|
|
||
БРОДСКИАНСТВО
Я сижу у окна, смотрю на траву.
Я родился не здесь, не здесь и умру.
Но я снова один за квадратом стола,
Если может продольная сторона
у квадрата быть дольше сторон других. --
В данном случае может, коль липкий стих
упирается грудью во чернь доски,
деревянной, но крашенной под стихи,
в близких рифмах нашедшие ритм стола.
Стол не форма, а мебель. Вот так игла
забывает о крике стальных лучей,
превращаясь в скольженье меж пальцев. Верней
в то, что пальцы привыкли найти
на исходе капронового пути.
Я сижу у окна -- за ним пустота,
Т.е. разные формы: одни без дна,
полные гравитационных полей
(листья, усталый помет голубей)
взор утруждают другие. Порой
слышится то ли смех, то ли вой --
Тоже форма по-своему, но без границ
видимых. -- Они падают ниц
(метафорически, но, перейдя
из свободной субстанции в твердого "Я"
восприятие, форма превращается в вещь)
перед разумом, смыслом латающем брешь
в созерцании. Вот и крышкой стола
стал назойливый Черный Квадрат. -- Суета...
"Суета и томление духа" -- Вначале
ведь и жизнь только полая форма. Едва ли
кто-то сможет заполнить ее до краев.
Но границы отмечены: мрачно суров
был момент пробуждения; сладко прощанье
с черной цепью ошибок -- оступков исканья --
Если видишь, что жизнь, словно медный сосуд:
Смесь вина и микстуры края не сотрут --
лишь окислят, и, старый, но много вобравший,
успокоится он рядом с треснувшей чашей
В паутинном пространстве дышащих теней.
Смысл -- лишь развлеченье. Количество дней
не изменит забота о завтрашнем. Труд
только тем и прекрасен, что сразу и тут.
* * *
Смотрю и не вижу,
Не слышу,
Не знаю --
Ползу на высокую крышу.
Взлетаю
На крыльях расплывчатых слов --
Вертикально,
Но крыша в другом измеренье.
Печально,
Что перья в сплоченье не видят основ --
Лишь гнет тяготенья --
Трехмерный покров.
Три меры пространства,
Граница -- зрачок.
Мгновенье --
Простор,
Мановение --
Взлет
Не выше, чем солнце,
Не ниже земли --
Три меры пространства
Меня оплели.
Три меры --
Три точки --
Три части --
Нисан.
Нисаном бедняга в гору шагал.
Сам третий --
Стаканы --
Свет на троих...
И третьей строфой завершается стих.
* * *
Кровать широкая -- насмешка над супругом,
Который год как проводил жену.
И вот уж год несмятая подушка
Покоится в положенном углу.
Она тогда спускались вместе в лифте
И вдруг застряли. В полной темноте
Мгновенье они снова были близки:
Уста открылись сами по себе.
А он все знал -- давно и беспощадно --
И ждал, немея, что наступит срок,
Когда все станет явно и бестактно.
И кто-то это вслух произнесет.
Она сказала. Дом не покачнулся,
И лифт спокойно тронулся к земле.
Открылись двери. Он сказал "не нужно"
И никогда не смог прийти к себе.
О БРЕМЕНИ ВРЕМЕНИ
Время --
странное существо. Откуда пришло оно,
куда следует
-- непонятно.
Похоже,
оно топчется на месте.
Как странно время нас разъединило:
Твой день уходит -- мой лишь привстает,
Твое окно заляпали чернила --
Мое -- невинно и чернила ждет.
Оно меж нами: стрелка циферблата
Все время смотрит в разные углы:
То мчится, ухмыляясь бесновато,
То мрачно тащится. А мы разделены
На две вселенные: ты, в будущем, желаешь,
Чтоб день еще продолжился чуть-чуть.
Я, в своем прошлом, темень подгоняю,
Чтобы хоть как-то в день твой заглянуть.
Но если ты, случайно, засыпая,
Подумаешь, что где-то я встаю.
И я, твой голос в легкие вбирая,
Себя, сквозь сон, тихонько позову,
Сольемся мы в безвременье. Сквозь чащи
Моя душа из прошлого придет,
Твоя грядущее покинет, -- в настоящем
Они сольются. Время здесь замрет.
