Аннотация: ФД-6. Не понял, почему вместо голимой фантастики получился рассказ-предостережение... Да, старики нам мешают. Но ведь и мы когда-то станем ими. Не хочу, чтобы мне кашу на шиле подавали!
Взрыв прозвучал ночью. Земля застонала, заметалась под ними. Сотрясение не ограничилось одним ударом, оно корежило штрек, подбрасывая толчками снизу, сместило часть кровли, которая потом долго потрескивала, оседая. Николай справился со страхом быстрее всех - шахтёр всё-таки! - нащупал спички, а когда фитиль лампы занялся, в круге света появилась Тамара с младшенькой на руках:
- Бежим в штольню!
- Не дури, - нарочито спокойно ответил он не ей, а обращаясь ко всем, - здесь безопаснее.
Ревущий в голос Мотька подбежал, обхватил ногу. Николаю захотелось прижать мальца к груди, но он напомнил себе: "А вдруг чужой?" В этот момент прилетел привет от взрывной волны - слабо ощутимый ветерок овеял лица. А затем все звуки, кроме шороха крошек с кровли, стихли. После минуты напряжённого вслушивания лица семьи обратились к Николаю:
- Что это было?
- Я знаю?
Он пытался унять панику, которая подстрекала схватить лампу и броситься к штольне, пробраться к выходу и посмотреть, что там шандарахнуло, насколько это важно для завтрашнего - тут соображения хватило глянуть на часы и понять - уже сегодняшнего выхода из шахты.
- Всем спать. Как рассветет, пойду посмотрю.
Николай тяжёлым взглядом обвёл всех. Старик поняли безнадёжность спора, а жена попыталась, но разговаривать с молчуном - это как об стену горох, и тоже унялась. Однако вытребовала, чтобы он лёг с детьми. Ради младшей Николай умостился с краю, однако Тамара скоро перетащила дочь к себе и подтолкнула на её место сынишку. Мотя уткнулся в отца и сладко засопел.
Шахтёр слышал, что Тамара не спит - та дышала слишком ровно и старательно, часто сглатывала слюну. Раньше, когда его любовь проявлялась каждую ночь да не по одному разу, старательно и на совесть обласканная жена отключалась почти сразу, а Николай - нет. В те поры он, млевший от ощущения мужской состоятельности, погружался в дрёму медленно, поэтому невольно запомнил признаки настоящего сна жены.
Несвоевременное воспоминание о сладостных мгновениях проявилось вполне понятным для молодого мужика образом. Ещё бы, неделя воздержания! Захотелось перебраться к Тамаре, стянуть с неё джинсы и... невзирая на измену! Даже назло измене! В висках туго застучало, замолотило, Николай скрипнул зубами, представляя, как эта сука...
"...эта похотливая сука! С другим! Который даже ласкать толком не умел! Только распял и частил, словно щенок на валенке!"
Смесь злобы, ревности, жалости к себе и бешеного желания пересушила рот, распалила воображение и выдавила глухой стон. Горячая сухая ладошка легла ему на щёку:
- Коль, иди ко мне.
И ему не достало сил отшвырнуть поганую лапу, завернуть трёхэтажный шахтёрский посыл. Упруго отжавшись от пола, он переметнулся на сторону Тамары, впился губами во влажный, ждущий рот, а руки принялись освобождать её и свое тело от одежды. Волна небывалого желания затопила Николая, но обида проявилась в злом ритмическом шёпоте: "Сука, блядь, сука, блядь, сука...", рефреном звучавшего вплоть до мига безумного наслаждения.
Раскатившись в стороны, супруги привели одежду в порядок. Тамара тронула мужа за плечо, но тот уже пришёл в себя и зло сбросил руку предательницы:
- Заткнись, сука! Это ничего не значит!
И вернулся на своё место.
*
Сон не шёл. Тамара тихо плакала - это отражалось дыханием и шорохами, которые сопровождали утирание слёз. Николай давил в себе жалость, старательно вспоминая вчерашние события:
Несмотря на предупреждение о возможном военном конфликте, страна жила в прежнем режиме. Резервистов, и то не всех призвали. Сорокалетних, как Николай, не тронули. Он догуливал последние деньки отпуска и собирался сплавать в верховья, поглушить рыбу в затоне. Рыбнадзор выкладывался на проверках именно в выходные дни, поэтому лучше понедельника для умного браконьера дня не было. Три десятка толовых шашек, детонаторы, моток провода и шахтовый аккумулятор лежали в сумке, сети ждали в мешках рядом с канистрами и мотором. Оставалось лишь с утрячка отвязать лодку и дать газу до отказу.
Тамара отправилась к швее на примерку платья, дети играли у себя, а Николай бездельно лежал у стереовизора, критикуя вялую игру чемпионата Германии, за отсутствием российских матчей.
- Сходи за пилой, сынок, - вместо приветствия сказала мама, громыхнув входной дверью, - пока поздно не стало.
- Ма, отстань, я в отпуске, - не изменил позы сын, - и зачем ножовка?
- Твои рога спиливать.
Спустя минуту Николай бежал к швее - он помнил, куда позавчера жену подвозил - в соседний квартал. Перепуганная толстуха с сантиметровой лентой на шее открестилась:
- Вы что, мужчина? Тамара сегодня не приходила!
