Bunny Munro : другие произведения.

История Очевидца Иных Миров

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Простой офисный клерк неожиданно решает изменить свою жизнь и в поисках себя отправляется в город своего детства. Совсем непростой охотник за чужими лицами бежит от преследующих его убийц в неизвестность. Два мира, не подозревающие о существовании друг друга, стоят на краю гибели. Грань, разделяющая эти миры, смертельно опасна. Двое: человек и его отражение должны пересечь эту грань, и встать на пути третьего мира - Мира Простенка

Часть I

Глава 1

  Крейван Фланахэн бежал. Он не помнил, когда начался этот изнуряющий тело бег, не знал, как долго он продолжается. Он вообще подозревал, что петляет по одним и тем же улочкам в этом странном, прилизанном, словно игрушечном, городе. Шагов преследователя не было слышно, но Крейван не мог позволить себе пустой надежды. Враг где-то рядом, он полон сил и, кажется, получает изрядное удовольствие от погони. Завернув в очередной темный и узкий проулочек, скрываясь от света странных стеклянных факелов, Крейван пробежал несколько шагов и обессилено привалился к стене, сложенной из ровных продолговатых камней. Ещё несколько минут этой изматывающей игры, и противнику не придется тратить силы на борьбу с Крейваном - если только борьба с трупом не входит в намерения этого самого противника. В дополнение ко всему, едва ли не больший дискомфорт, чем от усталости, Крейван испытывал от гудящей пустоты в голове. Кто он, что делает в этом незнакомом месте, таком непохожем на города и деревни Онтрейма. Да что там Онтрейма - на всём Дорасе едва ли нашлось бы столь необычное место. Вопрос о том, почему он убегает от человека, которого видит впервые в жизни и которому не сделал ничего дурного, был одним из последних в длинной очереди роящихся в голове вопросов. Фланахэну и раньше случалось бывать в местах, где сначала били или стреляли, а потом уже интересовались целью визита. Но вопрос этот, пусть и не самый интересный, сейчас был наиболее важным, и, вероятно, жизненно важным. Так как правильного ответа на него Крейван все равно дать не смог бы, отвечать должен был преследователь. В лучшие времена (месяц, неделю, пусть даже два дня назад) Крейван спокойно встретил бы противника лицом к лицу, но сейчас... У входа в проулок что-то звякнуло - наверное, одна из жестяных банок, которые, наряду со стеклянными бутылями, в обилии валялись на земле. Теперь он услышал звук шагов. Точно не случайный прохожий, эти шаги Крейвану были уже знакомы. Не легкие, крадущиеся, как у ночного вора или грабителя в богатом ночном квартале. И не тяжелая косолапая поступь, как у портового громилы. Негромкие, но твердые и уверенные, даже самоуверенные. Крейван тяжело оттолкнулся от стены и, заставляя себя переставлять ноющие от усталости и побоев ноги, тяжело поплелся вглубь, в темноту.
  - Шевелись, - бормотал он себе, - так или иначе скоро отдохнешь, как-нибудь отмучаешься...
  Пройдя ещё пару десятков шагов, Крейван уперся в металлическую стену или ограду (Надо же! Ограда из металла - что за люди здесь живут? Даже глава гильдии оружейников, самой зажиточной на просторах Дораса, не смог бы похвастать подобным изыском!) высотой около восьми футов. Собрав силы, он подпрыгнул, ухватился за край ограды, подтянулся и обнаружил за оградой пустырь, поросший сорняками, и, далее, скрывающуюся в сумерках тень какого-то строения. На миг возникла мысль: можно перебраться через ограду и поискать спасения, спрятавшись в доме. Крейван отмел её. Преодоление ограды и проникновение в дом отняли бы жалкие остатки сил, которые были нужны для встречи с преследователем. К тому же, там могли оказаться люди, и Крейван, во-первых, не знал, как они воспримут его неожиданное появление, а во-вторых, не хотел рисковать их безопасностью.
  Фланахэн повернулся спиной к забору и начал внутреннюю подготовку к бою: расслабил мышцы (они требовали большего - лечь на землю и не тревожить их ближайшие пару десятков часов), постарался очистить голову от лишних мыслей и вопросов ("Где я?" "Почему я здесь?") и... покачнулся от первой волны воспоминаний, поднявшихся на поверхность из глубин памяти. Он отключился в первый раз.
  Крейван Фланахэн бежал, петляя в темноте среди деревьев, спотыкаясь о корни и путаясь ногами в лесном подростке, стараясь, при этом, производить как можно меньше шума. Он не помнил, когда начался этот изнуряющий измученное тело бег, не знал, как долго он продолжается. Звуков погони не было слышно, но Крейван не мог позволить себе пустой надежды. Погоня продолжалась и неумолимо приближалась к логическому завершению. Фланахэн не питал особых иллюзий насчет своих возможностей. Если бы загонщики были только из деревни - побороться следовало бы, и с неплохими шансами на успех. Но присутствие в лесу помощника Эдкрона и уймы наёмников вперемешку с солдатами Буквы сводило эти шансы к нулю. Сколько-то шло позади, в цепи, что неторопливо гнала Крейвана вперед. Сколько-то спокойно ожидало жертву впереди - у начала прохода Серых Камней, куда она рвалась из последних сил. Фланахэн не знал этого, но начинал беспокоиться. Хотя погоня не отставала, преследователи не приближались, словно соблюдали нужную дистанцию, зная, куда бежит добыча и зная, что у неё ничего не получится. До Серых Камней оставалось ещё полмили петляний по лесу и треть мили достаточно крутого подъема по склону хребта. Крейван остановился, сердце бешено колотилось, в голове гулко стучала кровь. Чуть отдышавшись, он заставил себя думать, невзирая на отвлекающие моменты. Можно пытаться и дальше бежать к теснине - если причиной медлительности погони был не умысел, а усталость или осторожность, Крейван должен улизнуть. Сам-то Фланахэн знал эти места, как свои пять пальцев, мог прекрасно ориентироваться здесь даже в новолуние. А вот деревенские проводники опасались ходить к Серым Камням, уверовав в обитающих в них людоядных тварей (мать смеялась над смешным выговором Кэйли, громко трещавшей на рынке: "Этой-то змий локтёв пядесять поместит, вы уж мне поверьте! Старый Скар самолично видал, все сказывал про его до самой своёй кончины. А уж подох-то он оттого, что ентот змий на его тоже глянул". Крейван вполне допускал, что старый Скар "видал ентого змия" и "ентот змий на его тоже глянул" - прямо со дна очередной бутылки пойла, которое Скар поглощал в неумеренных количествах. И помер он, вполне вероятно, от этого взгляда).Фланахэн сомневался, что какая-либо сила, даже сила убеждения гильдейских боевиков, смогла бы заставить самых отчаянных деревенских сорвиголов войти в черный зев прохода. А магистерские псы без поддержки не рискнули бы преследовать Крейвана в незнакомой местности. Но если возле Серых Камней ждет засада, а Крейван все больше склонялся к этой мысли, то на его жизни можно было ставить жирный крест. Возвращаться назад, на загонщиков тоже глупо - более идиотской смерти не придумать. Сражение на открытом пространстве (отчасти открытом, в лесу ведь можно зайти со спины) против нескольких противников вообще не его стихия, а уж сегодня этого добра на неприметной прогалинке ему перепало больше, чем можно было бы пожелать. В крайнем случае, Крейван предпочел бы засесть в каком-нибудь мало-мальски пригодном укрытии и, как барсук, царапаться и кусаться до последнего вздоха... Но должна, должна быть ещё хоть малейшая возможность извернуться и избежать деревенских топоров и острых мечей подручных Эдкрона. Где-то на краю сознания замаячило что-то зыбкое и неоформившееся, готовое вот-вот выйти на первый план, но... Позади послышался звук, напоминающий не то крик, не то громкий смех. Ему ответил другой голос, чуть в стороне, ещё довольно далеко, минутах в пяти ходьбы через густой подлесок вверх по склону. Крейван снова побежал, на ходу пытаясь вытащить из глубин памяти то, что ещё немного и открыло бы ему, возможно, шанс на спасение. Уже подбежав к началу склона и собираясь карабкаться к светлевшим выше скалам, отдавшись на волю судьбе, Фланахэн вдруг снова замер на месте. С досадой хлопнул себя по затылку, но в голосе слышалось облегчение:
  - Ну надо же, как можно было забыть! Ходоки! Они должны были уйти, но вдруг кто-то ещё остался...
  Честно говоря, на помощь ходоков Фланахэн особенно не рассчитывал. Он никогда прежде не слышал, чтобы кто-то из этого, пожалуй, самого загадочного клана хоть раз вмешался в дела простолюдинов и других клановых. Ходоки всегда держались обособленно, небольшими группами кочевали из лордства в лордство (впрочем, насколько Крейван знал, Эйеринном интерес не ограничивался - их встречали и на Большой Земле, и в Заморье, и ещё дальше, куда даже работодатели Фланахэна в своих делах не забрались). Кое-где ходоки устраивали свои мистерии с последующими переходами, оставляя после себя лишь здоровенные кострища и серую пыль, очень много серой пыли. Но самое главное, они совершенно не шли на контакт, чем, порою, изрядно раздражали других людей. Например, верхушку Буквы и лично магистра Эдкрона. Все их сношения с внешним миром ограничивались закупкой продуктов и всякой бытовой мелочи в простолюдинских деревнях. Крестьяне боялись ходоков почище чем безликих и столь же сильно ненавидели. Но отказать не смели, а глубоко про себя даже были довольны - ходоки никогда не торговались и расплачивались исключительно золотыми марками. И хотя в каждой деревне обычно водилась компания из местных оторв - потенциальных висельников, и зачастую компании эти не гнушались грабежей (особенно, если жертвами выступали одиночки, а на дворе стояла тёмная ночь), ходоки-интенданты совершенно безбоязненно путешествовали по одному, редко когда по двое. И дело было не в мистическом ореоле клана - все кланы чем-то, да отличались от общества простолюдинов. И не в прекрасном умении ходоков постоять за себя. Было у них ещё кое-что, чего не было ни у простолюдинов, ни у других клановых. Оружие. Иногда очень громкое, иногда бесшумное, но неизменно убийственное. В последнем Крейван убедился на собственном опыте, уже довольно давно, в глупой юности, когда на кураже вытворяются такие вещи, о которых и вспоминать-то не хочется. Фланахэн вышел из той авантюры практически без потерь, не считая узкого продольного шрама на задней поверхности бедра левой ноги. Двум его приятелям, тоже безликим повезло куда меньше. Набравшись смелости, после трёх дней сидения в наскоро сооруженном укрытии, в глубине трясин Блейлока, Крейван вернулся за их телами. К тому времени, ходоки уже бесследно исчезли, а над приятелями потрудились вороны, насекомые и дикие животные. Но даже следы зубов, когтей и клювов не смогли скрыть ран, нанесенных оружием ходоков...
  Но, как бы то ни было, попытать счастья стоило. Хотя бы потому, что выбор был невелик: прорываться к Серым камням, где, возможно, его ждёт засада, или же бежать к стоянке ходоков. Не раздумывая, Крейван свернул вправо и, преодолевая боль в измочаленных мышцах, побрел вдоль склона, туда, где должно было находиться крайнее звено цепи преследователей...
  Из оцепенения Крейвана вывел громкий насмешливый голос:
  - Э-ге-гей, голубок! Где ты, мой сладкий? Не стоит заставлять Билла напрягаться больше, чем следует...
  Все слова были понятны, но звучали как-то иначе, как-то резче, гортаннее. Но, по крайней мере, Фланахэн понимал здешнюю речь и, должно быть, мог без труда изъясняться со здешними жителями. Голос тем временем приближался:
  - Твою мать! Я чую, козлина, ты здесь! Мне что, всю ночь за тобой, пидорок, по этим б...ским помойкам пол...
  Крейван выступил из тени. Человек, оказавшийся уже в десяти шагах, от неожиданности отступил ещё на два. Был он среднего роста ("Это хорошо", - машинально отметил Крейван), за мешковатой одеждой скрывалась крепкая, хорошо сложенная фигура. Лицо в сумерках разглядеть было трудно, однако голос выдавал широкую ухмылку:
  - Во-от, правильный поступок настоящего мужика. Только ты и я, без всяких там му...
  Крейван не дал ему договорить:
  - Что тебе нужно?
  - Ты чего, в Кембридже, его мать, учился? - голос противника звучал скрипуче. - Чё за пидорский говорок, а? Ты...
  Крейван снова перебил:
  - Ещё раз: что тебе нужно?
  Секундная пауза, за ерничаньем в голосе сквозило лёгкое замешательство:
  - О'кей, поиграем в твою игру, сладенький. Мы встретились с тобой, чтобы обсудить то, что не успели в прошлый раз. Так сойдёт?
  - Нет. Хотя я вижу тебя в первый раз, ты хочешь напасть на меня. Что я тебе сделал?
  Незнакомец задохнулся:
  - Мудак ты этакий! Папу Билла накалывать будешь? Решил съехать на невменялке, клоун? Хрен там. Счас я тебе память почищу!
  - И все же. Что я тебе сделал?
  Противник закипал. Напускное циничное благодушие как ветром сдуло. Крейван внутренне подтянулся: уже совсем скоро все закончится, так или иначе. Ещё до начала схватки Фланахэн сделал первый ход: он выводил незнакомца из себя, а гнев - никудышный помощник в бою. "Молодец!" - мысленно подбодрил себя Крейван: "Ещё немного, и он на тебя бросится. Главное, не упусти момент!"
  Даже в сгустившейся темноте он увидел, как сузились глаза противника.
  - Ты не представляешь, как много сил я трачу, чтобы не кончить тебя прямо сейчас... Вообще-то я собирался выбить из тебя то дерьмо, что осталось с прошлого раза, но теперь, чувствую, придётся идти до конца. И это только твоя вина, пидор. Ты хочешь знать, в чем твоя вина? Я скажу, все выложу как на духу. Ты оскорбил меня вчера днём и легко отделался. Слишком легко. Это раз. Ты клеился к моей тёлке, а мои вещи, без моего разрешения, никто брать не может. Эта провинность номер два и за это тоже положен отлуп. Вместо того чтобы дожидаться, когда я подойду к тебе, чтобы достойно принять наказание, ты попытался сбежать. Это три, это страшная глупость, а дураков у нас учат. А вот теперь, наконец, о дураках. То, что ты строишь из себя здесь прямо сейчас целку, окончательно уронило твоё мужское достоинство в моих глазах. Я не люблю ссыкунов и...
  Окончание монолога Крейван не расслышал. Вторая волна воспоминаний накатила так же неожиданно, как и первая, но теперь он был готов, ждал её, даже жаждал. Фланахэн был уверен, что только осознав, что он есть такое, сможет противостоять угрозам этого странного мира. Он застыл, взгляд его остановился, руки безвольно повисли. На полминуты Крейван вернулся в свою реальность. По счастью, противник был полностью поглощен своим монологом судии и состояние Фланахэна его не интересовало.
  - Слушай, я вот не понимаю: как безликий, сын своего отца, может быть таким трусливым?!
  Тул О'Брайен просто закипал от праведного негодования. Уже битый час он пытался уговорить этого упрямца Крейвана Фланахэна на партнёрское участие в одном сверхприбыльном деле. Другой партнёр, Шейн Макконэхи, стоял рядом скрестив руки на груди. Надменный взгляд его сквозил презрением, но губы предательски кривились в насмешливой ухмылке. "Скотина!" - про себя в сердцах обругал его Тул: "Снова О'Брайен в лепешку расшибается, а вся поддержка верного друга Шейна заключается только в гордом стоянии рядом! Ладно, по делам вам и воздастся...".
  Да и Фланахэна, кажется, слова О'Брайена ни капельки не зацепили. Растянувшись на едва поросшей весенней травке, он, блаженно прикрыв глаза, довольно улыбался. Тула улыбки приятелей начинали бесить.
  - Ну и хрен с вами! Оставайтесь здесь лыбиться друг на друга, а я пойду и всё сделаю сам! И марки получу тоже сам! А потом уеду куда-нибудь на юг Заморья, где всегда тепло, а девки сами прыгают на парней, тем более, если парни эти при деньгах! А главное - там нет ваших паршивых рож, которые мне осточертели до желудочных колик...
  Сплюнув, он развернулся и чуть ли не бегом направился к заброшенной деревне, в которой их небольшая компания обреталась последние две недели.
  Шейн задумчиво смотрел ему вслед.
  - Как думаешь, он и впрямь собрался проделать всю работу в одиночку?
  Крейван даже и не подумал открывать глаза. Он почесал переносицу и ответил.
  - Старина Тул, конечно, придурок, но не дурак, точно. То, что предложил нам тот серолицый хлыщ пахнет очень дурно. Выполнять такой заказ и втроём-то нереально, а пробовать одному - проще повеситься. Менее хлопотно и никуда не надо идти.
