Аннотация: О живых куклах, о том, что случается, когда ты покупаешь подарок ребенку в самый последний момент, и о неясном шуме, раздающемся откуда-то сверху . Повесть о живых игрушках, жестокости, сострадании и со-отчаянии. В трех частях.
...И гаснет свет.
Повесть о живых игрушках, жестокости, сострадании и со-отчаянии. В трех частях.
Часть I. Милые Игрушки.
Гудок штормовой тревоги прорезал густой грязно-серый туман. Вялая, простуженная сирена завывала с аэро-бакенов, со столбов на перекрестках и из механических рупоров бродящих по улочкам пеших вещателей.
В городе объявили Срочное Тревожное Предупреждение: к ночи должен был начаться туманный шквал. С самого утра весь Габен и, в частности, район Тремпл-Толл, словно из кипящего котла, затопило мглой, и с каждым часом она все густела. Полеты над городом запретили, наземный транспорт почти весь исчез: омнибусы не ходили, да и на трамваи полагаться было рискованно.
Ближе к вечеру уже почти все поняли, что сегодня ночью лучше остаться дома. Даже те, у кого дома не было, забились в подвалы, забрались на чердаки, залезли в щели, откуда их не вытянуть - разве что клещами. Улицы опустели. Трубы пневматической почты, обвившие город подобно паутине, дрожали, почти не успокаиваясь, - сегодня они работали в усиленном режиме: личное общение заменили собой послания в капсулах.
Когда окончательно стемнело, Тремпл-Толл, который еще порой называют Саквояжным районом, словно бы вымер. Мощеные брусчаткой улицы и мосты, суетливые, обычно бурлящие жизнью дворы-колодцы, еще вчера шумные рынки и нервная, как пациент психушки, Чемоданная площадь с молчаливым зданием вокзала... На перекрестках стояли оставленные полицейские тумбы - констеблей распустили по домам еще в два часа дня, и сейчас вроде как было самое время для всякой мерзости, что порой творится на габенских улочках, но различные грабители, коварные убийцы, заговорщики и им подобные предпочли сегодня взять выходной. И то верно - кому захочется исчезнуть в тумане, раствориться в нем без следа.
В городе сейчас было и впрямь жутковато: если не считать гудков сирены, от которых всякий раз все внутри вздрагивало, не раздавалось ни единого звука. Вой ветра, трамвайные звонки, людские голоса, обычные для Тремпл-Толл скрипы, скрежет, звон, дребезг... все это словно выключили. Туман пожрал все.
И все же, если вслушаться, в районе улицы Бремроук можно было различить звук быстрых шагов.
В тумане шел человек.
С виду этот человек был вроде как ничем не примечателен. Такой, знаете ли, обывательский обыватель. Но вся его обыденность мгновенно сходила на нет, стоило только к нему приглядеться. Это был нервный, чем-то обеспокоенный мужчина средних лет. Взъерошенные волосы, пальто распахнуто, шляпа-котелок танцует в дрожащих пальцах, под мышкой зажат портфельчик, из которого торчат конторские бумаги, подписанные неким Джонатаном Мортоном.
Даже невооруженным глазом было видно, что Джонатан Мортон то ли о чем-то забыл, то ли что-то потерял, то ли кого-то искал. Или же все это одновременно. И нервозность его, казалось, была вызвана вовсе не приближающимся к городу туманным шквалом.
Сегодня пошло не так буквально все. Это был именно тот день, когда он должен был быть дома пораньше, но не сложилось. Мистер Лейпшиц-старший из компании "Лейпшиц и Лейпшиц", начальник Джонатана, будто назло задержал его, заставив доделать все отчеты, и сообщение о том, что приближается жуткий шторм, в виде аргумента засчитано не было. Не помог даже более мягкий мистер Лейпшиц-младший. И лишь когда дотошный глава компании лично удостоверился в том, что все бланки заполнены, папки завязаны, а чернила налиты в чернильницы, он смилостивился и распустил своих клерков по домам.
Было шесть часов вечера. Стемнело, а туман уже почти полностью затянул собой город. Раздраженный и уставший, Джонатан вышел из унылого, как ноющая зубная боль, здания, которое всей душой презирал, и направился к станции паротрамвая "Беззубый мост".
Станционные часы, видимо, из-за тумана (или же у них просто было дурное настроение) выделывали что-то странное: ячейки на датчике обратного отсчета до прибытия трамвая зависли между "10" и "09". Но ни через девять, ни даже через десять минут трамвай не подошел. Джонатан и еще несколько его собратьев по несчастью прождали на станции не менее часа, и под кованым навесом блуждало с каждой минутой крепнущее предположение, что трамвая сегодня можно уже и не дождаться. На что кто-то постоянно твердил: "Нет, что вы! Еще будет! Последний трамвай! Это точно! Можете мне поверить!".
То и дело Джонатан порывался отправиться пешком, ведь, по сути, идти ему было не особо далеко - до следующей станции, но как часто бывает, он все надеялся, что вот-вот, ну вот прямо сейчас, ну почти-почти... и трамвай подъедет. Сугубо из-за своей нерешительности, он и простоял так долго.
И все же этот мерзкий город, видимо, решил сменить гнев на милость, и еще минут через пятнадцать к станции, пыхтя и скрежеща, подкатил трамвай маршрута "Сонный сквер - площадь Неми-Дрё". Джонатан обрадовался, забрался в полупустой вагон и пробил билетик зубами бронзового компостера. После чего сел у окна и поставил портфель себе на колени. Двери-гармошки с лязгом закрылись. Из рупоров-вещателей над ними раздалось хриплое "Следующая станция - Городская лечебница", и вагон, качнувшись, тронулся.
Трамвайщик зажег дополнительные фонари, но все равно им удавалось осветить лишь ближайшие несколько футов впереди, поэтому он ежечасно трезвонил, предупреждая котов, бродячих собак, различных пьяньчуг и нищих детей, чтобы убирались с дороги.
Джонатан почти не обращал внимания на эти обычно раздражающие звуки. Его утешало, что он внутри, а не где-то там - потерян во мгле. Он уже представлял себе, как выйдет у Больницы Странных Болезней, быстренько преодолеет квартал и окажется на углу Хартвью и Флеппин, после чего взлетит по ступенькам и зайдет в... Но тут удача отвернулась от Джонатана. Она словно показала ему язык и усмехнулась.
Впереди сидели две дамы со сложенными антитуманными зонтиками, они что-то горячо и подробно обсуждали. Джонатан заметил их еще на станции, но его не слишком волновало, о чем они говорят, пока до его слуха не долетело знакомое название.