Понимая, что мама права, разъярённый Николай помчался к ближайшей Томкиной подруге. Та, схваченная за горло, выдала адрес Салима. Добежав туда, Николай взмок и немного успокоился. Ненависть перекипела, булькала умеренно, словно почти загашенная известь, поэтому ломиться к неизвестному Салиму в дверь он не стал. Выяснив у вездесущих старушек, что живет соперник "вон, на пятом этаже", ревнивец взобрался на крышу "хрущовки", спустился на перегородку между балконами и осторожно заглянул в окно поверх занавесок.
И всё!
Он умудрился так разбить стекло - рогами, что ли? - что не поранился, запрыгнул в спальню раньше, чем Салим закончил рабоче-крестьянское интимное общение с Тамарой. В кровь и до потери сознания разбив лицо лицу нерусской национальности и основательно испинав, Николай кинулся за изменницей. Та успела одеться, поэтому её пришлось ловить за волосы прямо на лестничной клетке. Для усмирения хватило затрещины. К дому они шли рядом, не привлекая лишнего внимания. Вызванные по мобильнику деды - отец Тамары и отец Николая - ждали в квартире, глядя новости по стереовизору.
- Я позвал, - с порога крикнул рогоносец Хаиму Григорьевичу, - чтобы потом разговоров не было. Я только что застукал вашу блудливую суку под ё... под любовником. Вы мне клялись на Танахе в прошлый раз, что она ночевала у вас, хотя мама видела её в Черёмушках. И после этого родился Мотька, который ни капли не похож на меня!
- Коля, ты неправ, - непроизвольно схватился за пейсы раввин, - Тамар не изменяла тебе, а Матвей твой сын, это можно доказать генетически!
- Заткнись, тестюшка. Больше ваша жидовская хитрость не пройдёт. Завтра же забирай свою проститутку с ублюдком и валите в свой Израиль!
Николай схватил Тамару за пышную гриву, с наслаждением сжал пальцы и швырнул изменницу в сторону раввина. Тот поймал дочь, пошатнулся, открыл рот для возражения, но в городе дурными голосами завопили сирены. В стереовизоре появилось изображение президента РФ, совсем лысого, а оттого ещё сильнее похожего на Мальчиша-Плохиша, чем в первый срок. Мама добавила звук.
- ... тья мировая... космич... оружи... лазеры... ракеты... отразит... нований для ...олнений... - сначала сквозь разноголосый вой пробивались лишь отдельные слова гаранта Конституции, но, когда громкость стала максимальной, удалось понять главное, - пережидать опасность в убежищах. МЧС гарантированно спасёт всех и каждого...
В этот миг комната озарилась вспышкой. Так полыхает близкая молния - оставляя в глазах отпечаток. Только её заметить не успеваешь, так быстро она гаснет, а теперь все успели повернуть головы в сторону окна и рассмотреть яркий шар почти на горизонте.
- Бомба! Сейчас нас сожжёт! Началось! Бежим вниз! - одновременно крикнули мама, папа и Хаим.
Тамара взвизгнула, присела, стала ловить детей за руки:
- Ложитесь!
Стереовизор мигнул и заполнился голубой пустотой - сигнал исчез. Сирены продолжали терзать нервы и давить на уши. Родители, Тамара и дети уже лежали на полу, а Николай смотрел на угасающий шар ядерного взрыва и не умирал, как хотелось. Он, вообще, не ощутил никакого ожога. "Похоже, бомба тактическая, нейтронная, - неизвестно из каких глубин памяти выскочили знания ещё армейских лет, - тогда ни излучение, ни ударная волна оттуда не пришибёт, а вот если над Энском шарахнет..."
Умереть не удалось, паника прошла, голова работала чётко. Николай мгновенно сообразил, что бежать к убежищу - дохлый номер. В прошлый раз на учениях по ГО семья шесть часов мучилась в духоте и тесноте вместе как не с тысячей ли соседей. Тогда он сгоряча высказал идею отсиживаться в заброшенной штольне и очередной раз полаялся с Тамарой. Назло ей потом свой вариант спасения проверил. Снаружи, естественно, потому что до штольни от ствола - хрен знает сколько топать, а кто ему разрешит под землёй оставаться после смены? Вход, как оказалось, наглухо перемычила стена в кирпич толщиной. Перемычка поросла травой и почти не отличалась от скального сброса под штольней, довольно крутоватого. Дорогу, отсыпанную горельником, сплошь покрыл кустарник, но от дома - Николай засёк - всего двадцать минут ногами.
"Там спрячемся! Сто метров породы нейтроны не пробьют", - решил он и стал действовать. Перекрывая заливистый вой сирен, старшинскими камандами поднял родителей и жену, сунул Хаиму узел из скатерти, куда бросил четыре кастрюли, эмалированные тарелки, высыпал столовые приборы из ящика. В тонкое одеяло выгреб все крупы и муку, опустошив шкаф, туда же швырнул пакеты соли и сахара, увязал и взгромоздил на плечи отцу. Маме дал одеяла и подушки с постелей, увязав барахло в тюлевую штору - тюк получился громадный, но подъёмный. Тамаре досталась детская одежда и приказ захватить куртки с вешалки. Себя Николай нагрузил ведром чистой воды на первое время, в два пустых ведра ссыпал все консервы, спички, детские сапожки, а заветную сумку с толуолом забил до отказа носками и трусами. И прихватил керосиновую лампу. Старую, зато надёжную.
