из них не хватило сил пошевелить и мизинцем, чтобы помочь несчастной жертве. Они могли только наблюдать, пораженные ужасом, пока португалец не закричал в страшной агонии и не растянулся во весь рост на палубе. Монстр на мгновение замер над ним. Они снова увидели зловещий блеск его ужасных глаз - а затем он подбежал к борту корабля и прыгнул за борт.

Нелепая история, подумал я. Невозможно! И все же я не мог не видеть, что эти люди были честны в своей вере. Они действительно думали, что видели это Существо, и несчастный человек, несомненно, умер от страха.

Они начали говорить мне, что на корабле водятся привидения, они проклинали Фила до тех пор, пока я не почувствовал еще большую тревогу за его безопасность, чем когда-либо, и я бы отдал всё, чтобы поскорее увидеть берега Англии. Мы были далеко от какой бы то ни было суши - охваченный страхом корабль, окруженный бурлящими черными волнами и безжалостной полосой неба, которое, казалось, отражало черноту самого моря. До тех пор я никогда не осознавал, в какой степени корабль в море должен отдавать себя в руки Бога.

Я приказал людям покинуть палубу. Шотландец и я остались одни, с мертвецом у наших ног.

- Дьявольщина! Интересно, что, по его мнению, он увидел? - сказал шотландец, глядя на холодное, искаженное лицо.

Но я едва ли слышал его, потому что заметил маленькие танцующие огоньки, играющие на палубе - странный фосфоресцирующий след, ведущий от мертвеца к борту корабля. Я привлек его внимание к ним, и мы отправились на разведку. С внезапным приступом страха я понял, что они танцуют именно там, где ступал монстр!

Черт возьми! Это было реально! Это были следы чудовища! Ощущение, что за мной наблюдают, не было плодом моего воображения - неведомое мне чудовище действительно смотрело на меня своими ужасными глазами!

Я не трус. Мятеж, штормы, кораблекрушение - все это я испытал, не теряя мужества, но это было бесконечно ужаснее. Как может человек справиться с существом, обладающим силами дьявола! Я невольно вздрогнул, когда шотландец положил руку мне на плечо. Он тоже это понял. В кои-то веки я увидел, что он нервничает, и его глаза расширились от страха, когда он прошептал мне хриплым голосом.

- Они не лгали, шкипер, - сказал он. - Я слышал о таких вещах раньше, но никогда не думал, что мы столкнемся с какой-либо из них. Дьявол сегодня на свободе!

Взяв себя в руки, я велел ему позаботиться о теле до его погребения, а затем вернулся в свою каюту. Не думаю, чтобы кто-то спал в ту ночь! Каждая минута была для меня настоящей пыткой.

Ночью погода улучшилась, и мы были благодарны, увидев бледные, водянистые лучи солнца, пробивающиеся сквозь облака на следующее утро; с обещанием солнечного света настроение матросов поднялось, но мое продолжало оставаться прежним. Я был раздавлен предчувствием трагедии, мои нервы были на пределе.

Утром ко мне зашел Фил. Он выглядел изможденным. Опустившись на стул, он закрыл лицо руками и на несколько минут, казалось, потерял всякое представление обо всем, а когда, наконец, поднял на меня глаза, лицо его было искажено болью - серое, почти безжизненное. При виде его страданий я полностью овладел собой.

- Это ужасно! - сказал он. - И это моя вина.

Я никогда не видел, чтобы человеческое существо выглядело таким полностью сломленным. Это почти разозлило меня; с его стороны было по-детски вбивать себе в голову идеи, будто в этом кто-то виноват!

- Не говори глупостей. Ты никогда не был дураком, Фил; я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы признать, что у тебя достаточно здравого смысла. Будь благоразумен и попытайся понять умы этих суеверных дьяволов. Это твоя вина! - ради всего святого, выброси это из головы. Ну же, парень, - возразил я, - смешно даже думать о таком. Возьми себя в руки, ты не можешь позволить ничему подобному завладеть тобой!

Но мое сердце болело за него. Я не сказал ему того, что знал, - я не позволил ему увидеть страх в моем собственном сердце. Какой в этом был смысл? Этот человек был болен - по его лицу я мог сказать, что ночью он прошел через ад. Как и все мы. Он откинулся на спинку стула, явно обессиленный.

- Мне жаль, что я поступил так глупо, - ответил он со слабой улыбкой. - Но это совершенно выбило меня из колеи. Ты похоронишь его сегодня вечером?

- Да, - коротко сказал я, как бы закрывая тему.

- Конечно, я прочитаю заупокойную службу?

Я с изумлением посмотрел на этого человека. На мгновение я подумал, не сошел ли он совсем с ума - это была самая безумная вещь, о которой я когда-либо слышал, и все же он сидел там, совершенно не подозревая о моих опасениях. До некоторой степени к нему вернулось самообладание. Мне хотелось рассмеяться - настолько нелепой казалась вся ситуация.

Я безнадежно пожал плечами.

- Ты что, сошел с ума? - спросил я.

Он решительно покачал головой.

- Нет, капитан, я не сумасшедший, я просто хочу немного облегчить этой бедной душе путь к Богу, и, в конце концов, все еще считаю себя виноватым.

Я почти потерял терпение, но спорить было бесполезно, потому что он мог быть очень упрямым, когда хотел, и просто добивался своего. Он сказал, что будет мучиться всю оставшуюся жизнь, если не сможет совершить этот последний акт милосердия. Так что я был вынужден уступить ему. Тем не менее, я был несчастен из-за всего этого дела. Как только Притчард решался что-то сделать, никакая живая сила на земле не могла ему помешать. Я это знал.

Солнце пробыло с нами совсем недолго. В четыре часа начало смеркаться; через два часа стало пасмурно, атмосфера казалась неприятно тяжелой.

"Мэри Элизабет" неловко кренилась; казалось, она вообще не оказывала никакого сопротивления. Потом пошел дождь, какой-то туманный, унылый дождь. Ночь обещала быть отвратительной, потому что темнота была непроницаемой.

Мы должны были провести заупокойную службу на палубе, где португалец встретил свою смерть.