- "Тио-Тио" - лучшая игрушечная в Тремпл-Толл,- говорила одна из дам важно.- А новая коллекция кукол "Миранда. Коллекция для послушных девочек" просто восхитительна! Марджори мне все уши прожужжала об этих куклах. Но мистер Догерти ее хвалил, и я поддалась на уговоры!
- Моя Клотильда вся обзавидуется,- недовольно проговорила другая дама.- Она тоже непременно захочет себе эту... эту Миранду.
- А ты не говори ей пока, что у Марджори есть эта кукла. Подожди, пока шквал не пройдет, а потом пойди в "Тио-Тио" и купи ее.
- Может быть, сейчас выйти и купить? Это же Клотильда! Она точно как-то узнает и устроит нам с Говардом кавардак и катастрофу.
- Ничего не выйдет. "Тио-Тио" уже не работает. Мадам Фрункель как раз закрывала, когда я там была. Я и один лысый джентльмен с отвратительным носом были последними покупателями.
- Какая жалость...
"Да уж! Вот именно - какая жалость!- гневно подумал Джонатан.- Какой же я болван! Марго меня убьет... Бедный Калеб - он так ждет подарка!"
Джонатан понял, что выходить на следующей станции нет смысла, и с тоской прослушал объявление трамвайщика, отметил наглый клок тумана, вползший в вагон у Габенской Больницы Странных Болезней и уставился в окно, за которым ничего не было, кроме клубящейся мглы. Он решил не возвращаться домой, пока не купит подарок, и принялся вспоминать, где же еще поблизости есть лавки или игрушечные мастерские. Хуже всего то, что в непогоду они, вероятно, уже были закрыты.
Он так и не вспомнил ничего подходящего, когда трамвай вдруг резко качнулся, вздрогнул, словно у него прихватило сердце, и встал. Котел в рубке водителя зарычал на весь вагон, салон наполнился паром и шипением.
- Что такое?- раздались возмущенные голоса.- Что случилось?
На что из вещателей над дверями раздалось шепелявое: "Поломка! Поломка! Трамвай дальше не идет!"
- Ну вот! Здорово!- прорычал себе под нос Джонатан и направился следом за прочими возмущенными пассажирами к раскрывшимся дверям-гармошкам.
Трамвай не дотянул до станции "Бремроук-Фейр" совсем чуть-чуть - остановился в нескольких ярдах от перекрестка Бремроук и Харт.
На углу стояла синяя полицейская тумба с четырьмя разновеликими сигнальными трубами, торчащими во все стороны. Рядом с ней, точно восковая фигура, замер констебль в шлеме и темно-синем мундире с гербовыми бронзовыми пуговицами. На руках у него были белые форменные перчатки, а на поясе висела дубинка. Само наличие полицейского на посту удивило Джонатана - он был уверен, что их всех на сегодня освободили от обязанностей.
Джонатан подошел к констеблю и кивнул ему.
- Прошу прощения, сэр. Добрый вам вечер.
- И вам добрый вечер,- глухо пробасил полицейский, поглядев на подошедшего с подозрительностью.
- Вы мне не поможете? Я попал в несколько затруднительное положение и...
- Слушаю вас.
- Вы не подскажете, поблизости нигде нет лавки игрушек или кукольной мастерской?
Констебль поглядел на Джонатана, как на сумасшедшего.
- Вы ведь знаете, что объявлена штормовая тревога?
- Да-да, сэр. Просто это дело невероятной важности...
Полицейский потер подбородок.
- Ничего на ум не приходит. Хотя...- он вдруг замолчал, припоминая.- Да, были же "Детские манатки Монти". Небольшой магазинчик на третьем этаже дома на Бромвью, прямо возле аптеки Медоуза.
- О, благодарю вас, сэр!
- Не спешите радоваться!- хмуро сказал констебль.- Монти разорился.
Джонатан едва сдержал себя, чтобы не выругаться в присутствии представителя закона. Он поблагодарил констебля, пожелал ему хорошего вечера и, преисполнившись гневом и отчаянием, направился по Харт в сторону дома.
- Мистер!- окликнул его полицейский, и Джонатан обернулся.- Я вам не советовал бы идти сейчас по Харт - мне сообщили с соседнего поста, что там туман уже добрался до фонарей. Лучше следуйте по Бремроук - она не такая узкая! Может, не заблудитесь...
Джонатан кивнул и двинулся вниз по Бремроук, вдоль трамвайных путей.
Констебль у тумбы будто нарочно выждал, пока тот не скроется в тумане, после чего огляделся по сторонам, снял шлем и спешно направился как раз таки по улице Харт. Поведение полицейского определенно должно было показаться Джонатану весьма странным, но он ничего из этого уже не видел.
Улица Бремроук, одна из самых оживленных и широких улиц Саквояжного района, сейчас совершенно на себя не походила. Самоходные экипажи марки "Трудс" стояли вдоль тротуара с погашенными фонарями. Никаких продавцов, разумеется, не было. Отсутствовали и обычные в этих местах попрошайки, казалось, даже крысы попрятались.
Джонатан старался идти ближе к стене дома, чтобы не потерять направление. На стене висела афиша нового радио-спектакля. Их вывесили еще утром, когда только сообщили о грядущем шторме. На афише была изображена черная фигура в пальто и цилиндре, застывшая в дверном проеме. Вокруг нее большими багровыми буквами было напечатано:
"То, чего вы все так ждали!
Щекотка для нервов, шаги за спиной, скрип половицы!
Полуночный радио-спектакль
"ТАИНСТВЕННОЕ УБИЙСТВО".
История, от которой стынет кровь!
Маховик для вашего сердца!
Гример вашей бледности!
Жуткое и загадочное происшествие!
Не пропустите!
(вещание Старого центра)"
Что ж, афиша как ничто иное иллюстрировала сегодняшний Габен, впавший в кому Тремпл-Толл и настроение самого Джонатана Мортона.
Пустая трамвайная станция осталась позади, как и рыбная лавка и мастерская по ремонту малых домашних механизмов. Дом внезапно оборвался - закончился, будто газетная страничка.
На столбе висел указатель "Переулок Фейр". Джонатан глянул на него и погрустнел еще сильнее: ему еще идти и идти - будет здорово, если он доберется домой к полуночи и будет просто замечательно, если он успеет до начала шторма. А еще он уже совершенно отчаялся, понимая, что подарок для сына ему сейчас нигде не купить.
