Аннотация: Серебристой Гавани Дж.Р.Р.Толкина посвящается. Опубликован в журнале "Порог" # 2 за 2005 г.
С моря дул ветер.
Уже вторые сутки он трепал мокрую одежду рыбаков на побережье и выцветшие флаги на сторожевых башнях. Воздух, наполненный солью, щипал горло при вдохе. Что-то близилось.
Король Фулы умирал. Медленно, почти незаметно. С приближением осени он стал гораздо чаще глядеть на море, туда, где свинец горизонта сливался со сталью волн. Как будто кого-то ждал.
Впрочем, что может ждать старик от серой дали? Ничего, кроме... смерти, или корабля. Так и ходил он, один, по стенам замка, закутавшись в плащ, шепча что-то под нос.
На молодежь он наводил раздражение, запахом старости, пыли и непонятной тоски. Но король есть король. До определенного дня и до возгласа глашатая "Король почил! Да здравствует Король!". Люди постарше качали головами и вздыхали: "Постарел наш лев! Орел сложил крылья...". Было время, когда он был Королем любимейшим. Теперь он стал Скучным Стариком, упоминание о котором вызывало кривую усмешку молодых и сожаление стариков, которые помнили Старое Доброе Время...
Странное наступало время.
Давно ушел Древний Народ - Taelweadde Teagh - Эльфы, оставив о себе на память мраморные дворцы, аллеи и сады, искусство музыки и стихосложения и вкрапления своего дивного языка в язык людей. Ушла Старшая Раса - и ушло спокойствие. И неторными стали многие дороги. Мох и плесень, да дикий плющ покрывали эльфийские портики, башенки и ротонды. Чудесные скульптуры понемногу разрушались - дождями, временем и людьми. На месте беломраморных дворцов Дивного Люда выросли, как грибы после дождя, пузатые сторожевые башни темнокаменных замков, где спали вместе на соломе хозяева, слуги и псы. И темные, полуосвещенные коптящими факелами углы таили угрозу. И ночь стала врагом.
Раньше здесь звучали эльфийская лютня и свирель, звенели чистые голоса, певшие о мироздании, равновесии и подлинности чувств. Ныне пищала волынка, наводя тоску в дождливые дни, ревели трубы и трещали трещотки. Грубые голоса хрипели с надрывом, то воспевали деяния баронов, убивавших всегда одного и того же дракона, то делали вульгарную перепевку эльфийских любовных баллад, то заводили разнузданную песенку об игривой вдовушке мельника, ублажавшей дюжины две мужчин. Одним словом, человеки успешно уничтожали, загаживали, передергивали, перепевали, переделывали, а то и вовсе приписывали себе достижения эльфов.
И постепенно эльфы стали для них мифом, для кого-то - символом изящного и давно ушедшего времени, для большинства же - демонами, огненноокими призраками, упырями, коих славные людские предки вытурили с этих земель.
И в дымных избах, подслеповато щурясь на лучину, бабки рассказывали раскрывшим рты внукам о злобных лесных бестиях с дивным чарующим обликом и горящими глазами, заманивающих в трясину и высасывающих кровь. И о том, как славный князь Теобальд Кабаний Хвост и иже с ним, - такие же, без сомнения, достойные и благородные люди, - пошли войной на этих самых демонов и - победили. Поскольку отстаивал Теобальд Кабаний Хвост и его собратья жизнь простых и мирных людей - что же ещё?
И не рассказывали бабки, - да, видно, и не знали сами, - что с уходом эльфов все стало постепенно погружаться в Мрачные Века, беспробудную муть мракобесия, показного благочестия, низменных инстинктов и двух правил - бери силой и убей слабейшего. В лесах шастали разбойники, именовавшие себя "бригадами", вне лесов - господские стражники и славные рыцари - те же "бригадники", только нацепившие доспехи и дворянский титул. Не было закона. Не было права. Не было того, кто смог бы справиться со свистом клинков и хохотом огня в горящих избах. Не было Короля. То есть были, конечно, князьки, важно именовавшие себя владыками, царями, императорами, были - и правили на своих клочках земли. Cамодуры, носящие порфиру поверх немытого тела; с диадемами эльфовой работы на сальных волосах - они считали, что весь мир должен слушать их голос, падать пред ними ниц и дрожать. На землю опустилась тьма равнодушия, воровства и разврата. Она осела на землю удушливой волной, черным пеплом, засыпая белый мрамор статуй и дворцов. И там, где пел соловей, воцарился Червь.