Шотландец пребывал в отвратительном настроении. Думаю, он обвинял меня в том, что я позволил Притчарду провести службу; это, по его словам, было простым самоубийством, но я был полон решимости довести дело до конца. Около восьми часов мы спустились в каюту Фила и застали его сидящим там совершенно спокойным и собранным.

- Готово? - весело спросил он, и я кивнул, в то время как шотландец пробормотал что-то непочтительное себе под нос - он был раздражен.

Я первым вышел на палубу, Фил держался рядом со мной, а шотландец следовал позади, готовый к любой опасности. Я думаю, он бы умер за Фила.

Это была странная сцена! Люди, стоящие вокруг, с фонарями, свет которых размывал дождь; труп, лежащий на палубе, укрытый сверкающей белой простыней; Фил, запрокинувший голову, с бледным лицом, по-особенному выделяющимся в темноте, стоящий в одиночестве. Он был без шляпы - стоял совершенно без страха - непоколебимый в своей вере - не сознающий ничего, кроме мысли о том, чтобы помочь душе найти Бога. Я никогда не забуду огромную силу этого физически хрупкого человека.

Теперь, оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, был ли он немного сумасшедшим или фанатиком - ибо не могу понять, как человек, знающий острую опасность такого предприятия, мог сохранять такое совершенное самообладание. Казалось, вы осознаете только его присутствие, все остальное кануло в лету - все было потеряно перед неотразимой серьезностью этой прямой фигуры. Он приказывал молчать, не прося об этом; такова была его сила духа.

Он начал внушительным голосом, чтобы его услышали все, несмотря на то, что ночь была наполнена бесчисленными звуками. Его слова доносились до меня отчетливо, музыкально, и я удивлялся его вере - мне казалось, у него было очень четкое представление о Боге. Когда я думаю об этом сейчас, это было сверхъестественно, насколько легко мы могли слышать его слова.

Когда служба подходила к концу, и он собирался произнести слова, приказывающие отправить тело в море, он резко замолчал - слова застряли у него во рту. Он широко открытыми глазами смотрел на море, и его руки скользнули к горлу, как будто он пытался подавить крик. Мы все застыли, словно окаменевшие. Я слышал тяжелое дыхание шотландца у самого моего уха.

Он стоял, словно высеченный из камня, абсолютно неподвижно, за исключением его глаз, которые, казалось, с каждой секундой расширялись все больше.

Как один человек, мы повернулись и посмотрели в том направлении, за борт, в море. Боже! Я чуть не закричал! Это было ужасно! Ужасно! Мой язык прилип к нёбу. Я чувствовал, как у меня пересохли губы и распухла задняя стенка горла - я едва мог дышать. Все остальное было забыто. Казалось, я жил сам по себе - наедине с крадущимися тенями, ужасающей темнотой ночи и Существом, внушающим ужас, глядящим на меня из клубящейся черноты волн.

Я никогда не смогу забыть эти глаза - ужас перед ними не покидает меня и по сей день. Они были первым, что я осознал, - огромные, скользкие глаза, злобно взиравшие на нас, сияющие отвратительным ликованием и наполняющие невыразимым ужасом, гипнотизирующие до потери дара речи.

Его огромная отвисшая пасть была широко открыта, и с нее свисали нити водорослей. Мы слышали его ровное дыхание - казалось, я слышу ужасное биение его сердца! На его лице, там, где должен был быть нос, зияла широкая дыра, что делало его уродство ужасающим, а дыхание вырывалось струйками жидкой фосфоресцирующей жидкости.

Отвратительное существо испускало странный голубой свет, делая себя видимым более отчетливо. Его длинные, скользкие щупальца двигались, словно множество змей, беспокойно извиваясь - вытягиваясь, затем втягиваясь обратно, как чувствительное растение. Он осматривал нас, одного за другим, своими ужасными глазами, замораживая наши души и погружая нас в состояние паралича; затем он сосредоточил всю свою силу на Филе. Голубой свет окружал его; мы могли видеть, как его бледное, напряженное лицо поблескивало в отражении - даже часть фосфоресценции закрепилась на нем.

Если бы только это существо было нереальным - какая-нибудь странная иллюзия темных вод, какое-нибудь явление электричества, потому что ночь была штормовой. Если бы оно только растворилось в воздухе, как сверхъестественное существо! Но существо дышало - его тело состояло из плотной субстанции. Отрицать правду было невозможно: это существо жило! Это было какое-то отвратительное чудовище, поднявшееся со дна океана. Я даже чувствовал запах его мерзкого тела.

На одно ужасное мгновение я подумал, что Фил мертв там, где он стоял, но потом увидел, что он слегка покачивается на ногах. Он был очарован этим Существом, наблюдая за ним, как птица могла бы наблюдать за змеей; его губы приоткрылись в каком-то затаенном ожидании. Ужас исчез с его лица - его глаза были устремлены на монстра остекленевшим взглядом, лишая его лицо всякого разума.

Он слегка покачнулся, затем механически начал двигаться вперед - медленно! Какая это была мука - наблюдать за ним! Боже! Я попытался закричать, завизжать, предупредить его, но у меня пересохло в горле. Я не мог вымолвить ни слова!

Мои конечности отказывались двигаться. Страх сковал меня надежнее, чем любая веревка или цепь - все, что я мог делать, это наблюдать со жгучей напряженностью. Смотреть! Как ужасно было на это смотреть! Пусть я сойду с ума, пусть у меня изо рта пойдет пена, пусть я буду корчиться в агонии - но пусть мне будет позволено закричать! Я не мог.

Он направился к этому Существу, пристально глядя на него, не видя ничего другого. Очень медленно, и каждый его шаг, казалось, тянулся бесконечно долго! Секунды показались нам часами, прежде чем он пересек половину палубы - и ни у кого из нас не было сил остановить его!

Теперь он оказался почти рядом с чудовищем, еще два шага, и он будет достаточно близко, чтобы дотронуться до него. Он заколебался, балансируя на одной ноге. Он попытался оторвать глаза от неотразимого взгляда чудовища; в тщетном отчаянии он закрыл лицо руками! Он дико оглянулся на нас с искаженным лицом, он боролся с самим собой, пытаясь восстановить контроль над своим онемевшим телом. Но он был не в состоянии пошевелиться.