Под столбом стоял сколоченный из досок щит, на котором багровела очередная афиша. Джонатан почти не уделил ей внимания и направился было дальше, но тут вдруг осознал то, что мимоходом прочитал, и поспешно вернулся. Да, это было отнюдь не очередное объявление о радио-спектакле, как он сперва подумал. То, что было напечатано на черном прямоугольном листе, буквально ошарашило его. Он не верил своим глазам. А еще меньше он верил приписке в самом низу: "Работаем без выходных, в любое время дня и ночи и в любую погоду".
Придушив в себе любые происки надежды, Джонатан направился к указанному на афише переулку Фейр. Подойдя к нему, он остановился: словно в нерешительности замер у неплотно прикрытой двери, за которой - он это чувствовал! - творится что-то неладное.
Дома подступали там друг к другу близко-близко, а единственный фонарь светился где-то в его глубине, как-то уж слишком нарочито приманивая к себе. Идти туда совершенно не хотелось, но выбора особо не было.
Переулок Фейр был темен и молчалив - звук шагов Джонатана эхом разносился по нему, но тут же, казалось, и умирал. Чернели парадные - в открытых дверях поселился туман. Ни одно окно не светилось. Здание по левую руку - это старое кабаре "Тутти-Бланш", оно было заброшено и заколочено. В одном темном закутке стоял старый футляр от контрабаса - судя по спешно захлопнувшейся крышке и промелькнувшим на мгновение испуганным женским глазам, внутри него кто-то жил.
Вскоре Джонатан уперся в стену дома - переулок оказался тупиковым. В тусклом свете газового фонаря он с трудом различил вывеску над дверью. Надпись гласила: "Лавка игрушек мистера Гудвина". Большие запыленные окна были пусты и темны - что-то не было похоже, что здесь работают без выходных, в любое время дня и ночи и в любую погоду.
Где-то в тумане завыла собака. Джонатан вздрогнул и обернулся -- ему стало совсем не по себе. И все же ему пришлось взять себя в руки: времени предаваться страхам и неуверенности больше не осталось - гудки сирены за последние полчаса участились, теперь они звучали резко, были нервными и дергаными.
Дверной колокольчик зазвенел, и Джонатан вошел в лавку. Стоило ему закрыть за собой дверь, как фонарь у вывески мигнул и погас.
Лишь только оказавшись в лавке, Джонатан испытал весьма неприятное чувство: словно большая мокрица скользнула ему за шиворот. Тусклая керосинка с засмоленным плафоном, стоявшая у ржавого кассового аппарата, давала очень мало света - ничего удивительного в том, что его совсем не было видно с улицы. А вот для того, чтобы окончательно разувериться в жизни, Джонатану его хватило. Бросив взгляд на пустые полки, оценив мрачную полутьму и поежившись от негостеприимного холода, он нахмурился. Подвох. Обман. Это так в духе этого мерзкого города. Может быть, "Лавка игрушек мистера Гудвина" и работала в любое время и в любую погоду, но дело было в том, что в ней не было никаких игрушек. Лишь пыль и запустение, а еще вдали, за стойкой, замер старый манекен в потертом фраке, старомодной двууголке на голове и потрескавшейся арлекинской маске с длинным носом. Джонатан ни за что не купил бы эту, в общем и целом, уродливую и непритязательную штуковину. Зачем она здесь? Для отпугивания грабителей? Или покупателей? В любом случае, кроме клубящейся тьмы по углам да уродливых теней, застывших на полу, больше здесь особо ничего и не было.
Решив, что увидел достаточно, Джонатан покачал головой и повернулся было к двери, чтобы уйти, как тут из глубины лавки раздался скрип. Перепуганный мистер Мортон вздрогнул, обернулся и с удивлением понял, что звук издал оживший манекен.
- Заблудились, мистер?- спросил он неприятным тягучим голосом.
За стойкой стоял никакой не манекен. Человек в маске едва заметно повернул голову и... позднему посетителю показалось, что на мгновение из прорезей для глаз просочилось немного тьмы, после чего она поспешно забралась обратно. Хотя, возможно, все дело было в обманчивых тенях от неровного света чадящей керосинки. Джонатан заставил себя успокоиться. Это все мнительность, уверял он себя. Тревожное ожидание скорого шторма, самое это место, походящее на внутренности всплывшего на канале гнилого чемодана, да и фигура за стойкой. Это все никак не способствует душевному покою.
Молчание затягивалось, и с каждым мгновением тишина становилась все более неприятной. Взяв себя в руки, Джонатан кашлянул и ответил:
- Прошу прощения. Я, видимо, ошибся.
Человек за стойкой склонил голову в двууголке набок.
- Так вы ошиблись?
- Я ведь так и сказал.
- Если мне память не изменяет, вы сказали, что вы "видимо" ошиблись. И смею вас заверить, это крошечное, недоуменно себя ведущее словечко подразумевает сплошную неуверенность и неопределенность. В вашем случае оно, боюсь, значит, что вы в совершенно равной степени могли как ошибиться, так и не ошибиться. И раз уж вы проделали свой путь откуда бы вы там ни прибыли, вышли в непогоду, несмотря на штормовое предупреждение, и в итоге добрались сюда, то, быть может, вы все же удостоверитесь, чтобы знать точно: ошиблись ли вы, или же не ошиблись вовсе.
- Это ведь "Лавка игрушек мистера Гудвина?",- зачем-то уточнил Джонатан, сбитый с толку странными в своей последовательности и абсурдными в своей логичности словами человека за стойкой. Хотя человека ли? На мгновение ему почудилось, что под костюмом у того кромешная пустота - не зря лицо скрыто маской, а на руках - перчатки. Или нет: внутри заводной автоматон. Джонатану вспомнился Мори - всем известный механический человек, что стоит на витрине лавки "Нортон и К. Прокат слуг-автоматонов". В голове у Мори установлены какие-то вычислительные машины, а также фонографические цилиндры, и он умеет поддерживать беседу. Дотошно-методичные реплики человека в маске весьма походили на машинную речь Мори. И все же в голосе незнакомца за стойкой звучало легко читаемое раздражение, что опровергало догадку Джонатана.
- В этой дыре, я имею в виду Тремпл-Толл, у всего есть свои этикетки,- сказал человек в маске.- Здесь подписано буквально все. Как будто кому-то есть какое-то дело до того, как и что где-то называется. Витрины и ящики шкафов, уличные указатели и рекламные щиты, продажные души и искусственные люди - над каждой мышиной норой или собачьей будкой висит своя вывеска. И чаще всего их вывешивают скучные серые личности, которым незачем обманывать.
- А вы?- спросил Джонатан.- Вам есть, зачем обманывать ваших посетителей?