Костер давно потух, - даже маленькие головешки в самом низу, там, где еще тепла зола. По земле стелился туман, вился рваной кисеей между деревьев, цепляясь за траву.
Было не темно - как-то серовато; светало.
Он поднял голову со сгиба локтя, почувствовал как затекла рука. Немного посидел, привыкая к полутьме. Справа, головой к костру, спал дядька, Гутлаф. С другой стороны костра лежали два молодых ловчих - дюжие, кровь с молоком, деревенские парни, Лаборка и Кинар.
Он оттолкнулся от земли ладонями, ощутив влажные листья, и встал. Постоял в тишине, прислушиваясь. И понял, что его разбудило. Музыка. И песня.
Тихое, слабое эхо откуда-то из-за деревьев, со стороны моря.
Он нагнулся, взял меч. Прикрепил его на пояс и пошел на звук, уклоняясь от хлещущих веток, хлюпая сапогами по влажной земле.
Голос был тихим. И женским. Сопрано.
А еще - музыка. Он не слышал такой еще никогда - даже во время состязания бардов, когда замок его отца, князя Итира Драконоглава, наполнялся треньканьем лютен, свистом дудок и пищаньем волынок.
Невероятно красивая и невероятно тоскливая мелодия.
Он вспомнил осенние дни - желто-красный лес, косяки гусей, клином режущих серую паклю облаков. Ночи, когда ударяет мороз и луна белеет как загустевшая сметана. Вспомнил старый дуб по осени во дворе замка - величавый старик, опустивший голову в тяжком раздумьи.
Деревья кончились, почва стала более мягкой. Появился вереск. Берег резко нырял в воду. Он слышал как волны бьются с плеском о прибрежныый срез; видел это - накат, хлопок и новый накат.
И увидел барку. Парус с изображением чайки. И их.
То были эльфы, Tealwedde Teagh, Дивный Народ.
О них говорили почти все: от девки-коровницы до его дядьки-наставника. Говорили разное. Как правило, то были байки о лесных упырях, принимающих красивый облик и заманивающих дураков - иначе ведь и не скажешь! - к своим призрачным кострам, а потом выпивающих их - дураков - кровь, всю до капли.
Он помнил, что говорил его учитель грамоты, чахоточный человек с вечнослезящимися глазами: нет и никогда не было никаких Tealwedde Teagh. Байки и выдумки темного народа.
Человек этот говорил горячо, страстно, словно желал убедить в этом самого себя. Как правило, после таких речей он долго кашлял, сгибаясь пополам, тяжело и страшно дыша, с хрипом и свистом в легких. Потом цитировал каких-то ученых, несомненно, людей почтеннных и уважаемых, искавших причины появления эльфов в темных, бродящих как солод, мозгах крестьян.
Все, что он слышал о Древнем Люде, было таким - хулящим, запугивающим, отвращающим. Один только раз он услыхал слова седого слепого певца, перебиравшего струны гуслей и певшего себе под нос такие же как и он древние песни: "древле был Народ, славен и дивен, Искусством владел, да только море и даль его позвали, увели с этих мест...".
Теперь он видел их вживую. Трое: два эльфа и ОНА.
Белокурые эльфы в зеленых камзолах и темно-синих плащах, с беретками цвета пожухшей листвы, и она - тонкая и высокая, в платье цвета ультрамарин и легкой сероватой накидке.
Один эльф сидел у руля, закинув лицо к небу и закрыв глаза. Второй играл на длинной флейте-флажолете. А ОНА пела, и белые тонкие пальцы перебирали золотые струны небольшой арфы. Глаза ее тоже были закрыты. Вернее, крепко зажмурены.
Пела она, разумеется, на aelwylige - языке Древнего Народа, но он понял смысл, ощутил неизбывную тоску, стоявшую в закрытых глазах... которые она вдруг широко открыла. И взглянула на него.
- Иди сюда, - сказала она. На его языке. Не властно - устало.
Он шагнул - и замер. Почва размякла как тесто, вода уже облизывала сапоги.
- Иди, - повторила она, глядя на него неотрывно. И он шагнул.
