За спиной гулко хлопнула входная дверь, спугнув стайку воробьёв, кормившихся на крыльце военкомата. Вот и всё. Закончилась моя служба в Вооруженных Силах. Сдано удостоверение личности полковника, и теперь я военный пенсионер.
Только сейчас, стоя на пороге военкомата, ощутил себя вне Армии, которой отдал почти 32 года своей жизни. Мне 50 лет, и теперь у меня новая жизнь, которая и манит и страшит своей неизвестностью. Как она сложится, что ждёт меня впереди?.. Я не был войсковым офицером. Большую часть службы - 22 года из 32-х - я провёл на предприятиях Министерства обороны, получив большой опыт организации производства, руководства крупными коллективами рабочих и служащих. Думаю, что всё это мне пригодится в новой жизни...
Стоять холодно - на дворе середина января. Что делать, куда идти? Впервые за долгие годы ощущаю себя никому не нужным. Уже несколько раз ловил себя на мысли - как там дела на заводе? По инерции думаю о проблемах, занимавших мою голову в последнее время - что ещё сделать, чтобы спасти вверенный мне завод от развала и сохранить его коллектив? Пять лет мне это удавалось, но в конце концов я понял, что руководству страны сейчас не до Вооруженных Сил. Одно за другим закрываются крупнейшие предприятия бывшего СССР, и по большому счету никого это не волнует. Все заняты дележом собственности и приватизацией, а чем хуже дела на предприятии, тем легче его приватизировать. Бороться с этим бесполезно - отсутствие всякой перспективы для наших предприятий понимали и в Министерстве обороны. Просто нам, руководителям заводов, сказали: делайте всё, что хотите, в рамках закона, но предприятия и их коллективы надо сохранить до лучших времён.
Шло время, а надежды на улучшение ситуации только таяли. За отгруженную заводом продукцию Министерству платить было нечем. С одной стороны, мы выполняли заказы для воюющих в Чечне войск и понимали важность этой работы, а с другой - было непонятно, почему нет денег на оплату этой продукции. И чем больше мы выпускали наших изделий для армии, тем глубже проваливались в долговую яму.
Вопросы возврата заводу долгов стали вызывать раздражение у высшего руководства. Безнадёжность и бесперспективность ситуации с финансированием понимали все.
Вот в такой обстановке и созрело мое решение об уходе из армии. Как раз мне исполнилось 50 лет - возраст, при котором я мог уволиться на пенсию. Написал рапорт об увольнении. Многие думали, что я хочу, чтобы меня уговаривали остаться, выторговав для себя какие-то особые условия...
После нескольких бесед с руководством Главного автобронетанкового управления стало всем ясно - я действительно хочу уволиться из армии. Но увольнение затянулось - долго искали преемника на должность начальника Центрального завода. В конце концов, я сдал дела и должность одному из своих заместителей.
Перед увольнением было несколько предложений устроиться на работу с приличной зарплатой (более 2000 долларов), но поскольку мой уход из армии затянулся, эта должность оказалась занятой. Да и было понятно, что ждать четыре с половиной месяца моего увольнения никто не будет.
Спускаюсь по ступенькам военкомата и иду к станции метро. Кругом спешат люди, и никто не обращает на меня внимания. Поеду домой - надо подумать, что делать дальше. Ощущение такое, что я в этой огромной Москве никому не нужен.
Приезжаю домой. В квартире никого нет. Нелля на работе, Лёшка - в колледже, Нелина мама (моя тёща), видимо, ушла в магазин. Тоскливо. Ложусь на диван - надо осмыслить положение дел и принять какое-то решение. А думается совсем о другом - о детстве, о далёком уральском городке Челябинске-40, о том, как учился в школе, ушёл в армию на три года, а прослужил - 32.
Как давно и недавно всё это было. Раньше у меня совсем не было времени остановиться, оглянуться на своё прошлое, оценить (хотя и субъективно) прожитую жизнь.
И я стал вспоминать...
Глава первая. Урал
Восточный склон Уральского хребта - неповторимый по красоте край, на котором находится северная часть Челябинской области. Особое очарование этому райскому уголку природы придаёт сочетание невысоких, покрытых лесами гор, с огромным количеством озёр с чистейшей водой.
Здесь, в послевоенный период, за сравнительно короткий срок были построены и вступили в действие уникальные предприятия новой для страны и всего мира атомной промышленности.
Первенцем отечественного атомного производства, его лидером, по праву считается химический комбинат "Маяк", вступивший в строй в июне 1948 года в закрытом городе Челябинск-40, ныне Озёрск.
Именно здесь, в обстановке строжайшей секретности происходила наработка оружейного плутония. Город разместился на большом мысе южного берега озера Иртяш - это между небольшими городами Кыштым и Касли, у старой демидовской дороги, проходившей по восточному и южному берегам озера.
Город и комбинат строились невиданными темпами. Огромная территория была обнесена колючей проволокой в несколько рядов, по обе стороны которой были прорублены просеки шириной 50 метров. За 100 метров до просеки установлены таблички - "Стой. Проход запрещён! Стреляю без предупреждения!". Охрану запретной зоны осуществляла дивизия внутренних войск.
В конце сентября 1949 года, в возрасте трёх лет родители привезли меня в этот город. Мой отец - Константин Папиевич Милицин прошёл всю Великую Отечественную войну. До войны он работал связистом на Оренбургской железной дороге. С началом войны все железнодорожники получили бронь и в действующую армию не призывались. Несмотря на это, отец пошёл в военкомат и добился призыва и отправки на фронт. Воевал отец в войсках связи, участвовал в Курской битве, был награждён орденами и медалями. После войны он опять вернулся на железную дорогу, в Оренбург, так как был потомственным железнодорожником. Его отец - мой дед, тоже работал на железной дороге. А 9 августа 1946 года появился на свет я - Геннадий Константинович Милицин, от лица которого и написаны эти воспоминания.
Всё, что написано мной, является посвящением моим сыновьям - Вадиму и Алексею.
В начале 1949 года (мы в то время жили на Южном Урале в Оренбурге) отца, как члена ВКПб с 1943 года, вызвали в областной комитет партии на беседу с приехавшим из Москвы чиновником высшего ранга и предложили завербоваться на работу по своей специальности на завод в город Челябинск. Никаких подробностей не сообщали, но многозначительно подчёркивали важность этого предложения. Отец не соглашался, ссылаясь на то, что четыре года воевал, что только сейчас как-то устраивается жизнь, есть интересная работа на любимой железной дороге. Ссылался на то, что у него двое детей. Младшему, то есть мне, всего два года.
Но никакие доводы не убедили столичного чиновника. Он заявил, что если отец откажется, то его исключат из партии и, как следствие, - уволят с железной дороги.
Отцу ничего не оставалось делать, как дать согласие. С тяжёлым сердцем он пришёл домой и сказал моей маме, что надо уезжать. Сначала он должен будет уехать один, а через неопределённое время он заберёт всех нас на новое место. Куда ехать и как долго предстоит там жить - неизвестно.
Надо сказать, что после войны (да и во время её) все железнодорожники носили форму, похожую на военную, а Министерство путей сообщения (МПС) было полувоенной организацией. Отец имел звание капитана. Предстояло увольнение, причём отцу в категорической форме было запрещено объяснять причину ухода с железной дороги. Да он, собственно, и сам не знал, куда и для чего ему предстояло ехать.
Вскоре отец уехал, оставив мою маму, бабушку, сестру Ларису и меня одних. Мама работала, и на одну её зарплату акушерки существовала наша семья. Время было трудное. Мы все ждали возвращения отца, но вестей от него не было.
Как потом он рассказал, приехав в город Челябинск, он явился по указанному в предписании адресу. Его разместили в хорошей гостинице и предупредили, что скоро вызовут на беседу. Ждать пришлось недолго. Беседовавший с ним человек не представился, но видно было, что он чиновник высокого ранга, о чём можно было судить по орденским планкам на его пиджаке.
Отец очень надеялся, что он будет работать в самом Челябинске, в котором когда-то жили и его отец, и его дед, и родственники по линии матери. Но по ходу разговора нельзя было понять, куда его направят. В конце беседы ему приказали ждать решения.
На следующий день отец получил предписание выехать в г. Кыштым и явиться по указанному адресу. Приехав поездом к месту назначения, он был удивлён. Это было деревянное строение рядом с вокзалом, в котором собралось таких как он человек двадцать. Просмотрев внимательно документы отца, один из работников этого учреждения предупредил его, что через два часа вся эта группа прибывших поедет дальше на машине, и посоветовал теплее одеваться. Лежал снег, было морозно. У отца кроме шинели железнодорожника (уже без погон) одеть было нечего. Вскоре всю группу посадили в кузов прибывшего автомобиля с будкой (коломбиной) и повезли в неизвестном направлении.
Закончился Кыштым, дорога виляя проходила по лесному массиву. Внезапно впереди возникло одноэтажное строение, от которого в обе стороны шли ряды колючей проволоки. Около строения стояло человек 5-6 солдат и офицеров в белых полушубках с винтовками, которые тщательно осматривали тяжело груженый автомобиль.