Ответом ему стал исключительно многозначительный, но весьма пугающий смех из-под маски. Он походил на быстрый поспешный завод часового механизма, что вновь напомнило Джонатану о Мори.
- Так вы и есть мистер Гудвин, владелец лавки?- уточнил он.- Я просто надеялся купить у вас игрушку.
- Вы любитель игрушек?
- Игрушку своему ребенку.
Человек за стойкой склонил голову на другой бок, будто бы пристально разглядывая посетителя через прорези в маске. После недолгой, но томительной паузы он произнес:
- А... так вы из этих...
- Простите?- удивленно проговорил Джонатан.
- Вы из этих...- мистер Гудвин замолчал, словно подбирая слово,- родителей, которые забывают о своих детях и покупают им подарки в самый последний момент. И такие подарки, вам стоит знать, - это худшие на свете подарки: выбранные в спешке, они завернуты в нервы и перетянуты, словно ленточками, безразличием. А внутри... внутри лишь разочарование. Это всегда не то, чего вы хотели, не то, чего вы ожидали, но определенно то, о чем вы когда-нибудь пожалеете.
- Нет, я не из этих,- оскорбленно ответил Джонатан, но на его нервном лице явно проявились следы стыда.- Так у вас... у вас ничего не осталось? Нет ни одной игрушки?
- Видимо, все раскупили к праздникам!- вальяжно заявил мистер Гудвин.
- Простите, к каким праздникам?
- К разным.
- Что же делать... что же делать,- пробормотал Джонатан.
- Хм... я понял.- Мистер Гудвин наклонился вперед и завис над стойкой, он, как голодное растение-мухоловка на тонком стебле, словно потянулся к мухе-Джонатану.- Вы явились сюда только потому, что в "Тио-Тио" закрыто, а "Детские манатки Монти" разорились?
Этот вопрос прозвучал неожиданно и застал Джонатана врасплох. Мистер Гудвин, словно был осведомлен об истинном положении дел, что не могло не настораживать: не мог же он, в самом деле, все угадать! При этом в его голосе прозвучала какая-то детская обида с примесью угрозы.
- Я... нет. Мне просто нужна была игрушка.
Хозяин лавки, очевидно, оскорбленный до глубины души, вознамерился поскорее избавиться от нежелательного посетителя, поскольку отвернулся и раздраженно бросил:
- Нет здесь никаких игрушек! Вам пора! Уходите!
Джонатан сжал зубы от подобной наглости и, особенно, несправедливости.
- Я с самого начала собирался уйти. Но вы меня задержали.
- Что?! Это возмутительно! Уходите, я вам сказал!
Возмутительным на самом деле являлось как раз таки отношение мистера Гудвина, но Джонатан более не собирался задерживаться в этом угрюмом месте и молча повернулся к двери. Он уже положил руку на дверную ручку, когда хозяин лавки неожиданно произнес:
- Постойте-ка.- Он словно передумал.- Кажется, у меня все же кое-что есть для вас.
Джонатан в недоумении обернулся:
- Так вы же сами сказали, что ничего нет. Что все раскупили перед праздниками.
- Я сказал "видимо",- заметил мистер Гудвин.
- То самое "видимо"?
Хозяин лавки кивнул, велел: "Ждите здесь", после чего скрылся за невысокой дверкой, которая пряталась за стойкой.
Джонатан стал ждать: он все пытался понять, что же заставило этого странного человека передумать. Все это было ну очень подозрительно - сперва он его прогоняет, после чего все же останавливает и собирается что-то ему продать. Вряд ли он его пожалел. За все время короткого разговора с мистером Гудвином, Джонатан точно уяснил одну вещь: это отнюдь не добрый человек, и жалости в нем не сыскать ни на грош. В другое время он предпочел бы и вовсе с ним не встречаться, не разговаривать и не вести никаких дел. Быть может, он решил всучить какой-то хлам? Не захотел упускать возможности подзаработать на наивном простаке, которого сюда занесло, будто клочок газеты, приволоченный ветром? Что ж, это вполне в духе габенских торгашей...
"Не попадись, Джонатан!- велел себе мистер Мортон.- Не позволяй отчаянию заставить тебя потратить деньги на какую-то дребедень. Помни, что ты покупаешь это Калебу. Он заслуживает хорошего подарка. А вовсе не такого, как этот черствый Гудвин живописал: выбранного в спешке..."
Когда мистер Гудвин вернулся, Джонатану хватило лишь одного быстрого взгляда на то, что сидело у него на руках, чтобы недобрые подозрения пробрались к нему в душу еще глубже. Это определенно было то, чего он никак не ожидал увидеть, уж точно то, что он при других обстоятельствах не стал бы покупать, и, без сомнения, то, о чем он мог бы пожалеть, вздумай он принести это домой.
- Вы можете его упаковать?- спросил Джонатан и тяжело, с внезапно подступившим ощущением совершаемой ошибки, вздохнул.
***
Если сравнить Тремпл-Толл со старым сундуком, забитым различным хламом, то квартирка по адресу "улица Каштановая, Љ 24" была бы какой-нибудь крошечной вещицей, и пришлось бы достаточно покопаться, чтобы ее отыскать. И дело вовсе не в том, что она пряталась - о нет! - скорее, она просто была незаметной и совершенно не отличимой от прочих.
Дверь с почти полностью стертым номером "24" была точно такой же, как и другие двери в доме из бурого кирпича, что тянулся на весь квартал. Она была такой же, как и двери дома напротив, за которым располагался точно такой же дом с точно такими же дверями с точно так же стертыми от времени номерами. Лишь престарелый почтальон мистер Лейни знал, кто здесь где живет.
На первом этаже квартирки, о которой идет речь, располагались кухня и гостиная, на втором - спальня и детская. Не очень просторное место, но довольно уютное.
Кухня полнилась жаром, все кругом было в мучной пыли, пироги томились в печи. Женщина в переднике суетилась у плиты и тревожно поглядывала на часы, висевшие на стене гостиной. Ее муж задерживался. При этом он, разумеется, знал, что это не обычный день, и его отсутствие было вдвойне странным и втройне ее нервировало. Помимо всего прочего, издалека доносились гудки штормовых бакенов. Погода разыгралась не на шутку. Туман к ночи стал настолько плотным, что от него можно было отрезать кусочек и сварить пудинг.
