Аннотация: победитель конкурса "Гостинная сэра Шерлока" на РБЖ 2011, напечатан журнале "Меридиан" (2011) и сборнике фантаверсума "Квартирный вопрос" (2012), в авторском сборнике КОТДОГ (2014). первый рассказ межавторской серии "Эра Мориарти".
"Меня зовут Ватсон. Джон Ватсон, секретный агент на службе Её Величества..."
Я вернулся взглядом к первому предложению и задумался. Может быть, все-таки лучше назвать главного героя Джеймсом, заранее отметая у будущих читателей всяческие подозрения, что он и автор записок - одно и то же лицо? В конце концов, я ведь не собираюсь писать автобиографическую повесть, изложить реальные события в их первозданном виде не позволяет подписка о неразглашении и данное мною слово, так почему бы и не дать волю фантазии? Джеймс - красивое имя, благородное, не то что простоватое "Джон", которое только и смотрится хорошо, если имеет перед собою короткую, но такую немаловажную приставку "сэр"...
Я повертел в медных пальцах моей искусственной правой руки новомодную самопишущую ручку - осторожно, чтобы не пролить чернила, заполнявшие стерженек на две трети, - и усмехнулся. Похоже, я заразился от нашей юной и взбалмошной мисс Хадсон страстью к перемене имен - примеряю на себя имя персонажа еще ненаписанной мною же истории. Вот уж действительно, старость не спасает от глупости, даже немцам иногда удается рассуждать на удивление здраво.
Надобно вам сказать, что ваш покорный слуга вовсе не собирался писать биографические очерки о собственной персоне, находя персону сию достаточно скромной и малоинтересной для предоставления жизнеописания ее вниманию широкой общественности, и вполне удовлетворяясь ролью верного Босуэлла при удивительнейшем человеке нашего времени, мистере Шерлоке Холмсе - а с недавнего времени еще и сэре Шерлоке Холмсе. Титул был пожалован моему великому другу почти одновременно с последним достижением инженерной мысли, летательной яхтой, в уютной гостевой каюте которой ваш покорный слуга и пишет эти строки в своем дневнике - вместо того, чтобы живописать приключения великолепного и неустрашимого Джеймса Ватсона, секретного агента на службе Её Величества.
Мой проницательный друг был абсолютно прав, высказывая предположение, что последняя война нанесла мне куда большую внутреннюю травму, чем я был готов признать - даже перед самим собой. Я запретил себе говорить и даже думать о тех жутких годах, похоронил на самом дне памяти - но тем самым лишь сохранил в себе все ужасы, лишавшие меня сна и превращавшие ночные часы в непрекращающийся кошмар. Алкоголь и все возрастающие дозы лауданума были мерой временной и ненадежной - как врач, я не мог этого не понимать, но другой методы борьбы с внутренними демонами я тогда не знал и надеялся только, что демоны эти, терзая меня, причиняют окружающим не слишком много хлопот.
Но однажды - да будет благословенен тот день! - мне попалась на глаза статья моего коллеги с каким-то совершенно непроизносимым то ли славянским, то ли немецким именем.
В статье рассказывалось об успешном возвращении душевного спокойствии пациентам, которые страдали от невидимой глазу травмы и перенесенного ужаса - а таких страдальцев оказалось немало после Великого Нашествия с Марса и Смутных лет, вылившихся в пожар всеобщей войны. Первой войны на памяти человечества, поистине охватившей весь мир. Многие мирные жители стали свидетелями гибели друзей и близких, потеряли здоровье не на поле битвы, а в мирных, казалось бы, городах. Мир сошел с ума, в этом безумии люди теряли себя, и долгое время потом не могли исцелиться.
Мой коллега применял довольно рискованный способ излечения - он заставлял несчастных снова и снова рассказывать о пережитом ими кошмаре, требуя вспоминать каждую подробность, каждую самую мелкую деталь перенесенного ужаса, и обязательно ее проговаривать вслух.
Эта, казалось бы, варварская и лишенная малейшего сострадания к несчастным метода дала удивительные результаты - все пациенты отмечали существенное улучшение, а некоторые сумели навсегда избавиться от мучивших их кошмаров!
Статья так потрясла меня, что я всю ночь не сомкнул глаз - и вовсе не из-за боязни возобновления кошмарных снов. Словно рука Провидения подкинула мне спасительную соломинку именно тогда, когда я уже почти сдался и готов был утонуть в море отчаянья. Впрочем... было бы не совсем искренним с моей стороны не уточнить, что я почти уверен, каково имя этого Провидения, оставляющего после себя запах крепкого табака. Полагаю, что и немецкий медицинский журнал вовсе не случайно оказался на моем столе в тот день - а ведь я из патриотических соображений не выписываю немецких журналов, даже по медицине! И не случайно журнал этот был открыт именно на столь поразившей меня странице...
Как бы там ни было, с моей стороны было бы страшной неблагодарностью не воспользоваться советом столь благосклонно ко мне относящегося и настолько проницательного Провидения. Но, будучи по природе более склонен к жанру скорее эпистолярному, чем разговорному, ваш покорный слуга вознамерился усовершенствовать методу немецкого коллеги. Бессонные часы не были потрачены зря - мне удалось все как следует обдумать и изобрести способ, посредством которого не только удалось бы избавиться от внутренних демонов, но при этом и не нарушить данное мною слово о неразглашении определенных подробностей военной карьеры.
Мною были приняты несколько важных решений по поводу будущей книги - во-первых, писать не от своего лица, используя псевдоним и описывая приключения некоего безымянного героя. Далее я собирался соблюдать честность и доскональность лишь в описании виденных и испытанных мною ужасов, все же остальные события и факты исказить и преувеличить настолько, чтобы у проницательного читателя не оставалось ни малейших сомнений в том, что всё описанное есть не более чем фантазия автора.
Незадолго до рассвета поняв, что заснуть мне в эту ночь так и не удастся, я решил успокоить разгулявшиеся нервы при помощи трубочки хорошего табака. Конечно, куда привычнее было бы накапать в стакан с содовой некоторое количество капель не раз уже спасавшего меня лауданума, но в ту ночь я твердо решил начать новую жизнь, в которой подобным снадобьям более не было места. Да и надо признаться, что после специальной алхимической подготовки, коей я был подвергнут в особых войсках Её Величества (и о подробностях коей я по понятным причинам умолчу), обычные медицинские препараты действовали на меня довольно слабо.
Пристроив на место снятый на ночь механистический протез и пощелкав для пробы медно-суставчатыми пальцами, я счел его работу вполне удовлетворительной и, накинув халат, отправился в гостиную. Где обнаружил, что не одному мне не спится в эту ночь - Холмс скрючился в своем любимом кресле, подтянув худые колени к ястребиному носу и выставив перед собой черную глиняную трубку, похожую на клюв какой-то странной птицы. Трубка его не горела, глаза были закрыты, и я уже подумал было, что он спит, и собирался тихонько вернуться к себе, когда мой друг шевельнулся и спросил негромко:
- Ватсон, не дадите ли мне огоньку? Я задумался, а трубка потухла.
Уже не скрываясь, я подошел к креслу, протянул мою искусственную чудо-руку, щелкнул большим пальцем по кремниевой наладонной пластинке и зажег миниатюрную газовую горелку на конце указательного. Холмс прикурил и благодарно кивнул, выпустив клуб ароматного дыма. В его проницательных глазах на секунду отразились крохотные язычки пламени.
- Холмс, мне надоело удивляться, - сказал я, устраиваясь в кресле напротив и тоже закуривая. - Как вы догадались, что это именно я? И только не говорите мне, что это опять из-за моего протеза и издаваемых им звуков - я сам его перебрал и отшлифовал все поршни, подогнал сцепление и как следует смазал. Смею вас уверить, он работает совершенно бесшумно.
- Элементарно, мой друг, - из глубины кресла раздался хрипловатый смешок. - Если вдруг соберетесь подкрасться ко мне незамеченным, вам следует предварительно перестать так усердно окуривать благовониями свою каюту.