Всех прибывших выгрузили из машины, построили, проверили по списку. Простояли на морозе минут сорок, но никто не роптал. Поражало большое количество всевозможных предупредительных табличек, которые грозили всем нарушителям установленного режима стрельбой без предупреждения.
Наконец вышел старший лейтенант внутренних войск и начал проверять документы, сверяя их по списку.
Когда закончилась эта процедура, всех провели через открытые ворота и посадили в кузов всё той же грузовой машины. Опять долго ехали по лесной дороге, которая в некоторых мечтах представляла из себя лежнёвку из брёвен.
Наконец, въехали в какой-то посёлок, где строились деревянные и кирпичные дома. Строительство шло кругом. Поражало то, что строительные площадки были обнесены забором из колючей проволоки с охраной, а внутри работали заключенные. Многие из сидевших в кузове были встревожены. Ведь они могли пополнить ряды заключенных - в те времена это было очень просто.
Но вот машина остановилась около новенького двухэтажного здания. Всех опять построили, собрали документы и велели ждать. Ну, а дальше - опять беседы, опять ожидание. Наконец отцу сказали, что его направляют в хозяйство Алексеева и ехать туда придётся ещё 15 километров...
Опять дорога прорезает густой сосновый лес. Слева угадывалось большое озеро, за ним виднелись заводские трубы. От озера поднимался пар. Наконец, машина, сделав несколько поворотов, въехала в какой-то посёлок, в котором кругом шло строительство домов.
Так мой отец попал в Челябинск-40, а точнее - в посёлок N2 "Татыш", по названию одноимённой железнодорожной станции, находящейся по другую сторону зоны. Рабочий посёлок состоял из нескольких двухэтажных домов, да типовых коттеджей, бараков и землянок.
В посёлке было два магазина - хлебный и "смешанный", они располагались в деревянных постройках. А рядом с ними и недалеко от колючей проволоки (зоны) возвышалась водонапорная башня, которая действует и по сей день. Отопление домов осуществлялось от трёх паровозов, стоящих рядом с железной дорогой, по пути из посёлка на завод.
Первоначально посёлок назывался "Солнечный", но позднее это название не прижилось, и он стал называться "Татыш". Улицы его именовались "линиями", или попросту шли под номерами. Застраиваться Татыш начал с проспекта имени Ленина, позже переименованного в проспект Мира.
Первые деревянные бараки возвели на улице Первомайской, каменные дома выросли на улицах Южная, Маяковского, Трудящихся. Улица Трудящихся протянулась через весь Татыш. В первом в городе родильном доме появилась на свет ни одна тысяча горожан. Моя мама проработала в нём 15 лет.
Вот в этом самом посёлке нам и предстояло прожить 16 лет. Жизнь в закрытой зоне исключала общение с теми, кто находился за её пределами. Это - ограничение человека в его личных потребностях. Так оно и было. До 1954 года на секретном объекте и местности, его окружающей, лежала печать строжайшей государственной тайны. Подавляющее большинство населения даже во время отпуска не могло выехать за пределы закрытой зоны. За это была положена денежная компенсация, а сами отпуска оплачивались в полуторном размере. Если кому-то удавалось выехать из зоны на короткое время, то на КПП (контрольно-пропускном пункте) его тщательно проверяли, просматривая каждую вещь. О приезде в зону родственников не могло быть и речи.
За соблюдением установленного порядка строго следила режимная служба, возглавляемая генерал-лейтенантом И.М.Ткаченко. Власть его была неограниченной. Подчинялся он только лично Лаврентию Берия. Здесь ничего не слышали об арестах, о врагах народа. Тем не менее, тяжёлая рука Ткаченко чувствовалась в городе постоянно. Он мог отменить решение любого должностного лица, в том числе - и директора комбината.
После ареста Берии в 1953 году должность Ткаченко была ликвидирована. Режимные меры несколько смягчили - жителям города и посёлка разрешили на время отпуска выезжать из зоны. Но если человек не пересекал в установленное время КПП, то через двое суток его объявляли во всесоюзный розыск.
Вот в таких условиях и должна была начать свою новую жизнь наша семья. В конце сентября 1949 года отец внезапно вернулся в Оренбург, и мы стали собираться в дорогу. Часть вещей отдали родственникам (в Оренбурге жили мои дедушка с бабушкой по отцовской линии и старшая сестра отца). Остальные вещи были загружены в товарный вагон-теплушку, в котором предстояло ехать нам всем.
С этого момента моей жизни у меня стали появляться собственные отрывочные воспоминания и впечатления. Помню, что в этом вагоне ехали ещё 2-3 семьи, в том числе семья Щегловых, которая в последствии тоже жила в поселке Татыш. Помню, что ехали очень долго и на стоянках старшие бегали за кипятком на станцию. Но самое яркое впечатление сохранилось у меня в момент въезда в зону. Ночью состав резко затормозил, открылась дверь - и появились два солдата с винтовками. Они провели осмотр вагона, приказав нам выйти наружу.
Дальше мои воспоминания вновь становятся смутными. Помню прожектора, лай собак, отрывистые команды военных. И потом всё вдруг обрывается... Следующее воспоминание: мы - в пустой квартире, где очень тепло. Пахнет свежей краской и штукатуркой.
Так вся наша семья оказалась в городе, о существовании которого знали очень немногие. Его тайна строго охранялась в течение нескольких десятилетий.
Замкнутую жизнь обитателей закрытого города скрашивала прекрасная уральская природа. Город, посёлок, промышленные объекты были расположены в сосново-берёзовом лесу. Высокие стройные вековые сосны и белоснежные берёзовые рощи радовали глаз. В лесу было много грибов и ягод. Недалеко от поселка, а также в парке, разбитом на берегу озера, можно было за один час набрать большую корзину грибов.
Город и поселок строили с размахом. Вновь приезжих неизменно удивляла толщина кирпичных стен домов, лепнина карнизов. Каждая квартира имела туалет, кухню, ванную комнату с "титаном" для горячей воды. Асфальтовых тротуаров тогда ещё не было, а все пешеходные дорожки были сколочены из толстых досок.
Оренбург, март 1948 г,
Одновременно с жилыми домами строились мощные бомбоубежища. Толщина их стен порой достигала полутора метров. Все бомбоубежища оснащались установками для подачи очищенного воздуха. В шестидесятые годы они оказались заброшенными, и мы, вооружившись фонариками, исследовали пугающие темные помещения.
Кругом возникали кинотеатры, столовые, Дома культуры, магазины, детские сады и ясли. Масштабы строительства поражали воображение. И всё это - всего через 3-4 года после окончания войны!
Зима на Урале суровая, морозы доходили до 35-40 градусов. Все ходили в валенках. В резко-континентальном климате такие морозы не очень страшны, если одеваться тепло. Когда я учился в военной академии в Ленинграде, при 20 градусах мороза холод пробирал до костей из-за высокой влажности, и никакая тёплая одежда от него спасти не могла.
Итак, мы на новом месте... В квартире пусто. В центре комнаты стоит стол, а на нём лежат грецкие орехи и несколько шоколадных конфет. Я в то время еще не знал вкуса шоколада, и поэтому конфеты не произвели на меня должного впечатления.
Сестра Лариса пошла в школу, которая находилась прямо через дорогу от дома. На переменах она часто прибегала домой, чтобы что-нибудь перекусить. Это была школа N 30. В последующем её сделают вечерней, а в девяностых годах и вовсе переоборудуют в жилой дом.
Учителей в наши школы привозили со всей страны, отбирая лучших. Уровень обучения был очень высоким. В школах работали кружки и спортивные секции. Каждая школа имела мастерские, в которых учащиеся получали профессиональное образование.
В другом конце нашего посёлка находилась школа N 22. Вскоре потребовалось строительство для нее нового здания, так как детей в посёлке становилось всё больше и больше.
Прямо напротив двухэтажной постройки школы имелась лесная полянка - на ней и было развёрнуто строительство большого трёхэтажного здания со спортивным залом. Классы были с большими окнами, высокими потолками, красивыми новыми партами.
В 1954 году моя сестра окончила школу и поступила учиться в политехникум. По окончании учёбы она уехала работать по специальности в Среднюю Азию, а потом - в другой закрытый город, но уже в Сибири, в Томск-7.
Весной 1952 года наша семья получила квартиру в новом доме и из временной квартиры на улице Трудящихся переехала в дом N1 по улице Первомайской. Дом был построен только что и активно заселялся жильцами. Уже при нас в нем устранялись мелкие недостатки, закапывались теплотрассы, достраивался сарай. Строили дом расконвоированные заключенные. Они не были уголовниками. Это были обычные люди, многие из которых были осуждены за мелкие проступки. Время было суровое.
Один из заключенных сделал и подарил мне настоящий маленький топорик, который долго хранился у меня в память о том времени.
Труд заключенных применялся в те годы очень широко. Экскаваторов и другой строительной техники тогда еще не было. Руками заключенных выкапывались огромные котлованы в скальном грунте глубиной до 54 метров - в них строились атомные реакторы для наработки плутония.
