Горло жгло, а все тело превратилось в задубевший чурбан - оно затекло от неудобной позы и промерзло насквозь. Нужно встать с кровати и закрыть окно - что-то по Гортену разгулялись промозглые осенние ветра, совсем от них спасу нет.
Ильдиар де Нот закашлялся и открыл глаза. Прямо над собой он увидел бескрайнее темно-фиолетовое небо, полное ледяных звезд, сверкающих будто бы с откровенной неприязнью и молчаливой злостью. Такое небо по определению нельзя было назвать доброжелательным, оно показалось графу настолько чужим, насколько вообще может выглядеть чужим то, чего ты не видел никогда.
Ильдиар лежал вовсе не в кровати, а на земле, но при этом не торопился подниматься на ноги. В голове было странно пусто, если не считать назойливой боли, что перекатывалась в ней, как горошина в шутовской погремушке из высушенного свиного пузыря. Почти сразу он все вспомнил. Он не в Гортене и уже даже не в Ронстраде - он в изгнании, которое лицемерно назвали посольством.
Ильдиар огляделся, полагая увидеть границу степи и песков, но вокруг была совершенно незнакомая местность. Луна лениво освещала бескрайнюю пустыню, и со всех сторон, насколько хватало глаз, простирались барханы. Зрелище обескураживало и пугало - никакие картины и иллюстрации в географических томах не могли передать все величие, всю спящую пока что злобу, всю мертвенность этих сотканных из песков просторов. Ни одного дерева, ни одного куста - на многие мили кругом не было ничего, кроме серебристых дюн. Ночная пустыня походила на штормовое море, застывшее вмиг по чьей-то злобной прихоти, а над ней, облизывая зыбкие края барханов, носились неприкаянные ветра - в здешнем небе определенно бесчинствовало несколько их, и вероятно каждый имел собственное имя. А уж в том, что все они обладали своими отличными друг от друга характерами, не могло быть и тени сомнения: один ветер был капризным и влажным, второй - усушливо-злым, третий - игривым и мягким, остальные... остальные дули, смешиваясь и подчас воя, и в этом чудовищном хоре уже нельзя было различить их голосов.
Ржавая пылинка кашля зародилась где-то в глубине легких Ильдиара де Нота. Она скребнула по горлу и вырвалась наружу. Песок под спиной был просто ледяным, и даже теплая одежда не спасала от холода. Лицо покрылось сухой коркой, и кожа по ощущениям растрескалась, а сотни колючих песчинок набились в эти трещины. Изо рта при дыхании поднималось легкое облачко пара, будто ронстрадский граф попал не в самую жаркую область материка, а на север, в холодный Истар. Как и предупреждал Сахид Альири, ночь в пустыне свирепа.
Ильдиар огляделся по сторонам - он находился на вершине бархана. И был здесь совершенно один! Он попытался понять, как здесь оказался, и понял лишь, что не может вспомнить. Они ведь были на границе степей Со-Лейла, остановились на привал... Не мог же он в самом деле преодолеть десятки миль во сне? В некотором отдалении лежали какие-то мешки. В одном из них он вроде бы узнал свой старый дорожный, который совсем недавно был переброшен через круп его лошади. При этом лошадей поблизости точно не было - спрятаться им было попросту негде.
Ильдиар собрался проверить мешки - вдруг в них он найдет ответы на свои вопросы - он попытался подняться, но тут же рухнул обратно. Бансрот подери! Что это у него на лодыжках?! Ноги графа были крепко стянуты веревкой, причем, судя по тому, как они опухли, уже довольно долго. Ильдиар стал искать кинжал, который он почти никогда не снимал с пояса, но тот исчез. Ножен с мечом также рядом не наблюдалось. Что ж, у него в запасе было еще кое-что - то, что никуда не денется, то, что невозможно потерять и то, что ни за что не подведет в трудную минуту...
Бывший магистр рыцарского ордена Священного Пламени пристально вгляделся в веревку, стараясь различить каждую мельчайшую нить в ее плетении. Он представил себе, как эти нити начинают тлеть, измельчаться, исчезать... Он попытался сжечь их при помощи своего магического дара и... ничего не вышло, не появилось даже дыма.
- В стране, где пылает сам воздух, не будет огня им вовек...- раздался за спиной язвительный голос. Так мог бы говорить какой-нибудь ящер, глядя на вас и облизываясь своим раздвоенным языком.
Граф де Нот обернулся и с удивлением увидел, как один из мешков, сваленных грудой в нескольких шагах от него, начинает шевелиться и медленно разворачивается. На миг ему показалось, что из песка поднимается, плавно покачиваясь из стороны в сторону, змея в тюрбане. Ильдиар похолодел, но, когда существо подняло голову, он узнал своего спутника Сахида Альири, пустынника из народа асаров. Тот был закутан в плащ, как в кокон, - оттого и был принят за змею.
Страшное осознание растеклось ядом в голове, и в первый миг Ильдиар даже поперхнулся от горечи и нежелания верить: именно его компаньон, этот мудрый человек, замечательный собеседник и надежный товарищ, который на протяжении всего пути казался олицетворением благодетели, является виновником происходящего.
Сейчас, окрашенный бледным лунным светом в пустынной ночи, Сахид Альири утратил свой привычный для Ильдиара облик. Он уже ничуть не напоминал былого торговца: осанка стала уверенной, хребет распрямился, подбородок был горделиво вздернут. Даже лицо асара преобразилось - в изменившихся чертах оставалось лишь отдаленное сходство с чертами того, другого человека, существование которого уже можно было поставить под сомнение. Глаза Сахида Альири казались испытывающими, но при этом в них легко читались хищность и сила, готовность без колебаний забрать себе то, что принадлежит другому, если этот другой - слабее. На голове пустынника был скручен алый тюрбан, а плащ, в который он кутался, был словно сшит из сотен лоскутов. На поясе висела кривая сабля в витиеватых бархатных ножнах.
- Что со мной?- процедил Ильдиар, и так уже зная ответ.
- Ты мой пленник, паладин,- последовало безжалостное подтверждение. Новый голос был насмешливым и злым - совсем не тем, каким в Гортене этот человек клятвенно заверял Архимага Тиана провести его протеже, графа де Нота, через пустыню и благополучно доставить его в столицу султаната Ан-Хар.
Сахид Альири Рашид Махар - так звучало полное имя этого человека. Ну, или как минимум то, что знал Ильдиар. Это был среднего роста мужчина с узким скуластым лицом и острым подбородком. Смуглый, как и все асары, с тонкими паучьими пальцами и алчностью во взгляде, он выглядел беззаботным и довольным, словно кат, наматывающий жилы своего пленника на веретено, как нити.
- И что ты со мной сделаешь?- спросил Ильдиар.
- О, мой беспечный и доверчивый друг!- Сахид Альири склонил голову набок, будто вслушиваясь в шум ветра.- Не стоит представлять себе различные ужасы, пощади свою мягкую и нежную, точно пух шелковичных шелкопрядов, душу. Я заработаю на тебе пару десятков динаров, и только. Ты ведь знаешь, кто такие ловцы удачи?
Ильдиар знал. Ему рассказывали о беспринципных и жестокосердных разбойниках, которые промышляют торговлей людьми в пустыне. Ни за что он раньше не подумал бы, что однажды сам станет жертвой подобного мерзавца, что его изловят, как зверя, и продадут на каком-нибудь невольничьем рынке.
- Тебя интересует золото?- Ильдиар ухватился за тонкую нить надежды.- Я тебе заплачу, только...
Асар покачал головой.
