Заголовок и подзаголовок (дурацкий - "Зачем Сталин промывал мозги своему народу и молчал о врагах"; тут и дурацкое выражение "промывал мозги", и "молчал в врагах" - ни к месту, потому что о врагах говорили, другой вопрос что именно о них говорили; да и вопросов таких в интервью не было) подбирали без моего участия. Иллюстрации (я их не воспроизвожу) тоже подобрали, меня не спрашивая. Поэтому, хоть речь идёт о кануне Великой Отечественной, первая картинка - послевоенная, с послевоенной формой и погонами.
ТЕКСТ ИНТЕРВЬЮ.
- Насколько сильно советская власть в предвоенное время контролировала печать и весь пропагандистский аппарат?
- Конечно, власть тщательно следила за этой сферой. В печати была предварительная цензура, которую еще больше ужесточили с началом Второй мировой войны. В октябре 1939 года постановлением Совнаркома все центральные газеты были дополнительно подчинены отделу печати наркомата иностранных дел, их обязали согласовывать все публикации по международным темам. Много внимания уделял пропаганде и сам Сталин. Иногда он собственноручно редактировал статьи "Правды" и "Известий", сам составлял некоторые сообщения ТАСС.
- Что было главным рупором советской пропаганды в дотелевизионную эпоху -- печать, радио или искусство?
- Партийно-государственное руководство использовало все возможные средства, включая театр, кино, литературу и радио. Но главными инструментами были печать и устная пропаганда. При этом иногда их содержание могло не совпадать.
- Чем они отличались?
- Приведу такой пример. В январе 1940 года редактор журнала "Коммунистический интернационал" Питер Виден (настоящее имя -- Эрнст Фишер) прочел в Ленинграде лекцию о рабочем движении в Европе. Нам она интересна тем, как лектор говорил о пакте Молотова -- Риббентропа и его последствиях. Он сразу сказал аудитории, что "немецкий империализм... остался немецким империализмом", то есть сохранил свою агрессивную сущность. Затем Виден стал рассуждать о раскладе сил в правящей верхушке Третьего рейха, где якобы сформировались две группировки. В одной, по его словам, сохранили желание напасть на СССР и хотели как можно скорее аннулировать договор о ненападении. А в другой (и к ней примыкал Гитлер) осторожничали, полагая, что Советский Союз слишком сильный противник, Германия еще не готова к войне с СССР.
По мнению лектора, договор о ненападении полезен для германских коммунистов. Теперь немецкие рабочие могли читать речи Молотова в газетах и даже вырезать из них фотографии Сталина (имелись в виду знаменитые снимки Сталина, Молотова и Риббентропа, сделанные во время и сразу после подписания пакта) и вешать их на стенах, не опасаясь гестапо. Виден убеждал аудиторию в том, что договор помогает немецким коммунистам вести агитационную работу внутри Германии.
- Немецким коммунистам? В 1940 году, когда уже несколько лет их лидер Эрнст Тельман был в застенках?
- Они, конечно, существовали, но сюжеты, рассказанные Виденом -- явно сказочные. Вопрос в том, зачем он такое рассказывал. Договор с Гитлером вызвал у многих советских людей растерянность. Агитаторы и пропагандисты в своих отчетах докладывали, что им часто задавали вопросы: не обманет ли нас Гитлер, что теперь будет с немецким коммунистическим движением и Тельманом, как все это вообще согласуется с коммунистической идеологией. И Виден вместе с другими пропагандистами пытался объяснить пользу договора с позиций классовой борьбы и интересов международного коммунистического движения.
В этом была важная особенность устной пропаганды -- она иногда претендовала на некоторую откровенность (точнее, изображала ее). Она пыталась ответить на сложные вопросы, которые не затрагивались в печати. Многое из того, о чем говорили с трибун в устных выступлениях, нельзя было обсуждать в советских газетах.
- Почему нельзя?
- Потому что центральную советскую прессу внимательно читали в иностранных посольствах, в том числе в германском. Дипломаты совершенно справедливо видели в ней рупор высшего партийного руководства и лично Сталина.
- Устную пропаганду власть контролировала так же строго, как и прессу?
- Там контроль был слабее. Лектор мог внезапно понести какую-то отсебятину. Например, в марте 1939 года в Пскове лекцию о международном положении в Европе прочел работник областного отдела народного образования Миронов. Он заявил, что из девяти членов германского правительства один является тайным антифашистом и агентом советской разведки. Гитлер, по его словам, чувствуя неустойчивость своего положения, перевел деньги в банки Англии и Норвегии, вообще собирается бежать из Германии. Он с трепетом слушал советское радио и внимательно следил за XVIII съездом ВКП(б), на котором, как он думает, могут объявить о начале похода на фашистскую Германию.
- Аудитория, наверное, сильно удивилась?
- Конечно. Причем на лекции присутствовало местное партийное начальство. Заведующий отделом пропаганды и агитации псковского горкома поинтересовался у Миронова, откуда у того такие сведения. Лектор без тени смущения ответил, что он лично общается с наркомом иностранных дел Литвиновым и его заместителем Потемкиным.
