В избу, где на отдых остановился царь-император, вошел сотник Семен Захарьин и, поклонившись в пояс, доложил:
"Неприятеля поймали. Людей отбивал. Хотели, уже было, повесить, да решили на твой суд, государь, представить".
"Введи",- равнодушно кивнул Пугачев.
В избу вволокли связанного человека и бросили к государевым ногам. Емельян с любопытством осмотрел тщедушную фигурку в старом армяке. Перед ним был старик, и возраст его было трудно определить.
"Развяжите его",- после некоторого пристального изучения задержанного приказал Емельян. Деду развязали скрученные за спиной в локтях руки. Свободен, кивнул Пугачев сотнику и казакам. Те, потоптавшись, убрались из избы.
"Ты, дед, подбивал моих людей отступиться от меня?",- полюбопытствовал предводитель мятежников.
"Я",- прошамкал старик.
Пугачев молчал и ждал, но старик далее говорить не собирался.
"За государя, значит, меня не почитаешь",- даже не спрашивая, а как бы констатируя факт, душевно сказал Пугачев. Он был в хорошем настроении, оттого, что в кои-то веки ему удалось побыть одному. Часть приближенных казаков вместе с Белобородовым отправилась на соседний заводик, собирать команду. К тому же "неприятель", как доложил, сотник явно не представлял угрозы, и Емельяну было даже любопытно, из каких таких побуждений этот крестьянин выступил против него.
"Не признаю",- твердо сказал старик. Пугачев отнесся спокойно к этому ответу. Переубеждать деда он не собирался.
"Зачем же ты отбивал от меня людей? Ты ведь сам чей-то холоп? Или, скажешь, тебя на это кто-то надоумил. По принуждению действовал?".
"Никто меня не надоумливал, никто не принуждал. Годы мои не те, чтобы от кого-то уму-разуму набираться. Не государь ты, вот и весь сказ. А отговаривал я людишек твоих, потому что пошли они за тобой, как дети неразумные, совращенные",- ответил дед.
"Вот как? А разве ты не знаешь, что я каждому, кто за мной идет, волю на веки вечные даю. Или ты мои манифесты не читал, или не слышал?",- полюбопытствовал Емельян.
"Премного наслышан, да только стар я, чтобы всему этому верить. Не выполнишь ты своих обещаний. Сам пропадешь и народу только уйму погубишь!".
"Не неволю я никого. Сами за мной идут, потому что за праведное дело борюсь".
"А как же команды заводских крестьян. Подневольно их гонят твои люди!".
"Ну что же, иногда приходится перегибать палку. Для них же стараюсь",- усмехнулся Емельян.
"Слыхал такое - благими помыслами устлана дорога в ад! Так что ты только бога зря гневишь!",- возвысил голос старик.
"Ну слыхал. Да ведь такое и не грех опровергнуть",- усмехнулся Пугачев и в его глазах вспыхнул недобрый огонь. - "А бога, дед, оставь в покое! Не я его гневлю, а в первую очередь бояре московские, да чиновники петербургские! Разве грех это, ближнему помочь? Хочу я, чтоб народ мой свободно жил, сеял, пахал и никаких налогов бы не платил. Чтобы не продавали господа людей как скотину и не мытарились над ними по своей прихоти. Чтобы могли люди по совести своих атаманов выбирать, лесами, лугами, полями, водами распоряжаться и чтоб не насаждали им воров и мироедов. И чтоб всего-то закона десять заповедей Христовых было. А разве это грех - жить по законам Божьим? А вот всякие другие законы выдуманы прислужниками сатанинскими и безбожными тварями!".
"Складно говоришь, да только так не бывает",- не согласился старик. - "Подведешь ты себя, и будет на тебе грех за погубленные людские души лежать! Ведь ты думаешь, что ты людей за собой ведешь, а на самом деле руководит тобой кучка злодеев".
У Емельяна сжалось сердце. В чем-то старик был прав. Ведь после неудачи под Оренбургом стоял громкий шепот среди казаков - выдать его царским властям. Но уступать Пугачев не хотел, вспомнились Хлопуша и Салават.
"Врешь, дед!",- вспыхнул отчего-то разволновавшийся Емельян. - "Если бы за мной только злодеи стояли, то разве пошли бы за мной люди? Посмотри, за считанные дни собрал я вокруг себя русских, татар, калмыков... Ведь нельзя же обмануть всех! Да, иногда приходится брать людей силой, но я с себя этой ответственности не снимаю и готов взять на себя всю вину. Крепостные убивают своих господ по моему приказу, и этот груз лежит тоже на моих плечах, и когда придется ответ перед Богом держать, то стану держать! Один за всех, но только со мной рядом будут те же убиенные стоять, о которых ты так жалишься, и за свои преступления отвечать".
"Рано или поздно выдадут тебя твои же люди, и будешь ты сначала перед царицей ответ держать!".
"Нет!",- весело и зло засмеялся Пугачев. - "Перед ними я ответа держать не буду! Убить они меня могут - это да! Но отвечать я буду только перед Господом нашим! А что выдадут меня, так Иисуса же тоже и выдали, и отреклись, и распяли".
"Ты что же себя с Господом равняешь?",- побледнел старик.
"Я знаешь, дед, об чем думаю. Когда при Лизавете Петровне мы с пруссаками воевали, рассказал мне один обозный инвалид историю про девицу одну заморскую. Давно это было. Из крестьянок она тоже была и решила за свой народ перед неприятелем заступиться. Так ее же тоже потом свои врагам выдали и сожгли. Видишь! Мне иногда кажется, что судьба метит некоторых людей и приходится им время от времени муки душевные и телесные за других принимать. Может быть ты и прав. Не я людей веду, а они меня выбрали, чтобы я, в конце концов, за них все грехи на себя принял, за народ пострадал. Я ведь прежде чем на себя этот груз взять богу хорошенько помолился - помощи, сил просил".
"Зачем же ты взялся за такое, если знал?!",- горестно воскликнул старик.
"Потому что все равно другой бы появился. А я все же верю, что можно жить иначе - по правде! Ведь у меня всего две дороги и я готов пойти по любой из них. А другому я бы ни за что этот путь не доверил. Вдруг это злодей какой-нибудь окажется. Что тогда?",- Пугачев хитро подмигнул испугавшемуся отчего-то старику. - "Так что ты, дед, за чужие души не печалься. Попрошу я за всех перед Господом нашим. А если смерть вокруг, так, когда же ее на Руси-матушке то не было?".
Старик почему-то плакал.
"Иди, дед. Отпускаю я тебя, не хочу лишний грех на душу брать. Их и так уже много на мне висит, а ведь это не легко, так-то жить",- пожаловался Емельян и махнул старику.
Не обращая больше внимания на расстроенного старика, Пугачев призывно постучал плеткой по лавке. В избу вошел сотник.
"Захарьин! Выдай старику зипун новый, да хлеба дай на дорогу. И отпусти на все четыре стороны. Невиновен он!", - подытожил Пугачев. Сотник увел старика. На душе у Емельяна было легко от принятого им, как показалось ему, правильного решения, но отчего-то тревожно щемило сердце.