Утром Илия проснулась, уткнувшись носом Нэмури в бок. И как такое могло произойти - она сама не понимала. За тонкими стенами отеля бурлила жизнь: переговаривались их единицы, стучали подкованными каблуками аржанцы, смеялись и растягивали гласные литанийцы. Узкую постель заливал жидкий, неуютный свет, обещавший дождливую сырость и пронизывающий ветер. Нэмури спал. Веки потемнели, а длиннющие ресницы (предмет тайной зависти Илии) беспокойно подрагивали, но от него дышало покоем и сопел он так хорошо, что она едва не задремала снова - успела забыть насколько заразительные примеры он мог подать.
    Заглянула под одеяло, убедилась, что от избытка одежды он тоже не страдал и притихла, соображая, как такое все-таки произошло.
    'Вот демон. Кажется, я изменила Лису... Оё-ёй, - вздохнула она. - Целования с Гессо не считаются, я тогда одуревшая слегка была... Это всё те странные типы виноваты. А с Нэмури... Пара поцелуев с тех пор... И всё. Я была уверена, что на этом - всё. И что теперь?'.

    Вспоминалось несуразное. Они прибыли в таггерийскую Коппору, запруженную союзными войсками, затем долго выбивали места для своих, для чего Лаки долго заговаривал зубы всем более-менее обладавшим властью хрупким. Его старания не пропали даром - симпатичная экономка попалась под золотые чары и с ее помощью большая часть их единиц смогла разместиться в отеле 'Костёлка'.
    Правда, в процессе случилась неприятность - аржанцы желали отдыхать без всяких там непонятных союзников и даже оказавшихся в том же здании литанийцев. Их командир прибегал к Нэмури ругаться. Он крутил усы, краснел лицом и надрывался криком, не забывая теребить свои ордена и погоны, и таким образом, бравировал надуманной весомостью. Лаки к тому времени убежал 'помогать обустраиваться', и главная экономка к огорчению всего персонала исчезла вместе с ним. Троскаб же примерно хозяйничал, и свидетельницей этой отвратительной сцены посчастливилось стать именно Илие.
    Нэмури терпеливо выслушал все вопли и сказал:
- Командир Камиш, мне плевать, каким образом вы обустраиваете свой досуг, и каких правил придерживаются ваши люди, но я не позволю своим единицам ночевать на улице только из-за того, что вам приспичило подцепить лобковых вшей на вражеской территории посреди временного затишья. Убирайтесь с моих глаз.
    И высокомерно, совершенно по-гессовому, выпроводил бедолагу из комнаты. Илия поаплодировала, Нэмури раскланялся, и тут она вспомнила о презенте Троскаба. Нэмури порадовался крапивице и заказал для них ужин. Они перекусили, напробовались травянистой настойки, и Илия с огромным удовольствием отправилась отмокать в ванну. Почему-то нэмурину, а не свою, поделенную с Троскабом и Вешнем.

    'Пожалуй, именно здесь я ошиблась... Или же раньше, когда крапивицей угостилась?.. - размышляла она, снимая данные со спящего Наставника. - На аржанцев кивали, а сами-то...'.

    А потом Нэмури зачем-то зашел в ванную и замер. И Илия застыла, глядя на него, затянутого в глухой черный свитер, 'застегнутого на все пуговицы', не осознавая, насколько пересохло во рту и не чувствуя, что стискивает край ванны трясущимися руками. Они таращились несколько минут, а потом одновременно потянулись друг к другу. Нэмури не позволил ей шагнуть из ванны и сам забыл раздеться, налетел штормом, оголодавший, рехнувшийся, беспамятный.

    'Да и я хороша, - массировала переносицу Илия. - Все мозги мигом порастеряла. Молодец какая...'.
- Теперь-то что делать? - невзначай спросила она у потолка.
    Вместо него ответил Нэмури. Он шумно вздохнул, спрятал от нее свой нагретый бок, прижав его к простыне, и ткнулся губами в макушку:
- Живи сейчас и ни о чем не думай. Разреши мне поломать голову за нас двоих. Поспи еще... У нас есть еще час. Поспи.
    Под одеялом было уютно, на улице - мерзко. Тошнотворно завывали 'Умильную' упившиеся аржанцы. Мокрые вещи парили на батареях.
    И Илия вместо ответа обняла его и спокойно заснула.
    Тикали часы и дни. Дипломаты в Таггере продолжали торговаться. Единицы Нэмури были опытными воинами и без особого труда переносили неопределенность и ожидание, умудряясь находить для себя бескровные, не туманящие рассудок занятия. А вот аржанцам, пропустившим и Первую континентальную, приходилось несладко. В конце концов, их напряжение, нервозность и неумеренность ни в питие, ни в прочих излишествах стали сказываться на всех. Литанийцы теряли природное добродушие, охотники - сдержанность, наемники - показное равнодушие, а у монахов не ладилось с непривычными ритуалами, и они начинали голодать. Ситуация постепенно накалялась.
- Давайте выставим их уже отсюда, - злился невыспавшийся Лаки.
    Нэмури ответил:
- Это не решит проблему. Повысим процент агрессии против мирного и прощай кусок переговоров.
- Что литанийцы говорят? - пробормотала Илия и зевнула.
    Троскаб поморщился:
- Тоже устали от такого соседства... С таким союзником и противники не нужны...
- Лучше бы они и дальше отсиживались у себя за гончарными делами, - потер Нэмури лоб и поднялся. - Пойду приведу в чувство командира Камиша.
    И ушел.
    Каким образом Нэмури беседовал с Камишем, никто не знал, но в 'Костелке' воцарился относительный покой и показных дебошей аржанцы больше не устраивали.
    Монахи наобщались с наемниками и стали поголовно резаться в карты, как заправские игроманы.
    Вешень виновато разводил руками, а Илия махала:
- Пускай. Главное, чтоб без штанов не остались. Да и ритуал наметили.
    Лаки удивлялся:
- Не бывает коллективных ритуалов...
    Вешень же посмеивался:
- А мы - муравьи. Вот вернется хозяйка, а мы к этому времени весь Континент казино с муравейниками застроим.
- Нагих танцев вам мало? - кис Лаки от смеха, сверкая на нее беспокойными глазами.
    Илия продолжала спать с Нэмури. И все вокруг делали вид, будто не замечают ни ее зацелованных губ, ни хронического недосыпа.
    'Даже Троскаб молчит, будто так и надо... - и задумалась: - А может, и в самом деле так надо?..'.
    Однажды Вешень доложил, что Лаки начал худеть. Илия рассказала Нэмури и увидела на нем копию своей растерянности.