Запомнился мне холодный мартовский день 1953 года. На улице было сыро и холодно, поэтому большую часть дня я провёл дома. Мама пришла с работы после ночного дежурства, но спать не ложилась. Она включила радиоприёмник, из которого звучала траурная музыка. Пришла соседка, и они вместе слушали правительственное сообщение о смерти Сталина. Все разговоры велись вокруг того, что теперь будет, как будем жить. Зашла ещё одна соседка со второго этажа, вся в слезах.
Я не понимал толком что происходит, хотя кто такой Сталин я тогда уже знал. На следующий день в посёлке вывесили флаги с чёрными траурными лентами и портреты Сталина в чёрном обрамлении. Все ходили притихшие, говорили вполголоса, многие плакали. Растерянность людей и неприкрытое ожидание чего-то значительного в ближайшее время читалось на лицах.
Отец надел на пиджак свои орденские планки и был все эти дни задумчив, как будто что-то вспоминал. Долгое время он хранил газеты с правительственными сообщениями о смерти Сталина и его похоронах.
Мы, дети, глядя на своих родителей, тоже притихли и не устраивали на улицах шумных игр. Такой я запомнил смерть Сталина...
Между тем, руками заключенных был построен прекрасный город со своеобразной архитектурой, с коттеджными кварталами, с широкими улицами и красивыми домами. Куратором атомного проекта был Лаврентий Берия. Он несколько раз приезжал в город на личном поезде, который останавливался на специальной тупиковой ветке в лесу, в районе разъезда "А".
Наш город был городом победившего социализма. Заработная плата работников комбината была очень высокой. Например, слесарь КИП и А третьего разряда на вредном производстве получал около 300 рублей, в то время как инженер за пределами зоны имел зарплату 75-90 рублей. В магазинах города свободно продавались холодильники, радиоприёмники, телевизоры, ковры, мебель, современная одежда, а также легковые автомобили. В продовольственных магазинах имелся белый пшеничный хлеб, масло, икра, шоколад, конфеты и другие продовольственные товары, о которых в других городах страны никто и не мечтал.
Особой популярностью пользовались в городе велосипеды. На них ездили все от мала до велика. Ездили на работу, на озёра, в магазины, в лес.
В конце 50-х годов в городе появилось своё телевидение. Кроме местной программы мы имели возможность смотреть телеканалы Свердловска и Челябинска.
Преступности в городе практически не было. Со всей страны собирали для работы на комбинате лучших людей-профессионалов своего дела. За любой проступок выселяли из города, за пределы зоны. Двери в квартирах практически не закрывали на ключ, а те, кто закрывал, обычно хранили ключи под дверным ковриком.
В моём детском понимании все города нашей огромной страны были обнесены колючей проволокой и также серьёзно охранялись. Первый раз я увидел самолёт в небе летом 1957 года в Челябинске - над нашим городом они никогда не летали.
Наши родители не беспокоились за нас - потеряться в зоне было невозможно, все дети всегда на виду. Единственное, за что переживали наши родители - ребёнок мог утонуть в озере, если его оставляли без присмотра взрослые. Озёр в зоне было двенадцать, но многие из них были недоступны, так как находились в промышленной зоне и были заражены отходами атомного производства.
Периметр огромной зоны был обнесён несколькими рядами колючей проволоки. По деревянным настилам между рядами ходили часовые, а на ближайших подступах были сторожевые собаки, которые были пристёгнуты металлическими цепями к длинным тросам.
Прожив более 16 лет за колючей проволокой, я не ощущал никакого дискомфорта, поэтому моё личное отношение к строгой охране и к колючей проволоке, окружающей нас, было нейтральным.
Чернобыльская авария вызвала большую озабоченность мировой общественности, которая узнала о ней почти сразу из сообщений средств массовой информации. Однако на Южном Урале, в закрытом городе Челябинске-40, за 30 лет до Чернобыля произошла крупная радиационная авария, о которой на протяжении длительного времени общественность практически не знала. Позднее она стала известна как Кыштымская авария или "взрыв 57". Инцидент произошел на комбинате "Маяк" 29 сентября 1957 года. В воскресный день, в 16 часов 22 минуты по местному времени, на радиохимическом заводе взорвалась одна из ёмкостей, так называемая "банка N14" комплекса С-3, служащая хранилищем высокоактивных отходов. Взрыв полностью разрушил ёмкость из нержавеющей стали, находящуюся в бетонном каньоне глубиной 8,2 метра. Два миллиона кюри радиоактивности, подхваченных ветром, разнесло по лесам, озёрам и болотам на площади 20 тысяч квадратных километров в Челябинской, Свердловской и Тюменской областях. Радиоактивное облако ушло в сторону от города.
Три дня нас, детей, не пускали в школу и держали дома. Мы не понимали, в чём дело. В городе и вне его мыли дороги, изымали "грязные" деньги, обувь, одежду. Родители запрещали нам зимой есть снег, сосать сосульки, так как, по их словам, они были "грязные". У нас же попросту не укладывалось в голове, как могут быть "грязными" ослепительно белый снег и прозрачные сосульки. Через два года запретили держать скот (коров, свиней), собирать грибы и ягоды. Через много лет у детей, которые жили в тот период в городе, обнаружились опухоли щитовидной железы. И у меня в щитовидке есть два узелка на память.
В детстве мы сами искали себе какие-то занятия, развлечения, и это было заразительно. Например, стоило одному из моих сверстников привезти из отпуска клетку-ловушку для птиц, как уже несколько энтузиастов пытались сделать своими руками такие же клетки. Через пару месяцев число таких умельцев увеличилось в разы. Мастерство их росло. Стали делать клетки с башенками, с куполами. По вечерам умельцы собирались в одном из дворов и хвастались своими изделиями. Такие клетки мастерил и я. Бывало, до 12 часов ночи строгал, сверлил, готовил детали для очередной клетки, чтобы на следующий день похвастаться своим мастерством перед друзьями. Птиц в наших лесах было много - снегири, щеглы, синички и другие пернатые жили в клетках почти в каждой семье.
Однажды я со своим другом Витькой Зайцевым развлекался стрельбой по мишеням из пневматической винтовки, которую его отец привёз с фронта. Винтовка была солидной на вид, и мы считали счастьем даже просто подержать её в руках. Увидев на дереве птичку, я прицелился и выстрелил в неё. Птичка упала на землю. Она была ещё жива - у неё было прострелено крыло. Мне стало так жалко её, что я отнёс её домой, посадил в клетку и пытался лечить ее всем, чем мог. Но птичка умерла. Я очень расстроился и решил больше никогда не убивать животных. С тех пор я не лишил жизни ни одно живое существо. Наоборот, я очень люблю собак и кошек, которые в разные периоды моей жизни жили в нашей семье.
Мой отец в середине тридцатых годов закончил техникум связи в Куйбышеве. До и после войны он работал связистом на железной дороге, а во время войны служил в войсках связи. Свою любовь к профессии отец пытался привить и мне. В десятилетнем возрасте я уже разбирался в радиосхемах, своими руками собирал примитивные ламповые приёмники.
Очень часто мы с отцом ездили на велосипедах к периметру зоны и смотрели на проходящие за колючей проволокой поезда. Мимо нашего посёлка проходила железнодорожная линия Свердловск-Челябинск. Отец рассказывал мне о паровозах. Постепенно я стал довольно прилично в них разбираться, различал их серии. Огромная машина, извергающая дым и пар, производила на меня неизгладимое впечатление.
В начале 50-х годов отец своими руками сделал масштабную копию паровоза. Все детали поражали своей миниатюрностью и точностью. Эта модель в детстве служила мне самой любимой игрушкой. А потом мой старший сын играл этим паровозиком. В конце 70-х годов отец подарил его кому-то из детей дома, в котором он жил в г. Ставрополе. Сейчас вспоминаю с сожалением, что не удалось сохранить эту уникальную копию паровоза как память об отце.
Мой дед по отцовской линии в молодости учился в духовной семинарии в Челябинске. Вообще, среди дальних и близких родственников моего деда было много священников. Но деда тянуло к технике, а не к церковной службе, и он ушёл из семинарии, устроившись работать на железную дорогу.
Мой дед по линии матери тоже работал на железной дороге кондуктором. Однажды зимой он сильно простыл, когда ехал на задней платформе вагона, и вскоре умер от двухстороннего воспаления лёгких.
В детстве я любил рассматривать картинки в Справочнике железнодорожника. Позже, когда уже разрешалось выезжать за пределы зоны в отпуск, я подолгу стоял около паровозов на железнодорожной платформе вокзала и с восхищением рассматривал огромные машины. Отец не без удовольствия рассказывал мне при этом об устройстве паровоза. Видимо, именно тогда я и полюбил мир машин.
У отца были "золотые руки" - он мог смастерить ими практически любую вещь. Отремонтировать телевизор, радиоприёмник, велосипед и прочие устройства для него не составляло проблемы. Дома он всё делал своими руками, вплоть до мебели.
Моя мама - Ольга Тимофеевна, перед войной окончила медицинское училище и всю жизнь проработала акушеркой в родильном доме. Она очень любила меня и мою сестру Ларису. Для моей жены Нелли она была второй мамой.
После выхода на пенсию в декабре 1965 года родители переехали в Ставрополь, где купили кооперативную квартиру. Отец умер в 2000 году, а мама - в 2004-м.
