Я спал и видел интересный, но запутанный какой-то сон. Во сне начальник мой Юрий Павлович распекал меня за то, что я не принёс ему хвост василиска, а я оправдывался тем, что сезон охоты на василисков начнётся только через месяц, в доказательство чего предъявлял отрывной календарь. Календарь выглядел странно: вместо месяцев и чисел там напечатаны были непонятные то ли руны, то ли иероглифы, многих листов недоставало, а часть оставшихся была словно кем-то основательно изгрызена.
Разбудил меня Сашка, которому нужно было вставать в шесть утра - и его нежная и тонко чувствующая натура не могла вынести того вопиющего факта, что я теоретически имел право дрыхнуть до восьми. Сашка - это мой сосед по квартире, непризнанный гений и стихийное бедствие в одном флаконе, смешать, но не взбалтывать.
Выпихнув его из дома в шесть тридцать, я немного побродил по сети, почитал почту и отбыл в направлении работы. Подремать в метро не удалось, и я помянул Сашку не самым добрым словом.
На работе творилось обычное безумие, я рассказал свой сон Ирочке из рекламного отдела, и мы вместе пришли к выводу, что я переработал, и мне срочно пора в отпуск. Я предложил Ирочке отправиться в отпуск вместе, она пообещала подумать и улизнула от меня в бухгалтерию под предлогом загруженности делами. Так я и поверил: через пять минут из соседнего кабинета раздался шум закипающего чайника.
В этот момент позвонил Сашка.
- Дима, - сказал он трагическим голосом, - Дима, со мной беда.
- Что стряслось? - я на миг всерьёз испугался, забыв, с кем имею дело.
- Мне плохо. Я болен. Я перенапрягся.
- Саша, - ласково сказал я, так, что Лидия Георгиевна, моя соседка по кабинету, отвлеклась от своего монитора и с явным интересом приподняла в мою сторону левую бровь. - Саша, успокойся. Что случилось?
- Я сижу и не могу понять, над чем работаю. Никаких идей! В голову лезет чушь какая-то.
- Ничего удивительного. Странно, что это произошло только сейчас, - ответил я совершенно искренне.
Сашка - программист (вы уже догадались, да?). И, как будто этого мало, работает он в каком-то институте экспериментальной не то физики, не то математики и программирует алгоритмы совершенно зубодробительных задач. Пару раз он пытался меня ими загрузить, но безуспешно - мой мозг просто отказался воспринимать столь причудливую информацию.
Я посоветовал Сашке немного передохнуть, лучше всего, сходить на недельку в отпуск, после чего естественным образом вспомнил про Ирочку, хотел было к ней заглянуть, но не успел, потому что меня вызвал начальник и пришлось как следует погрузиться в работу...
А вечером я обнаружил дома практически полный аналог картины Мунка "Отчаяние". Сашка сидел за кухонным столом и рыдал - с тихими, полузадушенными всхлипами. На экране компьютера мельтешили циферки, и из Сашкиных завываний я с трудом уловил, что смысл этих циферок в данный момент ему непонятен, что он, Сашка, бездарь и неуч, что он не может решить простейшей задачи, и так далее, и тому подобное.
Я постарался его утешить наиболее рациональным из доступных мне способов: влил в него полбутылки вина, выключил компьютер, пообещал, что завтра он всё вспомнит, поймёт и разберётся, и лёг спать, сочтя свой христианский долг исполненным.
Вторник.
Утро началось со звонка будильника - верный признак того, что я опоздаю на работу. Посетовав на Сашкину депрессию, которая помешала соседу меня разбудить, я в головокружительном темпе оделся, позавтракал и в рекордные сроки прибыл пред светлые очи начальства, успев по дороге в метро сочинить захватывающую историю, оправдывающую пятнадцатиминутную задержку.
Как оказалось, старался я зря - начальство пребывало в рассеянности и задумчивости и, похоже, отсутствия моего просто не заметило.