Среди устных пропагандистов были даже своеобразные авантюристы. В 1941 году "Правда" опубликовала статью об одном бывшем сотруднике Ленинградского областного лектория, который читал лекции на международные темы. В какой-то момент он просто бросил свою работу и начал колесить по стране. Приезжал в какой-нибудь провинциальный город, сообщал, что работает в Ленинграде, что он кандидат наук и доцент; говорил, что находится в командировке или отпуске и предлагал за определенную плату прочесть несколько лекций. Иногда брал аванс и уезжал, иногда все же выступал, забивая головы слушателей разными собственными домыслами о ситуации в Европе, "вплоть до даты, когда следует ожидать вступления той или иной державы в войну". Автор статьи указывал, что так "выглядит типичный гастролер, превративший пропагандистскую работу в легкий заработок, в халтуру". То есть речь шла о распространенном явлении.
- Насколько эффективной была советская пропаганда? Как ее воспринимало население СССР?
- За все население СССР трудно сказать, страна была очень разной. Многое зависело от возраста и социального статуса, от жизненного опыта. Например, молодежь была более склонна верить пропаганде, ведь ее обрабатывали с самого детства. В различных воспоминаниях, а также в интервью, которые собрал Артем Драбкин (для книг серии "Я дрался" и сайта "Я помню"), постоянно встречается мотив: я и мои сверстники искренне верили в мощь Красной армии и считали, что будущая война будет быстрой -- на чужой земле и малой кровью; когда на СССР напали немцы, то многие боялись опоздать на войну.
А вот люди старшего поколения, пережившие Русско-японскую, Первую мировую и Гражданскую войны, зачастую скептически относились к шапкозакидательской риторике. Из сводок НКВД о настроениях населения можно узнать, что иногда пожилые люди проводили параллели между советской пропагандой и газетами времен Русско-японской войны, дескать, тогда тоже обещали, что мы быстро разгромим врагов, а потом все пошло иначе -- так будет и сейчас. Настроения были очень разными. В сводках НКВД можно найти самый широкий спектр оценок: кто-то одобрял действия властей с позиций, совпадавших с официальной идеологией, а кто-то -- с позиций явно антикоммунистических. Кто-то ругал руководителей государства, исходя из антисоветских установок, а кто-то -- отталкиваясь от советских же лозунгов.
Но даже если советские люди и не верили официальной пропаганде, то с любопытством относились к ней, если она касалась международной политики. Во многих отчетах устных пропагандистов за 1939-1941 годы говорилось, что наибольший интерес населения вызывает именно международное положение и война в Европе. Даже платные лекции на эти темы неизменно собирали полные залы.
- Как относились к своей деятельности сами работники идеологического фронта? Верили ли они в то, о чем писали и говорили?
- Тяжело дать какие-то обобщающие оценки. Были искренне преданные советской власти пропагандисты, которые по-настоящему верили в коммунистические идеалы. Но хватало и немало беспринципных циников-приспособленцев. Известно, что некоторые сотрудники редакции газеты "Псковский колхозник", оказавшиеся в 1941 году в оккупации, пошли работать в немецкие пропагандистские органы, например, в коллаборационистское издание "За родину".
- А как советская пропаганда влияла на распространение разных слухов?
- Самым непосредственным образом. Во-первых, различия в содержании печатной и устной пропаганды сами по себе способствовали возникновению разных трактовок действий власти. Во-вторых, почвой для слухов мог стать дефицит официальной информации. Например, в первые две недели войны с Финляндией советская пресса подробно освещала ход боевых действий, давая понять, что они скоро победоносно завершатся. Но затем Красная армия уперлась в линию Маннергейма, и поток публикаций с фронта резко сократился. Если не считать отдельных опровержений иностранных публикаций, то остались скудные сводки, порой укладывавшиеся в две-три строчки.
В результате в Ленинграде наблюдался всплеск самых разных слухов. Говорили о финских укреплениях, о вредительстве высшего комсостава. Иногда распространялись просто фантастические сюжеты. Так, утверждали, что вся электроэнергия (в городе с ней были перебои) уходит на фронт, где при помощи каких-то механизмов советские войска копают туннель под Выборг. Люди искали альтернативные источники информации, даже слушали передачи финляндского радио на русском языке, причем иногда так поступали и военные. Историк Дмитрий Журавлев сообщает об одном старшем политруке железнодорожных войск, который организовывал для бойцов сеанс коллективного прослушивания такой финской передачи. Другой политрук, служивший на острове Гогланд, конспектировал эти передачи, а потом пересказывал их содержание командирам своей части.
- Какую роль в советской пропаганде играл образ врага?
- Для создания образа врага применялся так называемый классовый подход. Независимо от того, о каком именно государстве (Германия, Польша, Финляндия) шла речь, оно всегда было слабым из-за внутреннего раскола. Были угнетенные трудящиеся, готовые быстро перейти на сторону Советского Союза (если они еще не на его стороне, то стоит им услышать наших командиров и политруков, красноармейцев, как они сразу поймут, на чьей стороне правда, и займут революционную позицию). Им противопоставлялись угнетатели эксплуататоры -- буржуазия, помещики, офицеры, фашисты.