Каждый раз, когда до нее доносился отдаленный гул сирены, она выглядывала в окно, постоянно забывая, что за ним уже давно ничего не разглядеть. И с каждой уходящей минутой ожидание замешивалось в ней с тревогой. Недоброе предчувствие что-то невнятно бубнило в голове, и его голос становился все громче. Пару раз она уже подумывала натянуть пальто, взять фонарь и выйти на улицу, пройтись до угла и обратно, но пока что непоседливые пироги требовали всего ее внимания.
Женщину эту звали Марго Мортон, она была супругой конторского клерка из "Лейпшиц и Лейпшиц" Джонатана Мортона, вела домашнее хозяйство, заботилась о сыне и почти все время тратила либо на походы на рынок, либо на пневмоуборщик, либо на готовку завтраков-обедов-ужинов. И в унылой тягомотной рутине ей не давали потонуть сын Калеб, который каждый день находил новые способы ее удивить, и муж Джонатан, который временами вел себя как самый настоящий ребенок и никогда не давал ей скучать. Вот и сейчас из-за мужа ее душа была не на месте, и склонный к творчеству разум рисовал различные ужасы, которые могли с ним приключиться на предштормовых улочках Саквояжного района.
Тремпл-Толл - пусть и не лежащий за каналом захолустный район Фли, но не намного лучше. Он всего лишь будто чуть менее подпорченный кусок черствой краюхи, нежели другой. Грабители, злобные полицейские, различного рода сумасшедшие, голодные псы, да и просто выбоины под ногами. Здесь могло приключиться что угодно. А Джонатан был как раз из тех, с кем может приключиться что угодно. Еще и этот туманный шквал...
Марго не смогла сдержать вздох облегчения, когда раздался знакомый скрип ключа в замочной скважине, дверная ручка повернулась, и в прихожей, фыркая и отплевываясь от тумана, появился Джонатан.
- О, мгла поселилась и у нас!- констатировал он, увидев замершую в мучном облаке супругу.
Вытерев руки о передник, Марго подошла к нему. И пусть она и была рада, что он уже дома, взгляд ее иначе как требовательно-вопросительным было не назвать. А еще в нем застыл ее коронный немой укор: очевидно, что он все на свете забыл! "Все на свете", в понимании Марго, - это девятый день рождения их сына, а еще это подарок, который Джонатан должен был купить. И это несмотря на то, что она ему напоминала. Говорила накануне: "Не забудь!". Написала сиропом на утренних блинчиках: "Не забудь!". Отправила в полдень ему в контору по пневмопочте записку: "Не забудь!". Но он все равно забыл! Ох, это так в его духе!
Тут на лестнице раздался топот, и вприпрыжку вниз спустилось растрепанное и немного сопливое русоволосое существо в шерстяных гетрах, клетчатых бриджах, рубашке и криво застегнутой жилетке. Соскочив с последней ступеньки, существо со смехом и радостным визгом "Папа пришел! Папа пришел!" ринулось в прихожую.
Лишь завидев отца, мальчик окинул его взглядом опытного сыщика в поисках подарков, но ему предстали лишь пропитанное туманом пальто, старый отцовский портфель и кромешная абсолютная бесподарочная пустота.
Джонатан Мортон снял котелок и повесил его на вешалку.
- Папочка, ты что, мне ничего не купил?- жалобно спросил мальчик.
Джонатан бросил взгляд на Марго - та уже едва ли не осуждающе качает головой - и при этом заговорщически подмигнул ей. Это его подмигивание стало для нее вдруг теплее утешительных объятий, и она поняла, что он что-то затеял. Ох, это так в его духе!
Джонатан склонился над ребенком:
- Ты хорошо себя вел, Калеб?
- Да-да! Я хорошо себя вел!- Пытаясь быть максимально убедительным, мальчик едва ли не подпрыгивал на носочках.
Джонатан поглядел на Марго:
- Он хорошо себя вел? Ни в жизнь не поверю!
Марго рассмеялась, возвела глаза к небу и сказала:
- Ну, в сравнении с гремлинами, вел он себя не так уж и плохо.
Джонатан кивнул и уже собрался было что-то сказать, как вдруг настороженно замер. В квартире поселилась не предвещающая ничего хорошего тишина - лишь тикали настенные часы в гостиной да гудел огонь в печи. Марго недоуменно поглядела на мужа, а Калеб непонимающе открыл рот. Джонатан поднял руку и медленно повернулся к двери.
- Вы слышите?- спросил он негромко.- Мне кажется, я слышу шорох. Как будто кто-то скребется в дверь. Вы слышите?
Марго и Калеб попытались вслушаться. Мальчик так напрягал слух, что у него даже уши заболели.
- Я ничего не слышу,- прошептал он.
Тем не менее, Джонатан был уверен, что не ошибся.
- Прислушайтесь! Кто-то точно скребется в дверь. Неужели кто-то стоит за порогом в такую непогоду?
Не прибавив больше ни слова, он шагнул к двери и распахнул ее. В дом тут же пополз туман, будто его кто-то звал. Мгновенно запахло сыростью и затхлостью башмака, выловленного в какой-нибудь канаве. За дверью было сплошное белесое марево.
Джонатан наклонился и нырнул головой в туман, словно тот, кто, по его словам, скребся в дверь, был исключительно низенького роста. Калеб испуганно взял маму за руку. Предчувствуя неладное, Марго нахмурилась. Она знала: неладное - весьма в духе Джонатана.
Тем временем Джонатан обернулся, с улыбкой поглядел на Калеба, а затем, словно фокусник, извлекающий кролика из шляпы, достал из тумана большую коробку.
Марго поморщилась - устроил тут целое представление! Ну, хоть про подарок не забыл. И все же... что-то ее смутило.
Коробка эта совершенно не выглядела праздничной. Она не то, что не была похожа на ту, в которой может быть подарок, скорее, она выглядела так, словно ее давным-давно забыли и до сих пор о ней не вспоминали. В боку дырка, полуистлевшая бечевка, никаких тебе лент, никакой упаковочной бумаги. Просто пожелтевший от времени и набравший туманной сырости картон и отчетливый запах крыс.
- Что там такое?- спросил Калеб с нетерпением.
- Хм!- произнес Джонатан и вместе с коробкой двинулся в гостиную. Сын потопал следом. Марго, вздохнув, затворила входную дверь и присоединилась к ним.
Джонатан поставил коробку на журнальный столик, где громоздились стопки газет, письма, а еще поблескивал медью рог радиофора. Мальчик взволнованно забрался с ногами на стул и, затаив дыхание, принялся наблюдать за каждым движением отца.
Джонатан взял нож и принялся разрезать бечевку, и в тот момент, когда бечевка была практически перерезана, Марго могла бы поклясться, в коробке что-то негромко скрежетнуло...
