Торин Владимир Витальевич : другие произведения.

Твари в пути. Глава 7. Восточное солнце Обезьяньего Шейха

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Когда надежный путь обрывается вдруг,
  Когда предает самый преданный друг,
  Когда небо и бархан поменялись местами,
  Когда явь искажается кошмарными снами,
  Когда каждый успех - это гнусный мираж,
  Когда жизнь состоит из подлогов и краж,
  Когда зло и добро - лишь зеркал кривизна,
  Когда синий песок, а вода - желтизна,
  Когда тени рыдают, но слышится смех,
  Когда пыль из часов поднимается вверх,
  Когда из правды кто-то состряпал обман,
  Строит козни коварные Шейх Обезьян.
   "Шейх Обезьян". Аль-Кеним, бахши́ из Эгины.
  
  13 октября 652 года. Север Пустыни Мертвых Песков. Алые горы. Копи Аберджи.
  
   В узких трещинах красноватых скал блестели глаза. Сотни, тысячи глаз. Они принадлежали существам, неразличимым из ущелья - прячущимся от солнечного света, от невыносимой жары. Существа эти алчно и не мигая наблюдали за вереницами изможденных людей, бредущих мимо. Чуткий, словно у летучих мышей, слух улавливал надорванное, судорожное сердцебиение, а нечеловеческий разум высчитывал остаток ударов кровавой мышцы в груди несчастных. Существа в черных трещинах скал выжидали. И подчас они все же дожидались.
   Сапог с подкрученным кверху носком уперся в грудь лежащего в пыли старика и оттолкнул его в сторону.
  - Гули сегодня на закате пируют,- раздался смех коренастого надсмотрщика, отправившего очередного покойника в канаву.- Уже седьмой за один только скорпионий час!
   Ущелье напоминало кузнечную форму для кривого меча, постепенно заливаемую жидким металлом. Тень стремительно умирала, будто сдуваемая ветром, изгоняемая Али-Секхи-Раббат, Творцом Джиннов, которого простые смертные именуют солнцем. Утренняя прохлада уходила, уступая место дневному зною. Солнце над золотыми приисками Аберджи нагревало скалы с особым упорством, и к полудню одинокие камни, разбросанные по рассохшейся земле то тут, то там, раскалились до такой степени, что буквально плавили кожу, стоило к ним лишь прикоснуться. Аисты, громко хлопая крыльями, спасались от жары, перелетая из своих гнезд на кронах карагачей в высокие трещины скал. Даже привыкшие к палящим лучам низкорослые растения сворачивали короткие листья в трубочки, пытаясь сохранить последние крупицы влаги, но драгоценные капли ночной росы неумолимо испарялись.
   Стражники били в барабаны, эхо от которых отражалось от стен скал и взмывало, казалось, к самому полуденному солнцу. Одетые в жалкие лохмотья, медленно бредущие по дну глубокого ущелья, люди судорожно хватали ртом воздух, раскаленный и обжигающий, с трудом переставляли сморщенные босые ноги, каменно-серые от намертво въевшейся в кожу пыли, спотыкались и падали на землю, когда уже не оставалось сил. Но их поднимали: чаще - свои же товарищи-рабы, чтобы помочь идти, реже - жестокие надсмотрщики, но лишь для того, чтобы оттащить их в сторону и бросить в канаву высохшего арыка подыхать и ожидать того часа, когда с закатом из расщелин появятся гули и сожрут их останки.
   К скале цепями были прикованы обезьяны - здесь их были десятки: черные, бурые, с песочного цвета шкурой, скалящиеся и трясущие головами, с кровью в налитых глазах. Они ревели и визжали, некоторые умели говорить, но их речи были непонятны, поскольку состояли из чудовищного смешения асарского, геричского и р'абардинского наречий. Они будто предупреждали людей, что впереди их ждет либо смерть, либо что-то похуже нее, но, как бы то ни было, ничто не могло остановить скорбное шествие, и длинная колонна рабов продолжала неустанно двигаться вдоль карьеров и выработок.
   Время от времени надсмотрщики отделяли от общей связки то одну, то другую группу узников, после чего ударами хлыстов и громкими криками направляли их к месту сегодняшних работ. Лица этих "счастливцев" сияли неподдельной радостью - просеивать щебень в карьере, перебирать породу или переносить тяжелые грузы здесь считалось легкой работой. Тех же, кто оставался в колонне, ждала куда как более страшная участь - шахты.
   Затерянный в сером от пыли людском потоке Ильдиар де Нот изнывал от зноя. Ронстрадский граф был насквозь пропитан потом и выглядел так, будто его с головой окунули в бочку с маслом. Ноги и руки паладина не стягивали кандалы - каторжников в Аберджи никто не заковывал, но и без того идти было тяжело. Песок скрипел на зубах, песок попадал в глаза, отчего они постоянно слезились; выгоревшие длинные и спутанные, волосы, нестриженая густая борода - все было в песке.
   Колонна двигалась добрых полчаса, так что Ильдиар уже свыкся с тем, что люди, которые шли впереди или сзади, в какой-то миг заваливались набок, падали на землю и больше не вставали. Даже барабанный бой, непрекращающийся и монотонный, как гулкие удары сердец двадцати великанов, постепенно стал для него лишь шумом на фоне, стал будто бы неотъемлемой частью этих скал. Граф де Нот смирился даже с соседством пугающих черных трещин в стенах ущелья и жутких нечеловеческих взглядов. Джан Ферах-Рауд рассказал северному паладину, что гулей, тварей-падальщиков, со всех окрестностей привлек сюда запах ежедневно появляющейся мертвечины. Герич сообщил, что узнал от рабов в толпе, мол, стража с закатом уходит в свои дозорные вышки на скалах, а гули беспрепятственно бродят по ущельям, питаясь свежими покойниками и делая невозможной даже саму идею ночного побега из каторжных застенков...
   Пленение произошло чересчур быстро, дальнейшие события сменили одно другое невероятно стремительно. Ильдиар де Нот никак не мог свыкнуться с новым собственным положением - какие там мысли о побеге! И еще эти звериные крики... Обезьяны сходили с ума от жары, в их глазах кипела ярость.
   Огромная обезьяна с бурой шкурой, прикованная к скале, бродила в нескольких шагах от колонны невольников и громко насмешливо фыркала. Завидев белокожего раба, она вдруг застыла и зарычала что-то по-геричски, грубо и отрывисто, притом некоторые слова было можно разобрать - беда в том, что чужеземный граф не знал этого наречия; желтые глаза обезьяны под тяжелыми черными веками глядели на него, как на давнего знакомого. Знакомого из таких знакомых, которых хочется растерзать лапами, после чего опустить морду им в разорванную грудь, умыв ее в горячей крови. Ильдиар де Нот не понял, что обезьяна ему говорила, а остановиться и уточнить не было никакой возможности, как впрочем, и желания...
   "Вот она, очередная злая шутка Пустыни,- подумал Ильдиар.- Зверь говорит, а человек - нем, он забыл связную речь..."
   В процессии никто не разговаривал, раздавались лишь хрипы, нечленораздельное ворчание и стук зубов. Паладина окружали люди, утратившие голоса, знающие лишь нечеловеческий труд, муки да песочные часы, одна склянка которых наполнена тьмой шахт, а другая - огнем солнечного света на пути к ним. Со всех сторон были люди, которые напоминали ходячих скелетов, обтянутых сморщенной кожей. И в каждом из этих ломано движимых, словно бездумные марионетки, существ оставался последний, один-единственный отблеск мысли: страх перед тем, куда их ведут.
  - Почему все так боятся этих шахт?- спросил Ильдиар.
  - Не знаю, как вам,- отозвался Хвали,- а по мне, мягкие объятия темноты шахт - это бархат на иссеченные хлыстами солнца плечи.
   Упрямый гном еле держался на ногах после полученных побоев, всю его широкую спину покрывали красные распухшие раны - следы плетей, а от рубахи совсем ничего не осталось - одни лохмотья, но всю дорогу гном шел сам, стиснув зубы, ни на миг не позволяя себе показать, как ему тяжело.
  - Ты, видно, имел в виду ваши, гномьи, шахты,- сказал Джан. Чернокожий рыцарь вновь привыкал к роли раба, что давалось ему совсем не просто.- Тут тебе не Ахан.
  - Сам знаю,- буркнул вмиг помрачневший гном,- тебя спросить забыл...
  - Не тужи, друг.- Ильдиар глядел в землю, изрытую скорпионьими норами.- Всегда тяжко, когда дом далеко. Мы еще попируем в ваших чудесных каменных залах, я уверен...
   Хвали с благодарностью взглянул на паладина, потом обернулся к Джану, как бы говоря тому: "Видишь, хоть кто-то меня понимает". Джан отвернулся.
  - Вам хотя бы есть, куда возвращаться,- с болью в голосе произнес чернокожий рыцарь-раб,- а у меня больше нет дома.
  - У тебя осталась твоя месть,- сказал Хвали,- а это немало.
  - Для гнома - возможно,- заметил Ильдиар,- но человек не может жить одной только местью. У него есть долг, честь, дружба, любовь, наконец. Возьми хоть Сахида - он столько лет жил своей местью, и что нажил? Одних лишь врагов. Если бы не Валери, он так и остался бы человеком без сердца.
  - Проклятый работорговец,- хмуро процедил Дор-Тегли.- Ему нельзя доверять.
  - А я понимаю его,- покачал головой Джан,- его отца убили, как и моего. Да и враг у нас теперь общий.
  - Он так и не сказал нам, зачем пытался убить визиря,- задумчиво проговорил паладин.
  - Что касается мести,- добавил Хвали,- то мы, гномы, самые главные мастера по этой части, я могу научить вас, как именно месть окупается до последней капли пота и крови!
  - Само собой,- невесело усмехнулся Ильдиар, посмотрев сверху вниз на грязного, избитого, безбородого и беззубого, но все-таки настоящего гнома.
   В это время процессия, наконец, остановилась. Голова колонны оказалась напротив больших деревянных ворот, ведущих... ведущих куда-то вниз, в непроглядную тьму. Массивные створки были распахнуты настежь, по обеим сторонам прохода в тени навесов прятались от зноя угрюмые стражники-асары в чешуйчатых доспехах и с ятаганами наизготовку. Было видно, что им не впервой усмирять бунты среди узников и, судя по их напряженным пристальным взглядам, стихийные волнения на входе в шахты случались регулярно.
   Раздалась короткая, но громкая команда, и первые каторжники начали неохотно спускаться вниз.
  - И все же, почему все так боятся шахт?- вновь задал свой вопрос Ильдиар, вспомнив, что так и не получил на него ответа.
  - Потому что там Гуиб-дегад, Смерть-на-глубине,- раздался сзади зловещий хохот, напоминающий скрежет затачиваемых на каменном круге ножей.
   Паладин резко обернулся и обомлел - говоривший оказался великаном с непроглядной смоляной кожей, ростом на голову выше Джана, а плечи... Такого силача Ильдиару не приходилось видеть никогда в жизни - даже могучие северяне-берсеркеры, и те, казалось, были куда более скромной комплекции. Одет этот раб был в такое же рванье, как и все вокруг, но вот взгляд... Взгляд этих голубых зрачков не был затравленным и сломленным, как у большинства невольников, на паладина смотрел воин, жестокий и гордый, знающий цену себе и другим.
  - Я Аэрха, Рожденный в Полдень,- представился незнакомец, наконец, перестав хохотать. Ильдиар с удивлением отметил блестящие вороненые зубы.- Ты мне нравишься, маленький белый человек. Аэрха никогда не видел маленьких белых людей. Все мои родичи будут мне завидовать - никто из них не отбрасывал тень на таких, как ты. Мой народ здесь называют "бергарами", но сами мы зовем себя Народом Песка и Ночи.
   "Бергар!- поразился граф де Нот, глядя на стоящую рядом гору в человеческом обличье.- Это самый настоящий бергар! Сахид ведь уверял, что они не говорят!!!"
   Что ж, Пустыня преподнесла ему очередной сюрприз. Паладин кивнул и ответил на своеобразное приветствие Рожденного в Полдень:
  - Меня зовут Ильдиар,- сказал он,- я рад познакомиться с тобой, Аэрха.
  - Я тоже рад. Рад, что, день такой хороший! Лучший день за последнее время!- Великан вновь громко захохотал, и Ильдиар понял, что с юмором у бергаров совсем плохо.
   Скала пожирала колонну людей: все новые и новые рабы исчезали в широком проеме ворот, из которого выползала дымчатая и пыльная темнота. Вскоре подле этих ворот оказались и новоиспеченные каторжники. Переглянувшись, гном, чернокожий рыцарь и ронстрадский паладин шагнули во тьму. Следом за ними под гору ступил и черный дикарь-великан, продолжая сотрясать воздух могучим и совсем невеселым хохотом.
  
  ***
  
   "Как же так могло получиться? Как он попал к ним?"
   Великий визирь Алон-Ан-Салем спешно шел по центральной галерее Алого дворца. Пол под ногами был вымощен плитами из редкого розового мрамора с белыми разводами прожилок, походящих на ветвистые молнии. По сторонам коридора высились ряды колонн из такого же мрамора, стены украшали фрески и изразцовые узоры, представляющие собой множественные геометрические ало-белые черчения.
   Следом за визирем ковыляли четыре раба, согбенные под тяжестью свернутого рулоном сине-зеленого ковра-гилема. Рабы кряхтели, деланно надрываясь, и сопели, как кипящие кумганы с чаем. Великий визирь недовольно морщился - этот ковер весил легче, чем шелковая паутина.
   Подчас процессия двигалась мимо арочных проходов. Один из них, с левой стороны, вел к гарему великого визиря. У входа стояли Необоримые, в покоях, располагающихся за их спинами, не было ни одного мужчины: даже евнухам Алон-Ан-Салем не доверял. На женской половине без единого окна, обильно украшенной коврами и шитыми подушками, словно в темнице, содержались тридцать две женщины. Погруженные в волны зеленоватого тумана, вызванного чадящими курениями, они находились в постоянной дреме, а духи-невольники сидели у них на плечах и нашептывали им сладкие, как рахат-лукум, и столь же липкие грезы. Эти наложницы были в полной власти великого визиря - ему не требовалось за ними присматривать. Сегодня туда доставили еще одну женщину... Пока что она сопротивляется, но вскоре благовония полностью затопят ее легкие, а паточные речи духов-невольников наполнят и ее уши, и сердце.
   Галерея завершалась порталом арки, по бокам которой стояли еще двое Необоримых, неподвижных и молчаливых. Лесенка вела в башню, к рабочим магическим помещениям. У стены неподалеку от арки, поджав под себя ноги, на кошмах сидели четыре человека. Три старика были облачены в богатые разноцветные одеяния, расшитые золотом, серебром и рубинами, на их головах высились огромные тюрбаны. Четвертый же, в простом халате и латаных шароварах, был молод. Он сидел несколько поодаль и будто бы был незнаком с остальными.
   Это были алхимики из Ан-Хара, экспериментаторы магической науки, изготовители чародейских инструментов и варители зелий. Лишь завидев великого визиря, трое стариков в богатых одеждах начали бить челом о мраморные плиты и восклицать приветствия:
  - О, многомудрый!
  - О, чародейственнейший!
  - О, заклинательнейший!
   Алхимик в бедных одеждах просто склонил голову.
  - Вы?- нахмурился Алон-Ан-Салем, глядя на гостей.- Что вам нужно?
  - Аудиенция, о светоч!- наперебой заголосили алхимики.- Нам назначена ежемесячная аудиенция! Мы явились пред ваши очи, дабы засвидетельствовать многомудрому, чародейственнейшему и заклинательнейшему, пусть пути его будут столь же прочными, как мосты Небесного Града, свое почтение и пришли показать новейшие из новейших и величайшие и величайших свои изобретения и эликсиры!
  - Не сейчас!- отрезал великий визирь и прошел мимо.
   Алхимики уже начали было роптать, когда Алон-Ан-Салем вдруг остановился и оглянулся - недовольные голоса тут же затихли, будто каждого из их обладателей мгновенно придушили.
   Визирь глядел на молчаливого молодого алхимика - тот склонил голову в закопченной от ядовитых паров чалме:
  - Медин Амаль.
   Алхимик приложил руку к сердцу и к губам, мол, внимаю...
  - Ты принес то, что должен был? Он готов?
  - Готов, мессир,- хрипло ответил Медин Амаль - горло его было обожжено пробными эликсирами и зельями.- Он у меня с собой.
  - Поднимайся, пойдешь со мной. Поможешь советом.
   Взмахнув складчатым подолом сиреневого плаща, визирь направился в свои рабочие покои, даже не взглянув на богатых и едва сдерживающих ярость и недоумение алхимиков. А те склонились друг к другу и начали обмениваться гневным перешептыванием - они косились на поднявшегося, свернувшего свою кошму и поспешившего следом за визирем Медина Амаля: "Этот! И этого бродягу великий Алон-Ан-Салем предпочел нам?! Лучшим мастерам-алхимикам башни Слоновой Кости! Он ведь даже не состоит в гильдии! Он не из наших! Должно быть, эта подлая гадюка изобрела эликсир "подлизывания и лести"! И почему мы не догадались изобрести его первыми?!"
   Необоримые у входа почтительно склонили головы и, убрав в стороны ятаганы, расступились. Великий визирь прошел под арку, за ним последовали четверо рабов, волочивших ковер с таким видом, будто это неподъемная мачта морской ганьи; замыкал шествие Медин Амаль, сутулый и съежившийся, словно отправляющийся на казнь. Алхимик сжимал под мышкой свою войлочную кошму и старался не оглядываться по сторонам - он был скромен и застенчив, что, к слову, приходилось Алон-Ан-Салему по душе.
   И хоть Медин Амаль пытался глядеть в вымощенный алым мрамором пол, все же он не сдержался и поднял взгляд, почувствовав какое-то шевеление в стороне. Они шли по широкому проходу библиотеки - по обе стороны располагались шкафы, словно каторжники, нагруженные свитками и фолиантами; помимо шкафов здесь располагались столы... десятки столов. За каждым из них сидело широкоплечее существо с серебристой кожей и львиной головой. Волнистые гривы, ниспадающие на могучие обнаженные спины, походили на туман, а зрачки в каждом из звериных глаз были цвета лазури и формы восьмиконечной звезды. Помимо этого каждое из львиноголовых существ являлось обладателем четырех рук. Длинные пальцы с кривыми когтями осторожно перелистывали страницы, немигающие взгляды бежали по чернильным строчкам. Это были ракшасы, духи пустыни, мудрейшие создания, поклоняющиеся, как и люди, небу, песку и ветрам, но во главе всего для них стояло небо. Смыслом их жизни было познание, но слабой их стороной являлись гордыня и крайняя мнительность. Порожденные ими, подчас выдуманные, обиды могли заставить ракшаса взяться за сталь и обратить ее против человека или джинна, что приводило к ужасающим последствиям.
   Великий визирь будто не заметил ракшасов - и верно: для него духи пустыни, изучающие его книги, были привычным делом. А для невольников ковер вдруг стал легче пушинки, поскольку они тут же засеменили быстро и слаженно, как песчаная многоножка, спеша за своим господином. Лишь Медин Амаль, проходя мимо ракшасов, уважительно с ними здоровался, поднося два пальца к губам, а затем ко лбу. Один из львиноголовых, не отрываясь от чтения, рукой резко указал алхимику: проходи, не отвлекай. Что тот и поспешил сделать.
   Библиотека завершилась сводчатой аркой, за которой оказалась винтовая лестница. Спустя почти сотню ступеней вся процессия, наконец, добралась до кабинета хозяина Алого дворца.
   Место, в котором великий визирь Ан-Хара занимался наукой, подтверждало, что Алон-Ан-Салем не какой-нибудь выскочка, выбившийся на вершину власти в султанате благодаря козням и хитростям, а поистине мудрец и ученый, чьи интересы не ограничиваются каким-либо одним направлением, а простираются на множество различных дисциплин: будь то естественные науки или же медицина, астрономия и астрология, алхимия, математика и логика, магия и демонология.
   Это был просторный айван с высоким куполообразным сводом и большим окном, занимающим собой всю восточную стену. В зале была приятная полутьма - окно было занавешено не пропускающими палящее солнце портьерами, благодаря чему здесь сохранялся оставшийся с ночи холодок. Купол был покрыт темно-синими эмалями и разукрашен в виде карты звездного неба. В противоположной от окна стене на высоте десяти футов виднелись дверной проем и ведущая к нему лесенка - то был вход в обсерваторию, где под руководством чародея по ночам трудились одноглазые духи вааби, изучающие созвездия и планеты в сложные оптические приборы, приставляя к окулярам свой единственный глаз. Но сейчас, когда время близилось к полудню, все вааби спали в специально построенном для них улье.
   Почти все место в айване занимали столы и рабочие верстаки, заставленные различными стеклянными и металлическими приборами. В северо-западном углу располагались - Медин Амаль уважительно отметил - ряды с великолепными приспособлениями для алхимических опытов: котлы, перегонные кубы, сферы, жаровни и тигли, множество драгоценной стеклянной тары (колб и пробирок). Но все это было покрыто толстым слоем пыли - Алон-Ан-Салем уже давно лично не ставил опыты. В северо-восточном углу громоздились карты в свитках и глобусы: огромные, как головы великанов, и маленькие, которые могли уместиться на ладони. На верхнем полушарии каждого глобуса была растянута карта мира, на нижнем - чернела карта демонических владений. В юго-западном углу зала нашлось место для разномастных зеркал: как из стекла, так и из полированных металлов. В юго-восточном - пирамидами были выстроены накрытые разноцветными шелками клетки, в которых под воздействием чар спали существа, не известные пока что общедоступной науке и ожидающие своего часа. В центре зала на высоте трех ступеней высился помост в форме идеального круга. Он был испещрен сложными геометрическими построениями и сигилами, колдовскими знаками и печатями для вызовов демонов и духов.
   Визирь направился прямо к магическому помосту.
  - Как ты находишь это скромное пристанище, мой добрый Медин?- поинтересовался Алон-Ан-Салем, с явным удовлетворением наблюдая за восхищенным алхимиком.
  - Оно столь же великолепно, как отблеск сна, глубиною в явь, мессир! Будто бы я вдруг попал на рынок джиннов, Канил-лем, что в Небесном Граде.
  - Ну-ну,- усмехнулся визирь,- полагаю, все не так ужасно... Но все-таки нас ждут дела.
  - Вы искали моего совета, мессир,- напомнил Медин Амаль.- Но по какому вопросу?
   Возле помоста стоял единственный свободный во всем айване стол, вырезанный из темно-красного дерева и весь покрытый сложной резьбой.
  - Положите сюда!- велел визирь, и рабы грохнули ковер на стол.- Пошли прочь!
   Кланяясь и пятясь, невольники поспешили скрыться с глаз своего повелителя. Алон-Ан-Салем подошел к ковру и, взмахнув в воздухе рукой, заставил гилем развернуться.
  - Видишь, мой добрый Медин? Ты знаешь, что это?
   Алхимик подошел ближе и склонился к ковру так низко, что его крючковатый нос едва не задел ворсинки на нем. Глаза прищурились, губы поджались.
  - Без сомнения, летающий гилем, о светоч. Поврежденный...
  - Почти. Дам тебе небольшую подсказку: гляди лишь на зеленый шов.
   Нос Медина Амаля, будто у какой-то ищейки, начал бежать вдоль указанной линии.
  - Геометрический узор третьего уровня плетения,- начал бубнить алхимик.- Правильные девятиугольники, соединенные между собой тонкими прямоугольниками и... Я бы предположил, что это карта. Да, без сомнения, карта! Либо замок, комнаты в котором соединены коридорами, либо острова, соединенные мостами.
  - Не зря ты был помощником Эль-Раэда последние... сколько?.. двенадцать лет?
  - Восемнадцать,- склонив голову, почтительно уточнил алхимик.
  - Ум твой и правда остер, словно лезвие ножа, которым разрезают алмаз непознанного. Ты и не представляешь, насколько прав. Сей гилем - и это знают лишь немногие посвященные - и есть карта... хм... островов, соединенных мостами. Но острова эти находятся не в реке или же море. Они у нас с тобой над головой, ибо гилем Эль-Раэда есть не что иное, как План Небесного Града, самое потаенное сокровище твоего мастера.
   Алхимик тот же час опустился на колени и начал молиться. Алон-Ан-Салем не прерывал собеседника - молитва способна избавить от страха и смирить с любой мыслью, позволить свыкнуться с любым открытием. Подчас молитва способна вернуть уверенность в себе или же разрешить никак не дающуюся задачу.
   Наконец, Медин Амаль поднялся на ноги. Брови его были нахмурены, а лицо бледно. Он боялся своих мыслей, боялся задать вопрос.
  - Ты жаждешь что-то узнать, мой добрый Медин?- спросил великий визирь.
  - Позвольте говорить откровенно, мессир, поскольку сомнение гложет мне сердце.
  - Ложь - разговор между равными. Неравные же должны говорить правдиво, ибо для низшего правда служит уроком, а для высшего она упрочивает его высоты и позволяет заметить все трещины в его пьедестале. Говори...
  - Если это не простой волшебный гилем, а столь уникальная вещь, как План Небесного Града Джиннов, и этот ковер принадлежал его чародейству Эль-Раэду, то как он попал к вам?
   Великий визирь взял с небольшого столика, заставленного посудой и сладостями, пустую фарфоровую чашку, что-то шепнул, совершил замысловатый жест пальцами и прямо из воздуха в чашку полилась струя кипящего розоватого чая, разливающего по залу чарующий сладостный аромат.
  - В том-то как раз и дело, мой добрый Медин, что я и хочу узнать, как он попал ко мне...
  
  - ...Еще долго?- прошептали висящие в воздухе сухие, покрытые трещинками губы великого визиря.
   Алон-Ан-Салем находился в глубоком кресле в самом центре пьедестала, но его тело растворилось в воздухе и исчезло, остались видны лишь чернеющая замочная скважина на уровне лба, губы да кисти его тонких худых рук. На каждом из широко расставленных пальцев была закреплена синяя или зеленая нить. Нити тянулись к гилему, разложенному под его креслом на постаменте.
  - Почти готово, мессир.- Алхимик привязал последнюю нить к мизинцу великого визиря и...
  