Почему я сказал "так называемый"? Классовый подход может быть разным. Это может быть вполне серьезный и научный инструмент изучения общества (а ведь советская пропаганда претендовала на то, что распространяет научную картину мира). Но можно вместо реального общества с реальными классами, их настоящими положением и сознанием подсунуть абстрактную схему. Именно такую схему и предлагали пропагандисты. Неважно, какая на самом деле жизнь в стране потенциального врага, что рабочие и крестьяне этой страны знают о Советском Союзе -- они всегда наши потенциальные союзники. Даже если они ничего не знают об СССР, то должны каким-то образом чувствовать, что обязаны быть на его стороне.
- Как менялась риторика советской печати в 1936-1941 годах по отношению к нацистской Германии?
- Советская пресса была враждебно настроена к Германии вплоть до подписания договора о ненападении. Даже в августе 1939 года в советской печати появлялись антифашистские материалы. Например, "Правда" 15 августа опубликовала фельетон "Словарь каннибалов" о немецко-польском разговорнике для солдат вермахта.
Но сразу же после заключения пакта Молотова -- Риббентропа тон советской прессы резко поменялся. Газеты запестрели фразами о дружбе и сотрудничестве двух великих держав. Но когда немцы напали на Польшу, то поначалу боевые действия освещались в нейтральном ключе.
В какой-то момент развернулась антипольская кампания. 14 сентября "Правда" вышла с передовицей "О внутренних причинах поражения Польши". Она была без подписи, но известно, что автор статьи -- Жданов, а редактировал ее Сталин. Когда же 17 сентября начался польский поход Красной армии, Молотов в своей речи по радио ничего не сказал о Германии. Пару дней советские люди пребывали в растерянности, не понимая, что мы делаем в Польше: помогаем ли немцам или, наоборот, идем воевать с ними. Ситуация прояснилась только после советско-германского коммюнике (опубликовано 19 сентября) о том, что задачи двух армий "не нарушают букву и дух договора", что обе стороны стремятся "восстановить мир и порядок, нарушенные вследствие распада Польского государства".
- Как советская пропаганда объясняла столь неожиданные кульбиты во внешней политике СССР?
- Эти задачи в основном выполняла устная пропаганда. Я уже приводил пример Видена. Он пытался объяснить договор с Гитлером с привычных для советских людей классовых позиций. Хотя в случае слишком резких поворотов вроде пакта Молотова -- Риббентропа или подписания мирного договора с Финляндией пропагандисты заранее не получали инструкции и были дезориентированы. Некоторые из них в ответ на вопросы слушателей ссылались на газеты и говорили, что больше сами ничего не знают. От этих пропагандистов наверх шли отчаянные запросы с просьбой срочно разъяснить, что и как им следует говорить.
- Такой благожелательный тон по отношению к гитлеровской Германии сохранялся в советской пропаганде вплоть до июня 1941 года?
- Нет, это продолжалось примерно до второй половины 1940 года. Параллельно советская пресса яростно ругала Англию и Францию за "наступление на права трудящихся" и гонения на коммунистов. В ноябре 1939 года Сталин на страницах "Правды" заявил, что "не Германия напала на Францию и Англию, а Франция и Англия напали на Германию, взяв на себя ответственность за нынешнюю войну". Хотя и в это время иногда публиковались тексты с легким антигитлеровским налетом. К примеру, в декабре 1939 года, после начала Зимней войны, советские газеты опубликовали короткую заметку, обвиняющую Германию в поставках оружия Финляндии.
Тон советской печати заметно изменился во второй половине 1940 года. Хотя иногда по-прежнему выходили позитивные для Германии материалы -- например, краткое коммюнике о поездке Молотова в Берлин в ноябре 1940 года. Тогда "Правда" поместила на первой странице фотографию Гитлера, придерживающего Молотова за локоть. Но в целом отношение к Германии в советских газетах было прохладным. Когда Берлин вместе с Римом и Токио подписал Тройственный договор, в передовице "Правды" это событие трактовалось как признак "расширения и дальнейшего разжигания войны", но при этом подчеркивался нейтралитет СССР. В начале 1941 года военное противостояние Германии с Англией в целом освещалось нейтрально. Антигерманский крен усилился в апреле.
- С чем это было связано?
- 5 апреля (официальная дата, на самом деле -- в ночь на 6 апреля) 1941 года СССР и Югославия подписали договор о дружбе и ненападении. И тут же в Югославию вторгся Гитлер. Советским газетам пришлось сообщить об этих двух событиях одновременно. И хотя боевые действия они описывали в целом нейтрально (публиковались военные сводки обеих сторон), но иногда в прессе все же мелькали фразы о храбрости и смелости югославских войск. Было опубликовано официальное заявление наркомата иностранных дел с осуждением Венгрии, вступившей в войну с Югославией на стороне Гитлера. То есть саму Германию за эту агрессию пока не решались критиковать, зато порицали ее союзника.