    А ночью Лаки призраком пробрался к ним. Замер усталой тенью у постели, и Нэмури с ворчанием убрал пистолет под подушку. Посмеялись потихоньку над его по-детски неловким фокусом, но пустили. И Лаки тогда стал самым молчаливым из них. Не вернулся к морозной мраморности, нет, просто притих. Словно старался стать наименее заметным. С ними он вдруг стал настолько трогательно неуклюжим, что Илия бросила жалеть о своем решении: 'Вряд ли когда-нибудь мне еще доведется увидеть тебя таким'.
    Таггера взяла нейтралитет, официально вышла из боевых действий и повиновения Штудгарду через три недели непрерывных переговоров. Риван не устраивало то, что она сохранила самостоятельность, и потому переговоры были продолжены, но уже в другом ключе.

    Через несколько дней, когда 'ОсГА' продвигалась к границе Загглина, пришло сообщение, что четыре цепи 'голодных' в Тоффолке были уничтожены, и столица пала. Нэмури даже не поморщился. Но к ночи, когда его сменил за рулем Лаки, он выковырял из 'Кельны' Илию под удивленные взгляды кровников и затащил в свою 'Катрин' на заднее сиденье. Лицо у него было таким, что ни у кого не повернулся язык напомнить ему о его же инструкциях, обязывавших командующий состав находиться в разных частях колонны.
    Вешень вздохнул и передал Ревеню:
'Что делают...'.
    И тот усмехнулся:
'Молодость - это хорошо'.

    Оступа давилась войсками Кродии и Арадии, цепи и 'голодных', и коренных штудгадцев, и колонийцев рвались и распадались на звенья и там, и в Ниросье войска Штудгардской империи редели, вынужденные отступать под натиском союзных.

    Перед тем, как пересечь границу и войти в загглинскую часть Пустоши Тереха 'ОсГА' сделали привал в таггерийской Либаве - тихой, спокойной и гостеприимной к путникам всех рас. Близость немилосердной природы сделала жителей терпимыми и снисходительными к тем, что не ведали естественных опасностей и не представляли дальнейших трудностей. 'ОсГА' пополняли запасы провизии, проверяли исправность техники и отсыпались на ровных постелях круглобоких от постоянного песчаного ветра отелей.
    После собрания шефов групп Оружейник внезапно остался наедине с Нэмури. Он убедился, что в комнате не осталось лишних ушей, встал к нему вплотную и сказал:
- Слушай, командир, разреши сказать как другу.
- Валяй, - заинтересовался Нэмури.
    Оружейник посмотрел куда-то в сторону и сказал:
- Оставь девчонку в покое. Знаю, твоя ученица и всё прочее... Но у нее ваши кольца на левой руке, а у тебя я что-то таких не заметил. Охотники треплются между собой, но мы-то не глухие...
    Нэмури заскучал и посоветовал:
- Как другу - не лезь не в свое дело.
- Извини, уже не могу, - качнул головой Оружейник. - Нам она, знаешь ли, тоже небезразлична. Прекрати портить ей репутацию.
    Нэмури засмеялся:
- Дима, если тебе нужны данные об отношениях Илии, то так и скажи. Не пытайся крутить мне мозги.
    Тот поморщился, отошел и плюхнулся в ближайшее кресло:
- Я просто не понимаю. Спрашиваю у нее, а она - кошкой шипит сразу. Я про монахов Льдира еще от Вешня с Ревенем наслушался. Не вписывается она в их чисто мужскую компанию. Ну секта... Тьфу, Нэмури, ты-то как мог позволить своей ученице вступить в секту? Ни одна еще ничего хорошего людям не принесла... И впервые слышу, чтоб сектантам Льдира можно было жениться. Хотя наша Кроха и среди них отличилась: видим, что они с нее пылинки сдувают и прицепами бегают...
    Нэмури не знал, что ему с наемниками и их рупором Оружейником делать: 'Вот наскладывали. Хоть смейся'.
    Но Дмитрий продолжил, и смеяться сразу расхотелось:
- Охотники шипят друг другу, что Кроха Лиса этого предала... Беспокоимся, как бы дурного не вышло...
    'Вот оно что, - понял Нэмури. - Давно следовало впитать, что ты не суешься ни к кому с пустыми сплетнями'.
- ...Я Крохе говорю, не пора ли нам начать спать вполглаза? А она смеется, что брат ее за нас это давно делает. Троскаб этот... Откуда он взялся?.. - спрашивал у дыма 'личинки' Оружейник.
    'Ого, - подивился Нэмури. - Ревнует. Надо же'.
- И еще, - посмотрел он исподлобья, - мы не слепые. Вы с Крохой обращаетесь так, будто в ближайшем будущем хоронить собрались. Мы узнавали. Льдир не требует кровавых жертв всего-то несколько столетий. Она за их помощь себя положить собралась?.. Если так, командир, то нам такая победа не сдалась ни даром, ни с доплатой. Мы сами всегда справлялись без чьей-либо помощи и не собираемся пировать на костях пигалицы.
    'Близко, но не то, - отметил Нэмури. - Я стал недооценивать вас, расслабился. Проницательные паршивцы', - вслух бросил:
- Это общее заявление?
    Оружейник, не мигая, выдержал взгляд:
- Да. Официальное, если хочешь.
    Нэмури привалился к столу и усмехнулся:
- Мне такое спокойствие тоже не сдалось. Так что можешь выкинуть жертву Льдиру из головы, и другим рекомендую сделать то же самое. Вы знаете об обычаях Континента больше, чем большинство живущих на нем. А теперь и видели то, что доводилось совсем немногим. Но у вас всё равно не хватает информации, чтобы принимать столь серьезные решения. Я помогу. Но только тебе. Как ты будешь объяснять остальным - меня не волнует, но подробности держи при себе. Да. Те, что касаются Илии. Согласен?
    Оружейник снова поморщился, будто хотел что-то сказать, но ограничился кивком.
- Тогда поехали с начала. Ее я в покое не оставлю и не перестану 'портить репутацию'. Она - не замужем и свободна от обязательств перед кем бы то ни было. У охотников, как и у вас - недостаток информации. Я ничуть не удивлен, что Лис не побежал им докладывать о своем личном. Но ни для Илии, ни для нас с их стороны ничего не грозит. Во-первых, потому что Троскаб - кровник Илии. Он - ее брат. И такой же 'монах', как и те, что носят сарху и клинки в нашей группе. Во-вторых, секту организовала сама Илия для пущего удобства в нашем положении. Монахи подчиняются ей благодаря их особой связи, что крепче родственной. Они - тоже нежить, по-вашему, Дима, если ты до сих пор не заметил. И чувствуют иначе, как и полагается другим... Охотники не пойдут против Троскаба и не станут пакостить монахам Илии: знают, чем это грозит. В-третьих, несмотря на ее относительную свободу, набиваться к ней в поклонники не рекомендую, - и фыркнул табачным дымом. - Страждущие лишатся беспокойных хвостов. Ты меня понял.