МУЗЕ
Открой слова, нелепая, открой!
Ну что тебе от этого томленья?
Зажав в горсти дрожащей сочиненье
чужое, разрываюсь над строкой,
скребущей об окисленные схемы. --
Скрипят в бессилии знакомые слова.
И граммофон (уже не голова!)
выдавливает звуки. -- Песнь сирены
хрипела б так -- не нужен был бы воск
и путы. Отковыриваю мозг --
Анатом! Психология, искусство --
бесчисленные тропы. -- Не пройти
в тот замок... А в гортани также пусто...
Но слышишь перестуки? Подожди!
Там тихо заскулил стих -- отвори!
Пусти его! Открой же, черт возьми!
* * *
Словом -- за слово. Словом -- по столу.
-- Сколько стою? Просто стою.
-- Что застыло ты, низкорослое,
Узкогрудое слово -- в строю?
Что не выдохнешь, не расправишься,
не покинешь рифмы поток?
-- Одиноко стою, словно маюсь я.
Страх ли емлю? -- Положенный срок.
Обесценено я, бесценное:
На прилавке, но без цены --
Ширпотребно-кардабалетное,
Обезличенное. Смотри!
-- Слово, только движенье -- в сторону!
Шаг над пропастью -- скомканный метр!
-- Своевольно ли?! Горлом -- кровию:
Имя мне -- глагол.
* * *
Певец, замри!
Певец, иди!
Певец, замри и пой!
Петь не могу!
Тогда умри!
Тогда умри со мной!
Ты -- бог, я -- раб,
я -- музыкант.
Нам вместе не пройти.
Уйди, стукач!
Да будет плач:
Луч света впереди!
Певец, певец!
Уйди, подлец!
Два жала у змеи.
Дороги две
и жизни две.
Путь к свету -- без любви:
Перешагну --
Найду жену.
Разрушится мечта.
Останусь здесь --
Не утерплю,
И тень поглотит тьма.
Когда входил,
Я знал и жил.
Теперь мне -- все равно.
Тогда был горд,
Теперь я крот.
Орфей, Орфей,
Здесь поворот!
Я знаю. Выходи!
ГОВОРИТЬ
Говорить -- не думать.
(Говорит -- но думает?)
Говорят не думая --
Просто говорят.
Просто, как подумаешь,
Говор в горле тужится:
Звуками -- по небу,
Меж зубов -- сквозь ряд, --
Не слова -- шипение,
Пена желчью желтая.
Жесткими губами трудно и солгать.
Просто, как подумаешь,
Мир вольером чудится,
Где привычным жестом
(Кнопка -- корм -- кровать)
Управляют циклом
И дают названия --
Звукосочетания --
Выбор небольшой...
И в бессилье рушится
Смысл мирозданья.
Потому и пена, потому и вой.
Лучше просто речи:
Свадьбы и запои
(Пред-совокупленья,
Бред, когда уже...).
Никогда не думать.
Говорить не думая...
Вот, тут что-то высказал,
Мысли перебрав.
Ну и получилось
То, о чем не думал. И
Черт же меня дернул!
Кстати, о чертах...
МОНАСТЫРСКАЯ БИБЛИОТЕКА
Грудь -- накрест -- крестом раскрестить -- расцарапать.
Ворот -- по ветру. Гул коло -- колов.
Гневом гнетет, сочится на пажить
С стиснутых зубьев черная кровь.
Зубы -- жемчужины -- выбиты, пропиты.
Пасть ощербилась об угол стекла.
Кислый душок человеческой пошлости
Сводит изжогой трещину рта.
Холодно! Холодно! Волосы буйные
Падают в комья замерзшей земли.
Поле голодное -- книга разгульная:
Комья листов ненаписанной лжи.
Книги и книги -- рядами, заборами.
Книги не греют -- разума хлад.
Искру -- и пламя взовьется над городом.
(Старые мысли ярко горят!)
Искра! И древний папирус жестокий,
Новым своим содержаньем пьяня,
Вспыхнул... Рождаются новые боги
В залах всезнанья, полных огня.