Я несколько смутился - мне казалось, что мое пристрастие к восточным ароматическим свечам и притираниям не настолько очевидно и раздражительно для окружающих.
- Раньше вы, кажется, не возражали...
- Полноте, Ватсон, я и сейчас вовсе не имею ничего против. Надо отдать вам должное, аромат весьма приятный и хорошо подобранный. Напоминает мне о тех волнующих месяцах, когда я прятался от профессора Мориарти в горах Китая. Но легко сообразить, что если Тибет далеко, а я все-таки ощущаю этот знакомый аромат - значит, мой друг Ватсон где-то поблизости, и может избавить меня от необходимости вставать за спичками.
Помимо воли я рассмеялся.
- Так вот оно что! Вы успокоили меня, Холмс. А то я уж было подумал, что ваши друзья из горного монастыря научили вас всяким мудреным штукам вроде чтения мыслей. А все оказалось так просто!
- Я давно уже полагаю, - с нарочитым раздражением ответил на это Холмс, - что совершаю большую ошибку, объясняя, каким образом прихожу к тем или иным выводам. Еще древние латиняне говорили - "омне игнотум про магнифико", что вам, как медику, не составит труда перевести.
- Все непонятное принимается за великое.
- Вот именно, Ватсон, вот именно... Не объясняйте ничего - и прослывете великим чародеем, объясните - и любой болван воскликнет: "Оба-на! Да я тоже так могу!". Боюсь, если я и дальше буду все объяснять, моей скромной славе грозит скорый крах.
Однако голос его при этом звучал отнюдь не расстроено, а скорее даже удовлетворенно, да и глаза блестели довольно весело. Странное оживление - еще буквально вечером он был весь во власти хандры и скуки, жаловался на лондонскую погоду и вконец измельчавших преступников, не желающих давать своими примитивными правонарушениями пищи его изощренному уму. Обругал мисс Хадсон за остывший кофе (что было правдой), а мальчишку - за скверно вычищенные туфли (что правдой не было), потом снова переключился на Лондон, его мерзкую погоду и не менее мерзких обитателей.
Поздняя осень - не самое лучшее время для столицы Великобритании, с этим я вынужден согласиться. Вечный грязноватый дождь, в котором сажи и копоти больше, чем воды, слякоть и промозглая сырость способны ввергнуть в черную меланхолию и самую жизнерадостную натуру. К тому же воздухоплавательные причалы, у одного из которых и был пришвартован наш "Бейкер-стрит", располагались на самой границе цивилизованной части города, и из огромных окон по левому борту в ясные дни открывался вид на ряды мрачных построек и черный частокол дымящих труб, что тоже не способствовало поднятию настроения.
Но когда я предложил сняться с якоря и продолжить наше путешествие, Холмс не проявил ни малейшего энтузиазма , выразившись в том смысле, что нынешний мир везде одинаков, с изобретением телеграфа в нем больше не осталось настоящих тайн и загадок, а великие преступники более неподсудны, поскольку сидят в правительствах и совершают жуткие преступления против закона и человечности одним нажатием клавиши. Прочие же преступники измельчали и способны разве что украсть конфетку у слепого ребенка. Так какая, мол, разница, где именно подыхать со скуки?
И вот, по прошествии всего лишь нескольких часов все изменилось, хандры как ни бывало, мой друг полон жизни, активен и весел, сидит в своем кресле, словно в засаде, посверкивает глазами и ждет... внезапно я понял, что причина всему этому может быть лишь одна.
- У нас есть загадка, Ватсон! - подтвердил мое предположение Холмс. - А, может быть, есть и дело. - Элеонора сегодня ночью вернулась очень поздно. И, что куда интереснее - не одна!
И пояснил, видя мое вытянувшееся от недоумения лицо.
- Элеонора. Мисс Хадсон. И не надо строить такую чопорную мину, мой друг! Неужели вас это совсем не интригует?
- Холмс, я действительно полагаю, что это не наше с вами дело...
- И вам совершенно неинтересно, что именно за особу привела к нам на борт юная мисс? И с какой целью она это сделала?
- Холмс, - воскликнул я, шокированный. - Ваше любопытство переходит всякие границы приличия!
- Есть еще одна пикантная подробность, - торопливо продолжил Холмс прежде, чем я успел заткнуть уши. - Эта особа - женского пола.
Теперь затыкать уши было бы глупо - главное я все равно узнал. Как бы там ни было, а мисс Хадсон мне нравилась - милая девочка, рано оставшаяся без родителей, а потому несколько взбалмошная и экстравагантная. К тому же, как и многие в ее годы, пытающаяся доказать всему миру, что она ужасно самостоятельная и вполне уже взрослая дама - а вовсе не милая девочка. Несмотря на все ее экстравагантные выходки и лозунги, затверженные на собраниях суфражисток, я был уверен, что все это внешняя шелуха, призванная шокировать чопорных лондонских старичков и не менее чопорных домохозяек. Я даже позволял себе внутренне подсмеиваться над пафосными декламациями нашей девочки, полагая, что знаю ее лучше, и все ее шокирующие слова так и останутся только словами, не воплотившись в реальные действия. Ну, во всяком случае, во что-либо более экстравагантное, чем ношение мужских брюк и постоянные рассуждения о мужском шовинизме.
Было очень грустно ошибиться, и оставалось только надеяться, что на моём бесстрастном лице ничего не отразилось.
- Не переживайте так, Ватсон, - лишил меня последней иллюзии мой слишком проницательный друг. - Циничный опыт врача на этот раз, думаю, вас подводит, направляя к неверным выводам: страсть, которая привела таинственную юную особу на борт нашего дирижабля, подвластна скорее Афине, нежели Купидону. Иными словами, девушке нужна разгадка какой-то тайны - надеюсь, зловещей! - и только врожденная деликатность не позволила ей потревожить среди ночи покой столь пожилых джентльменов, каковыми мы с вами, Ватсон, без сомнения, кажемся этой юной особе. Дождёмся утра и всё узнаем! Но вы ведь не об этом хотели со мною поговорить, правда?
Я был рад перемене темы, поскольку слова Холмса меня вовсе не успокоили. Я помнил, как они ссорились вчера с Элеонорой (нет, тогда еще Патрисией), как та прокричала с надрывом и слезами в голосе, что по-настоящему понять женщину не способен ни один мужчина, и убежала, хлопнув дверью, а мой друг остался сидеть на диване, кутаясь в плед и бурча под нос какие-то только ему внятные едкие замечания и колкости. Элеонора (Патрисия) вчера была очень расстроена и обижена, а молодые люди в таком состоянии способны на всякие глупости. Особенно девочки, считающие себя уже вполне взрослыми дамами...
Стараясь отвлечься, я рассказал Холмсу о намерении вытащить наружу своего внутреннего демона, пришпилить его к бумаге и уничтожить, превратив в презабавную развлекательную историю для публики. Ради пущей забавы и интриги я собирался сделать своего героя безымянным, обозначенным лишь цифрами, и даже придумал ему трехзначный номер, начинающийся с двух нулей и показавшийся мне не только красивым, но и полным глубинного смысла. Ноль и сам по себе достаточно привлекательный и глубокомысленный знак -отсутствие чего-либо, пустота, закрытая сама в себе. А уж удвоенный ноль, пустота, помноженная на пустоту, показалось великолепным решением, изящным и вполне достойным запечатления.
Однако Холмс, хорошо разбирающийся в нумерологии, объяснил мне всю глубину моих заблуждений. Он согласился со мною в той части, что смех и праздный интерес случайной публики - самое действенное оружие против терзающих нас внутренних страхов, но при этом безжалостно высмеял столь понравившийся мне номер. Ноль - сильный знак, но два нуля, поставленные рядом, способны вызвать только презрительное недоумение у любого мало-мальски знающего человека, поскольку взаимно уничтожают друг друга. Да и зрительный образ, - о котором я, к стыду своему, совсем не подумал, - получается не слишком приличный.