    Оружейник потеплел взглядом, но не расслаблялся.
- Должен поставить вас в известность. У Илии и монахов идет кровная вражда со своими. Вас как людей она не касается. Как бы вы к ней не относились, я приказываю вам не вмешиваться. Ее врагов с людьми вы не перепутаете, а потому не сможете списать на ошибку. На этом всё.
    Оружейник переварил, а потом сказал совсем неожиданное:
- А тебя эта вендетта касается?
    'Бьет без промаха и сам о том не догадывается', - изумился Нэмури непривычному словечку и ответил:
- Меня касается всё, что задевает ее. И из-за того, о чем ты думаешь, - сказал он понимающей ухмылке. - Я - ее Наставник. И не перестану донимать ее даже из другого мира.
    На этом вопрос был исчерпан, и среди 'ОсГа' вновь воцарился покой.

    Они не дошли до номинальной границы Загглина. У одной из тяжелых грузовых 'Леменок' разом спустило все колеса, и водитель из вепревых единиц с трудом удержал равновесие своей многоножки. Ее сестры-близняшки загудели протяжно и тоскливо, выражая недовольство и требуя внимания.
    Оружейник замер, прижимая рацию к губам, впервые в жизни не понимая, как доложить о помехе, появившейся на пути его 'Кёльны'. То, что стояло перед капотом машины было одето, как монах, но таковым не являлось. Да, настолько крупных людей мало, но вовсе не в размерах дело. Оружейник инстинктивно, позвоночником чувствовал его чужеродность, инакость.
- Ого, какой здоровяк, - восхитился рядом Милош. - От нашей стаи отбился. Вовремя 'Лемёнка' заболела, а то без него укатили бы...
- Не двигайтесь, - сказал он, не чувствуя своих губ. - Это враг. Но не наш.
    Словно в подтверждение оглушительно грохнула жестянка крыши и перед машиной застыла Кроха. Ее косы медвежьими ушками торчали над капотом.
- Что за хрень? - бормотнул Милош.
    Оружейник глянул - за стеклом от него виднелся Троскаб в черном монашеском балахоне. Он без тени улыбки не сводил взгляда с помехи. Кроха и чужак не двигались. Оружейник лишь однажды чувствовал себя так - когда в Американской Империи едва не наступил на морду речному аллигатору.
    В стекло с его стороны постучали, и он с трудом расцепил пальцы, впившиеся в рукоять скорострельной 'Мегеры'. Когда опустил стекло, улыбающийся Лаки сказал:
- 'Лемёнкой' Вепрь с остальными занялся. Так что курите.
    Шагах в десяти от него стоял командир. Как обычно, каменно спокойный, изучал чужака, сложив на груди руки, но что-то с ним было не так. И это 'что-то' тревожило Оружейника больше невесть откуда взявшегося чужака, больше поглупевших и разболтавшихся единиц, больше незнакомого шефа охотников и посмеивающегося Лаки.
- Ты мог бы и не портить нашу технику, - сказала Кроха, и Дмитрий перестал глазеть на командира.
- Не знал, как иначе остановить тебя, скарада, - прогудело из-под капюшона.
- Мог бы просто позвать, - печально сказала она.
- Говорят, ты придерживаешься наших обычаев, - заметил чужак.
- Только тех, что считаю разумными. Поговорим?
    Тот медленно поднял колючую перчатку, снял капюшон и стянул маску. И Дмитрий начал сомневаться в собственном рассудке.
    Милош вторил его мыслям:
- Огудеть можно. Говорил же, что ведьмина трава в местном табаке не просто трава...
    Выглядел чужак вполне по-человечески, но вот бело-синяя расцветка здорово смущала. Хотя и не в ней было дело, за десятилетия работы в Сети найма Дмитрий насмотрелся всяких, в том числе и киборгов, больше походивших на детали к оружию, чем людей. Но от них у него не бегали мурашки и не начинало подташнивать. Даже на свою нежить в руководстве ни разу не было такой реакции.
    'Этот - другой, - понял Оружейник. - Абсолютно'.
    Он не знал, с чего это взял, но интуиции своей доверять привык: она его ни разу не подводила. В зеркале заднего вида он нашел подтверждение своей догадке - прочие монахи заворачивали охотников подальше от зрелища наравне с наемниками.
    Чужак и Кроха не замечали никого, кроме друг друга. Они сели на землю посреди дороги, скрестив ноги, как падишахи из восточных сказок. Их мечи воткнулись между ними в сухую землю. Чужак снял перчатки и бросил их туда же, подняв облако густой пыли. Кроха звонко чихнула, и на белой морде чужака показалась тень улыбки.
- Я - Варра, - сказал он. - Рад застать возлюбленное сердце Миледдины в добром здравии. Я долго нес в себе слова, сомнения и вопросы и позволь поделиться ими с тобой.
- Я - Илия, - отозвалась Кроха. - И не рада видеть тебя, воин Варра, на своем пути. Потому что сердце мое избавлено от сомнений и вопросов, но я приму твои слова, как завещано Первоматерью и поделюсь своими.
    'Это какой-то ритуал', - заинтересовался Дмитрий и вылез из машины, чтобы ничего не пропустить.
    Как ни странно, Лаки его не остановил, позволив размять ноги и покурить на свежем воздухе.
- Хороша, - сказал вдруг Варра. - Хороша, как мгновенный поединок с любимым врагом. Позволь узнать, отчего ты пахнешь, как королевна ячеек, но я смотрю на тебя и вижу воина? Отчего так?
- Потому что я и есть воин, - отозвалась она, и голос у нее звучал немного удивленно.
    На тонких губах Варры зазмеилась улыбка:
- А запах - обман?
    Кроха весело расхохоталась, запрокинув голову, и Дмитрий отметил, что Лаки перестал улыбаться.
- Ты - первый, кто не лепечет восторженные глупости и не болтает пошлости, - сказала она. - Ты задаешь хорошие вопросы, а потому отвечу - нет, не обман. Хотя, признаться, я совершенно его не чувствую.