Сирены продолжали терзать уши, когда семерка проломилась сквозь молодую поросль и подошла к перемычке. Николай заставил всех пройти дальше, примостил карболитовую шашку в маленький пролом и отмотал метров десять провода, отступив за угол. Юлия Семеновна перекрестилась, глядя на сына. Взрыв хрястнул, клуб дыма и пыли растаял под ветерком.
- За мной, - позвал взрывник, убедившись, что на голову ничего не упадёт, и сунулся в рваный пролом.
Вторая перемычка стояла дальше, но она оказалась проходимой. Прорезиненная ткань из вентиляционного рукава под ножом разошлась с треском, дав вертикаль. Прорезав её понизу на манер опрокинутой "Т", Николай повёл семью глубже. За пределами фонарного луча темнота сгустилась до кромешной. Вой сирен стал неслышим, а неожиданное эхо шагов и голосов заставило всех притихнуть.
- Спустимся в откаточный штрек, где крепь хорошая. Я помню, когда квершлаг били, мы там сра... ну, короче, там надёжно... День-два пересидим, потом видно будет.
Они устроились в штреке, промели пол, наломали кустарника на подстилку, развели костерок и приготовили ужин. А ночью что-то взорвалось над городом. "Значит, страна воюет, значит, спешить не надо..."
В таких мыслях Николай уснул.
*
Осторожная разведка, которую он предпринял с рассветом, огорчила. Хрен знает, что рвануло над городом, но половина склона откололась и улетела в ручей, образовав скальный цирк над новорождённым озерцом. Соответственно, исчезла и часть штольни, вместе с перемычками.
- Вот это прикол... Теперь тут не спуститься.
Но самое неприятное Николай осознал чуть позже, когда всмотрелся - вся растительность в обозримых окрестностях скукожилась и утратила цвет. Только дальние горы зеленели.
А город дымился развалинами. И ни единой живой души не появлялось на улицах. Смутно помня об опасности радиации, Николай не стал задерживаться у выхода, просто глянул туда-сюда и поспешил к откаточному штреку. Что встречного движения воздуха он не ощутил - показалось странным, но когда смысл застоя дошёл - торкнуло ешё сильнее:
- Ё! Это вентиляция сдохла! Значит, шахте трындец. Значит, и через ствол не выйти!
Коротко обрисовав сборищу ситуацию снаружи и внутри, он потребовал совета. Первым отреагировала мама:
- Чего советоваться? О чём? Ты нас сюда привёл, ты и думай, как выводить.
- Юля, не в том главный вопрос, - как всегда поперек бывшей жены высказался Ильгиз Кадырович, - важно, не как выходить, а когда. Чтобы не подохнуть от радиации, химии или чумы.
- Ой, не смеши мои тапочки, - делано рассмеялся Хаим Григорьевич, - той химии давно уже нету! Вся отрава смывается, сдувается или под солнышком разлагается, только так. А микробы, так рот с носом мокрой тряпкой прикрыть, и ничего не станется. Важно, как в шахте не задохнуться.
Тамара вмешалась, хотя ей Николай слова не давал:
- Мы раньше с голоду умрём. Еды всего на два дня. Или от жажды - воды на донышке.
- То есть, как умрём? Что ты мелешь!
Юлия Семеновна обрадовалась случаю повысить голос, ведь она терпеть не могла сноху, которую сын привел, не спросив материного разрешения. Развести чету и отобрать внуков - было её заветной мечтой. Вчера мечта начала сбываться - Коля застукал изменницу, да ведь окаянная война помешала, загнала всех вместе в шахту! И как тут не использовать шанс, не обвинить подлую сноху в допольнительных грехах:
- Куда продукты делись? Небось, ночью жрала втихаря? Или припрятала?
- Как вы можете? - вспыхнула Тамара. - Я сразу всё пересчитала, но сказать не успела. На семерых тут слишком мало.
- Ну, разгрузочная неделька, это не вредно, - хлопнул себя по объёмистому брюху Хаим Григорьевич.
- Замолчи, жиртрест, - ненавистно глянул на него тощий Ильгиз Кадырович, - и подумай о детях. Им голодать нельзя.
Николай молча поднялся, прошёл мимо спорщиков. Свет аккумуляторного фонаря светил в его широкую спину, пока шахтёр копался в сумке, позвякивая металлом. Когда он повернулся, в руке тускло блеснуло лезвие походного тесака. Все оценили серьёзность клинка - почти мачете, переглянулись. Хаим облизнул губы:
- Яхве осуждает каннибализм.
- Кто бы говорил, - саркастически ухмыльнулась христианка, - а Книгу царств и сожранного ребенка помнишь?
- Постыдилась бы, - вступился за раввина мусульманин Ильгиз, отступая от Николая. - Разве христианское причастие не каннибальская традиция?
- Сдались вы мне, - буркнул шахтёр, - человечину жрать, ага. Крыс ловить будем. Но сперва обеспечим свет. Вот так.
Он поднял обрубок соснового стволика, от долгого лежания в штреке обросшего лохмами плесени и пылью, поставил на попа и развалил одним ударом. Потом аккуратно и вдумчиво колол половинки на четвертинки, восьмушки и так далее, пока не возникла горка тонких щепок. Старики наблюдали молча, а спросила Тамара:
- Зачем?