Как я могу передать вам агонию наблюдения за его мучительными движениями, каждый жест которых становится все более ужасающим, все более мучительным! Наблюдать за его мучениями, не имея возможности помочь ему - видеть, как он корчится, а на его лице блестит пот ужаса! Он все еще был в полубессознательном состоянии - затем, с судорожной дрожью, до него дошла вся опасность ситуации. Он впервые увидел, с каким чудовищем столкнулся - оцепенение покинуло его, и с леденящим кровь криком он попытался отпрыгнуть в сторону.

Но монстр был слишком быстр для него!

Его щупальца метнулись вперед с молниеносной быстротой, надежно поймав его, зажав хваткой, словно в тиски.

Чары были разрушены. Мы сорвались с места, как толпа сумасшедших, и бросились ему на помощь. Слишком поздно! Чудовище прыгнуло обратно в море, забрав с собой Фила, оставив после себя только звук его последнего ужасного крика.

Мы свесились с борта палубы, как куча дураков, но, конечно, ничего не было видно. Темные волны сердито перекатывались под нами - поднялось несколько пузырьков - море полностью поглотило свою жертву.

Все это происшествие, вероятно, продолжалось не более минуты, но показалось вечностью. Было удивительно, что мы не остолбенели, не сошли с ума. Это было похоже на пробуждение после кошмарного сна, от которого волосы встают дыбом, - обнаружить, что это реальность! Ибо Фил пал жертвой адской силы чудовища, а мертвый португалец все еще лежал на палубе, ожидая, когда его отправят к месту последнего упокоения. Это, на мой взгляд, казалось самым ужасным из всего.

Оставшуюся часть плавания у нас была отличная погода. "Мэри Элизабет" превзошла себя, а море было залито солнечным светом - что было замечательно, поскольку, как вы помните, это произошло на Рождество. Мы добрались до Ливерпуля без дальнейших происшествий.

Покончив со своими обязанностями, я прямиком отправился в Суррей, где жил мой отец. Тогда он был стариком, ушедшим в отставку с моря, но чудесно сохранившимся для своего возраста. Я рассказал ему о трагедии.

Он не смеялся и не насмехался над моим рассказом, потому что мой отец слишком хорошо знал море и его тайны. Он спокойно слушал меня, пока я не закончил свой рассказ, а потом попросил подняться с ним на чердак.

Это был старый дом с большими беспорядочными лестницами, обшитыми панелями стенами с потайными ходами и чердаком, приводившим меня в восторг. Повсюду валялись реликвии его приключений: морские сундуки с чудесной резьбой, изъеденные червями от времени, и потрепанные временем карты, висевшие на выцветших стенах. Но мой отец редко кого-либо приглашал туда. Это было его святилище, его сокровищница.

Он велел мне открыть пыльный продолговатый ящик, показавшийся мне похожим на какой-то старый гроб. Он был набит бумагами; они были желтыми и мятыми - старые пергаменты, издающие затхлый запах, бортовые журналы, карты - вещи, принадлежавшие нашим предкам, ибо в нашей семье служили моряками со времен правления королевы Елизаветы. Он углубился в их гущу и после методичных поисков, поскольку точно знал, где что лежит, вытащил старую рукопись.

Улыбаясь, он сунул ее под мышку и поманил меня за собой вниз. Когда мы удобно устроились в библиотеке, он развернул старую рукопись и заговорил.

- Мой мальчик, - начал он, - я всегда предостерегал тебя от женщин с именем Мэри Элизабет или от чего-либо, связанного с кораблем под таким названием.

Это было совершенно верно - так оно и было. Но я всегда думал, что это одна из его странных идей, которых у моего отца было много.

Он продолжал.

- Я изучал эти старые бортовые журналы и рукописи до тех пор, пока не выучил их наизусть. Это дневник сэра Уильяма Ричмонда, дворянина при дворе королевы Елизаветы и нашего предка. Его дочь звали Мэри Элизабет. Она была его кумиром, и, будучи честолюбивым человеком, он планировал блестящую партию для нее, но она влюбилась в молодого священника и захотела выйти за него замуж вопреки желанию своего отца. Любовь оказалась сильнее, и с помощью друзей она была тайно доставлена на борт корабля своего возлюбленного, который был назван в ее честь "Мэри Элизабет", и тайно обвенчалась со священником сомнительной репутации.

- Ее отец узнал об этом слишком поздно, потому что маленькое суденышко уже отплыло. Его любовь к своему ребенку сменилась разъедающей душу ненавистью. Он преследовал их на своих собственных больших кораблях и настиг маленькое судно - не прошло и двух дней. Он приказал своей дочери вернуться, но она отказалась; экипаж судна сражался до последней капли крови.

- Когда все матросы были убиты, молодой священник, стремясь спасти жизнь своей жены, умолял ее вернуться к отцу, но она отказалась. Бежать было невозможно, поэтому они подожгли свой корабль и, заключив друг друга в объятия, решили погибнуть в пламени.

- Ужасное зрелище не смягчило сэра Уильяма - он проклял ее и всё, названное в ее честь, страшным проклятием. Священник оказался единственным выжившим. Его подобрали после того, как "Мэри Элизабет" отправилась навстречу своей судьбе.

- Обезумев от ярости, сэр Уильям выместил весь свой гнев на несчастном выжившем. Он приказал соорудить плот с крепким шестом, стоящим посередине; и, после того как одежда священника была пропитана маслом, он привязал его к шесту, поджег, и пустил плот плыть по волнам. Я думаю, судя по записям сэра Уильяма, он, должно быть, был совершенно безумен; однако предсмертные муки этого человека были как бальзам для его ненасытной ярости. Он проклинал его снова и снова, пока волны не заглушили последние мучительные вопли, - проклинал всех, кто бороздит моря с именем Мэри Элизабет. Это самый важный факт.

- После того, как плот исчез, море забурлило, волны поднялись, и на поверхность поднялись огромные пузыри. Чудовище, описанное в точности так, как ты только что сделал, поднялось из моря, словно в ответ на его проклятие. Я не буду описывать все это, потому что тебе будет легче это прочитать. Манускрипт написан на староанглийском, и некоторые его части выцвели - мои глаза уже не так хороши, как раньше. Итак, ты видишь, мой мальчик, почему твой рассказ меня не удивил. Проклятие души никогда не умирает!