    Варра прищурился, и Оружейник понял, что он старается не засмеяться:
- Тебе повезло, скарада. Твой запах несет безумие, и это - не пустые слова. Чую, что многие из людей, приближенных к тебе, оказались способны воспринять его. Не ожидал... Я слышал о тебе, но не верил. И до сих пор не верю своим глазам... - он перестал улыбаться, спросил: - Правда ли то, что ты любишь некоего воина настолько, что не желаешь никого, кроме него?
- Да, это так, - качнула 'ушками' Кроха.
- Жаль, - вздохнул чужак. - Значит, правда и то, что получить ребенка от тебя сможет лишь тот, кто одолеет тебя в поединке...
    'Что за черт?', - опешил Оружейник.
    А Лаки рядом весело пробормотал:
- Шустрые какие. Уже и легенду сложили...
- Назови имя того воина, - потребовал Варра.
    Лаки вытянулся в струнку, как гончая, напавшая на след.
    'Ну сейчас она ляпнет про командира и начнется потеха', - вздохнул Оружейник, нащупывая 'Мегеру'.
- Оргин, - донеслось девичье, и Дмитрий здорово растерялся.
    Но Лаки лучился от непонятного удовольствия, а странно незнакомый Нэмури не моргнул и глазом.
    'Опять ничего не понимаю, - признался себе Дмитрий. - Кто кому врет?..'.
    Растерялся не только он.
    Варра окаменел, выдохнул:
- Оргин? Кровопийца Оргин? Скарада, ты лишилась ума...
- Тоже мне новости, - пробормотал привычная Кроха.
    И Лаки рассмеялся.
    Варра пришел в себя и сказал уже более ровно:
- Ты очень юная и росла вдали от дома...
- У меня есть дом, - не согласилась она. - И у меня есть Хозяин.
    Варра на сей раз молчал дольше.
    Он сгреб песок белой ладонью, пустил его струйкой из кулака:
- Тебе повезло больше. Я провел много лет в этом мире, ощутил первое, но никогда не ведал второго... Ты не знаешь, скарада, что многие поколения именем твоего возлюбленного пугают наших детей. Он безжалостен даже по нашим меркам, и убивал легко и без причины, вне поединков, в том числе и наших кровников.
- Интересные вам сказки рассказывают, - протянула знакомая Кроха.
    Варра сменился в лице:
- Теперь мне ясно, откуда у столь юной скарады появилась такая опасная блажь. Этот Архнулл-паук, эта тварь из-за пределов опустошил все наши ячейки. Он не остановится на нас, скарада. Когда он твоими руками уничтожит последнего из нас, он выпьет всю твою кровь. И потому как чрево его пусто и ненасытно, он не остановится. Он осушит и твоего Хозяина и примется за тех, кто хоть словом перемолвился с тобой, получив тень твоего запаха. Всех хрупких.
    Волосы Крохи посветлели. Она оглянулась, почему-то на него, Дмитрия. И он снова стал свидетелем ее 'превращения'. В глотке пересохло: 'Она похожа на этого Варру. Чересчур похожа'.
- Оставь Оргина мне, - тихо сказала она, вернувшись к чужаку. - Он - мой тагрин, моя забота, моя печаль и моя боль. Ты, воин Варра, не покидавший своего дома многие лета и вскормленный на легендах о нем и наследии Архнулла, проклятии Безвременного, не в силах отличить изнанку от лицевой стороны. В том нет твоей вины - ты смотришь слишком близко. Но я по-прежнему верна своему слову: моя плоть скарады - для одного, мои умения воина - для всех остальных.
- Я не могу позволить превратить мой дом в паучье царство, - сказал Варра. - Ты слишком далеко и не можешь разглядеть, какую ошибку ты совершаешь. И нет твоей вины в выборе тагрина - воины славятся не только умениями, но и пылкими сердцами. Что ж. Значит, у меня есть шанс...
    Оружейник замер, соображая, что за штука торчит из живота чужака.
- Нэмури, что ты делаешь?! - крикнули сзади.
    Синей стрелой мимо пронесся Троскаб и замер в бессилии. Дмитрий был занят - он отслеживал путь суставчатого, изогнутого копья от итоговой точки к началу.
- Грязный сор-рг! - рычал Варра, силясь дотянуться до клинков. - Ублюдок Архнулла-паука. Сожрите друг друга вместе с Оргином-кровопийцей, ищщяра!
    Дмитрий увидел своего командира. Тот улыбался. Старые шрамы сочились сукровицей. И прочее мозг отказывался переваривать. Дмитрий оторопело смотрел на суставчатые лапы, торчащие из его груди, на живой горб на спине, что топорщился теми же длинными паучьими лапами.
- Нэмури, - выдохнул Лаки.
    И тот повернул голову, мгновение созерцал их залитыми чернилами глазами и медленно пошел к чужаку.
- Нет у тебя шанса, - улыбался Нэмури, и паучьи лапы споро сучили, опутывая чужака красными нитями.
    Тот рычал и отбивался, вырванными из земли клинками. В двух шагах от неподвижной Крохи.
- ...И у кровников твоих - нет, - шагал Нэмури, и сухая земля продавливалась под его сапогами. - И Оргину я его не оставлю.     Отрубленные сегменты извивались в песке, взбивая пыль, окропляя ее черной жижей. Еще целые лапы шуршали по песку, со свистом взвивались в воздух - и их становилось всё больше.
- Я сожру его, - улыбался Нэмури рядами клыков, ровно вышагивая. - Я сожру тебя и любого, кто придет за ней.
    Чужак стремительно выдыхался, не успевая отражать атаки когтистых лап. Командир остановился рядом с Крохой, уже черневшей 'медвежьими ушками' кос на фоне светлой дороги. Чужак вскрикнул, проткнутый десятками лап, сверкающий вихрь прервался, и клинки замерли.
- Что тебе-то в ней, с-сорг? - выплюнул Варра.
- Она - моя. И этого - достаточно.
    Послышался хриплый стон, и воздух содрогнулся, пронизанный стремительными снарядами ошметков плоти. Мгновение Оружейник не слышал ничего, кроме стуков собственного сердца.
- Он порвал его, - сказали рядом.
    Оружейник покосился и увидел зеленовато-бледного Ревеня.
- Порвал Стража, как тряпку, - произнес он опять.
    Кроха, забрызганная с головы до ног кровью, черной жижей, останками нелюдя, поднялась неловко, разгибая одеревеневшее тело и подняла лицо к монстрообразному командиру.
- Ты никуда не уйдешь, - сказал он.
    И Оружейник впервые за всё время понял, насколько тот был зол.
- Что ты наделал... - вздохнула она с горечью.