Ответа не последовало. Вопрос повторила Юлия.
- Свет экономить, - отрезал Николай, высматривая в стене трещину и загоняя туда щепку, - керосин уже кончился, а гробить аккумулятор не дам! Как взрывать, если батарея на нуле? Будем жить при лучине, - запалил новый источник света, показал матери, как менять, забрал аккумуляторный фонарь и позвал мужчин:
- Идём искать воду. И бочку. Ловушку на крыс сделаем.
Немного отойдя, он обернулся и прорычал:
- Недосчитаюсь еды для детей - пришибу.
Юлия Семеновна затаила дыхание и скосила глаза на Тамару - ей, как и всем остальным, было понятно, кому адресовались последние слова, а потому страсть как хотелось увидеть реакцию снохи на приказ и угрозу.
В мирное время та всегда перечила, отстаивала перед мужем собственное мнение. Тамар Кац, еврейка по рождению, отвергла иудаизм за изначально униженное положение женщины. Православная свекровь попыталась привить ей христианские взгляды, но получила отпор и возненавидела упрямицу. По мнению, Юлии Семеновны, все скандалы в семье сына возникали из-за дурацких попыток снохи добиться мифического равноправия. Юлия втайне желала увидеть, как Николай взорвётся и - пусть даже потом отсидит пятнадцать суток! - но покажет, кто в доме хозяин. А тот даже кулаком по столу не стукнул ни разу. Просто уходил, не к другой бабе, и, слава богу, не в запой - на рыбалку.
Вот сейчас, когда война, когда полиции не дозовёшься, а толстопузый Хаим и себя-то защитить не способен - самое бы время Николаю проявить силу, дать жене крепкого тумака. Нужен лишь повод.
"Ну, огрызнись, - чуть не взмолилась свекровь, - ну, вякни! - и разочаровано выдохнула. - Эх, что за бабы пошли. Только кивнула. Уж я бы Ильгизу так ответила, мало не показалось!"
*
Спустя неделю семья как-то притерпелась к противному запаху воды, которая в одном месте бремсберга обильно капала с кровли. Оголодав, сначала мужчины отведали отварную и жареную крысятину, затем и женщины. Малявке и Моте пища готовилась на вонючей воде, но из остатков круп, лапши и консервов. Ближе к вечеру Тамара подошла к мужу, который щепал лучину:
- Коля, питьевая вода кончилась. Чем детей поить?
- Кипяти и заваривай чай, - буркнул тот, не повернув головы.
Он не мог простить себе и жене первую ночь, ту, когда оба не удержались, когда он овладел ею, еще не остывшей от недавнего прелюбодеяния, не очистившейся. Ложась, он казнился воспоминаниями и сгорал от вожделения, поэтому гневно сбрасывал руку, которая трогала его. А в часы бодрствования ему становилось ещё хуже: проклятый пляшущий полусвет от дров, на которых готовилась еда, или от лучины - выхватывал прельстительный изгиб стройной фигурки или лицо, чьи точёные черты пленили его семь лет назад. Николай даже не подозревал, что чувства могут быть настолько разными и одинаковыми, такими нераздельными. Он любил и ненавидел Тамару. Чтобы сейчас не зарубить или не задушить жену, Николай подал тесак отцу:
- Папа, дощепай, мне надо глянуть, что снаружи.
Вчерашней ночью он проверил подозрение, посмотрел на развалины, но никакого свечения не обнаружил. Значит, если радиация и была, то не очень сильная, как и положено после нейтронной бомбы. Тогда имело смысл выждать ещё недели полторы-две, тем более, что за горизонтом изредка полыхало, и явно не от грозы. А в тёмных небесах поубавилось спутников, которые раньше сияли ярче звёзд.
Днём город выглядел совсем неприглядно. Он выгорел. Трава и деревья умерли. Жили только вихрики из мусора и листьев. Ни щебетания, карканья, лая, кошачьих воплей, шума машин, мотоциклов, комариного писка, мушиного жужжания. Пустое небо. Лишь над дальними склонами гор, где темнела тайга, медленно парил какой-то хищник. Николай всмотрелся в сторону областного центра, где видел первый взрыв.
- Президент обещал. Значит, ждём, - но тут же спохватился. - Ага, а кто узнает, что мы здесь?
Вернувшись, он получил дурацкие советы, который помогли найти решение. Что значит - голь на выдумки хитра! У старой перемычки бремсберга сыскалась засохшая известь. Наутро лоскут распоротого вентиляционного рукава с надписью "SOS" свешивался из зева штольни. Чтобы плакат не трепало ветром, нижние углы огрузили каменюгами.
Вечерний солнечный свет глубоко проникал в нутро штольни. Прикинув, что в таких условиях опасность схватить дозу радиации невелика, Николай разрешил семье выйти из штрека. Показал пример, разделся до трусов, занялся заготовкой дров и запаса лучин на ночь. Тамара тоже скинула одежду, задрапировалась тюлем, как индуска, и без мыла простирывала детское и своё бельишко в ведре. Старшее поколение растелешилось и блаженно валялось у костра, совсем как на пикнике. Сырые одежды флагами колыхались на ржавых крепежах бортов штольни под дуновениями залетавшего ветерка, пока адепты трёх авраамических религий дискутировали о конце Света.