Вода была... водой, влагой, но он шел, шел по этой влаге как по земле, не задумываясь об этом. Ибо сделал Первый Шаг.
Он перешагнул через борт и оказался в барке. Увидел ее лицо, каштановые волны с прозолотью и огромные глазищи - то ли озера студеной воды, то ли серота неба по осени. То ли разбавленный аквамарин моря. По которому он только что прошел.
- Ну, здравствуй, - сказала она и улыбнулась. - Наконец-то ты пришел.
* * *
Как ни странно, его не укачивало. Легкая барка скользила по воде как коньки ребятишек зимой на льду.
Ennyd Gweanna Goelan"e Yse ethry Llan"a"Garaind - Белая Чайка с Трех Серебристых Озер, пела. Пела красиво, но тоскливо. Плакали чайки, белыми молниями носящиеся перед ладьей. Плакала Чайка. Он понимал смысл дивных слов, журчавших лесным ручьем, трелью птицы, шумом деревьев на ветру. Плнимал, не зная их. Чувствовал сердцем - сердцем человека, парня, незадолго до того загонявшего дичь и не мыслившего о море и чайках. Грезившего о златокудрой баронессе де Риак, казавшейся теперь, почему-то, деревенской грязнулей. Слышавшего об эльфах и воспринимавшего их как все - бледнолицыми демонами лесов.
Сердцем человека, будущее которого было определено Итиром Драконоглавом - будущее князька-самодура, меченосца, рубящего головы поэтам и мечтателям. Не умеющего любить, способного лишь желать и брать. Силой. А после - отваливающегося на клоповые перины и блаженно засыпающего.
Теперь, когда лилась в его уши Высокая речь, сердце это менялось. Незаметно, но дивно. Менялось, наполняясь тоской - неизменной платой для причастных к Музыке.
Он взглянул на нее.
Она смотрела на него студеными водоворотами глаз и говорила.
Говорила о закатах и зелени лесов, о вересковом меде и мшистых потайных полянах, о свете Дивных Зарниц, чей отблеск навсегда застыл вместе с тоской в глазах Tealwedde Teagh. Шептала о мраморе дворцов и ротонд, о паутиновых лесенках, вьющихся между гранитом скал. Рыдала о Саде, Который был потерян. Шелестом листвы вещала чудные саги о любящих сердцах, ищущих покоя да не находящих. Скорбела о павших - тех, кто принял бой неравный и неправедный, кто пошел тропами огня да чертополоха, дорогами, где лишь змей, еж, да ворон обретаются. Пела, пока не показался берег. Он взглянул на него и понял, что не забудет уже никогда. А потом была мраморная с прожилками лестница, купола дворцов, похожие на нераспустившиеся бутоны водяных лилий. Был закат, играющий багрецом на тонких витражах. Была музыка. И улыбки.
И был голубь, белая горлица, которая вилась над ними, когда Эннид-Чайка вела его в сад. Тропинки были узкими, поросшими густой травой. Он видел скульптуры - оживший мрамор, губы, глаза, волосы на ветру, взмахи рук. И хрустальные слезы. А потом растительность будто раступилас, образуя естественную поляну. В центре которой стояло Дерево. Древнее и вечно-юное, свежее и мудрое. Яблоня. Голова его закружилась от яблочного духа, в глазах заметались золотые пчелы, он пошатнулся.
- Держись крепче, - засмеялась Эннид, поддерживая его беломраморной рукой. - Рано ты опьянел.
- Это древний сад, - сказала она чуть позже, - Образ того сада, который мы все потеряли. Это место, где мыслят и плачут, любят и принимают решения. Где делают Шаг. Второй.
Тонкая рука указала на подножие яблони. Он увидел.
Меч и Чаша.
- Слишком много зла вокруг, - сказала она.- Слишком много слез и проклятий. Слишком много волос, поседевших раньше времени. Зверь рыскает по тропам ... и внутри. Вам нужен Король. Могущий остановить Зверя. Дать людям надежду. Выбирай.
Он стоял неподвижно, словно ноги его вросли в землю, пронизали ее, одервенели и стали корнями. Не пускали его.
Зачем? Вопрошало нечто в душе, нечто с лицом Итира Драконоглава. Зачем тебе это бремя, сынок? Можно спокойно прожить свой век и так.
Тебе решать, говорило другое, чем-то похожее на нее, сероглазое и тихое. Это будет твой Выбор.