Я внимательно перечитал рукопись; без сомнения, монстр принадлежал к тому же виду, что и тот, с которым мы столкнулись столь трагическим образом. Если бы я знал раньше, то никогда не взял бы Фила с собой - но судьба всегда капризна. Что касается португальца, то его смерть была неизбежна - внезапный, всепоглощающий испуг при виде чудовища оказался для него слишком сильным. Если бы вы видели это Существо, вы бы в полной мере осознали ужас его присутствия - немногие люди могли бы вступить в тесный контакт с таким существом и остаться в живых, чтобы рассказать об этом.

И еще кое-что; если кому-нибудь из вас интересно, в следующий раз, когда я поеду в Суррей, то привезу старую рукопись. После смерти моего отца, около тридцати лет назад, старый дом остался таким, каким был. Он оставил все это мне, включая чердак и его сокровища.

Этот странный старый документ, возможно, поможет вам поверить в правдивость моей истории.

ОДЕРЖИМАЯ ДУХАМИ

Гордон Хиллман

Это правдивый отчет об удивительном и до сих пор неразгаданном случае с одержимой девушкой, - одной из самых странных загадок в истории оккультных явлений.

Место действия - Ватсека, штат Иллинойс, небольшой город на некотором расстоянии к югу от Чикаго. Время действия - 1877 год и несколько лет непосредственно после этого. Заинтересованными исследователями были различные американские общества экстрасенсов и тот самый Шерлок Холмс от сверхъестественного, самый знаменитый детектив-экстрасенс своего времени, доктор Ричард Ходжсон.

11 января 1877 года четырнадцатилетняя девочка Ларренси Веннум сидела за шитьем у окна своего дома в Ватсеке. Все свидетельствует о том, что Ларренси была самым обычным ребенком. Ни она, ни ее родители почти ничего не слышали о сверхъестественных явлениях, а если бы и слышали, то были самыми ярыми неверующими.

Веннумы были потомками старинной американской семьи. Их предки сражались во время революции, и они утверждали, что состоят в родстве с Джорджем Вашингтоном и Гарри Ли. Они были известны в Иллинойсе, не особенно стремясь к этому. Короче говоря, они были типичными американцами того времени.

В тот зимний полдень Ларренси безмятежно шила. Без всякой видимой причины, даже не вскрикнув от испуга, она внезапно упала без сознания на пол и пролежала пять часов в состоянии комы.

Она оправилась и, казалось, ничуть не пострадала от пережитого. Но на следующий день случилось то же самое. На этот раз явно пребывавшая без сознания девушка заговорила. Она рассказала своим испуганным родителям и врачу, что находилась в компании многочисленных "духов" и что среди них был ее брат, умерший, когда ей было три года.

Несмотря на то, что у нее, должно быть, остались очень смутные воспоминания о его существовании, она полностью и точно описала его внешность.

К полному ужасу ее родителей, эти состояния, похожие на транс, продолжались целый год. Семейный врач назвал их "припадками" и описывает, что они длятся от одного до восьми часов и происходят от трех до двенадцати раз в день.

И ватсекские, и чикагские врачи безуспешно лечили ее; в январе 1878 года ее обеспокоенные родители решили, что Ларренси совсем сошла с ума, и планировали поместить ее в сумасшедший дом.

В этот момент вмешался Аза Б. Рофф, известный бизнесмен из Ватсеки. Оказалось, что его дочь Мэри, давно умершая, была подвержена таким же припадкам, и мистер Рофф заявил, что они были формой "одержимости духами".

Он умолял мистера Веннума не отправлять его дочь в сумасшедший дом и вызвал доктора Винчестера Стивенса, известного врача из Джейнсвилла, штат Висконсин. Доктор Стивенс был не только человеком медицины, но и своего рода исследователем-любителем в области экстрасенсорики. Он осмотрел половину домов с привидениями в Висконсине и объявил их мошенничеством. В разное время ему довелось разоблачить немало шарлатанов, и он сразу же поспешил в Ватсеку, стремясь раскрыть очередное "мошенничество".

31 января он позвонил в дом Веннумов.

"Я нашел девушку, - говорит он, - сидящей возле плиты на обычном стуле, руки под подбородком, ноги закинуты на стул, и во всех отношениях похожей на старую каргу.

Она называла своего отца "Старый черный негодяй", а мать "Старая бабуля" и утверждала, что она Катрина Хоган, пожилая немецкая иммигрантка, недавно умершая. На мгновение она действительно стала похожа на старую немку, а не на молодую девушку, и хотя Ларренси Веннум не знала ни одного языка, кроме английского, находясь под тем, что мы назовем "одержимостью", она говорила на чистом немецком языке". (Расследование выявило тот факт, что Катрина Хоган, немецкая иммигрантка, вышедшая замуж за ирландца, умерла несколькими днями ранее на ферме в Огайо. Никто из семьи Веннум никогда не слышал о ее существовании).

На следующий день, когда доктор Стивенс все еще был на месте и энергично искал какой-нибудь намек на мошенничество, Ларренси объявила, что она - Вилли Каннинг, соседский мальчик, который умер до ее рождения. Доктор Стивенс подтверждает, что ее голос изменился на голос мальчика, и его перепуганные родители узнали в нем Вилли.

В ту ночь она впала в состояние каталептической ригидности и оставалась в полукоме в течение четырех дней. Не было никаких сомнений в абсолютной подлинности комы, это подтвердили десятки врачей.

На четвертое утро она проснулась спокойно, словно после долгого сна, испуганно огляделась по сторонам и потребовала, чтобы ее немедленно отвезли домой.

Когда ей сказали, что она дома, она отказалась признавать своего отца или мать и заявила, что она Мэри Рофф и что ей нужен ее отец.

Мэри Рофф умерла тринадцать лет назад, - в то время Ларренси Веннум была младенцем, только учившимся ходить. Конечно, немыслимо, чтобы у Ларренси могли быть какие-либо воспоминания о ребенке Роффов, и до того, как мистер Рофф заинтересовался делом девочки-призрака, семьи даже не были знакомы друг с другом и не жили по соседству.