- Иоанн Богослов сказал, что силы зла будут побеждены, - нравоучительно вещала Юрия, проверяя мясо на готовность, - но спасение получат лишь души христиан!
- Вы рехнулись со своим апокалипсисом, - резко возразил Ильгиз, - ислам точно знает, что пока Даджада не лжепророчит, пока солнце не восходит на западе, пока туман не покрывает всю землю - Исрафаилу не вострубить!
Николай краем уха слушал перепалку матери и отца. Учительница физики и учитель химии. После развода они встречались только на квартире у сына. Оба одинаково жаловались ему на тоскливое одиночество, но гневно отвергали предложения сына не дурить и снова сойтись. "И что их мир не берёт? Подумаешь, цапались и мирились бы, зато вместе, всё веселее. И нас бы с Томкой не тиранили..." Он забылся, жалея глупых родителей, и неловкой мыслью задел собственное больное место. В душе заворочалось, зарычало уязвлённое самолюбие собственника. Как назло, Тамара отбросила прядь с лица, груди соблазнительно колыхнулись. Николай отвел глаза, уставился на Хаима, который доказывал мусульманину, что Мухаммед спёр идею Страшного суда у иудеев:
- ...не потомок Аллаха придёт, а Машиах. И всем вам - полярная лисичка, а полтораста тысяч правоверных иудеев соберутся у горы Сион и получат истинное право на собственную землю...
Отец Тамары рано овдовел, а после бегства дочери из дома вовсе рехнулся, бросил преподавательскую работу в областном универе и перебрался в Энск. Жил он на подачки Еврейского Агентства, вёл уроки иврита в малочисленной воскресной школе и не терял надежду вернуть дочь в исконную веру. Николай посмотрел на тестя, на маму, на отца, безнадежно одиноких и никому не нужных, ни ему, ни Тамаре. Неловкая мысль снова коснулась запретной темы, но боль оказалась не острой, а мучительно-томной, как в зубе, который качается, готовый вот-вот выпасть:
- Мы тоже никому не нужны. Разве что детям? И то, пока они маленькие...
Снаружи налетел ливень, приглушил свет, хлестанул в штольню воду, создал потоки, несомненно, радиоактивные. Суматоха, беготня - они вытеснили ненужные и благостные размышления, которые всегда родятся в безделье. А там наступил вечер, когда круг жизни сузился до нескольких метров у лучины. И жестокая реальность вылилась в слова:
- Сахара всего полпачки. Только для детей. Соль кончилась.
*
Минула неделя. Семья ела несолёное отварное и жареное крысиное мясо, пила пресный бульон, в солнечные дни вылезала в штольню, стирала и сушила одежды, даже пыталась загорать, помня о цинге и рахите. Юлия попросила сына натянуть веревку для сушки, и Николай выдрал подходящий провод из кабельной проводки, что оставалась на борту штольни. Тамара просить не стала, сама обследовала стену, нашла провод и сделала частную веревку для своих и детских вещей.
Хаим удосужился где-то простыть. Ильгиз страдал от грибка стоп, и пытался лечить себя, подсыпая в туфли древесную золу. И тем не менее старшее поколение вело активную жизнь, они спорили, ругались и мирились. Младшие не болели - тьфу три раза! - и учились под контролем мамы Тамары. Лишь среднее поколение жило в состоянии холодной войны. Никто из супругов не решался сделать шаг к примирению. Они почти не разговаривали. И всё чаще ловили на себе взгляды стариков.
Но однажды в городе возник шум. Он прилетел издалека, со стороны областной трассы. Танк или бронетранспортёр, лязгая гусеницами и рыча, пытался протиснуться в центру. Но не справился. Потом в небе появился вертолёт. Пока он кружил, Николай бросился к штреку, и вся семья долго провожала взглядами грядущих спасателей.
Вечером костер горел дольше обычного, а вместо споров шло обсуждение жизни после апокалипсиса. В монстров и мутантов никто не верил, но руины Энска зримо обещали тяжёлую работу по разребанию. Николаю показалось, будто кроме него, никто спасению не обрадовался. А он так старался для них! Огорчённый неблагодарностью, шахтёр ушёл в дальний край штрека, завернулся в кусок брезента и задремал, лелея жалость к себе, никому ненужному.
*
Ночной взрыв лишь слегка тряхнул почву, но истомлённая неделями ожидания семья испугалась сильнее, чем в первый раз. Женщины и дети завизжали. Деды заохали. В тишине, которую усугублял шорох крошек и камешков, падающих с кровли, громыхнул голос Николая:
- Сидеть на месте! Я проверю.
Он на мгновение включил фонарь, пересилив скаредность - драгоценные электроны, которые могли понадобиться для детонаторов, утекали впустую! Глаза запомнили картинку, ноги прошли весь увиденный путь. Он снова мигнул светом, запомнил, прошёл, мигнул-запомнил-прошёл, и повторял этот экономный цикл до завала, который вырос в штольне.
- Твою дивизию... Какая падла? Убью!
Диверсию - в чём сомнений не было - совершил кто-то из семьи. Об этом говорило всё: запах газов, место, слишком отдалённое от выхода наружу, и провод, который использовал подрывник. Николай отправился назад, пропуская эту обрезиненную нить Ариадны через кулак. Она вела к борту штольни. Там провод был грубо скручен с другим проводом, давно и капитально провешенным по стене с другими кабелями. Незадолго до старого ствола обнаружилась новая скрутка, которая привела к электродвигателю с разобраной клеммной коробкой.