   ...В тот же миг Алон-Ан-Салем будто заснул. И сон его был странен и необычен. Великий визирь был свернутым ковром, сине-зеленым гилемом, который нес под мышкой старик. Шитье ковра преобразилось - узор теперь напоминал сотни глаз, и глаза эти узнали в старике знакомого волшебника.
   Волшебник являлся обладателем роскошной раздвоенной седой бороды - оба ее кончика были подкручены кверху. Его тюрбан представлял собой объемистое темно-синее сооружение с торчащим из центра высоким колпаком. По шелковому головному убору, будто по небосводу, были рассыпаны серебряные звезды. Старик был облачен в изукрашенный рубинами алый халат с широкими рукавами и в сужающиеся к лодыжкам темно-синие шаровары.
   От взгляда волшебника, в котором смешались изрядная доля коварства и тяжесть прожитого опыта, не ускользали окружающие ужасы, но старика они явно не заботили. Будто бы и вовсе не обращая внимания на воцарившийся в городе хаос, он с равнодушием на лице преодолевал улочки, мощеные желтым камнем. И двигался он при этом весьма странно, словно даже и не думал переставлять ноги, а узкие туфли с загнутыми кверху носами сами несли его. Что ж, на самом деле так и было: волшебные туфли волочили своего хозяина, преодолевая перевернутые повозки, трупы животных, обступая раздавленных мух и людскую кровь.
   Старик спешил по превратившемуся в кипящий котел городу к внутренней стене, а по плоским крышам ближайших домов за ним крались тени. Когда чародей зашел за угол, тени последовали за ним. Волшебник знал, что его преследуют, он торопился и при этом бубнил себе под нос, будто бы разговаривая сам с собой, но ни в его взгляде, ни в облике не было ничего странного или необычного - более странного или необычного, чем положено чародею по должности, по крайней мере.
  - У меня ничего не вышло, Алон,- пробормотал он на ходу. Кругом расплывалась тишина, поблизости никого не было... если не считать двух теней, ползущих за волшебником по обеим сторонам улицы.- Меня опередили. Их там не было...
   Волшебные туфли перескочили через распростертое тело, поспешили дальше по улице.
  - И у мальчишки их не было.
   Чародей не оглядывался, но прекрасно знал, что прямо сейчас две пары пристальных глаз, не мигая, глядят ему в спину. И у обладателей этих глаз намерения на его счет были весьма однозначными. Он не останавливался.
  - Там был третий. Кто-то пришел и забрал их. На мой прямой вопрос Гуалемин лишь принялся презрительно насмехаться - он всегда делает так, когда боится чего-то...
   Вот и внутренняя стена. У входа в башню стражи нет.
  - Кто-то грызет твою спину, Алон, не забывай об этом. Даже когда будешь ложиться спать, будь начеку. Слишком много слепней спустили на нас. Некоторые из них ужасны видом и о них идет дурная слава - но не они самые опасные. Хуже всех те, которые обликом ладны и речами маслянисты.
   Стоило волшебнику войти в башню, как одна из преследующих его теней, поползла по отвесной стене вверх, на открытую смотровую площадку, а другая последовала за чародеем. Они загнали Эль-Раэда в западню... как им казалось. Фигура, наделенная кошачьей грацией и закутанная в выцветшие одежды некогда красного цвета, обнажила изогнутый, словно лунный серп, кинжал-джамбию... Впереди, на расстоянии в несколько ступеней, виднелась широкая спина поднимающегося по лестнице мага.
   Тут вдруг от тюрбана волшебника отделились узоры вышивки, серебряные звезды. Они как ни в чем не бывало повисли в воздухе, извиваясь и смутно напоминая маленьких, тускло светящихся и спрутов. Будто по команде звезды вдруг замерли - даже их конечности перестали шевелиться - и в следующий миг все разом, точно рой озлобленных ос, устремились к фигуре с кинжалом.
   Туфли несли Эль-Раэда все выше и выше, а он не обращал внимания на истошные крики, раздающиеся за спиной. И пусть он знал, что сейчас эти голодные - самые голодные в мире - создания рвут на части несчастного человека своими крошечными пастями, в сердце его не было жалости к ашинам, самым жестоким и умелым убийцам пустыни.
  - Я позвал ее, и она уже идет. Она уже близко. Мой зов так глубоко поселился в ее душе, что ее не остановят ни ушибы, ни переломы, ни даже раны, а что уж говорить об увещеваниях и уговорах. Они все связаны с ней - скоро ты все поймешь, Алон...
   Туфли вдруг резко встали, отчего волшебник едва не грохнулся лицом в ступени. Оглянуться кругом - третий этаж башни - караульное помещение стражи - пустое...
  - Почти на месте... осталось лишь дождаться, пока...
   И тут, будто услышав своего повелителя, левая туфля сама по себе несколько раз стукнула каблуком о пол.
  - Она здесь...
  
   ...Алон-Ан-Салем пришел в себя. Его рабочий зал ходил ходуном перед глазами. Стоящий подле и взявший его за руку Медин Амаль не имел четких очертаний...
  - С вами все в порядке, мессир?- взволнованно спросил алхимик.
  - Это...- прошептал великий визирь,- это еще не конец... Ковер поврежден, часть заложенных в него воспоминаний исчезла, но... вот снова...
  
   ...Сотни глаз, покрывающих ковер, вновь раскрылись. Эль-Раэд медленно поднимался по лестнице, кряхтя и придерживая рукой за плечо молодую черноволосую девушку. С того момента, как туфли остановились, ему приходилось самому волочить свое бренное тело на вершину башни.
  - Твои друзья, о прекрасный сапфир...- негромко проговорил волшебник, обращаясь к девушке, испуганной и мало что осознающей кругом.- У тебя есть те, кто может о тебе позаботиться?
   Девушка кивнула. Он и так знал ответ, ведь, во-первых, если бы у нее никого не было, а во-вторых, если бы это были не нужные чародею люди, они бы с ней сейчас не разговаривали.
  - Не стоит бояться, о, оазис в царстве мрака. Само провидение свело вместе тебя, бедняжку, и меня, старика, мечтающего поскорее оставить все эти кошмары за спиной. Ужас Ан-Хара переполняет мое сердце. Видишь этот ковер, молчаливая красавица? Он унесет нас отсюда. Далеко-далеко. Туда, где безопасно... Туда, где не будет горестей и бед, где можно будет отдохнуть и восстановить силы. Но сперва мы найдем твоих друзей. Тех, кто сможет о тебе позаботиться. Ты ведь хочешь их найти?
   Она его не слушала, девушка была словно в дурмане. Он говорил с ней, как с несмышленым ребенком, а она при этом стояла и молчала, отстраненно глядя на волшебника, и порой кивала. Великий маг Эль-Раэд не мог полагаться лишь на уговоры - заклятие послушания надежнее. Оно действовало наверняка, и вся прелесть его заключалась не только в смиренном исполнении команд, а в том, что человек считал, будто он сам принимает решения.
   Она кивнула.
  - Я слишком стар и не смогу защитить тебя,- продолжал маг.- Ты поможешь развернуть мне ковер на площадке башни, мы сядем на него, и он взмоет ввысь, оставив земле все ее зло, всю неправду. Главное - четко знать, чего хочешь, и тогда ковер послушается...
   Но вот и проход на верхнюю площадку. Здесь также никого нет. Волшебник отпустил девушку и с ее помощью начал разворачивать ковер. Он склонился к уголку с витым шнуром и, сделав вид, что распутывает бахрому, начал шептать так, чтобы она ничего не слышала:
  - Я чувствую, это моя последняя интрига, последнее заклятие, Алон. Я сделал свой выбор, и хорошо, что тебя здесь нет - ты бы начал отговаривать. Но вопрос стоит так: либо я выживу и сбегу, либо все пойдет прахом, и Тварь пробудится. Это последняя интрига Эль-Раэда. Я связал их судьбы воедино. Каждое звено цепочки тянет за собой последующее: женщина привязана к похитителю, похититель - к этому человеку. Все уже готово, мне осталось лишь вручить им способ побега из Ан-Хара. Запомни, Алон, это очень важно. Я отправляю их всех к тебе: и похитителя, и человека, и камни. Мой гилем отнесет их прямо к тебе. Жди. Надеюсь, ты вовремя получишь мое послание. И последнее... позаботься о Медине Амале, моем сыне. Быть твоим другом, усмирить Пустыню вместе с тобой и победить смерть вместе с тобой было величайшей честью для меня.
  - Осторожнее!- волшебника прервал крик девушки.
   Он резко поднялся на ноги и обернулся. Но было уже поздно... кинжал завершал свой роковой бег. Блестящая кривая сталь с неимоверной скоростью прочертила сперва по груди старика, а после по его горлу. Он не успел даже вскрикнуть, лишь схватился за шею и повалился на ковер, уже мертвый. В тот миг, как волшебник соприкоснулся с узорчатой тканью, он рассыпался, словно был сделан из песка. Золотые песчинки, подхваченные ветром, взмыли в небо, часть из них затерялась в плетении гилема.
   Разделавшись с волшебником, убийца, походящий на клок пламени в своей красной, трепещущей на ветру одежде, двинулся к свидетельнице его злодеяния, перехватывая кинжал. Девушка отступила на шаг, пятка свесилась с края площадки - внизу была пустота высотой в пять башенных этажей.
   Убийца шагнул еще ближе, но стоило ему ступить на ковер, как тот дернулся, изогнулся, будто кошка, резко выгнувшая спину, и подбросил человека в воздух. Фигура в красном снова оказалась на ковре, но тот не заставил себя ждать - он вновь изогнулся, на этот раз столь сильно и быстро, что человека отбросило в сторону, прямо с башни. Спустя несколько мгновений крик убийцы оборвался.
   Гилем затих, как и положено порядочному ковру. И тут девушка будто пробудилась от сна. Она вздрогнула, оглянулась...
  - Ковер...- она умоляюще сложила ладони.- Унеси меня отсюда. Лети... ну же...
   Волшебный гилем не послушался.
  - Ну, давай же... Чтоб тебя... Твой хозяин, добрый старик, обещал унести меня отсюда... так чего ты ждешь! Я приказываю! Нет, я молю... Ну же...
   Ковер остался неподвижен.
   Тут откуда-то снизу раздался крик:
  - Валери!- кричал мужчина.
   Бахрома пошла рябью, будто ее погладил невидимыми руками ветер. Кисточки на углах затрепетали в ожидании.
  - Валери!- крик повторился, но теперь звучал уже ближе, изнутри башни...
  
  - ...Вам что-то не дает покоя, мессир?
  - Что-то здесь не так,- задумчиво ответил Алон-Ан-Салем.- Я чую обман так четко, как может его чуять лишь тот, чьей профессией является все время обманывать. Многие странные события имели место. Появляются люди, которых быть не должно. У них появляются вещи, которых быть не должно. Эфир возмущен так, как будто что-то вытягивает из него жилы. Незримые ветра смущает присутствие... чье-то присутствие.
  - Что вы имеете в виду, мессир?
  - Все началось с того, что Тварь под Ан-Харом вздрогнула. Чего не бывало на моей памяти никогда. Чего не видели мудрецы древности, о чем никогда не писали тростниковые перья архивистов и летописцев. Тварь вздрогнула, и у этого должна быть своя причина...
  - Причина, мессир? Что-то заставило Тварь вздрогнуть? Но что?
  - Или кто. Впервые я увидел этого человека на невольничьем рынке в Ан-Харе. Спесивый и тщеславный, он стоял на помосте и в его взгляде не было смирения. Он был дерзок и смел прилюдно оскорбить меня.
  - Он понес наказание? Если вы сказали, что увидели его тогда впервые, то были и другие встречи? Вы не казнили его за оскорбление?
  - Нет.- Визирь задумчиво потер руки.- Я увидел в этом человеке нечто возмутившее меня. Нет, не мою уязвленную натуру, но сами нити, которые держат меня в жизни вот уже двадцать четыре года спустя положенного часа моей смерти. Я уже собирался отдать приказ, да я уже отдал его, когда...
  - Вы почувствовали, что его нельзя убивать, мессир?
  - Ты мудр, Медин Амаль. Я спохватился вовремя - мне пришлось произнести заклятие и заговорить устами другого раба, ничего не значащего Дор-Тегли. Я не мог при толпе пощадить того человека, не вызвав недоумения, поэтому я сам себя отговорил, заменив смерть на более снисходительную кару. Наказание было проведено - десять ударов хлыстом. После первого же тот человек потерял сознание, и именно тогда...
  - Ан-Хар вздрогнул,- кивнул Медин Амаль.- Я тоже почувствовал этот неощутимый для простых людей толчок, когда спал, хоть и не смог определить его источник. Худшее пробуждение в моей жизни... Но что вы велели сделать с тем человеком? Приказали увести его в вашу личную тюрьму, чтобы изучить его?
  - Нет. Я отправился в Леторан, в башню Слоновой Кости. Там я нашел твоего учителя Эль-Раэда. Описал ему произошедшее - его собственные ощущения подтвердили мои опасения. Человек связан с Тварью.
  - Но каким образом?
  - Мы стали искать. Пять дней мы не покидали архивов. Мы с Эль-Раэдом изучили все свитки и таблички, все ковровые книги, в которых упоминалась Тварь. И как ты думаешь, что именно мы обнаружили?
  - Нет,- ужаснулся Медин, догадавшись.- Храните ветра! Этого не может быть...
  - Я недооценивал тебя, мой добрый Медин Амаль. Нам, двум величайшим магам пустыни, понадобилось пять суток, чтобы докопаться до истины, а ты все понял по одному лишь намеку...
  - Но как такое возможно?
  - Все возможно под небом лазури. Как существует Великая Небесная Мельница, в которой рождаются ифриты, так и у всего прочего есть источник.
  - И тогда вы с великим Эль-Раэдом решили удостовериться,- кивнул своим мыслям Медин Амаль.- Вы решили спровоцировать человека... и спровоцировать Тварь...
  - Что может быть проще... Бергары. Спущенный с цепи Ветер. Но последствий даже я не ожидал...
  - Она едва не пробудилась...
  - Единственное, что могло бы ее полностью пробудить, это некая вещь или, точнее, вещи из сокровищницы султана - то, что хранит Гуалемин. Не дать ей пробудиться - вот была моя цель, и я решил их похитить. Весьма удачно подвернулся наивный мальчишка, который должен был пробраться в сокровищницу, но его и след простыл. А потом начался штурм и... безопаснее было отступить. Алый дворец находится в сотнях миль от Ан-Хара. Эль-Раэд должен был остаться в городе, чтобы следить за ситуацией. Когда у того мальчишки ничего не вышло, я велел ему, чтобы он проник в сокровищницу. Велел ему пробиваться силой, если понадобится, но унести эти вещи, эти камни, подальше от Ан-Хара. И теперь он мертв - убит моими "друзьями" из Аскалота, которые, как оказалось, тоже неплохо умеют читать старые свитки, а его ковер достался этому человеку, и теперь он здесь. И камни должны быть с ним. Эль-Раэд сказал, что прислал мне камни, но их не нашли, обыскивая пленника.
  - И это значит, что их у него все же нет?
  - Это всего лишь значит, что кое-кто умеет их надежно прятать. Что ж, твои собратья по ремеслу, мой дорогой Медин Амаль, помогут нам в этом. Три зеркала... три зеркала... Они, должно быть, все еще ожидают в коридоре моей милости и... гм... аудиенции. Не зря же они тащили в такую даль свои драгоценные брюха...
  - Что вы собираетесь делать, мессир?
   Великий визирь Ан-Хара задумчиво отвернулся, на губах его появилась тонкая, как струна на дутаре джинна-бахши́, улыбка. И она не сулила ничего хорошего. Как, собственно, не сулит никому ничего хорошего и музыка джиннов.
  