    Лаки вдруг рассмеялся с отчетливой злостью:
- Ничего, художница. Ничего такого, что нам уже не приходилось бы делать... Нэмури, подбери клешни, пока ты их себе не оттоптал.
    Кроха потеряно смотрела на зама. Лаки продолжал улыбаться, отвечая ей ненавидящим взглядом:
- Твои кровники приходили к каждому из нас. Пытались выторговать. Пытались убить, но прости уж, на помощь звать не стали. И прости за то, что голов их на частокол не оставили. Не с нашими техниками... За хр-рупких нас держишь?! - вдруг рявкнул Лаки, и Оружейник против воли отшатнулся. Волосы у зама почернели, и зубы существенно удлинились.
- Твой Хозяин - Пантакль. Мы - твой Хозяин. И куда ты от нас собралась? К Ор-ргину?
    Командир же, наоборот, успокоился, 'подбирая клешни'.
- Не выйдет, художница, - бесился Лаки. - Пусть приходит. Нам и его найдется, чем угостить...
    Троскаб, обманчиво мягко улыбаясь, сжал его плечо:
- 'Гусеницу' починили. 'Лемёнку'.
    Лаки зыркнул на него, но орать перестал.
- Тогда выдвигаемся, - сказал привычно хладнокровный командир, дождался, пока Кроха соберет свои вещи, выдал ей ослепительно белый платок и пошел к своей машине.
    Кроха поплелась за ним виноватым нашкодившим щенком.
- Что это было? - встретил Оружейника Милош.
- Не знаю, - честно ответил он.
    Милош завел 'Кельну', разнообразно ругаясь по поводу континентальной нежити и истинной природы их командира в частности.

    Никто не знал, откуда и как появилась эта бесплодная плешь на богатой шевелюре Континента. То могли ведать лишь те, что сотворили Хребет Льдира и впадины залива Брасса. Не стихающий ветер поднимал пыль, делая продвижение колонны по чужой территории невыносимо трудоемким. Монахи не вылезали с разведочных экспедиций и возвращались белыми от мелкого песка. Порой ветер срывался в бешеный вой, лупил в стекла мелкими камнями и снижал видимость до нуля. Связь при том пропадала, нервируя Волека до залпов отчаянных ругательств.
    Через четырнадцать дней черепашьих бросков Нэмури принял решение сделать привал, благо, природа всячески способствовала - неба за тучами пыли не было видно.
    Торопливо привычно натянули 'стены' на бока 'Лемёнок', подняли на клешнях 'СВАТов' 'крышу' легких урановых пластин. Непробиваемые монахи отправились на посты, а остальные повалились отсыпаться. Шефы быстро отделились в опустошенный кузов одной из 'Лемёнок', разблокировали верхнюю панель и сделали дымоотвод, отогреваясь у костерка в поддоне куска 'СВАТ'-овой обшивки. Оружейник косился на святотатство, но молчал - тоже промерз, несмотря на утепленную куртку и нагреватели 'Кёльны'.
- От столицы Загглина до границы Штудгарда всего три дня пути. В срок уложимся, - говорил Вепрь, нанизывая куски непонятной ушастой загглинской дичи на штыри, в которых угадывались детали от плевавшихся огнем 'запоек'.
- Как раньше на имперцев не наскочили - не понимаю, - дивился Милош.
- И идиоты всякие перестали руки-ноги на ровном месте ломать, - меланхолично заметил Док.
- Это из-за талисмана, - усмехнулся Оружейник.
- Кстати, где она? - не понял Вепрь.
- Своих с троскабовой нежитью осталась обустраивать.
- Странные они ребята, - вдруг сказал Милош. - Вроде и с нами постоянно, и в то же время сами по себе... Словом, себе на уме.
- Зато ты подштанниками трясти горазд, - не удержался Вепрь. - Всегда сыты, обуты-одеты, без патронов и оружия ни разу не оставались. И 'жора' всегда полно. Чего тебе еще надо-то?..
- Бордель бы кочевой, - бухнул кто-то.
    Все заржали и расслабились.
- Бордель ему, - фыркал Медведь, набиваясь к Вепрю в помощники. - Вот дойдем до Штудгарда, там и крапивицы их по самые брови нальемся, и девок по верлёнам нащупаемся.
- Верлён? Что за ерунда? - оживился Милош.
    Он был самым новеньким из их континентальной компании старших. Прибыл из европейского филиала Сети и никак не мог надивиться специфичности континентального быта.
- А это что-то вроде гаремов, - охотно пояснил Медведь.
- Так они многоженцы? - непонятно чему обрадовался Милош.
- Не совсем. Монахи, что оттуда, рассказывали, что женятся там, как почти везде: супруг и супруга только друг для друга и прочие песни. Но общество у них кастовое, как, к примеру, в Индии до сих пор. И есть люди, которых по происхождению в эти верлёны определяют. Говорят, что до верлёнов их в какие-то школы отправляют, где учат всему, что может пригодиться их господам. А оттуда эти самые господа для своих верлёнов раскупают...
- Погоди, - перестал улыбаться Милош. - Так там что - рабы?
- Ну да, - кивнул Медведь. - Думаешь, союзные Штудгард рабовладельческим для красоты называют?.. Но в верлёнах-то еще наложники, а есть и слуги, и натуральные рабы. И последним, говорят, очень невесело живется...
- Мрак какой, - пробормотал Милош.
    Медведь ухмыльнулся:
- Это еще ничего. Ты, наверное, про Сваргское королевство еще не знаешь. Там кое-где и по сей день принято трапезничать своими мертвецами.
    Милош спал с лица и слегка позеленел.
- Помрет чья-нибудь бабулька под центер весом, ну ее родственники на гриль, супы да пироги отправляют. Ну и правильно, чего добру-то пропадать, - рассуждал Медведь, прилаживая очередной штырь с дичью над огнем.
    Оружейник посоветовал Милошу:
- Не слушай, он с тобой добычей делиться не хочет.
- А ты не суфлируй, - фыркнул Медведь.
    И Милош с облегчением рассмеялся. В одиночестве.
- Так ты не шутишь? - выдавил он, оглядевшись.
- Какие уж тут шутки, - вздохнул Медведь. - Да и что такого-то? В каждой лодке - свои уключины. Вон, арадийцы нежить поколениями выращивают и клонируют и охоту на них периодически объявляют да на кострах жгут. Кродийцы испокон веков морским и речным пиратством живут. Осталинцы только с родственниками женятся. Литанийцы после потери детей и родителей пальцы себе режут, а аржанцы в неурожайные годы стариков своих в заливе Брасса топят... Так, кто еще?..
