Старый-добрый Бостон встретил его лучами палящего солнца. Потом сказали бы, что он пригнал свою ржавую развалюху с полуспущенными шинами с далекого востока, а может с запада или севера. Он уже привык, что каждый его шаг рано или поздно станет легендой, а потом его забудут. Округлое лицо с веснушками скрывала спортивная бейсболка, из-под которой выглядывала мрачная и жестокая ухмылка. Он небрежно крутил баранку одной рукой, пока вторая покоилась, высунутая по локоть в окошко.
Он заприметил на обочине молодую негритяночку с плакатом Black Lives Matter, которая держала в руке пригоршню розочек черного цвета. На негритянке были короткие шортики и фиолетовый топик, и мимо нее как раз проходили двое парней. Один сказал что-то очень смешное и вырвал цветы из рук девочки.
― Так не пойдёт, ― покачал головой Нобби, утапливая тормоз. Он встал напротив девочки и вышел из тачки, вытащив из кармана кастет.
― А это чо за хмырь? ― спросил один из парней, на нем были черные треники и белая растянута майка с полосками.
― Просто хмырь, ― ответил Нобакон и двинул парню кастетом прямо в зубы.
― Валите отсюда, мрази, ― посоветовал он другу гопника, и тот последовал его совету, бросив товарища на поругание.
― Эй, сука, ― крикнул Нобби в спину гопнику, и тот вдруг замер и неуверенно развернулся в сторону фея.
― Цветы, мразь? Зачем они тебе? Принеси обратно.
Гопник хотел оказаться от ситуации как можно дальше, но вместо этого вернулся к Нобби и вложил розы ему в ладонь.
― Молодец, ― сказал редкап, а потом кастет оставил широкую борозду на лице парня, и тот вырубился. Его товарищ скулил на земле, все еще пытаясь собрать свои зубки с грязного асфальта.
Девочка наблюдала за всем этим расширившимися от ужаса глазами, ее плакатик смотрелся так же жалко, как она сама.
Нобакон подошел к ней и положил свою массивную ладонь на узкое плечико.
― Не бойся, все будет хорошо. В это дурацком мире меряются или письками, или деньгами. Прости, что тебе не досталось ни того, ни этого.
Он понюхал черные розы, потом выудил из кармана бумажку в сто долларов.
― Держи. Я покупаю их. Ладно? Ты разрешишь мне?
Негритянка кивнула и впервые за две недели волонтерского стояния улыбнулась.
― А куда ты едешь?
Нобакон покачал головой. Если бы девочка могла разглядеть его подлинную сущность, бежала бы без оглядки.
"Вот и жалуйся на туманы. А так получается, они наше величайшее спасение".
Его автомобиль проехал мимо пака в полицейской форме, и Нобби автоматически пригнул голову, чтобы подменыш его не увидел. По следу машины не скакала псина или кошка, так что, видать, пронесло.
― Я еду навестить старую подругу. Она была добра ко мне, когда я был еще маленьким. Как ты где-то. Честно говоря, она одна и была ко мне доброй. В те годы, я имею ввиду. И я обещал отдать ей долг... И вот, еду отдавать.
"― Ты была добра ко мне... Одна, после смерти нашего табора... Я благодарен тебе, но скажи, чего ты от меня хочешь?
Она улыбнулась и потрепала его волосы, слегка разогнав копошащихся гусениц. И даже не отдернула руку с брезгливостью. Какая она благородная.
― Знаешь что? Просто будь собой. Вся эта фигня, неблагой двор и прочее ― просто муть, ясно? Будь собой. Слушай себя. Верь в себя. Хорошо?
― Двор тут н при чем, ― возразил маленький Нобби. ― Дело во власти. У кого она есть, тот и...
― Все-все, маленький революционер, остынь.
― Ладно, остыну. Но если тебе когда-нибудь что-нибудь будет от меня нужно, я обещаю...
― Никогда ничего не обещай, ― острые зубки и пышные дреды".
― А, ― девочка смотрела на него большими белыми глазами, сильный контраст с кожей. ― Ты часто ее навещаешь, да?
― Нет, ― покачал головой Нобби. ― Не получается часто. Я сам отсюда, но тут меня никто не рад видеть.
― Почему?
― Ну ты же видела, что я сделал с теми двумя?
― Д-да, ― кивнула юная активисточка.
- Вот поэтому, ― вздохнул Нобакон. ― Я так тесно связан с насилием, что не умею иначе. За это меня не любят.
― Но ты помог мне, ― сказал девочка и положила свою маленькую узкую ладошку, такую кругленькую, поверх могучей лапы Нобби. Впрочем, тут же убрала. Чуяла нутром, что он не такой уж и хороший.