  Фланахэн открыл глаза и резко приподнялся на локте. Солнце светило нестерпимо ярко и Крейвану приходилось держать ладонь козырьком, когда он смотрел на покосившиеся домишки.
  - Но идти все равно придётся... В нашем возрасте получить такой заказ - это признание. Да, - и это начало взрослой жизни... Пойдём, поищем нашего бунтаря. Пора сообщить отрадные для его сердца новости.
  Крейван попал в точку - это дело, дело странное, страшное и невероятно тяжёлое, и впрямь стало началом взрослой жизни. Только вот для двух его участников жизнь эта закончилась, не успев начаться. А Фланахэн по сию пору пытается забыть свою первую работу, но безуспешно. Раз от раза он проживает события того яркого, ясного весеннего дня, чаще во сне, но иногда и наяву. И каждый раз после он спрашивает себя: могли ли они избежать того кошмара? И сам же отвечает: нет. С того момента, когда началась проработка плана внедрения в табор ходоков, пути к отступлению не осталось. Наверное, можно было бы отказать серолицему. Но тогда, в этом Крейван был уверен и сейчас, они, молодые, горячие и глупые безликие, перестали бы себя уважать, а как потом жить без уважения к себе?
  Изначально, все казалось проще некуда. Серолицый дал наводку, он сказал, когда один из ходоков придёт в деревушку с изысканным названием "Медвежий угол". Он, этот ходок, действительно пришёл. Все то время, что он ставил деревенскую ярмарку на уши, соря золотыми и серебряными марками налево-направо и нагружая повозку всевозможными товарами, от гусиных желудков до пеньки и гвоздей, Крейван сидел на телеге в десяти ярдах. То есть не Крейван, конечно, а зажиточный крестьянин из отдаленной деревушки, что раз в год выбирался продать свой урожай с двумя батраками-"телохранителями". Настоящий крестьянин, естественно, закончил свой путь земной ещё позавчера, в десяти милях южнеё деревни, на дне глубокого оврага. Там же остались и охранники. А теперь Крейван чуть ли не лицом к лицу наблюдает за своей целью. Да что там - наблюдает. Он недурно (по меркам торгаша-крестьянина) заработал на продаже двух мешков ячменя и десятка уток, а продал их как раз этому самому ходоку. Было какое-то странное чувство эйфории, смешанное с испугом: он вот так, запросто, торгуется в двух шагах от намеченной жертвы, а жертва и в ус не дует, понятия не имея - что за угроза нависла над её головой. Закончив покупки ближе к вечеру, ходок (местные звали его Джо, просто Джо) пустился в обратный путь. Ехать было не то, чтобы очень близко, по информации того же серолицего хлыща, лагерь ходоков располагался примерно в двадцати пяти милях, добраться туда тяжело гружёная повозка, движимая только одной лошадью должна была далеко заполночь. Для этого ей придётся пересечь широкую долину между двумя невысокими отрогами, форсировать один брод на речушке Ряске и преодолеть перевал через один из отрогов. А там до лагеря было рукой подать - каких-то пять миль, и, вероятнее всего, по ту сторону Джо уже встретят соплеменники. Поэтому, было решено все устроить ещё до перевала. Начало подъёма представляло собою небольшую, довольно узкую теснину. Длиною не более трехсот ярдов и имевшая s-образную форму, она изгибалась таким образом, что из её начала было невозможно увидеть выход. Стены возвышались на высоту до тридцати футов, ограничивая обзор страннику, и делая эту самую теснину идеальным местом для засады. План был таков: на выходе из теснины ходока будет поджидать укрывшийся в зарослях лещины Тул с двумя арбалетами. Он без лишнего шума подстрелит Джо, не насмерть, но близко к этому. Тул прекрасный стрелок, бьёт без промаха и в темноте, и на слух. Крейван был уверен, что он не подведет. Но, на случай чего, позади ходока в теснине уже будет стоять Фланахэн со своими клинками, а сверху, на едва выступающем карнизике затаится Шейн с боло наготове. Если все пройдет, как запланировано - Шейн станет Джо, так как он был наиболее схож с ходоком телосложением, полнее других вбирал чужую личность, а в критической ситуации успешно импровизировал. Планированием операции занимался Крейван, он постарался просчитать любую мелочь, вплоть до появления других ходоков (на этот случай, ребята должны были заготовить пару сигнальных сюрпризов), но оставался какой-то процент вероятности того, что обстоятельства изменятся... Поэтому Фланахэн, в наступающих сумерках следуя за повозкой Джо на приличном отдалении, старался искать слабые места в своём плане, а не раздумывать о том, что они с Джо-Шейном будут делать дальше, уже после...
  Глубоко задумавшись, он чуть не пропустил сигнальную отметку. Здоровенное, отдельно стоящее дерево - дикая груша, невесть каким образом очутившаяся в этих глухих, удалённых от человеческих поселений мест. На одной из нижних веток, едва различимая в опустившихся сумерках, светлела свежая зарубка - метка, говорящая о том, что все в порядке, клетка подготовлена и ждёт свою птичку. Вот если бы зарубки не было, Крейван тотчас бы развернул бы коня и поскакал что есть духу назад, куда подальше. Тогда он знал бы, что друзья его мертвы либо тяжело ранены, шансов на их спасение практически нет, а сам Крейван находится в опасности. Работа безликого настолько тонкая материя, тем паче, когда целью являются ходоки, что не оставляет места сантиментам, как бы гнусно это не звучало... Но все в порядке, объект слежки все так же безмятежно катит в повозке, в трехстах ярдах впереди. Крейван снова начал проигрывать в голове ситуацию с перехватом Джо...
  Полчаса спустя, местность чуть заметно начала повышаться, уже совсем рядом, впереди, темнела гряда, за которой была долина и лагерь ходоков. Их с Джо тандем, продвигался вперёд вполне в рамках расчетного времени. Крейван опасался, что возле брода на Ряске ходок устроит привал с водопоем и поздним ужином, а то и решит заночевать там же. Но нет, тот соскочил со своего места и повел лошадь в поводу, лишь на том берегу позволив животному напиться. Фланахэн, пять минут спустя, вовсе преодолел брод верхом. Наконец, наезженная дорога сузилась до набитой тропы, которая петляла вдоль склона среди валунов, от небольших, размером с конскую голову, до здоровенных, величиною с половину их дома в Бойсе. Вот и теснина, она словно разрез в неосязаемой материи реальности, чернее окружающей черноты, расступилась за очередным поворотом. Крейван был напряжен, преследование ходока на тропе было куда более затруднительным, чем на прямой ровной дороге. Приходилось быть настороже, каждый изгиб тропы, любой громадный валун сулили возможность неприятной встречи. А ну как ходоку приспичит остановиться и облегчить мочевой пузырь либо кишечник? Или он и вовсе услышит что-нибудь подозрительное позади: шорох одежды, скрежет подковы по гравийному склону. Сидит, например, вот за этим камнем и ждёт, когда глупый преследователь покажется на тропе, чтобы вколотить ему арбалетный болт аккурат между глаз (арбалет у Джо был, Крейван сам видел ещё в деревне). Пару раз, когда зуд подозрительности, приправленный чувством опасности, становился совсем невыносимым, Фланахэн оставлял коня и пробирался на разведку, всякий раз ругая себя за излишнюю подозрительность. Время было дорого, разрыв между безликим и повозкой увеличивался. Но, выехав к теснине, Крейван сразу успокоился: впереди он услышал цокот копыт и скрип колёс повозки. За пару десятков ярдов до темнеющего входа Фланахэн спешился, успокаивающе похлопал коня по морде, наскоро намотал уздечку на ближайший куст и быстро, но тихо зашагал по тропе, навстречу одному из самых незабываемых и смертельно опасных приключений.
  Не успел Крейван сделать двух десятков шагов в тяжелом мраке теснины, как на него снова накатились тревога и предчувствие чего-то плохого. Откуда-то издалека, впереди слышался мерный перестук копыт лошади ходока. По-видимому, он уже должен был подъезжать к выходу и вот-вот встретиться с Тулом. Потом, если все будет в порядке, Шейн просигналит своим особенным птичьим свистом. Если же нет... Фланахэн поймал себя на мысли, что уже некоторое время не слышит никаких звуков, тихий шорох ветвей под лёгкими порывами ветра где-то вверху не в счёт. Странно и неприятно. Случись что, при любом исходе Крейван что-то да услышал бы. А так создавалось впечатление, что Джо или затаился, не доехав до выхода из теснины, или просто исчез. Как же так?! Что, в таком случае, делают Тул и Шейн? Фланахэн, медленно, по шажку, продвигался вперёд, отчаянно вглядываясь в беспросветный мрак и пытаясь расслышать впереди хоть что-нибудь. Поэтому, он только в последний момент понял, что опасность таится за спиной. Именно тогда, когда Крейван начал поворачиваться, одновременно извлекая из ножен клинок, послышался скрежет гравия под каблуком сапога, шорох одежды, и острая боль в затылочной части засветила все перед глазами белой вспышкой, на смену которой пришла темнота. Темнота была гуще и глубже окружающего мрака...
  Крейван пришёл в себя, но некоторое время сохранял неподвижность, лёжа с закрытыми глазами и прислушиваясь к своим ощущениям. Болела голова, руки были стянуты за спиною, все вокруг подрагивало - он находился в повозке, и его куда-то везли. Фланахэн осторожно пошевелил кистями рук, пробуя путы на прочность. Связали его как следует, без шансов на освобождение. Полежав ещё минуту и решив, что надеяться на эффект неожиданности глупо, Крейван решил открыть глаза. Прямо на него смотрело ночное небо, тёмное и беззвездное. На его фоне, ещё более тёмным пятном, маячил силуэт - возница на облучке повозки. По соседству с Фланахэном располагались какие-то ящики, бочонки, корзины. "Да это же Джо и его покупки!" - с некоторым удивлением понял безликий: "Но где же тогда Тул и Шейн?" Как-то почувствовав пробуждение Крейвана, Джо, не поворачиваясь, проскрипел.
  - Очухался? Ну да лежи-лежи, отдохни с дороги. Чай запыхался за мною в потёмках по буеракам прыгать...
  Слева - другой голос, низкий и тоже хриплы:.
  - Что там у тебя, Джо?
  - Да этот, третий, оклемался.
  - А-а... Ну-ну...
  Снова повисло молчание. Тишину ночи нарушали только негромкий перестук копыт, да пофыркивание лошадей. "Да, эти ребята любят поболтать", - мысли Крейвана текли как патока в морозный день. Думать о будущем почему-то не хотелось, вообще ни о чем не хотелось. Они провалили работу, не получат кучи монет и, главное, славы, ради которых согласились на эту авантюру. Да и чего уж думать сейчас о монетах и славе, если, скорее всего, сам Крейван не увидит следующего восхода солнца. А друзья его, вероятно, уже мертвы. Фланахэн закрыл глаза, и попытался заснуть - каким боком не повернулась бы судьба, силы ему могут понадобиться. Несмотря на тупую боль в голове и боль в затекших запястьях, ему это удалось практически сразу.
  Крейвана разбудил шум голосов. Как выяснилось, его уже выволокли из повозки и, спящего, посадили у стены какого-то странного домика - домик имел гладкие стены, был сделан из металла и покоился на колесах, не деревянных или металлических, как большинство повозок, а из темного, упругого на вид материала. Его оставили одного, дав возможность осмотреться. В паре десятков метров от него, вокруг большого костра стояли и сидели ходоки. Было их человек пятнадцать, женщины и мужчины. Они разговаривали, и, хотя голоса были негромкие, было похоже, что собрание что-то горячо обсуждает. Чуть в стороне, молча, стоял Пастырь, он и она: супруги, главенствующие над Обрядом. У их ног, возле самого пламени, обхватив руками плечи, скорчилась маленькая фигурка - при виде её у Крейвана перехватило дыхание. Цель их с приятелями предприятия выглядела такой беззащитной, что от осознания подлости их замысла у Фланахэна на душе начали скрести кошки. "Глупость, какую глупость мы затеяли... И стоить эта глупость будет очень дорого", - мысли траурной каймой заструились прочь, в иные сферы, на край света, за которым тьма и отчаяние. Как выяснилось, Крейван непроизвольно озвучивал свои думы, подтверждением прозвучал тихий хриплый голос, похожий на голос Шейна:
  - Не слишком ли поздно начинать жалеть себя, дружище? Может, стоит пораскинуть мозгами, как нам избежать общества этой веселой, не в меру болтливой компании?
  Крейван вздрогнул и всмотрелся в темноту. Невдалеке лежала темная масса, поначалу принятая им за несколько баулов. Так и есть, баулы там были, потому Фланахэн и не заметил в их гуще два тела. Совершенно неожиданно, уже похороненные им друзья вернулись в мир живых. Радость вспыхнула горячим огнем в груди, но сразу же улеглась с приходом мысли о том, что приятели, да и он сам лишь получили отсрочку, что ещё этой ночью он увидит их мертвые тела. Если только повезёт задержаться чуть дольше... Отогнав неприятные мысли, Фланахэн спросил шепотом:
  - Как вас-то угораздило? А Тул - что с ним?
  - Тулли до сих пор в отключке - он яростно отбивался и получил больше чем мы с тобой вместе взятые. Но дай ему ещё часок поваляться - он будет бодрее и тебя, и меня. Наследственная твердолобость, знаешь ли. Отвечая на первый вопрос... Застали нас врасплох. Ходоки, кажется, знали, что мы планируем, просчитали наши действия и приняли меры. Крей, мы ведь совсем дети - ты знаешь это? Берёмся за взрослую работу и пытаемся выполнить её по-своему, примитивно, в лоб. Дураков надо учить. Нас уже поздно, а остальным будет урок. Если, конечно, хоть что-нибудь всплывёт - ходоки умеют хранить секреты, свои и чужие. И руки вязать они умеют. - Шейн покряхтел, пытаясь ослабить путы.
  - Как считаешь, что с нами будет? - Крейван сознавал нелепость вопроса, но не мог удержаться, испытывая потребность в надежде.
  В ответ на вопрос он ждал какой-нибудь горькой остроты, но Шейн был серьёзен:
  - Не знаю, Фланахэн, Творец свидетель. Наверное, ходоки нас убьют. Они же все знают. Скажи, ты простил бы кого-то, кто замыслил украсть твоего ребенка?
  Крейван сидел, понуро опустив голову. Шейн принял молчание, как ответ:
  - И я бы не простил. А родители этой девочки - Пастырь. Легко нам не будет, дружище... Кстати, не слышишь, о чем они там толкуют?
  - Шейн, я вообще-то отлично вижу в темноте, но слух у меня такой же, как у всех - независимо от времени суток.
  - Ну да...
  Разговор прервался, друзья молча строили планы освобождения, каждый свой - оба одинаково утопические.
  Со стоном пошевелился один из тюков - Тул. Словно только и ждавшие этого момента, от тени у костра отделились четверо. Подскочив к пленникам, они сноровисто подхватили безликих (двое взялись за Тула) и потащили в круг света. Крейваном овладела апатия, он не делал никаких попыток сопротивляться грубому волочению по земле. Тул же, судя по пыхтению, возне и приглушенным проклятьям позади, достаточно пришел в себя, чтобы всячески осложнять жизнь своим "сопровождающим". Прозвучало несколько гулких не то ударов, не то пинков, и шум прекратился.
  Вот, наконец, трое молодых безликих, практически мальчишек, стоят освещённые бликующим светом огня, а вокруг них расположилось всё население маленького лагеря. До сих пор никто не произнес ни слова, тяжёлая, подавляющая любые, не действия, но даже попытки об этих действиях подумать, атмосфера окутала Фланахэна с друзьями покрывалом безнадёжности. Вперед выступил уже знакомый ему Джо - несостоявшаяся жертва их авантюры. Он внимательно оглядел всех троих с ног до головы, точно так же, как несколькими часами ранее изучал овощи и фрукты, привезённые селянами на продажу. Чёрные, чуть печальные, глаза сверлили лица, каждое по очереди, будто фиксируя каждую морщинку.
  - Ты, верно, Шейн, - ходок ткнул пальцем в грудь Шейну. - Ты Крейван, а этот здоровяк - Тул, - это был не вопрос, а утверждение. Заметив изумление в глазах безликих, Джо пояснил:
  - Вас сдал ваш наниматель. Простолюдин с серым лицом. Не сам заказчик, конечно, но и его имя для нас не загадка. Хотя, это уже наши дела, и подробности вам знать совершенно незачем. Встаёт другой вопрос, что делать с вами? Если бы спрашивали только меня, то я, несмотря даже на то, что должен был умереть, исполни вы свой замысел, отпустил бы вас. Наказал бы, жестоко наказал, но сохранил бы вам жизнь.
  - Если большинство твоих соплеменников сходятся с тобою в мыслях, то за чем же дело встало? - Шейн пытался храбриться, играл на грани дозволенного, но его дерзость была проигнорирована.