Мистер Рофф поспешил в дом Веннумов, и одержимая девушка восторженно приветствовала его. Она хотела, чтобы ее забрали подальше от "этих странных людей" (то есть от ее родителей), и рассказывала ему о прошлых событиях в жизни Мэри Рофф, событиях, которые были совершенно неизвестны никому, кроме семьи Рофф.

Миссис Рофф и ее выжившую дочь Минерву поспешно вызвали, и когда одержимая девушка выглянула в окно, она увидела, что они приближаются.

- А вот и моя мама с Нерви! - воскликнула она, и доктор Стивенс начал терять уверенность в том, что все это дело было обманом. "Нерви" было прозвищем, которое только Мэри Рофф когда-либо использовала для своей сестры, и было нелепо, что Ларренси Веннум должна была это знать.

Ничего не оставалось, как отвезти маленькую девочку в дом Роффов, и по дороге туда произошел еще один поразительный инцидент. Когда они прибыли в центр города, одержимая девушка внезапно попыталась войти в какой-то дом. Это был дом, в котором Роффы жили до 1865 года - дом, где умерла Мэри Рофф и из которого они переехали сразу после ее смерти.

- Да ведь я знаю, что я там живу! - воскликнула одержимая девушка, и они с трудом уговорили ее сопровождать их в их новый дом.

Однако, оказавшись там, она достаточно счастливо устроилась и опознала множество семейных предметов, известных только Мэри Рофф, умершей тринадцать лет назад. Доктор Стивенс начал все больше и больше сомневаться.

У маленькой девочки больше не было "приступов" или каталептических припадков, и она казалась нормальным ребенком во всем, кроме двух особенностей. Она обладала способностью предсказывать будущие события и в различных случаях говорила, что она "Мэри Рофф, вернувшаяся на землю в избранном теле".

Старых знакомых Мэри, которых Ларренси Веннум никогда не знала, а в некоторых случаях и вовсе не видела, она встречалась так, словно рассталась с ними всего лишь накануне. Ее слава начала распространяться по Иллинойсу, чикагские ученые и газетчики приезжали посмотреть на одержимую девушку.

Были проведены всевозможные тесты, чтобы выявить любое возможное мошенничество, хотя к настоящему времени доктор Стивенс и все остальные в Ватсеке безоговорочно верили в "одержимость духами".

Однажды, когда маленькая девочка играла во дворе, мистер Рофф предложил своей жене принести бархатную шляпку, которую Мэри Рофф носила в последний год своей жизни.

Миссис Рофф так и сделала и позвала ребенка пойти с ней. Одержимая девушка сразу узнала ее и спросила: "А где моя коробка с письмами?"

Роффы совсем забыли о коробке, но они порылись вокруг и нашли ее. После чего одержимая девочка воскликнула: "О, ма, вот кружевной воротничок, который я сплела. Ма, почему ты раньше не показывала мне мои письма и другие вещи?"

Затем она прошлась по дому, выбрала и идентифицировала реликвии, которые появились в семье задолго до рождения Ларренси Веннум.

Казалось, у нее все больше и больше развивалась способность к ясновидению. Однажды вечером она объявила, что "ее" (то есть Мэри Рофф) брат Фрэнк заболеет еще до утра.

В полночь Фрэнк заболел воспалением легких.

- Идите в соседнюю дверь и приведите доктора Стивенса, - сказала мистеру Роффу одержимая девушка.

Мистер Рофф знал, что доктора Стивенса нет в Ватсеке, не говоря уже о соседнем доме, но после многочисленных протестов все-таки отправился в соседний дом.

К своему удивлению, он обнаружил, что доктор Стивенс только что прибыл туда из Джейнсвилла с неожиданным визитом. Никто, кроме самого доктора, не знал о планируемой поездке.

Доктор Стивенс был одновременно поражен и обрадован. Он спас жизнь Фрэнку Роффу, а затем сел и написал статью об одержимой девушке для религиозного журнала того времени.

Статью до сих пор можно увидеть в журнале "Philosophical Journal", ведущем медиумическом журнале за 3 и 10 августа 1878 года, и она является единственным научным отчетом о подобном случае в Соединенных Штатах, хотя аналогичные случаи сверхъестественной одержимости имели место в Германии и Франции.

Тем временем с одержимой девушкой происходили странные вещи. После трех месяцев пребывания в роли Мэри Рофф у нее случился еще один каталептический припадок. На один день она снова стала Ларренси Веннум. Ее голос принадлежал Ларренси, а не Мэри, ее лицо изменилось, она не узнала Роффов и потребовала, чтобы ее отвезли "домой".

В ту ночь случился еще один припадок. Ее голос и лицо снова изменились. Она опять стала Мэри Рофф.

В течение нескольких месяцев, пока доктор Стивенс и газетчики наблюдали за каждым ее движением, стало очевидно, что внутри ребенка происходит великая невидимая борьба. Припадки случались с большой частотой; из одного она выходила как Ларренси, из другого - тоже как Ларренси, из третьего - как Мэри Рофф. Горожане обезумели от возбуждения и некоторого страха.

Ученые писали статьи, обличающие случай Ларренси как мошенничество. Другие ученые поспешили в Ватсеку со всей страны, наблюдали замечательные явления и делали клятвенные заявления об "одержимости" ребенка. Медицинские и экстрасенсорные общества наблюдали за этим случаем.

К концу года казалось, что давно умершая Мэри Рофф проиграла в борьбе за обладание одержимой девушкой. Ребенок определенно возобновил свое существование как Ларренси Веннум. Она больше не помнила ни родителей Мэри, ни друзей семьи Рофф, ни предметы домашнего обихода, которые она раньше опознавала.

Поэтому семья Рофф с сожалением отправила ее обратно к Веннумам, и волнение в Ватсеке улеглось.

Далеко в Европе доктор Ричард Ходжсон, "ищейка-экстрасенс", насмешник над сверхъестественным, разоблачитель Евсапии Палладино и мадам Блаватской, услышал об удивительном феномене одержимой девушки. Он поспешил в Ватсеку, горя желанием обнаружить еще одно "мошенничество".

К счастью для науки, спокойная, довольно невзрачная Ларренси Веннум вскоре после его прибытия снова была "одержима" Мэри Рофф. На неделю она буквально превратилась в Мэри, и у доктора Ходжсона была уникальная возможность понаблюдать за ней.