- Тебе нечего мне предложить, паладин. Твой род беден. Тебя лишили положения. Орден отказался от тебя. У тебя не осталось ни коней, ни кубков, ни оруженосцев - нет даже доспехов. И даже будь мы в Ронстраде, ты бы ничего не смог отдать мне, чтобы купить свободу. Но мы не в Ронстраде. Мы в краю, где твое происхождение - пыль, твои былые заслуги - тлен, твое имя - лишь надпись на деревянной табличке. Ты изгнанник, милый моему сердцу паладин, тебя не станут искать, слезы, пролитые по тебе, скоро высохнут, о тебе забудут. Не стоит пытаться торговаться со мной...
Ильдиар глядел на этого человека и ненавидел его. Его руки дрожали - он хотел впиться ими в лицо подлого асара, разорвать его отвратительную самодовольную усмешку, свернуть ему шею. И все же сквозь тлеющую в нем ярость пробивалось осознание того, что его пленитель прав - у него ничего нет, и никто не станет его искать.
- Что ты со мной сделал?- глухо проговорил Ильдиар.- Мой огонь...
Асар рассмеялся. Ильдиар ожидал услышать в его смехе крик стервятника, но тот был беззаботным и мягким. Так смеются, когда ручной зверек выкидывает нечто забавное. Это было словно еще одно унижение.
- Я украл его, точно простое яблоко на рынке в Ан-Харе,- горделиво заявил пустынник.- Тебе не стоит принимать еду и питье из рук незнакомцев, мой друг. Негатор. Крохи этого вещества ты выпил с чаем. Теперь ты очень долгое время не сможешь колдовать свои огоньки.
Ильдиар глядел в холодные глаза асара, и ему казалось, что в царящей в них алчности есть еще что-то. Скрывается, будто бы выглядывает из-за угла. Что-то таинственное...
- Зачем ты это делаешь?- обреченно спросил рыцарь.
- Я ведь уже сказал...
- Это еще не все. Не может же быть все так просто!
- Ты должен научить меня, паладин,- улыбаясь чему-то, проговорил Сахид Альири.
- Чему научить?
Ильдиар попытался встать, но тут же упал в песок на подкосившихся ногах. Только с виду россыпь золотистой пыли, какой она может показаться издалека, была мягкой и рыхлой, на самом же деле - земля землей, твердая, как и у него на родине.
- Научить быть смиренным, как велят тебе твои боги,- тонкие губы пустынника расползлись в еще большей усмешке.
- Я убью тебя, тварь,- отчаянно пообещал паладин. Ненависть в его душе стала жечь его изнутри так, что он даже забыл о холоде пустынной ночи, но асар по-прежнему был беспечен и преисполнен злого веселья:
- О, несомненно, могучий рыцарь,- сказал он,- но сейчас ты среди песков, здесь дуют мои ветра, и над головой - мое небо.
Ильдиар вспомнил рассказы своего лживого спутника:
- Все три сущности, из которых сотворены асары?
- Так и есть...- Пустынник вдруг выразительно поглядел на своего пленника.- Знаешь, мой дорогой друг,- сказал он,- в мое сердце вдруг проникла заноза милосердия, и ее не извлечь оттуда даже теми клещами, которыми ифриты вырывают глаза про́клятых.- Бархатистая витиеватость асарской речи изменилась под стать новому Сахиду Альири: слог, хоть и не перестал быть излишне велеречивым, приобрел угрожающие и жестокие оттенки. Это были не более чем разукрашенные пестрыми красками и расшитые золотыми нитями издевки и насмешки.
- Неужели?- сжав зубы, процедил паладин.
- О! Это истинная правда. Видишь эти дорожные мешки? Видишь эти серебряные песочные часы у меня на поясе? Я буду нести мешки ровно четыре оборота склянок. А после... советую тебе отыскать в себе силы, потому как нашу поклажу волочить будешь ты. Заноза милосердия заставляет меня дать тебе время. Я позволю твоим ногам привыкнуть к моим пескам, глазам - к ветру, а душе свыкнуться с участью.
Асар поднялся, отряхнул песок с одежды, аккуратно сложил ковер, на котором сидел, и спрятал его в один из мешков. После этого вытащил саблю из ножен и осторожно подошел к паладину. Тот было дернулся, но острое лезвие оказалось у его горла быстрее, чем клыки бросившейся кобры. Не отводя взгляда, не стирая с губ усмешки и не позволяя пленнику пошевелиться, асар склонился и свободной рукой освободил ноги Ильдиара. После чего он прошипел: "Руки", и когда пылающий яростью паладин протянул их, он принялся умело обвязывать его запястья. Тонкие пальцы стремительно замельтешили, будто в танце, обвивая кисти пленника, плетя петли и затягивая узлы. Было видно, что подобный трюк ловца удачи - управляться с веревкой лишь одной рукой, угрожая при этом оружием другой, - отработан годами и щедро омыт слезами несчастных.
- Не пытайся бежать, не пытайся играть со мной,- угрожающе зашипел Сахид Альири, и в его голосе больше не было ни намека на веселость.- Я способен вырвать твое сердце одной рукой, держа тебя за горло другой.
Когда кисти Ильдиара были крепко обмотаны, асар стал пятиться. Он спрятал саблю в ножны, подобрал дорожные мешки, увязанные между собой, и забросил их себе на плечо. После этого, будто позабыв о пленнике, он стал спускаться с бархана; за ним разматывалась веревка. Конец ее был вплетен в узел на запястьях чужеземца, и, когда веревка натянулась, упомянутый чужеземец был вынужден встать с земли и поплестись следом, спотыкаясь на каждом шагу, так как ноги не слушались его как следует. Ильдиар де Нот, граф Ронстрада, напоминал сейчас побитого бродячего пса, которого долгое время держали в слишком тесной для него клетке, а после повели на живодерню.
"О, заноза милосердия!- думал он и отчаянно пытался изобрести способ спасения.- Проклятый лицемер..."
И все же ноги действительно постепенно привыкали к ходьбе, они не так уже увязали в песке, спотыкаться Ильдиар стал реже. Да и прятать лицо от порывов ветра, несущих в глаза песок, он постепенно научился.
- А где наши кони?- Пленник брел в нескольких шагах за пустынником.- Почему мы не можем ехать верхом?
Сахид Альири огляделся по сторонам, всматриваясь в осыпающиеся на ветру склоны барханов, как показалось Ильдиару, несколько пристальнее, чем следовало.
- Кони - это слишком большая и сочная приманка кое для кого. В этих краях обитают фаланги. Ты ведь слышал о них?
Граф де Нот не слышал, и то, что он никак не прокомментировал сообщение о фалангах, лишь еще больше возбудило в его спутнике желание продолжить, словно он решил поиздеваться над ним сильнее, добавив к незавидному положению пленника еще и страх:
- О, это поистине жуткие твари. Огромные хищные существа, зловещие, как сонм кошмаров, и отвратительные, точно истинные лица ифритов. Видом своим они походят на пауков, но нет среди рода Эракана, Паучьего Отца, таких мерзких исчадий. Если ты, паладин, увидишь, как дрожь сотрясает бархан, а песок из его склона льется, словно река, можешь начинать молиться своим северным богам. Эти чудовища очень хорошо прыгают, набрасываясь на жертву, но еще быстрее бегают. У фаланг бурое веретенообразное тело и восемь суставчатых конечностей, которые сплошь покрыты длинными жесткими волосами, отчего их облик кажется еще более отвратительным. Поймав тебя, Ильдиар де Нот, фаланга сначала разомнет твое тело своими жвалами, после чего впрыснет в тебя ядовитый сок и оставит твой труп подгнивать в пустыне, чуть присыпав песком, чтобы вернуться на следующий день и пообедать тобой, как следует приготовленным.