  - Я сказал, что если бы меня спрашивали, но, видишь ли - я простой Идущий, ходок по-вашему, и я следую за нашим Пастырем. Без него я ничто, простолюдин, бездарность. Но и Пастырь без меня, как и без любого из окружающих - такое же ничто. Мы - то, что мы есть только вместе; у каждого своя роль и своя ответственность, пренебрегать которой значит ставить под угрозу не только судьбу Круга, но и всего Мира. Больше всего ответственности лежит на Пастыре, и поэтому, хотя в вопросах, подобных сегодняшнему мы выносим решения коллегиально, то есть всем Кругом Идущих, в случае примерного равенства голосов "за" и "против" итоговое слово остается за Пастырем. Сейчас установилось примерное равенство, посему, давайте выслушаем Пастыря.
  Фланахэн посмотрел через дым костра, туда, где стояли двое, Суибнн и Армонда, проводники этих странных людей из одного мира в другой. Армонда маленькая, тоненькая, как тростинка. Если не видеть лица, можно принять её за девочку-подростка. На вкус Крейвана - слишком острый нос и подбородок, что, правда, не сказывалось на её своеобразном обаянии. Женщина не мигая смотрела на безликих, взгляд горел недобрым холодным огнем, её рука стиснула локоть супруга так, что пальцы побелели. "Её муж завтра проснется со здоровенными синяками на руке..." - отстранено подумал Фланахэн. Вторая половина Пастыря была не намного выше жены, но, за счет плотного телосложения, в сравнении с нею выглядел здоровяком. В ярком свете костра его светло-рыжие волосы выглядели практически белыми. Сонный, безразличный к происходящему взгляд его был направлен куда-то поверх голов. "Говорить будет Армонда, а Суибнн просто подтвердит сказанное. Это очень плохо..." - ветхие надежды на благополучное разрешение уносил ветерок, дувший от холмов в долину.
  Молчание затягивалось. Когда уже казалось, что спустившаяся на лагерь тишина настолько сгустилась, что вот-вот обрушится на головы собрания, прозвучал тихий, практически неузнаваемый голос Тула:
  - Давайте уже заканчивать. Скоро рассвет. Не хочу, чтобы со мною что-нибудь случилось днем, - он лающе захихикал.
  Тут же грянул ответ.
  - Ублюдки! Суибнн, эти нелюди хотели отнять у нас нашу драгоценность! - женщина даже не кричала, в её голосе не было ничего человеческого. Но, между тем, этот не то визг, не то вой можно было разобрать. Крейван думал, что она сейчас же бросится на неудавшихся похитителей, дабы расцарапать им лица и разорвать им глотки. Но нет, она осталась на месте и лишь продолжала обвинять:
  - Они, чёртовы безликие, хотели отдать нашу девочку этим извергам! Ты ведь знаешь, чего они хотят от нас?! И ты что, можешь представить, что они сделали бы с нею, не пойди мы им навстречу?! С того самого мига, что я узнала об этой мерзости, я мечтала о встрече! Мне нужно видеть их смерть!
  Армонда на мгновение замолчала, переводя дух. Продолжала она уже куда тише и спокойнее. Её голос на поверку оказался чуть пришепетывающим, и, в отличие от голосов большинства соплеменников, довольно мягким, даже певучим. И тем более зловещим был контраст между звучанием слов и их значением.
  - Я знаю, все считают, что три этих безликих телка всего лишь следствие, убрав которое невозможно побороть причину. Некоторые даже представили этих юношей, чуть ли не агнцами, ведомыми гильдейскими волками. Я же так не думаю. Они вполне созрели для способности осмысливать последствия своих поступков. Они также готовы нести наказание за совершенное. Смерть - вот мое слово...
  - Мэм, я вполне сознаю гнусность нашего замысла, однако, смею обратить Ваше внимание на тот факт, что мы ничего не совершили. Судить же за помыслы, тем более выносить смертный приговор - это неправильно... - Крейван говорил, сам не веря в искренность своих слов, ещё более не веря в то, что они достигнут струнок сострадания, спрятанных где-то глубоко в душах Пастыря.
  - Ты говоришь, "неправильно"? Глупый щенок, а где были твои доводы о правильности и неправильности вещей, когда сидел перед тем серолицым подонком, что предложил тебе выкрасть мою дочь? Я понимаю, я говорю сейчас сердцем матери, но и через годы не буду ничуть сожалеть о своём решении. Смерть. Если вам будет легче, - в голосе Армонды послышались глумливые нотки, - знайте, ваш серолицый наниматель закончил тем же. Придет время и для непосредственных заказчиков. Но хватит! Перерезать им глотки, а тела сжечь!
  Крепкие ладони взялись за плечи Фланахэна. Ещё одна рука не грубо, но твердо захватила волосы безликого в жменю, чуть протянув назад, открывая горло. Раздался ещё один голос, низкий и раскатистый, доселе в судилище не участвовавший. Поначалу Крейван не понял, кто говорит - настолько контрастировала неприметная внешность Суибнна и его выдающийся бас. "Парень своим пением мог бы срывать овации на приёмах у лордов и королей, а он почему-то предпочитает бродить с толпой сумасшедших по другим мирам..." - Как ни странно, мысль развеселила Фланахэна, и он помимо воли улыбнулся.
  - Моя радость, тебе не кажется, что резать людям глотки как-то дико? В иных местах до такого опускаются лишь изгои от цивилизации...
  - Милый, ты чрезмерно свыкаешься с атмосферой мест нашего пребывания. Напомню, что здесь, в нашем мире, гораздо более худшие вещи, нежели перерезание горла, не считаются чем-то чрезмерным. Ты, наверное, предпочел бы огнестрел?
  - Ну, по мне, так это гуманнее.
  - Ты знаешь, у нас ведь не так много зарядов к огнестрелам. А доставать новые не так-то просто.
  - Наши люди на той стороне...
  - Нашим людям на той стороне следует быть осторожнее, и так уже произошло несколько инцидентов. Стоит лишь привлечь к себе хоть толику внимания - гурли тут как тут. Мы не можем позволить себе лишние потери. И потом, ты ведь знаешь, чего стоит проносить оружие через Простенок?
  - Да, конечно, ты права... Может тогда нам стоит... - Суибнн наклонился к супруге и вполголоса что-то забормотал ей на ухо. Крейван почти ничего не разбирал, лишь несколько слов: "наша сторона", "многоликими", "больше пользы". Армонда предпочла ответить громко, продолжая метать молнии из глаз в направлении пленников.
  - Ты слишком высокого мнения о наших гостях, Суибнн! Невооруженным глазом видно, что их узколобые головёнки набиты страшными историями о Проклятии безликих. Они же предпочтут подохнуть прямо здесь, под ножами, чем нарушить свой дурацкий запрет!
  Пастырь-мужчина впервые за вечер сфокусировал взгляд своих светлых глаз на Крейване и его друзьях. Смотрел он долго, стараясь поймать взгляд, увидеть там что-то неведомое даже самим безликим. Потом снова отвернулся.
  - И снова ты права... - в его голосе слышались печаль и разочарование. - Они истинные сыновья своих отцов, а потому не способны. Ладно, давайте заканчивать...
  Теперь, кажется, и вправду - всё. Плечи снова стиснули живые тиски, открытое горло ощутило прохладу стального лезвия. Крейван закрыл глаза. Одновременно он пытался представить то, что случится через пару мгновений, и тут же старался выбросить из головы, услужливо возникающие картины казни. Секунда проходила за секундой, но ничего не изменялось. Возникло ощущение, что настоящий, живой здесь только он сам, а все окружающее всего лишь декорации к этой застывшей сцене. Фланахэн уже начал тихонько обдумывать логичность предположения, что видит сон и, возможно, ему следует проснуться, когда застывшее плетение ткани времени и пространства порезал голос Армонды:
  - Ты уверена? Это твоё чувство - оно верно?
  Глаза Крейвана распахнулись. Снова отсрочка неизбежного наказания? Или все же...
  Девочка, до сей поры безучастно сидевшая у ног Пастыря, сейчас была на ногах и что-то горячо, шёпотом объясняла матери. Та недоверчиво, но внимательно слушала, изредка бросая быстрые взгляды на Фланахэна. Когда девочка закончила, Армонда с полминуты стояла в задумчивости, рассеянно кусая нижнюю губу. Всё это время ходоки, не двигаясь, ожидали дальнейших указаний, а Крейван по-прежнему чувствовал бритвенной остроты лезвие у своего горла. Что-то решив для себя, Армонда встряхнулась, схватила мужа за руку и буквально потащила в темноту, подальше от костра. О чём они там говорили, Крейван представить не мог, но чувствовал, что разговор этот каким-то образом затрагивает и его персону. Наконец, после томительных минут ожидания, супруги снова вступили в круг света, отбрасываемый костром. По лицу Армонды что-нибудь понять было трудно, она была где-то далеко, зато супруг её прямо-таки светился от облегчения. Он наклонился к снова вернувшейся на место у ног дочери, поцеловал её в макушку и крохотный носик, потом выпрямился, поднял руку и пробасил:
  - Пак-Тод-Джерри! Зачехляйте ножи и идите, возьмите свои огнестрелы. Потом выдвигайтесь к последнему фургону - сегодня отличная ночь для охоты!..
   Все прошло, будто и не было ничего. Только что Крейван находился в лагере ходоков, к его горлу был приставлен нож, и сам он готовился умереть. А прямо сейчас он снова стоит в захламленном тупичке, и в его уши вливаются последние слова незнакомца, за что-то ненавидящего Фланахэна и готового его убить.
  -... вообще не парит. Тебя... - Постой, может быть, ты меня с кем-то спутал? Если так, я не имею к тебе претензий и готов согласиться на примирение даже без принятия обязательных в таком случае извинений.

Глава 2

  Покоя, вот чего сейчас так хотелось Кревану Фланагану, душевного покоя и рационального порядка в мыслях. В физическом плане, в состоянии покоя он находился уже четвертый день. Лежал на чуть продавленной тахте в своей съемной квартире, в спальном районе Белфаста (на двуспальную кровать, которую они с Джен делили ещё несколько дней назад, он смотреть не мог), отключив все, что способно раздражать: телевизор, игровую приставку, компьютер, проигрыватель винилов, даже телефон. Телефон - в первую очередь. Он не хотел слышать озабоченные голоса коллег по работе, сочувствующие речи приятелей. 'Да, перестань, Крю, чего ты себя накручиваешь? Ты серьезно думаешь, что ты первый человек, кто напортачил с накладной и получил пистон от начальства? Какая глупость! Я сам в прошлом месяце слажал дважды. И что ты думаешь? Получил, конечно, разгон, но потом продажи подросли и - вуаля! Неплохие премиальные за ударный отрезок, ха! Ерунда это все, не забивай голову! Пойдем лучше пивка дернем...' Или 'Дружииище, вот же досада! Вы с Джен столько лет вместе и - на тебе... Ммм... Я вот почему-то верю, что дело не в тебе... Я тебя понимаю, у самого был случай...' Кревану было начхать на заботу и сочувствие друзей и коллег, начхать на работу, даже начхать на их размолвку с Дженнифер. Да, у Кревана Фланагана возникли проблемы и всё, так много значившеё в его жизни прежде, в один далеко не прекрасный момент стало совсем не важным...
  Всё началось почти неделю назад. В тот день, с утра, Креван даже не обратил внимания на лёгкую головную боль, возникшую за правым ухом, тем паче, что скоро она прошла. Через пару часов в том же правом ухе что-то защёлкало, как при отите, которым Фланаган часто болел в школьном детстве. Ещё чуть погодя щёлканье сменилось постоянным шумом. Решив, что подхватил какую-то из новомодных версий гриппа, Креван отпросился у шефа с работы (частная фирма по продаже геодезического оборудования, в которой он просиживал каждый день с 10.00 до 18.30 носила дурацкое название ' Золотой треугольник', которое Креван терпеть не мог. В принципе, понятно, чем руководствовался его начальник Томас Грейди, придумывая название: триангуляция, полигональная съемка и тому подобная специфическая словесная каша должна, по замыслу создателя, приводить клиента к мысли о нивелирах и теодолитах. Но "Золотой"?! Фланаган иногда недоумевал, почему до сих пор их не почтила визитом наркополиция ). Вернувшись домой и, покопавшись в аптечке, которую курировала Джен, он принял вроде бы подходящие таблетки, а потом задремал. Уже выпадая из реальности бодрствования, подумал, что сон - это лекарственное благо, и когда он проснётся, то должен будет чувствовать себя гораздо лучше.
  Пробуждение убило надежду. Шум в ухе немного стих, но появились вполне распознаваемые звуки: далекая музыка (скрипка, волынка, арфа, свирель, иногда по отдельности, но чаще в разных сочетаниях), топот копыт, звук льющейся воды, удары металла по металлу. Хуже всего были голоса. Крики: боли или радости - разобрать было трудно. Разговор. Шепотки. Отдельные слова даже были различимы, но звучали странно и особого смысла не передавали. Так как никаких других признаков болезни Креван не ощущал, в голову начали заползать неприятные и пугающие мысли. Он никогда не слышал о том, чтобы безумие приходило вот так - с головной болью и фолк-радиостанцией в ухе. С другой стороны, Креван не был специалистом в психиатрии и не мог сказать наверняка, что не сбрендил.
  Около семи вечера домой вернулась подруга Кревана, Джени. Обычно, она не приходила из своего цветочного магазинчика раньше восьми, но сегодня, видимо, был особенный день - всё происходило впервые. Заметив бледность лица приятеля и испуг в глазах, который она приняла за что-то ещё, Джен поинтересовалась, всё ли у Кревана нормально:
  - Милый, у тебя всё нормально?
  - Почему ты спрашиваешь?
  - Просто выглядишь как-то не так...
  - Не-не, всё в порядке. Кажется, я всего-то подцепил простуду, голова побаливает. Думаю принять таблетку-другую, запить их бокалом шерри и утром буду как огурчик. Джен фыркнула:
  - Всё зависит от размеров бокала. А давно ли ты начал лечиться по этой интересной системе? Странное дело, болтая с Джен, Креван осознал, что во время разговора шум и голоса практически затихают, не совсем, но оставаясь на периферии сознания. Это открытие обрадовало, и Креван залился соловьем, разговаривая обо всём, что только приходило в голову. Джен, однако, не была расположена к долгой многогранной беседе:
  - Крю, я люто устала. Давай уже ложиться. И, милый, прости, но сегодня просто будем спать... Занятие любовью было последним, что могло бы увлечь Кревана этим вечером, но он не смог не скорчить трагическую гримасу. Джен улыбнулась:
  - Не дуйся, завтра отдам вдвойне. Чмокнув Кревана в нос, она упорхнула в ванную. Фланаган остался один на один со звуками в своей голове. Утро облегчения не принесло. Непроизвольно морщась, когда уровень шума в ухе уж слишком нарастал, он побрел в ванную. Насчет того, что звуки рождаются в ухе, Креван был не уверен. Скорее, мозг транслировал весь этот аудиомусор, который почему-то воспринимался, как входящий извне звук. Окончательно запутавшись в попытках разобраться с тонкостями чувственного восприятия, Креван принялся изучать лицо в зеркале, выискивая какие-нибудь признаки болезни. Но увидел там точно то же, что и всегда: мужчину средних лет с крупными чертами лица, тонким носом, чуть искривлённым вправо, большими, немного навыкате серовато-голубыми глазами. Густые, практически сросшиеся брови ('Мой однобровик', - ласково подтрунивала иногда Джен). Тонкий подвижный рот. Всё как всегда: никаких пятен, сыпи и язв - только затравленный взгляд выдаёт неблагополучие внутреннего состояния. Болезнь в голове, и с этим надо что-то делать. Мысль пугала сильнее, чем симптомы. Креван представил себя сначала проходящим курс добровольного лечения в психиатрической клинике, а после - ежесезонные обострения и улучшения, регулярный приём лекарств, смена работы на более простую и менее оплачиваемую, ограничение контактов со здоровым обществом... Будущее чернело где-то совсем рядом. Умывшись и почистив зубы, Креван тихо оделся и, не позавтракав, вышел из квартиры. Джен ещё досматривала последний утренний сон.