- Хаим! Только он мог додуматься, как сделать динамо, как получить ток!
Бежать по каменному коридору пришлось немного вверх и долго, поэтому Николай запалился. Тяжело дыша, он не стал тратить время на слова, а ударил тестя в лицо, сбил и принялся пинать. Семья спохватилась, бросилась удерживать и оттеснять обезумевшего шахтёра. Дети заплакали. Юлия задела лучину, та выпала, рассыпалась угольками. В темноте раввин сумел отползти, так что последние пинки Николая достались воздуху.
- Коля, ты что? Опомнись, - увещевал сына Ильгиз, которому вразнобой вторили Юлия и Тамара, - за что? Да объясни ты! Не бей папу!
Бешеный порыв, желание затоптать мерзавца, который разрушил планы на спасение - внезапно угасли в шахтёре. Он затих. Запалённая матерью лучина высветила удручённого мужика, не такого уж молодого, каким он казался родственникам. Столько безысходности было в согбенной фигуре, что все затихли, подошли к Николаю.
Пляшущий огонёк подсветил лица. Подземная жизнь иссушила, состарила всех, кроме детей. Скулы Ильгиза заострились, глаза запали глубже, отчего он стал похож на древнего татарского воина с поля Куликова. Косынка, скрывшая волосы Юлии, придавала лицу монашеский вид. Хаим, пейсы которого развились и свисали сосульками, а чёрная струйка крови из разбитого носа усугубляла страдальческое выражение семитских глаз - выглядел измождённым. Зажимая ноздрю, раввин гнусаво, но участливо спросил зятя, будто и не получил только что от него в морду:
- Коля, что случилось?
- Зачем ты завалил штольню, Хаим Григорич? Как теперь спасатели до нас доберутся?
- Я не взрывал, Коля. Это поклёп!
- Ну да, кровля сама обвалилась. Тесть, там не анкерная крепь, там тюбинги.
Вмешался Ильгиз Кадырович, проявил не утраченные качества руководителя:
- Стоп, стоп, стоп! Так не пойдёт! Давай по порядку, Коля. Скажи, нам бежать никуда сейчас не надо? Даже некуда... Понял. Тогда чего горячку пороть, с кулаками бросаться? Расскажи толком, почему на Хаима наехал.
Немудрёные слова не то чтобы одёрнули шахтёра, скорее, напомнили об ответственности за семью. Можно сколько угодно иронизировать над методами Макаренко, но человек всегда старается хотя бы перед собой выглядеть честным - совесть, она не выдумка, гложет не на шутку. Подозрения насчет отцовства Моти, зло на родителей, которых чёрт дёрнул развестись, на тестя, который покрывал измену дочери - ничего не отменили. Николай оставался среди них самым старшим, самым сильным. Был, как оскорбляла его Тамара в моменты наивысшего гнева, альфа-самцом маленькой стаи высших приматов.
И он рассказал своей стае всё, распахнул сумку, из которой исчез толуол и один детонатор. Закончил подробностями о проводах и взрывной машинке:
- Провод из бремсберга, а кто туда ходил? Папа и Хаим. Чтобы подключить мотор как динамо - нужно знать электротехнику. Тесть, ты её лет двадцать читал?
- Коля, это школьный курс физики. И потом, чтобы возбудить приличной мощности ток, надо ого-го как раскрутить вал!
- Не держи меня за дурака. Там шкив. Зарядить трос, тот же провод с лёгким противовесом, а большой груз спустить в ствол - такие ли обороты будут! Зачем ты взорвал штольню?
Тамара выступила вперёд:
- Папа не виноват. Это я.
Врут приверженцы Перуджино, Санти и прочих итальянских рисовальщиков - мадонна была темноволосой, а не русой или рыжей. И не пейзаж служил фоном, а почти беспросветный мрак горной выработки. Так подумал шахтёр, глянув на жену, которая держала заснувшую малышку. Впервые боль пережитого оскорбления не кольнула его сердце. То ли осознание неминуемой смерти, то ли ощущение, что выработка станет братской могилой, в которую негоже брать мирские, недолговечные чувства и переживания - но что-то вычеркнуло измену жены, сделало давно прошедшим, ничтожным, даже мельче знания о добрачных Тамариных мужчинах или его женщинах. Поэтому Николай мирно и мягко отверг жертву:
- Не надо врать, Тома. Ты бы с толуолом не справилась.
- Это сделал я, сынок, - покаялся Ильгиз Кадырович, - шашки украл, пока ты нижний горизонт проверял.
- Зачем?
- Постапокалипсис, сам знаешь, не мёд. Выйти и умереть от лучевой болезни? Я жить хочу. Здесь. Пусть и без света. Сынок, дрова есть, вода есть, крыс всё больше сюда приходит - мы тут долго продержимся.
Николай разбил доводы одним ударом:
- Папа, взрывчатку заложить мало, надо выйти к мотору и раскрутить его. А ты спал за моей спиной, когда рвануло. Тома, ты видела, кто выходил ночью в штольню? Мам, ты с краю лежала, ты должна была заметить!