Тем временем уже почти совсем рассвело, хотя солнца по-прежнему не было видно на мутно-сером небе - то ли из-за привычной для Лондона облачности, то ли из-за не менее привычного в последнее время смога. В гостиную забрел сонный мальчишка в намерении, пока никто не видит, выпить стаканчик-другой содовой воды с сиропом, аппарат для газирования которой располагался в углу как раз за моим креслом. Мальчишка был сильно разочарован, обнаружив в комнате нас с Холмсом. Не долго думая, я огорчил его еще больше, вручив шиллинг и отослав в ближайшую лавку за бумагой и писчими принадлежностями - так не терпелось мне приступить к самоисцелению еще до завтрака. Мальчишка поплелся к выходу, зевая и цепляясь ногой за ногу, но я слегка подстегнул его прыть, сообщив, что по возвращении он может выпить пару стаканов сладкой газировки в качестве награды. Мальчишка заметно повеселел и убежал довольно резво, больше уже не изображая умирающего. А я вернулся к себе в каюту переодеться, поскольку начинался новый день.
- Её зовут Джейн. Она моя подруга. И у неё проблемы.
Элеонора решительно выпятила маленький подбородок, скрестила руки на груди и посмотрела со значением - сначала на Холмса, потом на меня. В своей короткой, но решительной речи она четко выделила тоном два слова - "подруга" и "проблемы" - так, чтобы ни у кого не осталось ни малейших сомнений в серьезности и первого, и второго.
Похоже, мы с Холмсом оказались правы оба в своих надеждах и опасениях.
- Ватсон, - представился я, вставая и кланяясь. - Джон Ватсон.
И чуть было не добавил - "секретный агент на службе Её Величества" - сказалось утро, проведенное в муках творчества.
- Очень рада познакомиться, - Джейн, оказавшаяся миловидной блондинкой с тонкими чертами лица и огромными голубыми глазами, кивнула и очаровательно покраснела. Она казалась настолько же ранимой и беззащитной, насколько Элеонора, с ее рыжими кудряшками и вздернутым носиком - решительной и боевой.
- Вздор! - прервала свою подругу Элеонора. - Оставь эти буржуазные любезности, у нас есть дела поважнее!
- Милые дамы, на борту "Бейкер-стрита" существует жесткое правило - никаких важных дел до завтрака! - сказал Холмс, входя в гостиную, где я наслаждался обществом двух столь юных и очаровательных особ. Тон его был преувеличенно серьезен, но глаза искрились весельем. - Кстати, а что у нас на завтрак?
- Омлет! И блинчики с джемом! - обрубила безжалостно мисс Хадсон.
Я содрогнулся.
Как однажды деликатно выразился мой проницательный друг, "наша юная мисс Хадсон, в отличие от своей достопочтенной бабушки, куда более приятна для глаза, чем ее стряпня - для желудка". И если овсянку ей еще удавалось иногда сварить вполне пристойную, то все, что требовала чуть большего кулинарного мастерства, в том числе и взбивания или поджаривания, выходило совершенно несъедобным. Все наши с Холмсом робкие попытки нанять кухарку встречали со стороны юной суфражистки полный негодования отпор - кухонное рабство мисс Хадсон почитала постыдным и совершенно неприемлемым для любой здравомыслящей женщины, и не собиралась принимать участие в порабощении еще одной несчастной.
Иногда, сжалившись над нашими желудками (или же слишком увлеченная делами подруг по движению, что будет вернее), мисс Хадсон заказывала еду в ресторанчике на углу у причалов - там готовили очень достойно, особенно столь ценимый Холмсом татарский бифштекс. Но сегодня, похоже, на такую удачу рассчитывать не приходилось - мисс Хадсон все еще дулась на моего друга.
В полном молчании мы прошли в столовую.
Усевшись на свое место, я с понятным трепетом заглянул в тарелку - и был приятно поражен, не обнаружив там ни торчащих из клейкой субстанции осколков скорлупы с прилипшими к ним перьями, ни спекшейся до состояния угля пластинки бекона. Над тарелкой возвышалась аппетитно выглядящая и пахнущая не менее привлекательно пористая масса, более всего напоминающая великолепный омлет - как по цвету и запаху, так и по вкусу, в чем я не преминул немедленно убедиться.
Блинчики тоже оказались выше всяческих похвал. Даже Холмс, вкусы которого последнее время носили несколько специфический характер, отдал им должное. Я уже собирался озвучить свое восхищение столь разительным успехам Элеоноры в этой области, но меня опередил Холмс, в изысканных выражениях превознеся кулинарное искусство мисс Джейн.
Мисс Джейн снова мило покраснела и потупилась. Элеонора фыркнула и заявила, что убитое над плитой время Джейн могла бы потратить с куда большей пользой - как для себя, так и для общества.
Ну, конечно же! Этим великолепным завтраком мы были обязаны именно ей, маленькой мисс Джейн!
Моё восхищение этой прекрасной юной девушкой сделалось просто безграничным - особенно после того, как она тихонько возразила мисс Хадсон, что вовсе не считает обременительным приготовление завтрака для такой приятной компании. Глаз она при этом не поднимала, и говорила негромко, но сразу же делалось ясно, что эта хрупкая девочка не так слаба и беззащитна, как могло бы показаться на первый взгляд. Может быть, виновата старческая сентиментальность или же эйфория, в которую я впал после вкусного завтрака, но на какой-то миг подруга нашей взбалмошной Элеоноры показалась мне живым воплощением Великобритании. Такая же скромно одетая и неприметная, хрупкая и беззащитная снаружи, но хранящую глубоко внутри несгибаемый стержень.
К тому же она не стала охать и вскрикивать, когда во время завтрака заметила мою механистическую руку - признаюсь, я специально несколько раз менял заключенные в ней приборы, чтобы немного поразвлечься . Но юная леди повела себя в высшей степени достойно - только слегка расширила глаза в самом начале, а потом уже не обращала ни малейшего внимания - и даже не вздрогнула, когда я, передавая солонку, нарочно коснулся ее запястья отполированным медным суставом. Вот что значит настоящая англичанка! Даже наше безумное и безбожное время неспособно испортить такую выдержку.
После завтрака мы снова вернулись в гостиную. Холмс расположился в своем любимом кресле, я же пристроился на неудобном диванчике у окна, уступив свое кресло прелестной юной гостье, куда та и поместилась не без изящества. Элеонора пристроилась рядом, с независимым видом присев на обтянутый кожей подлокотник.
- Верите ли вы в проклятия, мистер Холмс? - спросила мисс Джейн, когда все мы уютно устроились и приготовились слушать ее историю.
Вопрос прозвучал настолько нелепо, что я с трудом удержался от смеха. Но для нашей гостьи ответ Холмса, похоже, был крайне важен - лицо ее оставалось совершенно серьезным и напряженным. Она даже подалась вперед всем телом, впившись в Холмса своими удивительными голубыми глазами. Боже, как она была хороша в эту минуту, у меня даже защемило в груди. Я не мог понять, почему она напоминает мне мою покойную жену, да будет земля ей пухом, ведь внешнего сходства между ними не было. Но, услышав сдержанное напряжение в голосе и увидев эти удивительные глаза, сверкающие внутренним огнем, я понял - вот оно!
В Джейн горело то же самое неукротимое внутреннее пламя, что и в моей горячо любимой бедной маленькой миссис Ватсон. Редкое качество, которое только и может сделать женщину истинно прекрасной.
Поэтому я вовсе не удивился тому обстоятельству, что мой друг ответил юной особе со всей серьезностью и честностью, на которую был способен:
- Нет, сударыня, я не верю в силу проклятий. Но я верю в зло, которые одни люди могут причинить другим, в том числе и при помощи слов.
Джейн вздохнула с видимым облегчением и немного расслабилась.