Он выяснил, что перед этим последним необычным проявлением Ларренси видела "призрачных людей в моей комнате прошлой ночью. Они кричали: "Нэнси! Нэнси!" и я почувствовала их холодное дыхание на своем лице".

Доктор Ходжсон был самым знаменитым исследователем столетия. Он опросил всех, кто был связан с этим делом; он наблюдал за постепенным возвращением "Мэри Рофф" в Ларренси Веннум; он исследовал это дело со всех сторон.

В его отчете доказательства суммируются следующим образом:

"Этот случай уникален среди записей о сверхъестественных явлениях. Все теории мошенничества или раздвоения человеческой личности абсолютно невозможны".

Важно отметить, что вплоть до дня своей смерти Ларренси Веннум, даже после того, как она выросла и вышла замуж, страдала от частых возвращений духа Мэри Рофф.

Скептики скажут, что, хотя такие сверхъестественные события могли происходить и, несомненно, происходили в девятнадцатом веке, они были бы невозможны в современной жизни. Они утверждают, что "в двадцатом веке в Иллинойсе не может быть привидений".

Поскольку самым маловероятным местом для призрачных явлений в Иллинойсе является Чикаго, стоит ознакомиться с местными записями.

В 1912 году Дж. Дентерлендер, владелец дома по адресу Саут-Оукли-авеню, 3375, обратился в городскую налоговую комиссию. Он сказал, что не может сдать дом в аренду, потому что в нем водятся привидения. Там при загадочных обстоятельствах умерла молодая женщина, - вероятно, ее убили, - и с тех пор каждый жилец не только был напуган стонами и криками, но и "видел" призрака. На следующий день после появления призрака жильцы, как правило, съезжали.

Комиссия провела расследование в доме и сняла показания. Некоторые из ее членов осматривали дом ночью и вернулись в состоянии крайней неопределенности. В конце концов, поскольку в собственности "водились привидения", налоговая оценка была снижена с 12.000 долларов до 8.000 долларов. Город Чикаго официально признал существование "призрака"!

ПОЦЕЛУЙ В ТЕМНОТЕ

Роза Байрон

В ту ночь мы крепко спали. Мы были счастливой семьей, потому что все были здоровы, и жили под одной крышей. Два моих старших сына спали в спальне в дальнем конце коридора наверху, а две мои дочери занимали среднюю комнату, деля ее с малышом, спокойно дремавшим в своей кроватке рядом с ними. Мы с мужем спали в гостиной, а наш новорожденный ребенок уютно устроился между нами.

Как спокойно мы спали, в то время как опасность подкрадывалась к нам! Ни один из нас не почувствовал и тени надвигающейся трагедии. Мы жили в тихом маленьком городке, и вряд ли было нужно даже запирать двери.

Где-то после полуночи я частично проснулась и посмотрела, чтобы убедиться, что с моим ребенком все в порядке. Потом я снова провалилась в сон.

Сколько прошло времени, не знаю - но я вдруг услышала, как кто-то тихо прошептал мне на ухо: "Вставай - быстро!"

Я чувствовала себя слишком сонной, чтобы пошевелиться, и снова впала в беспамятство. Не знаю, сколько раз были повторены эти слова, но постепенно я начала осознавать, что они произносятся снова и снова.

Затем я почувствовала нежный поцелуй и снова услышала слова. Я все еще не могла прийти в себя настолько, чтобы встать.

Внезапно я осознала, что губы мужчины вплотную прижались к моей щеке. Я отчетливо ощущала его бороду.

Я протянула руку - и коснулась стены рядом со своим лицом!

Когда добрый голос заговорил снова, я села в постели, изо всех сил стараясь открыть глаза. В комнате было темно и тихо, и все казалось совершенно нормальным. Я решила, что мне это приснилось, и снова откинулась на подушку.

Затем, внезапно, я услышала, как голос строго произнес: "Вставай с постели!" На этот раз ошибки быть не могло.

Я встала и сонно постояла в изножье кровати, недоумевая, зачем мне вообще нужно вставать.

Какая-то сила подтолкнула меня к открытой двери, ведущей в холл. Я вышла, все еще наполовину проснувшись, и почувствовала на своем плече чью-то добрую руку, поддерживавшую меня в движении по коридору.

Затем я увидела то, чего раньше не замечала. В комнате, где спали мальчики, горел яркий свет!

Пораженная этим, я быстро прошла в комнату. Стоя на пороге, я увидела, что один из мальчиков учил свои уроки в постели и заснул, не выключив большую настольную лампу, стоявшую на тумбочке рядом. Будильник громко тикал, стрелки показывали без четверти три.

Пока я стояла и наблюдала за ним, мой сын перекинул руку через стол, опрокинув лампу. Я пррванулась вперед как раз вовремя, чтобы удержать ее от падения на пол!

Он сказал мне, что ему снилась какая-то работа, которую он хотел сделать, когда я разбудила его. Он был очень удивлен, увидев меня, сказав, что, должно быть, только что заснул.

Я показала ему часы, и он был одновременно поражен и пристыжен.

- Я уснул и оставил ее гореть все это время! - сказал он испуганным голосом.

Я успокоила его и рассказала, как меня заставили встать. Мы разбудили остальных, чтобы рассказать им об этом, и в три часа ночи устроили настоящий день благодарения.

Крайне маловероятно, что кто-либо из нас остался бы в живых, чтобы рассказать эту историю, если бы меня вовремя не разбудили, потому что огонь охватил бы нас всех прежде, чем мы смогли бы спастись.

Когда мы говорили о том, как нам удалось чудом спастись, я точно знала, кто именно нас спас.

Мой дорогой дядя, брат моей матери, имел привычку будить меня поцелуем, когда я была совсем маленькой. У него была мягкая окладистая борода, которой он щекотал меня всю свою жизнь.

Надеюсь, он смог заглянуть глубоко в наши благодарные сердца в ту ночь, когда вернулся, чтобы спасти наши жизни.