- Лидия заболела, - сообщило начальство, - надо тебе передать. Участок... работы.
Я выразил слабый энтузиазм и умеренную готовность взвалить на себя чужой участок, и поинтересовался, что же именно мне предстоит.
- Там, - махнул рукой Юрий Павлович, - посмотришь. В...ну...
- Столе? - предположил я.
Начальство сурово нахмурилось, покивало головой и удалилось.
Бумаг в столе Лидии свет Георгиевны была целая гора, и я потратил добрую половину дня, разбираясь с чужими делами. Отчёты, бланки, записи с переговоров - Лидия, в отличие меня, простого рядового менеджера, числилась "ведущим", и числилась не зря.
Сгорбившись над записями, сделанными разборчивым летящим её почерком, я ловил себя время от времени на странной мысли: что-то не так. Нет, сам факт того, что я работаю сегодня за себя и за того парня - да простит мне старшая моя коллега вольное обращение с её несомненной принадлежностью к женскому полу! - вполне оправдывал ощущение недовольства.
Но дело было не только в этом.
Чего-то не хватало. Не хватало порою настолько остро, что я почти ловил это ощущение кончиками пальцев, но никак не мог поймать окончательно. Так, например, устав от бумажной работы, я почувствовал желание отдохнуть и переключиться - и с минуту, не меньше, сидел, тупо пялясь на стол перед собой, словно ожидал, что бумаги волшебным образом испарятся, явив взамен себя нечто более интересное.
Заглянула Ирочка из рекламного отдела и позвала пить чай в бухгалтерию. Я захватил конфеты и пошёл.
В бухгалтерии царила странная атмосфера общего уныния. Старший бухгалтер, Анна Петровна, меланхолично тыкала ногтем в кнопки калькулятора, заносила получившиеся цифры в отчёт и глубоко вздыхала, глядя почему-то на ни в чём не повинный калькулятор с явным неудовольствием. Отчёт у неё не сходился, что ли?
Нам с Ирочкой обрадовались, как родным, и с порога завалили жалобами на тяжёлые условия труда, осенний упадок сил и рассеянность. Мы с Ирочкой хором посоветовали бухгалтерии отправиться в отпуск, это предложение встретило неподдельный энтузиазм, и две девочки тут же принялись писать заявления. Коробка конфет опустела в пять минут и мы, слегка повеселевшие, разошлись по рабочим местам. На волне образовавшегося энтузиазма, я храбро пригласил Ирочку на свидание, и она немедленно согласилась.
Я позвонил Сашке, хотел предупредить, что задержусь - но домашний телефон, как назло, не отвечал. Я мимоходом подивился, где его носит - ведь он сидит без работы уже пару месяцев, не меньше.
А Ира, как оказалось, хорошо танцует, любит кошек и не любит голубей, увлекается фантастикой и терпеть не может любовные романы, умеет готовить свинину по-французски, хотя предпочитает простую жареную картошку... Короче говоря, свидание прошло лучше некуда.
Среда.
Мне опять снилось что-то непонятное, причём, на сей раз, с участием Иры - она танцевала босиком, на какой-то поляне в лесу, окружённой высокими деревьями. Была осень, потому что с деревьев вовсю сыпались листья. Я поймал один - это был листок календаря, покрытый полузнакомыми письменами, с обгорелым краем.
Разбудил меня Сашка. Это было в порядке вещей, но вот вопрос, который он мне задал при пробуждении, обычным назвать было нельзя.
- Дим? - спросил Сашка, убедившись, что я открыл глаза и сфокусировался на нём. - Дим, я тебе серьёзный вопрос хочу задать.
- Валяй, - разрешил я.
- Дима, - повторил Сашка, глядя мне в глаза очень внимательно. - Вот ты скажи, только хорошо подумай. Я - кто?
Я хорошо подумал. Я привык к Сашкиным странностям. Что мне, жалко, что ли?