Глава вторая.Школа
На самой окраине посёлка, рядом с опушкой леса стоит школа, в которой я учился. Это школа N22 на улице Южной. Построена она была в 1950-м году. А до неё, в 1944 году, начала работать в старом посёлке школа N2. Помещалась она в старом деревянном бараке, который построили военные моряки. Здесь, в посёлке Лесохим, была база военно-морского флота, где хранились мины и снаряды. И только через три года, в 1947 году, школа переселилась в кирпичное здание.
Сначала учились в этой маленькой школе только дети с первого по пятый класс, а старших учеников возили на "коломбине" в город, за 15 километров. Потом в посёлке была открыта семилетняя школа N30, существовавшая в качестве детской школы до 1957 года. Позже она стала вечерней школой для рабочей молодёжи.
Пятидесятые годы - это годы становления преподавательского состава и коллектива школы. Учителей привезли из разных городов страны. С большой теплотой и уважением вспоминаю своих учителей: Гадалёву Н.А., Баженову Л.А., Левкова В.Н., Черникову Р.Н., и, конечно же, директора школы Макарова Александра Николаевича. Они учили не только своим наукам, но и воспитывали нас в духе любви к Родине, прививали уважение и любовь к знаниям и к труду. Уровень преподавания в школе был высоким.
Тогда, в шестидесятые годы прошлого века, почти все старшеклассники мечтали поступить в высшие учебные заведения, стать "физиками" или "лириками". Уровень подготовки выпускников был такой, что даже те, кто учился на "тройки", могли поступить в институт.
Челябинск-40, 1964 г.,
Первенство города
В школе сложились неформальные отношения между старшеклассниками и учителями. Мы вместе по вечерам играли в волейбол в школьном спортзале, ходили в походы, готовили школьные вечера.
Надо рассказать и о повальном увлечении спортом. В посёлке было два спортивных зала - в школе и в спортивном клубе завода N20, который назывался "Авангард". Записаться в секцию было трудно, так как было много желающих. Спортивные залы работали с 14-00 до 23-00 часов вечера. Такая же ситуация была и с записью в кружки при поселковом клубе. Небольшая музыкальная школа не могла вместить всех желающих учиться музыке. Очень жалею, что, проучившись в ней год, я бросил её - спорт победил музыку.
Дом, в котором я жил, находился рядом с конечной остановкой автобуса, ходившего каждые полчаса в город и обратно. На остановке стоял столб, на котором висели большие электрические часы и динамик, транслировавший радиостанцию "Маяк" с утра до вечера. Мы, дети, играющие во дворе, волей-неволей слушали радио. На всю жизнь запомнились мне мелодии песен военных и послевоенных лет В. Блантера, Б. Мокроусова, Н. Богословского, И. Дунаевского, В.Соловьёва-Седого. С тех пор люблю русскую, советскую песню, в том числе и народную.
В 1957 году состоялось моё первое знакомство с моей будущей профессией. У нашего соседа по дому был мотоцикл "Ковровец", на котором тот изредка ездил на работу. И вот однажды, будучи немного под хмельком, он спросил у меня, не хочу ли я попробовать прокатиться на мотоцикле? "Конечно, хочу!" - был мой ответ.
В течение нескольких минут он объяснил мне, где у мотоцикла сцепление, тормоз и газ, как переключать передачи. И вот я в седле. Мотоцикл, взревев двигателем, медленно (на первой передаче) повёз меня по двору. Это было незабываемое чувство. Проехав два круга, я нажал на тормоз, и мотоцикл заглох. Я испугался, что сделал что-то не так, поломал мотоцикл. Но дядя Валя похвалил меня, добавив, что даст ещё когда-нибудь покататься.
После этой поездки я катался на мотоцикле ещё один раз на стадионе "Авангард", который находился за ДК имени Пушкина. В то время это было примитивное футбольное поле, вокруг которого находились дорожки, посыпанные угольным шлаком. Проехав кругов десять по стадиону, я навсегда влюбился в мир моторов.
Некоторое время спустя, около спортивного зала "Авангард", я и мои друзья нашли валяющиеся детали спортивного мотоцикла: раму, наполовину разобранный двигатель, топливный бак и два колеса. Я притащил всё это к себе во двор, где и начал собирать мотоцикл, еще даже не зная его устройства. Конструкция хранилась в сарае. Для сборки не хватало много важных запчастей, в том числе - деталей двигателя, поэтому кататься на нем можно было только с горки. До сих пор храню фотографии этого мотоцикла, который привил мне любовь к технике.
В то время наша школа перешла на 11-летнее образование с профессиональным уклоном - автодело. По окончании школы я получил права водителя-профессионала третьего класса и свидетельство автослесаря второго разряда. Три года мы изучали автодело, правила дорожного движения, учились водить грузовой автомобиль "ГАЗ"-51 (школьный). Мы ходили на практику в Центральные авторемонтные мастерские - своего рода небольшой авторемонтный завод. Тогда я и предположить не мог, что через 22 года стану начальником Центрального авторемонтного военного завода Министерства обороны СССР. Вот так я обрёл свою специальность.
Второе моё увлечение, которое сыграло существенную роль в моей жизни - это спорт. В посёлке, где проживали три тысячи человек, было два спортивных зала и четыре футбольных поля. Расписание занятий спортивных секций было очень плотным. Зал клуба "Авангард" закрывался вечером в 23 часа. Спортом занимались и взрослые, и дети. Работали секции настольного тенниса, волейбола, баскетбола, футбола, хоккея с мячом и с шайбой, тяжёлой атлетики, лёгкой атлетики, спортивной гимнастики, бокса и многие другие. Чтобы записаться в секцию, необходимо было написать заявление родителям и предоставить медицинскую справку от школьного врача. Кроме перечисленных, работала секция детской спортивной школы по баскетболу (тренер Кандрушин Анатолий Семёнович).
Спорт я очень любил. В пятом-шестом классе научился играть в настольный теннис (в 11 классе я играл на уровне 1 разряда). Одновременно играл в русский хоккей - стоял на воротах за школьную команду, которая дважды становилась чемпионом среди школ города. Никаких вратарских щитков тогда ещё не было, и оранжевый плетёный мяч разрисовал моё тело "в сеточку". Было больно, но я терпел. Однажды мама, увидев плетёные синяки на ногах, ужаснулась: "Разве это спорт?! Тебя же калекой сделают!" Но я играл. Теперь иногда перебираю свои грамоты тех лет и горжусь своей стойкостью.
Однажды в восьмом классе преподаватель физкультуры Всеволод Николаевич Левков подозвал меня и сказал, что он собирает школьную команду по баскетболу для участия в первенстве города среди школ. Он предложил мне сыграть завтра, так как он набрал только пять человек, которые, как потом оказалось, в баскетболе ничего не понимали.
Я тоже смутно представлял, что это за игра. Не знал даже правил. Но надо меня знать: чтобы я отказался от любой спортивной игры - никогда! Вечером пришил себе на майку номер "2" (я не знал ещё тогда, что в баскетболе номера начинаются с "четверки"), а на следующий день поехал в город на первую игру. В автобусе Всеволод Николаевич по ходу дела рассказал нам об основных правилах игры. Играли мы со школой N21, часть команды которой, как оказалось, училась в ДСШ в группе баскетболистов Д. Галузина. Мы с треском проиграли. Над нами просто издевались на площадке. Это здорово задело моё самолюбие - проигрывать я не любил.
На следующий день, увидев меня, Всеволод Николаевич сказал, что у нас в спортзале "Авангард" работает секция баскетбола ДСШ, в которой занимаются только ученики школы N30 (второй школы в посёлке). Он посоветовал сходить, посмотреть на тренировку с трибуны, чтобы хоть чему-то научиться.
Придя после уроков в спортзал, я увидел среди занимающихся в группе Володю Зайцева, который жил в соседнем доме, но учился в школе N30. После занятий я спросил у него, можно ли записаться в секцию. Он подвёл меня к тренеру А.С. Кандрушину, которому я сказал, что хочу играть в баскетбол. Тот внимательно посмотрел на меня и сказал: "Если действительно хочешь заниматься, я тебя возьму. Но если пришёл просто от безделья, то лучше и начинать не надо".
На следующее занятие (а занятия были 3 раза в неделю, а в выходные - игры) я принёс заявление и медицинскую справку. Вся моя экипировка состояла из спортивных тапочек, трусов и майки, на которой я мелом перед цифрой "2" поставил цифру "1". С тех пор номер "12" стал моим на всю оставшуюся жизнь.
Анатолий Семёнович сразу сказал, что курить он не разрешает (я и не курил) и если поймает, то тут же выгонит из секции. Потом начались занятия.
Поскольку я далеко отставал от тех, кто уже давно занимался в группе, то пришлось учиться самым элементарным вещам. Но через полгода я догнал всех остальных, а некоторых даже обошёл. Очень много приходилось заниматься физической подготовкой - кроссы, прыжковая подготовка, приседания, лыжи. Кандрушин был очень строгим тренером и требовательным ко всем. Однажды он приехал из отпуска и привёз нам всем настоящие шерстяные костюмы и кеды китайского производства "Два мяча". Ни у одной группы ДСШ не было таких костюмов! Майки делали мы сами. Собирались после занятий и вырезали трафареты. Обычные майки мы разрисовывали так, что мужская сборная "Авангарда" просила их у нас поиграть на первенстве города. Особой нашей гордостью были полосатые майки (светлые и зелёные полосы на них мы нанесли сами).