Калеб получил за сегодня несколько просто изумительных подарков. К примеру, заводной дирижабль от мамы - он мог подниматься на пару футов над полом и жужжа носился по комнате, пока завод не сходил на нет, после чего крошечный аэростат плавно опускался на ковер. По почте весь день приходили подарки от бабушек, дедушек и всяких дальних родственников, и все это, разумеется, были игрушки. Калеб лично встречал ворчливого старика-почтальона у дверей, говорил ему "Большое спасибо, мистер Лейни", после чего бежал в детскую и в нетерпении распаковывал посылки. Он был просто счастлив, и общее впечатление не смогла испортить даже скучная и занудная тетрадь, которую подарила Калебу сестра его мамы, строгая тетушка Джеральдин. Каких только игрушек теперь у него не было. Они были прекрасные, чудесные, восхитительные, но ни одна из них ни в какое сравнение не шла с тем, что подарил мальчику папа.
Это был Малыш Кобб. По крайней мере, так было сказано на потрепанной бирке, прицепленной за нитку к тонкому деревянному пальцу. Малыш Кобб был куклой с лицом, бледным, как у трупа в сахарной пудре, а его прическа вообще была похожа на сумасшествие. Его нос торчал и корил, словно насмешка, его уши будто всегда подслушивали, а глубокие черные ноздри - вынюхивали. На его резных губах застыла нестираемая ухмылка - он выглядел так, будто задумал неладное. Большие круглые глаза куклы глядели на семейство Мортонов пристально и не моргали, в них застыл коварный блеск. Весь вид Малыша Кобба таил в себе угрозу - Марго сразу это почувствовала. И в какой-то момент ей показалось, что он прекрасно понимает ее тревогу - оттого и ухмыляется.
- Какая жуть,- проворчала она, не в силах отвести взгляд от куклы, когда Джонатан вытащил ее из коробки.- Это так в твоем духе подарить ребенку подобное страшилище.
- А вот он и не страшилище!- возопил Калеб.- Это самый лучший, самый замечательный подарок! Он такой большой...
Кукла действительно была довольно большой. Если ее поставить на пол, то она вышла бы не ниже самого Калеба, а учитывая ее торчащие кверху рыжеватые волосы - и того выше.
- А какой у него костюмчик!- восхищенно выдал Калеб.
И верно: одет Малыш Кобб был как самый настоящий маленький джентльмен: рубашка с запоночками, брючки в тонкую белую полоску, такая же жилетка и даже галстук-бабочка. Лакированные туфельки очень походили на те, что сам Калеб надевал в школу - только они были не в пример, что странно, лучше и дороже. И если бы не пыль, которая покрывала Малыша Кобба с ног до головы, то можно было бы даже вынести предположение, что в этой гостиной он одет изысканнее всех. Но да, пыль все портила.
- Сейчас мы его почистим,- сказал Джонатан.- Тащи-ка сюда одежную щетку, Калеб.
Мальчик соскочил со стула и ринулся в прихожую за щеткой, а Джонатан поднял глаза на Марго, всем своим существом чувствуя пронизывающий его осуждающий взгляд.
- Он похож на какой-то чердачный хлам,- шепотом проговорила Марго, чтобы Калеб не услышал.
- Малыш Кобб долго пылился в "Лавке игрушек мистера Гудвина",- негромко пояснил супруге Джонатан,- никто его не покупал...
- Удивительно просто,- проворчала Марго.- Посмотри только на этот его злобный взгляд. Если бы кто-то подарил это ребенку Джеральдин, ее бы удар хватил.
- Но ты ведь не Джеральдин,- веско заметил Джонатан, и осуждающий взгляд супруги сменился на благодарный.
- Что ж,- сказала Марго,- этот Малыш Кобб выглядит так, что, наверное, при одном только взгляде на него в слезах начинали биться не только дети, но и их благочестивые мамаши из "Клуба Благочестивых Мамаш".
Марго всегда относилась с презрением и недоверием к высокомерным габенским дамам, которые неукоснительно и до боли дотошно следуют всем правилам, ходят, высоко задрав нос, читают прочим лекции и мнят себя не менее чем профессорами в предмете "Воспитание чада. Академический курс". Она считала, что внутри у этих женщин живут подлинные плутовки, которых те сами стыдятся и всячески пытаются скрыть. Она как могла пыталась не походить на них, поэтому временами была с Калебом мягка, позволяла ему иногда просто побыть ребенком, в отличие от тех матерей, что либо пылинки сдувают со своих детей, либо с младенчества пытаются воспитать из них идеальных механических автоматонов. Ее старшая сестра Джеральдин, к слову, была как раз из таких женщин, поэтому нечего удивляться, что между ней и Марго были довольно прохладные отношения. Все усугублялось тем, что Джеральдин невзлюбила Джонатана и его склонную к непоседливости, рассеянности и некоторому авантюризму натуру, как только с ним познакомилась. Но именно за все эти вещи сама Марго его и любила. Притащить домой жуткую пыльную игрушку, сделанную, вероятно, намеренно, чтобы пугать, было, как уже говорилось, в духе Джонатана, и поэтому Марго и сама не заметила, что вовсе и не злится на супруга, а, наоборот, даже считает его выходку хоть и глупой, но отчасти забавной.
- Папа, держи!- Калеб вернулся со щеткой.
- Ну что, Малыш Кобб!- театрально проговорил Джонатан, нацеливая щетку на куклу, словно револьвер.- Я вызываю вас на чистильный бой! Это дуэль, сэр! И она продлится до тех пор, пока вы не будете вычищены как следует!
Калеб рассмеялся, и Джонатан принялся возить щеткой по одежде куклы, по ее здоровенной голове и топорщащимся волосам. Пыль поднялась на всю гостиную.
Калеб расчихался, а Марго возмущенно возопила, чтобы Джонатан чистил это чучело в прихожей, поэтому никто не услышал, как чихнул Малыш Кобб.
- Нас выгоняют! Нас выгоняют!- с деланным ужасом воскликнул Джонатан, и Калеб снова рассмеялся.
- Вот именно!- задорно сказала Марго. Порой Джонатан подавал сыну не лучший пример, но он всегда мог его рассмешить, он был добрым и забавным человеком, и, глядя, как он несет Малыша Кобба в прихожую на руках, будто короля, распевая песенку "Важные персоны - дырявые кальсоны", а Калеб прыгает вокруг и подпевает, ее сердце наполнилось нежностью.
- Ой, пироги!- воскликнула Марго и ринулась к печи...