Опрос ничего не дал. Перед сном из штрека выходили все, в туалет, но конкретно перед взрывом - никто. Во всяком случае, если кто и заметил злодея, то не захотел выдавать. Разозлившись, Николай снова вышел в штольню, выронил лучину и впотьмах сообразил, что передвигаться можно без света. Дел-то, по штреку - на карачках, в штольне - по борту, и так - до ствола! Почва ровная, держись стенки и не спеши. Спереть взрывчатку и детонатор - делать нечего, сумка всегда на виду, а толовая шашка много ли места занимает? Распихать по карманам, раза за два отнести, сложить в одном месте. Воткнуть детонатор, прокрутить провода. Стоп. Провод?
- Не может быть, чтобы никто не видел, как человек полста метров провода тащит! Видели же?
Все пожали плечами. Николай обозвал их предателями. Лучина догорела, Юлия сноровисто запалила от огарка сменную, воткнула в трещину. Говорить никому не хотелось. Тягостное молчание нарушила Тамара:
- Оно нам надо?
- Что?
- Знать, кто взорвал. Ничего же не изменишь...
Жена говорила рассудительно, заглядывая в глаза мужа, который так внезапно изменился, признал за ней право быть собеседницей. Николай не вникал в смысл разговора, он купался в любимом голосе и корил себя за нелепое поведение - да разве можно было придавать значение мелочи? В памяти всплыло утверждение писателя, а может, корифея науки, очень уместное - что в измене жены виноват муж. И Николай спросил:
- Тома, почему Салим?
- Дура потому что. Ты неделю со мной не спал, и я решила доказать, что желанна другим. Востребована, как женщина. И развестись. Поэтому специально твоей маме дала подслушать. Надеялась, что успеешь, пока он меня раздевает. А ты опоздал...
Шахтёр поднялся, прикоснулся губами к щеке, жарко шепнул на ушко:
- Я люблю тебя. Я дурак. И я хочу тебя.
- Знаю, - прилетел ответный шёпоток. - И тоже хочу. И люблю. Но сильнее чем ты. Поэтому решила уйти. Жаль, что так глупо получилась.
- Плюнь. Ничего не было.
Осторожное объятие стало плотнее - супруги томились желанием немедленной близости. Дочка проснулась, хныкнула. Подбежал и прижался к ногам Мотя, обхватив ноги родителей.
- Сексконтроль, - улыбнулись оба, глядя вниз на улыбку сына.
Им удалось сбыть детей бабашке и дедушкам. Отойдя во тьму штольни, Николай пару раз мигнул светом, определяя направление, и привёл Тамару к полотнищам разобранной перемычки.
*
Обессиленные истомой, супруги лежали и смотрели в мрак.
- Тома, а кто всё-таки вызвал завал, как думаешь?
- Не я.
- И не я.
- И не дети, - добавила жена. - Боишься, старики спятили?
- Ты их споры слышала? Армагеддон, апокалипсис, конец света, звезды с неба! У каждого свой бог, и каждый хочет в рай. Вдруг кто решил и нас туда отправить, не спрашивая?
- Вера, это опора слабых. Я лично верю в тебя, - Тамара нащупала грудную мышцу мужа, потрепала и нежно царапнула коготками кожу, - ты сильный. Ты можешь всё.
- Поэтому я должен знать, кто. Пусть даже отец! Пусть ты!
- И что сделаешь?
- Не знаю. Ничего, наверное.
- Тогда идём разбираться. Я что, зазря логику учила?
Повторив путь вдоль провода, но уже при свете лучин, супруги внимательно изучили электродвигатель. Отпечатки пальцев никакой пользы не принесли. Ну, залапан корпус, так это обычное дело, когда кабельную коробку разбирают. Тамара подергала провод - концы легко разогнулись и выскочили из клемм.
- Не закручены, а почему?
- Ржавые, пальцами не провернёшь. Отвертка или пассатижи нужны, - пояснил Николай, рассматривая срез изоляции на проводе. - А они всегда со мной, в кармане. И вот это, видишь? Не перекушен, а перепилен. Ножом, обычным ножом. Пассатижи я дедам давал, когда они в квершлаг по делу ходили. Значит, это не в те разы...
- И что это значит?
- Тайком кто-то тут работал. Потому и провод не перекусил, а перерезал, и клеммы не закрутил.
- Меня исключаешь? Я физику плохо знаю. А свекровь?
После непродолжительного молчания шахтёр чмокнул жену и захотел оправдать маму:
- Согласен, взорвать и она может, это дело нехитрое. Даже вернее, чем папа. Но зачем? Смысл?
- Хорошо, подумаем о мотивах, - согласилась Тамара. - Скажем, злодею хочется здесь остаться. С кем-то. Тогда папе - незачем. Он эту войну Армагеддоном не считает. Ильгиз Кадырович? На фига ему здесь торчать? Мстить? Маме твоей?
Обстоятельно рассудив, супруги сошлись на том, что Ильгизу и Юлии не резон взрывать выход - явных признаков помешательства у тех не наблюдалось. Версии кончились.
- Никудышные мы сыщики, - констатировал Николай, обнимая жену.
- Почему? Хорошие. Просто фактов нет, - упёрлась та в грудь мужа, пытаясь оттолкнуть, - вот версии и не складываются. Отстань, не совращай!
- Идём, - встрепенулся шахтёр, - посмотрим, откуда провод взят.