  ***
  
   В резко сменившей яркий полуденный свет темноте ничего нельзя было разобрать. К тому же, все кругом тонуло в гулком эхо. Шаги сотен босых ног, хриплый кашель, тяжелый топот идущих рядом с каторжниками надсмотрщиков, обрывки мольбы, стоны - все это отражалось от стен и сводов - смешивалось и закручивалось. Звуки раздавались со всех сторон - над головой кто-то плакал, слева бубнили, справа... или это справа бубнили? Ильдиар уже не понимал - он будто оказался в толпе, которая пинала и толкала его со всех сторон - так на него воздействовало это эхо. Он был растерян, не мог связать даже пару мыслей. Он едва различал спину идущего впереди гнома и постоянно спотыкался, с трудом пытаясь устоять на ногах. Темнота и гул взяли на себя часть обязанностей надсмотрщиков, более того - они сковывали не хуже кандалов.
   К слову, злобные охранники шахт то ли были способны видеть даже в такой темноте, то ли просто слишком хорошо знали эту дорогу, поскольку они прекрасно ориентировались и постоянно оказывались то там, то здесь, чтобы угостить кого-то из медленно бредущих рабов ударом плети, наградить окриком или пинком.
   В голове Ильдиара происходило нечто вроде: "...не упасть... свет... нужен свет... ничего не видно!.. Кто-то назвал мое имя?.. Нет. Это эхо... спастись... боятся шахт... вниз... круче вниз... дует сбоку... ответвление? А если... проклятье! Чуть не упал!.. Бежать... Куда? Вниз?"
   Наконец, вдалеке забрезжил свет. Поначалу это был тусклый огонек размером с динар, словно висящий в пустоте, но постепенно он превратился в яркий фонарь, горящий неестественным синеватым пламенем. Очень скоро подобные фонари стали встречаться на пути регулярно, они крепились высоко под потолком или на стенах с таким расчетом, чтобы каторжники нипочем не смогли до них дотянуться. Благодаря им Ильдиар смог увидеть место, в котором он оказался, смог различить людей кругом. Помимо этого, даже в голове паладина немного прояснилось, мысли уже не были обрывочными...
   Пробитый внутри скалы тоннель довольно круто уходил вниз. Ильдиар запоминал дорогу, мысленно отсчитывал уходящие в стороны штреки, пытался изучить все углубления в стенах, в которых было возможно укрыться. Также особо его заботил вопрос времени - Ильдиару казалось, что они идут по тоннелю уже не менее получаса, но он был не уверен.
  - Аэрха,- шепотом проговорил паладин.- Ты знаешь, сколько нам еще идти?
  - Две тысячи скорпионьих шагов,- улыбаясь, ответил бергар и, увидев, как "маленький белый человек" недоуменно качает головой, добавил: - Если бы у меня была свеча, она бы оплавилась на один палец...- он добавил,- на твой палец. И это мы дошли бы только до зала Дневной Нормы. А оттуда еще столько же или даже больше - это как повезет - к выработкам.
   Ильдиар прикинул расстояние, и понял, что идти им еще навскидку около мили.
   Помимо времени паладина заботило также и количество его тюремщиков. Вереницу рабов сопровождало около двух десятков надсмотрщиков. У всех были плети, на поясах висели ножи и кривые сабли. И пусть некоторые из них и выглядели откормленными сытыми увальнями, но иссеченные тела отстающих и слишком громко стонущих бедолаг свидетельствовали о том, что на деле визиревы прихвостни были собраны и готовы к любой неожиданности.
   "К почти любой неожиданности,- с мрачным удовлетворением подумал Ильдиар.- Может, сейчас?- Он огляделся и оборвал себя.- Нет, еще рано. Тут нельзя торопиться!".
   Паладин, вероятно, слишком пристально изучал оружие надсмотрщиков, и это явно не понравилось недремлющему широкоплечему верзиле с приплюснутым носом - он размахнулся и ударил белокожего каторжника плетью.
  - Не смей поднимать глаза, иначе останешься лишь с одним - его тебе хватит, чтобы работать!- Он, видимо, собирался что-то еще добавить, но тут в хвосте процессии один из рабов принялся выть и в голос взмолился не тащить его во тьму. Надсмотрщик ринулся в ту сторону, и вскоре тоннель наполнился свистом плети и криками боли.
   Несмотря на гнетущие предчувствия, Ильдиар все больше и больше осваивался под землей. Он почти прекратил спотыкаться, эхо больше не пыталось сбить его с толку, ход мыслей стал работать в определенном направлении. Но при этом он с тревогой отметил, что ответвлений в стенах тоннеля становится столько, что он не может все сосчитать, к тому же уже после четвертого поворота Ильдиар окончательно потерял направление - "право" превратилось в "а сейчас налево", а "третий тоннель от большого камня" - в "три дюжины шагов от трещины, похожей на оскал". Все смешалось. Помимо прочего, гном постоянно что-то рычал себе под нос, что тоже отвлекало. К примеру, сейчас он злился на фонари вдоль пути:
  - Проклятый свет!- Хвали пытался прикрывать лицо своей широченной ладонью, но синие отблески все равно проникали под нее.- Он слепит меня. У меня уже глаза болят. Как было хорошо, когда мы шли в темноте. Проклятый колдун и его проклятые колдовские свечи!
  - Колдовские?- спросил Ильдиар, потирая горящую от боли после удара плетью руку.
  - Да, это магия,- негромко сказал идущий рядом Джан Ферах-Рауд.- У сэра Стурма в замке были такие, их делают пустынные колдуны - жутко дорогая вещь, но горит очень долго. А на ощупь - холодные, точно лед.
  - Вот как?- удивился Ильдиар.- Однако, какая щедрость со стороны визиря...
  - Это не щедрость,- подал голос великан Аэрха, и тут же расхохотался,- это забота о нас, бедных, чтоб не сгорели заживо!- Тут великан остановился, а вместе с ним остановились и идущие сзади рабы.- Воздадим же хвалу благодетелю нашему, Обезьяньему Шейху, да сгрызут его мерзкую душу пустынные крысы!- Аэрха громыхнул во весь голос, отчего эхо в тоннеле просто сошло с ума, и тут же получил удар плетью наотмашь. Потом еще один, уже с полного размаха. Впрочем, для чернокожего гиганта эти удары были будто шелковой нитью по каменной башне - он даже не покачнулся.
  - Молчать, презренные!- пронзительно закричал вернувшийся надсмотрщик.- Или ни один из вас больше не увидит солнца!
   Несчастные рабы продолжили спуск, отовсюду доносились стоны и ругань, кое-где раздавался беспощадный свист плетей. Хвали пробормотал себе под нос: "Век бы его не видеть, ваше грязное горелое солнце!"
  - Зачем колдовать магический огонь, когда можно зажечь факел?- тихо спросил Ильдиар у Аэрхи.
  - Ты и вправду не знаешь?- удивился великан.- Не знаешь, что здесь добывают? Не знаешь, кто обитает в шахтах?
   Паладин в ответ покачал головой.
  - А вот я, похоже, уже догадался.- Дор-Тегли втягивал носом воздух и морщился.
  - О чем догадался, сэр-гном?- спросил Джан.
  - Гхарны...- Хвали скривился, как от доброй порции прокисшей браги,- безмозглые низшие демоны, поганая сыть, я чувствую здесь их запах, запах серы! В одной из этих штолен пробита дыра в Бездну...
  - Интересно ты называешь Нечистых, Тегли,- хохотнул Аэрха,- но то, что мозгов у них нет, это точно. Как-то раз я троих вот этими руками разорвал.- Великан продемонстрировал свои огромные ручищи: каждой, казалось, можно было обхватить бочонок.- А потом на меня еще трое набросилось!
  - И что?- поинтересовался Джан.
  - Пришлось и этих разорвать,- громкий хохот отразился от стен штольни зловещим эхом.
  - Гхарны сами по себе не представляют угрозы, если под рукой есть добрая секира, конечно,- Хвали поскреб мшистый подбородок,- но они почти всегда рядом с серой. А сера - это сернистый газ - ядовитые пары, которые скапливаются в пустотах под сводами. Одно неосторожное движение, вовремя не потушенный факел, и во всей выработке станет жарче, чем в самой Бездне. Немало наших рудокопов погибло по этой причине: добывать руду по соседству с демонами - очень опасное занятие.
   Аэрха молча кивнул, подтверждая, что так оно и есть. В это время колонна рабов добралась, наконец, до цели своего пути - от огромной пещеры, освещенной множеством магических фонарей, отходило несколько тоннелей, уходящих еще глубже под землю. Судя по всему, это и был зал Дневной Нормы.
   Место это, прямо сказать, было весьма отвратительным - и это даже по меркам всего того, что Ильдиар уже видел в Аберджи. У одной из стен грудой были свалены иссохшие тела. Над ними покачивалась сколоченная из досок небольшая платформа - она держалась на канатах, пропущенных через блоки. На этой платформе тоже лежали тела. Один из стражников крутил вмонтированный в стену ворот, и груженная трупами платформа медленно ползла по воздуху в сторону одного из тоннелей.
   Напротив каждого из штреков был установлен механизм, напоминающий небольшую мельницу. С негромким шурханьем вращались крылья, представляющие собой лопасти с натянутой на каркас из жердей красной тканью. Ко всем этим маховикам вели дорожки из крутящихся шестерней, которые, в свою очередь, приводило в движение большое деревянное колесо, внутри которого бок о бок бежали два изможденных на вид раба. Рядом с колесом, прямо на каменном полу, лежала еще пара рабов. Судя по всему, они отдыхали, готовясь заменить тех, что бежали.
   Еще один раб висел под сводом шахты на веревке. К его лбу был прибит гвоздем его же собственный язык, а на деревянной табличке на груди покойника было что-то написано на асарском наречии.
  - "Лжец",- прочитал вслух Джан.
   Глядя на висящего человека, прибывшие рабы начали перешептываться. Кое-кто ткнул в него пальцем.
  - О чем они говорят?- спросил Ильдиар.
  - В один из штреков проникла нечисть,- сообщил Джан, вслушиваясь.- Нечисть убила всех, кто там был. Стражники отправили этого человека, чтобы он узнал, покинули ли твари штрек. Но он испугался и, не дойдя до выработки, повернул обратно. Он явился сюда и сообщил, что в штреке больше никого нет. Тогда стража отправила туда новую группу каторжников, но нечисть все еще была там. Вторую группу всю разорвали на куски, как и первую. Наши товарищи по несчастью боятся, что твари все еще не ушли...
  - Но если демоны проникают в штреки, почему просто не засыпать выработку? Аэрха?- Ильдиар повернулся к бергару. Тот не слушал - великан пристально глядел в темноту одного из проходов, словно выискивая там кого-то.- Аэрха?
  - Драгоценные керамические трубы,- только и сказал Рожденный в Полдень.- Они ни за что не завалят выработку из-за этих труб.
  - Что еще за трубы? Зачем они?
  - Увидишь, маленький белый человек. Ты вскоре все сам увидишь.
   Долго удивляться паладину не дали. К колонне двинулись стражники и принялись разделять новоприбывших на группы. Каждому каторжнику при этом в руки всучивали по куску грязной ткани - те, кто был здесь прежде, без лишних вопросов обмотали себе голову, закрывая лицо и оставляя на виду лишь глаза. Ильдиар и его спутники поспешили сделать то же самое.
  - Правила просты!- громко заговорил главный надсмотрщик, высокий худощавый асар в кольчуге и шлеме, на поясе у него висели кривая сабля и плеть.- Идете вниз и добываете породу. Доставляете ее сюда при помощи тачек.
   Он вытянул руку, указывая на гору чего-то, походящего на желтый камень, сваленную в довольно просторном углублении в одной из стен. Двое рабов как раз набирали оттуда куски породы и складывали в здоровенную тачку. Наполнив тачку доверху, они покатили ее в темный тоннель, стены которого были выложены красным кирпичом.
  - Две полные тачки - это одна норма,- продолжал надсмотрщик.- Сколько норм будет выработано за сутки, столько из вас вновь увидят солнце, остальные сгинут. Запоминать вас, падаль, никто не станет, поэтому за каждую доставленную тачку вам на руку наденут шнурок. Через ворота будут пропущены только те, у кого на запястье к вечеру будет два шнурка. Барабан возвестит об окончании работ.
   Ильдиар пытался и слушать, и одновременно увидеть и запомнить как можно больше. Насколько он понял, это место было чем-то вроде промежуточного - узлового зала: сюда доставляют добытую породу, после чего ее отправляют дальше - то ли на переработку, то ли на доработку. Помимо тоннеля, по которому они пришли, в зале Дневной Нормы было еще пять проходов: выложенный кирпичом - туда увозили колотую породу, узкий проход, куда на скрипучем механизме отправляли мертвецов, и еще три тоннеля в дальней стене - вероятно, пути к самим выработкам. Стражников в зале Дневной Нормы было не менее четырех десятков. К ним присоединились и надсмотрщики с плетями из процессии. Всего в пещере было около шести десятков охраны - примерно на три сотни рабов.
   Главный надсмотрщик тем временем продолжал:
  - В каждом штреке есть кирки и прочий инструмент, при необходимости его также можно использовать, как оружие. Если придет нечисть - разбираетесь с ними сами, кирки из штреков не выносить, огня не зажигать, с пустыми руками не возвращаться! За ослушание - смерть!- Он указал на гору мертвых тел - их там было не менее трех-четырех десятков.- Лица не открывать - дышать через ткань, если не хотите так и остаться в выработке. И вот вам последний совет: поменьше искр. Пошли!
   Ильдиар и его спутники исхитрились все попасть в одну группу и теперь спускались вниз по истоптанным камням, вместе с ними шли еще два десятка рабов, в том числе и неунывающий Аэрха. Надсмотрщиков больше не было рядом, они остались караулить наверху, и большинство узников принялись на все лады проклинать ненавистных стражников, визиря, демонов и собственную плачевную участь, продолжая, тем не менее, обреченно идти вперед. Некоторые рабы сняли с лиц ткань и гневно швырнули ее в знак протеста на землю.
  - Они совсем не сторожат выработку?- удивился Ильдиар.
  - А им и без надобности,- отозвался Аэрха.- Что мы здесь сделаем? Будем лениться? Так нас не выпустят. Здесь нечего есть, нет воды, воздух такой, что больше дня не выдержишь... Если даже мы, дети Народа Песка и Ночи, ничего не можем, то чего им опасаться от прочих?
  - Но если сговориться с другими каторжниками?!- начал Ильдиар.- Никто ведь не караулит, никто не подслушивает! Нас много больше, чем их... Если объединить усилия...
   Аэрха прервал его слова громким хохотом.
  - А ты спроси кого-то из них, хотят ли они участвовать в бунте против стражи? Эй ты, безносый!- Бергар повернулся к бредущему чуть поодаль рабу весьма плачевного вида - на месте его носа в отвратительной ссохшейся ране зияли две прорези ноздрей.- Хочешь вырвать себе свободу?!
   Каторжник дернулся от него прочь и завыл на одной ноте, а Рожденный в Полдень повернулся к Ильдиару - мол, все сам видишь.
   Ильдиар нахмурился: никакой помощи от других рабов ждать не приходилось.
  - А ты?- спросил он.- Ты, Аэрха? Я встречал бергаров в пустыне. Они казались мне лишенными страха и непокорными. Как так вышло, что ты оказался здесь?
   Лицо бергара было не замотано - края повязки свисали с головы на грудь. Аэрха впервые не улыбался.
  - Мой брат,- сказал он.- Он исчез в песчаной буре. Я отправился в сердце Пустыни, чтобы отыскать его, но меня схватили и привели сюда. Обезьяний Шейх сказал, что мой брат мертв, и мне нет смысла больше его искать. Он сказал, что если я поработаю на его шахтах пару оборотов солнца, он меня отпустит и даже наградит.
  - Он тебе солгал.
  - Как это?- удивился бергар.- Что такое "солгал"?
  - Когда говорят не так, как есть.- Ильдиар не думал, что ему когда-то придется кому-то объяснять такие вещи. Огромный чернокожий великан был словно ребенок.
  - А зачем кому-то говорить не так, как есть?
  - Чтобы получить свою выгоду,- пояснил паладин.
  - Я не понимаю.
  - Ты видел того раба с языком, прибитым ко лбу?- спросил Ильдиар.- Он сказал страже, что нечисть ушла, но это было не так. Он боялся и не решился сунуться в выработку. Он солгал. Прямо, как визирь - Обезьяний Шейх.
  - Обезьяний Шейх тоже боялся?
   Ильдиар вздохнул:
  - Он сказал тебе, что освободит тебя через пару оборотов солнца, так? Сколько ты здесь уже?
  - Восемь оборотов солнца...- сконфуженно проговорил бергар. Он начинал понимать.- То есть... то есть ты хочешь сказать, что мой брат жив?!
  - Я не знаю, Аэрха. Но и визирь не может знать обратного. По крайней мере, я в этом очень сомневаюсь. Но я не понимаю другого: ты же сам рассказывал, как здесь тяжело! Почему ты не выбрался отсюда - это ведь ужасное место, верно?
   Аэрха снова заулыбался.
  - Это самое спокойное время в жизни Рожденного в Полдень,- сказал он.- Для меня здесь не так уж и плохо. Это для маленьких людей плохо, а для меня - нет.
  - Как это?- тут уже поразился Ильдиар.
  - Я сильный,- просто ответил бергар.- Я набираю тачку быстро - очень быстро. А все остальное время я могу спать. А еще здесь кормят - и мне не нужно добывать еду в пустыне.
   Дальше они молчали. Ильдиар потрясенно думал о том, каково это, когда подобные нечеловеческие условия - "не такие уж и плохие". А Аэрха - о том, что, возможно, его брат жив. Он пока что не понимал всего, что рассказал ему маленький белый человек, но нить догадок начала разматываться в его голове.
   Так они и добрались до выработки.
   Первым, что встретило Ильдиара и его товарищей по несчастью, был запах - поблизости будто издохло и гнило уже довольно долгое время какое-то огромное существо. Запах пробирался даже через повязки, он проникал в нос, в рот, от него мутило и кружилась голова. Теперь назначение маховиков из зала Дневной Нормы обрело свой подлинный смысл, и чем дальше каторжники отдалялись от него, тем сильнее запах становился.
   Выработкой оказалась крупных размеров, слабо освещенная штольня. Вся дальняя стена пещеры и пол под ней были скрыты за песочно-желтыми наростами. Порода походила на корни, затянувшие собой камень кривыми застывшими волнами. Под самым сводом из стены торчали керамические трубы, о которых, видимо, и говорил Аэрха, - из их разверстых пастей, будто слюна, медленно стекала кроваво-красная жидкость, от которой поднимался пар. Судя по наросшему рыжему холму под каждой из труб, это, собственно, и была сера, которая вытекала из недр скалы и застывала, обращаясь в породу.
  - Мерзость,- прохрипел Хвали.- Испражнение земли. Я скорее отрублю себе руки, чем стану добывать серу!
   Ильдиар склонился к нему и прошептал:
  - Мы ничего не будем здесь добывать. Что думаешь по поводу этой штольни, Хвали?
  - Что я думаю?- поморщился гном.- Дыра в Бездне где-то совсем близко. Я вижу, ты так и не понимаешь сути, Ильдиар. Представь себе раны на теле земли, из одних сочится лава, из других - черная тень, а из третьих - кислоты. Это не двери, это словно пуповины, из которых выходят порождения чрева мира - комки плоти и рогов. Поблизости от этих пуповин воздух горит, кипит и плавится. Я чувствую вибрации одной из них - она буквально за этой вот стеной.- Он кивнул на поросшую желтым ковром стену выработки.
  - Как демоны проникают именно в эту штольню?
  - Здесь должны быть каверны, узкие, как игольное ушко. Я понимаю ход твоих мыслей, но спешу огорчить тебя: через них мы не выберемся наружу - даже если мы проберемся через какую-либо трещину, в чем я сомневаюсь, то выйдем прямиком к разлому. Уж лучше здесь сгинуть... вот прямо, как они.
   Гном ткнул рукой в белеющие повсюду на неровном полу выработки человеческие кости. Помимо них повсюду был разбросан горняцкий инструмент, тачки, частично заполненные породой, свидетельствовали о том, что каторжников застали за работой.
  - Вся третья группа вчера не вышла из шахт,- сказал Аэрха, разглядывая останки.- Жаль, знавал я одного тамошнего, хороший был... человек.
   Тут великан заметил, что одна из тяжелых железных тачек перевернута кверху дном, он подошел ближе, и тут же изнутри раздались какие-то звуки. Чернокожий гигант немедля схватился обеими руками за ручки и стал поднимать.
  - Долго же пришлось вас ждать,- раздалось ворчливое и занудное из-под тачки,- к тебе, Аэрха, это больше всего относится!
  - Ражадрим Синх? Ты ли это? Я уж было подумал, Дно Пустыни забрало тебя!- Великан от неожиданности чуть не уронил тачку обратно, но затем напряг мускулы и, наконец, перевернул ее одним могучим рывком.
  - Дно Пустыни пусть пожирает прокисший кумыс и гнилые персики! Рожденные от солнца не по зубам черным безднам. Меня, не обжегшись, не возьмешь...
  - Потому что ты, как уголек?- усмехнулся Аэрха.
  - Нет, потому, что джинн - это всесжигающая сфера из негасимого пламени, а не...- освобожденный из-под тачки скривился,- уголек...
   Говоривший присел на землю, разминая кости и поправляя грязный, неопределенного цвета тюрбан. Он и вправду не был человеком, хоть и выглядел сухеньким старичком лет под сто, одетым в длинный синий халат, видавший лучшие дни. Кожа его была цвета неба, если, конечно, представить, что небо все в серых тучах - синие лицо и руки, а также худосочные ноги в рваных остроконечных туфлях, были все в грязи. Щеки впали, скулы торчали в стороны, нос, что палец, был длинным и указывал, казалось, прямо в душу тому, на кого глядел незнакомец. Его лазурные глаза, с тяжелыми мешками под ними, единственные во всем его облике были незамутненными и живыми.
  - Эх, залежался я,- продолжал ворчать узник штольни, почесывая и потирая себе бока. Он согнулся-разогнулся - послышался хруст, как будто одновременно все косточки в его теле разом треснули.- Тесно тут, словно в бутылке проклятого Амумали!
   Ильдиар, Хвали и Джан во все глаза разглядывали незнакомца - видеть джиннов вживую им в своей жизни еще не приходилось. Прежде скептически настроенный по поводу джиннов гном так и вовсе распахнул рот от удивления. Остальные рабы с опаской держались поодаль, кто-то пошел подбирать себе кирку. Раздалось несколько глухих ударов - в дальнем конце штольни уже приступили к работе.
  - Что ты делал в столь скромных палатах, наслаждаясь тьмой под тачкой, Ражад?- Аэрха снисходительно рассмеялся.- Испугался кого?
  - Тебя бы сюда, недостойный!- сварливо ответил джинн.- Когда эта погань полезла со всех сторон, что мне еще оставалось?
  - Иногда разумнее бывает отступить, чем умереть.- Ильдиар решил лишний раз не терзать оскорбленное самолюбие джинна.
  - Ты воистину прав, наимудрейший.- Синекожий старичок пристально разглядывал паладина, поглаживая свою длинную седую бороду (Хвали теперь только на нее и таращился - с завистью).- Настоящий воин всегда трезво оценивает свои возможности.
  - А разве джинны не сильномогучие духи?- искренне удивился не обремененный излишней дипломатичностью Джан.
   Старичок тут же вспылил, как будто его с ног до головы окатили кипящей водой - чего-то подобного Ильдиар и опасался:
  - О, людские языки - этот корень множества несчастий! Они длинные, как канаты, намотанные на барабан глупости! Сухие, как песчаные ветра, и в то же время пропитанные сыростью, как слизняки...
   Глаза джинна вспыхнули. Он распрямил плечи и даже, казалось, стал выше ростом. Вид у него был одновременно и жалкий и угрожающий: горящий взор и гордую осанку сводили на нет спутанные волосы, вымазанное землей лицо и рваный, никуда не годный, халат. А еще он просто встал на носочки. Чем более угрожающий вид старался придать себе джинн, тем более комичным получалось это зрелище. Аэрха уже давно улыбался, а Хвали не выдержал и хихикнул в бороду, забыв, что бороды у него нет.
   Услышав гномье хихиканье, джинн опустился на стопы, обернулся и обрушился на коротышку с поистине громовой яростью:
  - Как я погляжу, наинижайший из всех низкорослых, наибезбородейший из всех плешивых полагает, да будет его разум сожжен миражами, что ему дозволено насмехаться над сильномогучими духами?! Я тебе покажу, чего стоит насмешка над Ражадримом Синхом-Аль-Малики!
   Морщинистые руки духа окутала сизая дымка, старик зашептал что-то, но закончить заклинание ему не дали. С диким рыком Аэрха прыгнул вперед, с легкостью повалив старичка наземь, весь дым сразу рассеялся, будто его не бывало, а джинн закашлялся и с кряхтением сел, бессильно облокотившись спиной о холодный бок тачки.
  - Я решил, что ты сейчас глупостей наделаешь,- пояснил бергар.
  - Да ладно,- примирительно выдавил Ражадрим Синх и закашлялся.- Обидно просто...
  - Да будет моим новым друзьям известно,- пояснил Аэрха,- что сила пустынных духов, к коим относятся джинны, в большинстве своем исходит от ветра, небес и солнца. Ничего из этого нет на Дне Пустыни, посему мой друг джинн здесь практически бессилен: как перед Нечистыми, так и перед стражей Обезьяньего Шейха.
  - Но вы же - джинн!- не унимался чернокожий рыцарь.- Способный совершать невозможное и творить чудеса!
  - Не лучшие времена,- пришлось признать "сильномогучему" Ражадриму Синху.- Ну да ладно.- Джинн, с кряхтеньем поднялся на ноги.- Я потратил все мои силы на попытки выбраться из-под тачки. Аэрха, наполняй мою норму выработки, а я пока вздремну в том уголке.- Он ткнул пальцем в трещину, чернеющую у выхода из штольни.- И работай хорошо. Ты ведь помнишь, что тем, кто работает за джиннов, дают самую вкусную похлебку из котла?
   Ильдиар с Хвали переглянулись - судя по всему, джинн нагло пользовался неосведомленностью бергара о таком понятии, как "ложь".
  - Не бывает более вкусной похлебки из общего котла,- заявил гном, на что Ражадрим Синх измерил его уничижительным взглядом.
  - Послушай, Ражад!- заявил Аэрха и взбудораженно затряс хлипкого на вид старичка за плечи.- Мой брат может быть жив!
  - Жив?- удивился джинн.
  - Ну да!- простодушно ответил бергар.- Иногда кто-то говорит не так, как есть!
  - Неужели?- поморщился Ражадрим Синх, подозрительно оглядывая новых знакомых.- И кто же тебе это рассказал, позволь спросить?
  - Маленький белый человек по имени Ильдиар.
   Теперь уничижительному взгляду подвергся и северный паладин. Впрочем, джинн тут же махнул рукой и действительно решил отправиться на заслуженный, как он считал, отдых.
  - Но как здесь можно спать?- удивленно спросил Ильдиар.- Аэрха тоже говорил об этом. Здесь ведь можно задохнуться - даже через повязку дышать трудно!
   Вместо джинна пояснил гном:
  - Серные пары... ну, этот зловонный газ поднимается вверх, скапливается под самыми сводами пещеры, и у самой земли можно найти немного воздуха для вдоха без серной мерзости. Но я все равно не решился бы здесь спать, ведь можно уже не проснуться...
   Джинн тем временем разместился в неглубоком углублении в стене у входа в выработку. Улегся набок, поворочался на твердой земле и затих. Лишь глаза-угольки глядели на новоявленных каторжников из темноты. Особенного внимания старичка удостоился Аэрха - осуждающий взгляд джинна будто ворчал: "Ну же, когда ты уже прекратишь болтать с этими невоспитанными незнакомцами, и примешься за работу, ведь день короток, как песни немого бахши́!"
   Прочие каторжники уже работали вовсю. Штольню заполнил стук кирок по серным наростам да грохот, когда кто-то сбрасывал отколотый кусок породы в тачку. Трудясь, рабы постоянно озирались по сторонам, испуганно вглядываясь в темные углы выработки - не шевельнется ли там что-нибудь.
   Аэрха же, тем временем, не спешил браться за кирку, и Ражадрим Синх, сильномогучий волшебный дух, всерьез забеспокоился о своем ближайшем будущем, а именно - достанется ли ему сегодня ужин из общего котла, если громадина-бергар не успеет наполнить четыре полные тачки. А он, нужно сказать, весьма проголодался. "Жаль, что здесь не водятся крысы,- трагично подумал джинн.- Мое горе столь неизбывно, а голод настолько зло точит меня изнутри, что я бы съел... ммм... кого-нибудь из этих людишек с кирками, но... фу, есть их сырыми?!" Бергар же был чересчур безжалостен и жесток, чтобы обратить внимание на несчастного Ражадрима Синха-Аль-Малики. Он беззаботно болтал с этим грубым, отвратительным гномом и как обычно чему-то громко смеялся. "А гном этот весьма, нужно признать, толст. Интересно, заметит ли он, если отрезать от него кусочек и попытаться зажарить... Ах да, у меня ведь нет огня! О, бедный я! Бедный, как дождевая капля, иссыхающая на раскаленном камне, и нет мне..."
  - Кхе-кхе...- раздалось покашливание поблизости, и джинн увидел стоящего рядом с его крошечной пещеркой белокожего каторжника со спутанными волосами, закрывающими лицо и словно врастающими в длинную неряшливую бороду.
   "Он что, не знает о том, что за бородой нужно ухаживать?- возмущенно подумал джинн.- Он что, не осведомлен о гребешке? Или же хотя бы о том, что пальцы как раз таки созданы, чтобы расчесывать бороду? Хотя...- он себя оборвал.- Несмотря на свой дикий вид, манеры его отчеканены весьма недурно. Он не так плох, как двое его невоспитанных спутников. В нем есть почтительность и уважение к сильномогучему духу..."
   Ильдиар, будто услышал мысли джинна и вежливо кивнул ему.
  - Прошу простить, что прервал ваш отдых, почтенный,- сказал он.- Позвольте мне представиться: мое имя - Ильдиар, и я прибыл сюда из далеких краев.
   Джинн глядел на него выжидающе. Как минимум, он был удивлен, а как максимум - польщен: это был первый раб, который выразил ему почтение, представился как подобает и вообще отнесся к нему так, как он того достоин.
   Ильдиар продолжал:
  - Я спешу принести вам извинения за моих друзей - невзгоды ожесточили их, но хуже того - последняя напасть приключилась с ними в тот момент, когда они сбросили на миг ошейник и успели сделать единственный, к несчастью, скоротечный вдох свободы. Вы должны понять их.
   Джинн почесал нос, но ничего не сказал.
   Белокожий раб кивнул ему:
  - Я наслышан о джиннах пустыни, об их могуществе, об их ловкости и дальновидности. Я полагаю, что лишь крайняя подлость и низменнейшее коварство злых людей стали причиной вашего плена...
   Джинн поморщился. Этот человек делал то, что ему крайне не нравилось: подкупал его своими речами и обращением. И хуже всего было то, что он, Ражадрим Синх, подкупался...
  - Это правда,- трагично изрек сильномогучий дух.- Коварство Обезьяньего Шейха не знает границ, а его непочтительность терзает мою душу. Он смог изловить Ражадрима Синха-Аль-Малики, проявив весь свой талант лжеца и интригана.
  - Вы ведь хотели бы освободиться отсюда?- осторожно проговорил Ильдиар.
  - Боюсь, это невозможно,- ответил джинн.- И я буду здесь вечно... пока скалы не превратятся в пыль.
  - Аэрха сказал, что солнце дарит вам силы, а еще...
  - Мои силы истощены,- прервал его Ражадрим Синх.- Я давно не оказывался под солнцем, не пил ветер, не запускал пальцы в песок, я не могу покинуть Аберджи. Алон-Ан-Салем держит меня на привязи, как пса. Он забрал у меня...- он запнулся,- кое-что...
  - Что это за вещь?
   Глаза джинна тут же загорелись ярче - он вздрогнул и подозрительно уставился на человека.
  - Нет-нет!- поспешил успокоить его Ильдиар.- Я не пытаюсь похитить вашу тайну, почтенный джинн! Я просто надеюсь выбраться отсюда и...
   Ражадрим Синх покачал головой.
  - Никто не выбирается из копей Аберджи - будь ты хоть человек, хоть джинн. Все напрасно.
  - Позвольте спросить, почтенный,- начал Ильдиар, выразительно глядя на джинна.- Если бы вы выбрались на поверхность, вы бы смогли заполучить свою вещь обратно? Вам бы хватило... хватило бы сил вернуть ее?
  - Часть моих сил вернулась бы ко мне под лучами солнца, но Обезьяний Шейх - могущественный колдун. Я не могу навредить ему. Он сторожит все свои сокровища, не смыкая глаз. Я не смогу даже близко подобраться к нему - на покои, где заперта моя вещь, наложены чары, и мне не преодолеть их.
   Ильдиар задумчиво молчал, и джинн испугался, что ему стало скучно, что он развернется и уйдет, начнет колоть серу, а у него, Ражадрима Синха, так давно не было приличного собеседника!
  - Я здесь давно, почтенный Ильдиар!- сказал джинн.- Я знаю в Аберджи все, и я смогу немного облегчить твою участь. Держись ближе Ражадрима Синха-Аль-Малики, и тебя ждет чудеснейшее из чудес!
  - Что же это?
  - Персик,- заговорщическим шепотом сообщил джинн.- Мне его дает один из надсмотрщиков, он очень суеверен и не вышел характером. Он верит, что джинны могут читать по звездам судьбу людей.
  - А вы можете?
  - Да,- махнул рукой Ражадрим.- Но это долго, трудно и очень скучно. Поэтому я просто рассказываю ему всяческие небылицы, и он дает мне за это персик. В следующий раз я придумаю ему любовь красавицы, и он даст мне целых два персика!
   Ильдиар нахмуренно молчал. Он сокрушенно думал о том, насколько же заточение и безнадежность овладели джинном, если он думает столь мелко и приземленно. Джинн же воспринял его молчание за скуку, и решил, что Ильдиар раскусил его никчемность, вот-вот уйдет и не станет слушать его жалобы. Он так изголодался по общению с кем-то, кто может связать больше дюжины слов вместе и при этом не сотрясается в приступе грубого неуместного смеха. Аэрха, наивный бергар, был и в самом деле, как ребенок: он не знал, что такое ложь, принимал все слова за чистую монету, и не воспринимал всерьез ни одну из выпестованных, как цветок, жалоб джинна. Это было хуже всего.
   Ражадрим Синх вскочил на ноги, прикоснулся тыльной стороной ладони до губ и лба, после чего сказал:
  - Ты был почтенен с джинном, Ильдиар. А тех, кто относится к нему почтительно, он считает своим другом. Мы с тобой заперты здесь, но я знаю, тебе есть, что рассказать мне, а мне есть, что рассказать тебе - я знаю целую тысячу сказок! За беседой тяжесть с твоей души будет сброшена, твоя жизнь познает легкость, и ты и не заметишь, как она кончится... Кхм... Я имею в виду, каторжная жизнь, а не просто жизнь. Ты прибыл издалека, и, вероятно, принес полный хурджин историй. Все здешние рабы знают лишь одну историю: песок, ловцы удачи, плети надсмотрщиков. Они все одинаковы! Но ты... я знаю, тебе есть, что рассказать мне... В твоих волосах я чувствую едва заметный след чужих ветров. Твои глаза видели другие земли и, быть может, моря. Ты должен поделиться со мной всеми своими историями. А я поделюсь с тобой своими. У нас будет, чем заняться, пока твое сердце не сделает свой последний удар.
   Если переводить на человеческий язык, то джинн просто обожал болтать. Разумеется, Ильдиар понял это сразу, но оканчивать свою жизнь в этих пещерах он точно не собирался.
  - Я с радостью стану вашим другом, Ражадрим Синх-Аль-Малики...
  - Можешь называть меня Ражад.
  - Да, Ражад, для меня честь иметь в друзьях сильномогучего волшебного духа, но я не могу остаться здесь.
   Джинн тут же пригорюнился, а Ильдиар продолжил:
  - Мои спутники в плену у вашего Обезьяньего Шейха, и их ждет ужасная участь - намного более худшая, чем эти шахты. Я не могу оставить их.
  - Это благородные слова, Ильдиар,- сказал джинн грустно.
  - Но мне самому не выбраться отсюда. Ты ведь сам сказал, Ражад, что знаешь здесь все. Ты бы мог помочь мне.
  - Но я...
  - А я бы помог тебе в ответ. Я помог бы тебе выбраться и добыть ту вещь, о которой ты говорил.
  - Но это невозможно!
   Ильдиар покачал головой и вдохновенно проговорил:
  - Это так же невозможно, как встретить сильномогучего джинна в копях, как победить армию мертвецов, как склонить непреклонных Дор-Тегли, как победить ифрита, как сбежать из осажденного города на летающем ковре. Но, тем не менее, все это было со мной!
  - Я просто обязан услышать эти истории!- взволнованно выдохнул джинн.- Но...- он тут же снова пригорюнился.- Я совершенно бессилен, как кобра в руках факира. Эти скалы давят на меня, словно тяжелая крепость на спину ишака.
  - Но ведь какая-то часть магических сил осталась при тебе, Ражад? Хоть что-то?
  - На дне кошеля завалялась парочка каких-то медяков. О, мой отец, мои братья! Вам было бы стыдно за Ражадрима Синха-Аль-Малики! Все мои силы похищены подлым вором, все мои страсти поглощены тьмой подземелий, все мои истории больше никто не услышит, и я не услышу ни одной новой истории! Что от меня осталось! Я могу разве что дыму напустить или нагнать ветерка, да и это потребует...
  - Ветерок - как раз то, что нужно,- задумчиво проговорил Ильдиар. В голове у него начал складываться некий план.
  - Вся моя жизнь - это череда проломленных глиняных горшков, дырявых туфель и зашитых ртов,- продолжил жаловаться джинн, но Ильдиар его уже не слушал.
  - Хвали!- он повернулся к гному, который как раз потел, пыхтел и злился, пытаясь, видимо на спор, пробить своим массивным кулаком каменный живот весело хохочущего Аэрхи.- Боюсь, нам все же придется поработать здесь кирками!
  - Ну вот,- раздраженно бросил Дор-Тегли.- Алон-Ан-Салем будет нами доволен!
  - Пусть только попробует,- сказал Ильдиар - от того, что он придумал, кружилась голова. Это походило на сумасшествие...
  