* * *
Хоть и не понял, но увлекся
Красивым сочетаньем фраз,
Как, вдруг, на слове "пидарас"
Споткнулся: странная работа
Для глаза вызвала икоту,
И запылал в огне рассказ,
На миг залив теплом и светом
"Святое" возмущенье стен
И глаз с подобным отраженьем
(То есть ни блеска -- глухота
И муть прикрытого соблазна,
Подавленного), слегка
Пришоренных. А может важна
Не мысль бессмысленных словес,
А этот ангел -- этот бес
Огня и дерзкое мгновенье:
Юродство -- вспышка, тихий плеск
Изящно
Тлеющей
Бумаги.
ТЕЛЕМАК ОДИССЕЮ
Отец, ты прав, что сны мои безгрешны.
Но только сны: по-моему, я трус.
В твоем дворце безумие и смрад,
а я, как будто в поисках тебя,
тихонько улизнул. Эдиповы мечтанья
мне были незнакомы, но на мать
я иногда посматривал сурово,
так, словно я ей грозный муж, а сам
в конце концов отдал на поруганье
и честь ее, и славу, и... Когда
не можешь -- лучше отступить. Я знал,
что ты вернешься (в воле Посейдона
как раздвигать, так и сжимать пространство)...
Вернешься, но отец, когда?!
Когда земля цветущая Итаки
прогнется вновь под тяжестью шагов
твоих?.. Все не о том! Пойми:
Меня ты помнишь маленьким дитятей --
теперь я муж, водитель быстроходных
судов... Отец, я кажется влюбился.
Я знаю, что не стоит говорить. --
В делах любви единственной помехой
встает родитель. Но на целом свете
нет никого, кто мог бы разделить...
Ее ты знаешь -- это Эвхариса...
Я умолкаю. Слишком тяжело
тебе воспоминание о скалах,
которые семь долгих серых лет
были тюрьмой. Любовь -- извечный плен
для тех, кто любит, но они не могут
измерить расстоянье от стены
до противоположной и вбирают
смесь сероводорода и оксида,
не ведая о чувствах отношенье.
Они не могут или не хотят --
на то их выбор, но вот быть любимым...
Я преклоняюсь перед мужеством твоим.
P.S. Любовь, подобно смерти, тянет.
Ты видишь: понимая, не могу
я бросить то, что не узнал... Отец,
не жди меня!
Я не вернусь.
Прости...
СИМВОЛЫ
Здесь путь к жилищам фиолетовых теней --
Лишь протяни опаленную руку
И ты услышишь их довольное урчанье,
Рожденное от сочетаний света
С его тоскующим изображеньем в раме,
Покрытой паутиною столбцов,
Чей смысл скрыт на кончике огня,
Ласкающим податливую кожу.
А ты, уснув в полураздетом храме,
Творил досель неведомые формы --
Пути безжалостных источников страданья,
Нашедших цвет, но потерявших звук --
Тот крик отчаяния гибнущей Природы
В объятьях жгуче желтого Прогресса,
Давящего безумными углами
Синеющую стать бродячих духов.
Теперь ты мертв. Подобно электронам
Ты движешься в заряженном пространстве
И натыкаешься на безупречность форм,
Зовущих к зеленью окутанным равнинам
Невыраженных соприкосновений с болью,
Швыряющей бурлящие разряды
В бездумно шествующих по тропе Паденья
Огней, залитых ветрами Безмолвья.
И ты, один под синим сводом храма,
Зажал в горсти трепещущий цветок --
Твое дитя, зачатое в предсмертье,
Когда застывший гений пал на камни --
Бесчувственности серого молчанья --
Разрушим многозвучие мембран
И выбив искру новых мирозданий...
Рождения твои сжигают пальцы.
* * *
Смысл времени -- в его отсутствии:
Раствориться в зеркальной пыли.
Голос времени -- твое присутствие:
Млечный след на прахе земли.
* * *
Старые замки. От света изжога --
Глаз ищет соду бледных теней.
Кто говорит, что солнце -- елей? --
Гнусная, грустная желчь. И дорога --
Зонд из запекшихся губ Лорелей --
Желтый песок у пиратского брода.
Дева -- не камень. Русалка -- не зверь.
-- Рыба? -- Возможно. Лишь рыбе не страшно
Слышать, что шепчет ей ветер-хорей,
Волнами камень безсольно хлеставший
И затихавший у зябких корней --
Лес у реки не страдает от жажды.