- Мой сосед, - начал я осторожно. - Мой друг.
Сашка кивнул.
Я, слегка ободрённый, продолжил:
- Мы с тобой вместе учились в... в...
Сашка глядел на меня с надеждой.
- В университете, - сказал я. - Господи, как же назывался наш факультет, и лет-то вроде немного прошло. Забавно.
- Димка, - мучительно сказал Саша. - Вот на этом столе у нас что стояло?
Стол стоял у окна, рядом примостилась табуретка. Сейчас на столе не стояло ничего. Но вчера... нет, позавчера...
- Не помню, - ответил я, и почувствовал лёгкое беспокойство. - А оно точно стояло?
- Стояло, - подтвердил Сашка. - Я помню. Кажется. Когда сосредоточусь.
Я помотал головой. Что-то такое явно маячило в памяти, и это меня беспокоило. На пустой желудок и сонную голову думалось плохо, я предложил выпить кофе.
Но Сашкино странное состояние явно передалось мне: я долго не мог открыть газовую колонку и вскипятить воду - странно, руки словно бы не помнили, как это делается.
- Димка, - произнёс мой сосед, глядя рассеянно вокруг. - У тебя нет ощущения, что всё не так?
- Есть, - честно согласился я. - Особенно после того, как ты об этом сказал.
- Ты помнишь, кем я работаю?
Я задумался.
- Ты мне что-то такое рассказывал... Чиновником? Счетоводом?
Я почувствовал раскаяние - нельзя же настолько не интересоваться жизнью друга.
Сашка смотрел на меня и молчал.
- Понимаешь, какая штука, - сказал он, наконец, - ты не помнишь не потому, что я тебе не рассказывал, или ты плохо слушал. А потому, что такого понятия в настоящий момент просто не существует.
- Чушь какая-то, - предположил я, но как-то неуверенно.
При всех его фанабериях, дураком Сашка не был, и говорить чушь было не в его привычках.
- Записывать бесполезно, - сказал он и поморщился, как от боли, - я вчера попробовал. Не помогает. Но зато помогает постоянно твердить про себя. И представлять то, о чём думаешь. Я помню, что вот тут, на стене висел телефон. И помню, что это такое.
Я посмотрел на стену. Сашкины слова, несомненно, что-то значили. Телефон. Те-ле-фон. Образ провернулся в памяти, тускло блеснув на мгновение, и пропал, словно в дырку провалился.
- Мне на службу пора, - сказал я почему-то шёпотом.
- Угу, - кивнул Сашка. - Ты не забудь, что я сказал.
До конторы я прошёлся пешком - жаль было тратиться на трамвай в такой погожий день. Разговор с Сашей оставил тяжёлый осадок, и время от времени я с подозрением вглядывался в окружающее, и даже начинал твердить про себя: "дом, дом, улица" - пока мне не стало стыдно за собственные глупости.
Первое, что я увидел, входя в кабинет, были сияющие глаза Ирины. Я улыбнулся ей в ответ, и почувствовал себя совершенно счастливым.
Тут же выяснилось, что в конторе царит атмосфера всеобщей взаимной любви и лени: начальник отсутствовал на службе, сказавшись больным.
- Эпидемия просто какая-то, - поделилась со мной Ирина. - Половина девочек разбежалась, а оставшиеся сидят, как варёные, и с трудом соображают, что делать.
Я посочувствовал и выразил сожаление о том, что до рождественских каникул ещё так далеко, а работники явно нуждаются в отдыхе.
- А хорошо было бы, - рассеянно сказала Ирина, - если бы людей время от времени просто отпускали отдохнуть - не на каникулы, а... ну... по желанию. Не всех сразу, разумеется.
Я открыл было рот, чтобы выразить согласие, но тут меня с головой захлестнуло то самое странное чувство, которое я уже испытал сегодня утром от Сашиных настойчивых расспросов.
Чувство того, что что-то не так. Нет, буквально всё не так.