30 апреля 1941 года из Главного политического управления Красной армии в войска отправили директивное письмо. Там, в частности, говорилось: "красноармейцам и младшим командирам недостаточно разъясняется, что 2-я мировая война обеими воюющими сторонами ведется за новый передел мира" и что теперь Германия "перешла к завоеваниям и захватам". 1 мая в "Правде" вышла передовица "Великий праздник международной пролетарской солидарности", где упоминалось, что в СССР "выброшена на свалку истории мертвая идеология, делящая людей на "высшие" и "низшие" расы".
В передовой статье "Во славу родины" второго майского номера журнала "Большевик" был похожий пассаж: "Мировая война уже разоблачила всю гниль мертвой буржуазной идеологии, по которой одни народы, одни "расы" призваны властвовать над другими, "низшими". Эта мертвая идеология принадлежит отжившим классам". Понятно, на кого здесь намекали. А дальше было известное выступление Сталина перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 года, где он сравнил Гитлера с Наполеоном, который сначала вел справедливые войны, а затем стал захватывать чужие территории и в итоге проиграл.
- А в других сферах советской пропаганды в это время тоже наметился антигерманский крен?
- Можно сослаться на пример с фильмом "Александр Невский". На экраны он вышел в 1938 году, когда отношения СССР с Германией были, мягко говоря, натянутыми. После заключения пакта Молотова -- Риббентропа его сразу же убрали на полку, а в апреле 1941 года вновь стали показывать. В мемуарах маршала Ивана Баграмяна есть любопытный эпизод. Он (тогда еще полковник) пришел на киносеанс и так описал реакцию зала: "Когда же лед на Чудском озере затрещал под псами-рыцарями, и вода начала поглощать их, в зале, среди громких восторгов, раздался яростный возглас: "Так их, фашистов!" Буря аплодисментов была ответом на этот вырвавшийся из души крик". Это было еще весной 1941 года, как писал Баграмян, "в один из апрельских вечеров".
- Как тогда появилось печально известное сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года о том, что Германия не собирается нападать на Советский Союз?
- Я полагаю, что это был дипломатический маневр советской стороны, попытка прощупать намерения германских руководителей. Берлин, как известно, никак на сообщение ТАСС не отреагировал, но многих советских пропагандистов оно дезориентировало. Однако не надо преувеличивать его негативную роль и связывать с ним последующие неудачи Красной армии, у которых были другие причины.
- Как, по вашему мнению, подобные манипуляции массовым сознанием с помощью советской пропаганды влияли на настроения людей накануне Великой Отечественной войны? Можно ли сказать, что непоследовательность пропаганды способствовала дезориентации населения СССР?
- Думаю, вред был вовсе не в том, что пропаганда меняла объект нападок, не в том, что ее острие было направлено то против Германии, то против Польши, Финляндии или Англии с Францией, а затем снова против Германии. Наибольший вред принесла как раз ее последовательность. Советская пропаганда внедряла в сознание массы людей ложный образ будущей войны.
- Что вы имеете в виду?
- Я говорю об уже упомянутом образе классово расколотого и слабого врага. Этот подход приводил к шапкозакидательским настроениям, к надеждам на быструю и легкую войну. Это наглядно проявилось уже в войне против Финляндии, когда газеты рассказывали об угнетенных финских трудящихся, которые радуются приходу красноармейцев-освободителей. Как известно, реальность оказалась не совсем такой. Те, кто руководили пропагандой, поняли: нужно что-то менять. Глава Политического управления РККА Мехлис заговорил про "вредный предрассудок, что якобы население стран, вступающих в войну с СССР, неизбежно и чуть ли не поголовно восстанет и будет переходить на сторону Красной армии". В газетах замелькали фразы в духе "война -- дело трудное, требующее большой подготовки, больших усилий", но какого-то серьезного перелома, каких-то серьезных изменений не произошло.
И вот эта установка, что война будет легкой и быстрой, а потенциальный враг расколот и слаб, на первом этапе Великой Отечественной действительно дезориентировала многих советских людей как в армии, так и в тылу. Между этим образом и тем, как действительно началась война, наблюдался резкий контраст. Требовалось немало времени, чтобы преодолеть растерянность, чтобы смириться с мыслью о том, что война будет долгой, тяжелой и кровопролитной, чтобы морально настроиться на трудную и упорную борьбу.
Любое интервью, естественно, имеет ограничения по размерам. Не всё, о чём я рассказал, туда вошло. А какие-то сюжеты я сам лишь упомянул, не вдаваясь в детали. Ну и ссылки дать сложно.
Поэтому хочу остановиться на некоторых моментах подробнее.
Во-первых, хочу сказать, что о некоторых вещах можно подробнее прочесть в других моих же текстах. Например, о выступлении Видена-Фишера (только я тогда ещё не знал, что он Фишер) я писал в статьях "Советская пропаганда: лекторы, темы, аудитория (1939-1941) [http://samlib.ru/t/tjagur_m_i/ystnaa.shtml] и "Советские люди и договор о ненападении с Германией" [http://samlib.ru/t/tjagur_m_i/ludiidogovor-2.shtml].