Через год я уже играл в первой пятёрке команды. К этому времени школу N30 закрыли и всех учеников перевели в нашу школу N22. Так в моём классе оказались Юрка Ватутин и Женька Табачков - тоже игроки первой пятёрки.
И вот начинается первенство ДСШ по баскетболу. Так как мы тренировались у себя в посёлке, мало кто из тренеров других команд представлял уровень нашей подготовки. Первые игры показали, что мы подготовлены не хуже, чем остальные, но отсутствие игровой практики сказывалось. Мы заняли предпоследнее место. Шёл 1962 год. Теперь наша команда играла на всех турнирах "Авангарда" и даже среди мужских команд выглядела неплохо.
Началось первенство по баскетболу среди школ города. Помню, с каким наслаждением мы разгромили команду школы N21. Теперь уже я издевался, забрасывая мячи почти от центра площадки. В этом первенстве мы заняли второе место, но авторитет нашей команды уже значительно вырос. А на следующий год мы были первыми.
На первенстве ДСШ мы неизменно оказывались вторыми после группы Вадима Леонидовича Синодского. Нас стали привлекать и к играм за мужскую команду "Авангарда", где были игроки 30-35 лет и ростом 190 и более сантиметров.
В феврале 1964 года команде нашего города разрешили играть на первенстве Челябинской области среди юношей. В сборную взяли пятерых игроков из группы Синодского и четырёх игроков нашей группы, в том числе меня, Ватутина, Табачкова и Петрова. Ехали в Челябинск на автобусе. Нас предупредили, что команда официально называется "Гранит" Челябинской области. Разместили нас в гостинице, прямо в самом центре Челябинска, на площади Революции. Игры проходили во Дворце спорта Челябинского тракторного завода. Нам казалось, что все остальные команды (а их было двенадцать) на голову сильнее нас. Мы просто не знали их силу. Это нам и помогло. Мы выходили на каждую игру, как на последний бой. В итоге мы разгромили все команды своей подгруппы и вышли в финал, где нас ждала команда города Челябинска. Она тоже прошла без поражений и выглядела очень хорошо.
Челябинск-40, 1964 г., 11 класс
И вот финал. Вся игра проходила в упорной борьбе, На стороне хозяев были полные трибуны Дворца спорта. На скамейке запасных сидеть было неспокойно - всё время с трибун в нас кидали монеты и другие посторонние предметы. До конца игры оставалось около минуты, когда Коля Павлов дважды забросил мяч в кольцо хозяев и мы, наконец, повели в счете 3 очка. Начался штурм нашего кольца, который продолжался до конца игры. Всё, что удалось хозяевам - это забросить один мяч со штрафного. Мы - чемпионы! Впервые участвовали в первенстве и - чемпионы! Нас, конечно, освистал весь Дворец спорта, с трибун летело всё - от монет до недоеденного мороженого. С трудом добрались до раздевалки. Валерка Неверов - наш центровой, игравший без замены, лёг на пол в изнеможении.
Через десять минут нас пригласили на церемонию награждения. Мы не поверили своим глазам - весь зал, который ещё недавно освистывал нас, устроил нам овацию. И тут я почувствовал в первый раз, что такое слава. Нам вручили кубок и грамоты. Свою грамоту я храню до сих пор.
А вечером нас повезли на матч первенства СССР по хоккею с шайбой, где встречались "Трактор" Челябинск и "СКА" Ленинград. Там я впервые увидел настоящий хоккей и с тех пор болею за челябинский "Трактор". Хоккейная коробка была под открытым небом, на улице мороз около двадцати градусов. Стоять на трибуне холодно, но мы выстояли.
Вечером в гостинице, где жили и другие команды, царило оживление. Многие готовились к отъезду. Наши соседи - баскетболистки из Златоуста, пытались узнать у нас, из какого мы города, но мы стойко молчали.
Утром тряслись в автобусе по дороге в свой город. Дома я появился в обед и первым делом показал родителям грамоту чемпиона области.
В следующее воскресенье во Дворце спорта "Строитель" состоялось наше чествование. Меня наградили, кроме всего прочего, статуэткой каслинского литья, как лучшего разыгрывающего игрока (защитника) первенства ДСШ. Всем нам вручили удостоверения спортсменов второго (взрослого) разряда и удостоверения судей по баскетболу.
Так мы стали знаменитыми в городе. Мне предлагали перейти в школу N32, которая славилась своими спортсменами (Володя Петров туда уже перешёл), но я отказался.
На собрании комсомольского актива школ меня неожиданно избрали членом учебного сектора комитета комсомола города. Однако, на заседания я ходил очень редко и неохотно. Надо сказать, что в городе мы с Юркой Ватутиным и Женькой Табачковым были более популярны, чем в своём посёлке и в своей школе. Наша классная руководительница - Лидия Александровна Баженова только спустя несколько месяцев узнала, что я, Ватутин и Табачков учимся в ДСШ и недавно стали чемпионами области.
В 16-17 лет мы уже стабильно участвовали в чемпионате города среди клубных команд за "Авангард". Практически каждое воскресенье были игры чемпионата ДСШ, клубного первенства, Кубка города, блиц-турниры, посвящённые каким-либо праздникам. Стопка моих грамот быстро росла.
Много лет спустя, в декабре 2005 года, я получил приглашение из Озёрска (так сейчас называется Челябинск-40) от спорткомитета города на празднование 55-летнего юбилея озёрского баскетбола. Встретил тех, с кем учился в ДСШ и играл много лет. Приятно было вновь увидеть своих наставников Кандрушина и Синодского. Как родного меня встречали мои бывшие друзья-соперники - Коля Павлов, Слава Зотов, Сашка Кузнецов и другие. Многих уже не стало - умерли В.Неверов и В.Дериглазов.
Но одним спортом мои жизненные интересы не ограничивались. Со своим другом Володей Петровым мы увлеклись астрономией. Сначала разглядывали ночное небо в бинокль. Потом сделали сами телескоп (чертежи нашли в Детской энциклопедии). Нас очень интересовало - что находится там, в глубине Космоса. Читали книги по астрономии. Кстати, когда этот предмет появился среди изучаемых в 9-м классе, я уже знал довольно многое.
Потом, после запуска в СССР первых спутников, мы занялись изготовлением ракет, которые взлетали на высоту 10-12 метров.
Очень любил ходить зимними вечерами в нашу поселковую библиотеку. Читал журналы о спорте, науке, технике. Ещё в 5-6 классах прочитал книги "Каменный пояс", "Цусима", "Пётр I", "Хождение по мукам".
Летом, как правило, ездили на озёра ловить рыбу, загорать и купаться. Озеро Иртяш было в то время таким чистым, что можно было плыть по нему и пить воду, не боясь отравиться.
Летом 1963 и 1964 годов ездил в турпоход на Алтай, в турлагерь "Юность", который находился на берегу быстрой реки Катунь. Там я и познакомился с Неллей Негретовой, которая пять лет спустя стала моей женой. Но это - отдельная история...
Такими я запомнил школьные годы. Сейчас в школе N22 учится всего 135 учеников, школа на грани закрытия. Опустел клуб, спортзал "Авангард" практически не используется по назначению, секций никаких нет. Сам посёлок вымирает от болезней и старости. Вместо поликлиники и больницы - психушка. Нет уже роддома, в котором моя мама проработала 15 лет. Построена часовня, вместо детского сада - Дом престарелых. Многие мои друзья детства умерли - Олег Фёдоров, Н.Кубрин, В.Митишев, В.Зайцев. Сейчас даже не верится, что когда-то в посёлке бурлила жизнь, школа работала в две смены, трудно было записать ребёнка в детский сад или ясли - была большая очередь. Умер мой любимый директор школа - Александр Николаевич Макаров, великий человек и учитель.
Наш класс был небольшим, всего 9 человек (пять мальчиков и четыре девочки), поэтому на каждом уроке нас спрашивали и ставили оценки. Здесь уже не отсидишься за последней партой. Класс был дружный, хотя бывало всякое. До сих пор поддерживаем, хоть и редкие, контакты между собой. Часто бывая в Ставрополе, где жили последние годы мои родители, вижу Галю Драмарецкую. Она - майор милиции, уже на пенсии. Приезжая в Ленинград (Санкт-Петербург), часто звоню Любе Александровой. С Женей Табачковым учился в военном училище и в Военной академии (правда, несколькими годами раньше его). В декабре 2005 года в Озёрске случайно встретил Люду Миловидову. Не представлял себе, что она так обрадуется, увидев меня. Юра Ватутин работает на комбинате, хотя уже на пенсии. К сожалению, утонул в озере Володя Митишев. Света Вяткина работает в Озёрске - видел её зимой 1991 года. Вот и все мои одноклассники. Наш классный руководитель - Л.А. Баженова давно на пенсии. Видел её последний раз в декабре 2005 года.