- Рада это слышать, сэр. Я тоже не верю. Во всяком случае - не верила до последнего времени. Но с недавних пор вокруг меня начали твориться странные вещи, и они не то чтобы поколебали мое неверие, но...
- Но заставили вас бежать из уютного сельского дома, где вы пытались забыть печальные обстоятельства, при которых покинули Лондон около полугода назад, недоучившись. Полагаю, он был вашим женихом? Примите мои искренние соболезнования.
Голубые глаза Джейн стали еще больше, рот округлился в удивлении, а потом девушка нервно рассмеялась.
- Пэт говорила мне, что вы просто волшебник! Но я даже подумать не могла...
- Не называй меня этим глупым именем! - оборвала подругу мисс Хадсон. - Оно мне разонравилось.
Но Джейн словно и не заметила грубой выходки нашей очаровательной секретарши, продолжая во все глаза глядеть на Холмса с восторженным удивлением. Слегка тронутая золотистым загаром кожа ее порозовела, глаза блестели.
- А что вы еще можете обо мне сказать?
- Не слишком много, - мой друг явно наслаждался произведенным эффектом. - Вы любите возиться в саду, и с некоторых пор больше не любите шумных компаний. Вы долгое время жили в Лондоне, были студенткой, но защититься не успели. Хотя и сейчас не оставляете своих занятий, но вряд ли помышляете о возобновлении обучения. У ваших соседей много детей, которых вы балуете. А еще у вас случилось что-то настолько серьезное, что вы уехали в Лондон, бросив любимую кошку.
Мисс Хадсон фыркнула. Джейн же по-прежнему не отрывала от Холмса пораженного взгляда.
- Все так и есть, - сказала она. - Но как вы догадались?
- Ваше платье простое и удобное, а такой здоровый цвет лица можно приобрести только при ежедневной работе на свежем воздухе - в саду или огороде, но никак не в нашем продымленном и погруженном в постоянные туманы городе. Значит, сейчас вы живете в деревне и подолгу работаете в саду. Однако выговор у вас чистый, речь правильная - значит, образование вами было получено. В прихожей я заметил вашу сумочку - она элегантная, хорошей кожи, но при этом слишком крупная для дамского ридикюля, в котором есть место лишь для веера и пудреницы. Ваша же сумка более вместительная, но при этом вовсе не напоминает те ужасные бесформенные мешки с ручками, в которых кухарки таскают продукты с рынка, а почтенные домохозяйки хранят многочисленный женский хлам. К тому же кожа на сумке в некоторых местах слегка растянута, словно в ней долгое время носили крупный прямоугольный предмет. Если у вас нет привычки таскать в сумочке булыжники из лондонской мостовой, то я осмелюсь предположить, что предметом этим могли быть книги из университетской библиотеки - по размеру философские трактаты как раз подходят. Но девушка ваших лет вряд ли будет читать подобные произведения ради собственного удовольствия - значит, вы были студенткой.
- Поразительно! Как, оказывается, много может сказать обычная дамская сумочка!
- Ну, ваши перчатки не менее болтливы - они совершенно не подходят вашему платью, но зато великолепно гармонируют с сумочкой. Тот же тонкий стиль и высокое качество. Такие застежки со стеклярусом были популярны около восьми месяцев назад, если я не ошибаюсь. Значит, в то время вы следили за модой и старались выглядеть как можно более привлекательно. Это указывает на романтическую историю. С несчастливым финалом - поскольку я не вижу на вашем пальце кольца, зато вижу следы от траурного крепа на шляпке. Вы его отпороли совсем недавно и не очень тщательно - местами остались нитки. Полагаю, перед самым приездом в город - вам просто не хотелось навязчивого сочувствия незнакомцев.
С кошкой и детьми все еще проще - волоски на вашем платье почти незаметны, но их слишком много для случайных игр со зверьком. Кошка явно проводит с вами большую часть времени - согласитесь, так не поступают с нелюбимым домашним питомцем. А из вашего левого кармана торчит уголок конфетной обертки - судя по трем видным мне буквам и цвету, это дешевые леденцы, которые обожают дети. Значит, можно с уверенностью предположить, что или вы сладкоежка, или же у ваших соседей есть дети, которых вы балуете. Но для сладкоежки у вас слишком хорошие зубы. Итак - что же заставило вас бросить любимую кошку и оставить детей без сладкого?
- Мисси умерла. А дети теперь меня боятся, - сказала Джейн грустно и быстро вздохнула. - Это из-за проклятья... Но давайте я расскажу вам все по-порядку.
Вы совершенно правы - год назад у меня был жених. Его звали Джон, Джон Мэверик, самый лучший мужчина, который только рождался под этим небом. Джон и Джейн... Он смеялся и повторял, что мы обязательно будем счастливы. Он был не такой, как большинство мужчин, и его вовсе не раздражало то, что я учусь. Он сам собирался поступать, искал репетитора, а мне нужна была подработка - так мы и встретились. У него был дом в Боскомской долине, собственный дом. Вернее, полдома, но в Лондоне я вынуждена ютиться в дядиной квартире, где у меня не было даже собственной гардеробной - я делила ее с тремя кузинами! Так что эти полдома казались мне каким-то волшебным замком - мы собирались переехать туда на все лето, сразу после венчания. Мы уже все распланировали... И тут эти волнения в алиенской резервации... Казалось бы, какое они имеют отношение к нам, но надо было знать моего Джона... Набирали добровольцев, и он, конечно же, записался одним из первых. Он был храбрым, мой Джон, и вечно лез в первые ряды.
Он не вернулся.
Я даже не знаю, как он погиб - пришло лишь коротенькое официальное письмо с уведомлением, и то не мне, на адрес его квартирной хозяйки. Добрая женщина не хотела мне ничего говорить, но я все сразу же поняла по ее лицу - я заходила к ней почти каждый день. Я поверила сразу - к тому времени я уже чувствовала, что моего Джона больше нет, письмо оказалось лишь подтверждением.
Я больше не могла оставаться в Лондоне - этот город помнил нас двоих, Джона и Джейн, которые были счастливы. Я не могла больше посещать лекции, на которые он никогда не придет, не могла читать книги, которые он никогда не откроет. Не знаю, куда бы я уехала - мне было все равно, лишь бы сбежать подальше! Но тут меня нашел поверенный моего Джона, мистер Брэдли из адвокатской конторы "Брэдли и сын". И внезапно оказалось, что я вполне обеспеченная женщина, а, главное, мне есть куда бежать - Джон оставил мне небольшую ренту и ту самую половину дома, в которой мы собирались жить летом...
- Ха! - воскликнула мисс Хадсон и по-хозяйски положила изящную руку на плечико Джейн. - Мужчины! Они всегда стремятся закрепостить женщину, привязать ее к дому и кухне! Даже после смерти. Мужчины - ужасные собственники!
Если Джейн и были неприятны слова подруги или ее собственнические жесты, то она ничем этого не выдала и продолжала рассказ, уже не прерываясь
- Понимаете, мистер Холмс, тот дом помнил Джона, но нас двоих он не помнил, и это был мой единственный шанс еще немного побыть с моим любимым, я не могла отказаться! И в тот же вечер купила билет на поезд в Боскомскую долину. Вот так я и оказалась в "Ивовой хижине", и познакомилась с двоюродным братом моего Джона и его семьей.
Дом оказался огромен - трехэтажный особняк с флигелями и пристройками, окруженный заброшенным садом, с которым совершенно не справлялся пожилой садовник - вы правы, я полюбила возиться в этом саду, и много времени провела именно там. Как раз в саду я и встретила ту цыганку... Но не буду забегать вперед, я ведь еще не рассказала вам о брате моего Джона и его семье.