  День не задался. Шум в голове не ослабевал, сосредоточение на рабочем процессе стоило Кревану нечеловеческих усилий. Почувствовав, что до взрыва мозга остались считанные мгновения, он вышел в курилку. Людей там было немного, точнее, двое: Карл Биркин, друг Кревана и парень из торговой компании "Hornwood", разместившейся на этом же этаже. Вместе с названием компании в памяти всплыл один эпизод. Тогда он, Карл и Грейди вышли пообедать в ресторанчик на соседней улице. В коридоре они увидели грузчиков, которые затаскивали мебель в пустовавший до этого офис. Уже в лифте Грейди поспешил поделиться знанием, от которого его прямо-таки распирало: новенькие - компания "Hornwood", делают деньги из воздуха, одним словом - шарага, но девки там будут сидеть обалденные! Он лично двух уже видел. "Ну как вам?" - поинтересовался Том, не дождавшись никакой ответной реакции. "Что - как?" - буркнул Биркин, ещё до полудня утомившийся после долгих переговоров с поставщиком. "Ну, я же говорю про компанию, где девки клёвые, "Hornwood", да..." - шеф выглядел разочарованным. "Девки? Hornwood? Тогда будет "Pornwood"..." Шутка, конечно, вышла грайндхаусная, но Том заискивающе захихикал. Он восхищался Биркином, который собрал в себе все те качества настоящего мужчины, которых недоставало Грейди. Биркин же подозревал, что начальник не просто видит в нем объект поклонения, но поклонение это носит сексуальный подтекст (Карл даже побился об заклад с одним общим знакомым о том, когда Том осуществит каминг-аут. Знакомый думал, что никогда, потому что Грейди не хватит духа, а Биркин заявлял, что это случится ещё до Пасхи. Крейван про себя был склонен соглашаться с общим знакомым, но способность Карла предсказывать самые невероятные события, заставляли ждать весны с особенным предвкушением). Карл с сожалением покосился на Грейди, но промолчал. Тема заглохла сама собой. Через пару недель выяснилось, что дамы, столь очаровавшие Грейди, были всего лишь консультантами по подбору вариантов аренды, а в офис вселились четверо молодых парней - типовой планктон - и ни одной девушки. Надежды Грейди сменились разочарованием, разочарование быстро ушло в прошлое, а "Pornwood", слово, походя брошенное Биркином, прочно приклеилось к соседней фирме, как прозвище для своих. Парней там работавших обобщённо прозвали pornman's.
  Сейчас Карл и один pornman обсуждали вчерашнюю попойку на чьем-то дне рождения. Креван, хотя и не курил, присел на свободный стул и включился в беседу. Он был определенно не в теме обсуждения, он даже не знал, как зовут этого парня из торговой фирмы, зато он очень нуждался в общении. Pornman раза три искоса взглянул на Кревана и продолжил описывать приключение с какой-то общей знакомой: 'Когда мы танцевали, она реально приклеилась ко мне своими буферами! Если бы я хоть немного вязал лыко к тому моменту, точно бы ей вдул! Ну, правда, она тоже недалеко от меня ушла. Гы-гы-гы!' И тут Креван совершенно непринужденно, словно пришла его очередь рассказывать какую-нибудь занимательную чепуху, вклинился с анекдотом про таксиста и блондинку (связь между темой анекдота и темой разговора весьма условная, но анекдот был и впрямь презабавный). Pornman замолчал и уставился на Кревана. Карл, развалясь на своем стуле и умиротворённо полуприкрыв глаза, медленно выпускал в голубоватый воздух очередную порцию дыма. Он ещё не пришел в себя после празднования, и ему ни до чего не было дела. Фланаган позавидовал ему и подумал, что ворвись прямо сейчас в курилку террористы, единственной реакцией Биркина будет попытка заказать у них пинту пива. Крейван дошел до кульминации анекдота ('Как же здорово!',- думал он: 'когда не играет арфа, а лошади, люди и прочие твари ложатся спать...'), и тут pornman не выдержал:
  - Дружище, ты с головою давно не того? Биркин, не знаешь, какого хрена этот клоун сюда притащился?
  Карл продолжал в полудреме безучастно выпускать дым. Креван, воспользовавшись моментом, закончил анекдот и, не останавливаясь, перешел к следующему:
  - Едут в утреннем пригородном поезде на работу незнакомые друг с другом парень и немолодая дама. В поезде тесно...
  - Слышь, друг, - pornman, похоже, отказывался верить глазам и ушам, - пора вызывать психовоз, ага? Если свихнулся - иди себе, в больничку ложись, чего к нормальным людям лезешь?!
  Дальнейшее Креван помнил смутно. Он замолчал и взглянул на pornman'а в упор. В следующее мгновение Фланаган, не вставая с места, резко ударил ногой по стулу, на котором сидел pornman. Стул накренился, секунду побалансировал на двух ножках и с грохотом завалился набок, на своего хозяина, мигом раньше оказавшегося на полу. Креван встал, наклонился, аккуратно, даже с нежностью, поднял стул за передние ножки и выпрямился. Оппонент неподвижно лежал на плиточном полу, заворожено глядя в глаза Кревану. "При падении он, верно, ушиб бедро, плечо, да ещё и дыхание сбилось. Он, должно быть, и не вдохнул ни разу, бедняга..." - мысли мелькали в голове Фланагана, пока он делал два шага, разделявших его и pornman'а. Остановился, поднял стул на уровень груди и чуть в сторону.
  - Знаешь ли ты, каково это - когда приходит безумие? Креван нанес первый удар. Спинка стула с гулким хлопком врезалась в макушку, продолжающего лежать на боку pornman. Пластик треснул, парень заорал. Он был выше Кревана, крупнее, но даже подумать не мог о сопротивлении, не мог проверить в то, что это происходит по-настоящему.
  - Знаешь ли ты, что значит слышать музыку, зная, что звучит она только для тебя, в твоей голове и прекратить, остановить её тебе не под силу?
  Следующий удар. Кажется, pornman начал приходить в себя, по крайней мере, попытался защититься. Прямой удар пришелся в локоть и, далее, по касательной, в плечо. Парень снова закричал. Карл Биркин сбросил пелену оцепенения и удивлённо воззрился на сцену наказания.
  - Знаешь ли ты, каково это: пытаться заглушить голоса в голове звуком своего голоса и ловить на себе насмешливые взгляды?
  Третий удар. Пока Креван вопрошал, pornman попытался встать. Он опёрся на руку и встал на колено. Будь в руках у Фланагана что-то посущественнее, чем офисный стул, эта попытка обошлась бы парню куда дороже. Спинка ударила в голову pornman'а сбоку, рука, которой он опирался на пол, подломилась, и он снова грузно завалился на бок. Судя по всему, pornman окончательно сдался, обхватил руками голову и подтянул колени к животу. Креван занес стул над головой и только собрался выдать ещё пару риторических вопросов, как почувствовал на своих запястьях крепкую хватку чьих-то пальцев.
  - Стой Крю, хватит с него, - мягкий вкрадчивый шепот Карла, - не стоит оно того. Пойдем в офис, выпьем кофе - у меня начинает болеть голова после этой чёртовой попойки.
  Креван медленно опустил стул, из треснувшей спинки которого торчал клок синтетической набивки. Дрожащей рукою он потёр щёку, потом начал массировать висок. Другую, чуть повыше локтя, взял Биркин и мягко, но настойчиво потянул Кревана из курилки. Pornman, скорчившись на полу, сквозь пальцы следил, как приятели выходят за дверь.
  Следующие двадцать минут они сидели возле кофе-машины и болтали о всякой ерунде. Креван почувствовал себя значительно лучше. Хотя шум не прекратился, он явно стал тише, звуки потеряли четкость и слились в однообразный фоновый гул. В комнату заглянул Грейди, на секунду застыл в дверях, настороженно сверля взглядом профиль Фланагана:
  - Карл, можно тебя на два слова?
  - Да, Томми, у тебя через пару минут. О'кей?
  Дождавшись, пока дверь закроется, а по коридору застучат набойки туфель Грейди (начальник сильно комплексовал из-за своего малого роста и боролся не с комплексом, но с ростом, то щеголяя в ботинках на высокой платформе, то прибегая к техническим ухищрениям, вроде набоек. Впрочем, пунктик насчет роста был далеко не первым в длинном списке Томаса Грейди). Биркин встал, наклонился к Кревану и взял его за плечи:
  - Ничего не бойся. Я не позволю, чтобы тебя обидели из-за какого-то говнюка, который, наконец, получил то, чего давно заслуживал. Жди меня здесь с хорошими новостями.
  Подмигнув, Карл вышел с выражением полного умиротворения на приятном, породистом еврейском лице. Креван выждал пару минут, затем потянулся и мягко ступая, проследовал за Биркиным к кабинету Грейди. Наверное, уже наступило время обеденного перерыва, сотрудники компаний и фирм, арендующих помещения на этаже, разбежались кто куда, и в коридоре никого не было. Подойдя к двери начальника, он сделал вид, что увлечённо рассматривает что-то на экране телефона. Через неплотно прикрытую дверь кабинета Грейди слышались голоса. Разговаривали трое: Карл, Том и кто-то из руководства 'Hornwood". Слышимость была так себе, но общий смысл разговора был понятен. Сейчас говорил Карл:
  - Эй-эй, парни, ну перестаньте же. Делаете здесь из мухи слона. Ну, зацепились ребята, бывает (неразборчиво)... не в претензиях же?
  - ... мистер Льюис готов ... медэкспертиза покажет ... может и трещина, - это, верно, был парень из руководства 'HW'. Говорил он тихо и не эмоционально. И, кажется, был не согласен с доводами Биркина.
  - Сказать по совести, Брэдли сам напросился. Да, Крю может ... но зачем Брэдли начал ругаться? Крю в его нынешнем состоянии мог бы и убить наглеца. Я, лично, его не осуждаю ... да и зачем бы ему?
  - А что не так с состоянием Кревана? - высокий, постоянно пускающий петуха голос Грейди. - Ты мне ничего не говорил...
  - Так ведь Крю и Джен ... Босс, Вы и вправду не в курсе? Крю третий день сам не свой, потому и заводится по пустякам ... не знаю ...
  - О-о... Вот жалость-то! Бедняга Креван... Столько лет провести с такой классной девчонкой и...
  "Для тебя, мелкий педик, все, что движется и носит юбку относиться к категории "классная девчонка", - почему-то такое запанибратское отношение шефа к Джен, которую он толком и не знал, задевало Фланагана.
  Грейди меж тем продолжал сокрушаться по поводу тяжёлого психологического удара для Кревана, он говорил, что теперь-то ему понятно, почему Креван последние несколько дней сам не свой, сожалел, что сам не поинтересовался проблемами сотрудника, и, чего уж греха таить, настоящего друга, что знай он...
  Сквозь частую дробь словесных излияний шефа с трудом прорвался голос парня из руководства "HW":
  - ... понимаю и сочувствую мистеру ... не повод распускать ... травмы, а если он ... свою работу?
  Том моментально уловил изменение направления диспута и заявил:
  - Мне очень жаль, что мистер Льюис вышел из этого инцидента с физическими и моральными травмами. Послушайте, мистер Рамзи, а не помогут ли восстановлению мистера Льюиса, скажем, сто фунтов?
  - Вообще-то, стоило бы спросить самого мистера ... но ... в самый раз, - мистер Рамзи откашлялся, - да, двести ... ему помогут.
  - И я так думаю, - после минутной паузы заявил Карл, - нам не стоит придавать этому ... огласку. Зачем и нам ... столь сомнительная ...
  Рамзи признал доводы Биркина логичными, и Томас пригласил джентльменов скрепить мировое соглашение рукопожатием и каплей доброго ирландского. Креван понял, что кризис миновал и поспешил вернуться в свой кабинет. Ещё через полчаса появились Биркин и Грейди. Глаза Грейди блестели, а на уста Карла вернулась рассеянная и добродушная улыбка. Они объявили, что ситуация разрешилась наилучшим образом, что компания 'Pornwood' не имеет к Кревану претензий, что Флан - классный парень, что перерабатывать вредно и ему точно нужно недельку-другую отдохнуть ('Ни слова про деньги и вранье про нас с Джен', - отметил Креван: 'Спасибо, парни!') Долго упираться он не стал, чувствовал, что пора заняться собою, и если звуки в голове не исчезнут сами, то, возможно, и вправду стоит обратиться к специалисту по звукам в голове.
  Много позже Фланаган часто размышлял над способностью Карла не только предугадывать события, но и, возможно, направлять их. Слова Биркина о разладе между Креваном и Джен оказались провидческими. Через два дня они расстались (точнее, договорились, что им стоит пожить отдельно пару недель, это время поможет разобраться в себе, в своих чувствах и так далее...) Вечер дня, когда Креван навсегда ушел в отпуск (о чем узнал значительно позже, в месте достаточно удалённом от Белфаста, чтобы исключить попытку попробовать из этого отпуска выйти) не задался. Джен пришла поздно, уставшая и раздраженная, Креван же, когда голоса и музыка в голове зазвучали с новой силой, испытывал потребность в общении. Ничего путного не вышло, более того, он с подругой разругался вдрызг. Она ушла спать, а он остался на кухне, достал начатую бутылку 'Бифитера', надел наушники, выбрал на плеере 'Crematory ' и следующие полтора часа вышибал клин клином. Дело шло в гору, Креван даже начал получать некоторое удовольствие от пикантного сочетания утробного рыка Штасса , басовых гитарных рифов на переднем плане и криков, перемежающихся со звоном металла - на заднем. Незаметно для себя Фланаган начал вполголоса подпевать, отбивая ритм ногой по ножке стола. Джина оставалось ещё с треть бутылки, и Креван только-только собрался поэкспериментировать, запустив что-нибудь из ранних 'Einšturzende Neubauten' , когда в кухню с мрачным выражением лица вошла заспанная Джен. Она поинтересовалась, не стоит ли ему, Кревану, перейти к более насыщенной части программы, как-то - Золотой Миле по районным кабакам? Там-то, по крайней мере, его вокальные способности будут оценивать куда более искушенные и благодарные слушатели, нежели спящая Джен. Креван посоветовал ей возвращаться, откуда пришла, а уж он-то сам попробует разобраться, что ему делать. Джен фыркнула и вышла, громко хлопнув дверью. Креван думал было продолжить, но магия роко-джино-терапии ушла, и он угрюмо поплелся в постель, задев по пути только один дверной косяк. Спали они каждый на своей половине кровати, стараясь не касаться друг друга.
  Утром Джен попыталась растолкать Кревана и выяснить, почему тот не на работе (при всей своей вчерашней многословности, он совершенно забыл рассказать Джен про внеочередной отпуск, а может просто не набрался смелости). Фланаган сонный, мучимый похмельем и всё ещё сердитый на неё после ссоры, бормотал что-то невнятное, поэтому Джен оставила попытки растормошить приятеля и ушла на работу. Ближе к обеду Креван проснулся окончательно. Не обнаружив особенного аппетита, налил томатного сока и полез в интернет посмотреть новости. Как ни странно, он уже свыкся с хаосом звуков в голове и практически не обращал на него внимания.
  Ближе к трем часам дня, когда Креван уже созрел для позднего завтрака, начала звонить Джен. Креван сразу освежил в памяти вчерашний разговор с подругой и попытался спрятать стыд за стену обиды, не желая брать трубку. Надолго его не хватило, и после третьего звонка он сдался:
  - Да?
  - Крю, дорогой, сто случилось? - в голосе Джен слышалось облегчение и некоторая настороженность. - Я все утро названивала...
  - М-м-м... Ну, я выходил в магазин и оставил телефон на зарядке.
  На самом деле, Креван крепко спал и не слышал звонков. Но признаваться в этом не хотелось.
  - Выходил на все утро? Ну, пускай. Почему ты не рассказал, что тебя отпустили с работы?
  - Гхм... Как ты узнала?
  - Тебе не дозвонилась не я одна. Карл связался со мной и спросил, все ли с тобою в порядке? Я сказала, что вчера ты был сам не свой: болтливый сверх меры, а в конце вечера ещё и напился. А сегодня почему-то не пошел на работу. В общем, Карл мне рассказал про твои проблемы в офисе. Креван ощутил прилив досады и злости на Джен - за её излишнее любопытство и заботу, на Карла - зачем он посвящает Джен в дела, её не касающиеся? Да и на себя тоже - ведь он несправедливо поступает с любимой женщиной. Хотя, если смотреть правде в глаза, и он и она весь последний год задавались вопросом: можно ли спутать любовь с привязанностью, и есть ли между ними какие-нибудь подлинные чувства? Насчёт себя Креван был не уверен. А один раз, в конце зимы, выпив лишнего по какому-то случаю (а может и просто так), они разговорились на тему искренности своих чувств и семейных перспектив. Тема эта оказалась даже более болезненной, чем ожидалось - в результате они, не сговариваясь, перевели беседу на обсуждение какой-то ерунды. Почему-то этот разговор всплыл в памяти Кревана именно сейчас (под мелодичные наигрыши скрипки и каких-то духовых инструментов).
  - Послушай, Джен, я последние дни и вправду слегка заработался, при этом пару раз напортачил. Томас не в претензии, даже сам сказал, что ошибки от усталости и мне просто нужно отдохнуть... Кстати, отпуск оплачивается - на мели не останемся, - Креван выдавил смешок.
  - Крю, о чем ты говоришь? Какие ошибки? Избить человека - это что ли ошибка?
  Креван похолодел.
  - ... Что? ... Как ты узнала? - Сдавленным голосом пролепетал он.
  - Карл, он беспокоился, но сначала ничего не рассказывал. В общем, я сама всё из него вытянула, слово за словом. Думаю, вы с ним готовили другую версию со всеми этими 'ошибками', но вышло, так как вышло. Извини.