Так прошли мои детство и юность. Сданы экзамены на аттестат зрелости, прошёл выпускной вечер. Не верилось, что не надо больше ходить в школу, сидеть за партой, учить уроки.
Впереди была целая жизнь.
Глава третья. Армия
Итак, закончена школа. Время выбирать свой путь в жизни. Витька Зайцев уговорил поступать в Свердловский юридический институт. Учился я не очень, так как много времени отдавал спорту. Для того, чтобы поступить на заочное отделение (для очного у нас не было трудового стажа и характеристики), надо было где-то работать. Я нашёл работу по специальности - водителем в УАТ (Управление автомобильного транспорта). Проработал я там два с половиной месяца. Был водителем на легковом автомобиле "Победа" (возил главного инженера одной из строительных организаций, строящих комбинат), а потом, когда "Победу" по старости списали, - на самосвале возил бетон на стройку филиала института биофизики.
В институт мы не поступили. Витька пошёл работать на завод и в армии не служил.
Пришла пора, и меня вызвали в военкомат города. Прошёл медицинскую комиссию. Можно было пойти работать на один из заводов комбината, и мне бы выдали "белый билет". Всех, кто работал на заводах, тогда освобождали от службы в армии. Так сделали многие мои друзья и одноклассники. Но отец был против того, чтобы я шёл на завод - он знал о пагубности производства плутония. Сказал, что надо отслужить в армии, а потом я сам должен решать, что делать - работать или учиться.
Так я стал призывником. К этому времени, весной 1965, года я закончил спортивную школу, получил диплом об окончании, квалификационную книжку с хорошим списком побед в турнирах, квалификацию судьи по баскетболу. У меня уже была увесистая пачка грамот и дипломов, которыми я очень гордился.
И вот, 12 октября 1965 года получаю повестку из военкомата о призыве. Увольняюсь с работы в УАТ, и 22 октября меня вместе с группой из 20-25 человек увозят из нашего города в город Кыштым, в районный военкомат. Опять медицинская комиссия, беседа, выдача военного билета (паспорт уже забрали). Потом мы садимся в автобус, и нас везут в Челябинск.
Рядом с Театром оперы и балета находится областной военкомат, куда нас привезли уже вечером. Помню, что уже было прохладно, тихо падали с деревьев жёлтые листья. Рядом с военкоматом находился Дом офицеров гарнизона, и его большие окна выходили во двор военкомата. Окна светились огнями, и было видно, что там проходит танцевальный вечер. Офицеры и курсанты военных училищ (я впервые их увидел) танцевали и веселились. А я, в телогрейке и с вещевым мешком за плечами, с грустью и завистью смотрел на этот праздник. Его участники не замечали нас, стоявших во дворе военкомата. На душе было тоскливо и обидно - кто-то сейчас будет решать мою судьбу и от меня это уже никак не зависит. А в двух шагах от меня, за стеклом, в самом разгаре праздник людей, которые выбрали свой путь в жизни, у которых было будущее, которые пользовались уважением в обществе.
Из динамиков во дворе тихо звучала песня "Как провожают пароходы..." Стоя под жёлтым листопадом, я тогда и предположить не мог, что пройдёт год и я уже буду по другую сторону оконного стекла, разделяющего сейчас Дом офицеров и двор военкомата.
А тогда, 23 октября 1965 года, я растерянно стоял во дворе и тоскливо смотрел на окна.
Прошла ночь. Утром нас построили и стали по одному вызывать на призывную комиссию.
Зайдя в комнату, в которой заседала комиссия, я слегка растерялся - за столом, покрытым красным сукном, сидело 10-12 человек, причём военных было только трое, а остальные были гражданскими и один офицер в форме милиционера. Посмотрев мои документы, председатель комиссии спросил меня, какую я имею специальность. Когда я показал права водителя-профессионала третьего класса, все одобрительно закивали головами. Какой-то седой гражданский спросил меня о том, что я ещё умею делать - рисовать, играть на музыкальных инструментах, заниматься спортом. Я ответил, что закончил спортивную школу и имею первый спортивный разряд. У меня попросили квалификационную книжку. Я вынул из вещевого мешка и передал комиссии диплом об окончании ДСШ, квалификационную книжку и удостоверение судьи по баскетболу.
Как ни странно, все эти документы стал просматривать не тот, который спросил об этом, а сидевший рядом с ним майор. Он внимательно пролистал квалификационную книжку, переглянулся с седым гражданином и вернул документы мне. Майор что-то записал у себя на листочке и посмотрел на председателя комиссии. У меня спросили, кем бы я хотел служить, на что я ответил, что у меня - водительская профессия и что я хотел бы служить по своему профилю. После этого мне сказали, что своё решение объявят позже.
Опять двор военкомата, казарма, столовая, бесконечное ожидание решения. Вокруг все разговоры велись о месте службы, о том, как далеко придётся уехать из Челябинска. Тут же объявлялись составы команд и их увозили на вокзал на грузовых машинах офицеры - представители воинских частей. Куда везут, никто не знал. Знали только номер команды.
Группа, с которой я приехал в областной военкомат, держалась вместе и постепенно уменьшалась. Большая часть попала в команду, которая направлялась в Красноярск, в артиллерийскую часть. Об этом "по секрету" проболтался один из сержантов команды.
Часа в четыре меня по динамику громкоговорителя вызвали в одну из комнат военкомата. Зайдя туда, я увидел майора, который в комиссии рассматривал мои документы. Он ещё раз поговорил со мной - откуда я, почему не в институте, хочу ли играть в баскетбол. Особое впечатление на него произвело моё место жительства - Челябинск-40. Он с каким-то особенным интересом смотрел на меня и, как мне показалось, ему хотелось расспросить меня на эту тему, но он сдержался. С таким интересом я в дальнейшем встречался не раз. Каждый раз, когда узнавали место моего жительства, на меня смотрели с любопытством и некоторым уважением.
Майор что-то записал на бланке, поставил под ним подпись и протянул мне: "Езжай домой! Мы тебя вызовем позже, через ваш военкомат. Это - твоё предписание, которое ты должен предъявить в городском военкомате, когда приедешь домой".
Я вышел из комнаты, обескураженный таким поворотом дела. Мне не верилось, что смогу сейчас выйти за ворота и снова стану свободным человеком. Постояв во дворе, я нерешительно направился к воротам, за которыми стояла небольшая толпа провожающих родственников, видимо, местных. Показав дежурному своё предписание, я шагнул за ворота и оказался на улице. В растерянности остановился, не зная что делать, как возвращаться домой, где находится вокзал, как сообщить родителям, чтобы они решили вопрос с пропуском в зону. Меня сразу окружила толпа провожающих, от которых попахивало спиртным. Они стали расспрашивать меня, не видел ли я их родственника, и куда его отправляют. Увидев, что от меня им ничего не добиться, они быстро отстали.
Одна из женщин объяснила мне, как добраться до железнодорожного вокзала. Я перешёл на другую сторону улицы и сел в трамвай, который через полчаса привёз меня на вокзал. У меня было с собой рублей 10-15, и я купил билет на проходящий поезд до станции Кыштым. Мне всё ещё не верилось, что я смогу вернуться домой. Я уже распрощался и с родными и с домом на три долгих года и успел смириться с этой мыслью. Но сейчас в душе творилось что-то невообразимое. Я никогда в жизни не хотел так домой, как в тот самый момент. С трудом дождался поезда, сел в вагон и прильнул к стеклу.
Через два часа я уже вышел на небольшой станции Кыштым, от которого до нашего города было около пятнадцати километров. На небольшом пригорке, слева от станции вокзала находилось деревянное строение без вывески - это была негласная гостиница для приезжающих в Челябинск-40, в которой они ожидали разрешения на въезд в зону. Самое главное - там был телефон, по которому можно было позвонить домой. Я подошёл к дежурному и объяснил ситуацию. Он дал телефон, и я позвонил домой. Трубку взяла мама. Она очень удивилась, что меня отпустили, и, конечно же, очень обрадовалась. Было около девяти часов вечера, ходатайствовать о разрешении на въезд было поздно, и она сказала, что утром они с папой будут решать этот вопрос через режимный отдел комбината. Договорились, что утром, часов в одиннадцать, я позвоню.
Дежурный весь этот разговор слушал с интересом. Он спросил, где я буду находиться до утра, на что я не смог ответить что-то конкретное. По его словам, в гостинице есть свободные места и за 80 копеек я смогу здесь переночевать. Я, конечно же, согласился.
Меня разместили на втором этаже, в номере на шесть человек. В комнате было ещё двое мужчин, один из которых спал, а другой (он приехал в командировку) тут же стал расспрашивать меня о нашем городе, о зоне.
В гостинице было жарко. Отопление было печным, печи топились дровами. От всего пережитого и от усталости я быстро заснул. Утром проснулся часов в восемь. Очень хотелось есть - я не ел почти сутки. Умылся и стал ждать одиннадцати часов, чтобы позвонить родителям. Утренний автобус в зону уже ушёл, а следующий должен был идти ровно в полдень. В 11-00 я спустился к дежурному и от него позвонил домой. Мама сразу взяла трубку - она ждала моего звонка. Она сказала, что надо ехать на Кыштымский КПП, где моя фамилия уже была в списках на въезд.