Они замечательные люди, Берт и его жена Алисия, у них четверо совершенно очаровательных детей. Еще в доме живет отец Берта и дядя моего Джона Эшли и пара каких-то старых тетушек, но с ними я почти не общалась. Дом действительно разделен на две половины еще во времена эксцентричного дедушки моего Джона, и все проходы между восточным и западным крылом были заколочены или даже заложены кирпичной кладкой тогда же. Мы с Бертом сразу же пришли к согласию в том, что это не дело. Он понимал, как неуютно мне будет одной в огромном пустом здании, и был настолько любезен и предусмотрителен, что еще до моего приезда разобрал часть заложенных проходов, и из крыла в крыло теперь можно пройти не только через сад.
Они все там оказались очень приятными людьми, и Берт с Алисией, и их отец, дядя моего Джона. Не без странностей, конечно, но у кого их нет? Они очень хорошо ко мне отнеслись, а я ведь была для них совершенно незнакомым человеком, мы обменялись разве что парой писем. Но они приняли во мне живое участие, сочувствовали, пытались развлечь. Расспрашивали о дальнейших планах, не собираюсь ли я продолжить учебу и вернуться в Лондон, предлагали помощь и даже деньги. Но я тогда была совершенно разбита и не хотела ничего, только побыть одной, и они отнеслись с пониманием, оставив меня в покое.
Когда я с ними знакомилась, произошла неловкая ситуация: я приняла Берта за дядю Эшли и была просто поражена, осознав, что ошиблась - брат моего Джона действительно выглядит старше собственного отца! Но оказалось, что это последствия полученного им ранения - он потерял здоровье во время службы, надышавшись какой-то военной гадости. И теперь он совершенно лыс, сгорблен, и лицо его покрыто морщинами, как у дряхлого старца. К тому же, ему постоянно приходится принимать укрепительные микстуры, ими пропахла вся восточная половина дома, и, к своему стыду, я не очень любила там бывать. А вот дети любили играть в моем крыле, и еще там обитала Мисси. Очаровательнейшее существо! Поначалу она отнеслась настороженно к моему вторжению во владения, которые считала своими, но потом мы подружились и, действительно, много времени проводили вместе, тут вы тоже угадали, мистер Холмс. Если я работала в саду, Мисси располагалась рядом, греясь на солнышке, если же погода была дождливая, я читала у окна в гостиной, а Мисси пристраивалась у меня на коленях.
Она была со мной, когда мы встретили ту цыганку. Бедная Мисси...
Это случилось утром в начале июня, я срезала розы для букета с куста у самой изгороди, когда со стороны дороги меня окликнул женский голос. Живая изгородь в "Ивовой хижине" невысокая, по грудь, и, распрямившись, я увидела её.
Она стояла в каких-то пяти-шести метрах и пристально смотрела на меня поверх изгороди. Обычная цыганка, укутанная в несколько разноцветных платков, несмотря на то, что день был довольно жаркий, позванивающая монистами и невероятно грязная, как и все они. Цыгане не были редкостью в тех краях, Алисия говорила, что рядом расположился табор, я часто видела их на дороге, бредущих то в одну, то в другую сторону, крикливых, как птицы, замотанных в яркие тряпки и обвешанных полуголыми ребятишками. Они часто просили у нас еды или мелких монет и предлагали погадать, но вели себя мирно, и я никогда не испытывала перед ними страха. Тем удивительнее, что эта цыганка напугала меня до дрожи.
Может быть, дело было в том, что она была без детей и ничего не просила? Или в ее пристальном взгляде? Не знаю. Но мне сделалось очень страшно, не смотря на яркий солнечный день и то, что я была в саду не одна - пожилой садовник как раз подстригал изгородь неподалеку и обернулся к нам, заинтересованный.
Пытаясь справиться с собой, я кликнула мальчишку и велела принести молока и хлеба, а также пирог, оставшийся от завтрака. Цыганка же подошла вплотную к разделяющим нас кустам и, посмотрев куда-то над моей головой, заулыбалась и сказала, что даже гадать мне не станет - она и так видит мою судьбу.
Она действительно многое обо мне знала. Про трагическую гибель Джона и мою учебу в Лондоне. Не считайте меня дурочкой, мистер Холмс, я ни на секунду не поверила, что все это она вычитала в облаках над моей головой - полагаю, по деревне ходило немало сплетен о нашем семействе, а цыгане умеют не только болтать. Поэтому ее необычное гадание не вызвало у меня никаких иных реакций, кроме веселья. Теперь, болтая обычные благоглупости, она уже больше не казалась мне загадочной и пугающей, как вначале. Обычная попрошайка, которая явно хочет стрясти побольше, а потому и не просит мелочи. А тут она еще начала нести всякую чушь о том, что мне надо обязательно вернуться в Лондон, что нельзя такой девушке хоронить себя в глуши, а в большом городе меня ждет такая же большая любовь и прекрасное будущее.
Помню, я расхохоталась ей прямо в лицо. И сообщила, что не собираюсь покидать дом, в котором наконец-то обрела покой. Тут как раз принесли узелок с кухни, и я отвернулась, считая разговор законченным и собираясь идти в дом, поскольку день был достаточно жарким и срезанные розы нуждались в воде.
И вот тогда она и крикнула мне в спину, что надо мною висит проклятье.
Что-то в ее голосе заставило меня обернуться и прислушаться к ее почти бессвязным крикам. Она была бледной и очень злой, сильно жестикулировала и на этот раз, кажется, не пыталась обмануть.
Она кричала, что я проклята, что в этом доме мне жить нельзя, что мне надо скорее бежать отсюда. А если я останусь - то умру, и умрут все, кто будет рядом со мной. Она кричала, что мои безвестные предки были прокляты самой землей, и только камень города способен оградить меня от этого проклятья, да и то не до конца, потому что Джон тоже мог бы жить, если бы не встретил меня. А потом она убежала, даже не взяв узелок с едой, чем напугала меня больше, нежели всеми своими криками.
Я девушка здравомыслящая, мистер Шерлок Холмс. И потому не придала особого значения этому происшествию, хотя оно и оставило в моей душе неприятный осадок. Особенно последние ее слова... Несколько дней я даже не выходила в сад, опасаясь новой встречи, но потом окончательно убедила себя, что все это глупости. К тому же Алисия, обнаружив мое внезапное домоседство, пыталась вызнать причины, а рассказывать ей о неприятном разговоре мне не хотелось. Тем более что ее муж отличался излишним суеверием и постоянно рассказывал за обедом про те или иные пророчества, оказавшиеся истинными, и с моей стороны было бы глупо давать дополнительную пищу для уже надоевших мне разговоров.
Июнь и половина июля прошли спокойно, я уже почти забыла про тот скверный инцидент, но тут случилась первая неприятность - погиб мой любимый розовый куст. "Королева Виктория", знаете, такие насыщенно-алые, с тоненькой черной бахромкой и более светлыми прожилками. Это сейчас, в сравнении с дальнейшими событиями, я говорю "неприятность", а тогда происшедшее показалось мне страшным несчастьем. Чуть ли не большим, чем гибель моего милого Джона. Это ведь был мой любимый куст, я знала на нем каждую веточку, каждый бутончик, знала, когда который распустится, утром еще до завтрака бежала проведать, словно старого друга...
Он сгорел за два дня, словно пожираемый изнутри каким-то невидимым пламенем, и я ничего не могла поделать, и старый садовник только чесал в затылке, говоря, что никогда такого не видел. Листья скукожились и почернели, веточки покрылись белесым налетом, похожим на воск, а вместо прекрасных цветов остался лишь скверно пахнущий пепел. Видя такое дело, садовник предпочел выкопать умерший куст вместе с землей, вывезти на задний двор и там сжечь, опасаясь, что в ином случае зараза может перекинуться на остальные растения.
Помнится, я проплакала несколько дней.
Вы можете счесть меня бесчувственной, сэр, я не плакала, когда умер мой Джон, а над глупым розовым кустом рыдала, как ненормальная. Алисия пыталась меня успокоить, а Берт был мрачен и ворчал, что это только первая ласточка. Каким-то образом он узнал про слова той цыганки - наверное, рассказала бывающая в деревне кухарка, известная на всю округу сплетница. Мне были неприятны эти разговоры, тем более, что их дети, раньше чуть ли не каждый день приходившие поиграть в мое крыло, теперь сторонились меня, а Памела, самая младшенькая, любительница конфет, теперь при случайных встречах со мной разражалась слезами и убегала.