  Кревана как обухом по голове ударили. 'Чёрт бы побрал и тебя и твоего чёртова Карла!' - Мысли панически прыгали в голове: 'Как теперь выкрутиться, чтобы не показаться более сумасшедшим, чем есть на самом деле?'
  - Что с тобой творится, Креван? - тем временем растерянно спрашивала Джен. - Ты ведь не такой, ты мухи не тронешь, не то, что человека. Да ещё стулом... Крю, что?
  Креван похолодел ещё раз - полным именем Джен звала его исключительно в критические моменты, как и он её.
  - Джен, лапочка... Дело в том... В общем, дело в нас самих. Нет, не так... Дело во мне... Нам надо серьезно поговорить. Не по телефону.
  - Хорошо, поговорим за ужином, - голос Джен, показалось Кревану, стал менее озабоченным, но более прохладным. - До вечера, милый!
  Они попрощались. До самого её прихода Креван не находил себе места, пытаясь занять руки и голову и обгрызая ногти чуть не до мяса. Забота о шумах в голове отошла на второй план. Вариант расслабиться на остатках джина он отмел сходу: во-первых, после вчерашнего его до сих пор немного мутило; во-вторых, Джен непременно учуяла бы запах, что грозило дополнительными проблемами и, может даже, обвинением в алкоголизме. Любое дело, за которое Фланаган брался, валилось из рук, поэтому, чтобы не учинить чего-нибудь в квартире, он вышел проветриться в парк, в трёх кварталах от дома.
  Проветривало отменно. Дождя не было, но по небу неслись серые полотнища туч, а ветер норовил помочь Кревану поскорее добраться до места. Неведомое что-то в голове, каким-то образом почувствовав характер погоды, затянуло наигрыш не то на флейте, не то на свирели, стараясь поспорить в унынии с неприветливым, хмурым днем. Фланаган порадовался, что надел под куртку теплый шерстяной свитер ручной связки, купленный несколько лет назад в турпоездке по Скандинавии. Торопливо шагая по тротуару, Креван быстро дошёл до парка, оставалось лишь перейти по диагонали перекрёсток. Пока же на светофоре горел красный, он, засунув руки в карманы куртки, раздумывал о предстоящем вечернем разговоре. Вывел его из задумчивости какой-то старик, тоже ожидавший зелёного сигнала и стоявший в паре шагов от Кревана. Одетый в мешковатый чёрный брезентовый макинтош, даже, скорее, в плащ-палатку, он пристально рассматривал Фланагана. Его круглое, добродушное лицо, изрезанное сеточкой морщин, выражало безмерное изумление, словно Креван был знаменитостью, ни с того ни с сего решившей навестить этого самого старика лично. Креван мысленно оглядел себя, не нашел видимых отклонений ни в одежде, ни во внешности (музыка ведь звучала только в голове, а не транслировалась в окружающий мир, не так ли?) Может он незаметно для себя обсуждал свои проблемы вслух? Он собрался было поинтересоваться у старика: "Простите, не могли бы Вы рассказать, что такого интересного на мне написано?" или более грубо, но и более доступно: "Чего уставился, старый пень?" Но в тот же миг рот старика расплылся в открытой и обезоруживающей улыбке, вокруг больших голубых глаз появились новые морщинки, не старческие, а характерные для людей куда моложе, обычно завладевающих вниманием любой компании рассказывая поразительные и увлекательные истории.
  - Все будет хорошо, парень! - громким чистым голосом, в котором не было и намёка на возрастное дребезжание, перекрывая шум машин, стремящихся успеть проскочить на мигающий зелёный сигнал, прокричал старик. - Не давай ложным маякам уводить себя с верного пути! Доверяй чувствам! И помни, все мы немного сумасшедшие, как и мир вокруг нас! Кто-то больше, кто-то меньше! Ты - не больше других! До встречи в другое время и других местах, Фланахэн!
  Старик бодро зашаркал по зебре на загоревшийся зелёный. Креван растерянно смотрел ему в спину. Опомнившись, хотел было броситься за этим странным человеком, догнать, расспросить - что он имел в виду, но... Жёлтый сменился красным, и Фланаган на самом краю тротуара едва удержался от самоубийственной попытки. А через минуту, уже добежав до противоположной стороны, он с досадой осознал тщетность поиска. В парке почти никого не было, случайные прохожие торопливо переходили открытые пространства, продуваемые ветром, и только безумец, вроде Кревана, мог сейчас неспешно прогуливаться по аллеям. Старик, судя по всему, тоже не являл собою средоточие разумности, но, несмотря на странное поведение и сказанную им чепуху, фамилию Кревана он откуда-то знал. Правда, произнёс он её как-то не так ("Фланахан"?), но, тем не менее, факт остается фактом. Обо всём этом Креван думал, рыская по дорожкам, огибая пышные оранжереи, вглядываясь в тени между, ещё не до конца потерявшими листву, деревьями. Всё впустую: очевидно, старик пересёк парк и вышел на одну из многочисленных маленьких улочек. Креван выругался. Надо было возвращаться в квартиру. Приближался вечер, а с ним и неизбежность тяжёлого выяснения отношений с Джен. Но, как ни странно, встреча с загадочным стариком каким-то образом успокоила Фланагана, слова его поселили в душе надежду на приход лучших времен, и по дороге к дому Креван насвистывал мелодию из какого-то старого дурацкого детского мюзикла.
  К моменту возвращения подруги мысли о старике отошли уже даже не на второй план, снова, как чертик из табакерки, выскочили все прошлые тревоги, и Креван опять не мог найти себе места от волнения. Когда Джен пришла, он помог снять плащ, накрыл на стол, разогрел ужин - в общем, был похож на себя прежнего. Почти похож: в глазах застыл испуг, а руки заметно дрожали. Ужин прошёл в молчании. И он, и она стремились по возможности оттянуть начало разговора. Наконец, когда тарелки были убраны (порция Кревана осталась практически нетронутой), а чайник закипел, и из чашек на столе поднимался парок, Джен нарушила молчание:
  - Крю, что ты хотел мне рассказать? Сейчас самое время. Креван опустил глаза в стол, попытался взять чашку и не смог - так сильно дрожала рука. Бесшумно выпустил воздух из легких и выдавил:
  - Я не знаю, как это сказать, чтобы ты поняла правильно, но попробую. В общем, мне кажется, что нам какое-то время нужно пожить одним. То есть друг без друга. Раздельно...

Глава 3


  - Постой, может быть, ты меня с кем-то спутал? Если так, я не имею к тебе претензий и готов согласиться на примирение даже без принятия обязательных в таком случае извинений. Крейван произнёс это практически машинально, ещё находясь где-то там, в лагере ходоков в ожидании неотвратимой казни. Но подсознание работало на ура, вытолкнув именно те слова, что требовались для ещё большего раззадоривания противника. К тому же, хотя слова и прозвучали издевательски, Крейван был серьёзен. Перед глазами стояла сцена получасовой давности.
  Он растерян. Уже не так, как до встречи с этим странным человеком в длинном чёрном сюртуке и такой же чёрной широкополой шляпе. Чёрт, да тогда он был не растерян, он был на грани паники, его подмывало пуститься наутёк, бежать, не разбирая дороги, куда подальше из этого места, от этих пугающих домов, железных повозок, движущихся без лошадей, странно одетых людей. Даже от воздуха, тяжёлого, влажного и дурно пахнущего хотелось убежать, знать бы только куда... И только случайная встреча, разговор, непонятный (слова ясны, а смысл не очень), практически монолог человека в чёрной одежде, да ещё пара стаканов чего-то едкого немного его успокоили. Нет, он, конечно, ещё не был в порядке, он по-прежнему понятия не имел, где находится, что за странные люди и вещи его окружают. Но, по крайней мере, он восстановил контроль над эмоциями; был испуган, но не бежал от опасностей этого места. А то, что опасностей здесь пруд пруди, он знал наперёд - у него был наследственный нюх на неприятности. Как выяснилось, чувства не подвели его. Спустя каких-нибудь три четверти часа он идёт наугад по широкой мощёной улице (он уже знает, что следует держаться края улицы, тогда не нужно уворачиваться от железных самодвижущихся повозок, норовящих наехать на тебя). Он видит здание с прозрачной стеной, выходящей на улицу. Он видит людей, сидящих внутри за маленькими столами, по одному и группами. Люди разговаривают, смеются, едят. Последнее особенно его привлекает. Он направляется к двери из стекла, не задумываясь, чем будет платить за еду в этом красивом трактире. Когда до входа остаётся с десяток шагов, его внимание привлекает компания мужчин за ближайшим столом. Один сидит вполоборота, другой боком, а третий - лицом к стеклянной стене. Он-то и смотрит на Крейвана, не сводя глаз. Потом говорит что-то своим друзьям или партнёрам, встаёт и быстро идёт к двери, навстречу Крейвану. Тот чувствует подвох и застывает на месте. Незнакомец тычком распахивает дверь, и Крейван понимает, что пробуждение в незнакомом и очень странном месте, не самая большая неприятность, произошедшая с ним сегодня. Срабатывают рефлексы, он плавным движением разворачивается на девяносто градусов и, не пройдя и трёх шагов, переходит на бег. Сзади доносится крик досады (а ну стоять, урод, я с тобой ещё не закончил) и слышится топот мягких подошв. Так Крейван первый раз в этом мире попадает в переплет...
  Секундная заминка чуть было не стала роковой. Взгляд лишь в последний момент выхватил из полумрака приближающийся кулак, направленный прямо в лицо. Кулак человека, назвавшегося 'Билли', по касательной задел нос Крейвана, который сумел уйти от прямого удара лишь в последний момент. Брызнула кровь, боль ударила следом, однако времени на раздумья противник не давал. Второй удар Крейван отбил предплечьем, удар сильный, но недостаточный для того, чтобы вывести руку из строя. Дальше - заблокированный коленом удар ногой. Фланахэн ушёл в оборону, что было достаточно болезненно, зато экономило силы, и просчитал свои действия. Первый натиск, который по замыслу противника должен был стать и последним не удался. Нападавший находился в некотором недоумении - похоже, победа виделась легкой. Он перестал наносить удары и отскочил на пару шагов, приняв защитную стойку. Крейван тоже чуть отступил, изо всех сил пытаясь не замечать новые очаги боли и восстанавливая дыхание. Человек, назвавший себя 'Билли' сплюнул и проскрипел:
  - Странно, в прошлый раз я не заметил за тобой такой резвости, петушок. Тем паче, что счас ты выглядишь не лучше шлюхи в конце смены... Ничего, сейчас я буду заканчивать.
  Противник мягким шагом двинулся вперед. Глаза его были широко раскрыты - свет уличных фонарей не достигал места боя, и двигаться приходилось практически в полной темноте. Здесь-то, по крайней мере, преимущество было на стороне Крейвана: если 'Билли' воспринимал Фланагана как темный силуэт на чуть более светлом фоне ограды, то Крейван мог если и не разглядеть черты лица неприятеля, то уж точно описать одежду, в которую тот был одет. Способность видеть в темноте была врождённой и выделяла его даже из представителей клана безликих, которых трудно было назвать обычными людьми. Крейван, отступая назад, одновременно сместился к более тёмной, чем ограда, стене, и ещё сильнее "замылил" взгляд 'Билли'.
  - Эй, мудила, если ты хочешь спрятаться от меня в этой помойке, то зря стараешься! Я слышу, как стучат твои зубы, а пот течёт по твоей жопе. Никуда ты от меня не денешься!
  Говоря это, 'Билли' остановился, стараясь определить местоположение Крейвана. Он изо всех сил всматривался туда, где противник находился две секунды назад. Фланахэн уже продвинулся на три шага вдоль стены (главную сложность представляло бесшумное передвижение среди разного мусора, валявшегося под ногами) и практически подошел к 'Билли' сбоку. Внезапно, тот сунул руку в карман объемной куртки. Креван напрягся и приготовился действовать. Когда 'Билли' вытащил руку, в пальцах он сжимал какой-то металлический предмет, а проулок вдруг наполнился светом. Белый луч, вырывавшийся из руки 'Билли', выхватил фрагмент кирпичной стены в четырех шагах от места, где стоял Крейван. От неожиданности, Фланахэн на мгновение застыл. Но только на мгновение.
  - Ты, мать твою, где...
  Креван с силой ударил ногой, обутой в тяжёлый, видавший виды кожаный ботинок, в колено противника. Тот охнул и начал валиться на землю, но прежде чем достиг её, кулак Кревана ускорил падение и отправил 'Билли' в нокаут. Для верности врезав ногой в челюсть поверженного врага, Фланахэн уже направился к выходу из проулка, когда вторая волна воспоминаний накрыла его...
  Темнота, нарушаемая жёлтыми и красными всполохами на стенах спальни. Треск, топот, человеческие крики. Рука, трясущая его за плечо. Длинные и сильные пальцы. Рука отца. Голос отца:
  - Крей, просыпайся! Плохая ночь. Наш квартал горит.
  Что? Почему вставать? Ещё ведь ночь... А свет в комнате откуда?
  - Крей, шевелись, одевайся быстрее. Нам нужны силы всех взрослых мужчин - нельзя допустить, чтобы огонь распространился от уже горящих домов. Оденешься, беги на свет пламени - будешь таскать воду и поливать стены домов, которые граничат с пожаром. Не вздумай геройствовать и лезть в пекло. Выполняй все команды главных над бригадами добровольцев. В общем, на месте все сам и увидишь. И поторапливайся!
  Отец вышел из комнаты, хлопнула входная дверь. Крейван кое-как оделся и бросился следом. Быстрым шагом, периодически трусцою, он двигался в направлении зарева, которое, наверняка было видно из любого конца города. На улице словно конец света наступил. Люди, по большей части женщины и дети, метались туда-сюда: женщины растерянные, дети возбужденные - чаще испуганные, иногда радостные. Одна женщина билась в истерике. Кто-то из старших пытался её успокаивать, но безуспешно: она рыдала и пронзительно звала какого-то Михела. К ней подошла другая женщина, худая как трость, с грубыми чертами лица и пронзительными черными глазами, ударила по лицу раз, два, три. Первая женщина задохнулась, рыдания оборвались. Худая прижала её к себе и, что-то негромко приговаривая, повела через улицу в дом. На улице совсем не было мужчин, даже подростков, только совсем старые, которые, как могли, пытались упорядочивать окружающую суету. Крейван поёжился и прибавил ходу.
  До первых горящих домов идти оставалось всего ничего. Несмотря на раннюю весну, воздух ощутимо нагрелся. Представив, что творится вблизи эпицентра, Крейван вздрогнул. В лицо дул сухой жаркий ветер, он гнал прочь хлопья пепла, какой-то мусор. Завернув за угол, на улицу, на которой уже неистовствовала огненная стихия, Крейван лицом к лицу столкнулся с несколькими безликими, которые толкали тележку с водруженной на неё здоровенной пустой бочкой. Такие бочки стояли обычно на пересечении улиц квартала безликих и служили запасными резервуарами для сбора дождевой воды на случай длительной засухи. 'Да, правильно, они должны везти её к Лягушачьему пруду, ближе ничего нет...' - промелькнуло в голове Фланахэна.
  - Парень, давай быстрее - прорычал один из них. Он был раздет по пояс, мышцы дрожали от напряжения, по лицу крупными каплями стекал пот. Высокий и сильный, кажется, Крейван встречал его раз или два на домашних посиделках у отца. Не останавливаясь, он звонко хлопнул по бочке. - Компания О'Брейна только-только приволокла её подругу, бери свободное ведро и поливай стены...
  Крейван устремился дальше. Глазам его открылось незабываемое зрелище: пылал весь юго-восточный сектор квартала безликих. Граница проходила сейчас по дому семьи Хармс (приятная пара, обоим под сорок, две симпатичные дочки, старшую - хоть сейчас под венец отдавай), дом пылал вовсю, но никто и не думал его тушить. Все сгрудились у южной стены жилища старого Роуэна. Часть добровольцев стояла в цепочке, передавая вёдра и кувшины с водой от бочки к стене, и обратно, уже пустыми. Другие, в одежде исходящей паром, с лицами, замотанными в мокрое тряпьё, вырубали изгородь между участками семьи Хармс и старого Роуэна. Три человека стояли чуть поодаль и, показывая то на дом Хармсов, то на спасаемый дом, вели какой-то ожесточённый спор. Воздух дрожал от сильнейшего жара. Крейван вскарабкался на край бочки - подменил совсем маленького мальчишку лет 12-ти. Следующие двадцать минут он брал, наполнял и отдавал. Работа была монотонная, её ритм нарушала только одна мысль - беспокойство о судьбе семьи Хармс. Фланахэн всё думал: успели ли они, родители и дочери, избежать смерти в огне? Или же их обожжённые до костей тела дополнят ряды могил жертв сегодняшней катастрофы? Позже, значительно позже, он узнал, что отец, Тиль Хармс, во время пожара зарабатывал деньги Ремеслом в Заморье, а жена и дочери, по счастливой случайности, загостились в тот вечер у бабушки, живущей в дальнем конце Квартала Безликих, и остались на ночёвку. Пока же Крейван наполнял ведра и мысленно оплакивал судьбу погибших безликих. Бросив взгляд на соседнюю сторону улицы, он увидел такую же цепочку людей - борьба с огнём велась по всему фронту. 'Ещё немного и мне придется лезть внутрь, прямо в воду...' - подумал Крейван. Длины рук едва хватало, чтобы свесившись дотягиваться до воды (бочка и вправду была очень большой, высотой в полтора человеческих роста), страшно ныли мышцы рук и живота, гудели сухожилия, болела спина. Только-только он собирался спуститься вниз, в воду, как раздался пронзительный свист. Один из спорщиков, по-видимому, руководитель их пожарного отряда, бежал к цепочке:
  - Все назад, отходим! Огонь уже близко!