Вскоре пироги заняли почетное место на столе, а Малыш Кобб был приведен в какой-никакой порядок. Джонатан поднял его на руки и усадил на стул.
Внутри что-то громыхнуло.
- Должно быть, какая-то деталь отвалилась,- сказал Джонатан и добавил, тихонечко обращаясь к жене: - Мистер Гудвин, кукольник, кажется, был рад избавиться от этой куклы. Видимо, она сломана.
Последнее мальчик услышал.
- Нет! Она не сломана! Она хорошая!
- Утром я посмотрю. Может, получится приклеить.
- Можно я с ней пока поиграю? Ну, пожалуйста! Я недолго! Честно! Совсем немножко!
- Уже так поздно...- начала было Марго.
- Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
Джонатан и Марго переглянулись.
- Ну ладно,- сказала мама.- Но как только я велю тебе идти спать, ты тут же гасишь свет. Договорились?
- Да-да!
- Хорошо. Джонатан, отнеси Малыша Кобба в комнату Калеба. Он слишком тяжелый.
Джонатан поднял куклу на руки и направился с ней к лестнице:
- Мы отбываем в дальнее плавание, до самой детской! Задраить люки! Поднять перископы! Покормить мышей!
- Каких еще мышей?- со смехом спросил не отстающий Калеб.
Когда он вернулся в гостиную, Марго обняла и поцеловала его.
- Ты молодец,- сказала она.- Он так счастлив. Кто бы мог подумать, что этот маленький уродец станет таким замечательным подарком.
Джонатан улыбнулся и поцеловал жену. Он и сам был рад, что мистер Гудвин оказался неправ, и вся его теория о подарках, купленных в последний момент, не стоила и выеденного яйца.
- А какой пирог вкусный?- спросил он и втянул носом душистый аромат, стоящий в гостиной.- С рыбой? Или с грибами?
Марго поглядела на него с деланной обидой:
- Они оба вкусные!- заявила она.
В детской нежарко горел камин. Тени от огня танцевали на стенах и потолке, вырисовывая таинственные узоры. Шторы были задернуты. За окном бушевал туманный шквал, и сирена потонула в нем, как в мешке.
Калеб уже был в своей голубоватой пижаме в полоску, но находился он отнюдь не в кровати. Мальчик сидел на ковре на полу детской и никак не мог наиграться своими замечательными новыми, такими милыми игрушками. Было уже совсем поздно, и минут пятнадцать назад мама велела ему идти спать, но как он мог лечь и уснуть, когда здесь такое происходило! Всякий раз, как он забирался в кровать и клал голову на подушку, его взгляд постоянно натыкался на сидящего на ковре в центре детской Малыша Кобба. И Малыш Кобб будто бы глядел прямо ему в душу. Он был очень недоволен тем, что его оставляют, он обиженно складывал руки на груди, после чего принимался канючить:
- Ну давай, поиграй со мной, не ложись спать. Все равно никто не узнает. Давай поиграем еще немножко.
И мальчик постоянно вылезал из-под теплого одеяла, свешивал ноги с кровати и спускался на пол, включался в игру. Разумеется, он понял, что Малыш Кобб живой, как только папа вытащил его из коробки. В тот миг он просто не мог поверить своему счастью. Глории Хейл, девочке из его школы, родители однажды подарили живую куклу по имени Сюзанна, и Калеб ей очень завидовал. Но кукла быстро наскучила Глории, и та отослала ее своей кузине в другой город. Калеб часто представлял себе, что и у него дома поселяется его собственный деревянный друг, воображал, как они играют вместе, гуляют, придумывают различные интересные штуки. Конечно же, он был уверен, что ему никогда не подарят ничего подобного, потому что у его родителей нет столько денег, ведь эти куклы, как однажды сказала мама, очень редкие, очень дорогие и это отнюдь не игрушки. Так что когда Калеб увидел Малыша Кобба, то едва не умер от восторга. Он представить себе не мог, чего папе стоило добыть такой подарок, и он боялся даже предположить, сколько он потратил на это денег. Зато он заметил, как раздражена мама - наверное, этот Малыш Кобб стоил целое состояние.
Малыш Кобб же, вероятно, стеснялся папу и маму Калеба, и поэтому в их присутствии не подавал виду, что он живой. Но лишь стоило двери детской за папой закрыться, как он поднял голову, уставился на мальчика и спросил хрипловатым, но при этом тоненьким голоском:
- Это моя новая комната?
Калеб сжал кулачки от восторга и поспешно закивал.
- Ты будешь жить со мной! Будешь жить со мной!- От нахлынувших чувств мальчик попытался обнять своего нового друга, но Малыш Кобб отстранился.
- У меня правило - никаких объятий! И никаких... фу... тьфу... поцелуйчиков!
- Что?- оскорбился на мгновение Калеб.- Я что, какая-то девчонка? Нет у меня никаких поцелуйчиков!
- Хочешь посмотреть, как летает мой новый дирижабль?- спросил Калеб.
- Угу.
Мальчик несколько раз крутанул ключик, поставил дирижабль на ковер, и спустя мгновение тот взлетел. Он принялся кружить по комнате, жужжа и стрекоча.
Малыш Кобб попытался отогнать его рукой. Его раздражало это мельтешение.
- Ничего особенного!- презрительно заявил он.- Глупая финтифлюха!
- А вот и нет!- обиженно сказал Калеб.- Он замечательный!
- Нет, он глупый. Вот я летал на настоящем дирижабле!
- Врешь!- воскликнул мальчик. Глаза его едва на лоб не полезли. Дирижабли были его страстью: он мечтал однажды стать капитаном летающего судна и улететь в дальние страны, чтобы пережить там невероятные приключения. Сам-то он никогда не летал на дирижабле, хотя часто видел их огромные дымные туши, лениво ползущие по небу, видел пришвартованный на площади Неми-Дрё дирижабль "Воблиш", а однажды на крышу школы ненадолго приземлился небольшой почтовый дирижабль - так впечатлений хватило на неделю. Мама обещала, что если он закончит этот год по всем предметам "Без нареканий", она купит для них троих билеты до парка Элмз. И Калеб, из кожи вон вылезая, добывал хорошие отметки и очень переживал из-за плохих.