   Колеса тачки скрипели. Так же, будто корабельные канаты, скрипели мышцы огромного черного человека, толкавшего тачку перед собой. Пот стекал по его лицу, полз по глубоким бороздам морщин. Воздух вырывался из искаженного рта вместе с рыком всякий раз, когда колесо тачки попадало в трещину и приходилось едва ли не рвать жилы, чтобы вытолкнуть ее на ровное место.
   Аэрха выкатил тачку из тоннеля и под хмурыми, подозрительными (только для вида, а на деле - преисполненными плохо прикрытой лени) взглядами стражи, направил ее прямиком к сваленной в углу куче ломаной серы. Остановился у кучи, вытер пот, струсил его с руки - пота у бергара было столько, что им можно было умыть, наверное, дюжину грязнуль.
   Аэрха оглядел зал Дневной Нормы. Ссыпа́лся песок в больших часах, поскрипывало здоровенное деревянное колесо, в котором на одном месте бежали двое рабов, мерно крутились лопасти мельничных механизмов.
   Стражники предавались лени: парочка играла в "обезьян", переставляя резные фигурки по доске туда и обратно под осуждающие или подбадривающие возгласы еще шестерых. Толстый стражник, сидевший под большим медным гонгом, доедал какую-то птицу, время от времени выплевывая пестрые перья. Кто-то смеялся, а кто-то и вовсе нагло храпел.
   Появление каторжника с тачкой породы не произвело на присутствующих почти никакого эффекта. Как и всегда.
   Аэрха глянул в тоннель, из которого прибыл, покряхтел, повел плечами, размял шею.
  - Не отдыхать!- скорее формально, нежели злобно рявкнул один из стражников.- Переворачивай тачку, а затем обратно в нору, песчаная крыса!
   Бергар взялся за ручки и выжидающе поглядел на стражника, полагая, что тот вот-вот отвернется, но щербатый асар и не думал отводить взгляд. Его лицо искривилось.
  - Чего ждем?! Пока песок в часах вверх начнет подниматься?!
   Аэрха прикусил губу и нахмурился. Он медленно наклонил тачку набок, верхний слой серы начал шевелиться и сползать. Неторопливость, с какой он это проделывал, начала раздражать стражника:
  - Быстрее! Быстрее!
   И вот, к вящему недовольству бергара, на него уставилась уже едва ли не половина всех присутствовавших в подземелье людей Обезьяньего шейха. А парочка ближайших двинулась к нему, поднимая плети. Тогда Аэрхе не осталось ничего иного, кроме как одним могучим рывком перевернуть тачку, позволив осколкам серы, громыхая и поднимая облако желтой пыли, рухнуть на кучу. Тачка была опустошена, вновь встала на колесо, а огромные пальцы схватились за ручки. Стража вновь вернулась в свое сонное состояние.
   Главный надсмотрщик лениво вскинул руку, и толстяк ударил в медный гонг, после чего подошедшему к нему великану обвязали запястье тонким шнурком.
   Тут из тоннеля, ведущего в выработку, показался еще один каторжник: низкорослый, багровый и пыхтящий - того и гляди грозящий лопнуть. И хоть рукоятки тачки, предназначенной для людей, были едва ли не на уровне его плеч, толкал он ее уверенно и привычно, будто до этого не менее чем полжизни управлялся сугубо с тачками, полными породы. Что, в общем-то, было недалеко от истины.
   Гном толкал тачку в сторону кучи, что-то гневно бурча себе под нос, судя по всему, какие-то проклятия вперемешку с ругательствами на языке Дор-Тегли. На Аэрху, с которым он разминулся, он не обратил никакого внимания. Стражники также уже были все заняты своими делами. К примеру, один из них - тощий и высокий мужчина с черными подкрученными усами и смоляной бородой рассказывал паре своих товарищей нечто весьма забавное:
  - ...и она сжимает кинжал, при этом чуть ли не брызжет ядом и кричит на меня: "Мне рассказали, как ты оскорблял мою маму! Думал, я не узнаю, что ты обзывал ее змеей?!"
   Стражники рассмеялись, но рассказчик продолжал:
  - А я говорю ей: "Что ты, что ты, звездное небо над страждущей пустыней моей души! Это был не я! Я не мог такого сказать! Клянусь семнадцатью ветрами, я такого не говорил! Пусть они сдуют с меня все волосы, оставив лишь позорную плешь, если я говорил, что твоя несравненная, одаряющая меня каждым мгновением своей жизни неизмеримым счастьем, мама - змея!". "Так ты не говорил?"- спрашивает она меня недоверчиво. А я отвечаю... Да вы подождите, не смейтесь, это еще не конец! Я ей говорю: "Конечно, душа моя, я не называл твою небоподобную маму змеей! Я называл ее ящерицей! Я же не слепой, и вижу, что у нее лапки и... и...- стражники кругом смеялись так сильно, что смех, казалось, вот-вот, пойдет у них носом,- ...и хвост"!
   Веселая история вызвала шквал хохота, судя по всему, никто из стражников не остался равнодушным: каждый не понаслышке знал, чего можно ждать от жениных матерей.
   Смех постепенно угасал, пока в зале Дневной Нормы вновь не воцарился покой, если бы не...
  - Уах-ха-ха!!! Ах-ха-ха-ха-ха!!!- громогласно хохотал великан Аэрха, подошедший к стражникам и смешавшийся с ними так, что его никто не заметил (что удивительно, учитывая его размеры). Судя по всему, история одного из стражников пришлась ему весьма по душе, поскольку он все смеялся и никак не мог остановиться. Даже когда не смеялся уже никто, а сперва недоуменные, затем озлобленные надсмотрщики принялись стегать его плетьми.
  - Хвост! У нее был хвост! Уах-ха-ха!- смеялся он, пока стражники били его.- Хвост! Прямо, как... как у ящерицы...
   Главный надсмотрщик бросил резкий взгляд на толстого стражника, и тот, уловив его немой приказ, стукнул в гонг. Стражники опустили плети, а Аэрха прекратил смеяться.
  - Я велю вам не обращать внимания на этого сумасшедшего!- громогласно проговорил главный надсмотрщик.- Солнце выжгло его разум, и темнота подземелий заполнила его голову. Вскоре весь смех высыпется из него, словно из дырявого хурджина. А ты!- он глянул на великана.- Забирай свою тачку и возвращайся в дыру! Понял меня?
   Аэрха покосился на него, цыкнул языком и усмехнулся, но тачку взял и направился с нею в штрек.
   Стоило залу Дневной Нормы снова погрузиться в сонливую тишину, к главному надсмотрщику подошел гном и замер рядом, хмуро и требовательно глядя на него с видом сборщика податей.
  - Чего ждем, коротышка?
  - Мне положен шнурок!- заявил Хвали.- Одна тачка - один шнурок!
  - А мы своего не упустим, так, гном?- рассмеялся главный надсмотрщик.- Рассказывали мне про алчность и прижимистость Дор-Тегли, но я не особо-то и верил. Держи свой шнурок!
  
   Скука. Неизбывная скука поселилась в зале Дневной Нормы. Ее можно было понюхать, даже погладить, словно крошечное животное. Она ползала по подземелью, перебегая с одного асара, зевающего и чешущего себе брюхо через кольчугу, на другого, уставившегося в одну точку слипающимися глазами. Стражники ждали окончания дня едва ли не сильнее, чем каторжники, а песок в часах как назло сыпался так медленно, что можно было подсчитать каждую песчинку, если бы кому-то было не лень это делать. Порой появлялись рабы с тачками - это немного оживляло стражу, но не сильно - чтобы огреть кого-нибудь плетью, нужно было вставать, идти, замахиваться, потом идти обратно... Нет уж - эти ничтожные черви разве что могли рассчитывать на пару ленивых ругательств и оскорблений. Порой прикатывал свою тачку сумасшедший бергар, хохотал, получал по спине плетью, отправлялся обратно в штрек... рутина...
   Стражники так разленились, что даже игра в "обезьян" больше не приносила никакого удовольствия, ведь она требовала ничтожных, но все же движений и что хуже - мыслительного процесса, а мыслить о чем-либо сейчас не хотел никто. На ноги поднимались разве что для того, чтобы взять ковшик на ручке, зачерпнуть воды из бочки и немного попить.
   Песок в одной склянке часов полностью пересыпался в другую, часы повернулись, а толстый надсмотрщик лениво ударил в гонг. Пара рабов, спотыкающихся и волочащихся из последних сил внутри колеса, замедлили бег, после чего, когда колесо встало, вывалились наружу, отползли на несколько футов от него и замерли на земле, тяжело дыша, хрипя и выхаркивая пыль, кровь и зубы, но стонать бегуны не могли себе позволить - стонать запрещалось. Подошвы их ног были изорваны до мяса. Другая пара каторжников, лежавшая поблизости, поднялась, забралась в колесо и побежала. Сбивчивый, как язык пьяницы, топот ног постепенно выровнялся, слившись со скрипом осей и шестерней.
   Больше в зале Дневной Нормы не раздавалось ни звука, лишь изредка кто-то из стражников коротко переругивался с товарищем да жаловался на постылые прелые финики. Вот так все и шло. Минута за минутой, час за часом.
   А потом началось... Сперва вроде бы никто из присутствующих ничего не заметил, однако постепенно все завертелось. Кто-то кашлянул. Что ж - ничего удивительного... Затем еще кто-то кашлянул. Спустя минут пять кашлял уже едва ли не весь зал Дневной Нормы.
   У кого-то даже слезились глаза, зловоние лезло в ноздри, вызывая чихоту, лезло в горло, выдирая из людей кашель.
  - Почему так воняет?- главный надсмотрщик поднял голову, и вскоре обнаружил причину заполонившего зал зловония - маховые мельницы не работали, и сернистый газ заполнил зал. Его возмущенный взгляд перешел на рабов, бегущих в колесе, и... рабы и не думали не то, что бежать, они даже ноги не переставляли - стояли себе на месте и что-то друг с другом обсуждали.
   Глаза главного надсмотрщика едва не полезли на лоб от подобной дерзости. Он весь побагровел и даже зарычал.
  - Эй вы! Падаль пустынная! Почему встали? Кто позволил?!
   Едва ли не все стражники, находившиеся в зале Дневной Нормы, поднялись на ноги и угрожающе двинулись к колесу.
  - У меня нога болит!- заявил белокожий раб, чье лицо почти полностью было скрыто за растрепанными длинными волосами и путаной бородой.
  - А я мозоль натер!- поддакнул другой раб - герич с глазами навыкате.- Мне бы посидеть немного...
   Главный надсмотрщик даже закашлялся, не в силах поверить своим ушам. Он положил ладонь на рукоять сабли и так крепко сжал пальцы, что они даже захрустели.
  - Вы у меня сейчас узнаете, что значит лениться!- прорычал он.- Я велю скормить вам железные скорпионьи жала, после чего вас станут бить по животу палками, чтобы они разорвали вас, нечестивцы, изнутри.
   Главный надсмотрщик уже было двинулся в сторону строптивцев, но не успел он сделать и пары шагов в сторону колеса, как из темнеющего прохода в одну из выработок раздался возмущенный окрик:
  - Эй, ты! Дай дорогу!
   Ответом ему послужил знакомый надрывный хохот чернокожего гиганта.
  - Да где ж! Я должен первым идти!
  - Где ты, обезьяна угольная?!- вскинулся сварливый гном.- Я ведь уже почти вкатил тачку, когда ты меня подпер! Не бывать тебе первым, не будь я Хвали, сын Сири из Ахана!
   Главный надсмотрщик в ярости повернулся к возмутителям спокойствия. И верно: две тачки заклинили так, что ни туда, ни сюда, а их хозяева стояли и препирались.
  - А ну, разошлись!- скомандовал главный надсмотрщик.
  - Пусть низкорослый откатит тачку назад!- заявил бергар.
  - Что?- возмутился гном.- Никуда я ничего откатывать не стану! Каких трудов мне стоило ее сюда закатить! Сам откатывай!
  - Прекратить! Немедленно! Немедленно прекратить! Стража!
   Остававшиеся на скамьях стражники неохотно поднялись со своих мест, вскинули плети и двинулись к гному и бергару.
  - А вы,- главный надсмотрщик скомандовал подчиненным неподалеку от колеса и указал на бегунов-наглецов,- схватить их и приволочь сюда!
   Все дальнейшее произошло столь стремительно, что никто не успел отреагировать, а толстый надсмотрщик у гонга не успел даже сглотнуть.
  - Хвали!- закричал белокожий раб со спутанными волосами, и в тот же момент ссорящиеся гном с бергаром прекратили свару, мгновенно расцепили тачки и одним рывком накренили их, после чего нырнули под них.
  - Что?- только и проговорил главный надсмотрщик.
   Белокожий раб закрыл глаза. Его лицо исказилось от напряжения, в судороге застыла онемевшая челюсть. Он крепко сжимал дрожащие ладони, они словно срослись между собой, а он, тем не менее, пытался их развести, но сделать это было чрезвычайно тяжело - раб издал стон боли. И все же в какой-то момент он развел руки, и они принялись описывать какие-то непонятные фигуры и петли, а между ними...
  - Нет...
   Главный надсмотрщик с ужасом понял, что происходит. Он увидел свободно висящую между ладоней белокожего раба яркую белую искру, которая, будто живое сердце пульсировала и разрасталась, напоминая семя в благодатной почве по прошествии многих недель. Вот только все это происходило за считанные мгновения...
  - Остановись! Немедленно!
   Но раб не внял. Он уже сплел в руках маленький шарик живого огня - куда ему было до боевых огненных шаров многоопытных магов, - но, чтобы сделать непоправимое, хватить должно было и такого. Одно неуловимое движение - и шар устремился в путь. Раб едва успел броситься на землю, утягивая за собой собрата-герича и...
   Больше главный надсмотрщик не видел ничего. Раздался грохот, взрыв прогремел такой силы, что содрогнулись скалы. Воздух словно вывернулся наизнанку, жар потек из-под сводов. Огненное пламя родилось в огромном пространстве зала, облизало его до самых стен и хлынуло в ответвления. К счастью, в уходящих вниз штреках огонь большей частью прошел под самым потолком, и длилось это недолго.
   Через пару мгновений все было кончено, в воздухе повис отвратительный запах гари. Пелена каменной пыли затянула собой все подземелье. Отовсюду доносились человеческие стоны и жуткие крики - те из стражников, кто не сгорел заживо, сейчас катались по полу зала, пытаясь потушить охватившее одежду пламя, некоторые просто кричали, не способные больше ни на что, большинство потеряли глаза и ослепли.
   План Ильдиара принес куда более разрушительные последствия, чем он ожидал. И все же все прошло, как и было задумано: они с Джаном, укрывшись в тачках под тонким слоем серы, были доправлены в зал Дневной Нормы, где их по одному выгрузили, пользуясь тем, что Аэрха мастерски отвлекал стражу. После чего они заняли места рабов-сменщиков у колеса, которые будто бы даже не заметили их присутствия. Ну а дальнейшее было еще проще: сменить бегунов в колесе, остановить мельницы, давая возможность джинну перегнать сернистый газ в зал... А дальше огонь, вспышка, взрыв.
   Судя по грохоту камня, где-то произошел обвал, но ничего понять пока что было невозможно.
  - Вперед!- раздался хриплый крик Хвали, и вместе с бергаром они вскочили на ноги, оттянули прочь тачки, и набросились на двух асаров, безвольно стоявших у выхода из тоннеля. Стражники орали, зажимая ладонями глаза, их лица были чудовищно обожжены - словно каждого макнули в бочку с кипящим маслом.
   С легкостью отобрав у беспомощных врагов мечи, гном и бергар быстрыми движениями оборвали жизни двух приспешников визиря и бросились в зал.
  - Разрази меня бездна!- мрачно выругался Хвали, увидев, во что превратились люди.- Им оказали чересчур неподобающую милость. Погребли, как сожженных гномов!
  - Не думаю, что они от этого в восторге,- невесело захохотал Аэрха. Великан уже успел подобрать себе оружие по размеру - громадный двуручный ятаган он держал одной рукой, будто перышко, а в правую взял большой круглый щит.
  - Ильдиар! Джан! Вы живы?- Гном вразвалку бросился к колесу, не обращая внимания на крики и стоны стражников кругом.
  - Мы... мы... здесь...- Ильдиар уже выполз из колеса и как раз помогал выбраться Джану.- Нам удалось?
  - Удалось...- рыкнул Хвали.- Тебе удалось. Разрушитель Аберджи! Так тебя отныне будут звать! Я другого не пойму: если ты все время мог колдовать огонь, почему я так долго жевал холодную солонину?
   Ильдиар не ответил, ему было вообще не до смеха. Он сел прямо на землю и опустил лицо в ладони. Его будто вывернули наизнанку, из носа текла кровь, горло резало - это были не последствия взрыва и обвала - нет, это было лишь следствие противостояния негатору. Все же пустыня была слишком близко.
   Хвали тем временем не стал рассиживаться. Он хищно огляделся, поднял саблю и направился к ближайшему раненому стражнику.
  - Я тебе покажу, как избивать моих друзей!- Кривой клинок гнома описал дугу, опустившись на голову асара и раскроив тому череп.- Или это был не ты? Может, ты?!- Еще один взмах сабли, и еще один предсмертный крик пронесся по затянутому пыльным туманом залу.- Или вот ты?
   Ильдиар не желал глядеть, как распалившийся гном упивается местью. За все время близкого общения с Хвали он успел позабыть, что Дор-Тегли - мрачные, жестокие создания из черных глубин, что у них собственное чувство справедливости и морали, а каменные сердца не ведают жалости, когда дело касается мести.
  - Хвали, оставь их!- наконец, велел паладин.- Нужно уходить, пока стража наверху не опомнилась, или рабы из соседних штреков не устроили здесь свалку!
   Насчет участи раненых воинов визиря паладин не испытывал иллюзий - как только сюда поднимутся каторжники из штолен, мстительность Хвали покажется ослепшим стражникам сущим милосердием.
  - Пойдем, сэр-гном,- Джан с большим трудом оторвал Хвали от охватившего того кровавого безумия,- есть дела поважнее. Визирь, например.
  - А что, это дело!- громыхнул бергар.- Навестим Обезьяньего Шейха! Давно хотел проверить, что у него внутри: кишки или змеи,- оглушающий хохот Аэрхи прозвучал, словно раскаты грома, и укутанные в эхо от этих угрожающих раскатов, товарищи по несчастью двинулись было к проходу, ведущему на поверхность, но...
  - Мои милостивые и храбрые, друзья,- из пыльного облака раздался голос джинна. Как и когда он появился в зале Дневной Нормы, не знал никто. После того, как он перегнал сернистый газ при помощи своего колдовского сквозняка, его не видели.- Боюсь, мы в некотором затруднительном положении...
   Ильдиару и его спутникам предстал непреодолимый каменный завал. Тоннель, по которому они сюда спустились, был перекрыт.
  
   Звуки топота десятков пар ног заполнили подземелье уже даже не эхом, а перекатывающимся гулом.
   Каторжники кашляли, затравленно озирались, спотыкались в темноте, но упрямо продолжали идти вперед. Ни одного намека на колдовской фонарь здесь не было. Кругом лишь кирпич - под ногами, глухо замостивший стены и своды. И никаких ответвлений - просто длинный, идущий под уклоном кирпичный путь.
   Взрыв сернистого газа обрушил не только прямой путь на поверхность, завал перекрыл также одну из выработок и узкий тоннель, по которому на подвесной платформе куда-то вглубь подземелий отправляли тела мертвых каторжников. Единственным оставшимся не заваленным проходом оказался неширокий тоннель, походящий на дымоход. Именно туда отвозили колотую породу, и, судя по наклону пола, вел он ниже, еще глубже под скалу.
   Идти туда совершенно не хотелось, но выбора не оставалось - не возвращаться же, в самом деле, в выработки. Поэтому после нескольких неудачных попыток разобрать завал - джинн при этом демонстративно сложил руки на груди и принялся недовольно грызть голубую губу - было решено искать выход на поверхность и надеяться, что великий визирь был достаточно мудр и предусмотрителен, чтобы соединить свою подземную сеть по добыче серы с поверхностью не только одной пуповиной.
   Ильдиар и его товарищи по несчастью как могли вооружились, после чего направились вглубь темного тоннеля - с ними двинулись еще полторы дюжины каторжников, несмотря на страх и непонимание происходящего выбравшихся в зал Дневной Нормы из штреков.
  - Что это за тоннель?- спросил Ильдиар, но ни Аэрха, ни джинн не знали ответа. Куда-либо, кроме выработок, их не пускали.
  - Рано или поздно мы куда-то да выйдем,- веско заметил Джан.
  - Я вот только надеюсь, что мы не выйдем к серному озеру,- мрачно пробормотал Хвали.
  - А я, что мы не встретим...
  - Тише... вы слышите?- Ильдиар остановился и поднял руку, призывая спутников к тишине, но каторжники продолжали бубнить и стонать.
  - Тише!- снова велел Ильдиар, но никакой реакции не последовало.
  - Айеш-ти ну х"алсамту!- прикрикнул Аэрха, и каторжники испуганно замерли.
   Тишина возродилась не сразу. Эхо угасло, и лишь тогда беглецы смогли различить мерный рокот, раздающийся совсем близко. Там как будто раз за разом открывали и закрывали огромные, невероятно скрипучие двери, и при этом в едином порыве на каменную породу опускались десятки кирок.
  - Еще одна выработка?- негромко проговорил Ильдиар.
   Хвали покачал головой.
  - Я не могу не узнать эти звуки...- прошептал он.- Шестерни... Там работают какие-то механизмы.
  - Что будем делать?- спросил Джан.
  - Глянем, что это за механизмы, разумеется!- хохотнул бергар. Но сейчас его смех был настолько слаб и скован, что лишь нагнал на беглецов еще большего страха. Каторжники попятились.
  - Вели им идти тихо и, что бы ни случилось, не паниковать,- сказал Ильдиар.- От этого зависят их жизни.
  - Тад"яр бихуду вала д"аи лидхиззеар. Оу альафа.
   Судя по всему, каторжники все поняли, и Ильдиар первым направился дальше по тоннелю, за ним шагали гном и герич, следом огромный бергар, а потом уже и прочие рабы; джинн брел в самом конце процессии, недовольно теребя бороду - сейчас он походил на торгаша с ан-харского рынка, который чует подвох в чрезмерно щедром предложении от высокопоставленного покупателя.
   Вдали показался свет - все тот же синеватый свет чародейских фонарей. Ильдиар остановился и повернулся к Аэрхе:
  - Нет смысла всем идти. Пойдем только мы с Джаном - разведаем все и вернемся. Ждите здесь.
   И они отправились. К удивлению Ильдиара, ежечасно качая головой и ворча что-то, вероятно, на джиннийском языке, с ними пошел Ражадрим Синх.
   Спустя примерно двести шагов уже стало ясно, что тоннель обрывается, и за ним лежит огромное пространство. Свет стал ярче - там горели, судя по всему, десятки чародейских фонарей.
   С каждым шагом путники ступали все осторожнее. Чем ближе они подходили, тем труднее становилось дышать. В воздухе невыносимо воняло серой - пришлось натянуть тканевые повязки. И вот они добрались до места, где тоннель обрывался. Осторожно выглянули. На удивление никакой стражи здесь не было. И вскоре стало ясно, почему.
   Ильдиар застыл, не в силах пошевелиться, глядя на открывшуюся ему картину.
   Это было подземелье невероятных размеров - здесь преспокойно мог бы уместиться гортенский кафедральный собор Хранна-Победоносного. Стены, пол и своды, как в ведущем к нему тоннелю, были выложены темным кирпичом. А в куполообразном потолке чернело множество дыр, через которые, очевидно проходил сернистый газ.
   Серы здесь было невероятно много: по углам громоздились ее целые горы. В воздухе висело желтоватое пыльное облако. Но хуже всего было другое. Почти все пространство подземелья занимали собой огромные рокочущие машины с раструбами, над которыми на канатах ползли один за другим кованые короба с битой серой. Стоило какому-то из этих коробов поравняться с раструбом, как кто-то дергал рычаг, короб замирал и переворачивался, высыпая желтый лом в желоб. А дальше в дело шли винты и лезвия, которые перемалывали руду в огромных железных утробах, пока из тонкого горлышка, перекрытого тонким ситом, не проходил серный песок, ссыпающийся в здоровенные стеклянные колбы, которые после этого на цепной платформе переправлялись куда-то прочь из подземелья. Про себя Ильдиар назвал эти жуткие машины - рудорубками.
   И этими рудорубками управляли иссушенные, судорожно дергающие конечностями фигуры с остекленевшими глазами и неестественно запрокинутыми набок головами.
   Даже сквозь неимоверную вонь серы, пробивался запах гниющей плоти. Ильдиар понял, кого видит едва ли не сразу. Он видел подобное под Восточным Дайканом, видел в кошмарах, терзавших его много дней после.
   Мертвецы... поднятые из небытия злобной волей и колдовскими ухищрениями. Они были словно частью машин. И в этом мире их больше ничто не заботило. Казалось, что, кроме нескольких следующих в определенном порядке действий, они ни на что с определенных пор просто не способны. Крутить ручку. Тянуть рычаг переворота коробов. Брести в колесах. Брести, глядя прямо перед собой, без надежды куда-либо когда-нибудь прийти.
   Учитывая, что мертвая механика не остановилась ни на миг, а бездушный машинный рокот ничто не нарушало, можно было сделать вывод, что незваных гостей никто не обнаружил. Живых поблизости не наблюдалось, а мертвые каторжники трудились и после смерти.
  - Некромантия...- сжав зубы, процедил Ильдиар.- Значит, слухи не врали.
  - Черная слава Аберджи,- испуганно кивнул Джан.- Что нам делать, Ильдиар? Их здесь сотни...
   Северный паладин поглядел на джинна. Тот весь сморщился, словно высохший финик. Его губы что-то шептали, а в округлившихся глазах плясали искры.
  - Ражад, с тобой все в порядке?- спросил Ильдиар.
  - Да... я... я просто...
  - Ражад, ты ведь чувствуешь токи ветра? Здесь есть путь наверх? Куда нам идти?
  - Я чувствую далекое дыхание пустыни в той стороне.- Джинн указал на проход, чернеющий на противоположном краю подземного зала, прямо за рудорубками.- Но я...
   Ражадрим Синх сжал нервно трясущиеся руки. Сейчас он напоминал обычного старичка, которому никуда не нужно, который ничего не хочет, кроме, разве, того, чтобы его оставили в покое.
  - Неужто сын небес испугался?- прошептал Джан, но Ильдиар поднял вверх указательный палец, прерывая насмешки герича.
   Обычно вспыльчивый джинн, на удивление, никак не отреагировал на колкость.
  - Это называются - разумная предосторожность,- негромко проговорил он.- Сильномогучий волшебный дух ничего не боится... А уж тем более - человеческих покойников. Меня волнует то, что находится там, куда ведет проход. Там что-то страшное... я чувствую это. Как будто сплелись воздух, вода, земля и огонь.
  - Какая-то магия?
  - Нет... элементы. И кто-то кует их, словно в кузне. А еще там много... много...
  - Чего, Ражад?
  - Того, что ненавидят все джинны.
   Повисла тишина - судя по всему, сильномогучий волшебный дух не собирался пускаться в пояснения.
   Ильдиар лишь спросил:
  - Это единственный путь на поверхность?
   Было видно, что джинну невероятно хочется солгать, но губы его оформили полное презрения и боли:
  - Да.
  - Значит, у нас нет иного выхода. Нам нужно туда.
   Ильдиар заприметил путь вдоль стены, среди груд колотой серы, у основания машин, где не было мертвых каторжников. Если вести себя осторожно, тихо и продвигаться быстро, то, может, и удастся преодолеть этот жуткий зал.
   Но план был бы не планом, если бы не встретил преграду. И кто бы мог подумать, что она появится еще до того, как беглецам предстоит попасть в подземелье с рудорубками.
   Когда они вернулись в тоннель, то обнаружили, что оставленные там спутники ведут себя донельзя странно. Что-то произошло за то короткое время, что северный граф, герич и джинн отсутствовали.
   То, что предстало Ильдиару в тоннеле, пугало и сбивало с толку. Гном яростно ругался на языке тегли, Аэрха рычал, будто пес, к которому поднесли раскаленное тавро. Каторжники жались к стенам, двое из них лежали убитые. В спине одного из них зияли пять рваных ран.
  - Аэрха... что...
  - Невидимка!- зарычал бергар, в ярости озираясь по сторонам и выставив перед собой ятаган.- Прятался здесь или прокрался потом. Граурх ди нас... проклятый невидимка...
   Но это был отнюдь не невидимка.
   В какой-то момент раздался очередной крик, и еще один каторжник рухнул на землю. Его лицо было проткнуто одновременно будто пятью острыми штырями.
   Ильдиар поднял саблю.
  - Хвали! Ты видишь его?!
   Дор-Тегли в вопросе сражения с невидимым врагом, очевидно, был более опытен своих товарищей по несчастью. Его способное пронзить любую тьму гномье зрение сейчас было главной надеждой спутников. И он глядел... но не испуганно озирал стены, как прочие, его взгляд был направлен сугубо на кирпичный пол. И в какой-то момент он различил, как каменная крошка шевелится, увидел едва заметное прикосновение чьих-то ног в пыли.
   Воздух в одном месте был словно гуще, чем еще где бы то ни было. Хвали различил контуры и очертания высокого и худого человека. Никакой не невидимка, но будто - гном сперва решил даже, что сам несколько повредился умом - отлитый из стекла силуэт.
  - Я вижу его! Вижу!- заревел Дор-Тегли и ринулся к прозрачной фигуре.
   Тварь вовсе не была хрупкой, учитывая то, что она была из стекла - о, нет - она была необычайно сильна. Увернувшись от гномьей сабли, стеклянный человек рванул рукой и ткнул ею в Хвали. Он сомкнул все свои пять когтей, образуя нечто вроде острого граненого наконечника копья, и гном успел оттолкнуть его локтем лишь в самый последний момент. Острый край рассек ему плечо.
   Хвали взрыкнул от боли, но на мгновение потерял стеклянного человека из виду, и тот снова растворился во тьме.
   В следующее мгновение еще один каторжник вскрикнул и упал - на месте его левого глаза зияла окровавленная дыра.
   Ильдиар оглядывался по сторонам, пытался всматриваться в темноту, но как ни напрягал зрение, так никого и не увидел.
  - Мерзкая тварь!- заревел вдруг Аэрха.
   Великан лихорадочно дергался и вертелся, словно пытался стряхнуть с себя огненных песочных муравьев. Каторжники попятились в ужасе, прикрывая головы и прижимаясь к земле. Джан, Хвали и Ильдиар, напротив, бросились на выручку к бергару. Но стоило им добраться до него, как невидимая тварь уже снова скрылась. Аэрха тяжело дышал, он попытался рассмеяться, но из горла пополз жалкий хрип. Огромной ладонью он зажимал рану на боку.
  - Тварь укусила меня...
   Ильдиар обернулся и закричал: "Ражад!", но джинн вел себя очень странно - подобно прочим трусливым рабам, он, сгорбившись, пятился, вжимаясь в стену тоннеля. Он что-то бессвязно бормотал, пучил глаза и мелко трусил головой.
   Джинн явно был не в состоянии помочь, но зато северный паладин увидел кое-что другое.
   Пасть стеклянного человека, когда он укусил Аэрху, окрасилась багровым, и это его выдало. Полупрозрачная фигура, забрызганная кровью, медленно кралась к рабу, стоящему на коленях со сведенными в молитве дрожащими руками.
  - Джан!- воскликнул Ильдиар, и герич понял все без слов.
   Вдвоем они набросились на стеклянного человека. Джан схватил его за левую руку, а северный паладин за правую, с трудом удерживая бешено дергающееся порождение Аберджи, они повалили его на землю. Держать стекло - было неудобно, оно выскальзывало из цепкой хватки беглых рабов - дюйм за дюймом стеклянный человек высвобождался, его голова с оскаленной пастью неистово рвалась из стороны в сторону, намереваясь вонзить осколки-зубы в людишек.
  - Глаза!- раздался вдруг крик.- Закройте глаза!
   Ильдиар машинально последовал приказу, и в следующий миг услышал каменный грохот вперемешку со звоном разбитого стекла. Что-то обожгло плечо и щеку. Тварь в его руках прекратила дергаться, и лишь тогда он осмелился снова открыть глаза.
   Над ним стоял гном, а на месте головы стеклянного человека были лишь осколки. Ильдиар откинулся назад, тяжело дыша и хрипя. Только сейчас он заметил, что несколько небольших осколков вонзились ему в плечо и руку. Учитывая ту силу, с которой Хвали опустил камень на голову твари, осколки разлетелись на несколько футов во все стороны - приказ закрыть глаза был как никогда уместен. Стеклянная тварь была мертва, но кто знал - чего еще ждать от зловещих копей Аберджи.
  