  Крейван с ведром в руке спрыгнул на землю. Цепь распалась, её звенья обтекали дом старого Роуэна, торопясь уйти под его защиту. Крейван оглянулся. Огонь уже подобрался к остаткам изгороди, отдельные язычки пламени расцветали на сухой траве, подсохшей за теплую и не очень влажную зиму, уже на участке старого Роуэна. Несколько человек, не сговариваясь, подбежали к бочке и начали толкать её прочь, назад к нетронутой огнём части квартала. Покрытие улицы (смола, которой безликие заливали дороги в своём квартале, была аналогом брусчатке, которую использовали обычные люди) под действием тепла, накатывающегося со стороны горящих домов начало плыть, колеса платформы, на которой была закреплена бочка, вязли - группа едва продвигалась. Крейван подбежал, подставил плечо. Ещё минуты две-три их усилия не давали результата, и казалось, бочку придётся бросить на съедение подступающему пламени, когда передняя пара колёс, наконец, выбралась на твёрдый участок. Дальше дело пошло куда веселее, и уже через пару минут группа присоединилась к остальным пожарным. Фланахэн заметил в руках у многих топоры и багры, а один, особенно крупный безликий ("это же Ульф Ниельстром, наш кузнец" - узнал-таки его Крейван), весь чёрный от копоти, держал в руке здоровенный кузнечный молот.
  - Ульф! - окликнул его Крейван. - Ты не видел моего отца?
  - Привет, юный Фланахэн! - Ульф поприветствовал Крейвана вскинутым к небу молотом. Короткая рыжая борода и длинные рыжие волосы были всклокочены. Подойдя ближе, Крейван заметил, что кончики прядей опалены, не иначе Ниельстром бился с огнём на передовой.
  - Нет, я не видел Мастера Джейда, мой друг. Наверное, он укрепляет рубежи на другом участке - пламя идёт широкой полосой, чтоб его! Но ты не волнуйся, твой отец не из тех, кого какая-то стихия застанет врасплох - будь то пожар, или там ураган. У него и врагов-то почти не осталось - а они ведь куда опасней. Не волнуйся, малыш, - ещё раз повторил он, широко улыбнулся и подмигнул.
  Даже через много лет Крейван не единожды вспоминал этот разговор. Не вина Ульфа, что он переоценил возможности отца. Но горький осадок до сих пор лежал на дне его души. Осадок в душе и привкус пепла на языке. Так было, так есть, и так и останется...
  - А где городские пожарные? Разве они не отвечают за наш квартал? И разве не платим мы за их содержание наравне с остальными жителями города?
  - Хорошие вопросы, молодой Фланахэн. Хорошие, но несвоевременные. Когда справимся с напастью, тогда и будем спрашивать. И почему пожарные подводы не приехали, спросим. И почему возникло сразу несколько костров в юго-восточной части района при юго-восточном же ветре, тоже спросим. И они, поверь мне, должны будут нам ответить. А пока нужно бороться за себя и своих близких. Один из командиров их добровольческого пожарного формирования что-то прокричал. Ветер относил слова назад, но Ульф, похоже, расслышал.
  - Сейчас разнесём эту завалюху по бревнышкам, - Ниельстром взмахнул молотом, будто наглядно подтверждая сказанное.
  - А Старый Роуэн не будет возражать? - Крейван покосился в строну дороги, где прямо на обочине, безучастно глядя на подступающую стену пламени, сидел хозяин дома. В широко раскрытых глазах его отражалась жёлто-оранжево-красная круговерть, и мыслями он был где-то далеко.
  Ульф скорчил гримасу:
  - А что ему остаётся? Так и так дом пропадёт, не под топорами, так в огне. Но, в первом случае мы можем замедлить, а то и остановить огонь, а те, чьи дома уцелеют, потом помогут старику кто чем может. Начали, приятель!
  Ульф пошёл к дому, где первые добровольцы уже ладили буксирные верёвки, закрепляя их за коньки крыши и оконные переплёты. Кто-то подогнал четырёх лошадей, животные испуганно ржали, косили глазами в сторону от пожара, но не делали попыток убежать. Крейван ещё раз взглянул на Старого Роуэна. Тот уже стоял на ногах и, как охотничья собака, втягивал воздух, широко раздувая ноздри. Глаза его сияли, от прежнего безразличия и следа не осталось. Он истошно закричал неожиданно сильным голосом:
  - Ветер! Ветер! Он меняется! - старик торжествующе потрясал кулаками.
  Крейван застыл, застыли и другие безликие - даже те, кто подрубали опорные балки внутри дома Старого Роуэна, они тоже, почувствовав что-то, выходили наружу и, запрокинув голову, будто пытались разглядеть тот самый спасительный ветер, о котором кричал старик.
  А ветер и вправду менялся, он всё ещё был сильным, но уже не дышал жаром, запахом горелых досок (а, порой, и тошнотворным запахом горелого мяса) и липкой копотью. Он был свежим, благословенно свежим, с запахами влажной земли, молодой травы и прохладной воды... И дул он навстречу катящемуся валу огня, замедляя его, заставляя идти на уступки, но уступки эти не принимая...
  Потушить огонь окончательно удалось лишь поздним утром. Дом Старого Роуэна всё-таки пришлось принести в жертву во имя общей победы. Впрочем, не один дом рухнул этой ночью под ударами топоров безликих, не говоря уже о сгоревших домах. И многим семьям придется хотя бы на какое-то время перебраться к знакомым и родственникам. Кто-то останется обживаться здесь же, в Бойсе, а кто и вовсе уедет куда подальше - в другой город, а может и в другую страну. Но, по сравнению со многими прочими, погорельцам, можно сказать, повезло. Всего в ту страшную ночь погибло тридцать восемь человек; ещё семеро умерли позже, от ожогов и отравления угарным дымом. Раненых никто не считал - не до того было...
  Старому Роуэну не пришлось искать себе новый дом. Он умер этим же утром. Просто сел на обочине, на то же место, и смотрел, как гибнет его Дом, почти такой же старый, как он сам, построенный его отцом и старшими братьями. Отец давно умер, умерли и братья. Остался только Дом и Роуэн. Теперь умер и Дом. К старику долго никто не подходил, пока сердобольная соседка не послала сына пригласить Старого Роуэна к себе на постой. Кайл, так звали сына, подошёл и почтительно тронул Роуэна за плечо:
  - Сэр, не соизволите...
  Старик медленно подался назад и вбок. Кайл с отчаянием смотрел на свою руку: она ещё хранила холод плеча Старого Роуэна, плеча твердого, как песчаник, в котором горцы вырубают свои жилища.
  - Мама... - горло Кайла перехватил спазм, приоткрыв рот, он оглянулся и увидел рядом с собою мать и ещё двух или трёх знакомых. Все они спокойно, даже немного отстранённо смотрели на тело. Сегодняшняя ночь не только сплотила жителей квартала безликих города Бойсе, но и очерствила многие сердца - слишком много потерь случилось, и безликие внутренне готовились принять новые.
  - Старина Роуэн прожил хорошую жизнь и заполучил ещё лучшую, - пробормотал один из стоявших рядом с Кайлом, - и не будет мыкаться в поисках крова и еды, как последний оборванец. Да он и не смог бы...
  - Многие сегодня позавидуют ему. - вторила какая-то женщина. - Из праха вышел - в прах вернулся.
  Стоящие негромко повторили эту старинную формулу. Крейван издали наблюдал эту сцену, и на душе его скребли кошки. Не то, чтобы он был близко знаком со Старым Роуэном, но родители знали его лучше, и, что прискорбнее, старик был одним из живых символов общины безликих в Бойсе. Теперь этот символ умер. Вопрос в том, выживет ли община.
  Крейван развернулся и пошёл в сторону дома. Он хотел бы остаться и дальше помогать разбирать завалы, искать выживших, но старший в их наскоро набранной бригаде спасателей отправил его домой, отдохнуть, так как ещё немного, и товарищам придётся спасать самого Крейвана, а это уже непозволительная роскошь. Фланахэн попытался было упереться, но бригадир (невысокий, худой и жилистый, с громким пронзительным голосом) отругал его последними словами, и Крейван сдался. Он и вправду чудовищно устал, еле передвигал ноги и на последствия катастрофы взирал практически безразлично. По мере удаления от передовой недавнего сражения людей со стихией, напоминаний о ней меньше не становилось: хлопья пепла, разнесённые ветром далеко от пожара, грязные следы многочисленных ног и колёс, люди снующие туда-сюда, нагруженные и налегке. Многие лица выражали тревогу, озабоченность, в некоторых глазах стояли боль и страдание. Улыбок не было вовсе. Крейван снова с волнением подумал об отце: они так и не встретились, и никто не мог помочь с поисками Джейда Фланахэна. Крейван успокаивал себя, говоря, что отец, верно, или уже вернулся домой, или приходил и снова ушёл. По-крайней мере, мать должна быть в курсе.
  Отец и вправду был дома. Перед входом толпились соседи и знакомые родителей. Одна женщина, приятельница матери спрятала лицо в ладони, плечи её вздрагивали. Чуть в стороне с мрачным видом прямо на земле сидели Доэрин и Сэм - закадычные друзья Крейвана. Заметив его первым, Сэм толкнул локтем приятеля и опустил глаза. Доэрин, бросив быстрый взгляд на подходящего друга, тоже угрюмо потупился. "Почему они здесь?" - была первая мысль. "Что-то не так..." - вторая. "Отец... Нет же, нет..."
  Крейван, не видя ничего перед собой, взбежал на крыльцо и дальше, в дом. Люди торопливо расступались.
  Прямо с порога на грудь бросилась Эйбл, сестренка:
  - Крей! Папа, он умер, Крей!
  Обхватив сестру за плечи, Крейвен на ватных ногах прошёл в холл. Горе и тоска сгустились здесь тёмной патокой, а все присутствующие, словно осы, застыли в ней. Мать, стоящая на коленях возле кровати, на которой лежал тот, что ещё несколькими часами ранее был Джейдом Фланахэном. Соседка, Тарла, часто заходившая с мужем и своими ребятами Энн и Кэтти по выходным, сейчас замерла, прижав руки ко рту. Дейди, младший брат Крейвана и брат-близнец Эйбл, забившийся в угол, расширенными глазами смотрит куда-то поверх кровати. Сестры О'Мейлис из общины оседлых Хэнрана - как два соляных столпа воздвигнутых по обе стороны кровати. Ещё безликие, знакомые и впервые пришедшие.
  Крейван отпустил сестру и подошёл к кровати:
  - Отец, я сделал всё, как ты сказал. Я...
  Темнота проулка ударила по глазам. Пара секунд потребовалась на то, чтобы восстановить способность воспринимать окружающий мрак. Крейван бросил взгляд на стену, возле которой оставил лежать своего недруга, того, кто назвался "Биллом". Обрывки чего-то, сделанного из бумаги, ветошь, странные прозрачные бутылки, на первый взгляд как будто стеклянные, но только сминаются под ногами, не оставляя осколков. Тела не было. Ещё секундой позже Фланахэн уловил движение чуть левее, посередине проулка. В пяти шагах от Крейвана, пошатываясь, стоял тот, кто назвался "Биллом" и криво улыбался каким-то своим мыслям. Из рассечённой брови тянулась дорожка крови, левую повреждённую ногу он чуть отставил в сторону, перенеся вес тела на правую. Кулаки, однако, он сжимал так же крепко, и Крейван мысленно отсалютовал врагу - он ценил готовность человека идти до конца. Самому ему этого качества недоставало, он всегда оставлял хоть малейшую возможность для компромисса. Неприятель сделал нетвёрдый шаг к Фланахэну, сплюнул и прокаркал:
  - Блин, ты, мудила, почти вздрючил меня. Классно прячешься и, наверное, видишь в темноте, как долбаная кошка - я сам виноват, что недооценил тебя. Но ты тоже не без греха и можешь ошибаться. Твоя ошибка - то, что я сейчас говорю с тобою, а не лежу в отрубе или вообще зажмуренный там, под стеною. Мне всегда везло и продолжает везти. А тебе нет.
  Говоря это, он чуть сдвинул правую руку по направлению к Крейвану, тот слишком поздно заметил движение и в тот же миг ослеп от ярчайшего света, ударившего в глаза. Позже Фланахэн корил себя за небрежность, за то, что забыл о странном луче света, которым пользовался тот, кто назвался "Биллом". Но, с другой стороны, Крейван столько вынес за последние сутки, что некоторая рассеянность была не то что допустима, а даже неизбежна. И позже Крейван благодарил Творца за то, что оплошность эта не стала последней в его жизни.
  А сейчас он, практически ослепший, мог довериться разве что слуху и инстинктам. Он чувствовал, что противник, пускай травмированный, пускай осторожничающий, но все равно опасный - подступает. А ещё, за шорохом шагов Фланахэн услышал звук, негромкий металлический щелчок, похожий на звук выдергиваемого из ножен небольшого кинжала. Крейван метнулся в сторону, стараясь вынырнуть из столпа света, сведшего на нет его защитную тактику. Луч последовал следом, но чуть сбился и чуть опоздал. Зато противник успел подобраться на расстояние удара и Крейван, у которого перед глазами пульсировали пятна света, кожей почувствовал, что удар этот будет нанесен прямо сейчас.
  - Жаль, что твоим последним воспоминанием будет моя довольная рожа...
  ... Я прирежу тебя и помочусь на твой труп... Большой Гвоздь Мэдден сделал ложный выпад, настолько очевидный, что обманул бы разве что ребёнка. Крейван проигнорировал его, рванулся вперёд, перехватил руку Гвоздя, с зажатой в ней заточкой, и с силой вбил своё колено в ребра Мэддена. Одновременно, Фланахэн вывернул запястье противника, а ладонью левой руки ткнул его в нос. Гвоздь вскрикнул, и рухнул навзничь...
  Крейван отклонился вправо, понадеявшись на удачу. Лезвие кинжала скользнуло по коже куртки, судя по звуку, распоров её, но кожу Фланахэна не задело. Луч света возвращался, снова выискивая лицо Крейвана. Он наугад ударил кулаком, лишь зацепив противника, и отскочил назад. Мысли вспыхивали и гасли, как искры затухающего костра: времени на расшаркивания не осталось, он растерял своё преимущество темноты, и, если не решит проблему прямо сейчас - проиграет. Пора использовать последний шанс. Луч света снова нащупал Крейвана, упёрся в живот и рванул к лицу, стремясь ослепить, лишить даже призрачной надежды на благополучный исход схватки. Но Крейван уже двигался вперёд, плотно сжав веки и открывшись всем чувствам, кроме зрения. Шелест рассекаемого воздуха - это рука с зажатым в кулаке кинжалом - принять её предплечьем левой руки. Незаблокированный удар в правое ухо кулаком - очень сильная боль - плевать, потом будем считать потери. В тот же момент - перехват запястья противника сверху и движение на излом. Колено того, кто назвался "Биллом", врезается в бедро - терпеть, ещё немного осталось. Чуть ослабить хватку, чтобы кинжал не выпал из вражеских пальцев - ещё полшага вперёд, разворачивая того, кто назывался "Биллом", спиной к себе, используя его руку в качестве рычага. Завести руку за спину, заломить её, последнее резкое, с усилием, движение вверх. Отступить на два шага, увернуться от ещё одного удара левой рукой. Открыть глаза.
  Человек, который назвался "Биллом", стоял, покачиваясь, руки его ходили ходуном. Луч света, исходивший из левой руки, блуждал по кирпичным стенам, земле, выхватывая из темноты то разбитые бутылки, то надписи, сделанные чем-то ярким и искрящимся, но совершенно непонятные для Крейвана.
  - Уооооуууу! - назвавшийся Биллом завыл, точно это был не человек, а защищающий свою территорию кот. - Этого не могло случиться! Не со мною! Ааааа!