ИСТОРИИ О ДУХАХ

Граф Калиостро

В автобиографии, подготовленной для общественного чтения, часто опускаются некоторые красочные детали, какие могли бы значительно повысить интерес повествования. Такие детали, однако, могут быть скорее "выпадающими из общей картины", что и объясняет их отсутствие; поэтому автобиографические воспоминания миссис Элизабет Кэди Стэнтон, в течение двадцати восьми лет возглавлявшей Национальную ассоциацию избирательных прав женщин, не содержат упоминаний о ее многочисленных сверхъестественных переживаниях. Из лондонской записи в ее дневнике мы узнаем следующее:

"На ужине, который давала на днях миссис К.М. я встретила много интересных людей... Другим гостем был Генри Люси, который прославился как Тоби, член парламента от "Панч". После того, как он поведал нам несколько хороших историй, Хэтти решила, что настала ее очередь внести свой вклад в общее развлечение, поэтому она рассказала об одном из моих экстрасенсорных переживаний, которое, по-видимому, особенно заинтересовало мистера Люси, задавшего несколько вопросов о довольно неприятном происшествии".

Дочь миссис Стэнтон добавляет пояснительную приписку, приводя рассказанную тогда историю, которая была опубликована в журнале "Корнхилл".

Несколько лет назад миссис Стэнтон находилась в Вашингтоне во время заседания Конгресса. Когда она попыталась снять номер в отеле, в котором привыкла останавливаться, ей сказали, что отель переполнен. После некоторого колебания клерк, заметив ее огорчение, сказал, что, если она подождет полчаса, для нее будет приготовлена комната, не самая лучшая в доме, но это все, что имеется в наличии.

Это была маленькая, просто обставленная комната на шестом этаже. Но лучшей все равно не имелось, и она была настроена устроиться в ней с максимально возможными удобствами.

Она рано легла и крепко спала, пока не проснулась от ощущения, что чья-то рука коснулась ее лица, и чей-то голос с жалобным акцентом воскликнул: "О, мама! Мама!"

Она была глубоко поражена, но сказала сама себе, что это был всего лишь сон. Она решила снова заснуть, и ей это удалось.

И опять проснулась от того, что чья-то рука нервно гладила ее по лицу, и от леденящего кровь крика: "О, мама! Мама!"

Пытаться заснуть было бесполезно. Она встала, полуодетая, зажгла свечу, взяла книгу и просидела в кресле до рассвета, но больше ничего не происходило. Как только она услышала шаги слуг, то позвонила в колокольчик; вошла горничная - с испуганным видом. Посетительница рассказал ей о своем опыте.

- Да, мэм, - сказала горничная, - я говорила, что они не должны впускать вас в комнату. Его вынесли всего за час до вашего прихода.

- Кого? - спросила миссис Стэнтон.

- Ну, молодого человека, который две недели пролежал здесь в лихорадке и который умер вчера. Он протягивал руки, нащупывая что-то, и кричал душераздирающим голосом: "О, мама! Мама!"

В статье, опубликованной в журнале "Корнхилл", имя миссис Стэнтон, насколько нам известно, не было названо, но тот факт, что это случилось с миссис Стэнтон, был раскрыт ее дочерью.

Сама миссис Стэнтон заметила, что "к ее имени было привязано достаточно "измов", включая спиритизм и прочее в том же духе!" И, вероятно, именно поэтому она тщательно скрыла подобные переживания в своей автобиографии, хотя другая запись в ее дневнике дает нам следующую интересную информацию:

"Аделаида Дж. только что поужинала с нами и рассказала нам о доме с привидениями, в котором она живет, храбро оставаясь там одна по ночам, видя фантомы и слыша странные звуки... Я не высмеиваю эти истории, потому что в моей собственной жизни было несколько удивительных переживаний... Но я приписываю все эти странные явления неким законам природы, которые мы не понимаем и, возможно, никогда не поймем".

Убийство, совершенное гипнотизером

Мюнхен был потрясен преступлением, предположительно совершенным гипнотизером по имени Юнгманн, который был арестован за убийство фрау Эбенхох, жены владельца гостиницы, чье тело было найдено в лесу недалеко от железной дороги. Полиция сначала была озадачена обнаружением в ее сумке железнодорожного билета, из которого следовало, что пунктом назначения была станция, расположенная дальше по линии. В конце концов, они арестовали Юнгманна, который является учителем музыки, и его предполагаемое признание раскрыло тайну.

Он сказал, что его мотивом было ограбление, и что он загипнотизировал женщину, заставив ее покинуть поезд. Обнаружив, что у нее при себе нет денег, он пришел в ярость и убил ее.

Полиция подтвердила тот факт, что мужчина является гипнотизером, и известно, что в прошлом он был осужден за несколько преступлений.

Стигматы

Профессор Тирринг пишет в Американское общество исследований оккультных явлений, что Пауль Дибель, немецкий "белый факир", признался, будто его феномены частично являются мошенничеством; по крайней мере, так он в значительной степени "помогает" тем природным дарованиям, которыми обладает. Те участки своей кожи, где позже намеревается продемонстрировать стигматы, он предварительно подготавливает с помощью острого инструмента. Вскоре после этого следы от этого инструмента полностью исчезают.

Когда он выступает пару часов спустя, то способен с помощью концентрации и усилия воли повысить кровяное давление в тех частях своего тела, которые он предварительно подготовил, и там появляются красные отметины или даже кровь!

Это, кстати, является объяснением очень старого фокуса, когда рисунок выбранной карты обнаруживается на руке его исполнителя.

Доктор Тирринг и мистер Гарри Прайс, сотрудник зарубежного филиала Американского общества исследований оккультных явлений, обсуждали возможность того, что Элеонора Цугун использовала какие-то аналогичные средства для получения своих стигматов, но они решили, что это невозможно, поскольку явления, по-видимому, были спонтанными после того, как девушка находилась под наблюдением в течение многих часов. Тот факт, что эти проявления полностью прекратились в период полового созревания, является еще одним доказательством их подлинности.

Сейчас Элеонора вернулась в свою родную Румынию и открыла собственное дело в Черновицах. Передо мной лежит ее визитная карточка, и я замечаю, что она получила диплом парикмахера в Вене. От стрижки до косметики, она, кажется, во всех отношениях стремится к "венцу женской славы". Если бы не ее медиумизм, Элеонора до сих пор возделывала бы поля в своей крестьянской одежде.