   Вереница рабов тянулась между рукотворными барханами из колотой серы. Дышать было тяжело - даже через повязки, но отнюдь не вонь грозила столкнуть людей в роковой ужас беспамятства. Прямо над их головами, скрежеща и скрипя, работали огромные рудорубки, и мертвецы ползали по ним, будто мухи по оставленному на тарелке куску рахат-лукума.
   Ильдиар шел первым, стараясь ступать как можно тише. Сзади топал Хвали, который громыхал буквально всем своим существом: его железный желудок ржаво урчал, его каменное сердце стучало по костям ребер, а железные шестерни в голове скрежетали от натуги. Разумеется, гном не стал вдруг каким-то механическим чудовищем, просто так его сейчас воспринимал раздраженный Ильдиар - ему все время казалось, что именно гном их вот-вот выдаст, и тогда мертвецы повернут к беглым каторжникам свои иссохшие головы, оставят свою работу и ринутся с машин вниз.
   Но пока что никто их не замечал, и рабы почти беспрепятственно добрались до дальней стены подземного зала. Ильдиар остановился у темнеющего прохода, заглянул внутрь, после чего встал сбоку от него и проконтролировал, чтобы пещеру рудорубок покинули все его спутники. Зашел в узкий тоннель он последним.
  - Ты держишься?- спросил паладин, поравнявшись с бергаром.
  - Им меня не закусать, маленький белокожий человек,- хохотнул великан, но было видно, что ему весьма больно, и лишь гордость не позволяет кряхтеть и морщиться.
   Бергар кое-как перетянул бок, но походка его отяжелела, движения стали более скованными, а не сползающая с губ улыбка теперь скорее напоминала застывшую гримасу. И даже при всем этом он был не самым медлительным в процессии.
   Джинн постоянно отставал. После гибели стеклянного человека, он вроде бы пришел в себя, но своих странностей не оставил. Объяснять перемену собственного недавнего состояния он наотрез отказался, но Ильдиару было достаточно того, что он снова стал собой - тем живеньким мельтешащим старичком, каким предстал новоявленным каторжникам в выработке. Сейчас Ражадрим Синх-Аль-Малики исследовал тоннель, в котором оказались беглецы, буквально своим внюхливым носом. Ильдиар не слишком понимал, что на уме у сильномогучего волшебного духа: быть может, он просто-напросто высматривал новых стеклянных людей.
   Тоннель не был таким уж длинным. И как и в первый раз, каторжников остановил звук...
   Шипение. Беглые рабы первым делом услышали шипение, издаваемое будто сотнями змей, а еще гул огня. Даже не покидая прохода, Ильдиар узнал этот гул - подобный звук могло издавать лишь плененное за печными заслонками пламя топок. Гном кивнул, словно соглашаясь с его мыслями.
   Призвав спутников соблюдать осторожность, паладин двинулся дальше в тоннель. Не прошло и пяти минут, как в подземелье появился свет. Синий, болезненный и исключительно неприродный свет накатывался на пол и стены, будто приливные волны. Словно где-то там, в подземелье, кто-то либо разбивал чародейские фонари, либо раз за разом зажигал все новые.
   Ильдиар собирался было снова отправиться на разведку, но прочие наотрез отказались оставаться в тоннеле, поэтому к выходу подошли все вместе.
   Это был очередной подземный зал - на этот раз меньший по размерам, чем зал рудорубок, но от этого легче не становилось.
   Будто червивые норы, зияли чернотой сотни проходов, этажами пробитые в стенах. К ним подобраться не представлялось возможным - только если ты не умеешь летать, или... ползать по отвесной стене.
   В центре подземелья возвышались несколько печей, выстроенных из багрового кирпича. Они высились одна за другой и соединялись в некое единое целое, топорщащееся дымоходами и обвитое каменными желобами, по которым тек плавленый металл. Стеклянные трубы соединяли перегонные кубы. По ним перетекали жидкости, не имеющие ничего общего с жидкостями природными - они едва заметно болезненно мерцали. Но удивительнее всего были тонкие металлические нити, ведущие из-под сводов подземелья к этим конструкциям. Раз за разом по ним изламывающимися и трещащими жгутами проходили молнии. Они били в поддоны, наполненные серебристым песком, плавя и корежа его.
   Все это одновременно походило и на кузни, и на ткацкие станки, и на колдовские лаборатории. "Как будто сплелись воздух, вода, земля и огонь",- тут же вспомнились северному графу слова джинна.
   Даже исключительно невежественный, по меркам магических наук, Ильдиар сразу же понял, что ему открылось. Атаноры - алхимические печи. Механизмы Великого Делания. Ильдиар не понимал эту науку: алхимия для него была всего лишь тем, как кто-то упорно пытается превратить низший металл в благородный, либо изобрести эликсир бессмертия. Но даже он понял, что прямо на его глазах происходило нечто совсем иное.
   Плавильные печи, облизывающиеся языками багрового пламени, на подвижном механизме выпускали из своих недр тигли, и в них был отнюдь не жидкий металл. Рядом с топками стояли чудны́е древовидные механизмы, и подобно паукам, своими суставчатыми лапами они подбирали из тиглей и наматывали на катушки плавленые вязкие нити.
  - Стекло...- только и прошептал Ражадрим Синх. Его всего трясло. Голос стал напоминать хруст льда в серебряном кубке.
  - Что с тобой, Ражад?- взволнованно прошептал Ильдиар.- Что такое?
  - Стекло... Я ненавижу стекло...
  - Но почему?- недоуменно спросил гном.
  - Он вам не скажет,- ответил за джинна Аэрха.- Все они боятся стекла. А могучие колдуны знают об этом, именно поэтому их сажают в стеклянные бутылки.
  - Но ведь джинн Амумали был пленен в медной лампаде! Об этом все знают...
  - Вероятно, со стеклянным напылением,- важно предположил Хвали.
  - Сейчас не время для подобных разговоров,- призвал спутников к голосу разума Ильдиар.- Нам нужно выбираться отсюда.
  - Что ж,- сказал гном.- Вероятно, нам может помешать только он.
   У печей мельтешил один-единственный человек. Судя по всему, мертвым, в отличие от каторжников из зала рудорубок, он не был. Он кутался в длинные свободные одежды непроглядного черного цвета, на его голове высился такой же тюрбан.
  - Я слышал о нем...- пробасил Аэрха.- Все в Аберджи знают имя Усмар Марага, червя-алхимика.
  - Червя?
  - Говорят, что он - не человек, и Обезьяний Шейх заключил с ним какую-то гадостную сделку.
   То, что Усмар Мараг делал, вызывало трепет. И еще омерзение. Используя нечто, походящее на грязь, он обмазывал мертвеца-герича - полностью, не оставляя пустых мест. Закончив, он вонзил в его рот полый металлический штырь - наподобие швейной иглы, и запустил через него плавленое стекло. Спустя какое-то время он выдернул штырь, замазал проплешину и закатил подготовленного покойника в печь. Затворив заслонку, алхимик какое-то время выждал, после чего передвинул рычаг, и на подвижном механизме внутри горна мертвец переехал в соседнюю печь. Здесь из различных алхимических сосудов в топку залились зелья различных оттенков зеленого, после чего мертвец отправился в третий горн, видимо, на дожарку.
   Ильдиар глядел на все это не в силах сдержать отвращение - весь процесс походил на готовку какого-то блюда, в то время как огонь облизывал совсем недавно живого, дышащего и способного испытывать чувства человека.
   Когда заслонка последней печи отворилась, а мертвец выкатился наружу, алхимик взял с одного из стоящих рядом с атанором столов инструменты и принялся осторожно отбивать и откалывать запеченную глиняную корку. Отломанные куски падали на землю один за другим, обнажая сверкающую в отсветах от багрового пламени и синих молний стеклянную плоть.
   Ражадрим Синх-Аль-Малики издал тоненький писк, словно мышь, застрявшая в щели под дверью. На недоуменные взгляды спутников он лишь ткнул рукой в сторону боковой стены.
   Там стояли десятки, сотни уже готовых стеклянных людей. Пока что они были все безжизненны: пламя горнов плясало на их опущенных долу головах, руки их безвольно висели по бокам. Видимо, Великое Деланье, сиречь, алхимия, еще не дошла до стадии их пробуждения.
  - Где? Где выход?- взволнованно прошептал Ильдиар, и снова пораженный джинн не ответил словами - лишь ткнул в сторону одной из нор неподалеку от алхимической печи.
   Лишь увидев это, каторжники возбужденно заголосили и рванули с места в указанном направлении. Судя по всему, они не боялись какого-то одного, с виду, жалкого и неказистого человека. К тому же, у них были захваченные в зале Дневной Нормы сабли и ятаганы. Словно псы, почуявшие запах кости, они ринулись, стоило слабому сквознячку донести до них запах свободы. Но вместо этого они бежали навстречу своей смерти.
  - Стойте!- закричал, пытаясь их остановить, Ильдиар, но было поздно, алхимик обернулся на топот и крики.
   Стремительно - Ильдиар даже не различил, как он это сделал - паладину показалось, что он переполз по-змеиному - Усмар Мараг оказался на пути беглецов. Вместо рук у него оказались длинные извивающиеся щупальца. Обхватив ими одного раба за горло, а другого за пояс, Усмар Мараг принялся шипеть. Прочие каторжники, счастливые, что алхимик занят их собратьями, обогнули печь и скрылись в проходе.
   А те, кого Усмар Мараг изловил, визжали и бились в его удушливой хватке. Ильдиар решил было, что тот сейчас просто раздавит бедолаг, но алхимик-червь был слишком изворотливой гадиной для подобного "скучного" исхода.
   На глазах у пораженных беглецов один несчастный каторжник, обвитый щупальцем, начал стремительно стареть, а другой, наоборот, молодеть. Первый за какие-то мгновения покрывался морщинами и будто съеживался, усыхал, в то время как кожа другого разглаживалась и светлела. Всего за полминуты в щупальцах Усмар Марага оказались дико орущие старик и младенец, но на этом пытка не прекратилась - старение и омоложение продолжились. Еще спустя несколько секунд старик обратился в прах, а младенец, сперва превратившись в плод, раньше времени извлеченный из чрева матери, уменьшился до размеров горошины, после чего и вовсе исчез, словно его никогда и не бывало.
   Алхимик был слишком занят своими жертвами, чтобы обратить внимание на невысокую фигуру, подкравшуюся к нему с ятаганом. Но все же он оказался намного быстрее гнома. Извивающиеся щупальца рванулись вперед. Одно схватило ятаган и вырвало его из гномьей руки, другое обхватило за плечо самого Хвали.
   Дор-Тегли закричал.
   Ильдиар и Джан, не сговариваясь, ринулись было на помощь другу, но Хвали из последних сил вскинул руку.
  - Не подходить!- заревел он.- Всем стоять!
   Товарищи вынужденно встали на месте. Только сейчас Ильдиар увидел, что вместо лица у жуткого алхимика, словно поросшее травяным покровом, шевелятся короткие наросты. Его едва не вывернуло от подобного зрелища.
   Ильдиар, не в силах просто глядеть на то, как друг дергается в щупальцах твари, поднял саблю и сделал шаг.
  - Стой...- выдохнул Хвали, и в его этом коротком слове просквозила такая непреломная воля, что на миг Ильдиару показалось, будто это стоит не безбородый и бездомный карлик-раб, а кто-то из великих воителей древности - тех, что в легендах и сказаниях в одиночку сражали гигантских драконов.
  - Ражад!- Ильдиар повернулся к джинну.- Сделай что-то! Ражад!
   Джинн сидел на каменном полу, обхватив плечи руками, и что-то бормотал себе под нос. Судя по всему, близость с таким количеством стекла, совсем вывела его из себя. Ильдиар проклял свою несчастливую судьбу: как же так вышло, что им довелось встретить в пустыне якобы сильномогучего волшебного духа, который на деле оказался беспомощнее котенка с перебитыми лапками.
   А Усмар Мараг не тратил времени зря. Он вознамерился уничтожить гнома тем же образом, каким он расправился с несчастными рабами. По обоим его щупальцам прошли конвульсии, как будто внутри них двигалось что-то живое - словно проглоченная удавом крыса, ползла обратно в сторону пасти. И Дор-Тегли принялся стареть. Его и без того грубая кожа начала грубеть, трескаться морщинами, из подбородка и щек поползла борода, из темно-рыжей она постепенно становилась все более блеклой, пока не поседела и не налилась серебром, после чего волосы стали истончаться, выгорать, пока не стали напоминать воздушную паутину. Гном жутко дергался, но в один миг ни с того ни с сего вдруг рассмеялся, словно заразился неуместной веселостью у бергара.
  - Ах-ха-ха!- смеялся глубокий Хвали-старик.- Ты ведь ничего не слышал про гномью алхимию? Сколько всего в нас подгорные мастера вливают с детства! Сколько чанов я осушил, в скольких из них был искупан! Что мне твоя жалкая притирка. Ты меня не сможешь состарить в прах! Ничтожный! Нич-тож-ный!!!
   Алхимик-червь возмущенно взвизгнул, и по его щупальцам снова прошли конвульсии. И тогда гном стал медленно, но верно молодеть. Вскоре он стал походить на прежнего себя.
  - Ах-ха-ха!- гортанно смеялся старый добрый Хвали.- Ты не был готов к такому, тварь?!
   А морщины все разглаживались, а борода все уменьшалась...
  - Ах-ха-ха!- смеялся розовощекий пухлый Хвали-мальчишка.- Может быть, еще раз попробуешь меня состарить, бездарь?!
   Усмар Мараг в ярости зашевелил сонмом лицевых отростков, будто ветер всколыхнул траву, он крепче сжал щупальца, обвивающие гнома, отчего тот лишь снова засмеялся. Но сейчас в горделивом смехе ребенка Дор-Тегли, Ильдиар отчетливо уловил нестерпимую боль. Алхимик-червь старил гнома, но при этом больше не чурался грубой простоты, и, вероятно, решил его просто-напросто раздавить. С каждым вновь приобретенным гномом годом он сжимал щупальца, словно тиски. А Хвали словно чего-то ждал.
  - Ну все! Хватит!- заревел гном и, широко раскрыв рот, резко прильнул к мерзкой морде твари и впился в нее зубами.
   Алхимик-червь завизжал, будто летучая мышь, которую медленно растягивают клещами в стороны. Он высвободил щупальца и обвил ими голову гнома, потянул ее в попытках отодрать Дор-Тегли от своего лица. Но гном держал крепко. Тогда Усмар Мараг испустил из щупалец какую-то зловонную серо-зеленую жижу, и Хвали, плюясь и морщась, расцепил хватку.
   По-прежнему визжа, алхимик-червь стремительно пополз прочь, вскарабкался по отвесной стене и скрылся в одной из черных нор.
   Друзья бросились к гному. А тот пошатнулся и рухнул.
  - Хвали!
  - Да жив, я жив...
  - Как ты смог? Что произошло?
   Джан и Ильдиар помогли Хвали подняться на ноги. Его всего еще трясло, но он этого будто совсем не замечал.
  - Она на месте?- спросил гном.
  - Кто?
  - Да!- Он испуганно коснулся собственной роскошной темно-рыжей бороды.- Она здесь! Хвала Дрикху!
   Ильдиар был поражен.
  - Но как... как ты вернул свою бороду?
  - Нет! Ты не мог!- не веря воскликнул Джан. Он догадался.
  - Еще как мог!- горделиво отозвался гном.- И сделал это!
  - Что сделал?
   Хвали усмехнулся и нежно погладил бороду.
  - Позволил этому выродку состарить меня немножко больше, чем я был до этого. Ну, чтобы борода отросла...
  - И сколько это "немножко?"
  - Тридцать лет.
  - Ты отдал тридцать лет, чтобы вернуть бороду?!- изумленно воскликнул Ильдиар.
  - Это того стоило! Слава Дрикху! Слава Дрикху! Моя борода ко мне вернулась!
  
   Наконец, ненавистные пещеры закончились, и жаркое пустынное солнце уже почти приняло беглецов в свои объятия.. Глаза скитальцев по подземелья не сразу привыкли к яркому свету дня, но вскоре им открылось печальное зрелище. Выход из тоннелей охранял десяток воинов визиря, и каторжники, которые выбрались первыми, были все мертвы. Их иссеченные саблями тела как раз отволакивали в сторону.
   Северный граф указал Джану на двоих стражников, занятых трупами, Хвали - на тех, что о чем-то препирались с командиром, а Аэрхе - на двоих высоченных асаров с двуручными ятаганами, вставшими по сторонам тоннеля, будто колонны. Себе он оставил троих, что щурились от солнца неподалеку и ничего не делали, ожидая приказа.
   С криками и визгами, достойными оравы орков, небольшой отряд беглых рабов незамедлительно вступил в бой со стражей. Паладин сражался трофейной саблей, к которой приноровился довольно быстро. Ему удалось сразить лишь одного стражника, еще трех буквально смял великан Аэрха, остальные бежали прочь под презрительные крики гнома и чернокожего рыцаря.
   В горячке схватки Ильдиар совсем забыл про джинна, а между тем на него определенно стоило посмотреть! Волшебный дух преобразился прямо на глазах. Отныне перед друзьями был уже не древний сухощавый старик, а статный мужчина лет сорока, с широкими плечами, окладистой черной бородой и слегка вытянутыми ушами. Его синий халат больше не был рваным и грязным - его словно только что купили на базаре в Ан-Харе. Лишь выражение глаз было все тем же, насмешливо-ворчливым, с ярким блеском лазурных зрачков. Пахло от джинна теперь, как из лавки пряностей: смешение запахов было терпким, едким и столь крепким, что от него кружилась голова.
  - Я смотрю, солнце вернуло тебе силы, Ражад!- обрадовано констатировал Ильдиар.
  - Так оно и есть, почтенный.- Джинн склонился в глубоком поклоне.- Песок и ветер наполняют меня жизнью, а солнце - силой.
   Склонившись, Джинн зачерпнул пригоршню песка и сдул ее с руки в сторону Аэрхи. Тот лишь недоуменно пожал плечами и неуверенно ухмыльнулся, после чего разразился традиционным могучим смехом. Он поспешил развязать повязки - раны в боку, оставленной стеклянным человеком, как не бывало.
  - Сможешь доставить нас к Алон-Ан-Салему?- спросил паладин, оценив поступок сильномогучего духа.- Надо бы выручить пару друзей...
  - Слушаюсь, мой господин.- Ражадрим Синх еще раз поклонился, приложив руку ко лбу.
  - Постой, постой!- удивился Ильдиар.- С каких это пор я вдруг стал "господин"?
   На это последовало смущенное молчание и еще один глубокий поклон. За джинна ответил бергар:
  - Ха! Да наш небесный друг, похоже, решил подчиниться своим, джинновым, законам,- Аэрха наморщил лоб, вспоминая, - если бы по его лбу могли ходить корабли, то сейчас они бы попали в суровейший шторм.- Дай-ка, припомню... Джинн ведь обязан служить тому, кто освободит его из заточения. К слову, в наше время джинны почему-то постоянно где-то заперты...
  - Может, спрыгнешь с облака и разобьешься о бархан, черная уродливая обезьяна?- хмуро процедил Ражадрим Синх.
  - Вот и ответ,- весело сказал Аэрха.- Характер, что скорпионье жало. То яд, то укол. И сколько ж ты будешь теперь служить, Ражад?
  - Триста лет и три года.- Ражадрим Синх был серьезнее некуда.
   Ильдиар не выдержал и расхохотался:
  - Да я столько не проживу!
  - Значит, мой долг не будет выплачен, и я буду жестоко страдать,- продолжал гнуть свое непоколебимый джинн.
  - А еще говорят, что это гномы упрямые,- резонно заметил Хвали, почесывая новообретенную бороду.- Но мы-то спину не гнем... да и халатов не носим. Ндаа...
  - Скажи, а есть способ освободить тебя от служения?- спросил паладин.
  - Ты что, не знаешь сказок?- Джинн поглядел на спутников Ильдиара: - Он что, не знает сказок? Или не слышал стихов бахши́? Не читал ковровые книги?- с надеждой спросил Ражадрим Синх.- Нет? Все из-за проклятого закона Звездной и Лунной Справедливости, будь она неладна, что течет в моих жилах. И кто ее вообще изобрел?.. И почему я должен тянуть арбу, как ишак, когда могу есть финики? Не хочу тянуть арбу! Хочу фиников! Эх, я бы уже плюнул на все и улетел бы восвояси. В гарем какого-нибудь султана, скажем, или в трюм ганьи, перевозящей вино в глиняных бутылках, - люблю, знаете ли, покачивание волн, когда пьянею. Что ж, мой невежественный господин, если повелевающий изволит попросить меня выполнить три его заветные желания, и я сумею помочь, мой долг будет выплачен ему полностью,- устало вздохнув после своей трагически-актерской речи, напоследок разъяснил джинн.
   Гном и герич, стоявшие подле, мгновенно переменились в лице. Переглянувшись, они как один побледнели: дело пахло ни много ни мало чародейским договором с могучими силами, а ведь согласно все тем же сказкам, стихам бахши́ и ковровым книгам, такие договоры не приводят тех глупцов, что имеют неосторожность их заключить, ни к чему хорошему. Аэрху же, казалось, не могло смутить буквально ничто - он просто стоял и широко улыбался, выставив на обозрение полукруг своих черных, как и он сам, зубов.
  - Что ж, это всяко лучше, чем триста лет и три года,- сказал Ильдиар, не обращая на одновременное осуждающее качание головами друзей никакого внимания.
   Несмотря на любовь поворчать, Ражадрим Синх рассеивал вокруг себя недюжинное обаяние, и не утонуть в нем безвозвратно, как в море бархатных подушек, было просто невозможно. В данную минуту граф де Нот напрочь позабыл все, что слышал о коварстве и уловках джиннов за время своего пребывания в пустыне, в частности, он забыл том, что лучше зашить себе рот и отрезать руки, чем в принципе общаться с духами неба. Он забыл, как слышал из уст Али-Ан-Хасана, визиря Мечей, когда тот говорил Сахиду Альири еще в Ангер-Саре, что тот не заключал сделок с джиннами, а попался в лапы чужеземным духам. Если уж даже Сахид не воспользовался помощью джиннов при его-то неблагополучной судьбе, то это должно было сказать о многом. Но Ильдиар де Нот, граф Аландский, совершенно позабыл обо всем этом и не замечал знаков, которые пытались подавать ему из-за спины джинна Хвали и Джан. Вот так и вышло, что Ильдиар сказал то, что сказал, а именно:
  - Тогда мое первое желание,- беспечно проговорил граф де Нот,- освободить Валери и Сахида из плена визиря. Кто будет спорить с тем, что оно заветное?
   Ильдиар был взволнован - для него все происходящее было в новинку. Никогда еще его желания не исполнялись вот так, запросто - всю жизнь он, упрямо склонив голову, шел к цели, преодолевая трудности. А сейчас он даже затаил дыхание и весь подобрался, ожидая...
  - Твои помыслы чисты, господин, я повинуюсь,- джинн смиренно склонился в пояс, до самой земли,- но... мне может понадобиться помощь.
   Грезы о чуде растаяли, словно мираж. Ильдиар выдохнул...
  - И это сильномогучий волшебный дух?- не преминул съязвить Джан, за что заработал изничтожающий взгляд пронзительных угольков-глаз, в которые мгновенно обратились голубые зрачки джинна, и невольно поежился.
  - Семьсот семьдесят семь тысяч мух за три дня перетащили бархан на тридцать сотен миль с восхода на закат, и при этом каждая из этих мух за раз держала в лапках всего лишь песчинку...- назидательно поднял тонкий палец с острым ногтем джинн. Кончик курносого носа горделиво взлетел, отчего стало возможно разглядеть, что творится в его ноздрях.- Будем же действовать сообща, ведь так больше шансов исполнить задуманное,- пояснил Ражадрим Синх, волшебный дух,- это только в сказках так: джинны щелкают пальцами, и - бах - все готово!
  - А в жизни?
  - А в жизни все гораздо интереснее...- сказав эту загадочную фразу, Ражадрим Синх растворился в воздухе, да так, что и следа не осталось, лишь по контуру его фигуры осыпалась на красноватую землю золотистая пыль.
   Ильдиар и его спутники только рты раскрыли от удивления.
  - Вот тебе и сильномогучий...- начал было Джан, но джинн появился вновь. Естественно, прямо из воздуха. В руках он держал до боли знакомый сверток.
  - Ковер!- воскликнул Хвали.- Откуда он у тебя?
  - Я его создал из ничего!- начал было джинн с невероятной гордостью.- Мой волшебный дар не знает себе равных и...
  - Это наш ковер,- перебил его гном.- Мы на нем прилетели. Ты его украл где-то.
  - Ах, ты, наибезбородейший из... гхм...- он поспешил исправиться, глядя на самодовольного гнома: - Ах ты, подлый и коварный вор бород!
  - Ражад,- призвал джинна к порядку Ильдиар.
  - Я раздобыл его в кладовой мага Салема,- вынужденно ответил Ражадрим Синх, поникнув, но тут же снова воспрянул духом: - Сам я, как вы могли заметить, в совершенстве владею древним искусством переноса, но вы, да не умалит это ваших достоинств, им не владеете, так что пришлось придумать способ получше.
  - Но ковер не может летать, там дыра!- заметил Джан.
  - Где дыра? Вот эта?- Джинн внимательно осмотрел гилем.- Была дыра - стала ерунда,- последовало несколько широких пасов руками над ковром, и волшебную ткань окутал золотистый дымок.- Принимай работу, господин!
   Ильдиар взял в руки гилем и расстелил его на земле. Дыры и вправду как не бывало. Не теряя времени, паладин шагнул на ковер, Аэрха, Джан и гном тут же последовали его примеру, джинн тоже устроился рядом, поджав под себя ноги.
  - Ты ведь и сам знаешь, куда мне нужно, верно?!- проговорил Ильдиар, и ковер стремительно взмыл в горячий полуденный воздух.
   Ражадрим Синх удовлетворенно прищурился, осторожно поглаживая плетение ковра острыми ногтями. Карта Небесного Града под его пальцами наполнялась второй жизнью, как будто вбирая воздух в еще одно, третье легкое, до того закрытое.
  