Еле дождался автобуса. Потом мне казалось, что шёл он очень медленно, через замёрзшие стёкла практически ничего не было видно. Переднее сидение оказалось свободно, и я перебрался на него, чтобы видеть дорогу. Наконец, въехали в лесной массив, и из-за поворота показалось небольшое здание КПП. Автобус остановился и все вышли, чтобы пройти контроль. Старший лейтенант быстро нашёл мою фамилию в списке, проверил военный билет и разрешил пройти. Пройдя через КПП, я облегчённо вздохнул - я опять дома.
До города доехали быстро. Выйдя из автобуса на площади Ленина около вокзала, я увидел подходящий к остановке автобус маршрута N2 ("город - посёлок N2") Через минуту автобус вёз меня домой, в мой родной Татыш. Мне казалось, что меня в городе не было целую вечность. Хотя прошло всего - то два дня.
Вот и Татыш. Выхожу на конечной остановке и бегу домой - до дома метров пятьдесят. Встречает меня мама со слезами на глазах. Я вижу, как она рада, как рада моя бабушка. Отец на работе - встреча с ним ещё предстоит. Первым делом я плотно поел и переоделся в свой любимый вельветовый пиджак. Хотелось скорее выйти из дома, пройтись по знакомым улицам, увидеть своих друзей, с которыми, как мне казалось, расстался навсегда. И, конечно же, хотелось увидеть Неллю. Она ещё не знала, что я вернулся.
Первым делом пошёл в школу. Никто не удивился, увидев меня опять на улицах Татыша. Все здоровались со мной, как обычно, видимо так и не заметив моего отсутствия в посёлке.
Но вот прошло несколько дней, и я уже начал беспокоиться - не забыли ли обо мне в военкомате? В то далёкое время служить в армии было делом чести каждого молодого человека (за редким исключением). На парней, не прошедших службу в армии, девчонки смотрели с подозрением, Да и сами такие парни чувствовали себя ущербными. В то время в армии служили три года, а в ВМФ - и вовсе четыре. За это время молодые ребята получали первый жизненный опыт, мужали, приобретали профессию. Тогда никто даже и не пытался "откосить" от армии. Не было и "дедовщины" (за редким исключением - в семье не без урода).
Попав в часть молодым солдатом, я не ощущал на себе какого-то давления, не говоря уже об унижении, со стороны старослужащих. Было уважение к ним, стремление прислушаться к советам "бывалых", научиться у них приспосабливаться к условиям службы.
В то время не было и быть не могло Комитета солдатских матерей. В армии служили офицеры, прошедшие суровую школу Великой Отечественной войны, и они могли поддерживать в войсках высокий уровень дисциплины. Да и сержантский состав был хорошо подготовлен и являлся основным звеном управления. Я, будучи солдатом, очень редко видел офицеров в роте - всем командовали сержанты. Интересно, что пирамиды с оружием (СКС) стояли открытыми в казарме. Оружейных комнат с металлическими решётками и сигнализацией фактически не было. Контролировал пирамиды дежурный по роте (сержант) и дневальный. Вот такая была Советская Армия, в которую я должен был идти служить...
Утром 1 ноября 1965 года мне позвонили из городского военкомата и сообщили, что я должен явиться на сборный пункт в Челябинске 3 ноября. Все опять заново: сборы, прощание, слёзы мамы, напутствие отца. Теперь я еду прицепным вагоном, который ходил с железнодорожного вокзала нашего города до Челябинска.
3 ноября я уже в Челябинске. Знакомым путём добрался до военкомата, доложил дежурному офицеру о прибытии и стал ждать решения. Выпал снег, стало морозно. Призывники очищали двор военкомата от растущих сугробов.
После обеда меня вызвали на беседу, посмотрели мои документы (в том числе - спортивные) и объявили, что отпускают меня домой до 13 ноября.
И вновь дорога домой. Та же радость от предстоящей встречи с родными и близкими, но уже с примесью некоторого разочарования. Дома мне опять были рады. Все последующие дни я поглядывал на календарь и ждал 13 числа.
И вот я в третий раз на областном сборном пункте. На этот раз мне сразу сказали номер моей команды, которая должна была быть отправлена в конце дня.
На улице уже стоял мороз около -15 градусов. К вечеру он усилился. Объявили построение нашей команды. Нас, всего человек сорок, посадили в два грузовых автомобиля с тентами и повезли через город. Минут через десять мы подъехали к какой-то воинской части, въехали в ворота и машины остановились около ангара. Прозвучала команда "к машине", и мы вылезли из кузовов, ёжась от холода.
Нас завели в ангар, который оказался складом с какими-то деревянными ящиками. Минут через тридцать привезли ещё одну команду, которая прибыла из Средней Азии и состояла из казахов и киргизов.
Простояли мы в этом не отапливаемом складе около двух часов. Становилось всё холоднее и холоднее. Пальцы на ногах онемели от холода. В голове только одна мысль - поскорее бы увезли отсюда. Наконец прозвучала команда, и нас вывели на улицу.
Было около десяти вечера. Бросилось в глаза звёздное небо с огромной луной. Невдалеке - двухэтажные строения, все окна которых были залиты ярким светом. Только потом я узнал, что мы находились на одном из складов Челябинского военного автомобильного училища, в котором позже, через год, я буду учиться. А пока нас сажают по машинам и везут на железнодорожный вокзал. Сопровождающие сержанты и офицеры на вопрос - куда нас отправляют, только улыбались. Наконец мы идём по перрону вокзала вдоль поезда "Челябинск - Орск - Оренбург". Размещаемся в жёстком вагоне, в котором жарко натоплено. Ложусь на полку и почти сразу же засыпаю. Весь день ничего не ел, но усталость пересилила чувство голода.
Казалось, что только лёг, но уже звучит команда "подъём". Через несколько минут поезд останавливается, и мы выходим из вагона. Мороз, кажется, только усилился. Смотрю на часы - мы ехали около 5 часов. Вижу здание вокзала, на котором название станции - "Орск". Значит, недалеко от Челябинска, недалеко от дома.
Садимся на грузовые машины, и нас везут по ночному городу. Сижу в глубине кузова и не вижу ничего. Привозят нас в городскую баню, где мы моемся и переодеваемся в военную форму. Посмотрел на себя в зеркало и не узнал. На меня смотрел совсем не похожий на меня солдат в мятой гимнастёрке и негнущихся сапогах. Долго подгоняли форму, которая от длительного хранения на складских полках топорщилась на нас.
Наконец, нас повезли на машинах дальше. На улицах было уже светло, и можно было разглядеть деревянные дома вдоль дороги. Машины ненадолго остановились перед железными воротами, а потом въехали на территорию воинской части. Вот я и в армии...
А дальше - курс молодого бойца, присяга. Оказалось, что все мы попали в радиотехнический полк корпуса ПВО. Полк знаменит тем, что это его радиолокационные станции засекли самолёт-разведчик "У-2" с лётчиком Пауэрсом, который был сбит недалеко от моего Челябинска-40. Обломки этого самолёта лежали в музее, который находился вместе с управлением полка, в здании бывшего монастыря.
Молодое пополнение (так нас тогда называли) размещалось в отдельной деревянной казарме, отапливаемой печами в зимнее время. В помещении было относительно тепло. Нашей учёбой занимались, в основном, сержанты.
Оренбург, декабрь 1965 г.
После занятий у нас было единственное развлечение - играть в настольный теннис. Как нам рассказали сержанты - это была любимая игра командира полка подполковника Кузьмина. Кстати, играл он прилично.
В школе я увлекался не только баскетболом, но и хоккеем, футболом, волейболом, а также настольным теннисом. В него я играл на уровне 1 разряда. Глядя на своих сослуживцев, играющих в теннис по вечерам, я понимал, что они мне не конкуренты и большого желания соревноваться с ними у меня не было.
Однажды в воскресенье к нам в казарму пришёл командир полка. Он обошёл все помещение, проверил тумбочки, осмотрел состояние оружия в пирамиде.
- Почему в теннис никто не играет? - спросил он у старшины. Тот назвал двух солдат, которые были заядлыми игроками, и подозвал их к командиру.
- Ну, что - сыграем? - спросил командир.
Молодые солдаты стеснялись, да и побаивались играть с начальником. Но тот уже разделся и взял ракетку в руки.
- Кто из вас посильнее? - спросил он
Старшина подтолкнул одного из солдат к столу, наугад определив лучшего игрока. После небольшой разминки командир довольно легко обыграл своего противника.
- Кто ещё играет в теннис? - спросил он.
Мы, наблюдавшие за игрой, заполнили не только комнату, в которой стоял теннисный стол, но и весь коридор казармы. Всем было интересно посмотреть не столько на игру, сколько на самого командира.
- А спортсмены среди вас есть? - спросил командир.
Старшина в растерянности смотрел по сторонам, пытаясь вспомнить, кто из нас указал в анкете, что он спортсмен. И тут его взгляд остановился на мне. Надо сказать, что у меня, единственного из всего молодого пополнения, на груди был значок перворазрядника.
- Да вот, товарищ командир, наш спортсмен.
Я почувствовал, что кто-то сзади подталкивает меня к теннисному столу. Я сделал шаг вперёд и остановился в нерешительности.