Причём вовсе не со мной и не с Ириной.
Невесть откуда возникшую неловкую паузу прервала Анна Петровна из бухгалтерии, которая потащила нас пить чай с кусковым шоколадом. За чаем мы с Ириной то и дело ловили одобрительные взгляды, она совершенно очаровательно краснела, а я отшучивался. Ощущение реальности происходящего медленно возвращалось, и я изо всех сил старался не упустить его.
Всё в порядке. Всё хорошо. Я - вот он, жив, здоров и в своём уме, вот мои коллеги, давным-давно знакомые, вот Ирина, в которую я уже практически влюбился...
Вечером, когда я вернулся домой, сосед мой уже спал, хотя было вовсе не поздно - и, признаться, я воспринял это с некоторым облегчением. Сам я тоже лёг спать рано, думая о нас с Ириной, и стараясь не поддаваться скверным предчувствиям.
Четверг.
Поскольку лёг я рано, проснулся тоже рано, чуть ли не затемно. Зажёг свечку. Внизу, под окнами, по мостовой, тяжело бухал сапогами патруль - должно быть, он меня и разбудил.
Долго умывался, не жалея воды, стряхивал с себя остатки сна. Потом Алекс позвал меня завтракать - оказывается, пока я раскачивался, прислуга уже успела подсуетиться.
- Хорошая девочка, - одобрительно сказал я, вгрызаясь в ветчину. - А давно она у нас, я не припомню?
- Месяца два, вроде, - отозвался Алекс.
- Главное, чтобы задержалась подольше. Ты, - я указал на него пальцем, - веди себя прилично и не заигрывай с девушкой.
- Она, может, ради этого и старается, - философски заметил мой друг. - К тому же, кому-то ведь должны доставаться хорошенькие служанки, не всем же заводить амуры с высокородными дамами!
- Что? - спросил я.
- Меня восхищает твоё безумство, безусловно, - признал Алекс. - И всё же, леди Ирена и ты...
- Что? - повторил я, не в силах произнести ничего иного. - Леди... Ирена?
- Княжна, - подсказал Алекс. - Глупо с твоей стороны было думать, что я ничего не узнаю.
Я закрыл глаза, снова открыл их. То, что говорил Алекс, не умещалось в голове - никак. Это было невозможно. Но это было. И, в то же время, не было - потому что я помнил нечто совершенно иное.
- Слушай, - сказал я, глядя на Алекса, изо всех сил стараясь понять что-то важное, - а вот что ты мне вчера такое говорил, про память, про то, что надо постоянно думать о чём-то, чтобы не забыть?
- В самом деле? - отозвался он, рассеянно подбирая яичницу остатками булки. - Не помню. Разве я что-то такое говорил?
После его ухода я остался один - выходить на дежурство мне надлежало только завтра. И это было весьма кстати, потому что чувствовал я себя отнюдь не лучшим образом.
Мир рассыпался. Разваливался на составные части, зиял дырами. Сознание моё силилось, как могло, заштопать эти дыры, но никак не справлялось с задачей.
Я помнил, что леди Ирену ещё вчера звали как-то иначе. И мы с ней работали (дикое какое-то слово, неприменимое к людям благородного сословия) вместе.
Я должен был её увидеть - с этой мыслью я оделся и отправился в город.
На площади было людно. Турок, заросший бородой по самые глаза, угрюмо торговал апельсинами с телеги. Полная торговка предлагала всем желающим купить домашние пирожки, причём первый пирожок давала попробовать бесплатно. Возчик сулил всего за полмонеты довезти на любую городскую окраину, и всего за три монеты - доставить обратно.
Я, как во сне, броди по улицам, узнавая и не узнавая их. Дома. Высокие окна, острые крыши. Булыжная мостовая. Если зажмуриться, казалось, что совсем недавно город выглядел иначе... нет, не помню.