- Риванцы на двух своих богах помешаны, - подсказал Вепрь. - Ржа и Льдире. То есть лете и зиме, грубо говоря. Триста или двести лет назад они всё еще своих земляков на жертвенниках, как скотину, забивали. Потом заменили на религиозные сношения. Так что по божественным праздникам у них сплошные публичные оргии... А. И гражданские во имя богов развязывают постоянно, фанаты Ржа против фанатов Льдира, и кровищи льётся немеряно... Как не вымерли до сих пор, не понимаю... Наверное, религиозными сношениями только и спасаются.
    Вепрь замолчал, приглядываясь к запекающейся дичи, и Клюв подхватил:
- Что у истанийцев меня поразило - они не женятся. То есть могут осесть с любимым человеком и даже детей завести, но самого брака у них нет. Как и семей в общепринятом смысле. Детей всем миром воспитывают, одевают и обувают. У них и детдомов-то нет. Только 'парники' какие-то, вроде детских садов, потом школы и так далее. Любой ребенок может подойти к незнакомому взрослому на улице и попросить что-нибудь купить, и если у того есть деньги, он купит. Не принято отказывать... Знаешь, что будет, если ты на истанийского малыша замахнешься при всех?.. Местные тебя камнями забьют, труп оттащат на помойку и пойдут по своим делам... Сейчас-то чужаков в страну много понаехало, вот и детей не видно совсем, попрятали их где-то...
    Умник утер влажное лицо и присоединился:
- В Стации подобные же порядки насчет детей и семей. Они раньше с Истанией единым государством были, потом распались... Правда, без особой крови. Поэтому до сих пор друг друга единым народом считают. Простым людям плевать, что правительства у них разные. Вон, Ниросье на территорию Стации залезли, а истанийцы добровольцами всем скопом рвать имперцев кинулись... Сразу заметное продвижение в той части фронта ощутилось. Не удивлюсь, если они будут Ниросье трепать, пока то не развалится напрочь... У колоний, кстати, тоже порядки свои были, пока Штудгард их под себя не подмял... Еще достала меня одна общеконтинентальная особенность - что государства и их столицы называются одинаково. Толкуешь с человеком про Риван, а потом выясняется, что он про город говорит, а не про всю территорию. Как они друг друга понимают, в голове не укладывается... У сваргов тоже своих традиций хватало, пока они раздробленными лежали и междоусобицы устраивали. Потом объявилась королевна Кёльна со своим выводком трупоедов и силой всех помирила. Совершенно ненормальная тетка была. Они трупоедами-то стали, когда ее родовой замок, то ли ее же собственный отец, то ли дядька в осаду взял. От безысходности то есть... Они своих же мертвых натрескались, крышами поехали, и замок отбили. Так эта традиция дикая у них появилась...
    Милош подавил рвотный спазм и промямлил:
- Да прекратите уже. Я и так не собираюсь летающих ушастых ящериц жрать. Неизвестно еще не ядовитые ли они.
- Не ядовитые, - успокоил его Медведь. - Мне Троскаб говорил, что еще мальчишкой с друзьями на этих крепней охотился. Как видишь, до сих пор живой и здоровый.
- Гм, - сказал Док. - Спорно.
    Медведь покосился, и Док пояснил:
- Я о том, что Троскаб как один из монахов Крохи не только крепней, но и человечинки не избегает. Из-за природного инстинкта, наверное. Каннибализмом же это не назвать...
- А, ну и черт с ним, - махнул мохнатой пятерней Медведь и повернул штыри. - Человек или крепень... Я вон, не хуже той Кёльны как-то раз в такую задницу попал... И выхода другого не оставалось. Так что для меня особой разницы уже нет.
- И что?.. - протянул Милош, фосфоресцировавший в темноте кузова. - Даже нас сожрешь, если прихватит?
    Тот ухмыльнулся, показывая ряд крепких зубов:
- Дока с Вепрем не стану, у них железяк больше, чем нормального мяса осталось. А вот тебя... - почесал косматый затылок. - Ну... Если сдохнешь и полежишь в тепле пару дней - сожру, почему бы и нет. Думаешь, меня медведем за красивые глаза кличут?
    Милош булькнул и рванул на выход под общий хохот и флегматичное Дока:
- А вот это, господа - каннибал.
- Довел парнишку и доволен? - усмехнулся Оружейник.
    Медведь покосился:
- Пусть не задирает нос.
- А в чем-то он прав, - вдруг сказал молчаливый Гид, тоже из новеньких. - Я про Милоша и нежить. Порой кажется, что они нами брезгуют. Едят непонятно когда, всё время на караул ставят только своих и спят опять-таки отдельно...
- Тебе к кому-то под рясу заглянуть захотелось? - заулыбался Вепрь. - Так ты Ревеню или Вешню предложи, они тебя мигом под одеяло законопатят.
    Медведь просмеялся, нафыркался и добавил:
- Или ты девчонок их вычислить силишься? Лучше не лезь. Вон, у Оружейника идиоты в 'хвосте' нашлись, еще в первую нашу поездку с Крохой. Решили к ней приластится, так она их мигом на тот свет переправила.
    Оружейник хмыкнул, вспомнив общий ступор от жестокости хрупкой девчонки, и сказал:
- А что до караулов, радуйся, что лишний раз кишки рвать не приходится. Лично я боюсь сейчас отлить отойти, чтобы не заблудиться. 'Вуайеристов' отрубает, по всем датчикам помехи, а ты чего там разглядывать собрался? Монахи, как летучие мыши, на слух ориентируются. Даже охотники с ними соревноваться бросили. К тому же у монахов какая-то своя война идет. Так что они своих недругов заодно выглядывают...
- Ты про того, что перед границей посреди дороги вылупился? - спросил Медведь. - Я отправился было узнать, в чем дело, но монахи на мне репейниками повисли, лепечут, дескать, зацепить может, ну я и бросил... - помолчал, глядя мимо штырей в огонь, выдавил: - Командир - не человек...
    Сзади шумно вздохнули.
    Милош вытирал меловой лоб рукавом черного свитера:
- Значит, это на самом деле было. Я думал у меня крыша поехала. Хотел уже было Доку сдаваться...
- Н-да, - сказал Вепрь, любуясь огнем. - Я тоже кое-что видел там. Самое странное, что всегда знал, что он - нелюдь. Еще с тех пор, как Кортик умудрился его где-то с себе в призы отхватить вместе с Лаки и трясся передо мной потом. Чуть все детальки не порастерял, рассказывая, что в живых остался со своим 'хвостом' только по их милости и из-за обещания сотрудничества. Теперь ясно, что он видел, и почему его так колотило. Только я... забыл будто. Видел и как наш зам золотой пленкой покрывался и перекрашивался, и как Кроха чешуйки отращивала, а вот командира - ни разу. Почему - не понимаю.