Щедрое описание этих монстров и особенности их питания заставили Ильдиара вздрогнуть. В этот миг ему показалось, будто со всех сторон раздается мерный, тягучий шепот, словно сами барханы исходят судорогами, и вот-вот оттуда на свет полезут огромные твари.
- В тебе слишком мало крови, чтобы пробудить их ото сна,- усмехнулся пустынник.- Ты можешь ничего не бояться, паладин. Со мной тебе ничего не грозит...
Шел третий день скитания по пустыне. Яркое и жестокое солнце неспешно поднималось на востоке, озаряя песчаные дюны причудливыми узорами. Вслед за солнцем пришла жара, вслед за жарой - горячий ветер, а вместе с ветром - проклятая пыль. Начиналась песчаная буря: ветер все усиливался, и мерзкий поземок грозил перерасти в настоящую желтую метель. Каждый новый вдох, даже через намотанную на лицо повязку, отзывался мучительной болью в легких, вызывая удушающий кашель, мешая идти. Видимость заметно ухудшилась.
Странник в сером плаще и тюрбане, собранном из обычной рубахи, не мог остановиться и, сгибаясь под весом дорожных мешков, брел вперед, поднимаясь на очередной выгнутый, точно серп, бархан, оставив за спиной, должно быть, уже пять сотен таких же, одинаковых, словно близнецы, песчаных холмов...
Очередная дюна осталась позади, но уставшие ноги путника уже с превеликим трудом отрывались от земли - тяжелые сапоги по самую щиколотку увязали в сыпучем песке. Пот, выкатываясь из-под тюрбана, мерзкими дорожками стекал по вискам, а свободная от платка верхняя часть лица немилосердно горела и превратилась, казалось, в залитую воском маску. Рубаха и плащ влипли в тело, но снять их было нельзя - обгоришь так, что покажется, будто кожа сама сползает, словно бы тебя заживо сунули в котел с кипящим маслом. Из-за стоящего кругом пекла перед глазами появились черные пятна - пустыня начала постепенно сливаться в одно исходящее зноем и жаром огненное море. А солнце... Что ж, огромное и багрово-красное, оно со злобой и яростью опускало пылающие кулаки лучей прямо на чужака, который посмел ступить в его безраздельную вотчину, и било его, нещадно втаптывая в песок, выжигая в нем последнюю силу воли и надежду, с каждой новой минутой все сильнее пригибая его к сыпучей вершине бархана и вызывая в жалком человечишке полуобморочное состояние.
Но ни усталость, ни кашель, ни даже невыносимо режущая изнутри жажда занимали сейчас мысли человека. Не нужно было оборачиваться, чтобы почувствовать на себе пристальный и неустанный взгляд того, кто шел позади, всего в десяти шагах. Того, чьи шаги по песку были легки и непринужденны, того, кого, казалось, не одолевают ни жуткая усталость, ни отвратительный кашель, потому что эта проклятая земля, которая зовется пустыней, ему - дом родной.
Человек, идущий первым, зашелся в новом приступе кашля, ноги его подкосились, и тело стало медленно оседать на песок. Шагавший сзади оказался рядом, в его темной обветренной руке появилась сталь. На сером, как мышиная шкура, клинке сабли золотой вязью были нанесены витиеватые асарские письмена.
- Вставай, паладин, или, клянусь Семью Ветрами, мне придется обагрить эти многострадальные дюны еще и твоей кровью.- Смуглое лицо говорившего ожесточилось настолько, что стало походить на камень, растрескавшийся и подточенный водой. Глаза под белыми, словно выгоревшими, бровями прищурились, а рука с саблей ткнула острием в бок распростертому человеку.
- Ты негодяй, Сахид.- Упавшему было тяжело говорить, все тело били отвратительные судороги, руки бессильно сжали горсти раскаленного песка.- Тебе когда-нибудь говорили об этом?
- О, столько же раз, сколько капель в фонтанах султанского дворца,- горделиво заявил ловец удачи.- Но что с того? Разве понимание этого делает тебя сильнее? Или муки совести заставят меня протянуть тебе руку? Я слышал, как ты молился своему Хранну, но что он сделал, чтобы помочь тебе? Он, этот твой бог, которому вы посвящаете мечи и розы, равнодушно глядит, как ты сейчас лежишь у меня в ногах. Хранна здесь нет, Ильдиар де Нот, он не сует нос в пустыню, а если он все же и наблюдает за нами где-то неподалеку, незримый, как и все Высшие сущности... не значит ли это, что боги благоволят негодяям, а, паладин?
"Вставай. Вставай,- велел пленник сам себе.- Не позволяй этой мрази насмехаться над тобой. Взгляни на себя - вспомни, как ты валялся в грязи у ног треклятого Джона Бремера, захлебываясь водой из лужи, точно собака. А теперь ты здесь, в чужом краю, пожираешь песок на потеху глумливого мерзавца. Вставай и сгори дотла в этом пустынном пламени Бездны - это будет не худший итог: оплавиться, как гордая свеча, растаять, но не подогнуться, и не сломаться. Так оторви уже, наконец, свои кости от земли, прокляни этот бансротов бархан, прокляни небо, такое же желтое, как и дюны кругом, прокляни безжалостные, режущие, точно сотни плетей, ветра, прокляни этот песок, раскаленный, как угли, и покрывший тебя всего, словно мерзкой второй кожей. Прокляни и то, из чего сотворены все асары, и самих асаров. Пусть горят в Бездне. И ты сгори, но встань!"
Ильдиар поднялся, отряхнул с одежды заскрипевший в складках песок и медленно пошел вперед, с трудом переставляя уставшие ноги. Казалось, что с земли он встал с доброй половиной бархана на плечах.
- Все верно, клянусь пустыней!- Тюремщик расхохотался надменно, но в то же время фальшиво - ему было отнюдь не весело.- Пусть глаза сверкают, как алмазы на приисках в Эри-Эгбе, пусть гнев правит тобой и проведет через мертвые земли... Нет ничего сильнее гнева. Быть может, ветер подул не с той стороны, и я ошибся? Быть может, твои боги все же глядят на тебя? Дают тебе... гнев?
Ильдиар обернулся, на долю секунды заглянув в сощуренные, совершенно бесцветные глаза своего мучителя, пытаясь увидеть в них хоть что-то человеческое. Но в них ничего прочесть было невозможно. Совсем ничего. "О Хранн-Заступник, дай мне найти в себе силы вынести все..."
- Боги учат смирению, а не гневу,- выдавил пленник и продолжил путь.- Но, случается, они посылают нам испытания.
Сахид Альири ответил очередным взрывом смеха, столь же циничного, как подаяние слепому нищему, брошенное в пяти футах от него. Как же отвратителен бывает смех...
- О, испытания богов,- донеслось до Ильдиара,- этот дар, ниспосланный простым смертным, чтобы, не приведите Ветра, жизнь на мгновение не показалась им прекрасным садом... Больше других мне нравится чума. Или проказа. Слыхал о подобном испытании? Запасись смирением, расставаясь со своими гниющими пальцами, носом, истлевающими кусками еще вчера здоровой плоти. Пусть презренный всеми и ненавидящий самого себя урод расскажет тебе о своем смирении. А ты ему поведаешь об испытаниях... А что же насчет меня, о святой паладин Хранна? Что твои боги уготовили мне?
- Упасть с дюны и сломать себе шею.