Брызги -- как слезы. Смотреть -- не внимать.
Взор уперев в равнодушные дали,
Девушка плачет. Откуда ей знать:
Слезы должны быть солены. Едва ли
Кто-то вглядится в привычную стать
И объяснит ей детали.
Взгляды скользят: вверх -- утес, вниз -- река.
-- Да, высоко и красиво.
Здесь умерла, а когда-то жила
Бедная девушка. Лиру
Взять не захочет тупая рука,
Ждущая хмель и свинину.
-- Музы, оставьте! Душа просит марш!
Ровным строем не падают в бездну...
Вздрогнул вдруг воздух: изящный плюмаж...
Телу в камне становится тесно...
Лора, прости меня, это мираж.
Солнце зашло -- тень исчезла.
из цикла "КОЛЬЦО"
1.
Уронила, не ключи, не яйцо --
Уронила золотое кольцо.
Уронила -- закатилось под кровать.
Уронила -- не найти и не поднять.
Уронила -- уравнила: пыль легка:
Было золото, теперь два плевка.
Что сверкало, обещало, то помет.
И, найдя, уже не счистить налет.
2.
Ты страдала?
Запекшаяся кровь
Словно солнце, всходящее
Над озером Онтарио,
Яркое жгучее солнце.
Сукровица --
Нежная медь, стерегущая рану.
Плавится медь, освещая
Новый чарующий день.
5.
пять колец
пять страниц
пять исписанных знаками книг
пяти лет
это голос судьи
и разбитый гранит
и жестокий но нужный конец
и начало
и веткой и мыслью
в кольце
все написано
но посмотри
на сокрытой на внутренней стороне
ни следа
все страницы чисты
ГУБЫ
1.
У губ есть право выбирать слова.
Сухие, с болью изменяя форму,
Стараются молчать, едва
Пуская мякоть мнимого комфорта
Пройтись по кромке высохших снегов:
Снег в форме серой безразличной пыли
Стирается, открыв рдяной покров,
Чьи раны светлой кровью окропили
Готовый вырваться крик боли и стыда,
Когда, мутнея кислородом -- ядом --
Ленивым током спустится слюна,
Стянув волокна отзвуком невнятным.
Ведь крику нужен яростный простор,
А сухость, непривыкшая к движеньям,
Лишь открывает маленький зазор,
В который и не то, что крик, а вор
Не протолкнет ни веру, ни сомненье.
2.
У губ есть право выбирать слова.
У скал -- сходиться, разделяя время:
Здесь очарованная ясным днем волна,
А там -- туман, и смерть, и сожаленье.
И скалы могут думать про себя,
Не двигаясь, пока вокруг смятенье.
Пусть соль морская оседает на камнях,
И красный цвет в себя вбирает пена --
Они молчат. Протяжный вой в щелях,
Хоть не похож на пение сирены,
Притягивает жалось или страх...
И волны зеленеют от измены.
И губы... Есть такие как скала:
От боли, от безмыслья, сгоряча --
Они сошлись. А сжатые уста
Уже не могут выбирать слова.
У них есть право, но они молчат.
3.
У губ есть право выбирать слова
И звуки -- хриплые заклятья.
И есть еще возможность промолчать:
Улыбка -- напряжение -- несчастье.
СОСНОРСТВО. РАССТАВАНИЕ
Е.Т.
Ретивыми речами разрываю рот.
Райская ты рощица. Рыжий Риббентроп.
Ручками за рюшечки -- рваны рукава.
Расскажи мне, робкая, с коего рожна
Розами, розетками, рожами разит
От рептилий ребусных -- рылом о гранит.
Реверанс расхлебывать -- расчесать репей.
Рентгенолог ропотный, раненный о пень.
Разрыдай резиною регулярный рок --
Редкая редукция да рдяной рожок.
Ревностью и робостью -- ретушь -- ревматизм.
Ренегат расхлябанный -- русский реализм.
Реками и рельсами -- ревмя не ревешь.
Реактивно-рвотный, рвущийся за рожь.
Рвение -- не ревень. Раскидать -- не срать.
Ровными рядами "р" употреблять
Там, где злое слово должно не звучать, а реветь.