    Оружейник выдохнул дым 'личинки', сказал:
- Кроха говорила, что ему своей силы хватало, а потому он и не... не становился таким раньше. А тут, похоже, не так было с этим пришельцем... Стражем... Ревень его так назвал. И, похоже, тоже был в шоке. Но только от того, что командир его в ноль вывел... Взбесился, наверное... Я его обеспокоенным-то ни разу не видел, хотя с тех же времен, что и Вепрь, его знаю, а тут... такое...
- Есть от чего, - брякнул Милош и под тяжелым взглядом Медведя додумался пояснить: - Я в машине был и все разговоры слышал. Тот тип что-то плел про победу над Крохой. Вроде как, если он ее победит, то ребенка ей сделает...
    Медведь поднялся на дыбы:
- Да что ты говоришь?..
    Оружейник сплюнул:
- Ну и молчал бы дальше. Раз слышал.
    Медведь посмотрел на него и ушел от костра в тень.
    Док флегматично сказал:
- От таких новостей тоже отрастить себе что-нибудь хочется. Посмертоноснее... Ты, Гид, говорил про брезгливость. Когда твои единицы вшей цепляют, лишаями покрываются и блюют, как проклятые, кто с ними возится? Ты на меня-то не смотри. Я их с этими приятными мелочами Крохе спроваживаю. И она, а потом и ее монахи их тех, что во врачебных делах разумеют, ни разу не отказали. О какой брезгливости ты говоришь?
- Н-да, - вздохнул Медведь в темноте. - А ведь почти все мы из ее рук лекарствами пользовались...
    Вепрь криво усмехнулся поджаренным крепням:
- Над Кортиком, как над родным, выла. А когда зама нашего под Агартом чуть не разорвало, вообще в собственную тень превратилась. Доку даже бинты сменить не позволяла, сама выхаживала. Да и командир тогда совсем в немого превратился. Тоже мне - нежить...
    Он перевернул штыри и сказал:
- Командир нам всем на Континенте осесть предлагал. Я вот тут подумал... Как со Штудгардом развяжемся, здесь останусь.
- Выйдешь из Сети? - спросил Оружейник.
- Ну да, всех денег не заработаешь. Возраст опять-таки... Да и немного мне надо, в общем-то. С континентальными порядками долго скучать не придется. Местным, даже гражданским, что хлеб нарезать, что человека - без разницы. В перерывах буду соседям на машины и микроволновки причуды привинчивать. Да и без пригляда командир не оставит, это уже ясно.
- Любимое дело, отсутствие скуки и должное уважение, - подсчитал вслух Док. - Что еще нам надо?.. Денег? Полно. И еще будет. Даже надрываться не придется. К тому же с местной нежитью я бы поближе познакомился... Любопытные они... Так что останусь.
- Я тоже из Сети выхожу, - сказал вдруг Умник. - Останусь только в качестве гражданского переводчика. Не могу никак ни к консультациям, ни к допросам привыкнуть. Замотался...
    Оружейник послушал-послушал и усмехнулся:
- Не сказать, что и я не думал об этом. Тоже собираюсь остаться, остепенеть, нажрать пузцо поэффектнее и променять свою оружейню на клумбу с гортензиями. Правда, не знаю, на сколько лет мирной меня хватит. Потому и обещать командиру ничего не могу. А ты, Медведь, что планируешь?
- Останусь, - просто ответил тот.
- В очередь встань, - влез Милош.
    Никто сначала не понял. До Оружейника дошло, когда Медведь вышел из тени. Вспомнилось, как он, раненный, рычал на хлопотавшую над ним Кроху и требовал Дока. Вспышкой пронеслось, как из-за чего-то Медведь повздорил с Кортиком и от души подрался с ним, пока их не растащили в стороны общими усилиями.
    Кадрами кинолент замелькало, как они мерзли на Льдире, поджидая имперцев, и Медведь приносил фляги с горячем чаем Крохе: 'Вот, тебе заодно захватил'. Откуда-то взялись теплые перчатки к ее рукам. И до Льдира, и после - конфеты, разномастные, разноцветные, со всего Континента и из сетевых подкормок, будто он сам их жрал пачками. И всё время - рядом с ней, но среди прочих, будто невзначай.
    И те, спонтанные соревнования по метанию ножей, и его лапища осторожно подхватывает маленькую лапку с широким клинком:
- Размах... не тот...
    И зам тяжелеет взглядом, а потом внезапно улыбается по-прежнему и что-то говорит командиру.
    И единиц, его, Оружейника, единиц, из тех, что напали тогда на Кроху, в живых - никого. И все четверо погибли по-идиотски, на привалах, во время передышек, так, что вспоминать было тошно. И всё время неподалеку отказывался Медведь.
    И последним разрывом - невесть откуда взявшаяся фотография Крохи, случайно выпавшая из кармана жилета: 'Талисман на счастье'. И общий завистливый скулеж.
- Мля-ять, - выдохнул Вепрь, спешно загораживая Медведю дорогу.
    Потому что он, Медведь, выглядит таким же благодушным, как на зачистке сектора.
- Когда же ты затыкаться научишься, Милош? - подосадовал вслух Умник.
    Он был настороже, как и Клюв, который резко заметил:
- Милош, ты своей смертью точно не помрешь. И не факт, что от рук противника.
    Медведь сердечно улыбнулся:
- Да ладно вам, чего на парнишку взъелись? Ляпнул, не подумав, с кем не бывает? - и свел к безобидно-бытовому. - Все на Континенте останемся. Без очередей.
    И тем, кто Медведя знал хорошо, это сильно не понравилось.
    Но сказать никто ничего не успел - в кузов забрался отчаянно матерившийся Волек. Из его витиеватой речи следовало, что они зря сидят в темноте и дышат спертым воздухом, потому что погода снаружи самая расчудесная, только двигаться дальше они не могут, потому что у него отказали все навигационные приборы, а также потому что снаружи происходит что-то непонятное.
- Какая-такая хрень? - уточнил Вепрь.
- Я как связист вместо органической рации все кузовы в лагере в ваших поисках обшарил, - выдохнул Волек. - Монахи пропали, говорю.
- Как... пропали? - произнес Оружейник, не чувствуя языка.