- Ха-ха-ха... Сэр-рыцарь изволит шутить. А мне уже казалось, что на сегодня это исключительно моя роль. Таким ты мне нравишься больше!
- Я не собираюсь тебе нравиться, мразь,- прорычал Ильдиар, спотыкаясь на каждом шагу, но продолжая идти вперед.
Сахид Альири шел следом. И ни на мгновение не прекращал издевательств над своим пленником:
- Ай-ай-ай. Обида прорастает в тебе стремительнее бобового пажитника под благодатными дождями Келери. Благородная кровь, горделивая и уязвленная. Ничего, нам с тобой не танец дервишей водить. Вот доберемся до Ан-Хара, я выручу за тебя нужную мне сумму, и разлетимся в разные стороны, точно вольные птицы-каменки. Впрочем, вольная птичка будет только одна. Вторая-то навсегда сядет в клетку. Ха-ха.
- А не боишься, что я отыщу тебя после?- с ненавистью бросил через плечо паладин.
- Ты знал, что дюны путешествуют, Ильдиар де Нот?- не замедлил с ответом асар.- Да, это так, можешь мне поверить. Они двигаются медленно-медленно, точно дряхлые старухи, изменяя свое местоположение из-за ветров. Среди асаров есть поговорка: "Только стремительные длани ветра ведают пути дюн". Это значит, что никто не знает, куда заведет его дорога. Но в случае нашей... хм... компании, описанный тобой исход маловероятен. Определенный риск всегда есть, но, как тебе ответит любой ловец удачи в Ан-Харе, кто не рискует, тот не выуживает из песка золото. Я мог бы просто убить тебя здесь, но тогда я остался бы лишь при том бакшише, что мне дали в Гортене, а если я сумею выгодно тебя продать, мое достояние практически удвоится. Есть ради чего рисковать, а?
В этот миг будто бы солнце добралось, наконец, до самой сердцевины головы пленника. Он встал и покачнулся, как от удара. Сердце, которое и без того билось на последнем издыхании, этот маленький, изнывающий от жары и усталости багровый зверек, вздрогнуло и на какой-то миг затихло, как бы прислушиваясь.
- В Гортене?- Ильдиар обернулся к своему тюремщику.- Кто в Гортене заплатил за мои мучения?
- Хм... Будь у меня столько врагов, сколько у тебя, паладин, я бы годами строил им планы мести и, убивая по одному в день, даже спустя десять лет нашел бы, чем себя занять. Хвала Небесному Граду, я не на твоем месте. Да. Пока мне еще хватает своих врагов.
- И все же, кто тебя нанял?
- Ну, ты же умный человек, паладин, и понимаешь, что такие люди не станут лично вести подобные разговоры... Скажу лишь одно: мне заплатили за твою смерть. Так что можешь оценить, насколько тебе повезло.
- Очередная заноза милосердия?
- Заноза милосердия, паладин! Ты начинаешь понимать! Они дали много, но не настолько много, чтобы лишить меня желания заработать еще больше.
- Ты бесчестная скотина и негодяй, Сахид.
- Да, ты уже говорил мне об этом...
Солнце поднялось высоко, сделав дальнейший путь среди дюн и барханов совершенно невыносимым. Очередная гряда напоминала титанического верблюда с сотней огромных, обдуваемых ветром горбов, подогнувшего ноги и припавшего к земле. Даже Сахид Альири начал уставать, а о его пленнике и говорить не приходилось - паладин держался на ногах одной лишь истерзанной до кровавых волдырей и высохшей по самые жилы, медленно тлеющей силой воли. Песчаный поземок, поднявшийся с самого утра, даже не думал стихать и, по всей видимости, именно он послужил причиной тому, что столь опытный пустынный житель, каким всю жизнь считал себя Сахид Альири, сбился с пути. Они должны были выйти к оазису еще пару часов назад, но заветную землю все так же невозможно было разглядеть на горизонте. Как, впрочем, и сам горизонт из-за тучи песчаной пыли. Он сделал большую ошибку, не объявив привал на рассвете. Что ж, самое время припомнить слова одного мудреца: "Идущий, чтобы победить, также должен стойко и не страшась признавать свои неудачи на этом пути. Даже если бывает мучительно горько от своей собственной глупости..."
- Стой! Дальше не пойдем.
Сахид Альири присел на вершине бархана, скинув с плеч здоровенный тюк, собранный из их дорожных мешков. Его спутник без сил упал рядом, уткнув голову в раскаленный песок. Но так лежать было просто невыносимо, и Ильдиар кое-как сел, скрючившись, словно высохший кустарник.
- Неужели тропа сегодня ускользает от тебя?- В усталом голосе пленника послышалось нескрываемое злорадство - так мог бы говорить смертельно раненый в драке за флягу с водой человек, глядя как победитель с горечью вытряхивает из прохудившегося сосуда жалкие капли.- Очень надеюсь, что ты ее окончательно потерял, и вскоре я посмеюсь над тем, как наши тела заметает песок.
- Замолчи,- раздраженно обернулся к нему Сахид.- Не тебе насмехаться надо мной, изнеженный обильными дождями и мягким ветром чужак.
- Да? А кому же еще? Больше некому. Нравится это тебе или нет, но сейчас я твой единственный в некотором роде... компаньон. Твой друг. Ты ведь сам так недавно сказал. Кто же, кроме меня, закопает твое бренное тело, когда придет срок?
- Еще одно слово, и я отрежу тебе язык.
- Не верю. Немой раб стоит дешевле.
- Возможно, я предпочту слегка сбросить цену.- С этими словами сын песков вскочил на ноги, мгновенно выхватил из-за пояса саблю и столь же стремительно вскинул ее для удара гардой по лицу сидящего на песке пленника.
Ильдиар едва успел увернуться - перед его глазами промелькнул богато украшенный золочеными узорами эфес, - но не удержал равновесие и кубарем покатился вниз с дюны. При падении ему удалось зацепить и асара. Мерзавец полетел следом. Когда безумное кувыркание завершилось, паладин приподнялся и попытался ударить ловца удачи кулаком, но попал в пустоту. Уйти от ответного удара уже не было времени, и тяжелый кулак впился в ребра Ильдиара с такой силой, что послышался хруст ломающейся кости. Пленник скорчился на песке в распадке между барханами, захлебнувшись болью. В стороне неподалеку лежал, точно труп, тюк Сахида, задетый при падении кем-то из сражающихся.
- Будь... ты... проклят... негодяй...
- О!- На лице мучителя вновь заплясала злорадная улыбка.- Знал бы ты, паладин, сколько раз уже я бывал проклят... Люди устали источать в мою сторону проклятия, а боги... им все равно. Веришь, нет?
- Когда-нибудь ты получишь по заслугам, ублюдок, не сомневайся. Земля не станет носить тебя вечно...
- Хе-хе. Здесь нет земли. Только песок. Пески - это земля негодяев, Ильдиар де Нот, граф из Ронстрада. Таких, как я.
Сказав это, Сахид Альири оставил паладина в покое, подошел к тюку, присел у него на корточки и принялся вытаскивать вещи на песок. Вскоре он нашел то, что искал.
- Держи!- В сторону пленника полетел тугой сверток.- Здесь мазь и кое-какие тряпки. Мне показалось, что ты только что недосчитался двух ребер. Смажь этим бок и перетяни его, завтра нам предстоит трудный день. И... вот, лови еще это.
В песок упала фляга с водой и мешочек черствых сухарей. Пленник схватился за флягу и тут же приложил ее к губам, сделав несколько жадных глотков.
- Вода? Откуда?