Новая книга сэра Оливера

Сэр Оливер Лодж написал новую книгу о спиритизме, только что вышедшую в Англии. Она называется "Почему я верю в личное бессмертие". Следующая цитата из книги будет интересна читателям историй о привидениях:

"Люди часто задаются вопросом о процессе медиумической коммуникации и могут сомневаться в том, законно ли, даже если бы это было возможно, запросто общаться по любому каналу с теми, кого принято считать умершими.

На самом деле, они таковыми не являются; и чем скорее мир осознает эту истину рациональным образом, тем лучше и для них, и для всего мира.

Трудности, обусловленные долгой привычкой и традицией, должны преодолеваться постепенно, частично с помощью непосредственного опыта, но в первую очередь - с помощью изучения.

Итак, я обращаюсь к тем, кто испытывает некоторые трудности - возможно, даже религиозные трудности - в связи с самой идеей посмертного общения и кто серьезно задает вопрос: возможно ли вести беседу с умершими или чтобы они каким-либо образом общались с нами?

Если это правда, что мертвые не могут мыслить, то это значит, у них больше нет никакого личностного существования, и с небытием невозможно общаться.

Но это рассуждения задним числом или в абсурдной манере. Правильный метод исследования - сначала установить путем эксперимента и наблюдения, возможно ли общение; а затем, исходя из этого факта, если он установлен, сделать вывод, что, в конце концов, мертвые имеют способность мыслить, а следовательно, продолжают существование как личности.

Но тогда возникает очевидный вопрос: как вообще возможно общаться с кем-либо, каким бы разумным он ни был, у кого нет физического инструмента или органа для преобразования мысли в слова? Как вообще возможно передать простую мысль?

Частичный ответ дает экспериментальное открытие телепатии, которая, по-видимому, представляет собой прямой процесс передачи информации от разума к разуму. Но, тем не менее, для любого вида производства, использования или передачи мысли другим необходим физический процесс; насколько нам известно, физиологический механизм.

Факты множественной личности показывают, что в одно человеческое тело при исключительных обстоятельствах могут вселяться несколько разумов, а не только один: обычный обитатель иногда может быть как бы вытеснен, а его место занимают другие.

Есть определенные люди, чья ценность для нашего опыта намного выше, чем было до сих пор признано, которые самоотверженно позволяют использовать свою телесную часть для передачи сообщений, которые принимаются телепатически или иным неизвестным способом, от других разумных существ, отличных от них.

Их собственная личность на некоторое время впадает в бездействие или транс, в то время как их тело и мозг продолжают действовать, и таким образом передаются сообщения о фактах, ранее неизвестных им, и которые впоследствии могут не оставить доступного следа в их памяти.

Вторичная личность, временно взявшая первичную под контроль, не обязательно должна быть навязчивой или доставлять неприятности - в некоторых случаях она может быть хорошо контролируемой и подчиняться доводам разума, но это не обычный интеллект медиума, и задействованный слой памяти отличается от него. Факты, известные какому-то другому человеку, выходят на первый план; факты, знакомые медиуму, на некоторое время отходят на задний план.

Подключенные таким образом разум и память иногда могут быть прослежены до обычного воплощенного человека; но материальное или плотское тело кажется препятствием, хотя бы потому, что сенсорные методы общения настолько привычны и обычны. Оказывается, что организму медиума легче управляться развоплощенным разумом, то есть тем, кто, пройдя через полный процесс растворения или диссоциации от материи, обычно называется "мертвым".

Какие бы другие и даже более высокие методы общения ни существовали, - среди них то, о чем говорят как о вдохновении, - это довольно распространенное использование силы медиума является подлинным; и многие другие знакомы по непосредственному опыту из первых рук с сообщениями, полученными таким образом. Факты, выбранные для упоминания или передачи в таких случаях, часто являются тривиальными происшествиями, но тривиальность инцидентов не имеет значения, если у них есть идентифицирующие характеристики. Важные события далеко не так полезны; ибо либо они с трудом поддаются проверке, либо носят характер общеизвестных сведений.

Элемент странности в этом виде коммуникации заключается не в том, что материя перемещается в соответствии со способом, чтобы воспроизвести мысль в сознании воспринимающего, поскольку это в равной степени относится к речи и письму. Странность сверхнормальных случаев заключается в том, что содержание сообщения чуждо человеку, передающему его, и характерно для какого-то другого человека, который драматично и ярко представлен как действительно желающий отправить понятную информацию или же идентифицирующее и утешительное сообщение, и который использует органы тела и физиологический механизм так, как ему может быть разрешено на время воспользоваться.

Ценность и важность нынешнего земного существования полностью осознаются нашими друзьями на другой стороне. Было бы плохой платой за привилегию случайного общения и особенной неблагодарностью за благородство и самоотверженность, с которыми так много людей в последнее время пошли на смерть, если бы их оплакивание или горячее желание общения истощало их энергию теми способами контактов с нами, которые только и возможно использовать на нашем нынешнем уровне существования".

Признание "медиума"

Маннинг завершил зловещий отчет о своем длительном выступлении в роли медиума и разоблачил все уловки и трюки, которые использовал, чтобы обмануть доверчивых людей, сидевших с ним рядом. По словам мистера Прайса, даже один процент грубых методов этого самозванца не мог бы быть применен, если бы существовал хотя бы элементарный контроль. Это был не тот случай, когда ловкий шарлатан обманул доверчивых людей, сделавших все возможное, чтобы навязать свои условия; это был классический пример того, как самый обычный мошенник воспользовался несколькими очень доверчивыми спиритуалистами, последней мыслью которых было то, что медиума следует должным образом контролировать.

В попытке спасти свои лица, эти доверчивые люди теперь предпринимают забавные попытки доказать, будто Маннинг лжет, когда утверждает, что все его трюки были фокусами! В "Санди экспресс" сэр Артур Конан Дойл пространно извиняется за недостатки Маннинга, который, по его словам, не всегда был мошенником. В качестве одного из "доказательств" того, что Маннинг лжет, он упоминает такой случай: когда во время сеанса этот фокусник имитировал лай большой собаки, овчарка из соседней конуры залаяла в ответ.