- Троскаб выставил на посты охотников, напомнил им про приказ Лиса и безоговорочное подчинение командиру и ушел с Крохой и монахами. Командир и зам как услышали, оба перекрасились, конечности поотращивали и дунули следом, а мне приказали сказать, что если они не вернутся, группа на тебе, Оружейник... - закончил растерянно Волек.
- Млять! - рявкнул Вепрь, опрокидывая флягу на поднос.
- Куда? - прорычал Медведь.
- Северо-запад, на двенадцать... - отозвался Волек.
    Громыхнула дверь кузова и истошно завизжала 'Кёльна'.
- Медведь рехнулся, - прокомментировал ошалевший Умник.
    Оружейник обрел дар речи:
- Да нахер мне не сдалось такое повышение! Волек, единиц в готовность пять-один... Вепрь, ты со мной?..
- А то ж, - сказал тот, выпрыгивая следом.
- Меня не забудьте, - сказал Док, залезая на заднее сиденье.
- Твои единицы?.. - спросил Оружейник, срывая 'Кёльну' с места, еще по свежим следам машины Медведя.
- Как и твои, - сказал Док, осматривая оружие и инструменты. - 'Потеря головы хвосту не помеха'. Все уже взрослые мальчики и знают, что им делать.

    Больше Оружейник не отвлекался, и вскоре дорога стала казаться ему сплошь усеянной следами пеших. Техника монахов вся осталась в лагере.
    'Иди-ка ты в жопу, Нэмури, с такими подарками, - злился Оружейник. - Как другу говорю: иди в жопу'.
    Они издалека заметили черные неподвижные тени и бежевую 'Кёльну' Медведя. Оружейник выскочил из машины, едва остановив ее, и задохнулся от густой вони крови и падали.
- Успели, - выдохнул Вепрь, клацая затвором 'Мегеры'.
    Они успели ровно, чтобы увидеть, как единственный чужак исчезает, и командир, взметнув песок паучьими лапами, падает, расплескивая черно-красное. И рядом с черноволосым замом сбликовала вспышка, и он тоже упал, как подрубленный. Оружейник и так оглох от воя и криков их монахов, что почему-то стояли неподвижными, но в глазах аж потемело, когда начала страшно кричать Кроха, как раненный зверек. Она вновь и вновь бросалась на чужака, но тот и вовсе не двигался.
- С-сука... - пришел в себя Вепрь, и 'Мегера' завизжала, взбивая фонтанами увесистых маслин землю.
    Но чужака там уже не было. В другой миг Оружейник уже смотрел в белое лицо склонившегося над ним великана. Глаза, затянутые синей пленкой, с отчетливыми темно-синими ресницами смотрели ему в душу.
- Уймись, дитя, - сказало существо, но губы у него не двигались. И не двигались они сами.
    И Оружейник понял, почему истошно кричали монахи, почему брат Крохи молча рвался вперед, щедро заливая кровью белый песок, но не мог и ног оторвать от земли - они у него, как приклеенные.
    Существо зажало мечи подмышкой, сняло колючие перчатки, и кожа под ними олепительно белая с ребристыми сизыми чешуйками, и когти - длинные, узкие и такие же синеватые. Тварь улыбнулась, показывая острые, длинные клыки.
    'Упырь, - подумал Оружейник. - Оргин-кровопийца, ублюдок Архнулла-паука'.
    И тот, словно подслушав его мысли, бросил скалиться. И тут же содрогнулся, потому что на спине у него - визжащая Кроха, и спереди, продрав сарху, заблестели ее клинки.
    'Сумела', - подумал Оружейник.
- Сумела!.. - восхитился кровопийца и счастливо рассмеялся, но тело его, будто против собственной воли, резко разогнулось, обрывая смех, и клинки застряли, заворочались в чешуйчатой плоти, но не поддались воле невидимой Крохи. И из жутких ран, блестящих нутром и синеватым мясом, не видно ни крови, ни воды - никакой жидкости.
    'Ты мертвый, - понял Оружейник-Дима. - Вот почему ты упырь даже для своих'.
    Поднял глаза и встретился с кровопийцей взглядом. Тварь склонила голову по-птичьи, и Дима подумал, что так бы он себя и чувстовал, если бы его случайно решил клюнуть птеродактиль. Но миг прервался, и Дима прямо перед собой увидел в белой чешуйчатой руке извивающуюся, хрипящую Кроху, маленькие лапки бессильно царапали мертвую плоть, сжимавшую ее горло, ноги мелко сучили в воздухе, слезы без остановки текли по ее лицу и непрекращающийся хрип заглушил все звуки. И морда у чужака такая, будто он душит самого себя.
    Оружейник осознал, что тварь убивает Кроху. Их шебутную расторопную Кроху. Их талисман. И перестал думать и чувствовать.
    Упырь с изумлением рассматривал армейский нож, торчащий из руки и бездыханную Кроху на земле и вдруг улыбнулся ему. С благодарностью. И от этого - хуже всего. Хуже, чем то, что тело вновь оцепенело, и он не может подхватить с земли 'Мегеру' и дать по упырю очередь, наплевав на все последствия.
    А тот вытащил из руки нож, бросил его на землю, и крови опять нет. Даже той, отливавшей синим, что была у Варры-воина - нет. Упырь избавился и от чужих клинков и спрятал их вместе с перчатками под сарху, свои же отправил за спину, а затем медленно и невыносимо бережно поднял с земли бессознательную Кроху, усадил ее на сгиб локтя, как ребенка, и пошагал обратно в оцепление монахов.
- Я свои обещания выполняю, - сказал он неизвестно кому и исчез. Вместе с Крохой.
    Монахи повалились на землю со стоном, повалились и они - и стон их - общий.
    Дмитрий, не чувствуя ног, побежал туда к монахам. Заметил Медведя, тот тряс головой, как контуженный, но не смог остановиться и влетел в распавшееся оцепление.
    Нежить немо ползала по земле черными безглазыми трупными червями. Троскаб с потемневшей мокрой гривой прошел мимо, невидяще, как на запах дичи, потоптался на месте, откуда исчез упырь, и рухнул на колени, воя, как брошенный пес.
- Господи, вразуми! - взмолился циничный Док над командиром. - Я не знаю, как это лечить!..
    Оторванные суставы сухо шуршали в песке, копошились обезумевшие монахи, ветер хлопал и рвал одежду на мертвых, остервенело ругался Вепрь над замом, ему дрожащим голосом вторил Док, занятый командиром, отчетливо, на штудгардском говорил Троскаб - то ли молился, то ли звал сестру вернуться. Над головой летучими мышами пищали крепни, стягиваясь на запах крови и мертвечины. Поднималась буря.