- Последняя. Больше нет. Ничего, завтра я непременно найду нужный путь. Там будет много воды. Лежи тихо, пока я буду натягивать шатер.
Когда над головой уже трепыхалась плотная ткань, а ненавистный спутник расстелил войлочный коврик-кошму в противоположном от рыцаря углу шатра, улегся на него и закрыл глаза, засыпая, Ильдиар занялся своей раной. Ребра, казалось, были сломаны, но судя по ощущениям дело заключалось только лишь в трещине. Да и мазь, которую дал Сахид Альири, подействовала удивительным образом, заметно уняв боль. Ребра должны зажить за пару недель, если дать телу покой. Хотя, какой тут, к Прóклятому, покой, когда он - пленник. Бансротов пленник в этой ненавистной пустыне. Его тюремщик - подлая мразь и законченный негодяй, каких свет не видывал, вот он, в двух шагах, стóит только протянуть руки и сжать на горле... Его шея, подрагивающий порой кадык - они будто сами просят, даже, скорее, умоляют: "Дотронься. Сожми на нас свои пальцы. Сдави как следует. Души́... Души́...". Но нет... И дело здесь вовсе не в том, что одному ему нипочем не выбраться из пустыни, и даже не в том, что Сахид способен вскочить, точно демон из бездны, стóит только приблизиться к нему, спящему, хоть на один шаг - уже проверено, и не раз... Нет... Они оба должны остаться жить. И он, и его тюремщик. Он - потому что должен лично плюнуть в лицо тем, кто за всем этим стоит, и свернуть им их хлипкие шеи, доказав всем злопыхателям вместе и каждому из них по отдельности, что Ильдиар де Нот, граф Аландский, не будет трепыхаться, как кукла, по малейшей их прихоти. Тем более король ждет от него выполнения возложенной миссии - вовсе не того дрянного, никому не нужного официального мирного соглашения с Ан-Харом, а иного, того, что кроется куда глубже, того, чего не прочесть в чернильных строках посланий и дипломатических нот. Того, к чему перо даже не притрагивалось, что обитает лишь в умах, а не на бумаге. Ему нужно найти это. Этот странный предмет, который... который... Признаться, Ильдиар и сам не знал, зачем именно это нужно, но догадывался, что здесь не обошлось без Тиана. Король сказал ему при последнем разговоре: "Это изменит многие вещи, граф. Это изменит наши жизни и судьбы". Что ж, ради этого стоило терпеть и идти дальше... А что касается негодяя Сахида Альири, то он должен жить и сохранить способность связно говорить, ведь он - единственная ниточка к тем, кто продал его, Ильдиара, а значит, и короля, в Гортене. Танкреду Бремеру точно хватило бы змеиного яда и хитрости, чтобы провернуть подобное, но тот предпочел бы действовать наверняка и не отпустил бы Ильдиара столь далеко на восток. Или всему виной кто-то из затаивших злобу старых врагов, или завистники, или... Да что там, если задуматься, подобную подлость мог подстроить кто угодно!
Нужно лишь вытерпеть все. Однажды, когда пылающий священным пламенем кинжал будет приставлен к горлу этого, сейчас спящего в двух шагах негодяя, тогда ему не помогут бансротовы скорость и реакция, не спасет магический негатор, что не дает его пленнику воззвать к силе огня, не защитит нечестивая вера в торжество подлости. И тогда, умоляя о пощаде, мерзавец непременно расскажет ему все, все до последних мелочей, обязательно расскажет...
Порыв налетевшего ветра швырнул горсти песка на плотно натянутую ткань шатра. Казалось будто там, снаружи, буйствовал какой-то демон, пытающийся когтями проверить крепость их обители, затерянной посреди пустыни. Вскоре к первому исчадию ветра и пыльной метели присоединились еще несколько, а после вокруг хлипкого матерчатого укрытия все наполнилось голосами Бездны... Поднялась настоящая песчаная буря - они спрятались вовремя.
- Сахид!
- Не спится, паладин? Кошмары одолевают?
- Держи, там еще осталось...
Фляга с водой падает рядом с кошмой Сахида Альири. Жадные губы впиваются в горлышко.
- Спасибо, паладин...
"Не стоит благодарности,- подумал Ильдиар де Нот,- ты должен жить".
...К оазису они все-таки вышли, на второй день после бури. К этому времени Ильдиар уже окончательно уверился в том, что их скитания по пустыне подходят к совсем иному концу: не такому, который планировал он сам изначально, и не такому, который пророчил Сахид Альири. Пребывая последние несколько часов во все более одолевающей разум полутьме, лишь где-то на краю сознания паладин отметил где-то далеко вдали верхушки зеленых деревьев, на мгновение ему даже показалось, что с резким порывом ветра в иссушенную зноем грудь ворвался влажный до опьянения воздух.
Горизонт над бесконечными дюнами и барханами будто поплыл, тая, и в какой-то момент Ильдиар увидел блестящую, словно разлив серебра, водную гладь. Идущий рядом Сахид что-то прохрипел пересохшим горлом, его спекшиеся от жары губы зашевелились в беззвучной молитве, а ослабевшая рука показала на туманные, будто бы парящие над песком, очертания благословенной земли посреди мертвой пустыни. Встав на колени, он что-то быстро прошептал, обратившись лицом на восток, где должен был располагаться Айри-Аг, главный минарет Ан-Хара, но Ильдиар уже не слышал никаких звуков - ноги отказались держать его, и изнуренное тело без сил упало на горячий песок, в глазах помутнело. Солнце, наконец, взяло верх.
***
Ильдиар де Нот очнулся от того, что в рот его упало несколько капель воды, а еще от запаха жасмина. Открыв глаза, он увидел, что лежит в просторном темном шатре на жесткой овечьей кошме. Над ним склонилась незнакомая девушка. Она была молода и, несомненно, красива, хотя и совершенно не привычной для паладина красотой - в Ронстраде едва ли можно встретить женщину с такими глазами - большими и черными, чернее вороньего крыла, и при всем этом невероятно яркими, излучающими какой-то неведомый блеск. На один неповторимый миг рыцарь утонул в этих глазах, с головой окунувшись в их сверкающую черноту. Ильдиар даже попытался привстать на своем коврике, но незнакомка жестом остановила его порыв, и вместо этого еще ниже наклонилась к нему, чтобы влить в пересохший рот паладина очередной глоток живительной влаги из узкогорлого кувшина-кумгана.
Вода... Обыкновенная вода... Сейчас она была гораздо ценней и приятней на вкус, чем самое дорогое вино из королевских запасов. Говорят, что побывав на пороге смерти, человек начинает чувствовать и мыслить совсем по-другому, как будто рождается заново. Наверное, это всего лишь красивая метафора для бардов, хотя... что-то в этом есть. Еще пару глотков...
- Пей. Тебе сейчас нужно много пить.- Голос ее показался графу де Ноту немного резким и высоким, как птичья трель.
Девушка повернулась, чтобы поставить кувшин у изголовья, и Ильдиар невольно залюбовался ее красотой. В дополнение к так поразившим паладина глазам, незнакомка оказалась еще и обладательницей длинных черных волос, собранных вместе на затылке и перехваченных сзади алой тесьмой. Также у нее были тонкие, но в то же время чувственные, подчеркнуто-строгие губы и прямой нос. Было видно, что эта молодая красавица не асарских кровей: ее кожа не отличалась подобной прочим жителям пустыни смуглостью, а имела скорее мягкий оливковый оттенок. Под нижней губой слева у нее была маленькая черная родинка, которая придавала ей еще большую притягательность и неповторимость.