Меч или Чаша? Спрашивало третье. С его лицом.
Меч, меч бери, заторопилось первое, с лицом отца. Только сталь и огонь. И Зверь завоет, убежит и забьется в свою загаженную берлогу. Огнем мы очистим это поле от терниев... Меч. Только меч.
И потом он обратится против меня, сделало вывод то, третье. С его лицом. Когда меч поразит невиновного. Когда на костер потащат не того. Когда судья закроет глаза на...
Он шагнул, выдернув ноги-корни, шагнул, оттолкнув Итира Драконоглава. Шагнул и протянул руки к Чаше. И все исчезло, Меч и Чаша.
Он обернулся к ней, как обиженный ребенок, которому показали желанную игрушку, но не дали. Чаша была у нее в руках.
- Это твой выбор. И твоя Чаша, - серьезно сказала она. - Тебе предстоит испить ее до дна. У тебя есть возможность высказать одно желание, перед тем, как испить чашу. Здесь оно исполнится. Я могу его исполнить, но... Только одно. Думай.
- Не надо мне думать, - подумал он с улыбкой.
Позволь мне поцеловать тебя, - тихо сказал он. И увидел ее глаза. Очень близко.
* * *
Костер оставался потухшим, точно таким, каким он оставил его уходя. Гутлаф и ловчие продолжали спать.
Сколько прошло времени? Подумал он.
Присел возле кострища. Оглянулся, туда, где должно было находиться море... и она. Вздохнул. И подумал, что не стоит рассказывать никому о случившемся, о встрече, о Выборе. И о том, что сказала Эннид-Чайка с Трех Серебристых Озер. О том, что он будет Королем. Тем, кто объединит людей, слепо враждующих друг с другом, задыхающихся в грязи и беззаконии. Кто создаст Единое Королевство.
Возродит Искусство. Покажет Свет.
И больше не увидит ее.
Никогда? Спросил он, судорожно сглатывая холодный вязкий комок слез. Обиды.
Позднее, она отвернулась. Крепко сжала ему руку. В самом конце этого Пути. В начале Другого.
Он улегся, подложив руку под голову. Поставил чашу возле лица. И закрыл глаза.
Он видел море. Чаек. Белые брызги разбившихся о гранит волн. Белый причал. И ее, одиноко стоящую и глядящую вдаль. На его берег. Ветер взбил каштан волос, разметал белые крылья накидки.
Рванулась вверх с плачем чайка.
- Вставай! - услышал он голос дядьки.
* * *
Король умолк.
Задумчиво поглядел на Туира.
Тот смотрел широко раскрытыми глазами цвета свинца. Король вздрогнул.
- Что было дальше? - Парень почти не дышал, - Король?
Тот кивнул.
И продолжил.
* * *
Потом было многое: надо было изгнать Зверя. Научить человека быть Человеком.
Он создал Орден Чаши - братство рыцарей. Взял туда самых смелых и благородных. Создал Стол, за который усадил и кметов и князей. Примирил их - богатых и бедных.
Отразил нападения с моря - пиратов, ошалелых от безнаказанности морских разбойников - и очистил воды от них.
Прикрыл границы с запада, откуда хлынули дикие, затянутые в кожу и татуирующие лица дикари.
Установил Закон.
И постепенно человек перестал бояться леса - ибо леса теперь охранялись Рыцарями Чаши. Человек перестал бояться суда и неправедного судьи - ибо за спиной судьи стоял Государь. Стоял и взирал на то, как вершится правосудие. Человек не боялся высказывать свои мечты, петь о них.
Его понимали.
И люди, прежде боявшиеся владык, полюбили этого Короля. Король был справедливостью, был защитником.
Но рано или поздно в цветущем саду, где поет соловей заводится червь. И не один.
* * *
А потом...
Потом все начало проседать, рушиться, осыпаться - из фундамента грандиозного здания вынимали кирпичи - из разных мест понемногу. Все проходило медленно и почти незаметно. Но именно - только почти.
* * *
Король умолк.
Молча глядел в пустое дно кубка, изучая вязь рун, бегущую по внутренним стенкам.
- Может правильнее было бы выбрать Меч? - Он рассеянно взглянул на Туира. - Выполоть сорняки, пожечь плевелы. Почистить от нагноения, а?