А о политруках, слушавших финляндское радио, в статье, посвящённой настроениям советских людей во время Зимней войны, писал Дмитрий Алексеевич Журавлёв [Журавлев Д. А. Настроения военнослужащих и гражданского населения в период советско-финляндской войны 1939-1940 гг. (по материалам Политического управления КБФ) // Санкт-Петербург и страны Северной Европы: Материалы Девятой ежегодной международной научной конференции (10-11 апреля 2007 г.). СПб., 2008. А взять электронную версию этой статьи в виде пдф-ки можно, например, вот здесь: https://vk.com/wall-18181383_247924]
Теперь - разберу пару эпизодов подробнее.
Цитата из интервью:
"...в декабре 1939 года, после начала Зимней войны, советские газеты опубликовали короткую заметку, обвиняющую Германию в поставках оружия Финляндии".
Заметка называлась "Германия и Италия поставляют оружие для Финляндии?" (именно так - с вопросительным знаком). Опубликована 10 декабря (в этот день её текст появился в "Правде", "Красной звезде", "Ленинградской правде", в других газетах). Привожу её по "Правде":
"СТОКГОЛЬМ, 9 декабря. (ТАСС). Лондонские корреспонденты газет "Свенска дагбладет" и "Дагенс нюхетер" уверяют, что, по полученным ими в британских кругах сведениям, Германия отправила в последнее время Финляндии зенитные орудия и большое количество оружия. Все это было послано в Финляндии через скандинавские порты, оттуда по железной дороге к месту назначения. Сейчас Германия будто бы предложила Финляндии доставить еще больше оружия по сниженным ценам.
Германия, как сообщает "Дагенс нюхетер", разрешила также транзит итальянского вооружения, предназначенного для Финляндии. 50-60 бомбардировщиков "Савойя", находящихся на пути в Финляндию, будто бы не только пролетели над германского территорией, но и совершили там посадку и заправились германским горючим".
Открываем совместный труд российских и финляндских историков "Зимняя война 1939-1940. Политическая история", и в разделе "Иностранная помощь Финляндии" (автор - Т. Вихавайнен) читаем:
"Велись переговоры с Германией о возможности обмена самолетов и артиллерийских орудий на медь и никель. В октябре 1939 г. с нею была заключена сделка о поставке 134 зенитных орудий 2-мм калибра, но до начала зимней войны в Финляндию было переправлено лишь 40 единиц. Затем Германии пришлось запретить поставки из-за протеста Советского Союза. Фактически же вторая партия из 20 орудий была отправлена после начала войны. Так или иначе, но Германия прекратила теперь выполнение заказа и к тому же препятствовала поставке в Финляндию через свою территорию итальянских самолетов, в результате чего в Финляндию поступило их лишь небольшое число".
(Зимняя война 1939-1940. Книга первая. Политическая история. М.: Наука. 1998. С. 193)
А из раздела "Первые шаги к компромиссу" (автор - О. Вехвиляйнен) узнаем:
"В действительности немецкое руководство вовсе не выражало абсолютного равнодушия к судьбе Финляндии. При этом особо сказывались военно-экономические соображения. Финляндия была поставщиком меди, необходимой для военной промышленности Германии, и вскоре обнаружилась ее заинтересованность также в приобретении финского никеля. В свою очередь Финляндия хотела закупать у Германии оружие. Не терпящим отлагательства было стремление финнов добиться получения немецких зенитных орудий, к тому же они рассчитывали и на передачу им польских военных трофеев. Уведомление, сделанное во второй половине октября Риббентропом о запрете на вывоз военных материалов в Финляндию, не воспрепятствовало тому, что в том же месяце на основе полученного от Гитлера особого разрешения было заключено соглашение относительно продажи Финляндии 20-мм зенитных орудий с транспортировкой их через Швецию. Финляндия со своей стороны обязалась увеличить поставку медной руды и ускорить ввод в действие никелевого рудника в Нивала.
Поставки немецких зенитных орудий Финляндии начались еще в ноябре и продолжались после того, как возникла зимняя война. Кроме того, через Германию перевозилась из Италии купленная финнами военная техника, преимущественно самолеты-истребители. Всего Германия успела направить в Финляндию 50 орудий с необходимыми для них снарядами, прежде чем шведская печать сообщила сенсацию о немецких поставках оружия. Для Германии раскрытие указанного факта было больше, чем неприятность. Ведь это явно противоречило договору о ненападении между Германией и Советским Союзом. В соответствии с ним обе договаривавшиеся стороны обязаны были в любом случае воздерживаться от поддержки третьего государства, с которым оказался в войне партнер по договору. Советский Союз заявил резкий протест. Германия довольно решительно опровергла газетную информацию, касавшуюся данного дела, после чего Молотов вынужден был заявить, что он считает вопрос исчерпанным.