   ...Узкая тропа, пробитая в скале, ведет к потайному ходу... Проникая через живую, отлитую из бронзы решетку, растекающуюся в стороны по мановению колдовского слова и закрывающуюся подобным же образом, она тянется, кутаясь в кромешную темноту, словно нагая джинния... Оканчивается узкая тропа на стражницком подворье Алого дворца, которое к полудню раскаляется, будто медный лист. И это несмотря на растянутые над ним полотняные навесы.
   Здесь, на подворье, располагается фонтан, из центра которого, будто стебли цветов, вырастают мраморные змеиные головы, с мерным шипением выплескивающие из оскаленных пастей зеленую, синюю и фиолетовую воду. Мраморные головы шевелятся, они двигаются по спирали, закручиваясь винтом, на скрытом механизме. Пока что фонтан - это источник живительной влаги, но, буде на подворье появятся враги или же беглецы, он мгновенно изменится: семь мраморных голов оживут, а из пастей польется отнюдь не вода, но ядовитые кислоты. На стражницком подворье всегда караулят воины при мечах и луках, копьях и щитах, а также Необоримые, застывшие без движения и привыкшие выносить ужасный зной часами. Говорят, что где-то в тенях здесь прячутся ашины, лучшие пустынные соглядатаи и наемные убийцы, чьи ножи способны оборвать твою жизнь, даже если ты джинн...
   В одной из стен подворья пробиты низкие, изукрашенные вязью чернильных заклинаний ворота: их цель - не выпустить...
   За воротами - узкий тоннель, походящий на трубу, в стены которого вмонтированы мраморные статуи уродливых ифритов с ятаганами. И фигуры эти, как говорят, служат вовсе не украшением, а, будучи заводными, являются чувствительными смертоносными ловушками.
   Тоннель ифритов приводит к нижним галереям дворца, представляющим сущий лабиринт, пройдя через который попадаешь прямиком на край пропасти, через которую не переброшено даже моста. Неизвестно, каким именно образом пленника переводят через нее, поскольку в это время у него завязаны глаза, но не иначе как при помощи чар великого визиря. На другой стороне пропасти как раз и находятся казематы.
   Пленник ничего не видит, но многое он слышал от других, а кое-что ему подсказывает мнительная к различным ужасам и падкая на невероятные кошмары фантазия; слух дорисовывает кошмарам все новые и новые детали...
  
   Смиренно сидящий на холодном каменном полу узкой темницы беловолосый человек не испытывал никаких иллюзий о своем возможном бегстве или спасении. Здесь не было окон - лишь тяжелая решетка, представляющая собой переплетение линий наложенных друг на друга сложных геометрических фигур. В глубинах Алого дворца пустынное солнце не имело никакой силы, поэтому в темнице было холодно, а свет давал лишь бледный фонарь высоко над головой - внутри него о стеклянные стенки билось большое светящееся насекомое. А из из-за решетки в темницу медленно тянулись дымчатые пальцы тьмы, выплескивающееся из пропасти...
  - Ну что ж, Сахид Кариф,- сказал сам себе узник,- вот ты и пропал, наконец. На этот раз окончательно.
   Никто ему не ответил - сокамерник асара опустил голову на грудь и, должно быть, был давно мертв. Прикованное запястными кандалами к стене, с широко раскинутыми в стороны тонкими руками, это существо в присутствии Сахида Альири не шевелилось и не подавало признаков жизни. Когти на длинных, висящих долу пальцах были обломаны, серо-зеленая чешуя, что покрывала все тело, выцвела и в некоторых местах шелушилась. Лохмотья, свисающие с плеч пленника, достигали каменного пола, и это при том, что висел он едва ли не под самым потолком камеры. Судя по отвратительному запаху прелого гнилого мяса, в темнице он был уже довольно продолжительное время, и все равно асар не рисковал подойти ближе - омертвевшее тело могло разом подобраться, а пасть на вытянутой морде пресмыкающегося существа - раскрыться, выпуская два ядовитых клыка и раздвоенный язык. С вашарами, змееподобными, нужно держать ухо востро. А этот, судя по рисунку на чешуе, еще и был ч"арадом - "из тех, чей путь извилист", неуловимым детищем песчаных бурь...
   С тех самых пор, как Сахид Альири оказался в этой камере, визирь так и не соизволил его посетить. Должно быть, готовил очередное злодеяние, а может... Нет, об этом даже думать не хотелось.
  - Он забрал ее у меня!- в отчаянии прошептал узник, совершенно не стесняясь мертвеца.- Валери, моя драгоценная гюль, мой несравненный рубин, моя Валери, как же я мог снова подвести тебя!
   Злость и чувство безысходности слились воедино, породив в душе пленника гнев. В ярости Сахид Альири вскочил на ноги и кинулся на решетку, нанося многочисленные удары по металлическим прутьям. И вдруг... Ржавый замок треснул и раскололся, не выдержав очередного удара.
   Некоторое время Сахид Альири ошеломленно разглядывал неожиданный результат своих нелепых действий, затем расхохотался. Оказывается, великий визирь совсем не следит за состоянием своих казематов, полагая, что его "гостям" даже не вздумается идти против его воли, незыблемого, как Башня Слоновой Кости, авторитета и силы магии. Он полагает, что бездна у казематов отобьет у любого узника охоту выходить за решетку?
   Пленник обернулся: прикованный к стене ч"арад не шелохнулся. Асар застыл в нерешительности - слишком искушенным он был, чтобы полагаться на просчеты со стороны величайшего из чародеев Пустыни. Что-то здесь было не так. Скорее это была какая-то ловушка, чем нежданное стечение обстоятельств или, не приведите ветра, удача. Или, быть может, ему помог тот талисман, о котором он никому не говорил ни слова? Тот, ради которого он рисковал и жизнью, и душой. Тот, ради которого побывал в местах, из которых нет выходов... Неизвестно.
   Ловец удачи никогда не полагался на неизвестность. Он был силен волей, крепок разумом, хитер, словно паук-птицеед, прикидывающийся мертвым, чтобы наброситься на свою жертву, подлетевшую слишком близко. Он не будет сломя голову бросаться из своей клетки, стоит лишь дверце слегка приоткрыться, направляясь в пасть того, кто за ней притаился, - он выждет, он как следует все взвесит.
   Асар присел, скрестив ноги, напротив приоткрытой решетки, за которой была кромешная темнота, и задумался. В его голове начали расплетаться запутанные узлы из причин и следствий, шагов ложных и путей явных, мнительной подозрительности и предположений о возможности - его учителя могли бы им гордиться. Он поступил, как истинный мудрец, но даже предположить не мог, что его разум вскоре будет обманут, а сила воли и хладнокровие будут побеждены самым подлым из всех врагов. И враг этот отнюдь не скрывается за дверью его темницы, и даже не висит, прикованный, за спиной. Враг этот коварен и голоден, злобен и ненасытен. И имя этого врага - любопытство.
  
   ...Алый дворец великого визиря был выстроен полвека назад из особого сорта красного мрамора на отвесном склоне высокой скалы, носящей название Пик Неграйна. Он по праву считался неприступным. Высокие башни с изразцовыми купольными крышами, галереи на стенах, могучие, укрепленные как металлом, так и чарами ворота. Дворец напоминал ограненный остроконечный рубин, вырастающий из хребта Красных гор, будто еще один из позвонков гигантского распростертого зверя. Всего однажды пустынные племена осаждали его, но, простояв под его стенами долгие сорок пять дней, отступили ни с чем. Случилось это во времена Скупой войны, положившей конец притязаниям халифата Р"Абардин на раскиданные вокруг Аберджи немногочисленные оазисы асаров. Та война, случившаяся почти три десятка лет назад, получила название Скупой, потому как поводом для нее послужила нечестная сделка, заключенная между Черным Калифом Р"Абардина и знатным шейхом из Ан-Хара, зятем самого султана. Согласно договору купцы Ан-Хара обязались снабжать водой и фруктами несколько западных городов халифата в период засухи. Но по прибытии первого же каравана выяснилось, что бурдюки наполнены гнилой водой, а тюки - испорченными финиками, годными лишь на корм скоту. Черный Калиф, лично встретивший караван, счел подлог смертельным оскорблением и заявил, что халифат сам заберет себе все, что ему причитается, а именно плодородные водоносные оазисы. Война продлилась шесть кровавых лет, купцы Ан-Хара понесли колоссальные убытки от налетов стремительной конницы калифа Несера Герема-Айшани, но и халифат потерпел ряд чувствительных поражений - хитрые анхарцы умудрились столкнуть войска Черного Калифа с дикими племенами бергаров, да и гвардия султана прекрасно показала себя в деле. Алон-Ан-Салем в те годы частенько пребывал в своей резиденции в Аберджи, денно и нощно, как утверждалось, ведя магические поединки с черными колдунами калифа Несера. Тогда же Алый дворец укрепили, возведя дополнительные укрытия на стенах, и усилили самым смертоносным машинным вооружением - гигантскими баллистами и ужасными в своей эффективности катапультами, метающими во врагов бочки с гремучим огнем. Численность гарнизона дворца в военное время доходила до трех сотен воинов, а в мирное составляла не меньше полутора. При этом изрядную часть этих стражников составляли Необоримые, лучшие из воинов, каждый из которых в одиночку способен противостоять нескольким врагам...
   Летающий ковер приземлился на плоской крыше одной из башен дворца, причем ему удалось это проделать незаметно - постарался Ражадрим Синх. Трое людей и один гном, не теряя времени, спустились на раскаленную каменную кладку верхней площадки. Буквально в паре шагов, под растянутым на столбах красным навесом, на кошмах сидели воины, опустив загорелые кисти рук в башенный арык, узкую водную канавку, протекающую по всем дозорным путям. Джинн принялся расхаживать рядом, демонстративно вышагивая перед лениво играющими в "обезьян" стражниками, заглядывая в их крошечных пальчиковых обезьян и пытаясь понять, кто ведет в счете. Воины в упор не замечали ни его, ни прочих незваных гостей.
  - Когда муравей заполз в ухо эмиру Келери,- начал разглагольствовать джинн,- он не слышал даже собственного крика, и так маленькое насекомое разрушило огромную страну, на восстановление которой потребовались десятилетия,- волшебный дух уже привык к роли руководителя всей авантюры, и, похоже, ему это нравилось,- так и мы заползем в самое нутро к магу Салему и посмотрим, как рушатся его минареты. Он еще пожалеет о том, что посмел недооценивать такого великолепного джинна, как Ражадрим Синх-Аль-Ма...
   Поняв вдруг, что говорит лишнее, волшебный дух мгновенно замолк и раздраженно потупился. Он проговорился, и общий смысл его признания понять не составляло труда. Лишь Хвали едва слышно уточнил суть у Аэрхи.
   Бергар шепотом ответил:
  - Обезьяний Шейх посчитал Ражада настолько бессмысленным джинном (он не подходил даже для его магических экспериментов), что отправил его как простого каторжника в шахты - неслыханное оскорбление для моего друга, а еще...- Взгляд Рожденного в Полдень наткнулся на два полыхающих глаза и курносый нос, упирающиеся почти что в самое его лицо. Черты джинна исказились от злости, из-под его плотно сжатых губ поползли тонкие струйки пара.
  - Договаривай, черная обезьяна, что же ты...- процедил Ражадрим Синх.
  - Гхм,- кашлянул Ильдиар, перенимая на себя внимание обидчивого и крайне ранимого джинна.- Почтенный Ражад, если не ошибаюсь, у тебя был план. Муравьи и минареты...
  - План, да.- Сколь обидчив был джинн, в равной степени он был и отходчив.- И хоть маг Салем, да подавится он своими ящерицами, и могучий чародей, укравший свое чародейство у еще более могучего чародея, но он все же не сможет быстро понять, куда конкретно ему стоит направить удар своих магических сил, если весь его халат облепят слепни...
  - Без сравнений,- рявкнул Аэрха, улыбаясь. Улыбка вообще не сходила с лица великана-бергара - казалось, что и родился на свет он, не плача, как прочие люди, а насмехаясь над ним, этим самым светом.
  - Вы, о почтеннейшие, вчетвером спускаетесь внутрь дворца,- оскорбленный запретом на велеречивость, промямлил джинн,- находите там стражу и устраиваете бедлам. Лучше разделиться - так будет больше шума. В общем, делайте все, о просторечивейшие из нелюбителей высокого слога, что сочтете нужным, лишь бы гремело громче, чтобы...
  - Чтобы вам было легче освободить из гарема визиря нашу спутницу,- подхватил Джан, усмехаясь.
  - Чтобы мне было легче ос... Что?- спохватился джинн.- Нет, для великолепных джиннов нет преград! Особенно на пути в залы гаремов.
  - Там, должно быть, полно стражи, - нас просто перебьют,- возразил гном,- глупый план.
  - Вовсе и не много,- поджав губы, ответил Ражадрим Синх, но на лице его была написана другая фраза: "Никакого почтения!".- Беспорядки в шахтах потребовали вмешательства гвардии мага Салема и, по моим сведениям, все возможные силы уже отправлены туда. В шахтах сейчас подлинная буря: наибелокожейший из всех мелолицых хорошо постарался!
  - Да, но стража визиря сразу вернется, как только они узнают про нападение на дворец,- заметил паладин.
  - Совершенно верно, о светоч, но если мы будем действовать быстро, то все прекрасно успеем.
  - То есть мы начинаем свалку,- подвел итог Аэрха,- а ты, Ражад, воспользовавшись неразберихой, проникаешь в гарем и освобождаешь пленницу. Сажаешь ее на ковер, запускаешь вместе с ковром из дверей гарема, затем проникаешь в подземелье, там освобождаешь друга наших новых друзей и вместе с ним поднимаешься сюда, прихватив по пути и нас. И к этому времени ковер уже будет ждать нас на крыше.
  - Звучит гладко,- недоверчиво проговорил Джан.
  - Как шелк на чадре девы Ситры, когда касаешься его пальцами,- мечтательно закатил глаза Хвали.
  - То есть так же недостижимо,- пробормотал Ильдиар.
   В душе его поселилось странное чувство. Это была смесь легкого недоумения и разочарования: не так, он полагал, претворяются в жизнь желания, загаданные джиннам...
  
   ...Решетка холодила спину. Она была настолько ледяной, что ее металл ощущался даже через халат. В шаге впереди образовывался провал, без дна и света, разливающий кругом иссиня-черную мглу. Где-то вдалеке, в двух сотнях футов, виднелся крошечный одинокий фонарь - маяк противоположного берега, куда перебраться было просто невозможно.
  - Неужели все так просто?- тем не менее, пробормотал Сахид Альири.
   И пусть для любого другого эта бездна показалась бы совершенно непреодолимой преградой, подобное зодчество было ему знакомо и с похожими путями он уже прежде сталкивался.
  - Вирмова дюжина шагов вдоль стены... Шаг вперед...
   Под растрепанной и потертой туфлей, словно выросший из бездны, оказался твердый участок пола - фут на фут, как раз, чтобы встать, соединив ноги вместе.
  - Теперь повернуться влево, переступить пространство в один шаг... пройти восемь шагов... Да! Теперь вперед восемь шагов... Теперь вле... Нет! Вправо!- Нога ушла в пустоту. Сахид Альири покачнулся на узкой ступени, но сумел сбалансировать и успел шагнуть в другую сторону.
   Несколько лет назад, тогда еще будучи под покровительством Али-Ан-Хасана, он и еще несколько ловцов удачи охотились за сокровищами безумного чародея Каллина Мереди. И у того в башне была выстроена подобная бездна. Али, наставляя их, дал четкие указания, как преодолевать Провалы Незримых Ступеней, объяснив, что они всегда строятся по одному общему принципу, отличаясь лишь в размерах. И вот сейчас, пробираясь через обтекающую его по пояс туманную чернь, Сахид Альири вдруг подумал, а не было ли то, давнее, приключение его подготовкой к проникновению во дворец великого визиря, которого его первый враг и соперник во влиянии на султана, визирь Мечей, Али-Ан-Хасан, ненавидит. Сперва Али велит похитить камни, которые Алон-Ан-Салем лично упрятал почти на самое дно султанской сокровищницы, а теперь оказывается, что его протеже прекрасно осведомлен, как бежать из темницы великого визиря. Уж не личного ли цепного пса пестовал Али в лице Сахида Альири, чтобы однажды спустить его на хозяина Алого дворца?.. Неважно! Сейчас он это делает не для Али, а для себя. Судьба преподнесла ему неожиданный подарок, и он не намерен разбазаривать его попусту. Теперь Алон-Ан-Салему нипочем не уйти от справедливой расплаты, и он об этом позаботится. Давно, очень давно он взял себе прозвище Кариф, когда в один черный год лишился и отца, и матери. За смерть отца, придет время, ответит предатель Али - Кариф слишком долго искал истину, сомневался и проверял, пока не уверился окончательно. А вот в мучениях матери, некогда первой красавицы Ан-Хара, бесследно сгинувшей в гареме могущественного великого визиря, он всегда знал, кого винить.
   Предаваясь мыслям о скорой мести, тщательно высчитывая шаги и выверяя направления, Сахид Альири и не заметил, как оказался на площадке под фонарем...
   Бездна была пройдена, и единственный путь вел вглубь нижних покоев дворца, который все больше напоминал Сахиду запутанную нору гигантских песчаных многоножек с переплетением ходов и ответвлений: коридоры, пролеты, лестницы, опять коридоры...
   В какой-то момент он выбрался на балкон, открывающий вид на очередную пропасть. По дальней стене провала, выложенной из желтого ракушечника с красными разводами, прямо по отвесной кладке ползали какие-то твари. От них исходил слитный урчащий говор, словно сотни стариков одновременно принялись монотонно жаловаться на султанские налоги. Приглядевшись, Сахид Альири различил, что у каждой из этих тварей по шесть лап, комканая, свалявшаяся шерсть и хвосты, которые они использовали, как дополнительную конечность для цепляния. А еще у них были обезьяньи морды. Паучьи обезьяны... Вживую асар никогда этих чудовищ прежде не видел, лишь слышал от старых ловцов удачи страшные истории о встречах с ними, в которых погибали и были съедены их компаньоны, а им самим лишь чудом удавалось унести ноги. Здесь же паучьих обезьян были сотни. Для чего они великому визирю? Неужели он просто приходит сюда порой полюбоваться на свой питомник? Или он собирает армию из тварей? И куда в таком случае он ее направит, если догадка верна?..
   Пройденным помещениям и лестницам уже не было числа, как и с легкостью обведенным вокруг пальца стражникам, но что-то здесь было не так. Постепенно Сахида Альири охватывало странное чувство: как будто его ведут именно этой дорогой, не давая шагнуть ни вправо, ни влево от намеченного пути. Повинуясь внезапному порыву, в какой-то момент ловец удачи рванулся в правое ответвление коридора, хотя до этого намеревался пройти через левое, но тут же уперся в закрытую дверь. После нескольких неудачных попыток вышибить двери плечом Сахид Альири прислонился к стене, тяжело дыша. Сердце билось так сильно, что готово было выпрыгнуть из груди. Что делать? Может, попытаться вернуться назад?
   Беглый узник заглянул за угол. По тому коридору, откуда он только что пришел, в его сторону двигались двое Необоримых. Выходит, все же у него лишь один путь - налево, к винтовой лестнице, уходящей вниз. Что поджидает его там?
   "Алон-Ан-Салем, негодяй, почему тебе было просто не убить меня?- в отчаянии подумал Сахид Альири.- Зачем нужны эти игры?"
   Бросив последний взгляд на надежно запертую дверь, ловец удачи выскользнул в коридор и медленно двинулся в ту самую сторону, куда совсем не хотелось идти... Удача от него ускользала, словно золотые динары, просыпаемые в песок из дырявого кармана...
  
   ...Бел-Гамидин был несчастен. Даже падающие в дальние пески звезды были не так несчастны, как Бел-Гамидин. Его окружала невероятная роскошь, но он ее не замечал. Он был унижен, подавлен, и в его голове, будто незваный гость, выселивший самого хозяина, поселилась жуткая мигрень. Высокие своды потолков в любой момент будто грозили обрушиться, резные деревянные панели, казалось, сочились болью и отчаянием. А длинный ворс ковров под ногами превращался в его воображении в иглы, которые кололи его широкие босые, очень напоминающие руки, ступни. Фигуры в богатых халатах и шелковых тюрбанах сидели в разных частях Зала Отдохновений на пирамидах из подушек - их присутствие угнетало еще больше.
   Бел-Гамидина не радовали, но наоборот, злили густые сиреневые и сапфировые, темно-зеленые и цвета апельсиновой корки облака дыма, которые клубились в воздухе Зала Отдохновений. Его раздражали эти сложнейшие сооружения стеклянных сосудов, состоящие из колб, чашек и блюдец, достигающие высотой нескольких футов. Из них торчали переплетенные, ползущие по дорогим коврам, диванам, подушкам и пуховым валикам трубки. Волшебное варево в недрах кальянов бурлило, но оно распространяло вокруг себя не тепло, а холод; широко разъехавшиеся в улыбках губы отсеивали не веселость шуток, а злобу насмешек. Эти губы, над которыми нависали усы, а из-под которых, в свою очередь, стекали водопады бород, злословили на него, Бел-Гамидина. Их яд был так горек и обиден, что несчастный не замечал ни серебряных подносов, на которых возвышались горы фруктов и пирамиды сладостей, ни длинноносых кумганов, наполненных вином и чаем, ни величайшей драгоценности из всего, что можно поглотить в пустыне, - фруктового льда в чародейских несогревающихся чашах.
  - Вы поглядите на его сутулую спину! Даже верблюды, эти великолепные животные, могли бы позавидовать спине нашего наимудрейшего и наикрасивейшего родственника!- голосом, полным рахат-лукума, облобызал слух всех присутствующих в Зале Отдохновений средних лет мужчина с треугольной белой бородой - лунный перелив расчесанных прядей выдавал в нем чистокровного асара. На его голове красовался алый тюрбан с золотой каймой.
   Со всех концов комнаты раздался дружный смех.
   Спина Бел-Гамидина согнулась еще сильнее. Ее не смогли бы распрямить даже мягчайшие диваны, в которых можно было утонуть, как в бассейне.
  - Вы только поглядите на его мохнатую шкуру! На ее цвет!- поддержал игру другой родственник Бел-Гамидина, худосочный асар с раздвоенной бородой и в высоком, узком темно-синем тюрбане.- Я бы отдал все сокровища моего рода, только бы повесить на стену такую шкуру, как у нашего немерзнущего родственника!
   Из уст окружающих сорвались очередные клубы разноцветного дыма и разноголосый смех.
   Бел-Гамидина жгло изнутри. Ему казалось, что по нему топчутся... Что ж, в каком-то смысле так оно и было. Под его шкурой, полностью покрытой густой шерстью цвета пальмового листа, пылала ярость, и даже небольшие фонтаны, установленные по углам зала Отдохновений, чтобы охладить его, не смогли бы пригасить ее.
   Его болящее во всех суставах уродливое тело, которое ему дали взамен настоящего, того, в котором он появился на свет из чрева матери, он ненавидел всей душой, он был мерзок сам себе до крайности. Бел-Гамидин сидел, сильно вытянув шею и смотря прямо перед собой, чтобы даже краем глаза не поймать взглядом собственные плечи, руки, ноги или брюхо. Его новая шея не была предназначена, чтобы ее вытягивать, - она была короткой и широкой, но он все равно ее тянул и тянул, как кувшин из колодца. Его приводил в ярость сам вид его родственников, поэтому он сидел к ним спиной, глядя сквозь тонкие просветы в резной решетке окна на внутренний двор Алого дворца. Бел-Гамидин пытался вдохнуть аромат розовой воды в фонтане, свежесть ветерка, шевелящего листья лимонных деревьев, пытался уловить тоненькие голоски заводных игрушек, которые где-то там, в мягкой тени сада, звеня суставами, выплясывают для Аль-Энеги, любимой племянницы Алон-Ан-Салема. Бел-Гамидин хотел туда, и его новое тело было с ним согласно в этом порыве, его тянуло в этот сад, будто арканами ловцов удачи. Его новое тело более подходило для деревьев и ветвей, для крон и листьев, чем для душных, задымленных каменных комнат. А еще этого невыносимого общества. Но ему нельзя было покидать родственников во время послеполуденного отдыха - это был один из законов Алого дворца.
   Бел-Гамидин был обезьяной. Зеленой обезьяной. Это было наказание, которому подверг его Алон-Ан-Салем, дальний и ненавистный родственник, под чьим кровом он жил. Великий визирь Ан-Хара и прочие члены его семьи считали и говорили, что Бел-Гамидин еще легко отделался, и ему до́лжно каждое мгновение своего жалкого существования восхвалять бесценную щедрость и снисходительность его добрейшего мудрейшества, поскольку за подобный дерзкий, предательский и ужасный проступок мучительная смерть в яме со скорпионами была целиком и полностью заслуженной. Но великий Алон-Ан-Салем не отнимает жизнь у родственников, он не проливает в пески их кровь, даже если в ней общего с его кровью одна капля. Проступок же Бел-Гамидина заключался в том, что он полюбил прекрасную племянницу хозяина Алого дворца, кареокую Аль-Энеги. Именно поэтому теперь он должен день ото дня выслушивать насмешки и терпеть побои от каждого, даже самого жалкого из своих родственников.
   Вот и в тот день, о котором идет речь, Бел-Гамидин терпел унижения и задыхался от кальянного дыма, когда вдруг из коридора раздался какой-то шум, из-за чего даже муж его сестры, черед которого был придумывать шутку, запнулся на полуслове.
   В следующее мгновение в зал Отдохновений с криками и ужасающим ревом стремительно ворвались два человека. Один из которых был белокожим, а другой...
   Родственники великого визиря Ан-Хара в первую секунду застыли от неожиданности и ужаса на своих пирамидках из подушек с кальянными трубками в зубах, но белокожий чужак с ходу рубанул мечом по столу, расколов сделанные из воска и покрытые эмалями фигурки свечных шахмат, а чернокожий великан раскрутил в воздухе над головой огромный ятаган, дополнив свое действие зловещим хохотом. Этого оказалось достаточно, чтобы все присутствующие бросились кто куда, главное, чтобы подальше от этих двух безумцев, с криком: "Бергары!!!".
  - Трусы!- прогремел Аэрха, глядя вслед теряющим курносые туфли на бегу вельможам.- Недостойные быть мужчинами!
  - Может быть, это евнухи?- улыбнулся Ильдиар де Нот, оглядывая зал Отдохновений.
  - Верно! Целый дворец евнухов!- захохотал Аэрха, опуская голову в каменную чашу углового фонтанчика и тем самым освежаясь; смех под водой превратился в бульканье.- И главный евнух - Обезьяний Шейх! Если их султан узнает...
  - Уж мы позаботимся, чтобы узнал,- пообещал Ильдиар, разглядывая учиненный их появлением погром: убегая, вельможи опрокинули несколько столов и раскидали бесчисленное количество блюд.- Не желаешь ли подкрепиться, благородный Аэрха?
  - Великая глупость - не съесть плод, сорванный с ветки!- Великан подхватил с низкого резного столика огромное блюдо, заставленное зефиром, и просто наклонил его в широко раскрытый рот. Не менее двух дюжин перламутровых пирожных исчезло в нем без остатка.
   Ильдиар де Нот не отставал - взял в руки виноградную гроздь размером с добрую телячью ногу и начал жадно обрывать зубами ягоды, заедая их рахат-лукумом.
  - Эхо от наших голосов уже вырвало из барханов корни этого дома?- с набитым ртом поинтересовался Аэрха.
   Ильдиар не ответил - он даже престал жевать, вдруг поняв, что в зале они с бергаром не одни.
  - Что это такое?- Ронстрадский паладин не мигая глядел в два звериных глаза на уродливой морде зеленой обезьяны, с любопытством их разглядывающей. Странно внимающее каждому слову существо сидело у окна на выстеленном ковром подоконнике.
  - Всего лишь зеленая обезьяна,- пояснил Аэрха.- Как говорит пустынная поговорка: "Если обезьяна не укусила тебя, не обращай на нее внимания"... Любимец Обезьяньего Шейха, наверное.
   На эти слова зверь искривил выступающие вперед губы, обнажились желтоватые клыки и зубы. Кажется, обезьяна усмехнулась. "Любимец..."
  - Скажи мне, Аэрха,- проговорил паладин, пытаясь уловить, понимает ли его слова зеленая обезьяна, но, должно быть, ее больше ничего не интересовало, кроме собственных обезьяньих мыслей,- почему ты помогаешь мне? Почему отправился, рискуя жизнью и вновь обретенной свободой, в Алый дворец вместо того, чтобы исчезнуть в песках?
  - Каждый, кто когда-либо встречал Обезьяньего Шейха,- начал бергар, развалившись среди шитых подушек,- хранит в сердце для него слова, которые должны быть непременно вложены в его уши. Рожденный в Полдень ничего не боится. Он не боится неволи, но более того он не боится свободы, которая во стократ ужаснее, так как рисует в наших глазах миражи противоречивого будущего. Аэрха не боится смерти, не боится жизни - он был рожден в полдень, а скорпионий час - самое жестокое время в пустыне. Слова, которые Аэрха хранит в сердце для Обезьяньего Шейха, заслуживают того, чтобы он их услышал. Ведь он говорит вещи, которых нет. И мой брат может быть жив. А еще...- бергар усмехнулся,- тот, кого вы называете сильномогучим духом, попал к тебе в услужение, маленький белый человек, а он - мой единственный друг уже многие годы. Наши с ним пути связаны нитями фаланг.
   Ильдиар кивнул, понимая, что по сути Аэрха ничего так и не сказал. Можно ли доверять тому, кого встретил на земле негодяев всего лишь несколько часов назад? Правда ли то, что общая напасть сплачивает? Или незнакомец втирается в доверие и когда-нибудь предаст? Не слишком ли он неестественно прямолинеен и притворяется, а потом, при удобном случае, вонзит нож в спину? Возможно ли это вообще, если речь идет об Аэрхе Рожденном в Полдень? Бергар... Варвар из рода тех, кто, как говорил Сахид Альири, не имеет даже своего языка. Мог ли Кариф ошибаться? Мог ли не знать, что бергары, эти черные как антрацит люди пустыни, не только прекрасно умеют говорить, но еще и мудры, ведь речи Аэрхи не позволяют сомневаться в его мудрости? Загадка, ответ на которую может стоить жизни.
   Всеми этими сомнениями Ильдиар преисполнился, в основном, из-за весьма странно ведущего себя джинна, а так как бергар, как он сам сказал, был неразрывно с ним связан, то часть сомнений перешла и на него. Прежде, чем разделиться, мнительный гном не упустил случая втайне предупредить северного графа, чтобы был начеку с Аэрхой, как минимум до того, как они все соберутся вместе снова, ведь: "Пустыня - та еще тварь, и наивных она пережевывает первыми".
  - Куда дальше ведет нас песчаный путь?- спросил тем временем бергар
   "Осторожнее, Ильдиар. Ты даже Джану и Хвали не рассказал подробностей, а уж они-то уже доказали, что на них можно положиться... Помни об этом... Осторожнее..."
  - Сперва нам нужно отыскать потаенную вещь нашего синекожего друга, которую похитил у него Алон-Ан-Салем, а еще...- он запнулся,- у великого визиря есть кое-что, нужное мне.
  - Что ж, если знаешь, чего хочешь, то ты, можно сказать, прошел уже половину пути,- глухо проговорил Аэрха,- и, обладая этим знанием, добыть нужное становится несоизмеримо проще, даже если это самое нужное надежно заперто...
   Зеленая обезьяна вздрогнула...
  