Мимо меня медленной иноходью прошла лошадь, верхом на которой ехал, изо всех сил стараясь выглядеть горделиво, некто расфуфыренный, со шпагой наперевес. Горделивый вид выходил у него, прямо скажем, плохо. В основном потому, что держаться в седле он явно не умел.
Точнее, не так. Я проводил его взглядом, пытаясь понять несообразность.
Вот оно. Парень сидел в седле так, словно прекрасно знал, как это делается теоретически, но на практике впервые сел в седло сегодня утром. Двигался он правильно, но движения запаздывали, это со стороны было очень хорошо заметно - я ведь разбирался в лошадях.
Ой ли?
Меня неожиданно охватила уверенность: сядь я сейчас на лошадь, выглядел бы примерно так же, как этот всадник. Потому что я в жизни не ездил верхом.
Да нет же, ездил. Вчера. На конюшне, внизу, стоит моя лошадь, выигранная в карты не далее чем...
Голова кружилась.
До особняка княжны Ирены я добрался в состоянии уже полной растерянности. Здесь меня подхватил вихрь в лице Анны Петровны, управляющей княжны, держащей её хозяйство железной дланью - и почему-то сильно ко мне благоволившей, хотя, видит небо, я не понимал тому причины. Не успел я моргнуть глазом, как мы с Иреной уже сидели друг напротив друга и пили чай с колотым сахаром, а Анна Петровна тихо затворила дверь с той стороны.
- Княжна...
- Дмитрий...
Мы сказали это одновременно. Одновременно посмотрели друг на друга, покраснели и замолчали.
- Последние несколько дней мне кажется, что я сплю и вижу сон, - сказал я.
Она кивнула.
- У тебя нет чувства, что всё вокруг, - я обвёл рукой комнату, - не настоящее?
- Одни и те же лица в разных декорациях, - сказала она с явным облегчением. - Мне постоянно кажется, что ещё чуть-чуть - и я что-то вспомню.
- Но при этом только забываешь, - ответил я.
Следующие полчаса мы говорили, перебивая друг друга.
Вдвоём оказалось много легче.
Толком мы мало что вспомнили - но ощущения у обоих сходились. Княжна утверждала, что обожала шоколад - и могла есть его в неограниченном количестве, потому что он вовсе не был редкостью и роскошью. Я настаивал на том, что любил читать, и книг, кажется, тоже было как-то невозможно много.
Мы говорили долго, но пользу это, в общем, принесло небольшую. Разве только, мы уверились, что не сходим с ума.
Но мало приблизились к пониманию происходящего.
Почему так явно и невероятно меняется мир, а люди, окружающие нас, за малым исключением остаются теми же, даже почти не меняя ролей?
Я бы вовсе не уходил отсюда и не ложился спать - было страшно проснуться завтра наподобие Алекса, без малейшего воспоминания о собственных вчерашних терзаниях. Но находиться далее у княжны было невозможно, неприлично - и я ушёл. Пообещав Ирене думать о ней, засыпая.
Кажется, это работало.
Пятница.
...Листы календаря летели мне в лицо, я ловил их и пытался собирать, потому что написано на них было что-то важное, но было темно, ветер рвал бумагу из рук, знакомые буквы мешались с незнакомыми, где-то вдалеке смеялась женщина и раздавались ещё странные звуки, словно кто-то что-то копал или грыз, чавканье, шорох, причмокивание...
- Вставай, ну, вставай же, - говорил Ал-эйкс, мой друг, давно ставший ближе брата, потому что клятва, связавшая нас, была много крепче кровных уз. - Вставай, Дайм, прибыл вестник с восточных рубежей. Орки идут.
- Когда выступаем? - спросил я, пытаясь собраться с мыслями.
- Завтра, - ответил Ал, - но ты вставай, сегодня очень много дел.
Я поднялся, потряс головой, прогоняя сон. На лоб упала чёлка - длинная, серебристо-пепельная.