Затем в кругу высшего немецкого руководства начали обдумывать способ скрытной поставки оружия Финляндии. Особые усилия предпринимал Г. Геринг. Дело прояснилось лишь в конце декабря, когда Гитлер принял решение, согласно которому допускалось продавать или переправлять оружие, адресуя его исключительно шведскому правительству. Р Пелтовуори замечает, что вообще-то сам Гитлер не был против помощи Финляндии, но лишь таким способом, чтобы это никак не могло повредить самой Германии. Для нее продолжение сопротивления Финляндии было в тот момент выгодно, поскольку тем самым силы Советского Союза оказывались прикованными к Северу. Тем не менее выдвигающееся иногда в исследованиях утверждение, будто бы Гитлер на том этапе планировал использовать Финляндию в войне против Советского Союза, не подтверждается документами. Хотя Германия, несомненно, и проявляла лояльность по отношению к своему компаньону по договору - Советскому Союзу, нельзя не видеть между тем и поддержки ею Финляндии. Она продавала большое количество оружия Швеции, что позволяло ей направлять из собственных складов необходимое вооружение Финляндии. Германия к тому же не пыталась воспрепятствовать Швеции оказывать помощь Финляндии. Гитлер и Геринг заверяли, что Германия останется в стороне, если Швеция примет участие в войне между Финляндией и Советским Союзом, но при условии, чтобы это не привело к вмешательству Швеции в мировую войну на стороне западных держав".
(Там же. С. 240-242).
И об этом же пишет В. Н. Барышников в разделе "Угроза разрастания войны":
"...в Москве стало известно о поставках немецкого оружия в Финляндию. Это противоречило советско-германским договорам, заключенным в августе и сентябре 1939 г. Одним из самых активных сторонников снабжения финнов вооружением был Г. Геринг. Он считал, что "оружия нужно поставлять в Финляндию столько, сколько возможно без ущерба для безопасности Германии"...
В руководстве третьего рейха не было полного единства относительно оказания помощи Финляндии. В противовес упоминавшейся позиции Геринга выступал министр иностранных дел И. Риббентроп, опасавшийся дипломатических осложнений с Советским Союзом в случае получения им конкретных сведений о германских поставках оружия финской армии. Гитлер же допускал скрытую поддержку Финляндии, но при условии, чтобы это не повредило Германии.
Советское правительство, получив сведения об участии Германии в снабжении Финляндии оружием, не намерено было с этим мириться. 9 декабря Молотов вручил протест германскому послу в Москве Ф. Шуленбургу. Протест основывался на имевшихся у правительства СССР сведениях о том, что через территорию Германии в Финляндию перебрасывалось 50 итальянских военных самолетов. Демарш поставил ведомство Риббентропа в затруднительное положение. Требовалось придумывать объяснение.
Тем временем советский Балтийский флот, осуществлявший блокаду финляндского побережья, стал подвергать обстрелу все транспорты, направлявшиеся в порты Финляндии. 10 декабря советская подводная лодка потопила в Ботническом заливе немецкое транспортное судно "Болхейм", что еще более осложнило дипломатическую обстановку. В тот же день Риббентроп, нервно реагировавший на развивавшиеся события, направил в Москву через свое посольство телеграмму, где утверждалось, что "с момента возникновения конфликта между Советским Союзом и Финляндией ни из, ни через Германию никаких военных материалов в Финляндию не поступало". Шуленбургу поручалось "уведомить об этом Молотова и решительно противиться появившимся подозрениям, а также недоверию русского правительства". В том же духе Риббентроп провел беседу с советским полпредом в Берлине A.A. Шкварцевым, специально приглашенным в министерство иностранных дел.
По всему было видно, что германское руководство серьезно обеспокоено. В результате последовало распоряжение Гитлера прекратить поставки оружия в Финляндию. Немецким дипломатам за рубежом Риббентроп дал указание избегать "антирусского тона" в беседах, касавшихся войны между СССР и Финляндией, а также "от выражения какой-либо симпатии в отношении позиции финнов"".
(Там же. С. 262-263).
То есть немцы действительно поставляли финнам оружие, в Москве узнали об этом, заявили протест, а заодно сообщили об этом факте в печати. Немцы тут же бросились всё отрицать, а потом, от греха подальше, прекратили поставки непосредственно в Финляндию (но стали продавать вооружение в Швецию).
И 11 декабря в советских газетах (опять привожу текст по "Правде") появилась заметка "Сообщение германского агентства Трансоцеан":
"БЕРЛИН, 10 декабря. (ТАСС). Германское агенство Трансоцеан передает по радио следующее сообщение: "Агентство Трансоцеан узнало сегодня из достоверного источника, что со времени возникновения финляндского-русского конфликта Германия прекратила прямое или косвенное снабжение Финляндии военными материалами. Шведские сообщения о том, что якобы Германия продолжает снабжать Финляндию военными материалами и что она разрешила итальянским военным самолётам, предназначенным для Финляндии, перелететь через германскую территорию, характеризуются как лишенные всякого основания. В Берлине подчеркивают, что все подобные утверждения распространяются с целью внести разлад в русско-германские отношения".