  Он захрипел и повалился на землю лицом вперёд, причитая и бормоча что-то нечленораздельное. Крейван сидел, привалившись к стене, и всего этого уже не видел - его накрыла третья волна воспоминаний, самая мощная и сокрушительная. Фланахэн вспоминал всё: откуда он пришёл, как появился в этом странном мире. Он вспомнил, как они с Тулом и Шейном бежали к спасительному лесу, а вокруг свистели заряды огнестрелов; как вскрикнул Тул, но оборачиваться было нельзя, надо было бежать; как раздался оглушительный грохот, и тело, истекающее кровью тело Шейна, сбило Крейвана с ног, а бедро обожгло огнем, но нельзя останавливаться - нужно ползти, ведь до первых деревьев остались какие-то метры. Вспомнил, последний завтрак в Эйерине, горячий отварной картофель, тёплый ломоть хлеба, кружка молока... И мать, с любовью в глазах глядящая на него. Вспомнил ещё тысячу важных и не очень, весёлых и грустных, интересных и скучных моментов своей жизни. Но, главное - вспомнил, что он есть такое, не просто, что такое безликий, но куда больше. Он вспомнил, как быть безликим. И это-то знание было самым оглушающим. Кое-как, держась за шероховатую поверхность кирпичной кладки, Крейван на дрожащих ногах проковылял к телу врага. Наклонился, собрал последние силы, и только со второй попытки перевернул его. Как ни странно, тот ещё дышал, хотя говорить уже не пытался. Мутным взглядом он смотрел куда-то поверх головы Фланахэна. Крейван пристально вгляделся в лицо противника, внешнего света было достаточно, мягко наложил ладони на щеки того, кто назвался "Биллом", провёл по подбородку, носу, лбу, скулам - словно фиксируя в памяти анатомический рельеф, затем громко и отчётливо проговорил:
  - Как тебя зовут?
  Человек вздрогнул, попытался сфокусировать взгляд на лице Крейвана, не смог, поморщился, открыл рот, хотел что-то сказать, но закашлялся.
  - Скажи своё имя, и тебе станет легче.
  Взгляд человека был уже не вызывающим, но испуганным. Он словно чувствовал, как подступает к нему мрачный жнец, и боялся его до смерти. Рука дёрнулась вверх, схватив рукав куртки Крейвана - тот подавил рефлекторное желание отшатнуться от умирающего. Крейван был нужен этому человеку, несмотря на то, что тремя минутами ранее, он пытался его убить. Но, что более важно, Крейвану этот человек был нужен ещё больше.
  - Не бойся, ты в начале Пути, на котором тебя ждут, как горести, так и радости. Выйди на него достойно и следуй по нему с высоко поднятой головой. А теперь скажи мне своё имя, чтобы я мог проводить тебя.
  - Билл. МакКуин. Билл МакКуин меня зовут... - голос бывшего противника был еле слышен, из него исчезли неприятные скрипящие нотки. - Помоги мне...
  Крейван взял руки умирающего в свои, всмотрелся в лицо. Темнота сейчас не мешала, он видел глаза Билла МакКуина так же ясно, как солнечным днём.
  - Иди с миром, Билл Маккуин. Пусть Создатель ведёт тебя, и не преградит тебе Путь лукавый, не имеющий души.
  Напряжённая до этого момента рука Билла расслабилась, он смотрел прямо в глаза своему убийце, и взгляд его наполнялся спокойствием. Крейван ещё несколько секунд созерцал умиротворение в лице Билла, пока не понял, что тот мёртв. Тогда Фланахэн мягко высвободил руки, и лёгким движением опустил веки мертвеца.
  - Будет так.
  Всё. Древняя ритуальная закрывающая фраза клана безликих прозвучала, теперь нужно посидеть в покое несколько минут, пока запускается процесс преображения. И минуты эти он проведёт в своём прошлом. В прошлом человека, который чужд этому миру, но попытается стать в нём своим.

Глава 4


  Повисла долгая пауза. Джен, обхватив плечи руками, смотрела на Кревана изучающим взглядом. Тот опустил глаза и водил пальцем по столу, повторяя линии узора на пластиковой скатерти. Креван бросил быстрый взгляд исподлобья: выражение лица Джен осталось прежним. Наконец:
  - Крю, мне было бы интересно узнать подробности.
  - Грхм! - откашлялся он. - Джен, какие подробности?
  - Ну, для начала, её имя, кто она, сколько ей лет. Потом, если, конечно, снизойдёшь - можешь нас познакомить.
  Креван шумно и с облегчением выдохнул. На лице расцвела широкая и глуповатая улыбка:
  - О-о-о, Джен, ну ты даешь! Я, конечно, признаю, что твоё предположение логично, и оно имеет право первым прийти в голову... Но... Но, как же это предположение далеко от истины!
  Облегчение, испытанное Креваном было настолько очевидным, что теперь уже Джен в замешательстве опустила глаза. Роли поменялись. Креван почувствовал своё превосходство и теперь сам рассматривал подругу. Вообще-то, он хотел сказать, как любит её, что расставание, даже на короткое время, должно только усилить чувства, но теперь вдруг передумал. Надо быть честным с собою: Джен вполне заурядная женщина, может быть для Ирландии нетипичная (невысокая брюнетка, со, скорее, южно-европейской внешностью - давали знать себя итальянские корни по материнской линии. Высокие скулы, небольшой прямой нос, глаза... Глаза миндалевидные, тёмные... И, что необычно, за более чем десятилетнюю историю их отношений, Креван так и не определил, какого оттенка были её глаза). Эта нетипичность, может быть и привлекала его тогда, уже, кажется, тысячу лет назад, но теперь он не испытывал к ней особенно сильных чувств. Это, конечно, огорчало, и уже этим он виноват перед Джен, но... Большой вопрос: любила ли она сама Кревана или он был для неё не более чем приятелем. Да, очень близким, но только приятелем ('Сью, как думаешь, этот пояс не будет слишком контрастировать с моими зелёными туфлями? Ну, теми, с плетением на мысках...') Уже тот самый, неудавшийся разговор о семейном будущем был весьма красноречивым подтверждением неуверенности в искренности друг друга и готовности жертвовать собой, своим временем и личной свободой во имя совместного проекта, называемого семьёй. Конечно, современные тенденции в развитии социума выводили культ гражданского брака на новый уровень, принижая роль брака традиционного, но они-то с Джен точно застряли на юношеском этапе отношений: вечеринки с друзьями, походы в кино, секс - как приевшийся десерт на бесконечно повторяющемся праздничном ужине. Постепенная смена декораций: мы живем вместе, ходим каждый на свою работу, вечером встречаемся и обсуждаем события прошедшего дня - это все тоже инфантилизм, причем крайне запущенный. Желание поиграть в семью не нужно воспринимать, как желание создать семью...
  Из размышлений его вырвал голос Джен:
  - Скажи, Крю, скажи мне - почему нам нужно расставаться?
  - Что ты, милая! Разве я говорил о расставании? Мне кажется, нам просто нужно провести какое-то время наедине с собою. Мне - точно нужно. Ты же видишь, у меня случился какой-то внутренний разлад. Я просто боюсь сделать что-то дурное. Боюсь, в первую очередь, навредить тебе, моя радость. Нет, не подумай, не физически - я никогда не смог бы поднять на тебя руку (он заметил сомнение в её глазах, как напоминание о рассказе Карла о несчастном Льюисе). Но в эмоциональном плане я сейчас представляю собой не самый лучший образчик спутника жизни ("Чего уж, говори прямо - отличное сырье для психиатра!') Мне просто нужно прийти в себя, может быть развеяться, навестить маму. Короче, очистить 'кэш'. - он невесело улыбнулся.
  - Крю, я всё равно не понимаю - что с тобой случилось? Тебе и раньше приходилось перерабатывать...
  - Но раньше было не так, как сейчас. Наверное, напряжение копилось очень долго, месяцы, может даже годы. Критическая масса превышена, и - на тебе - нервный срыв. Я боюсь, Джен, боюсь, что если не отдохну, свихнусь - как пить дать, свихнусь...
  Креван хотя и старался быть как можно более честным с подругой, сказать всю правду не мог. Да и не собирался. Сумасшествие, как он считал, штука интимная, маленький личный секрет.
  - Хорошо... Если ты считаешь, что так будет лучше тебе, мы сделаем, как ты хочешь. Я уеду к родителям. Не пожить, а просто навестить, ты понимаешь? Две недели, Крю, не больше. Потом я приеду, и мне плевать - чем ты тогда будешь! Если тебе не станет лучше, я буду приводить тебя в порядок сама, и, будь уверен, у меня получится! Знаешь, я помню тот разговор о наших чувствах и отношениях. Так вот, хотя мы, наверное, и вправду уже не те, что раньше. И чувства наши постарели вместе с нами. Но я точно знаю, что люблю тебя, как и прежде. И мне не наплевать на то, что с тобой происходит!
  Закончив, она выдохнула и закусила нижнюю губу, в глазах блестели слезы. Потрясенный Креван сидел, не шелохнувшись и почти не дыша. Слова Джен тяжелым камнем упали на дно его души. Он не знал, что и думать. С одной стороны, было очень приятно сознавать, что был неправ по поводу её чувств, радостно оттого, что по-прежнему небезразличен ей. С другой, хотя Джен и расставила все точки над 'i' в вопросе своего отношения к Кревану, сказать то же про себя он не мог. Это было особенно грустно. Креван выдавил улыбку:
  - Милая, не надо плакать... Две недели - пустяк! Не успеешь оглянуться, как мы снова будем вместе: ты и твой старый добрый Крю.
  Он привстал, потянулся через стол и легким поцелуем, полным нежности и грусти, поставил точку в истории любви Кревана Фланагана и Дженнифер Гудман на планете Земля.
  И вот, спустя три дня после отъезда Джен в 'гости' к родителям, Креван лежал на чуть продавленной тахте и пытался навести хоть какой-то порядок в голове. Да, он и вправду надеялся, что в одиночестве ему станет лучше, но надежда эта умерла вчера утром. Когда несколько дней назад в голове Кревана внезапно заработал радиоприёмник, он решил, что 'ад на Земле' - не художественный образ, а вполне реальное состояние человеческого индивидуума. Вчера ему срочно пришлось пересмотреть трактовку этого самого 'ада на Земле'. В общем-то, к музыке, звукам и голосам можно привыкнуть, даже не замечать их, держа на периферии сознания. А вот, что делать с чувством, возникшим накануне, Креван не знал. Он даже не смог бы внятно описать, что он чувствует. Наверное, ближе всего это было к неврозу: Креван каждое мгновение бодрствования сходил с ума от практически физического ощущения того, что ему необходимо сделать что-то и сделать это (что?) нужно как можно быстрее, пока ещё не поздно (не поздно для чего?). Позже, эта озабоченность и впрямь переросла в сильнейший невроз. Фланаган раз за разом обнаруживал себя проверяющим краны в ванной и на кухне, хотя уже два дня не выходил на улицу и шум льющейся воды услышал бы и так. Каждые пятнадцать минут он шёл проверять конфорки на газовой плите, хотя перекрыл вентиль подачи газа на входе ещё вчера. Вентиль, впрочем, он тоже проверял. Дверь в небольшую кладовочку пришлось оставить открытой - иначе, Креван постоянно думал бы, что оставил не выключенным свет в этой кладовочке. А вот соседнюю комнату, прихожую, ванную, туалет и кухню приходилось обходить каждые полчаса, и даже выключи он основной рубильник электропитания, помогло бы это едва ли. Вечером становилось чуть легче, свет можно заметить, не выходя из комнаты. А ещё в квартире было слишком много окон. Зато, лишь одна входная дверь.
  Сейчас Креван, мучимый вопросом, не оставил ли он зажжённой духовку (какого чёрта? Он ведь в жизни ею не пользовался!), пытался одновременно припомнить ещё кое-что. Что-то, несомненно, относящееся к чувству и вскользь промелькнувшее в их последнем с Джен вечернем разговоре... 'Ну же!' - подстегивал себя Креван: 'Вспоминай! Это что-то простое, элементарное, как помыть руки. Оно лежит прямо перед тобой - наклонись и возьми его!' Но память крепко держала это почему-то такое важное знание в своих лапах, и отпускать не собиралась. Вконец замотанный бесконечной беготней по квартире, поужинав чем-то холодным и не имевшим вкуса, Креван решил лечь спать. И стоило лишь на секунду смежить веки, перед внутренним взором тут же возникла фраза, которую он вспоминал весь день. Фланаган даже опешил - настолько просто это получилось, точно память или подсознание ждало конкретного момента, чтобы явить нужную информацию, как приз за усердие и настойчивость в поисках. В голове зазвучало, как будто было произнесено только что:
  - Мне просто нужно прийти в себя, может быть навестить маму. Короче, очистить кэш...
  Навестить маму, вот что имело значение. Креван только сейчас осознал, как сильно, давно уже желает поехать в родную деревню, которая хранила память о лучших моментах жизни семьи Фланаганов, когда ещё был жив отец, а мать не ушла в себя, в кокон, сплетённый из представлений о несправедливости жизни и жалости к себе. Креван не задумывался о том, почему эта прекрасная идея пришла в голову только сейчас, спустя чуть ли не десятилетие после последнего своего визита в Бушмилс (мать, увлеченная своими церковными заботами, похоже, и вовсе забыла всех своих близких - она ни разу не навестила Кревана и близнецов, когда они ещё жили вместе, не приезжала она и когда дети разъехались).
  Креван понимал, что их отношения с матерью, мягко говоря, оставляют желать лучшего, что он терпеть не может её религиозный угар, в который переходил практически каждый разговор, ненавидит её придурковатых подружек по секте, весело щебечущих о Сыне Божьем, как о старом приятеле, с которым так здорово было зажигать на школьных вечеринках. Брида, мать Кревана, в свою очередь, считала, что сын из милого ангелочка превратился в надменного и циничного дикаря, до которого никак не дойдёт свет Истинной Веры Церкви Пятидесятничества, но шансы ещё оставались. Потому-то прошлый визит Кревана и продлился всего два дня, на неделю меньше, чем планировалось. Он был не в силах выносить перманентные нравоучения, посредством цитирования Книги (Креван подозревал, что многие цитаты использовались для противоположных по содержанию случаев, а передёргивание и изворотливость - есть вторая натура большинства прихожан Церкви Пятидесятников), при непосредственном участии очередных кумушек-подружек ('Сынок, познакомься: Барбара и Конни - я тебе про них писала...'). Как-то за обедом он спровоцировал псевдонаучный диспут, переросший в теологический скандал, после чего, не слишком терзаясь угрызениями совести, убрался восвояси.
  Не то, чтобы он был воинствующим атеистом, вовсе нет. Креван был крещён в католическую веру, в детстве регулярно посещал местную церковь и даже получал от этого удовольствие. Но с годами, особенно с началом самостоятельной жизни, вера отошла на второй план. Она не умерла, скорее, стала чем-то более личным, скрытым от взглядов окружающих. Именно поэтому Креван на дух не переносил Церковь Пятидесятников (он не называл её церковью - всегда только сектой), он не терпел вторжения в личное пространство, тем паче в столь интимное, как пространство веры.
  И, тем не менее, сейчас ему казалось, что мысль о свидании с матерью - это лучшее, что приходило в голову за последнее время. Не стоило откладывать визит в долгий ящик: можно выехать уже завтра, на утреннем автобусе (Креван, хотя и водил автомобиль, был несколько скован за рулем, поэтому на 'семейной' 'Ибице' ездила Джен). Приняв решение, он с легкой душою заснул. Уже ощущая опускающуюся дремоту, Креван поймал себя на мысли, что за вечер ни разу не проверил газ, краны и дверные запоры. Но это почему-то его совсем не обеспокоило.
  Проснулся Креван рано, с предвкушением новых приятных впечатлений от мест знакомых с детства. Какофония, до сих пор властвовавшая в его голове, уступила место слаженным напевам, похожим на кельтские. Они совсем не сводили с ума, а, наоборот, словно звали отправиться скорее в увлекательное путешествие (хотя, если рассуждать здраво, то, что может быть увлекательного в недолгой поездке в деревню в нескольких десятках миль от Белфаста?)
  Креван наскоро позавтракал глазуньей с залежавшимся в холодильнике беконом, запил её водой из-под крана и приступил к сборам. Две пары свежих рубашек-шотландок, запасные джинсы, несколько пар носков, смена нижнего белья, два носовых платка, джемпер, как вариант замены повседневному пиджаку. Все это отлично улеглось в небольшую дорожную сумку. Следом отправились паспорт, водительское удостоверение и пара банковских карт. Наличные Креван засунул во внутренний карман своего старого кожаного плаща, который изначально был синим, но за годы носки выцвел и приобрёл голубовато-серый оттенок. На ноги Фланаган, немного поразмыслив, натянул 'Мартинсы', которые обычно таскал в холодные месяцы на толстые шерстяные носки. Критически оглядев себя, Креван решил, что для Бушмилса выглядит слегка вызывающе, но местные жители должны быть привычны к туристическому многообразию в одежде. И хотя сезон практически на исходе, за внесезонного путешественника он вполне сойдёт.