Фигурой девушка походила на стройную иву, на ней были шаровары, перетянутые шнурованными поясами, и свободная рубаха с широкими рукавами. Эта одежда показалось ронстрадскому паладину весьма странной. Еще бы, ведь он привык к броским неуклюжим нарядам гортенских модниц, задыхающихся в своих облегающих корсетах, спотыкающихся о подолы при каждом шаге, путающихся в длинном шлейфе и боящихся даже пошевелить головой, чтобы кого-нибудь случайно не заколоть остроконечным геннином.
- Кто ты?- Ильдиар снова заглянул в ее бездонные глаза.- Куда я попал?
- Это место называется Ангер-Сар,- негромко проговорила незнакомка.- Небольшой оазис посреди бескрайних песков, здесь протекают подземные воды, и множество колодцев возвращают жизнь и надежду путникам. Колодцы принадлежат Али-Ан-Хасану, а я его рабыня. Меня зовут Валери.
- Рабыня? Ты?
- Что тебя так удивляет?- вскинула бровь девушка.- Разве ты сам не раб?
- Пленник. Так будет вернее.
- Здесь нет никакой разницы,- строго заметила Валери.- Твой хозяин - Сахид Альири по прозвищу "Кариф", он часто ведет дела с моим господином.
- Меня зовут Ильдиар.
- Я знаю. Мне назвали твое имя, ронстрадский паладин. Сахид все рассказал моему хозяину о тебе. Он предложил Хасану купить тебя.
- Бесчестная скотина,- выругался Ильдиар,- когда-нибудь я обязательно поквитаюсь с ним за все.
- Не суди столь поспешно,- возразила Валери,- он назвал Али слишком большую цену, а значит, отчего-то не пожелал тебя продавать ему. Не предложить Хасану раба в его доме - верный способ лишиться головы. А так - и тигры сыты, и буйволы целы...
- У нас по-другому говорят. Что сыты - волки, а целы - овцы,- улыбнулся ей Ильдиар.
- У вас, на севере, даже небо другое,- девушка улыбнулась ему в ответ. От этой улыбки на душе у паладина сделалось как-то спокойно и тепло.
- Сахид здесь?- спросил Ильдиар. Мерзавец выжил, а значит, Хранну было угодно сохранить жизнь его врагу.
- Он в доме у Али, на правах гостя. Наши воины нашли вас посреди пустыни совершенно случайно. Еще пара часов - и все было бы кончено, по крайней мере, с тобой - точно все. Он нес тебя на руках, а впереди был только мираж, в песках можно увидеть многое, когда у тебя нет ни капли воды. Он погибал, но не бросил тебя, понимаешь?
- Негодяй не желал потерять свой доход,- со злостью в голосе ответил Ильдиар.
Девушка нахмурилась, неодобрительно взглянув на него:
- Ты обязан ему жизнью, паладин. Здесь, в пустыне, это считается священным долгом, вернуть который - дело исключительной чести.
- У раба не может быть чести,- возразил Ильдиар, и в его дрогнувшем голосе проскользнуло отчаяние,- это удел свободных.
- Но ты же не раб!- Валери возмущенно сверкнула глазами в ответ.- Ты ведь - пленник! Или нет?
Ничего больше не сказав, она вышла из шатра, а Ильдиар, оставшись один, опустил тяжелые веки. Он пытался заснуть, но сон превращался в вязкие и пустопорожние метания. Несколько раз паладин просыпался, тянулся к кумгану и пил, пил не в силах напиться. К середине ночи кувшин опустел, но вскоре оказался наполнен вновь - кто-то заботился о нем. Ильдиар даже не стал удивляться - мысли блуждали в воспаленном бреду полусна, одно за другим приходили различные видения, тревожные образы все сменялись в сознании, не давая сосредоточиться на чем-то одном. Но как только он пытался за что-то уцепиться, наваждения, будто тающие миражи, исчезали. Огромные паукообразные твари шевелили волосатыми лапами и что-то шептали, фиолетовое ночное небо пустыни изошло звездным дождем и опустело, а огромный верблюд с тысячей горбов поднялся с песка, и с ним поднялись тысячи барханов. Так прошла ночь.
***
Сахид лежал в своем шатре на кошме, укрывшись шитым покрывалом. Глаза его были закрыты, он не шевелился, но сознание, тем не менее, неслось прочь, словно его гнали кнутами. Его мысли все возвращались на проклятый всеми ветрами запад на пару седмиц назад, в тот самый день, о котором хотелось просто забыть и не вспоминать никогда...
Кариф покинул подземелье Асхиитара, королевского дворца в Гортене, через тот же потайной ход, по которому туда спустился. Он шел по коридору второго этажа, понурив голову. Все обернулось против него. Он рискнул и проиграл, он попытался перехитрить тех, кто обладает коварным разумом змей. И змеи укусили его, запустили в него свой яд, и теперь он отравлен. Эти змеи мудры - они не убили его за то, что он посмел играть с ними, их яд действует медленно, и теперь у него нет иного выхода, кроме как сделать то, что они велят. Карифу было дурно. Он шел, держась рукой за стены. С каждым шагом, что отдалял его от подземелья, он все сильнее корил себя: "Зачем я только связался с ними? Зачем?! Я бы нашел деньги и помощь в другом месте!".
- Нее...е...ет,- раздался вдруг голос. Жуткий зубовный скрежет складывался в слова: - Ничего ты не нашел бы...
Кариф дернулся и обернулся. За спиной никого не было. Во всем коридоре никого не было.
- Кто? Кто здесь?
Гербовые портьеры с лилиями и львами зашевелились. Кто-то коснулся их, будто пытался держаться поближе к стене. Кариф так никого не увидел. И вдруг взгляд его ненароком опустился на пол. Там, словно отброшенная высокой фигурой, лежала тень с невероятно длинными извивающимися конечностями, в кромешной ее черноте была прорезана кривая усмешка, собранная из клыков.
- Что ты... такое?..- одними губами проговорил испуганный Кариф.
Тень не ответила. Ее улыбка удлинилась, словно разошедшийся на камзоле шов. Она медленно поползла к замершему пустыннику. Щупальца тени устремились к ногам Карифа.
- Прочь! Не подходи!- Пустынник выхватил из-за пояса кинжал и начал размахивать им перед собой. И вдруг он понял, что подле него никого не было. Тень исчезла.
Кариф обернулся вокруг себя, пристально оглядел стены, пол, портьеры. Никого. Он был совершенно один в этом пыльном коридоре, заставленном тяжелыми старинными доспехами.
- Ха-ха-ха.- Хохот ударил в спину.
Кариф рванул кинжалом вокруг себя - никого! Что здесь такое творится?!
- Прочь!- закричал пустынник в пустоту.- Что тебе нужно от меня?!
- Ты должен,- последовал скрежещущий ответ.
Голос шел откуда-то сверху. Кариф задрал голову и с ужасом различил под сводом коридора ту самую клыкастую тень в обрамлении извивающихся щупалец. Она дернулась так резко, словно решила спрыгнуть прямо на стоящего под ней человека. И Кариф не выдержал... он побежал.
Дворец короля Ронстрада будто вымер. Более того - создавалось ощущение, что здесь сотни лет никто не жил. Кариф бежал и не видел ни гвардейцев, ни вельмож, ни слуг. Было пусто, как в гробнице Амумали, - лишь нервные тени дергались в судорогах на стенах, у них, вроде бы, не было клыков, но Кариф был не уверен...
- Ты должен,- раздался голос, и звучал он именно оттуда, куда бежал пустынник.