Где за сжатыми зубами мечется обезумевший язык.
Где паутина мыслей разрывается острым колом,
Яростно пронзающим и мутящим пространство,
Созданное для поэм и нежных восклицаний --
Там,
где язык
превращается
в рык.
КАИНОВА ПЕЧАТЬ
Как просто встать, когда встают вокруг,
Сливаясь в ртуть пассивного желанья,
И замыкать уже закрытый круг,
Сжимая в точку приступ расстоянья.
Как весело обнять одной рукой
Пустой каркас не предающей плоти,
Зажав единство помыслов в другой,
Теряющей уверенность во рвоте.
И как счастливо быть одним из всех,
Живя устойчивым поклонником устоя,
И адекватно отвечать на смех,
Излитый из созвучного покоя.
Но есть клеймо, и смех калечит рот,
Рождая ужас в жестах проходящих,
И равнодушье мостовых ведет
Мимо окон, безжалостно горящих.
-- Это закон, застывший на челе,
В котором ночь не позволяет спать,
Бредя пугливой ощупью в себе.
Это закон, где должно выбирать.
"Они не стоят слов: взгляни -- и мимо!"
Данте
НО Я СВОЙ ВЗГЛЯД НА НИХ ОСТАНОВИЛ...
Их свергло небо, не терпя пятна;
И пропасть Ада их не принимает,
Иначе возгордилась бы вина.
Данте
Здесь испуг выше смерти, нож мягче, чем плоть.
Кто им дал обесчестивать право,
Позволяя рабыням жестоко пороть
Через нежный узор покрывала --
Да не будут терзания сердце колоть
Одалисок, закутанных алым.
Здесь младенца встречают тончайшей иглой,
Каплей воска, лоскутиком газа --
Тихий омут с рожденья -- лишь вялой рукой,
Недоступно подвижному глазу,
Он колеблет слои над своей головой,
Не решившись подплыть к ним ни разу.
В этом храме молитва звучит как донос,
Оскверняясь слияньем согласных.
Бумеранг, не вобрав в себя дерзкий вопрос,
Не вернется. В мученьях напрасных
Умирает под огненной плетью король,
Унижаемый смехом рабыни.
Он познал свою самость -- за это и боль --
За владенье мирами иными.
ЧИТАТЕЛИ ГАЗЕТ
Листающая, попеременно жующая,
Масса зрачков, одинаково полых,
В бесполезном исканье снующая
По строкам, как и думы их, голым.
По сплетениям фраз -- выжим мысли безмыслящей,
Охраняя порядок слюнявым перстом,
Познают они мир, до истоков прочищенный,
Пережеванный механическим ртом.
Поглощают они сливки старой морали,
Обновленной сиденьем за шатким столом. --
Эти пряные сгустки порывы впитали,
Обласкав летаргическим сном.
Без усилий, согласно приказу,
Заменяя тиражем закон,
В них вливают построчно проказу
Быть стандартно немым существом.
И по знакам тащась, бескрылато,
Лицезрея словес частокол,
Забывают, что буквы когда-то
К Небесам возносили глагол.
НОВЫЙ АГАСФЕР
Я вышел из города, в котором все было честно,
В котором и жизнь лишь на миг, и сердце -- горящее место,
Которого часто касалась холодная сталь отчужденья,
Увы, не посмевшая жизнь сократить до мгновенья.
Я вышел, не зная куда поведут меня тропы.
Я вышел, не выдержав иль задохнувшись от рвоты.
И в этом пути, безъязыкий, но жадно глядящий,
Я встретил волхвов, отдыхавших в задымленной чаще.
Я их не спросил. -- Они мне ответили хмуро,
Перстом указав на летящую птицу авгура.
И время прошло -- я следую ей повсеместно,
Все видя, все зная, но тщетно ища свое место.
Мой путь бесконечен -- полет этой птицы прекрасен.
Вобрав в себя знанья, я знаньем стихии опасен.
Стихия не тронет, не даст с вернопутья мне сбиться --
Лишь смех дребезжащий в душе моей смог приютиться.
А был он когда-то безжалостным, вольно парящим,
Но, жалость не встретив, не смог он остаться пьянящим,
А лишь приобрел жесткий холод бесчувственных сфер.