Загораживая пламя лучины ладонью, они брели вдоль одной стены, потом возвращались вдоль второй, меряя шагами длину снятого провода и пытаясь рассмотреть следы на почве. На мелкой каменной крошке их не было заметно, лишь в одном месте пропечатался острый край подошвы.
- Они давно порвались. Ты что, всё же подозреваешь меня?
Муж виновато улыбнулся и пояснил:
- И себя тоже. Мало ли, вдруг лунатик. Хожу себе впотьмах, как зомби, и никто не подозревает, что я, того...
Тамара перехватила его руку:
- На себе не показывай!
Лучина догорела до пальцев. Зашипев, шахтёр выронил огарок. Тот упал рядом с таким же маленьким остатком, но продолжить гореть. Запалив от него новую щепку, Николай остался сидеть на корточках, рассматривая найденный огарок.
- Не поняла, - призналась Тамара, тоже присев и даже потрогав жалкий кусочек несгоревшей лучины. - Что?
- Пальцы, - муж показал ей свои, со свежими волдырями от ожога. - Дай твои, - перецеловал растопыренные пальчики и успокоено сказал. - Пошли назад.
Но на всякий случай они завернули к электродвигателю и постарались запомнить все следы обуви, который уцелели после кроссовок Тамары и кирзачей Николая - все три вида отпечатков, большие и малые.
*
В штреке вкусно пахло шашлыками. Маленький костерок пылал под решёткой, негромко булькала кастрюля. Ильгиз и Хаим продолжали религиозный спор, а Юлия заботливо переворачивала крысиные тушки, чтобы не подгорели. Мотя развлекал сестру, раскладывая камушки и палочки. На шаги супругов обернулись все разом.
- Вовремя, сынок, к еде поспели, - улыбнулась Юлия.
- Мама, где твои туфли?
Все уставились на сапоги сорокпоследнего размера, в которых ножульки Юлии Семеновны казались ещё тоньше.
- Порвались. Я выбросила. Куда? Не помню. Что ты пристал?
- Теперь вы, - приказал Николай дедам, - ноги вытянули, ну!
Сандалии Ильгиза основательно обтрепались. Туфли Хаима выглядели лучше, всё-таки пластик прочнее резины. Тамара с тревогой глянула на мужа, готовая стать на защиту отца, но Николай приложил палец к губам, и она промолчала.
- Покажите руки.
Шахтёр придирчиво обследовал каждый палец раввина. Потом изучил руки отца. Тоже ничего не нашёл.
- Мама! К тебе это тоже относится.
На указательном и большом пальцах левой руки Николай нашёл спавшиеся пузыри. Он подозвал Тамару, показал руку Юлии Семеновны:
- Видишь? - и жалобным голосом подытожил окончание следствия. - Я бы никогда не подумал.
- Я лучиной обожглась! - запротестовала мать.
- Верю.
- Никто, кроме меня, лучины не меняет!
- Верю.
- И что тогда уставился?
Николай отпустил руку матери и совершенно потерянно спросил: - Объясни, зачем?
Юлия Семеновна зарыдала, отвернулась и закрыла лицо. Тамара обняла свекровь, отвела в сторону, и стала что-то нашёптывать, не то увещевая, не то успокаивая. Ильгиз смотрел на них, не решаясь подойти. Раввин обратился к шахтёру, который стоял, не зная, что делать:
- Коля, люди редко желают зла другим, гораздо чаще они всего лишь хотят добра себе. Разве ты поступаешь иначе?
- Не знаю. Тесть, почему я не понимаю вас? Ни Тому, ни маму, ни тебя. Вообще, никого. На хрена бог сотворил людей, если заставил вести так нелепо?
- Бог-то причём? - вмешался Ильгиз Кадырович. - Он дал свободу воли, а выбор за человеком. Чтобы ты знал - я тоже хотел, чтобы мы жили здесь. Вместе. Она меня опередила.
- И я бы обрушил кровлю, - признался Хаим Григорьевич, застенчиво накручивая пейсы на палец. - Знаешь, я только тут почувствовал, что у меня есть семья.
Признания отца и тестя вовсе выбили шахтёра из колеи. Чувствуя себя полным идиотом, он не стал задавать им вопрос "зачем". По счастью, за спиной вспыхнуло пламя, штрек заполнился едким дымом. Старики и дети побежали в штольню, утирая слезящиеся глаза. Под крики Тамары "мясо горит, спасай, туши!", Николай смахнул крысиные тушки с решётки, едва не свалив кастрюлю, и тоже выскочил на более свежий воздух.
Слабый свет из штрека вовсе рассеивался в штольне, становясь слабее лунного, но глаза быстро адаптировались к темноте. Шахтёр рассмотрел, что Ильгиз и Хаим держали детей за руки, а те доверчиво прижимались к дедам и тянули к себе бабушку. Тамара вытерла лицо Юлии Семеновны углом платка, подошла к мужу, положила голову на плечо. Они стояли и смотрели, как дым выплывал из штрека. Николай вдруг сообразил, что направление воздуха изменилось:
- Тянет в сторону главного ствола. Тогда есть шанс выбраться! Спуститься на второй горизонт, а там напрямую километров пять. Завтра пойду на разведку!
- Иди, - нежным голоском сказала Тамара и похвасталась. - А я со свекровью помирилась. И вот что, ты ей и старикам пообещай, что жить будут с нами. Иначе кто-то из них опять выход завалит.