Беглец остановился и выставил перед собой кинжал. Его глаза суматошно забегали по стенам, потолку и полу, но клыкастой тени нигде не было видно.
- Ветра уберегите меня...- прохрипел Кариф.- Ветра, молю вас...
- Здесь нет ветров,- последовал ответ.- Я изловил их всех. Я разодрал каждому ветру брюхо и вырвал его кишки наружу. Можешь умыться их кровью...
И в тот же миг Кариф ощутил, как что-то мокрое проникло в его сапоги. Он опустил взгляд, и увидел, что весь пол залит вязкой серо-голубой жидкостью. И пусть ее цвет был весьма необычен, он сразу понял, на что глядит. Это и правда походило на кровь...
- Ты должен мне.
- Кто ты такой?!- закричал Кариф.
- Тень из теней.
- Что я тебе должен?!
- Погасить свечу.
- Что?
Лампы на стенах вдруг все как одна погасли - так, будто кто-то одновременно задул их. Дворец погрузился в непроглядную тьму.
- Ты должен погасить свечу,- раздался зубовный скрежет совсем рядом.- Тебе дадут свечу. И ты должен погасить ее. Задуй!
Кариф ощутил, как нечто коснулось его плеча. Он закричал и ринулся прочь. Под его ногами хлюпала кровь ветров, разбрызгиваясь фонтанами, но он не обращал на это внимания. В какой-то момент он споткнулся, измазавшись в вязкой жидкости, поднялся, вновь побежал. И повсюду был этот незатихающий голос, раз за разом отдающий свой жестокий и непонятный приказ. Повсеместно ему сопутствовал дикий демонический хохот.
- Спасите меня, ветра!- закричал в пустоту Кариф, его голос эхом отзывался из противоположного крыла дворца: "Ветра... ветра... ветра...".- Помоги мне, пустыня!
- Ты далеко от своей пустыни,- прокаркал в ухо неизвестный мучитель.
- Зачем я тебе?! Оставь меня! Прошу, оставь!- В отчаянии Кариф упал на колени и начал бить кулаками по ковру - никакой крови ветров больше не было. А ковер истлел и был покрыт плесенью. Пустынник мог бы поклясться, что, когда он только пришел во дворец, ковер был ярко-алым, с нашитой по краям золотой окантовкой.
- Тебе дали свечу...- прямо над головой прошипел голос.- Ты перережешь фитиль, раскрошишь воск...
- У меня нет никакой свечи!
- Есть...
Кариф вскочил на ноги и побежал. Он бежал, казалось, целую вечность. Развороченные стены сменялись пыльными разрушенными этажами, лестницы, заваленные осколками камня, пролетали под ногами одна за другой, везде были одинаковые разбитые статуи, на каждом шагу стояли такие же проржавевшие доспехи и висели изорванные гобелены.
Вдруг он увидел каменные фигуры гвардейцев. Неподвижные стражи дворца, вышколенные и статные, сейчас они были по-настоящему застывшими, вырезанные из черного мрамора. Приблизившись, Кариф дотронулся до одного и тут же отдернул руку - холодный камень - ничего более. Ни тепла тела, ни живого дыхания... За спинами статуй, еще совсем недавно бывших обычными людьми, со скрипом открылась дверь, ведущая на улицу.
Он выбежал из парадных дверей дворца. Сам Асхиитар, казалось, дико хохочет ему вслед, а Кариф бежал по аллее дворцового парка к внешней решетке, подгоняемый рассветом. Ночь шла на убыль, утро вступало в свои права, а он все бежал и бежал прочь от этого проклятого места что было сил. Не прошло и получаса, как он ворвался на свой постоялый двор и взлетел по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек.
- Грышган!- закричал пустынник, едва распахнув свою дверь, но в комнате никого не было.
Орк исчез. Его вещи и секира тоже.
Что ж, так даже лучше... Никто не будет мешать прийти в себя после всего этого кошмара. Нужно отойти... нужно трезво все обдумать и принять решение насчет дальнейших действий...
Кариф запер дверь, запер окно на засов и начал бродить по комнате. Кулаки он упер в лоб, совершил несколько глубоких вздохов, пытаясь выровнять дыхание. Мысли роем неуловимых мух кружили в голове, нестерпимо жужжа и заглушая друг друга. "Что это была за тварь? Что она сделала со мной? И была ли она на самом деле? Конечно, была! А как иначе? Что?- Кариф себя одернул.- "Как иначе?" И это спрашиваешь ты, тот, кто видел не раз в действии безжалостные миражи песков?"
Пустынник подошел к двери, замер, прислушался. Постоялый двор жил своей жизнью. Хозяйка ругалась с кем-то из постояльцев, кто-то спустился по лестнице, хлопнула дверь. Кариф метнулся к окну, застыл у него, вглядываясь в щелочку между ставнями. Мимо протопал, гремя башмаками и бряцая оружием, отряд городской стражи, проехали два рыцаря в сопровождении зевающих оруженосцев, куда-то торопился молодой маг, и в то время, как он застегивал камзол, гребешки, паря в воздухе вокруг него, сами его расчесывали, а щетки, словно живые, проходились по его бордовому плащу и сапогам. Все тихо, мирно... а ведь если дворец превратился ночью в тлен, все должно было быть иначе. Тревога, паника и тому подобное...
"Значит, все это был морок?- подумал Кариф.- Всего лишь наваждение, быть может, насланное каким-то могущественным колдуном, и только... обман..."
У пустынника совсем не осталось сил, сердце все еще бешено колотилось, а в ушах до сих пор стоял зубовный скрежет клыкастой тени... И при этому нужно было что-то решать.
Все планы пошли прахом, и сложилось так, что фактически он ушел ни с чем - зазря проделал такой долгий путь, и теперь не только его жизнь, но и душа в опасности. А самое печальное - то, что нет времени. Совсем не осталось... каждый день на счету... Сперва ему навязали спутника и...
Кариф замер и даже прекратил дышать. Он все понял. "Тебе дали свечу. Ты перережешь фитиль, раскрошишь воск..."
Кап... кап... раздалось вдруг откуда-то рядом со столом, и Кариф от неожиданности даже выхватил кинжал. И все же в комнате, кроме него, по-прежнему никого не было. А на столе, в серо-голубой лужице, лежал небольшой мешок из черной ссохшейся кожи. Что это? Кариф неуверенно подошел ближе. Вряд ли это собственность Грышгана... Он вспорол мешочек кинжалом. Руки предательски задрожали, а из прорехи посыпалось золото. В звоне демонского дара он различил смутное "Задуй... свечу...".
...Этот кошмар преследовал его каждую ночь с тех самых пор, как они пересекли границу пустыни. Так демон напоминал ему о своем присутствии. Сахид открыл глаза.
***
Ильдиар проснулся со страшным чувством голода и тут же обнаружил рядом со своей кошмой еду. На расшитом разноцветными узорами коврике на глиняной тарелке призывно дымилась жареная баранина, подле приютилась грудка фиников, здесь же нашлось место и для ароматных лепешек. Паладин жадно принялся за еду, даже не задумываясь, быть может, он сейчас поглощает все тот же негатор, который сковывает его крепче кандалов.