И, в лед заковавшись, бреду я один -- Агасфер.
ПРОСТО
Просто в комнате было грустно.
Просто все было до бессилия просто --
Просто в каждом оконном проеме,
Просто изгаженном небом,
Проступали просто безликие рожи,
В своей простоте пустые.
Просто он не смог дольше делать
То, что было до простого просто:
Просто быть, ни о чем не зная,
Простоту расчленить не пытаясь.
Просто дом был кирпично построен
По простому стандартному плану.
Просто в раме простой, деревянной,
Высоко от земли отступавшей,
Он увидел, что было так просто
Упростить свои горькие думы.
Просто дал он команду простую
Своей крепкой ноге, стандартной,
Сорокпято-мужского размера.
И нога, сделав шаг изоконный
В простоте движенья простого
Дала сложной душе свободу.
ЗНАЕТЕ?..
Вы знаете --- бог смотрит на одежду:
Для благочестья респектабельность нужна!
И будь хоть Вы в душе своей невежда,
Ему длина Ваших штанов важна!
А знаете, что бог наш стал делягой:
Чтоб откровенье свыше получить,
Не нужно свое слово делать клятвой --
Грехи монетой можно искупить.
У бога есть стандартные расценки:
Где дом его побольше -- пять монет,
В том, что поплоше, он по три монетки
Берет за разливающийся свет.
А помните, когда-то было время
И Б-г вещал под небом голубым!
И был Иисус --- другое поколенье,
Закрывший храм пред торгашом тупым.
ВЛЮБЛЕННОМУ
(акростих)
Любовь стоит того, чтобы ждать...
В.Цой
Стол твой -- пятнистая кожа убитой змеи:
Тщетны попытки коснуться пером ускользающих строк --
Ожил покров убиенной... Так краски возьми
И тонкой кистью заполни пробелы расползшихся слов.
Тонкие кисти -- влюбленных удел и скопцов,
Лист покрывающих сетью незримых морщин.
Истину знать -- побираться у грязных мостов,
Жадно сгребая песок обмелевших глубин.
Дело ж влюбленных -- стихами желанье смирять,
Алчущим взором сжигать недоступную плоть,
Тягостным утром ложиться в пустую кровать,
Комкая запах случайно упавших волос.
Остров любви беспокоен. И ночи без сна
Гонят несчастных на брег обмелевшей реки.
Думаешь, сад там цветет? -- Там желтеет трава,
Аспид жонглирует жалом у голой ступни.
Лаской заманишь его и лаской убьешь.
Юность изменчива: жало коснется руки...
Боль не почувствуешь -- яд хладнокровней чем нож --
И переступишь рассеянно тени минувшей тоски.
Шатка любовь, так зачем же ее понапрасну трясти?
ТЫ НЕ ТАКАЯ
Ты не такая -- мягкий свет
Твоих не трогает предплечий,
Вокруг мерцающие свечи
Горят не для любовных нег.
Упал на губки белый снег,
Лишив их радости при встрече,
Когда нашептанные речи
Рождали страсть во тени век.
И строгой вечности фатой
Сокрыт румянец молодой
Ланит. Ты не такая --
К Любви, как к Солнцу ты взошла.
Она же, поиграв, сожгла.
И ты ушла, чужая.
РОЖЕНИЦА
Разворочена. Ноги в стороны.
Холод бедра жестоко саднит.
Одинока, всеми заброшена,
На столе она горько лежит:
"Руки грубые, волосатые
Раздирают надтреснутый мир --
Сквозь чужие пальцы кровавые
Мой ребенок из недр возопил.
"Поднатужься!" -- Лучше задохнуться
В мертвом свете неоновых ламп.
Воплем боли зубы расходятся,
Разрывая звук пополам.
Эта дрожь сладострастья и похоти --
С ней впадала я в грубый экстаз.
Вы, входящие, вряд ли вы вспомните
Ту же муку пророчащих глаз.
Не хочу! Беззащитно раскрытые
Створы плоти, не знавшей любви,
В миг касанья приносят невинные
Души в жертву страданью земли.
Не хочу!" -- И сквозь нервные тени,
Видя в небе кровавый венец,
Она сводит дрожаще колени...
Боль стихает. Свет гаснет. Конец.
|