- Ничего я не вру!- Малыш Кобб подпер острый подбородок деревянной ладонью и лениво постучал длинными пальцами по скуле.- Я летал на настоящем дирижабле! Один раз. Но я был в чемодане и видел все через замочную скважину. Там были красные ковры и багровые шторы, а еще полированные золоченые перильца и обтянутые кожей сиденья. И там подавали яйца всмятку. И ходили всякие служители в форме. Меня выпустили только один раз. В каюте. Но я ничего там не успел рассмотреть. Мне велели залезть в крошечный проем воздуховода и перебраться в соседнюю каюту. Там был этот мерзкий толстяк. Он спал и отвратительно храпел. Хотелось его задушить. Но мне запретили его душить, потому что могли остаться следы, и я просто обтер ему лицо вонючим мокрым платочком, который мне всучили. А потом я вернулся, и меня снова посадили в чемодан.
Калеба совершенно не впечатлила история о каком-то храпящем толстяке - его больше интересовали дирижабли. А еще, как он понял, жизнь Малыша Кобба была очень насыщенной и состояла из сплошных приключений. Калеб стал допытываться, и Малыш Кобб сперва нехотя, а потом, увлекшись и сам, стал рассказывать о том, где он был, что видел, каких людей встречал. И хотя он очень редко покидал лавку игрушек, ему было о чем рассказать. Многого Калеб не понимал, как будто какой-то взрослый вдруг решил поболтать с ним, как со своим старым приятелем на свои взрослые темы. И все же он слушал, раскрыв рот. Мальчик не замечал, что время уже перевалило за полночь, а камин почти погас, он просто слушал и боялся что-нибудь прослушать. Поэтому он даже вздрогнул, когда рассказ Малыша Кобба неожиданно прервали:
- Пора спать, Калеб! Гаси свет!- раздалось снизу.
Малыш Кобб со скрипом повернул голову и уставился на дверь детской. После чего снова повернулся к мальчику.
- Не слушай ее,- посоветовал он.- Взрослые - такие злые и строгие. Как будто ты умрешь, если сейчас не пойдешь и не ляжешь спать. Ты же не умрешь?
- Наверное, нет,- ответил Калеб.- Вряд ли.
- Вот видишь. Что она понимает!
И он продолжил рассказывать. Истории Малыша Кобба поначалу были захватывающими. Он рассказывал о необычных вещах и прочих куклах, о том, какой он сам - храбрец и интересная личность, и пусть это немного походило на хвастовство и совсем чуть-чуть - на бессовестное хвастовство, но Малыш Кобб был поистине чем-то совсем уж невероятным. Так, по крайней мере, казалось мальчику.
И все же постепенно Калеб стал замечать, что в рассказе его нового деревянного друга появляется все больше мрачных, пугающих и по-настоящему страшных деталей. То и дело он упоминал какого-то... Хозяина. В его историях там и сям проскальзывало красивое, отдающее грустными нотками имя "Сабрина", и раз за разом Малыш Кобб словно открывал внутренние ящички своей кукольной души, вытаскивая из них на свет все более нелицеприятные подробности.
- Я люблю расхаживать повсюду голышом,- сообщил он.- И тогда Малыш Кобб становится Мистером Неглиже. А чинные костюмчики пусть поедаются молью в гардеробах. Не люблю свой костюм - вообще одежонку презираю.
По признанию самого Малыша Кобба, Хозяин издевался над ним - временами переодевал его в девичье платье, из-за чего он часами сидел в совершенно глупом и неподобающем виде, громко ругался и всех ненавидел. И тогда прочие куклы смеялись над ним и унижали его. А еще за какую-то провинность Хозяин мог его, не усыпляя, разобрать и разложить его части в разных углах мастерской, и он так и лежал дни напролет - нога в одном месте, рука еще где-то, голова бранится. И это было мучительно больно.
- У нас все строго,- подчеркнул Малыш Кобб.- Раздражаешь Хозяина - получаешь плеткой... Тебя били плеткой? Это очень неприятно.
А еще он рассказывал о каких-то жутких тварях, которые порой посещали Хозяина. Это были то ли черви, то ли спруты, сотканные из чернил.
- Да! И они носят людей, как костюмы! Хотя, может, я это и выдумал. Не помню точно!
Истории Малыша Кобба становились все более пугающими. Слушая их, Калеб и не заметил, как неподдельный страх окутывает его всего душным пледом. Казалось, он даже перестал моргать, дышать и шмыгать сопливым носом, а его сердце словно бы прекратило биться.
Малыш Кобб оказался если не подлинным злодеем, то, как минимум, фантазером с больной и совершенно несчастной фантазией. Он рассказывал, как ябедничал и крал, как подставлял "эту глупую дуру в зеленом платье", о том, как он ненавидит Хозяина. Поделился "по секрету" тем, что больше всего ему нравится наблюдать, как Хозяин издевается над бедной Сабриной. В эти моменты, по его словам, он получал просто невиданное наслаждение, и, если бы мог, он с радостью подключился бы к пыткам, но ему хватало и просто наблюдать за происходящим.
Калеб уже не замечал, что Малыш Кобб, смеясь и прибавляя к рассказу еще какую-нибудь отвратительную подробность из его богатой на мерзости жизни, играет его игрушками, взводит ключиком его маленький дирижаблик, крутит-вертит в руках маленького деревянного солдата, срывает платьице с крошечной балерины. И все время, что он рассказывал свои эти жуткие истории, он то и дело скреб грудь под рубашкой и жилеткой, словно там что-то очень сильно чесалось.
В какой-то момент Малыш Кобб пристально поглядел на Калеба, понял, что мальчик уже давно не шевелится, как окоченевший покойник, и велел ему:
- Отомри.
И Калеб действительно отмер. Ему очень хотелось позвать маму или папу, но он так и не смог ничего сказать или сделать - даже отползти прочь. Он просто глядел на эту куклу и не мог понять, как она вообще могла показаться ему хорошей. Огонь в камине почти потух, и тени поднялись до самого потолка, словно в комнате вмиг вырос черный лес. И в коконе из этих теней Малыш Кобб явно чувствовал себя увереннее - он ведь, если верить его рассказам, почти всю свою жизнь провел в темных, мрачных местах: чемоданах, сундуках, чуланах, чердаках и подвалах. Вот и сейчас он больше не казался угловатым и неловким - его движения стали плавными, даже скрип деревянных шарниров, вроде бы, перестал раздаваться. Лицо, которое прежде казалось Калебу очень задорным и забавным, теперь походило на искаженную в гримасе рожу, не имеющую с человеческим лицом ничего общего.
Малыш Кобб презрительно оглядел мальчика с головы до ног и сказал:
- Хозяин говорит, что дети - совершенно бессмысленные существа. Полные ничтожества.
- Нет, это не так!- испуганно ответил Калеб. И хоть речь к нему вернулась, прозвучали его слова жалко и неуверенно.
- Неужели?- спросил Малыш Кобб.- И что же ты можешь?