Отправляя в рот очередной кусок мяса, Ильдиар услышал два громких голоса неподалеку. Кто-то отчаянно спорил. Осторожно прокравшись к входу в шатер, Ильдиар аккуратно отодвинул краешек полога и выглянул наружу. В десяти шагах от него стояли двое мужчин. Одним из них оказался Сахид Альири, а второй был незнакомцем. Этот высокий смуглый человек лет пятидесяти выглядел намного богаче своего собеседника: темно-синий, как ночное небо в пустыне, халат его изукрашивала тонкая вязь сложного белого орнамента, а ткань отличалась мягким шелковистым переливом. Широкий пояс, казалось, был соткан из нитей чистого золота и расшит драгоценными камнями. На голове асара высился громадный белоснежный тюрбан, и в лучах рассветного солнца он отливал легким металлическим блеском. Ильдиар предположил, что данное сооружение должно весить так много, что удерживать голову прямо очень непросто. Паладин присмотрелся и различил, что лицо важного асара было круглым, точно луна, и на нем застыло выражение утомленного и вальяжного недовольства. Он размеренно, но, было видно, раздраженно поглаживал окладистую белоснежную бороду и хмурил кустистые брови.
- ...И сколько раз подобное будет повторяться, Али?- Сахид Альири же был явно разгневан и явно сдерживал себя с величайшим трудом.- Твоя цена походит на мираж. Стоит мне к ней подобраться, как она ускользает. А после и вовсе увеличивается!
- Цена растет ежедневно, как и стоимость воды, как и стоимость верблюдов,- размеренно ответил собеседник: судя по голосу, этот человек явно привык повелевать. Должно быть, это и был Али-Ан-Хасан, владелец оазиса.- Не я диктую законы пустыне, а она пишет их ветром на листе дюн. И уж, конечно, не моя вина в том, что ты, сын такого великого человека, каким был твой отец, тратишь время и силы на бесцельные странствия и самоубийственные авантюры, когда мог бы стать тем, кем Альири, да развеют Семь Ветров его прах над Небесным Градом, мог бы гордиться.
- Я уверен, мертвецам уже безразлично, кем гордиться.
- И не моя вина в том, что эти авантюры не приносят тебе нужную сумму...- будто бы и не услышал язвительного замечания Сахида Хасан.
- Не приносят?- возмутился ловец удачи.- Да я угнал торговый ганьи из порта Эгины с двумя десятками рабов на борту и товаром на полторы тысячи динаров. Неужели целое судно и рабы могут стоить меньше моего драгоценного камня?- И уже тише, но с не меньшей яростью добавил: - Камня, который ты так подло украл у меня?
- Я прощаю тебе оскорбление, сын Альири, ведь ты еще несмышленый мальчишка,- задумчиво сказал Хасан; глаза его сверкнули алчным блеском.- Но ты прав: эгинский ганьи и два десятка рабов, ну и товар на полторы тысячи динаров в придачу стоят твоей вещи. Отдай их мне, а я верну тебе твою безделушку. Где же он, твой корабль?
Сахид опустил взгляд и в отчаянии сжал кулаки.
- В Шаймаркане, на речном порту,- еле слышно проговорил он.
- Бросил судно у орков? Это как положить кусок мяса в центре клетки с тиграми. Останется недолго ждать того, кто первым вцепится в него клыками. А рабы?
- Рабы на судне,- ответив, Сахид будто бы весь сжался.
- Пусть так. Но товар? Полторы тысячи динаров... Да за эти деньги можно открыть лавку в самом центре базара в Ан-Харе!
- Оставил,- совсем опустошенно проговорил Сахид.- Подарил старику Бен-Алибу из Харума. Он в то время появился в Гортене, а мне нужно было срочно избавиться от прикрытия. Караван ведь являлся всего лишь частью маски, чтобы пробраться в Гортен и встретиться с...
- О ветры!- возопил Хасан.- Каков глупец!
- Позволь мне самому распоряжаться своими имуществом и жизнью, друг моего отца. Что сделано, то сделано. Ибо, как говорит древняя пословица: "Если бы Амумали заранее знал о кознях джинна, придумал бы желания поумнее...".
- Ты прав, Сахид. Ты прав.- Хасан задумчиво поглядел на собеседника.- Но давай вернемся к нашему вчерашнему разговору. Зачем тебе рисковать жизнью, чтобы оставить в живых этого чужака? "Продать в Ан-Харе", тоже мне... Ты так дорожишь этим никчемным камнем, вывезенным из чужого края, что пойдешь ради него на все?- в его голосе прозвучали подозрительность и недоверие, смешанные с тревогой.- Да стоят ли этого даже все сокровища султана, я уж не говорю о каком-то одном рубине?! Подумай, что ждет твою душу...
- А если на кону кое-что важнее жизни и души? Не заставляй меня сожалеть о том, что рассказал тебе все о своей сделке, Али.
- В Ан-Харе по-прежнему тебя ждут?- Хасан прищурился и поспешил сменить тему.- Вернее, твою голову? Не отвечай! Я все знаю. Ветер приносит вести об удвоении награды за голову опасного головореза Карифа. Мне жаль тебя, сын моего друга.
- Жаль? И поэтому ты все время увеличиваешь цену?- В глазах Сахида блеснула сталь.- Поэтому не отдаешь мне то, что и без того мое по праву? Да твоя жалость - просто платок, сплетенный из волос джиннии, обтирающий мою душу!
- Именно поэтому, мальчишка!- Али схватил Сахида за плечи.- Мне жаль тебя, поскольку ты мне как сын! Признаю, что рубин прекрасен, но и ты признай: не стоит он и капли пота с твоего чела, и капли крови с мизинца! Ты, будто одержимый ракшас, бросаешься в бой, рискуешь жизнью ради какой-то вещицы, но душа... Ты с коварными джиннами не заключал договоров, но сделал это с чужеземными мерзкими демонами!
- Эти дела не касаются тебя, Али.- Сахид высвободился из рук отцовского друга.- Я волен сам распоряжаться своей душой, или ты сомневаешься в моем праве?
- Каждый волен копать себе могилу сам,- с ложным смирением заключил Али.- Я не буду тебя отговаривать, и пусть мои глаза будут засыпаны жестоким песком, если я хоть на миг подумал подглядеть твою тайну... Что ж, довольно разговоров под палящим солнцем. Я хочу видеть твоего раба.
Ильдиар резко отскочил на середину шатра и сгорбился на ковре у тарелки, жадно отправляя в рот остатки еды. Пленник сделал вид, что поначалу даже не заметил, как полог шатра откинулся и внутрь вошли.
- Так вот он каков, великий магистр ордена Священного Пламени,- презрительно бросил Али-Ан-Хасан.- Ты ведь меня уверял, сын моего друга, что он крепок, как могучий карагач, но на деле он лишь грязный ничтожный червь, недостойный лизать пыль с туфель благородных асаров. Сдается мне, твои планы продать его столь же самонадеянны, как и попытки выручить десять динаров за старого ишака, расхваливая всем его молодые годы. Если бы я не знал тебя раньше, Сахид, то счел бы наивным глупцом...
- Я знаю, что делаю, Али,- отозвался ловец удачи,- есть место, где за него заплатят достойную цену.
- Вот что. Из уважения к памяти твоего отца и тех дней, когда мы с ним ходили под одним парусом... В общем, через два дня я снаряжаю караван рабов в столицу. Я позволяю тебе присоединиться к нему и даже пройти в город под моей защитой. Это большое доверие, Сахид Альири, надеюсь, ты понимаешь...
- ...что ты потребуешь платы за это доверие?
- Ну, зачем же так сразу... Услуга за услугу, друг мой...
Сахид Альири смиренно склонил голову. Удовлетворенный этим, хозяин оазиса кивнул ему и вышел, легким движением руки откинув входной полог шатра. Тогда асар, наконец, обратил внимание на своего пленника:
- Рад видеть тебя в добром здравии, паладин. Выглядишь на тысячу динаров, не меньше.