Больше советская пресса к этому вопросу не возвращалась.
Но эпизод показательный. Несмотря на все официальные заявления о "дружбе", советские и германские руководители в 1939-1940 годах смотрели друг на друга с изрядной долей подозрительности, порой возникали достаточно напряжённые ситуации, эхо которых периодически проникало и в прессу.
Вернемся к интервью.
"Тон советской печати заметно изменился во второй половине 1940 года. Хотя иногда по-прежнему выходили позитивные для Германии материалы -- например, краткое коммюнике о поездке Молотова в Берлин в ноябре 1940 года. Тогда "Правда" поместила на первой странице фотографию Гитлера, придерживающего Молотова за локоть. Но в целом отношение к Германии в советских газетах было прохладным. Когда Берлин вместе с Римом и Токио подписал Тройственный договор, в передовице "Правды" это событие трактовалось как признак "расширения и дальнейшего разжигания войны", но при этом подчеркивался нейтралитет СССР".
Вначале - о передовице "Правды". Напечатана 30 сентября 1940 года. Название: "Берлинский пакт о тройственном союзе".
Вначале говорится, что пакт "не является для Советского Союза чем-либо особо неожиданным, как потому, что он представляет собою, по сути дела, оформление уже сложившихся отношений между Германией, Италией и Японией - с одной стороны, Англией и Соединенными Штатами Америки - с другой стороны, так и потому, что Советское правительство было информировано германским правительством о предстоящем заключении тройственного пакта..."
Затем говорится, что пакт - признак вступления "в новую фазу войны". Две сферы войны (в Европе и в Азии) раньше были оторваны друг от друга, теперь этой оторванности нет. Сообщается, что расширение войны стимулировано усилением сотрудничества между Англией и США. Говорится, что пакт "открыто признаёт сферы влияния его участников и раздел этих сфер между ними... Другой вопроса - удастся ли участникам пакта реализовать на деле подобный раздел сфер влияния".
А затем упоминается, что в пакте есть оговорка, которую нужно понимать "как уважение со стороны участников пакта к той позиции нейтралитета, которую Советский Союз проводит с первых дней войны".
В последнем абзаце ещё раз подчёркнута эта политика нейтралитета СССР.
Возможно, я не очень аккуратно выразился в интервью, и мои слова можно понять так, что цитируемая передовица была явно антигерманской. Она была нейтральной. То есть и Англии и США досталось (ведь их сотрудничество стимулирует расширение войны). Но и Германии, Италии и Японии в тексте сочувствия не выражается. С Японией и Италией никаких договоров "о дружбе" не подписывалось. Говорится о том, что они разделили сферы влияния (то есть шаг вполне себе империалистический, пусть этого в статье и не сказано). И да, они объявляют, что уважают нейтралитет Советского Союза. Но они - участники войны, а СССР - нейтрален. То есть Советский Союз всё-таки от этих государств дистанцируется.
Статья сдержана. Какого-то явного сочувствия по отношению к Германии нет. Хотя и подчёркивается, что она к СССР относится уважительно.
А теперь о материалах про "дружбу".
Помимо упомянутых коммюнике и фото, больше я ничего похожего за ноябрь 1940-го не припомню.
А вот в январе 41-го был подписан очередной договор с Германией. О границе. И 11 января в "Правде" можно было прочесть передовицу "Новые победы советской внешней политики":
"Этот Договор закрепляет существующие ныне на громадном участке советско-германской границы погранично-правовые отношения между СССР и Германией, являясь новым доказательством прочности добрососедских отношений между двумя самыми большими государствами Европы, договорившимися жить в мире между собой и содействовать общими усилиями дальнейшему упрочению добрососедских отношений между своими народами".
Дальше.
Начало тихой, приглушённой антигерманского пропаганды в апреле 41-го.
О повороте в советской пропаганде весной 41-го писал Невежин. Вслед за ним - Мельтюхов. Они считают, что главным был именно "наступательный" мотив. И для Мельтюхова это одно из доказательств того, что Сталин сам замышлял напасть на Германию. Мне же кажется, что они преувеличивают значимость этого момента. "Наступательность" была характерным мотивом для советской пропаганды 30-х - начала 40-х в целом. Но при этом она сочеталась с "чужой земли мы не хотим и пяди". И поэтому действия 1939-1940 годов, то есть Польский похода и война с Финляндией, у многих советских граждан вызывали недоумение. Как же так, вроде мы "чужой земли не хотим", но идём воевать на чужую территорию, идём кого-то "освобождать"? Поэтому уже в 1940-м году многие советские пропагандисты заговорили о том, что нужно преодолевать вредные, пацифистские настроения, объяснять, что мы и сами можем перейти в наступление. Кучу подобных цитата за 1940-й год можно найти у самого Невежина. А Мельтюхов среди прочего ссылается на "наступательную" статью из "Большевика" за январь 41-го. Но при этом у них почему-то главная черта кампании мая-июня 41-го года - именно её "наступательность". Хотя ничего специфического тут не было.