- Умеешь играть? - спросил командир.
- Немного, - ответил я.
- Ну, бери ракетку, давай сыграем...
На разминке чувствовал себя скованно - было немного боязно играть с таким большим начальником, да и длительное отсутствие игровой практики сказывалось. Тем не менее, первую партию я выиграл с небольшим преимуществом. Вторую и третью партии я выиграл уже совсем легко. Командир оказался азартным игроком, и было заметно, что проигрыш его расстроил. Тем не менее, он поблагодарил меня и похвалил за игру.
- А по какому виду спорта у тебя первый разряд? - спросил он.
- По баскетболу.
- Молодец! Но реванш за проигрыш я у тебя возьму.
Когда командир ушёл, меня обступили сослуживцы. Каждый из них старался хлопнуть меня по плечу и похвалить за то, что я не опозорил наш коллектив. С той поры ко мне стали относиться с уважением не только солдаты, но и сержанты, и старшина роты.
Однажды вечером в роту прибежал посыльный из штаба и передал, что меня вызывает командир полка. В штабе я никогда прежде не был. Когда с посыльным вошёл в здание, увидел прямо напротив входа знамя полка и часового, одетого в парадную форму. Меня провели в комнату, где стоял теннисный стол. Посыльный ушёл, и я остался один. Взял в руки ракетку - она была новая, с хорошим покрытием. В это время в комнату зашёл командир с дежурным по части. Он поздоровался со мной за руку и отпустил дежурного. Мы играли больше часа. Все партии, кроме одной, я выиграл. Пока играли, командир расспрашивал меня - откуда я, какое образование, специальность, кем хочу быть. После игры он сказал, что пошлёт меня учиться в военную школу. Я не очень себе представлял, что это за школа и чему там будут учить.
После этого случая мне пришлось играть с командиром ещё два-три раза.
В середине декабря нас повели в командный пункт полка, где мы должны были определиться в выборе военной специальности. Нам показали боевую работу радистов, операторов РЛС. Особенно интересно было наблюдать за действиями планшетистов. За большим прозрачным стеклом, в полумраке командного пункта, наносятся траектории воздушных целей. Планшетисты в своём большинстве - это девушки-военнослужащие. Здесь нужна точность и аккуратность в работе.
Пытаюсь рассмотреть что-то на экране радиолокатора, но кроме движущегося луча ничего не разбираю. Свой выбор военной специальности я уже давно сделал. Я хочу стать военным водителем.
Шло время, служба шла своим чередом. Окончен курс молодого бойца, принята военная присяга. Во второй половине декабря нас группами, по специальностям, стали направлять на учёбу. Пришла и моя очередь собираться в дорогу. Наша группа состояла из восьми человек, имеющих водительские удостоверения.
Снова вокзал. Теперь уже я знал, что везут меня на учёбу в город Магнитогорск.
Глава четвёртая.Магнитогорск
Магнитка встретила меня лёгким морозом и специфическим запахом, исходящим от корпусов Металлургического комбината. Часть, в которую нас направили учиться, называлась 16-ая Военная школа младших автотракторных специалистов.
Школа готовила специалистов автомобильного профиля для Уральского корпуса ПВО. Все курсанты школы получили водительские права ещё до призыва, но, учитывая разный уровень подготовки и высокую ответственность за боевую технику, они должны были пройти дополнительную подготовку и только потом получали доступ к вождению транспортных, боевых и строевых машин.
Курсантский строй пестрел от цветового разнообразия погон и эмблем. Здесь были представители авиационных, ракетных и автомобильных частей, связисты, а также представители других родов войск, в которых имелась автотракторная техника. Автомобили использовали практически все воинские части Вооружённых Сил.
Обучение шло по нескольким программам. Водителей колёсных тягачей обучали устройству и практическому вождению автомобилей для буксировки зенитно-артиллерийских систем, полуприцепов для транспортировки зенитных ракет, вождению топливозаправщиков, специальных машин с аппаратурой связи и радиолокационными системами. Кроме того, обучались механики-водители гусеничных тягачей АТ-Т и АТС-712. Период обучения в школе составлял четыре месяца.
Все курсанты школы были молодыми солдатами, призванными на службу в Вооруженные Силы осенью 1965 года. Надо сказать, что дисциплина в школе поддерживалась на высоком уровне. Командовали нами сержанты из постоянного состава и старшина учебной роты. Преподавателями были офицеры. Учебные корпуса были хорошо оборудованы и оснащены наглядными пособиями. В классах стояли автомобили и гусеничные тягачи, на которых агрегаты были разрезными. Много внимания уделялось теоретическим занятиям по устройству техники, её эксплуатации и ремонту.
Мой уровень подготовки, как водителя, в нашей родной школе N22 оказался очень высоким, и я с первых же занятий оказался среди лучших курсантов. Учиться было интересно. Сложнее давалось освоение чисто воинских предметов: уставов, наставлений, строевой и огневой подготовки, топографии. Но и эти дисциплины я осилил с успехом.
Запомнился мне мой первый Новый год в армии. В полночь 31 декабря 1965 года я заступил на пост по охране склада вооружений. Первый армейский Новый год я встречал в карауле. Было морозно. В тулупе, надетом поверх шинели, и в валенках, с карабином СКС я неторопливо шёл по маршруту поста. Тихо падал пушистый снег, который в свете фонарей казался нереально крупным. Вспомнил свой дом, родителей - как они там без меня? Таким мне запомнился мой первый караул.
Распорядок жизни курсантов был очень напряженным. Утром - физзарядка в одной гимнастёрке, несмотря на мороз в 15-20 градусов. Только при температуре ниже 20 градусов утром назначалась двадцатиминутная прогулка. Вечером, после ужина, у нас был один час личного времени - написать письмо, подшить воротничок, погладить форму и так далее. Телевизоров в казарме тогда не было, так что развлечения отсутствовали. Кинофильмы показывали в клубе школы два раза в неделю - в субботу вечером и в воскресенье после обеда.
Вечерняя поверка проводилась на улице, и курсанты в любой мороз стояли в строю в одних гимнастёрках. Если старшина замечал какое-то шевеление в рядах, то начинал читать список вечерней поверки заново. Поэтому дисциплина была железной.
В субботу или в воскресенье проводились лыжные кроссы на 10 километров. Нас спасало то, что лыж в школе не хватало, поэтому бегали мы по очереди, раз в месяц. Но и этого было достаточно для того, чтобы кроссы запомнились на всю оставшуюся жизнь.
В феврале в школе проводились спортивные соревнования по зимним видам спорта. Искали курсантов, которые могли бы играть в хоккей с шайбой (коробка для игры в школе была). Я решил попробовать свои силы, так как в хоккей я играл ещё в детстве. Но оказалось, что коньков моего размера (тридцать девятого) в школе не было, а сорокового размера мне были велики, и к тому же ещё были тупыми. На них не только играть, но и просто кататься было невозможно...
Перед Днем Советской Армии в часть пришли два вагона с углём для нашей котельной. Поскольку вагоны пришли откуда-то с юга страны и промокли от дождя, мокрый уголь под воздействием уральских морозов стал единым монолитом. Чтобы не платить штраф за простой вагонов, наша учебная рота сутки, сменяя через каждые четыре часа разгрузочные команды, долбила этот уголь. Работа шла всю ночь и весь день. Чёрные и грязные от угольной пыли, мы всё-таки разгрузили эти вагоны.
В награду за самоотверженный труд в День Советской Армии нас повели в город, в Дом культуры металлургического комбината на концерт. Это был единственный случай за четыре месяца, когда нас вывели в город.
Большое значение в обучении курсантов придавалось практическому вождению автомобилей и гусеничных машин. Уроки по вождению проводились на автодроме, по пересечённой местности, в ночное время, в противогазах. Потом были марши на 50 и 100 километров. В самом конце обучения - 500 километровый марш в составе колонны. Снега в ту зиму на Урале выпало много, и дороги находились в узком коридоре снежных отвалов. Часть маршрута проходила по снежной целине. Машины были высокой проходимости и шли по глубокому снегу довольно легко. Главное - не попасть в скрытую яму.
Машины мы вели по очереди в составе колонны. Каждые четыре часа в течение суток курсанты менялись. После ночной смены (с часа ночи до пяти часов утра) меня сменили в тот момент, когда мы въехали в какое-то селение. Нас завели в деревянное строение, похожее на колхозный клуб. В помещениях было темно и душно. Вдоль стен стояли столы с кружками и чайниками. Есть не хотелось. Прилёг на каких-то стульях и заснул. Проснулся от команды "подъём!" Оказалось, что спал всего полтора часа. Вышли на улицу. Холодно и темно. Началась метель. Часть курсантов посадили в грузовую машину. С грохотом подошёл гусеничный тягач АТС-712. Меня и ещё троих курсантов посадили в его кабину, и мы поехали. Никогда ещё не ездил в гусеничной машине.
В кабине стоял страшный грохот от двигателя тягача. Два механика-водителя были в танковых шлемах, а наши уши не были ничем защищены. Мы выехали за пределы селения, и вдруг тягач резко развернулся на дороге и на большой скорости, пробив стену снега, въехал в кювет.