   ...Один из бесконечных коридоров Алого дворца обрывался балконом, закутанным в голубоватый туман. Еще издали ловец удачи смог разглядеть колонны ажурных парапетов, поддерживающие своды, и величавую каменную скамью, на которой сидел человек в зеленой чалме и в бархатном изумрудном халате, перехваченном золоченым шитым поясом.
   Из оконных проемов в коридор лился бледный свет, походящий на висящую в воздухе серебряную пыль. Сахид Альири предположил, что где-то внизу в колодце за балконом для какого-то из своих злокозненных ритуалов Алон-Ан-Салем кипятит в огромных котлах воду, отчего в воздух и поднимаются тучи горячего пара, и повернулся было, чтобы уйти из коридора и поискать другой путь прежде, чем человек в зеленой чалме его увидит, но не успел.
  - Не бойся, ловец удачи,- раздался со скамьи голос, походящий на хруст глиняных черепков, когда по ним ступает нога в тяжелом сапоге.- Ты можешь подойти ближе. Не все в этом дворце желают тебе смерти.
   Сахид Альири замер в нерешительности. Нужно было бежать, бежать, не оглядываясь, но что-то не давало ему и шагу ступить. Жутковатый надломанный голос, казалось, набросил на него петлю. Вместо того, чтобы ретироваться обратно в черноту переходов, облитую багровым светом факелов, асар спросил:
  - Откуда ты знаешь, кто я?
  - У меня превосходный слух. Удары сердца - волнение, страх и напряжение; дыхание - долгий бег; кипящий в бурлении желудок - голод. А еще шаги... Стража сюда никогда не заходит - переступание этого порога грозит смертью. Сиятельные родственники хозяина этого дома тоже сюда не спускаются. Ты мог быть лишь тем, о ком говорил отец. Пленным ловцом удачи, выуженным из песка. Отец рассказал мне о тебе, Сахид-Альири-Рашид-Махар-Имрис-Эреди-Гаве-Джен... Прозванный Карифом, самопровозглашенный мститель, не-ашин.
  - Отец?- только и спросил Сахид Альири. Незнакомец знал имена его рода до седьмого колена, но больше его испугало "не-ашин". Откуда он знает?
  - Тот, кого ты зовешь Алон-Ан-Салемом, великий мистик Пустыни.
   Сахид Альири опешил. Он не знал, что у великого визиря есть дети.
  - Ответь мне: что самое печальное в жизни человека, ловец удачи?- спросил сын визиря; асар промолчал, и голос ломающихся глиняных черепков продолжил: - Самое печальное - то, что половина жизни тратится на повторение. То есть истинно, по-настоящему, человек живет не более чем половину жизни. Но я-то уже свое почти отжил, поэтому повторю еще раз: "Не бойся, ловец удачи. Ты можешь подойти ближе. Не все в этом дворце желают тебе смерти".
  - Чего же желаешь мне ты?
  - Всего лишь того, что один честный пустынник другому при встрече на караванной тропе: желаю здравствовать, когда есть тени от пальмовых листьев и когда их нет, да свершатся все твои начинания, думы обратятся в деяния, а деяния - в блага, и пусть берегут тебя небо, пески и ветра. Я не знаю тебя, ловец удачи, а как я могу желать смерти человеку, которого не знаю и который мне ничего дурного не причинил. Но и как я могу вообще желать смерти другому, если я не давал ему жизни, тогда как моя собственная жизнь была мне дарована?
  - Твои слова воистину мудры.
   Сахид Альири даже не предположил, что, возможно, все это уловка, чтобы поймать его, что человек в зеленой чалме, так и не повернувший головы, - на самом деле один из прихвостней визиря, и что, прикрываясь добродетельностью, он просто выжидает, чтобы подманить его, Карифа, поближе, как нередко в прошлом делал и он сам. Нет, он так не думал. Что-то говорило ловцу удачи, что ему не стоит опасаться этого человека.
   Асар просто направился к балкону, но, не преодолев и пяти футов, отпрянул назад.
  - Это не пар...- прошептал он, глядя на льющийся через парапет серебристый туман.
  - Нет, это пар,- ответил сын визиря.- Но не тот, который ты предполагал увидеть, ловец удачи.
   Сахид Альири, переборов себя, вновь шагнул к балкону. И тут он заметил, что пар начал срываться с его губ при дыхании, а кожа покрылась мурашками. Ему вдруг стало невероятно холодно. И как такое возможно? Он ведь в Пустыне!
  - Что это?- спросил он, подходя ближе. Асар вжал локти в бока и начал дуть на ладони, пытаясь их согреть, - его будто вырвали с палящего солнца и окунули на дно залива Лут-Кенени, что у берегов Эгины.
  - Величайшее сокровище,- негромко сказал голос глиняных черепков.- От которого кровь стынет в жилах, от которого сердце замедляет свой бег, от которого слезы превращаются в...
  - Лед.
   Сахид Альири подошел ближе и обошел скамью. Человек в зеленой чалме не обернулся на гостя - он не пошевелил ни одним мускулом.
   Взглянув на его лицо, ловец удачи отшатнулся и уперся спиной в ледяной парапет. Будто и не почувствовав холод, он положил ладони на ограждение.
   Лицо сына визиря напоминало маску. И дело здесь было отнюдь не в невозмутимости. Лицо этого человека было сплошь покрыто изломанными трещинами, на некогда прямом носу виднелся осыпающийся скол, губы походили на клыки - все, что от них осталось, - это лишь обломки, истончающиеся с каждой секундой или новым словом. В глазах и на коже отсутствовал даже намек на влагу. Эти глаза человека в зеленой чалме будто сошли со старинных панно - наполовину стертые века́ми и пылью, они незряче глядели прямо перед собой. На руках сына визиря отсутствовали некоторые пальцы, и при этом у скамьи была рассыпана глиняная крошка, проглядывающая в кучках более мелкого песка.
  - Кто ты?- выдавил Сахид Альири.- Или, вернее, что ты такое?
  - Человек,- зашевелил губами сын визиря. С каждым словом его губы трескались сильнее и с них опадали осколки сухой глины.
  - Что с тобой сделали? Это все визирь, я прав?
  - Не старайся долить больше воды в кувшин гнева из пересохшего источника. Никто не виноват. Не всегда кто-то виноват. Я всего лишь умираю. Разве, когда асар стареет, у него не выпадают волосы, зубы? Кожа не дряхлеет? Воспоминания не утрачиваются?
  - Да, но... ты - не асар.
  - Чревом моей матери был атанор, дышащий багрянцем горн. Я - дитя Великого Делания.
  - Алхимия...- прошептал Сахид Альири.- Ты вышел из алхимического горна... голем.
  - Дитя нумерологии, алхимии и астрологии.
  - Он тебя создал... Вот почему ты называешь его отцом...
  - Я был инструментом, как клещи или перегонный куб, будто игла или нить. Но я стал бо́льшим, чем сам полагал. Мне открылся мир, прекрасный своими нескончаемыми кладовыми непознанного, и я стал его изучать, чувствовать. Когда я смог не только мыслить, но и осознавать, отец обратил на меня свой взор. И это был не взор кузнеца на его молот, а взгляд скульптора на его статую. Творение...
  - Ты стареешь...- Сахид Альири глядел на глубокие борозды на скулах голема, на застывшие, неморгающие веки, на его истончающиеся пальцы.- Отчего?
  - Ответ так же очевиден, как и причина высыхания источников, увядание плодов, дряхление солнца.
  - Это время,- сказал асар.- Но сколько же тебе лет?
  - Одиннадцать тысяч и восемьсот восемьдесят оборотов солнца, или тридцать три года.
  - Тридцать три года...- вздохнул Сахид Альири.- Незавидная участь. Но почему ты здесь?
  - Я будто горшок с цветком. С увядающей гюль...- Довольно крупный кусок губы откололся во время произнесения этих слов. Он упал на колени сына визиря и раскрошился от удара. Новообразовавшаяся дыра чернела до середины левой щеки, обнажая зубы и шевелящийся во рту язык.- Я лелею надежду, что, пребывая здесь, смогу охладить внутри себя землю, корни, стебель, листья и лепестки настолько, что они выживут. Пускай уснут, но будут присутствовать, будут хотя бы видеть сны, потому что главное для меня - это видеть.
  - И ты веришь, что холод поможет тебе заснуть?
  - Нет.
  - Но тогда, как же...
  - Вера и надежда различны, словно близнецы, которых все путают... Я рад только, что могу быть здесь, и разговор с тобой, ловец удачи, сто́ит моих последних сил... Я вижу тебя, я познаю тебя, я хочу понимать тебя. А если засну, хочу помнить о тебе. Это место подарит мне покой. Погляди вниз...
  - Это место?
   Сахид Альири осторожно повернулся и глянул через парапет. Несколько долгих, как каторжный день, мгновений асар не мог оторвать от них взгляда. Около дюжины фигур, напоминающих застывшие в гротескных позах статуи, стояли в огромном глубоком колодце. Ледяные торсы, покрытые множеством витых узоров, ледяные руки, напряженные в мышцах и тянущиеся кверху, рты, разорванные в криках.
  - Это тюрьма для эйренибов и борров, духов льда и снега. Преданные отцу ловчие духов пленили их у Стены Вечного Льда, на далеком севере. Они охлаждают весь дворец, но, помимо этого...
  - Вода,- догадался Сахид Альири.- То, что ценится дороже золота. Замороженная вода. У кого в Пустыне есть вода, у того есть власть.
   Голем не ответил. Сахид поглядел на него - половина лица зияла прорехами. Левой части рта уже не было. Через правый глаз протянулась ветвистая трещина, уходящая под чалму.
   Ловец удачи мучительно захотел хоть как-то помочь этому странному существу:
  - Что я могу для тебя...
  - Тебе пора идти,- прервал асара голем.- А у меня осталось двадцать одно мгновение тишины...
   Сахид Альири кивнул и направился к выходу из коридора. Не дойдя до угла, он вдруг остановился, обернулся и поглядел на зеленую чалму, неподвижную, как будто надетую на голову статуи, что в каком-то смысле было именно так.
  - Как твое имя?- спросил он.- Я хочу помнить о тебе.
  - Мира"ти.
   И Сахид Альири ушел... Ушел, точно зная, что никогда не забудет того, кто носил имя "Человечность".
  
  -...Говорю тебе, не трогай ее,- шепотом проговорил Джан Ферах-Рауд, с волнением и испугом глядя, как его низкорослый друг тянется к черной бархатной ткани.
  - А мне вот любопытно,- упрямо ответил непреклонный гном.- И что там может быть такого? Певчая птичка? Или ящерка? А может, Обезьяний Шейх, как его величает наш новый чернокожий друг, держит здесь всего лишь... обезьянку в красной феске?- И Хвали сдернул с клетки ткань. То, что оказалось внутри, заставило даже его, недалекого и поэтому, казалось, бесстрашного, отступить на пару шагов...
   Клетка стояла на постаменте красного мрамора, который напоминал обрезанную колонну. И колонна эта находилась в некоем месте, куда незваным гостям соваться совершенно не стоило.
   В то время как джинн пытался проникнуть в гарем Алон-Ан-Салема, северный граф Ильдиар де Нот и бергар Аэрха Рожденный в Полдень устраивали погром в восточном крыле Алого дворца, чтобы отвлечь на себя внимание великого визиря, Хвали Гребин, сын Сири из Ахана, и сэр Джан Ферах-Рауд, Грифон Пустыни, и вовсе занимались откровенным разбоем.
   То ли потому, что Ильдиар и Аэрха прекрасно справлялись с возложенной на них частью плана, то ли еще по какой-то неведомой причине, но у дверей опочивальни великого визиря почти не оказалось стражи. Двоих оставшихся на посту воинов визиря гном и чернокожий рыцарь зарубили у входа в покои, особо не церемонясь о вопросах чести, - попросту навалились на бедолаг со спины. Джан тут же высокопарно заявил, что рыцарь, находясь во вражьем плену, может не соблюдать благородных правил поединка, а непосредственный Хвали так и вовсе не собирался сокрушаться по поводу метода чьего-либо убийства, главное, что лежат они, эти визиревы прихвостни, не шевелясь, и кровь растекается из-под них по мраморному полу, да к тому же его больше интересовало то, что скрывается за этими резными дверями из вишневого дерева. Гном справедливо рассудил, что Алон-Ан-Салем, будучи одним из самых богатых людей Пустыни, хранит золото и драгоценности в самой глубине своей цитадели - кто мог предположить, что самой дальней частью дворца окажется опочивальня. Но почему бы не поживиться за счет их радушного хозяина - богатство даже его спальни просто не может разочаровать!
   Именно поэтому, ворвавшись в покои, Дор-Тегли и чернокожий рыцарь застыли на месте всего через несколько шагов. В их оправдание стоит отметить, что тут действительно было, от чего опешить.
   В полутьме опочивальни можно было различить очертания огромной кровати под пышным балдахином, на которой уместилась бы дюжина человек, а также десятки подушек и мягких валиков, медленно плавающих на поверхности пола по всей спальне. Да и пол этот был необычным. Чтобы осознать увиденное, неподготовленному человеку потребовалось бы сперва понять и осмыслить две вещи. Первое: вы только что переступили порог спальни волшебника. И второе: вы только что переступили порог спальни самого великого волшебника Пустыни. И лишь вдумавшись в суть этих двух вещей, вы бы, возможно, примирились с тем фактом, что пола в спальне, собственно, нет, а ноги в туфлях с острыми, загнутыми кверху носками ступают в клубах серой дымчатой массы совершенно беззвучно, не проваливаясь вглубь, но теряясь в ней без остатка. Дымчатая масса, как это ни невероятно, являлась облаком, высушенным при помощи магии и загнанным каким-то чудом внутрь комнаты, но не утратившим своей пышности и легкости. При этом ковер из облака покрылся густым слоем пыли, как будто ему было больше лет, чем самому Ан-Хару.
   Переглянувшись, незваные гости медленно двинулись к центру комнаты, ступая на носочках и пытаясь балансировать, как будто шли они по тонкому канату. За ними оставались широкие следы в пыли.
  - Не похоже, чтобы здесь было золото,- проворчал Хвали, нагибаясь и зачерпывая ладонью горсть пыли и облака.
   Парчовые портьеры, развешенные повсюду, явно не скрывали за собой тайников. Столики на низких ножках были заставлены кувшинами и пустыми блюдами, но все было серым, как в затхлом и унылейшем в своей обыденности сне. Кованые светильники на длинных витых ножках напоминали согбенных горем вдов, а торчащие из центров мозаичных узоров на стенах металлические подсвечники - руки, просящие подаяния.
  - Погляди...- восхищенно произнес Джан.- Кровать покачивается, будто на волнах!
   И правда, кровать легонько ходила из стороны в сторону, как лодочка на водах спокойного озера. Балдахин трепетал, и с него вниз на подушки и перины сыпался серебристый водопад - должно быть, отворив двери, чужаки запустили какой-то механизм, и спальня приготовилась к достойной встрече, как она полагала, хозяина - она ожила, и даже кровать затанцевала, сбрасывая с бархатных сводов пыль.
  - Покачивающаяся кровать,- перекривил друга весьма удрученный и потому очень ворчливый гном.- Лучше бы здесь были перекочевывающие сапфиры. Перекочевывающие в мои карманы!
  - Это же сколько он сюда не заходил, раз здесь так пыльно!
   Откинув голову на затылок, Джан с любопытством разглядывал высокий потолок, затянутый плотной темной тканью. Ткань подрагивала и шевелилась, как будто под ней по сводам ползали какие-то большие насекомые. На сетчатую стойку в углу был надет доспех, покрытый серым налетом: размеры его выглядели весьма внушительно - было очевидно, что по молодости Алон-Ан-Салем отличался довольно крупным телосложением.
  - Правду говорят: великий визирь, да прохудится под ним облако, никогда не спит. Достаточно...- Гном развернулся, чтобы уйти.- Зря только тащились в эти дальние коридоры! И шума не подняли, и золота не намыли...
  - Да, незадача...- подтвердил Джан и направился было к выходу, но тут дернулся, как от укуса, и резко обернулся.
  - Что?- удивился Хвали, глядя на друга.
  - Что вот это такое?
   Джан Ферах-Рауд глядел на то, что вначале показалось просто высоким комом пыли. Но нарушившие сонное течение застывшей жизни этого места чужаки, сами того не желая, привели в движение серые рассыпчатые волны, которые постепенно несколько изменили свои очертания, обнажая прятавшиеся до того под ними вещи. В центре комнаты на три фута над уровнем пола высился пьедестал, обточенная колонна красного мрамора с тонкими разводами прожилок. На ней стоял некий предмет, накрытый черной бархатной тканью, - судя по всему, клетка.
  - Ага!- обрадовался приунывший было гном.- Не с пустыми руками. Только не с пустыми руками...
  - Может, не нужно...- чернокожий рыцарь попытался отговорить Дор-Тегли. Ему вдруг отчетливо показалось, что добра они здесь не найдут.
  - Ты же сам привлек к этому мое внимание,- криво усмехнулся Хвали.- Так что не спорь теперь.
  - Давай просто уйдем. Поищем сокровищницу или еще чего...
  - Никуда я не уйду. Мне интересно, что может быть на самом почетном месте в спальне самого визиря. Покрытое пылью, как его совесть... хе-хе...
  - Говорю тебе, не трогай ее,- шепотом проговорил Джан Ферах-Рауд, с волнением и испугом глядя, как его низкорослый друг тянется к черной бархатной ткани.
  - А мне вот любопытно,- упрямо ответил непреклонный гном.- И что там может быть такого? Певчая птичка? Или ящерка? А может, Обезьяний Шейх, как его величает наш новый чернокожий друг, держит здесь всего лишь... обезьянку в красной феске?
   Вот так и вышло, что Хвали сдернул с клетки ткань.
   В тюрьме из кованых металлических прутьев находилось нечто странное. Это напоминало комок бледного света, будто дальний огонек маяка, пробивающийся сквозь бурю и шторм. У огонька этого было несколько извивающихся конечностей-щупалец.
  - Клубок из нитей света...- прошептал Джан.- Чудо из чудес... Вот оно, сокровище...
  - О нет.- Хвали сжал похолодевшие вмиг руки в кулаки и в ужасе отшатнулся. На его лбу проступил пот, словно он добрый час не отходил от кузнечного горна.- Это звезда.
   В ответ ему раздался шепот. То ли женский, то ли детский. Голос был тонким и мягким, как прикосновение гладкого атласа к коже. Он убаюкивал. Пленница великого визиря шептала, плавно двигая лучами, будто танцовщица в султанском гареме - лебедиными руками.
  - Звезда?- удивился Джан. В обоих его зрачках отражался этот бледный извивающийся спрут, рассеивающий ровное свечение и порождающий световые волны на стенах спальни. Теперь покои визиря и впрямь напоминали каюту корабля.
  - Уходим. Немедленно,- одними губами проговорил Хвали.- Отвернись и уходим.
   Гном был действительно испуган, и тот страх, который застыл в его округленных глазах, мог бы заставить Джана немедленно покинуть это место. Вот только тот глядел не на друга, а на звезду. На эту прекрасную звезду...
  - Но зачем?- искренне не понял чернокожий рыцарь. Он наоборот шагнул ближе и наклонился к самой клетке. Его лицо побелело и стало походить на луну.- Если это, как ты говоришь, звезда, то представь, сколько она может стоить...
  - Отойди...- взмолился Хвали.- Я знаю, сколько она может стоить. Рунный кузнец Гаден Имин из Ахана изловил однажды такую для своих экспериментов. Звезда вырвалась и уничтожила несколько уровней на северо-западе под Хребтом Дор-Тегли. Она сожрала всех, кто там был, а потом разорвалась, будто склянка с алхимическим зельем. При этом она оплавила даже стены и полы всех тех тоннелей, как будто они были не из камня, а из воска. Молю, отойди...- Хвали ринулся к другу и схватил того за руку.
   Джан будто пришел в себя и вздрогнул. Он мгновенно отвел лицо от клетки, ужаснувшись тому, насколько близко были бледные светящиеся щупальца. В тот же миг звезда прекратила шептать. Ярость, накатившая на нее, была видна невооруженным глазом. На смену шепоту пришел дикий визг. Звезда напрягла все свои щупальца-лучи и ринулась на потревоживших ее сон. С силой она ударилась светящимся телом о клетку, отчего по комнате пронеслась белая вспышка.
  - Уходим!- закричал гном.- Немедленно!- и потащил друга прочь из спальни визиря.
   Когда они были уже у самой двери, ткань, которой был затянут потолок опочивальни, вдруг сорвалась с крепежей и упала на пол, обнажая зарешеченные своды, уходящие на много футов полусферой вверх. Весь купол был залеплен звездами. Десятки, сотни их сплетались между собой, образуя словно бы гобелен. Стоило им избавиться от покрывала, как все они начали биться о прутья, разливая яркий свет и дикие визги. Многоголосье, рвущее барабанные перепонки, рухнуло на ретировавшихся гнома и чернокожего рыцаря, будто водопад.
   Но друзья уже были за дверью, а стоило им переступить порог, как створки сами собой захлопнулись, мгновенно убивая как свет, так и звук.
   Споткнувшись о тела убитых стражников, беглецы распростерлись на полу. Так они лежали некоторое время, не торопясь подниматься. Каждый молчал, по-своему борясь с пережитым ужасом: Джан молился, закрыв глаза и понимая в душе, что теперь никогда не сможет спокойно глядеть на звездное небо и будет представлять, сколько там этих тварей, а Хвали пытался понять, как визирь смог изловить столько звезд и зачем они ему в таком количестве? От тех ответов, которые он давал себе сам, становилось еще страшнее.
   Наконец, Джан произнес:
  - Давай уберемся отсюда поскорее...
   Хвали не спорил:
  - И забудем об этом ужасе поскорее...
  - Надо Сахида и Валери выручать. Джинн, он, конечно, сильномогучий волшебный дух, но проверенные спутники уж понадежнее будут! А дворец этот пусть варится в своих тайнах и ужасах без нас. Уберемся и забудем.
  - Уберемся и забудем,- согласился гном.
  