Кроме того, они датируют начало этой кампании маем, а именно - выступлением Сталина 5 мая перед выпускниками военных академий.
Надеюсь, что в интервью я смог показать, что она началась раньше. Выступление Сталина (которое не тогда не публиковали) не начинало её, а лишь развивало.
Ещё цитата из интервью:
"30 апреля 1941 года из Главного политического управления Красной армии в войска отправили директивное письмо. Там, в частности, говорилось: "красноармейцам и младшим командирам недостаточно разъясняется, что 2-я мировая война обеими воюющими сторонами ведется за новый передел мира" и что теперь Германия "перешла к завоеваниям и захватам"".
К сожалению, с полным текстом этого письма я не знаком. Оно цитируется в статье, опубликованной в ВИЖ-е ещё в 76-м году. Письмо называлось "Об итогах инспекторской проверки политзанятий":
"В нём говорилось: "Красноармейцам и младшим командирам недостаточно разъясняется, что 2-я мировая война обеими воюющими сторонами ведется за новый передел мира... Германия... перешла к завоеваниям и захватам... Недостаточно разъясняется, что расширение 2-й мировой империалистической войны войны создает непосредственную военную угрозу нашей стране"".
(Крупенников А. Партийно-политическая работа в войсках западных военных округов накануне Великой Отечественной войны // Военно-исторический журнал. 1976. N6. С. 70).
При этом Крупенников даёт ссылку: ЦАМО. Ф. 32. Оп. 11302. Д. 4. Л. 117.
Как видим, тезис "Германия перешла к захватам" уже есть - ещё до выступления Сталина 5 мая.
А узнал об этом документа (и нашёл ссылку на статью Крупенникова), представьте себе, из фантастического романа про попаданца. Его автор Дмитрий Полковников (страница на "Самиздате" - http://samlib.ru/d/dmitrij_polkownikow/) решил сделать реалистичную историю про нашего современника, попавшего в прошлое, и оснастил книгу ссылочным аппаратом, с указаниями, откуда он брал факты и цитаты.
Теперь ещё об одном важном, на мой взгляд, моменте. О прозвучавших в интервью словах про разные классовые подходы.
На просторах Интернета периодически приходится встречать граждан, которые высказываются в стиле: марксизм, классовые подходы и прочее подобное - фигня, их пропагандировали до 41-го, а как немцы напали, так пришлось возвращаться к старому доброму патриотизму без классов...
Во-первых, такие граждане не понимают, что советский патриотизм в пропаганде периода Великой Отечественной отличался от того патриотизма, который можно встретить в пропаганде дореволюционной России. "Завоевания Октября", социалистические элементы из идеологии никуда не исчезли. И, кстати, патриотическая пропаганда в 1914-1917 годах в итоге со своими задачами не справилась (почему и что случилось - отдельный разговор, не будем вдаваться в эти подробности).
Во-вторых, классовый подход может быть разным.
Он может быть нормальным научным инструментом познания. Если мы отталкивается от того общества, тех групп, которые в нём есть, и тех интересов и настроений которые имеются у них в реальности. А можно подменить их абстракцией. Заранее готовой схемой. Вот в советских газетах кануна Великой Отечественной войны реальные страны и их общества подменялись заранее готовой схемой. Только второстепенные детали (вроде того, как именно обзывать врагов: панами, шюцкоровцами или фашистами) были разными.
Классовый подход может быть научным - когда его применяют, то оценки, выводы появляются после изучения конкретики. А ещё он может быть идеологическим подходом, который подменяет реальность заранее готовыми схемами. И это две разных вещи.
Собственно, об этом же явлении, только в литературоведении, в 30-е годы писал выдающийся советский мыслитель Михаил Лифшиц:
"Вульгарный социологизм плох не потому, что он применяет классовый анализ, а потому, что он плохо его применяет. Мы знаем, что многие процессы в действительности происходят по закону "триады", и мы утверждаем, что "триада" есть общий закон развития всей действительности. Но из этого вовсе не следует, что мы можем эту схему "триады" налагать на все явления и факты и всегда получать готовую трихотомию. "Триада" должна быть результатом анализа самих фактов. И классовое определение должно вытекать из конкретных, определенных фактов действительности. Классовый анализ необходим, он является обязательным для каждого марксиста, это азбучная истина, но именно потому, что он необходим, законченные формулировки и определения нужно давать тогда, когда они проистекают из решенности этих проблем, из тщательного изучения конкретного материала. В противном случае это будет дискредитацией марксизма, а не его укреплением... Конечно социально-экономический, классовый анализ -- это в конце концов исходный пункт марксистского понимания истории, от этого ни на одну йоту нельзя отступать, но речь идет о том, чтобы не подменять марксистский классовый анализ видимостью классового анализа, той абстрактной схематизацией, которая приводит к опошлению марксизма".
(Лифшиц М. Надоело. В защиту обыкновенного марксизма. М.: Искусство-XXI век. 2012. С. 545-546).