Туир молчал. Он смотрел через плечо короля в окно, сквозь цветные стекла витражей на сероту моря, слившегося с небом.
Он думал...
Какая разница, о чем он думал? О рассказе Короля? О баронессе Виктории де Ваш, в которую, как и все пажи, влюбился? О том, что завтра будет такой же день - злой, серый, давящий и никакой? Или о словах сенешаля Сида ар Сиаха?
Когда он опомнился, отвлекся от своих мыслей, Короля уже не было. Туир поднялся со скамеечки и пошел по темной галерее, ожидая нагнать старика самое меньшее шагов через сорок. Но впереди был только полумрак, копоть и потрескивание факелов. Короля не было.
- Государь?! - крикнул он. Негромко, но отчетливо, смутно надеясь, что Король присел где-нибудь в бесконечной линии анфилад. - Король?
В ответ снаружи - сначала редко, затем -чаще, - забарабанил дождь, позвякивая стеклами витражей. Потемнело.
У Туира мелькнула странная мысль: а что, если Король - вышел из замка? Следи за ним, сказал Сид ар Сиах. Он стар и плохо помнит топографию замка. Ты приставлен следить за ним. Упустишь - отвечаешь головой.
Он выскочил во двор, под крупный секущий дождь. Щурясь от водяной пыли, оглядел двор. Короля не было. Туир заметался, лихорадочно соображая, куда тот мог пойти. Корабль, мелькнуло в голове. И сразу же - мысль-увязка: Причал. Он рванул к причалу.
Дождь пошел равномернее, не сильно и не слабо. Просто лился со свинцовой покрышки неба. Туир бежал, скользя по гранитным плитам, тесаным еще Старшим Народом, по плитам, заляпанным чаячьим дерьмом, колтунами водорослей и мелкой рыбой. Сквозь водяное покрывало ливня он увидел фигуру Короля, непривычно выскокую, выпрямившуюся, с развевающимися седыми волосами.
- Ко...оро-оль! - Дождь забил слова обратно в глотку, погасил своим гулом.
Ноги поскользнулись, он больно ударился носом о плиты причала. Поднялся на руках. Увидел пятно крови. Выругался, утирая разбитый нос...
Король молча глядел на море. Он сжимал Чашу. Он чувствовал, что наступает Час Тоскливый, Час Прощания... и Час Радостной Встречи. Он опустил глаза, увидел как в подставленный кубок набегают хрустальные потоки, образуя миниатюрные водовороты, бешено кипящие, пузырящиеся. Потом вдруг поверхность воды в Чаше стала гладкой, хотя вокруг - чудо! - хлестал дождь, мочил его волосы и мантию, сбегая по лбу и впадинам щек, заливаясь за шею.
В этой серебристой глади отразились глаза - не его, отцветшие, а ее - серое небо августа. Он изумленно вскинулся, глядя вперед, на море.
Дождь вдруг перестал.
Море успокоилось.
Воздух наполнился криками чаек.
Он увидел барку. Двух эльфов на веслах. И ее.
И он шагнул.
Третий Шаг.
Туир едва не упал. Едва не грохнулся в обморок, когда увидел, что дождь прекратился в одно мгновение и... барка!
Он видел ее! Своими глазами!
Он долго стоял на коленях, в мокрой одежде, с окровавленным носом и смотрел туда, где только что был Король.
Спустя вечность он поднялся на дрожащих ногах, шагнул к тому месту, где стоял государь.
- Король! - прошептал он, почувствовав, что вчистую сорвал голос. - Где ты, Король?..
Он не слышал грохота кованных сапог стражников, всполошившихся из-за их длительного отсутствия. Не чувствовал как они - увидев кровь на его лице и отсутствие Короля - сбили его с ног, заломив руки за спину.
Не слышал лающего крика сенешаля, приказывающего вести его в темницу.
Только когда его уводили, он обернулся, ища взглядом кубок. Краснолицый стражник по имени Ратомир больно двинул ему латной перчаткой в затылок и он отвернулся.
Когда его увели, снова занепогодилось, небо потемнело. Большая волна, захлестнув мол, слизнула с гранитных плит чашу с рунической вязью. Снова пошел дождь.
Наутро, когда взошло солнце и чуть подсушило мокрые флаги и одежду рыбаков, глашатай хрипло возвестил: "Король умер! Да здравствует Король!"