― Помог. Но мою пасть ничем не скроешь, ― он одарил ее видом на свои грязные зубы, похожие чем-то на пастилу с кусочками мармелада ― столько же прилипшей дряни.
― Но это не главное, ― девочка ойкнула. ― Мы проехали. Прости, заговорилась.
― Если бы все думали так же, как ты, ― рассмеялся Нобби. Он вернулся на несколько метров назад и затормозил. ― Подожди меня в машине. Я довезу тебя до дома. Тут ведь небезопасно, так?
― Тут никогда не будет безопасно, ― насупилась девочка. ― Властям плевать на нас и наши проблемы. Над нами жирный прочерк.
― Прочерк?
― Да. Мы никому не нужны.
― Понимаю. Я тоже так думал.
Он повернулся к девочке всем корпусом и сказал:
― Мы думаем, что никому не нужны, но на самом деле мы нужны, и прежде всего ― друг другу. У них есть дубинки, полиция и слезоточивый газ. Зато у нас есть мы. Смотри, ― он выставил руку и протянул девочке указательный палец.
― Согни его.
Негритяночка неуверенно взяла перст и стала выгибать. Сперва робко, потом уже прилично.
― Вот видишь. Этот палец ― ты одна. А теперь попробуй с кулаком. Ну?
Она некоторое время поборолась, затем Нобби позволил девочке опустить его вниз.
― Ах ты маленькая силачка, ― хохотал он. И девочка улыбнулась второй раз за вечер.
― Ты поддался! ― возмутилась она.
― Конечно. Так же и мы все. Сожмемся в кулак, соберёмся вместе, не поддадимся ― и никакому копу нас не поймать.
Мельком Нобакон увидел лисий хвост. Он развернулся, рука потянулась к Освобождающему, но в проулке было тихо. Как и вообще вокруг. Для рабочей окраины ― прямо слишком тихо.
― Что? Те парни? ― съёжилась девочка.
― Нет, кое-кто похуже, ― сказал Нобакон. Он взял с заднего сидения розы и покинул салон. Меч он тоже взял, привесив его на пояс. Мало ли, когда тебе пригодится оружие.
Третий этаж. Квартира семнадцать. Нобби повезло вызнать адрес, но если бы не маленькая активистка, он бы потратил уйму бензина, пытаясь его разыскать.
И вот он входит в подъезд и поднимается по выщербленной лестнице, посреди площадки валяется окровавленный шприц со СПИДом внутри. Нобакон осторожно обходит его. Между третьим и четвертым развалилась жирная химера, и лениво елозит, на Нобби даже не взглянула. Тем лучше.
Семнадцатая квартира. Цифра семь сверкает позолотой, тогда как единичка счернелась от времени. Нобакон постучал, ибо звонок отказывался работать.
Когда дверь открылась после пятого или шестого стука, в лицо Нобби пахнуло травкой и никотином. На пороге стоял субъект в необъятных не то шортах, не то семейниках и никак не мог согнать свои гляделки в кучу.
― Ты кто, етпа?
― Друг, ― сказал Нобби. ― Мне нужна Лаура. Это ей.
― Ты че, охерел, друг? ― спросил субъект и выпрямился. ― Проблему хочешь?
― Нет. Хочу сказать спасибо.
Что-то в голосе редкапа заставило ужа отступить в коридор и крикнуть:
― Эй, Лаура, тут к тебе пришли.
Она была такой, какой ее помнил Нобби. Дреды, очки сварщика, комбинезон... Только с лица пропали коронные нокерские завитки, уши стали обычной формы. Теперь... теперь она была просто человеком.
― Тебе чего надо? ― спросила она. Всего на миг Нобакон заметил тень узнавания, набежавшую на ее лицо подобно выглянувшего из-за облаков солнцу. Только на секунду. Китэйн умер. И местный граф не мог ее оплакать. Нет, никак не мог. Потому что Нобакон прикончил его много лет назад. А та, что была его дочкой, стояла в коридоре и не узнавала его.
Ну и что он должен сказать, что сделать? Ее взгляд скользнул к ножу для масла на его поясе.
― Это тебе, ― просто сказал Нобби.
― Серьезно? ― Лаура приняла цветы. ― Красивые. А... от кого?
Нобакон хотел произнести то имя, которым его записали в документах людей, но передумал.
― От друга.
― Правда?
― Конечно.
Они еще некоторое время молчали.
― Ну спасибо, друг, ― сказал Лаура и потупилась. Нобби вяло кивнул, ноги в белых кроссовках повернули его и понесли прочь. Он опустился на холодный бетон на первом этаже, тогда как крики и ругань из семнадцатой квартиры разносились на весь подъезд.