- Дивные дела творятся, - вздохнул мой друг, - человек эльфа добудиться не может, потому что эльф дрыхнет, как сурок.
Я схватился руками за голову и нащупал острые кончики ушей.
... Мы готовились выступить для отражения крупного набега орков. Мы - это соединённые силы людей, светлых эльфов, тёмных эльфов и гномов (с последними заключили временный союз).
Я числился командиром отряда, и под моим началом было сорок бойцов-лучников.
Первый десяток стрел, выпущенный по деревянному пню, символизирующему собой мишень, ушёл в молоко - под потрясённое молчание сорока эльфов, элиты Юго-западных войск, прославленных стрелков. Хорошо, что, предвидя это, я позаботился об отсутствии на стрельбище посторонних.
Второй десяток пошёл много лучше. Из третьего ни одна стрела не промахнулась мимо цели.
Я был занят по горло: следил за сборами своих солдат, организовывал, доложился вышестоящему командиру, растащил двух людей и гнома, задиравшихся друг с другом и распорядился отконвоировать всех троих грузить повозки.
Всё это время я старательно отгонял от себя мысли о нереальности происходящего. Это было примерно так же легко, как руками перегораживать текущую воду. Это сон. Это бред. Это полное и абсолютное сумасшествие.
Но - вот, пожалуйста: красный от натуги, потный гном, пыхтя, волочёт тюк размером раза в два больше него самого, и запах, исходящий от гнома - весьма чувствительный для моего эльфийского носа - мгновенно подтверждает его материальность.
В зеркало я посмотрел один-единственный раз, и больше не экспериментировал.
Улучив минуту, после полудня я заглянул к Ирейне. Она была у себя и рассеянно складывала в дорожный сундук лекарственные травы и снадобья, требующиеся ей, как младшей целительнице, в предстоящем походе.
Несколько секунд она не видела меня - а я стоял, любуясь, не в силах сказать ни слова. Дух захватывало от её красоты.
Потом она подняла глаза и, не обращая внимания на посыпавшиеся с её колен свёртки, большая часть которых стоила много дороже золота, побежала к двери и уткнулась мне в плечо.
В этой версии реальности, мы вот уже полгода как были обручены.
- Я помню, - сказала она, - не знаю, что происходит и кому нужно это безумие, но я помню.
- Завтра всё может стать ещё более невероятным, - сказал я.
Нам было страшно. Мы стояли, тесно прижавшись друг к другу, больше ища утешения, чем любви - словно дети, заблудившиеся в лесу.
- Знаешь, на что это похоже? - спросила Ирейна. - Словно из наших жизней вырывают страницы, переписывают их наново и вставляют обратно.
- Страницы, - сказал я. - Из книги. Подожди, у меня в голове что-то такое вертится.
Я попытался схватить за хвост ускользающую мысль или воспоминание. Получалось плохо, и я почти уже махнул рукой, но в это время где-то снаружи рассмеялась девушка - и я вспомнил, отчётливо и ясно.
- Ирейна, - произнёс я, медленно, чувствуя, как в голове что-то встаёт на место, чувствуя, парадоксальным образом, что поймал-таки кусочек самой настоящей реальности, не иллюзорной, не поддельной. - Ирейна. Тебе в последнее время снились сны?
Ей ничего такого не снилось.
Ал-эйкс, срочно вызванный к младшей целительнице под каким-то надуманным предлогом, долго пытался понять, чего, собственно, от него хотят два сумасшедших эльфа, потом некоторое время крыл нас на чём свет стоит, потом замолчал и задумался.
Потом потребовал описать всё, что мы помним, включая то, в чём не уверены.
Общими усилиями удалось воссоздать более-менее понятную, хотя и удивительно чуждую нам-сегодняшним, картину мира вчерашнего, и отрывочные куски мира позавчерашнего. Что было раньше - терялось в тумане. Ал утверждал, что вспомнил светящиеся окна, смутно похожие на магические шары, через которые можно было разговаривать друг с другом, но мы, по некоторому размышлению, решили, что это ложные воспоминания.