Я снова начала большую часть времени проводить в саду, не столько работая, сколько прячась. Так прошел еще один месяц.
А в августе заболела Мисси...
Я не сразу забеспокоилась, когда она пропала - Мисси кошка вполне самостоятельная, уходила по своим надобностям, когда хотела, и могла не возвращаться, пока не нагуляется. Но обычно ее отлучки длились не долее пары дней, а если такое и случалось, то она всегда находила время проведать если не меня, то свою любимую мисочку с молоком. А тут мисочка оставалась нетронутой уже третий день, хотя я утром и вечером наполняла ее свежим молоком, и я начала волноваться.
А потом ее обнаружил садовник и прибежал за мной - поскольку с Мисси было явно что-то не то, и он побоялся к ней приближаться. И я поспешила за ним, как была, в клеенчатом фартуке и грубых садовых перчатках - я тогда как раз пыталась придать подобающую форму разросшемуся сверх всякой меры кусту шиповника на центральной аллее.
Мисси лежала в сухой канавке и выглядела ужасно - пушистая и густая ранее шерсть слезала с нее клочьями, обнажая покрытую струпьями кожу, ее трясли непрерывные судороги, изо рта шла кровь. Садовник кричал, чтобы я не трогала ее, поскольку это может быть заразно, но я не могла оставить бедную Мисси в таком плачевном положении. Я перенесла ее в пустующий флигель, устроила поудобнее на меховой лежанке и послала мальчишку в деревню за доктором. Сама же попыталась напоить несчастную молоком, зная, что молоко помогает при многих болезнях и отравлениях. Но Мисси была настолько слаба, что не могла даже пить. Ее трясло, дыхание было тяжелым и прерывистым, иногда она начинала рычать или плакать, один раз даже попыталась меня укусить, но не смогла пробить зубами жесткую садовую перчатку, которую я так и не успела снять.
И тут как раз пришел доктор.
Мальчишка все перепутал, и привел обычного доктора, а не ветеринара. Узнав, что его вызвали к кошке, доктор пришел в крайнее негодование, но тройная оплата визита примирила его с необычною пациенткой - я понимала, что спасти Мисси может только чудо, и ждать прибытия другого врача нельзя. Впрочем, доктор ничем не смог помочь - да и никто бы не смог, наверное. Мисси умерла у него на руках, прямо во время осмотра вдруг сильно вытянувшись и окостенев в считанные секунды. Шерсть к тому времени с нее слезла практически полностью, лысый трупик выглядел ужасно, но почему-то сильно заинтересовал нашего доктора. Он говорил, что никогда не видел столь быстрого трупного окоченения и хотел произвести вскрытие. Обещал отказаться от платы за вызов, если только я позволю ему забрать труп несчастной кошки с собой. Я не могла допустить подобного издевательства над телом моей бедной подруги, доктор настаивал и уже даже начал сам предлагать мне деньги. Возможно, он чувствовал мою слабость - мне было плохо, хотелось поскорее остаться одной и оплакать несчастную Мисси - потому и был таким настойчивым. Не знаю, чем бы все это кончилось, но тут во флигель заглянул Берт, и, узнав причину спора, принял мою сторону и быстро выпроводил назойливого доктора.
Я была слишком слаба и решила отложить похороны Мисси до следующего утра. Оставила ее тельце там же, на меховой подстилке во флигеле. Никогда не прощу себе этой слабости, стоившей моей четвероногой подруге посмертного надругательства.
Утром, когда я, прихватив шляпную картонку, которая должна была послужить моей бедной подруге последним пристанищем, заглянула во флигель, Мисси тамо уже не было. Обежав весь сад, я обнаружила части ее тела на подъездной дорожке - кто-то обезглавил и выпотрошил несчастную, а тело разрубил на несколько кусков, да еще и облил керосином. Хорошо, что я ранняя пташка, наткнись на это безобразие кухарка - и разговоров хватило бы на пару месяцев. Поэтому я поспешила собрать останки несчастной кошки в коробку из-под шляпки и похоронить под кустом сирени на клумбе под нашим окном - я надеялась, что ей там понравится, во всяком случае, при жизни она любила греться на этой клумбе.
Домашним я ничего про это не рассказала, достаточно с них и прочих переживаний. Сама же ломала голову и никак не могла понять, кто и, главное, зачем мог совершить подобное зверство? Не хотелось бы думать, что солидный доктор мог дойти до такого безумства в своем рвении, чтобы под покровом ночи тайком возвратиться в наш сад и совершить столь вожделенное вскрытие? Но если не доктор, то кто?
А еще через пару недель умер садовник.
Сначала он жаловался на боли в суставах - но он и раньше на них жаловался, и мы не придавали этому особого значения, пока однажды он не упал прямо на дорожке, и не смог больше встать. Пришлось звать шофера, чтобы помог отвести его в дом, и снова посылать за доктором. Сначала я испугалась, что с садовником приключилась та же напасть, что и с Мисси, а, значит, это действительно заразно, и мы все на очереди, особенно я сама. Но приехавший доктор успокоил нас, заявив, что столбняк не заразен, и нам ничего не грозит - если, конечно, я не поцарапаю одной и той же иголкой сначала руку несчастного до крови, а потом и свой прелестный пальчик, да и то исход сомнителен. Доктор считал это веселой шуткой и долго смеялся, а ведь рядом лежал умирающий... все-таки я вынуждена признать, что он оказался не слишком деликатным человеком, этот доктор...
Садовник умер через три дня. Я сидела с ним до последнего, видя в этом свой долг. Даже если не принимать во внимания проклятье, человек пострадал, пытаясь сделать лучше мой сад, и посидеть рядом - самое малое, что я могу для него сделать. Сначала постоянно заглядывал Берт и все пытался уговорить меня пойти отдохнуть, но сдался, видя мою непреклонность, и оставил одну. К тому времени несчастного садовника уже окончательно парализовало, он не мог даже говорить, только смотрел на меня. И в глазах его я видела отражение собственной вины. Он не обвинял меня - я сама себя обвиняла.
Я не пошла на похороны - заснула тяжелым сном, и меня долго не могли добудиться. Больше я не работала в саду, и вообще старалась не выходить из своей комнаты, даже к обеду. Сидела у окна целыми днями, смотрела на осенний сад и старалась ни о чем не думать. А особенно - не думать о том, остался ли бы садовник в живых, послушайся я слов той цыганки и вернись в Лондон.
Осень постепенно раскрашивала сад золотом и багрянцем, а я смотрела, как ветер играет листьями сирени, пока однажды не обратила внимания, что листья эти начали вянуть.
Это было вечером, и поначалу я не поверила своим глазам, списав все на неверную игру освещения. Вернее, нет... я поняла все сразу, просто хотела убедиться, потому и спустилась.
Осень бушевала в саду огненно-рыжим пожаром, но пламя, которое сжигало куст сирени под моим окном, было иного рода - то самое черное невидимое глазу внутреннее пламя, что уничтожило ранее мои любимые розы. Многие листья уже почернели и скрючились, а на тех, что остались, более не было иных цветов - ни зеленого, ни желтого с красным. Только черный. И на некоторых веточках уже появился знакомый восковидный налет белесого цвета.
Сами понимаете, мистер Холмс, выхода у меня не оставалось. Я не стала никому ничего объяснять, в ту же ночь собрала небольшой дорожный чемоданчик и покинула "Ивовую хижину" ранним утром, пока все еще спали. Пешком добралась до станции и купила билет на первый же поезд в сторону Лондона.
Понимаете, мистер Холмс, я не могла рисковать.