― Кто он тебе, шлюха?!
― А я должна перед тобой отчитываться, козел?!
― Да заткнитесь вы, уебки!!
― Сам заткнись, мразь.
Нобакон прислушивался еще несколько долгих минут. Ему захотелось выломать дверь и отделать муженька. Но это, в сущности, не могло ничего поменять.
Когда Нобби вернулся к своей машине, девочки внутри не было. Зато остался листик из блокнота, прямо на боковом сиденье, и ровным почерком был выведено, хотя и не без ошибок: "Спасиба тебе, мистер. Я надеюс, у тибя все будет хорошо. Удачи тибе и твоей подруге. Зу".
Нобби улыбнулся. Ушла, глупая. И тем не менее, он предчувствовал недоброе.
Когда он доехал до улицы, где жила Зу, то издалека услышал то, что и ожидал. Вздохнул. Кастет обвил пальцы еще в машине.
― Послушайте! ― кричала активисточка. Ее собирались послушать, и явно не только, трое настоящих чернокожих бандитов из гетто. Девочка выставила палец, показывая им. ― Попробуйте согнуть.
Самый большой, лысый и злобный на вид негр ощерился. Нобакон подскочил к нему и рыкнул:
― Не надо!
Девочка вздрогнула. Браток не рассуждал, его локоть метнулся к лицу Нобби. Нобакон поднырнул под него и двинул кастетом прямо по ребрам. Глаза негра почти покинули глазницы, но тут сзади на Нобакона обрушилась телескопичка. Больно, неприятно, возможно, трещина в ребрах. Хорошо, не в позвонке. Нобби ударил туда ногой, удовлетворился хмыканьем, и тут на сцене появился нож. Здоровенный, едва не больше своего владельца, который не испытывал жалости. Он бросился к Нобби, размахивая им. Он оказался более умелым, чем можно было предположить, глядя на него. Нобби пару раз увернулся, потом перехватил руку в полете и двинул кастетом под кадык парня. Тот мгновенно спал с атаки, и Нобби вытащил перышко из его ослабевших пальцев.
― Да, я забыл тебе сказать... ― заметил Нобакон, поворачиваясь к девочке. ― Иногда добрым кастетом и добрым словом можно добиться большего, чем одним добрым словом. Но ты лучше заведи себе добрый пистолет, советую.
Он оставил девочку размышлять над его словами и двинулся, не выдавая ничем раскалывающую боль в спине, к своей машине. Он как раз устроился на водительском сиденье, припоминая, где видел по дороге дешевый хостел, когда у его горла вырос кинжал.
― Какого я вижу? Сам Нобакон. Клятвопреступник, убийца и просто шапка. Знаю, о чем ты думаешь, шапка. И я бы на твоем месте не думал.
Хитрая лисья морда возникла откуда-то справа, рыжая шерсть неплохо гармонировала с темно-синей формой.
― За твою голову положен лен, парень. И я наконец выслужусь. Ах, как я давно мечтал об этом.
Нобби расслабил плечи. Как же болит спина.
― Ну и черт с ним. Хочешь лен ― получи его. Ну же, давай.
― Эй, мистер! ― сказала негритянка, подбегая к машине. Пак повернулся к ней. Зу смотрела на нож, на пака, потом снова на нож.
― Гм, ― сказал пак.
― Все в порядке, ― сказал Нобби мягко, ― иди домой.
― Зачем он держит у вашей шеи крышку от колы?
― Мы так играем.
― Да? ― было в голосе Зу сомнение. ― Странные игры... Спасибо тебе, мистер. Ты меня сегодня дважды спас... Спасибо тебе большое. Если тебе будет что-нибудь нужно в будущем, то, я обещаю...
― Нет, ― сказал Нобби, ― никогда ничего не обещай. Ладно?
Острые зубы и скрытые под бейсболкой насекомые.
― Ладно, ― сказала девочка. ― Офицер, вы ведь не будете его арестовывать? Он спас меня сегодня. Дважды.
― Гм, ― сказал пак. Он вдруг посмотрел на свое оружие как на нечто неуместное. Потом поглядел на ползущих прочь гопников. ― Гм. Я, пожалуй, выпишу ему премию.
― Правильно, ― сказала девочка.
― Еще как, ― ответил Нобакон.
Она ушла, оставив китэйнов наедине. Лис убрал кинжал от горла Нобби.
― И как мне поступить?
― Как знаешь, ― фыркнул редкап. ― Просто будь собой.
― Ну да, ― сказал пак и вылез из салона, громко хлопнув дверцей. Нобакон усмехнулся и, напялив бейсболку еще чуть ниже, поехал прочь.