Анни, пожилая целительница человеческой расы, ученица Ирейны, принесла нам травяного чаю с мёдом и ягодами.
Кому это может быть нужно, в сотый раз спрашивал Ал, зачем нам морочат головы?
Календарь, говорил я, с вырванными листами. Что это может значить?
А что, если тебе попробовать заснуть, вдруг предложила долго молчавшая Ирейна, здесь и сейчас, а я тебе немножко помогу, у меня тут сонных снадобий на целый отряд хватит.
Точно, сказал Ал, ведь тебе все эти дни других, нормальных снов, вообще не снилось?
Ничего лучшего придумать мы не смогли, и я улёгся на ковёр, Ирейна села рядом, Ал - в ногах, и я выпил что-то пряное и приятное на вкус. Закрывай глаза, сказала Ирейна, я честно попытался - и понял, что они уже закрыты...
Всё ещё пятница.
Вокруг было темно, только под ногами что-то мягко светилось. Я нагнулся. Я стоял на вырванных из календаря листах, устилавших холодную, чуть влажную землю. Руны и надписи на листах чуть светились. Отдельные слова были понятны - но общий смысл я уловить не мог. А, может статься, его там и не было.
Лист в моих руках рассыпался невесомой пылью.
Вот вы и пришли, сказали мне из темноты.
А вы меня ждали, почти утвердительно сказал я.
Разумеется, согласился со мной мой собеседник.
Это Ал... или Алекс, не важно... Это он сказал, что вы меня, скорее всего, ждёте. Потому что не может быть, чтобы все мучались с подсаженной, ложной памятью так же, как наша троица - мир бы попросту не выдержал, началась бы цепная реакция, куча людей растерянно топталась бы, заглядывая друг другу в глаза и спрашивала: кто мы? Скажите, где правда, где ложь? Значит, мы - исключение. Экспериментальная группа.
Последние слова выплыли откуда-то из глубин памяти. Они явно не принадлежали сегодняшнему миру.
Всё верно, согласился голос.
Я никак не мог понять, откуда же он доносится - сверху? Снизу? Отовсюду?
Всё верно, с одной лишь поправкой. Ваша новая память, она же - ваша новая реальность - не ложная и не подсаженная. Мы этого попросту не умеем.
Вы - это кто?
Мы - это мы.
Это не ответ.
Можете считать, что у нас нет ответа, доступного вашему пониманию. Собственно, вам не важно кто мы - вам важно, что мы делаем.
Я слушаю.
Мы ирреальны, с вашей точки зрения. Мы иллюзорны. Нам необходима реальность.
Какая реальность, не понял я.
Ваша реальность.
Что вы с ней делаете?
Если бы в этом полусне-полутрансе было можно кричать - пожалуй, я бы сейчас кричал, срывая голос.
Мы её поглощаем. Не всю - отдельными участками. Создаём пустоты в её структуре, если можно так выразиться.
Вот как. И мы, значит, остаёмся без реальности?
В некотором смысле, да. Вы заменяете её иллюзиями. Самостоятельно, без нашего участия. Место реальности, поглощённой нами, заполняют ваши фантазии. Давайте попробуем вот так - вам будет легче понять, о чём мы говорим.
Вдруг закружилась голова, так, что мне пришлось сесть, почти упасть на груду бумажных листков.
И вся та реальность, что я утратил за последнее время, с ослепительной очевидностью встала перед глазами. Мир-исходник, в котором я начинал жить в понедельник, обрушился на мою остроухую голову, беспощадно высветив всю нелепость нынешней ипостаси.
Что ж вы делаете, гады, сказал я потрясённо. Паразиты. Вы своровали у нас мир, выжрали его до состояния швейцарского сыра, а мы теперь расхлёбывай? Мы теперь живи в этом фэнтази-театре, который сами же и придумали?!