Нет, вы только не подумайте, что я суеверна. Даже сейчас я не верю до конца в мистическую подоплеку происшедшего и пытаюсь по мере сил найти рациональное объяснение всем этим ужасным событиям. Но если есть хотя бы малейшая вероятность, хотя бы тень вероятности - я не вправе рисковать жизнью и здоровьем хороших людей.
Я должна точно знать, мистер Холмс, понимаете? Я ведь даже не сообщила дяде о своем приезде, поселилась в дешевых меблированных комнатах и стараюсь не попадаться на глаза прежним друзьям, также и не заводить новых. Я боюсь сходиться с людьми - вдруг случившееся в Боскомской долине повторится и в Лондоне? Я устала бояться, но не знала, к кому мне обратиться за разъяснениями. Древние философы ничем не могли мне помочь, и я перестала посещать библиотеку, в которой первоначально надеялась найти все нужные мне ответы. Конечно, я слышала о великом сыщике Шерлоке Холмсе - а кто в Англии о нем не слышал? Но полагала, что вы давно отошли от дел или же работаете на правительство, и было бы самонадеянно с моей стороны отягощать вас подобными мелочами. Но тут на каком-то собрании меня познакомили с мисс Хадсон, и она была столь любезна...
- Все это вздор, милочка! - перебила свою подругу Элеонора, и слегка наклонилась, чтобы ободряюще похлопать ее по руке. После чего распрямилась и требовательно уставилась на Холмса. - Ну? Мистер Шерлок Холмс, великий детектив... Ох, извиняюсь - сэр Шерлок Холмс, конечно же! У вас найдется свободная минуточка, чтобы помочь моей подруге?
Холмс проигнорировал как неподобающий тон подобного замечания, так и саму юную скандалистку, и обратился непосредственно к нашей гостье.
- Вы поступили правильно, обратившись ко мне, юная мисс. Ваше дело куда серьезнее, чем могло показаться на первый взгляд, и пару раз вы только чудом избежали смерти. Но пока я не вижу в нем ничего сверхъестественного. Сейчас мне надобно навести кое-какие справки и проверить пару предположений. Но рискну предположить, что завтра к этому времени мы уже будем знать ответы на все интересующие нас вопросы. А пока предложу вам воспользоваться нашим гостеприимством в обществе особы, более подходящей вам по полу и возрасту, чем два престарелых джентльмена.
Юные леди поняли намек правильно и удалились из гостиной, оставив нас с Холмсом вдвоём - хотя мисс Хадсон и не отказала себе в удовольствии несколько раз негодующе фыркнуть и поворчать что-то о мужском деспотизме. Когда шаги девушек затихли в дальнем конце коридора, я в некотором смущении обратился к своему все еще молчащему другу.
- Холмс! Мне, конечно, далеко до вашей интуиции, но кое-что и я не мог не заметить. Мне кажется, я знаю, что явилось причиной смерти несчастной кошки и бедного садовника. Во время моей службы мне доводилось работать с некоторыми веществами, чье воздействие на живые организмы производит подобный эффект... Кошка, очевидно, съела нечто, пропитанное отравой, потом, взбесившись от боли, поцарапала садовника и внесла на своих когтях в его царапины малую толику яда, оттого-то он и умер иначе и далеко не сразу. Какое-то дьявольское стечение обстоятельств, я никак не могу понять, как несчастная кошка могла добраться до подобного вещества, это ведь не мышьяк, которым травят крыс наши добрые фермеры, и не цианистый калий, который можно купить в любой аптеке...
- Вы, как всегда, упускаете самое важное, Ватсон! - откликнулся Холмс из своего кресла. - Вы забываете о том, с чего все началось.
- Вы имеете в виду розовый куст?
- Я имею в виду цыганское проклятье.
- Помилуйте, Холмс! Никогда бы не подумал, что вы можете верить в подобную чушь!
- А кто вам сказал, что я верю? Я просто отметил, что именно с него-то все и началось. Хотя, если быть точным, все началось даже раньше.
Воспользовавшись отсутствием дам, Холмс достал из початой упаковки сигару, аккуратно обрезал кончик и закурил, на этот раз - воспользовавшись спичками.
- Я называю такие дела "делом на пол-сигары", - пояснил он, выпуская клубы ароматного дыма. - Глупо и расточительно ради такого простого дела набивать трубку, не успеешь толком раскуриться - а решение уже найдено.
- Но тогда зачем же, Холмс?! - вскричал я, до глубины души пораженный. - Зачем вы сказали бедной девочке ждать до завтра? Почему не успокоили ее сразу?
- Ватсон, ну это же элементарно, неужели вам не хочется еще хотя бы раз вкусить столь восхитительный омлет? К тому же мне следует навести кое-какие справки. - Тон моего друга был серьезен, но глаза смеялись.- Может быть, мне удастся уговорить ее приготовить стейк по-американски, а не ту горелую подошву, что выходит из очаровательных ручек нашей милой мисс Хадсон. Или даже на татарский бифштекс без этого ужасного чесночного соуса, который постоянно к нему присылают, несмотря на все мои просьбы. Никогда не ешьте чесночный соус, Ватсон! Мало того, что он сам по себе ужасно гадок на вкус, так еще и легко маскирует привкус мышьяка.
И я, поразмыслив, пришел к выводу, что Холмс абсолютно прав. Если не по поводу чесночного соуса - то хотя бы по поводу омлета.
- Дело нашей прелестной садовницы простое, но от того ничуть не менее страшное и подлое, - повторил Холмс, когда с сигарой было покончено, сделаны необходимые звонки и получены ответы на телефонограмму. - Вы, конечно же, обратили внимание на внешний вид мистера Берта? "Ранение, полученное при службе в особых войсках" - так это теперь дипломатично принято называть, но мы-то с вами знаем, что это значит на самом деле. К тому же бальзамические жидкости и странно пахнущие микстуры... Нет, с этим Бертом дело совершенно ясное! Понятно, где он служил, и что там с ним сотворили. Нетрудно найти отраву, если пользуешься ею каждый день.
- Холмс! - вскричал я, шокированный. - Неужели вы действительно полагаете, что за всеми этими ужасными преступлениями может стоять этот несчастный калека?! Мисс Джейн утверждает, что он человек хороший, а она девушка достаточно проницательная! Да и зачем ему могло понадобиться убивать садовника и уж тем более - бедную кошку?
- Характеристики, данные мисс Джейн своим новоявленным родственничкам, говорят нам, скорее, о душевных качествах самой мисс Джейн, нежели о тех, кого она описывала. Хорошему человеку бывает трудно поверить в существование мерзавцев, даже имея к тому явные доказательства. Кошку он убил вполне сознательно, но вовсе не кошка должна была стать настоящей жертвой.
- Убивать садовника? Холмс, это выглядит странно. В наше время и без того трудно с прислугой!
- Садовник получил по заслугам, поскольку наверняка был замешан в этом деле - помните, Берт не хотел оставлять его наедине с нашей гостьей? Опасался, что перед смертью тот наговорит лишнего. И успокоился только тогда, когда паралич полностью лишил несчастного подобной возможности. Нет, настоящей жертвой должна была стать именно мисс Джейн - ведь это ее кошка, и именно ей бы достались те смертоносные царапины, если бы не жесткие садовые рукавицы.
Не в силах более сдерживаться, я вскочил и заходил по комнате. Даже мысль о том, что кто-то мог желать зла подобной девушке, казалась мне кощунственной, но не верить своему другу я тоже не мог.
- Но почему, Холмс? Почему?
- Все очень просто, Ватсон - дом. Дом, который Берт с семейством уже привыкли считать своим полностью - настолько, что даже начали потихоньку разрушать возведенные дедом перегородки. Я догадался обо всем сразу, как только мисс Джейн упомянула об этом обстоятельстве, а остальное было лишь недостающими фрагментами уже сложившейся мозаики. Берта можно понять - у Джона не было семьи, да и сам он не жил в поместье уже довольно давно. А тут большое семейство вынужденно ютиться на своей половине - и видеть, как постепенно приходит в полное запустение и ветшает без должного присмотра второе крыло семейного дома. Алиенский мятеж и гибель брата пришлись очень кстати. Берт с семейством посчитали себя единственными и полноправными хозяевами, и уже успели привыкнуть к этой приятной мысли, когда им на голову свалилась невеста погибшего - и настоящая хозяйка того, что они уже по праву считали своим.