  ***
  
   Алон-Ан-Салем пытался поскорее претворить в жизнь свой хитроумный план, покуда многочисленные досадные обстоятельства, столь некстати начавшие возникать этим проклятым утром, словно по чьему-то злому наущению, не помешали ему исполнить давно задуманное.
   Утренние доклады командиров стражи были один тревожней другого. Все началось с шахт. Каторжникам каким-то образом удалось одолеть целую сотню надсмотрщиков, и мятеж выплеснулся на поверхность. Бои с бунтовщиками кипели уже в рабских бараках. А теперь бунтари проникли в сам дворец - кто бы мог подумать?! Распугали всех его родственников, поубивали его воинов! Даже в его покои забрались воры. Этого уже Алон-Ан-Салем стерпеть не мог, отправив туда Необоримых из личной охраны - разобраться на месте, но те так никого и не успели поймать.
   В общем, все кругом шло из рук вон плохо. В довершение всех бед на доклад прибежала старая, как сама Пустыня, и столь же нелицеприятная смотрительница гарема и, упав в ноги, слезно просила ее пощадить - напрасно. Великий визирь никогда не простит проникновения в свой гарем, а тем более - кражу наложницы, к которой он даже не успел прикоснуться.
   Алон-Ан-Салем в сердцах пнул от себя мертвое тело смотрительницы, которая только что подавилась собственным языком. Недостойная посмела не только подвести своего господина, но и прервать сложный ритуал вызова, требующий значительной концентрации сил. Теперь придется начинать все с начала...
   Это не был заклинательный айван, а всего лишь малая чародейская комната, размещенная в самом центре Алого дворца. Прелесть ее состояла в том, что здесь практически ничего не было, кроме каменных стен, плиточного пола и купольного потолка. Никаких украшений, никакой мебели или тканей. Лишь голая кладка из полированного красного камня. В трех стенах были пробиты круглые люки, из которых нескончаемым потоком в центр помещения по трубопроводам текли струи песка. Собираясь в углублении, походящем на каменную чашу, песок наслаивался все растущим конусом, как в песочных часах. В каждую из стен были вмонтированы сложные механизмы, создающие ветра и нагнетающие их с невероятной силой. В сводах была установлена система многолопастных маховиков, напоминающих мельничные крылья, - они медленно и с гулом крутились.
   Искусственные ветра начали дуть, встречаясь друг с другом в самом центре помещения, прямо над чашей песка. Столкнувшиеся воздушные вихри были равной силы, но постепенно некоторые маховики ослабли, и крылья стихий начали закручиваться, двигаясь по спирали. Ветер стал подхватывать песок, поднимая его в воздух и образовывая смерч. Хобот все расширялся и рос, пока не достиг высоты в десять футов.
   Великий визирь Ан-Хара, стоя на почтительном расстоянии, при помощи магии зашвырнул в самое сердце новообразованного смерча сферу, состоящую из крови, пепла и слез, и его личный вихрь начал наливаться багрянцем.
   В углах комнаты стояли на коленях три старика в дорогих одеждах. Кожу их лиц с некоторых пор заменило полированное зеркальное стекло, глаза были пусты, как у слепцов, затянутые серебристой пленкой. Обращенные в зеркальные статуи, судя по всему, они не понимали, что происходит, и были погружены в некое подобие колдовского сна.
   В смерче тем временем начали прорисовываться контуры и очертания фигуры. Первыми появились огромные плечи, из них вырастали предплечья, приобретали плоть запястья и пальцы. Руки напоминали ветви, тянущиеся из могучего ствола торса. Крона песчаной головы поднялась. Песок, точно налившись влагой, стал покрываться кожей, багровой, цвета застывающей крови. Из головы поползли, вырастая, пряди свивающихся прямо на глазах, будто из смолы, волос. Черный тюрбан начал заматываться из порывов пыли и песка, образуя купол, - символ небес, которому поклоняются все духи пустыни.
  - Рожденный в Небесной Мельнице,- проговорил Алон-Ан-Салем, и его голос потонул в шуме сотворенной его руками бури. При этом он знал: дух его прекрасно слышит. Приветствие для подобных существ было частью ритуала общения с ними, и рабы традиций, ифриты, как и джинны, не стерпели бы нарушения его.- Ты пришел, как велела тебе стезя ветров. В тот час, когда ветра сталкиваются, выходящий из них да поднимет свою голову и узрит. И то, что узрит он, рассыплется, и кожа тех, на кого падет его взгляд, пусть трещит, как парусина на мачтах судов, а могилы их да будут занесены песком.
   Голова ифрита медленно склонилась к одному плечу, затем к другому, как будто он разминал шею. При этом жгуты жил вырывались из ключиц, но спустя мгновение так же собирались вместе, а разорванная кожа затягивалась вновь.
  - Что тебе нужно от меня?- прогремел нечеловеческий голос; из изломанной трещины рта просыпался песок.
   Великий визирь не понимал языка ветра, на котором разговаривают ифриты, но на этот раз дух пустыни снизошел до человеческих слов, чему способствовала тщательная подборка магических ингредиентов.
  - Как служит ключ для открытия замка,- сказал Алон-Ан-Салем,- так и мне нужна твоя служба.
   Ифрит открыл глаза, и тут же из них на его впалые щеки потек шипящий яд, цветом напоминающий жидкую ночь. Дух ветра медленно поднял голову и поглядел на маховик - мельница удерживала его - он не мог высвободиться и вырвать душу из этого дерзкого маленького человека. Он ненавидел этого человека, которому благоволили сами джинны и ракшасы. О, и пусть удовольствие в теле его, одного из тысячи, столь же скоротечно, как изменение ветра, он бы с этим самым удовольствием все же сорвал бы кожу с мага и рассек бы его мясо песчаными хлыстами. А душа... он бы рвал ее на куски вечность, после чего снова собирал бы из крупиц и в очередной раз разрывал бы, не желая успокаиваться. Но мельница держала его...
  - Моя служба потребует платы...- Вертикальные зрачки походили на волосинки, яростные слова - на шум песчаной бури,- моей платой будет жертва...
  - Я подготовил жертву.
  - Особая жертва...
  - Моя жертва именно та, что нужна тебе, о Ифритум!- В глазах великого визиря плясало ничем не прикрытое торжество.
   В тот же миг ифрит вскинул руки, и смерч разросся, окутывая его плащом из песка. Чародею пришлось отступить.
  - Все твои прежние жертвы ни на что не годились, смертный...
  - На этот раз ты не будешь разочарован!
  - Эта черствая душа действительно полна ненависти?- вопросил песчаный дух.
  - Это так, о могучий!
  - Она свободна, ничем не принуждена?
  - Да, о великий!
  - Она сама придет ко мне?
  - Сама, о беспощадный!
  - Тогда где же она?!
  - За этой дверью. Позволь я впущу ее...
   Маг скользнул к единственной двери и резким движением распахнул ее. На пороге стоял Сахид Альири, пустынный Кариф. Едва сын песков увидел перед собой великого визиря, как в его прищуренных бесцветных глазах тут же вспыхнула свирепая ярость.
   Алон-Ан-Салем медленно отступил назад.
  - Ну, вот ты и нашел меня, Сахид.- Старик пристально смотрел на своего несостоявшегося убийцу.- Как твое чувство мести, еще не остыло?
  - Сейчас узнаешь...- В руках у Сахида Альири не было оружия, но это ничуть не умаляло его решимости. Было видно, что он готов расправиться со своим недругом голыми руками. Но великий визирь как будто ничуть не боялся направленной на него ненависти, задавая асару все более и более язвительные вопросы, тем самым намеренно еще более распаляя бьющий наружу гнев:
  - Ты знаешь, что я сделал с твоей матерью, Сахид? Знаешь, как она умерла?
  - Знаю, оставь свой яд при себе, негодяй!- закричал Сахид Альири.- Я убью тебя в любом случае, так что не утруждай себя пустой болтовней...
  - Хе-хе-хе,- противно засмеялся старик, при этом все-таки отступая еще на один шаг назад,- все-то тебе известно, а ты догадался, кто посоветовал Али-Ан-Хасану избавиться от твоего отца? Нет? Так мне было проще добраться до твоей матери. Хе-хе-хе.
  - Что?!- Сахид Альири на мгновение застыл, совершенно раздавленный столь неожиданным признанием врага.- Значит, кровь моего отца тоже на твоих поганых руках! Клянусь, сегодня ты станешь молить меня о легкой смерти!
   Горящий праведным гневом, Сахид сжал кулаки и бросился на великого визиря, намереваясь разорвать его, тут же, на куски. Но множество длинных плетей, созданных в мгновение ока из песка, взвились в воздухе, опутывая его тысячами красноватых нитей. Сахид Альири закричал от бессилия и боли.
  - Он столь же хорош, как песчаные реки Харума,- послышался из-за спины визиря жуткий, изрыгающийся словно из какой-то пылающей бездны, голос.- Столько пламенеющей ярости, столько неукротимого гнева. На этот раз твоя жертва действительно подойдет для меня, смертный...
  
   Ильдиар и Аэрха, наконец, поняли, что заблудились.
   Бесчисленные коридоры дворца все казались похожими один на другой, как и красноватые мраморные плиты пола, и розовые колонны по сторонам галерей. Поиск сокровищницы Алон-Ан-Салема оказался весьма непростым предприятием.
   Ильдиар де Нот пытался отыскать хранилище ценностей визиря потому, что именно там, как он полагал, и будет находиться то, за чем он отправился в Пустыню, то, без чего он не может вернуться назад. След этой вещи вел к великому визирю. Ему назвали имя Алон-Ан-Салема еще в Ронстраде, и хоть у Ильдиара был запасной план, как легко и мгновенно (он надеялся) отыскать цель своего поиска, все же глупо было не потратить немного времени сейчас, раз уж они и так здесь.
  - Может, вернемся на пару проходов назад?- предложил Аэрха.- Не то так заплутаем, что сам Обезьяний Шейх, чтоб его змеи сожрали, не найдет!
  - Нет, сокровищница должна быть где-то здесь, в нижних покоях,- возвращаться прежней дорогой паладину совсем не хотелось,- надо искать. Кстати, давно хотел тебя спросить...
  - Если давно хотел,- усмехнулся великан,- давно бы спросил!
  - Только не сочти за оскорбление, Рожденный в Полдень. Помню, Сахид говорил мне, что бергары говорить не умеют.
  - А о чем нам разговаривать с асарами?- вновь захохотал Аэрха.- Они нас хватают и продают в рабство, а мы их убиваем и тоже продаем. Вот так-то!
  - Мертвых? Продаете?- удивился Ильдиар.- Кому?!
  - Да мало ли кому. Бальзамируем и продаем. Черному Калифу продаем, Обезьяньему Шейху, чтоб его посадили в клетку к его обезьянам, раньше продавали Умбрельштаду...
  - Умбрельштаду?- вздрогнул Ильдиар.
  - Да, говорят, там платили больше всего, только везти было далеко.
   Паладин на время смолк, обдумывая услышанное. Да уж, такое знание не для слабонервных - стоит только представить, как мертвые тела длинными вереницами караванов прибывают в Умбрельштадскую крепость, где некроманты ставят их в строй своих послушных, не знающих усталости армий. Ильдиар решил, что этот кошмар обязательно нужно остановить, осталось только выбраться из этой треклятой пустыни!
   Вдруг где-то совсем рядом, практически в соседнем ответвлении, раздался пронзительный человеческий вопль, разлетевшийся по пустым коридорам зловещим эхом.
  - Это Сахид!- паладин узнал голос Пустынника.- Он в беде!
   Ильдиар и Аэрха бегом бросились туда, откуда к ним прилетел этот душераздирающий крик, полный отчаяния и боли...
  
   ...Хвали и Джан тоже услышали крик, но, находясь при этом этажом ниже, успели добраться до малой чародейской комнаты чуть позже, чем Ильдиар с Аэрхой. К этому времени, бергар успел выломать дверь своим могучим плечом и буквально ввалился внутрь. Ильдиар тоже уже находился там.
   Когда же в помещение вбежали гном и чернокожий рыцарь, почти вся честная компания оказалась в сборе. Сахид при этом неподвижно висел в воздухе, опутанный красноватыми песчаными нитями, концы которых уходили в крепко сжатые кулаки огромного чудовища-ифрита; из-за его спины выглядывала сухощавая фигура Алон-Ан-Салема.
   Аэрха замахнулся на чудовище своим громадным ятаганом, но тут же отлетел к стене, обожженный раскаленным песком.
  - Схватите визиря!- прокричал Ильдиар, взывая к Священному Пламени у себя внутри.- А я разберусь с этим...
   Паладин поднял меч, поджег его - сейчас он даже не заметил близости Пустыни - никакой откат от чародейства его не коснулся - быть может, все дело было в этой самой комнате, а может, в чем-то еще. Ильдиар сделал шаг по направлению к багровому монстру:
  - Один раз я уже победил тебя!
   В ответ ему в лицо прогремел демонический хохот:
  - В пыль твои крылья рассыплются, в небесах они станут золотом. Крылья твои отяжелеют, и ни один ветер не расправит их перья. Ты упадешь и разобьешься о каменную твердь Пустыни. Песок заметет тебя, про́клятая на Сапфировом Пути птица...
   Те же самые слова, что и в Ан-Харе. Услышав их, визирь, казалось, обратился в статую. Он явно не этого ожидал.
   В одной руке ифрит сжимал песчаные путы Сахида, из другой вырос длинный кривой ятаган, состоящий из багрового, шевелящего жадными языками, пламени.
   Два огненных меча встретились, заставив полыхнуть сам воздух. И паладин понял, что на этот раз ему не победить. Удар оказался такой силы, что Ильдиара согнуло пополам и отбросило в стену, словно тряпичную куклу. Обмякшее тело северного рыцаря медленно сползло на пол, он еле-еле сумел поднять запекшиеся веки, чтобы взглянуть в глаза своей смерти. На то, чтобы встать, сил уже не было.
   Краем глаза Ильдиар увидел, что у его друзей дела обстоят не лучше: при помощи своей магии, визирь с легкостью разметал всех. Гном еще пытался ползти, а вот Джан с Аэрхой лежали совсем неподвижно, о Сахиде Альири и говорить было нечего - асар по-прежнему висел в воздухе...
  - Вот так дела!- вдруг раздался где-то рядом знакомый голос Ражадрима Синха.- Да будут омыты вином приходящие вовремя!
   Ильдиар с трудом повернул голову и увидел, как джинн, ростом не менее самого ифрита, пытается пройти в дверной проем. В слишком узкий проход пролезли рука, плечо и голова в тюрбане. В следующий миг джинн за какую-то секунду уменьшился, пробрался в чародейскую комнату, после чего вновь вырос до гигантских размеров. На поясе у него висел тяжелый ятаган, на ладони, которая размером была, что балкон, сидела, держась за большой палец Ражадрима Синха, Валери, с ужасом взирающая на то, как висит весь опутанный нитями багрового песка тот, кого она любит больше жизни.
  - Сахид!- Ее голос, высокий и пронзительный, прошил шум бури, словно игла, проникающая в плоть кафтана.- Отпусти меня, джинн! Отпусти!
   В этот момент случилось то, чего никак не ожидали ни Ильдиар, ни великий визирь Ан-Хара, ни даже ифрит. Совершенно неожиданно для всех, обездвиженный Сахид шевельнулся в своих путах и прошептал:
  - Прости меня и...
   Ифритум с беспокойством начал что-то шептать на своем языке.
  - ...Валери! Я люблю тебя, слышишь?- Пустынный Кариф прекратил сражаться. Он сдался и повис в путах ифрита. Он закрыл глаза.
  - Я тоже! Я тоже люблю тебя, Сахид!- закричала Валери.- Да отпусти же меня, глупый джинн!
   Но "глупый джинн" и не подумал слушаться. Он поднял девушку еще выше, чтобы она не спрыгнула вниз, и наклонил огромную голову почти в упор к искаженному яростью лицу ифрита.
  - Подумать только, они снова сделали это, брат мой,- сочувственно прошептал джинн, и его услышал лишь ифрит.
   Тот взревел и ударил по лицу джинна пылающим ятаганом - громадную скулу, нос, рот и щеку Ражадрима Синха рассекло, но он даже не поморщился. В следующий миг края раны поросли длинными извивающимися ресничками, и они потянулись друг к другу, соединились и связали ее. Синее лицо джинна вновь стало целым.
  - Они снова сделали это, брат мой,- повторил он.- Они обманули тебя.
  - Нет!- рыкнул ифрит и снова ударил мечом. Рана снова затянулась.
  - Они обещали тебе пищу, но под видом мяса попытались отдать кости, спрятанные в шкуре. Этот человек обещал тебе ярость, а дал сожаления, он обещал гнев, но вместо них ты получил смирение. Где твоя гордость, брат мой?
   Ифрит снова заревел, из его ноздрей вверх стали подниматься две струйки дыма. Он сильнее сжал песочные щупальца, удерживающие его жертву, но та и не думала сопротивляться.
  - Погляди на него - это лишь пустая оболочка. Из нее высосали все соки. Старик сам поживился всей накопленной яростью в жертве, всем ее гневом. Он провел тебя.
   Ифрит схватил безвольного Сахида Альири за голову, принюхался, отчего дым из его ноздрей заметался вокруг него, и с отвращением убрал руку.
   Путы, державшие Сахида Альири, рассыпались на множество мелких песчинок; освобожденный асар рухнул на каменный пол.
  - Что ты делаешь?!- воззвал к ифриту Алон-Ан-Салем.- Убей его! Убей этого лжеца-джинна! Убей их всех, я повелеваю тебе! Что бы он ни говорил тебе, он лжет! Убей его!
   Но Ветер Пустыни отчего-то не торопился выполнять приказ. Облаченный в смерч демон гневно обрушился на самого визиря:
  - Ты обманул меня!- нечеловеческий голос ревел, как раздуваемое на ветру пламя.- Обманул! Меня! Твоя жертва пуста и безвкусна, как засохший кокос! В нем нет больше ненависти, ни единой капли гнева, все вытекло и ничего не осталось! В нем нет того сокровища, которое так тяжело отыскать, лишь безвкусная пыль, что скрипит на зубах. Ты поплатишься за свой обман, смертный...
  - Нет! Не-е-е-ет!- Великого визиря объяло красно-желтое пламя, лишь сильнее раздуваемое маховиками в сводах зала.
   В мгновение ока могущественный маг превратился в пылающий факел. Через минуту от него уже не осталось ничего, лишь горстка истлевшего пепла. Удовлетворившись содеянным, ифрит оскалился напоследок джинну, вскинул руки и исчез в алой пыльной туче. Всех присутствующих накрыло волной опавшего песка...
  
   ...Друзья медленно приходили в себя, пораженные произошедшим. Валери крепко обнимала лежащего на куче песка Сахида - тот безудержно кашлял, но постепенно ему становилось лучше. Он и вовсе не понимал, что произошло. Даже джинн выглядел озадаченным, задумчиво теребя черную бороду тонкими пальцами. Теперь он был привычного роста - вальяжно уселся, скрестив ноги, прямо в воздухе.
  - Хорошо же ты исполняешь желания!- проворчал Ильдиар, отряхиваясь от песка.
  - Весьма благодарен за комплимент, господин,- сказал джинн.- Я старался изо всех сил. Как говорят среди барханов: "Натруженная спина - лучшая из всех наград, которую может пожелать смиренный".
  - Натруженная спина? Сахида едва не убили,- заметил Джан.- Как и нас всех. А у сэра гнома пропал изо рта еще один зуб!
   Хвали в подтверждение этого гневно ткнул джинну под нос свой грустный щербатый рот в качестве аргумента.
  - Вынужден признать, почтенные,- нисколько не смущаясь, отвечал Ражадрим Синх,- что любой, даже самый тщательно проработанный план, на деле изобилует крошечными неожиданными деталями, неподвластными даже моему всемудрому разуму! Такими крошечными, как...- он душевно и беззаботно улыбнулся разгневанному гному,- как зуб.
  - Вот вам и сильномогучий волшебный дух,- подытожил Джан.
   Тут все рассмеялись, и даже могущественный джинн снисходительно улыбнулся.
  - Так я могу считать твое первое желание исполненным, господин?- обратился Ражадрим Синх к Ильдиару.
  - Результат говорит сам за себя,- не стал спорить паладин, хотя очень хотелось, надо признать.
  - Тогда попрошу всех за мной, волшебный ковер ждет!- По-прежнему горящий неуемным энтузиазмом джинн соскочил с невидимой подушки на пол и первым направился к выходу из малой чародейской комнаты покойного визиря.
   Никто из них так и не обратил внимания на трех старых алхимиков, неподвижно сидящих в углах комнаты, чьи зеркальные лица потрескались и опали стеклянным крошевом. Лишь джинн обернулся и окинул их внимательным взглядом, также от его внимания не укрылось то, что Сахид Альири вдруг словно бы невзначай отстал, вежливо пропуская вперед Валери. Именно это "невзначай" заставило глаза джинна подозрительно сузиться...
  
   ...Алхимик с обожженным лицом, облаченный в пыльные старые одежды, смотрел в увеличительную трубу на удаляющийся на юго-запад летающий ковер. В его бесстрастных глазах не отражалось ничего, в его душе не было ни одного чувства, которое могло бы хоть как-то подвергнуть риску выстроенную в его сознании конструкцию. У него было еще много работы, результат эксперимента оказался намного более впечатляющим, чем ожидал мессир. Все шло по плану...
   Лишь только последний луч алого солнца разбился о скалы и исчез, Медин Амаль вышел на балкон обсерватории заклинательного айвана Алон-Ан-Салема. Балкон этот представлял собой площадку с разводящейся крышей и был весь застроен бронзовыми и медными приспособлениями для наблюдения за звездами и созвездиями. Наступала ночь, и в облепленных войлочными ульями стенах началось шевеление. Просыпались и вылезали наружу карлики в крошечных халатах, тюрбанах и туфлях - каждый ростом с человеческую ладонь.
   Медин Амаль дождался, пока из ульев не покажутся все. Затем он зажег масляную лампаду и подошел к окну. Алхимик стряхнул с пальцев сухую глину, после чего избавился от песка, набившегося меж складок халата. Незадолго до того, как Алон-Ан-Салем покинул этот мир, его новый помощник как раз занимался тем, что могло бы ужаснуть любого непосвященного. При помощи серебряного молоточка и крошечного зубила он выкалывал глиняное сердце из мертвого сухого тела любимого голема мессира. Алхимик не видел в данном деянии ничего зазорного - ему всего лишь требовалась составная деталь. Он не различал в куске глины жизни - лишь пустой и старый сосуд, прохудившийся и отслуживший свое. Быть может, виной подобному отношению было то, что за свою практику Медин Амаль создал не одного голема, а с каждой новой подаренной жизнью "рождение" так же приедается и становится рутинным, как ежевечернее подметание двора для метельщика. Или суть - в прагматизме? Факт заключается в том, что Медин Амаль, не отвлекаясь на угрызения совести, жалостливые мысли или какие-либо прочие внутренние терзания, еще недавно спокойно и рассудительно вбивал зубило в глиняную грудь Мира"ти, откалывая кусок за куском и постепенно подбираясь к комку мягкой красноватой глины, спрятанному в глубине исходящего трещинами тела...
  - Мастер Превращений, все собрались,- тоненьким голоском на асарском наречье сказал глава вааби, обращаясь к Медину Амалю.- Мы готовы к работе, которую возложил на нас его мудрейшество Мастер Победивший Смерть.
   Алхимик отвернулся от окна. Перед ним стояло несколько десятков низкорослых существ. Каждый моргал единственным светящимся глазом, отчего все они напоминали крошечные маяки. При этом между собой духи-вааби общались на своем языке, который напоминал жужжание насекомых.
  - Вы предупреждены, Понимающие Язык Звезд?- уточнил Медин Амаль.- Вы знаете, что делать?
  - Мастер Победивший Смерть нам очень подробно все разъяснил. Еще тем самым ужасным рассветом, когда мы были в плену у солнца, а он освободил нас.
  - Хорошо. Вам потребуется какая-либо помощь?
  - Только поднять материалы и инструменты в обсерваторию. Почти все увеличительные звездные трубы мы используем для переделки.
  - Материалы уже поднимают,- сказал Медин Амаль.
   И это была правда - на огромных блоках, закрепленных на парапетах балконов заклинательного айвана, скрипели канаты, усилиями рабов тянущие наверх листы меди и бронзовые слитки.
  - К полуночи все окажется здесь,- заверил алхимик.- Когда вы будете готовы? Когда механизм будет собран?
  - К завтрашнему закату, Мастер Превращений,- ответил глава вааби.- Мы давно произвели все расчеты и готовы отомстить нашему древнему врагу. Механизм Ослепления придется по душе его мудрейшеству Мастеру Победившему Смерть.
   Медин Амаль кивнул - он не стал говорить маленьким существам о том, что великий визирь не сможет оценить по достоинству их машину.
  - Что ж, да пребудут с вами ночь и звезды,- сказал алхимик вааби и поспешил вернуться в айван.
   За его спиной началось мельтешение - карлики готовились к великому строительству.
   Мастер Превращений, как его называли вааби, спустился по длинной лесенке в зал и направился прямиком к алхимическому углу. Он достал из широкого рукава халата склянку с сиреневым зельем, откупорил пробку и выплеснул содержимое на столы, реторты, колбы, перегонные кубы, горн-атанор, и в тот же миг вся пыль, покрывающая рабочие верстаки и инструменты, тут же исчезла, а зелье испарилось. Стекло засверкало, металл засиял.
   Медин Амаль стянул синюю ткань со шкафов и ящиков. Да, великий визирь сказал правду, даже несколько приуменьшил ее - здесь не просто был "определенный запас алхимических ингредиентов", на деле это была подлинная сокровищница. Одних только ящиков с изображением сцепившихся кольцом двух драконов, крылатого и бескрылого, символов ртути и серы, здесь было не менее десятка. Атанор представлял собой огромный, выше человеческого роста, выстроенный из камня и выкованный из металла цилиндр с множеством отводных труб, подводов воздуха, заклятыми самораздувающимися мехами и разборными печными проемами. Алхимик, подвязав рукава, закрепил их при помощи узлов над локтями. Его ждало занятие, с которого начиналось каждое его утро.
   Прочитав молитву небу, пескам и ветрам, он принялся растапливать печь. Открыл заслонки и начал укладывать на дно очага рядами специально подготовленную растопку - совершенно одинаковые шестигранные поленья дерева феах, умащенные сложными эфирами. Когда все тринадцать рядов были установлены, Медин Амаль написал углем на верхней поленнице формулу горения и поднес медную лампаду. Огонек перекочевал с длинного носика в печь, и в то же мгновение меха задвигались и начали подавать через трубы воздух, распаляя топки.
   Алхимик закрыл заслонку и направился к магическому кругу в центре айвана. По пути он взял четыре огромных, набитых чем-то наподобие зерна мешка и потащил их к помосту. Медин Амаль опустил свою ношу подле магического круга, поднял один мешок и высыпал его содержимое прямо на изрезанный чародейскими формулами и символами пол. Оказалось, что мешок был полон сапфиров. При помощи специальной метелочки он аккуратно разровнял синие полупрозрачные камешки, напоминающие высушенные и расколотые небеса над пустыней, после чего добавил сапфиров из второго мешка и также разровнял и их. После этого алхимик насыпал сапфиров на ступени, ведущие к помосту, а также на пол заклинательного зала. У него получилось некое подобие дорожки, вымощенной драгоценными синими камнями. Удовлетворенно кивнув, Медин Амаль взял третий мешок и ровно по центру полосы сапфиров осторожно насыпал узкую дорожку из рубинов.
   Завершив с помостом, алхимик вернулся к атанору. Печь еще не нагрелась до нужной температуры, поэтому Медин Амаль начал собирать из разных концов зала все, что ему должно было потребоваться для его работы. Несколько больших зеркал, тигли для изготовления голема: формы для головы и тела, для рук и ног. После этого он открыл крышки нескольких ящиков с ингредиентами. Железо, олово, свинец и медь, а также серебро, золото и ртуть были извлечены на свет из своих хранилищ. Что ж, все подготовлено, все собрано, осталось самое главное - процесс...
   Медин Амаль был опытным алхимиком, он создавал эссенции чувств и страхов, оживлял неживое и придавал вещам чуждые им свойства. Он был мастером создания амальгам, соединений прочих металлов с ртутью и получения зеркал, продвинулся в трансмутации - науке превращения неблагородных металлов и элементов в благородные, в нумерологии - науке взаимосвязей чисел и материи. Он познал Великое Делание, превратив свинец сперва в золото, а после в эссенцию философии, также известную, как философский камень, который, к сожалению, не оправдал затрат жизненной энергии, времени для его создания и сил, не сумев даже восполнить утраченное. Алхимик давал жизнь, создавая гомункулусов и големов. Он далеко продвинулся по пути истинной науки, но никогда не предполагал, что однажды ему придется соединить все это вместе: и создание амальгамы, и процесс трансмутации, и нумерологические построения, и Великое Делание, и даже создание жизни в неживом. Это казалось настолько невозможным, настолько запредельным, что о таком и подумать было страшно.
   Но Медин Амаль вытер вспотевший лоб, бросил последний взгляд на засыпанную сапфирами дорожку, ведущую на магический помост, на прорезающую ее алую нить рубинов, будто бы прося у драгоценных камней благословения, и принялся за работу.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"