Медленно, но настойчиво весна подвигалась вперёд...
Ещё в феврале она налетела лёгким волнующе-сладковатым ароматом, упала невесомой снежинкой и заснула...
Март в своём начале, встречал весну яркими солнечными лучами. Воробьиные стайки тесно заполняли оголённые кусты сирени, звонко и бойко пересвистываясь, при этом хорохорили пёрышки, нахохливаясь, подставляя вздыбившийся пушок под льющиеся лучи солнечного света. Лёгкий ветерок колыхал, проветривая их невидимое за оперением тельце. Потом они расправляли чёрно-серые крылышки, растопыривая их как пальчики, вытягивали вниз вместе с лапкой. Так воробьи принимали солнечные ванны, не забывая выкрикивать, вычирикивать только им одним понятную информацию, при этом перелетая быстро с веточки на веточку.
Синичкин переливчатый звонкий свист, призывал солнце к ещё большей активности. Забравшись, как можно выше, она устремляла взор на юг, поднимая головку, пела песнь весне и дневному светилу.
В городской суете, в бесчисленном множестве придорожных фонарей, неоновой рекламы, синицы утратили временное пространство. Они так же снуют в свете ночного освещения, с одной лишь разницей, они не поют. Чувство дневного светила у них не утратилось, и как только забрезжат рассветные дали горизонта, просыпается синичкин голос. Из многочисленных голосов, её пронзительно громкий с высокой ноткой перелива, его можно сразу выделить.
Нынешняя зима была малоснежной, городской снег, как слоёный пирог, отделялся городской копотью слой за слоем...
Таяние образовывало чёрную, илистую жижу, дороги утопали в лужах, а северные части тротуаров, застывшие за ночь, становились не преодолимым препятствием для перехода пешеходов, проваливаясь по щиколотку...
Томь ещё спала. С прибрежье снег сошёл, и в пожухлой прошлогодней траве разместилась стайка неведомых для меня маленьких с чёрно-белым опереньем птичек. Приблизившись к ним поближе, что бы рассмотреть незнакомых пернатых, но они шумно вспорхнули, держась друг за дружкой, унеслись в белеющую реку.
А потом март заплакал...
Серость будней застилала ночное небо, просыпаясь на рассвете мокрым снегом, граничащий с дождём. И всё же время идёт неумолимо вперёд, потому-то оно и время.
Пушистыми лапками, словно заячья шкурка, с усилием открывала коконы своей тёмно-бурой, глянцево-блестящей скорлупки верба, выпуская первые побеги, как призыв к пробуждению.
Апрель встретил весну холодом, разразившись в Светлую седмицу грозовыми раскатами. Оголённая земля бесстрашно приветствовала его, впитывая обильный дождь.
Но весна всё ещё спала, её дыхание настолько было тихим, что его не возможно было уловить в пролетающем мимо ветре. Ветер крутился бессознательно, то с севера на юг, то с юга на северо-запад...
Томь, становилась всё прозрачней, но всё же, стояла.
Ушайка, вмешиваясь в сонное течение Томи, извиваясь, очерчивала своё русло, промывая ледяную бреж, заплывая на скользкую прозрачность, расплывалась водяной серостью. Вода притягивала поднявшееся по-весеннему солнце, шевелила, словно рыба чешуёй ледяной покров, в ночи сдвинулась с места и потащила, как черепаха панцирь. День встречал одиноко проплывающие льдины, а Ушайка, так стремящаяся опередить большую реку, утонула в ней, утратив своё очертание. Вдоль берега громоздилась серость ледяных глыб. Тринадцатого апреля, ушла не на шутку задержавшаяся зима.
Звонкий призыв птиц, дробное выстукивание дятла, разгулявшийся ветер шумно путался в верхних этажах деревьев, снимая с них дрёму...
Берёзы, потемнев ветвями, стали более выразительны белоснежностью ствола, наполняющегося соком. Тополя, сменив серую заиндевелость на сизую дымку полупрозрачной зелени, на самом верху топорщились малыми пиками почек. Пожухлую, опавшую листву пробивала стойкая, упорная к жизни мать-и-мачеха.
- Действительно, как мачеха, выгоняющая падчерицу за цветами, так и этот стойкий к холодному воздуху цветочек, радовал жёлтеньким цветением.
Май, оросился холодным дождём со снегом, и в поддержку апреля, ударил громом, отсалютовав приближающийся праздник - "День победы", то есть 9мая.
Тонкое, едва уловимое поутру дыхание, наконец-то вставшей ото сна весны, побуждало черёмуху, выпускать крошечную ещё кисточку цветения в окружении тончайшей зелени маленькой листвы. Берёза, свешивала бурые чешуйчатые серёжки, у клёна на кончиках веток, шевелились молочно-зелёные пучочки ниточек с раздвоенным, в бурой пыльце язычком. Пучками пробивалась на старых корнях крапива, с красной прожилкой на ещё малых, но уже зубастых листочках.
Движение жизни...
От птичьей побудки, просыпается рассвет, выбрасывает лучи в небесную синь, опрокидываясь, падая на заждавшуюся землю, которая выпускает изумруд стрел...
Каждый новый день, несёт изменения...
Упали клейкие почки тополей и терпкая горчинка маленького по-детски листочка, отдаёт чистоту внутреннего дыхания...
- Вербы, чаруют насыщенным, в то же время невесомым, улетучивающимся парфюмом, промелькнувшей весны. Второе её цветение. Сбросив крошечные почки, выпустив на встречу с солнцем - жёлтую, ворсистую гусеничку - цвет, осыпая пыльцой всех и вся, зеленея побегами показавшейся листвы.
Вербы, сколько их видов, и у каждой из них своя прелесть. Стойкость и непринуждённость, не требующая особого ухода, где упала, там и проросла хоть от семя, хоть от лозы, уходящая глубоко корнями в недра земли, к подземным рекам, разрастаясь с возрастом, утяжеляясь ветвями, создаёт живительную тень. Медовый вербный аромат, как услада после длительного холода.
- Это весна водит хоровод, вплетая в круг всё больше солнечного света, от того и первое цветенье, как рождённые дети, похожи ликом на солнце...
Робкий, ещё низкий одуванчик. Тонконогий в стрелочках тёмно-зелёной листвы нарцисс, а ещё широколистный, заждавшийся высадки нежно-розовый, как первый рассвет бадан.