Они не были злодеями, Ватсон - помните, мисс Джейн говорила, что поначалу они уговаривали ее продолжить учебу и даже предлагали денег? Они были готовы ей заплатить - лишь бы оставить за собой весь дом целиком. Но наша упрямая гостья не захотела уезжать. И тогда ее родичи наняли цыганку.
Достижения науки - великое дело, Ватсон! В прежние времена нам бы пришлось трястись в кэбе до железнодорожного вокзала, потом ехать до нужной станции, а там еще и добираться по плохим дорогам до той деревни, рядом с которой два месяца назад располагался табор. Мы бы потратили несколько дней - и в результате убедились бы, что табор давно переехал, а куда - неизвестно! Сейчас же я сделал всего лишь три звонка, нашему другу Лейстреду в Скотленд-ярде, коронеру Боскомской долины и еще один, по указанному им номеру - и вуаля! Табор обнаружен, цыганка допрошена и созналась, что ее действительно наняли господа из "Ивовой хижины". Дали соверен, и обещали в десять раз больше, если ей удастся прельстить молодую госпожу и заставить ее уехать в Лондон. Или напугать - с тем же результатом. Так что цыганка действительно была совершенно искренна в своем стремлении заполучить вожделенное золото, но не преуспела. И тогда Берту пришлось действовать самому - уже вместе с садовником. Полагаю, вряд ли он бы смог отравить розы в одиночку так, чтобы давно работающий в доме слуга ничего не заподозрил. Они знали, что это любимые цветы мисс Джейн, и полагали, что такого потрясения ей будет достаточно.
- Какое неслыханное коварство! - пробормотал я, без сил опускаясь на диванчик.
- Но Берт и его помощники снова ошиблись. Гибель любимых цветов хоть и расстроила девушку, но не заставила ее покинуть "Ивовую хижину". И тогда преступники нанесли новый удар, жертвой которого стала несчастная Мисси.
Расчет был прост - если отравленная кошка поцарапает мисс Джейн и девушка умрет - ни у кого не возникнет ни малейших подозрений. Все знали, что она любит работать в саду, где так легко поцарапаться и занести в ранку смертельную инфекцию. Симптомы отравления малой дозой этой гадости похожи на столбняк, это вы правильно заметили, и у сельского врача не возникло бы никаких сомнений при установлении диагноза. Как позже и случилось с садовником - кошка могла поцарапать его, когда ей делали смертельную инъекцию, или отрава попала в его организм через поры кожи. Как бы то ни было, убийца сам пал жертвой своего преступления.
То, что случилось с кошкой после смерти, только подтвердило мои подозрения, превратив их в уверенность. Конечно же, Берт знал, что именно должно было произойти с несчастной Мисси - и, разумеется, всеми силами стремился этому воспротивиться. Он не мог допустить ее вскрытия - даже деревенскому врачу при подобном исследовании все сделалось бы яснее ясного! Не мог он и оставить тело кошки в целостности, допустить ее погребение значило вовсе не поставить точку в этой истории, вы и сами это прекрасно понимаете, хотя до сих пор так и не признались мне, в каких именно войсках изволили служить... но вернемся к нашей кошке.
Ее необходимо было сжечь. Ну, или на крайний случай, хотя бы обезглавить, выпотрошить и расчленить на как можно большее количество кусков. Что он и постарался сделать той ночью, пока домашние спали. Обезглавил, расчленил и выпотрошил. И даже облил керосином. Вот только почему-то не сжег. Это ставит меня в тупик. Вам ничего не приходит в голову, Ватсон?
Последние минуты я, чтобы скрыть свое волнение, развлекался тем, что выпускал крохотный язычок пламени из указательного пальца своей механистической руки - и тут же гасил его. Обращение Холмса оказалось для меня полной неожиданностью - я вздрогнул, и пламя выстрелило из пальца длинной струей наподобие миниатюрного огнемета. Я поспешил загасить его и ответил, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно:
- Полагаю, Холмс, что такие как этот Берт... калеки... боятся огня. Мне приходилось работать с ними, и я часто наблюдал подобную реакцию, доходящую иногда до настоящей фобии. Тут все дело в том, что на начальном этапе обработки их тела легко воспламеняются, и это накладывает отпечаток. Потом-то, конечно, подобный недостаток устраняют, но память остается. И только редкие натуры обладают достаточной внутренней силой, чтобы с ней справиться.
- Вот как? Буду знать, - ответил мой друг, посмотрев на меня при этом как-то странно. - Тогда все становится на свои места... Утром мисс Джейн обнаружила останки растерзанной кошки и похоронила их под сиренью, тем самым отравив еще и это ни в чем не повинное растение. После чего уехала в Лондон, где, на счастье, судьба свела ее с нашей очаровательной мисс Хадсон...
- Мистер Холмс! Вы потрясающий человек!
Вздрогнув, я обернулся.
Наша юная гостья стояла в дверях, прижав стиснутые кулачки к груди, и смотрела на Холмса с восторгом и обожанием. Личико ее раскраснелось, глаза горели ярче обычного.
- Спасибо вам, мистер Холмс! Спасибо за все! Элеонора была совершенно права, что убедила меня прокрасться обратно и подслушать... Благодаря ей я теперь всё-всё знаю! Вы великий человек, мистер Холмс. Вы сняли с моей души огромную тяжесть. И я теперь знаю, что мне делать.
- Если подадите на вашего деверя в суд за попытку убийства - можете смело ссылаться на меня, как на доверенного эксперта. - Мой друг, казалось, был совершенно не удивлен столь дерзким вторжением, и смотрел на нашу гостью вполне благосклонно.
Мисс Джейн отмахнулась.
- Да бог с ним, с Бертом! Я не об этом, уверена, его накажет судьба... Но благодаря вам, мистер Холмс, я теперь знаю, кем хочу стать!
И, не успели мы опомниться, она подбежала и порывисто расцеловала опешившего Холмса в обе щеки. Рассмеялась, видя нашу оторопь, и снова упорхнула к дверям.
- Я хочу быть детективом, мистер Холмс! Нет, я неправильно говорю - я стану детективом! Обязательно стану! Мисс Джейн Марпл, сыщик на службе Короны! Вы не представляете, мистер Холмс, какая это легкость, какое счастье - знать, что ты ни в чем не виновата! Вы удивительный человек. И я хочу быть такой же, как вы - помогать простым людям, дарить им такую же легкость, какую вы подарили мне. Спасибо вам, мистер Шерлок Холмс, сэр! Спасибо вам!
И она убежала, не попрощавшись. Истинная англичанка, что ни говори!
- Ну, вот и остались мы с вами, Ватсон, совершенно одни, - заметил Холмс, с некоторой грустью глядя вслед юной особе. - Без столь вожделенного вами омлета и не менее милого моему сердцу стейка по-чикагски...
И с этими словами он удалился в спальню - последнее время он предпочитал отсыпаться днем и работать ночами, утверждая, что ночью никто не мешает ему думать.
Скорее всего, это правда.
Но - опять же, скорее всего - далеко не вся правда.
Эра Мориарти сильно изменила нас всех. Но я никогда не спрошу его, почему он больше не носит серебряных запонок и не любит чесночный соус. Точно так же, как и он никогда не спросит меня о том, с чего бы это вдруг я так полюбил резкие ароматы восточных благовоний, и почему из моей каюты так часто несет бальзамической алхимией, с которой даже они не справляются. Разве что в шутку - да и то лишь наедине.
Мы оба слишком дорожим нашей дружбой - и не хотели бы знать лишнего...