  Мельком проверив краны, конфорки и шпингалеты на окнах (почему, ещё каких-то десять часов назад это казалось таким важным?), Креван вприпрыжку сбежал по ступенькам подъезда, распахнул дверь и вышел на улицу. Даже не оглянувшись, чтобы бросить последний (действительно последний) взгляд на облезлый многоквартирник, который за многие годы привык считать своим домом, он быстрым шагом направился к автобусной остановке. Десять минут томительного переступания с ноги на ногу, ещё пятнадцать минут неспешного кружения городского автобуса по пустынным ноябрьским улицам утреннего Белфаста, и Креван прибыл на автовокзал. До отправления ближайшего рейса на Балликастл оставалось больше двух часов, поэтому Фланаган побрёл в уже знакомую по предыдущим ожиданиям закусочную. Следующие два часа он изнывал от нетерпения, поминутно глядя на часы, трижды заказал кофе, но выпил от силы одну чашку. Мобильный сёрфинг, отлично бы скрасивший ожидание в другое время, показался сейчас утомительной работой, и Креван уже через полчаса отчаялся понять хоть что-то из прочитанного. Отложив смартфон, оставшееся время он сумрачно глядел в окно невидящим взглядом. Так, пресно и сонно, потянулись последние часы пребывания Кревана Фланагана в Белфасте.
  Как только автобус отъехал от автостанции, настроение Кревана начало меняться к лучшему. В душе вострубили фанфары, сознание погрузилось в сахарную вату эйфории, он чувствовал, что совсем скоро все наладится. Голоса и музыка практически затихли, зато появилось чувство сильного голода. Кляня себя за то, что не догадался купить чего-нибудь в качестве путевого ланча, Креван пообещал себе роскошный обед сразу по прибытии на место. А пока он сидел на своем месте у окна, и, улыбаясь мыслям, рассеяно глазел на проплывавший мимо пейзаж.
  В предыдущие дни погода соответствовала времени года: практически без перерыва поливал холодный дождь, подстёгиваемый порывами западного ветра. Температура держалась в пределах 3-5RС, и, казалось, не сегодня-завтра дождь перейдет в первый осенний снег - мокрый и пробирающий до костей. Но сегодня, словно по принуждению душевного состояния Кревана, погода изменилась к лучшему. Ветер утих, ещё вчера низкая серая пелена облаков истончилась прорехами, сквозь которые в землю вонзались копья солнечных лучей. Мозаика из зелёных пятен, в непрестанном движении, перетекая из тёмного в светлый и обратно, накрывала необъятную равнину, то тут, то там пестрящую заплатами деревень. Креван погрузился в некое подобие транса, полудрёмы. Не сон, но видения прошлого проплывали перед его внутренним взором.
  Кревану шесть или семь лет. Он с родителями отправился на велопикник. Уехали из Бушмилса далеко-далеко, чуть ли не в Австралию, про которую Креван прочитал совсем недавно в 'Детях капитана Гранта'. Расположились на лугу, неподалёку от небольшой ивовой рощи. Для июля совсем не жарко, солнце то и дело прячется за тучками, которые явно вознамерились собраться в большую компанию и, устроив шумную вечеринку, превратить возвращение семьи Фланаган домой в приключение.
  Дует свежий, даже прохладный, ветерок. Матери, кутающейся в отцовскую куртку, всё равно холодно. Она сидит, поджав ноги, на расстеленном шерстяном пледе и чистит сваренные вкрутую яйца для сэндвичей. Отец и сын на капризы летней погоды внимания не обращают - они возятся с футбольным мячом, то перепасовываясь, то стараясь отобрать его друг у друга. Наконец, они устают, и мать зовет их к импровизированному столу. Дает каждому по сэндвичу с яйцом, салатом и курицей, просит мужа открыть бутылку вина и ласково убирает сыну влажные от пота волосы со лба. Все рассаживаются вокруг клетчатой скатерти, в эмалированные кружки разливаются напитки: родителям вино - в маленькие, сыну газировка - в большую. Над лугом плывут голоса, веселые и беззаботные, очень часто раздается смех - здесь царит атмосфера счастья и взаимной любви, какую не встретишь за обычным завтраком на кухне. Прожевав и проглотив последние закуски, все окончательно расслабляются, приваливаются каждый к своему велику и лениво болтают. В какой-то момент беседа замирает, раздаётся раскатистый храп. Отец заснул - даёт знать себя рабочая неделя с её ночными сменами. Мать достаёт из сумки ещё один плед и укрывает ноги отца. Сама начинает убирать с походного стола грязную посуду, упаковывать мусор в полиэтиленовый мешок. Сын встает и идёт исследовать окрестности, в первую очередь, его внимание привлекает роща. Подходит к зарослям плакучей ивы и останавливается в нерешительности. Вокруг тихо, слышен только шорох ветвей и поскрипывание деревьев на ветру. Даже птицы не поют. В глубине рощица погружена в таинственный полумрак, каждый порыв ветра создаёт мельтешение теней. Мальчику кажется, что за деревьями прячется кто-то многоногий, не то спрут, не то гигантский паук. Дожидается какого-нибудь глупого малыша, чтобы заманить в своё логово и расправиться с ним. Креван медленно пятится, хотя и понимает, что никаких чудовищ в рощице нет, и быть не может. Но где-то глубоко, на границе сознания и подсознания, лежит понимание того, что мир вокруг него полон тайн, и спрут, как и паук, могут оказаться вполне реальными. Ещё минуту или две он пристально вглядывается вглубь рощи, потом осторожно оглядывается: не видят ли родители его позора? Но нет, отец по-прежнему дремлет, мать закончила с уборкой, и читает очередной детектив. Креван, бросив последний взгляд на ивы и подавив самоубийственный позыв войти-таки в рощу, разворачивается и быстрым шагом идёт прочь. Не успев пройти и десяти шагов, он видит, как на землю падают первые капли, большие и тяжёлые. Почувствовав, как дождь начинает барабанить по плечам и открытой голове, мальчик переходит на бег. В их маленьком лагере царит сумятица: мать, отбросив книжку, борется с застежкой ремня, фиксирующего большой отцовский зонт на раме велосипеда; отец, уже проснувшийся, но ещё не пришедший в себя, сидит под дождем с осоловелым видом, пытаясь понять - что происходит. Наконец, проснувшись окончательно, он приходит на помощь матери. Через какие-то полминуты зонт раскрыт, а ещё пару мгновений спустя под него буквально влетает Креван. Семья, обнявшись, сидит под зонтом и смотрит, как ливень набирает силу. Мать предлагает устроить забег к ивовой роще и переждать дождь там. Мальчик вздрагивает. Отец задумчиво смотрит в сторону ивняка, хмурится (скорее всего, ему лень куда-то бежать, но сыну чудится тревога в отцовских глазах), потом напускает на себя напуганный вид и шепчет срывающимся голосом: 'Плохая идея... Мне кажется, там кто-то прячется. Может быть, это кролик или мышь, но что если это кракен или гигантский паук? Вот будет потеха!' Креван не верит своим ушам (что такое 'кракен' он не знает, а спросив позднее у матери, будет поражен ещё раз) - неужели отец тоже что-то чувствует?! Но, заглянув в его глаза, сын видит там озорные искорки и понимает, что отец дурачится. Мальчик фыркает с явным облегчением, мать хихикает. Отец до последнего пытается сохранить озабоченно-серьёзное выражение лица, мать с сыном, видя это, смеются ещё сильнее. Отец не выдерживает, сдаётся и хохочет до слез. Многоголосый смех перекрывает даже шум ливня. Креван всхлипывает, вытирает глаза рукой, ещё теснее прижимается к родителям и думает, что вот он - момент наивысшего счастья...
  Креван сидел в пассажирском кресле, вытянув ноги, свесив голову набок, заложив левую руку подмышку, а ладонь правой под щёку. Он уже не грезил, просто спал. Однако картины прошлого продолжали посещать его.
  Кревану четырнадцать лет и у него плохое настроение. Вечер пятницы испорчен начисто, перечеркнут, скомкан и разорван на клочки. Всё из-за родителей. Что за дурацкая манера ходить в кино, когда есть ТВ? И если вы так любите таскаться по всяким отстойникам, типа кинотеатров, то зачем заводить столько детей? Креван хмуро посмотрел в окно. Весенний вечер. Погода стоит та ещё. С утра опускается туман, который вроде как должен предвещать солнечный день, так нет же - туман держится до вечера, на улице сыро и промозгло. Не спасает даже утепленная куртка. Не Белфаст, а какой-то долбаный Лондон. Зато к ночи разъяснивается, светят большие звезды, но холод стоит собачий. Но даже в такую погоду мало кто желает сидеть дома (в трехэтажке напротив горит всего два окна). Креван точно не желает. С утра позвонил Кристоф, предложил вечерком, в районе пяти-шести часов поехать в 'Виктория-Сквер 5. Мол, поиграем на автоматах, может, чуть-чуть пива выпьем (Кристоф выглядел старше своих пятнадцати, и иногда ему удавалось взять пару бутылок эля без требования предъявить удостоверение личности). Если честно, игра на автоматах, не слишком увлекала Кревана, да и пиво он не любил (выпиваешь бутылку горькой дряни, а после нужно заедать её другой дрянью, чтобы родители не учуяли). Главной причиной, по которой он таскался в 'Викторию' с Кристофом и другими ребятами, была возможность поглазеть на девчонок, а может быть (пока это были только мечты) даже познакомиться с какой-нибудь красоткой, из тех, что гуляют по вечерам без родителей. Другие ребята запросто знакомились с девчонками и даже флиртовали напропалую. Для Кревана же любой вербальный контакт с ровесницей противоположного пола был сродни инопланетному: плохо представляешь, что за диковина стоит перед тобой, на каком языке с нею нужно разговаривать, и не испепелит ли она тебя высокомерным взглядом, словно бластером в следующий момент. Конечно, когда Фланаган с компанией болтался вечерами по улицам своего района, он, как и все остальные, неправдоподобно врал о своих любовных похождениях, втайне мечтая, что хотя бы один процент историй из ста окажется реальностью. Но фантазии так и оставались фантазиями на все сто процентов. И всё же, может быть, именно сегодня удача планировала щедро одарить Кревана знакомством (а может, и чем-то получше) с какой-нибудь прекрасной незнакомкой, но...
  Похоже, удаче придётся пересмотреть свои планы в отношении Фланагана - весь вечер пятницы он обречён провести дома, вместе со своими младшими братиком и сестрёнкой. И винить в этом он может только себя. Дело было так. Позавчера, как раз перед уходом на работу, в ночную смену, отец обратился к Кревану с просьбой:
  - Парень, - сколько Креван себя помнил, отец всегда обращался к нему именно так, - могу ли я попросить о небольшой услуге?
  Креван с подозрением покосился на отца:
  - Она, эта услуга, действительно небольшая?
  - Не-а, - отец улыбнулся, - несколько часов ничегонеделания.
  - Гм, ну если и вправду - ничего, то...
  - В пятницу вечером нужно приглядеть за близнецами. Всего делов-то...
  Мозги Кревана лихорадочно заработали, отыскивая веский довод, дабы увильнуть от исполнения обязанностей старшего брата:
  - Ой... Ну, пап, вообще-то я немного занят буду... Э-э-э...
  Отец, прислонившись к стене, легонько притопывал ногой. В глазах его плясали чёртики. Он, похоже, точно знал, что действительно важных дел на вечер пятницы сын не запланировал, и предвкушал услышать интересную отговорку. Креван продолжал бэкать и мэкать - в голову, как назло, ничего путного не приходило:
  - Ну, э-э, мы с Кристофом договорились встретиться у него дома и поиграть в 'Монополию'. Нет, правда!
  Отец расплылся в торжествующей улыбке:
  - Ну и замечательно! Перенесёте ваш мальчишник к нам. Мы-то Кристофа всегда рады видеть. И за малышами вдвоём присматривать веселее. Верно?
  Отец и в самом деле хорошо относился к Кристофу, и симпатия эта была взаимной. Чего нельзя было сказать о матери Кревана, которая считала, что Кристоф дурно влияет на её драгоценное чадо. Это, конечно же, было не так, точнее, не совсем так - влияние было двусторонним. Но использовать плохие отношения матери и приятеля как аргумент было глупо, и Креван, про себя уже сдавшись, попытался выбить хоть какую-то контрибуцию:
  - Ну, о'кей. Конечно же, я посижу дома в пятницу вечером (напустить на себя чуть усталый вид и добавить в голос немного трагизма), я всегда готов услужить любимым родителям, они ведь так много делают для меня (лицо отца расплылось в циничной ухмылке). Я останусь дома независимо от того, захочет ли Кристоф переносить нашу партию на чужое поле или нет. Он конечно же расстроится - мама Кристофа заставила его вылизывать квартиру, чтобы не ударить в грязь лицом перед гостем (сам того не понимая, Креван скаламбурил, отец фыркнул). В общем, ради вас с мамой я готов терпеть любые неудобства и тяготы, будьте уверены! Но у меня есть маленькое пожелание, и если вы будете не слишком...
  - Конечно, проси - у нас с мамой и для тебя любви хоть отбавляй!
  Креван, слегка уязвленный бесцеремонным вмешательством в свой проникновенный спич, произнёс совершенно незаинтересованным тоном:
  - Па, мне кажется, будет здорово, если вы возьмёте с собою Эйби, а я займу Ди. Мы классно проведём время! Сначала перечитаем его старые комиксы, на два голоса - как он любит, потом...
  - Ох! - Отец горестно заломил руки. - Мне так жаль! Ты ведь знаешь, как мы с мамой любим всех вас. Мы бы с огромным удовольствием взяли бы с собою не только ненаглядную Эйбл, но и нашего дорогого Дейди, чтобы не разрушать твою личную жизнь, принуждая к столь серьёзным жертвам. Мы взяли бы их с собою, если бы просто шли прогуляться, или в ресторан, на футбол, да даже в паб - нет проблем! Но мы идём в кино, на фильм такого жанра... Гм... В общем, близнецы не поймут, да их туда и не пропустит строгий блюститель морального облика граждан, что стоит у входа в зал...
  Враньё! Креван не то, чтобы являлся завсегдатаем кинотеатров, но насчёт репертуара был осведомлён. Не показывали в эти выходные ни эммануэлей, ни греческих смоковниц. Беда в том, что уличить отца во лжи Креван не мог, могли быть заданы неудобные вопросы, отвечая на которые он сгорел бы дотла. Поединок был проигран, можно было выбрасывать белый флаг. Отец потрепал Кревана по волосам и улыбнулся уже обычной своей улыбкой:
  - Ладно, парень, не дуйся. Ты же понимаешь, как дорога для нас с мамой любая возможность провести время наедине. Ты и сам скоро научишься любить такие моменты.
  - Да всё нормально, па. Не переживайте, присмотрю я за этими маленькими дикарями. И не с такими справлялся!
  Отец расхохотался:
  - Интересно, где ты получил этот бесценный опыт?
  - В прошлой жизни, а может - в другой реальности. Не помню.
  - Верно ты был там выдающимся военачальником? - Отец встал и, вытирая слезы, направился в прихожую. Креван пошёл следом.
  - Скорее, воспитателем в детском саду. Удачи на работе, пап! И легкого тебе дежурства без происшествий.
  - Ты хотел сказать: 'Гори, гори ясно'? Не будет пожаров, и твой отец станет весело проводить время на бирже труда: девочки, дармовая выпивка, танцы до упаду.
  - Наверное, этот вариант не понравится маме. Возвращайся скорее.
  - О'кей! Не скучайте тут без меня. Передай маме мои искренние признания в безрассудной любви и горячий поцелуй в щеку. Пока!
  Отец вышел, а Креван поплёлся в гостиную, где близнецы смотрели по телеку какой-то старый мультфильм.
  И вот теперь Креван был обречён весь вечер развлекать Эйби (Абигэйл) и Ди (Дейди), близнецов - своих маленьких братика и сестренку. Трудность была не в придумывании развлечений - с этим-то всё было просто: комиксы, куклы, другие игрушки, телек и т.д. Беда в том, что вступив в проблемный пятилетний возраст, один из близнецов ни за что не хотел заниматься тем, что ему предлагали, если другой занимался чем-то ещё. Например, Эйби сидит и рисует фломастерами принцесс и розовых лошадок. Ди в это время рассматривает картинки в 'Книге сказок Матушки Гусыни'. На мгновение отвлекшись, он видит Эйби, фломастеры и альбом вместе. Книга летит в сторону, Ди летит к столу, за которым расположилась сестра. Через минуту, не более, разгорается скандал, потому что Ди захотелось посадить на лошадок Могучих Рейнджеров, а у принцесс выросли хищные клыки и опасные на вид когти. Начинающуюся потасовку разнимают или кто-то из родителей, или Креван, враждующие стороны разводятся по разным углам ринга со строгим наказом не докучать брату/сестре. Помогает не очень, потому что уже через каких-то полчаса вспыхивает новый конфликт из-за того, что Эйби решила переквалифицировать солдатиков-пехотинцев, которыми играет Ди, в боевых пловцов, выполняющих опасное задание в аквариуме с неонами.
  Поэтому Креван, когда ему насточертело умиротворять своих вредных братика и сестрёнку, ушел в свою комнату, уселся на стол и с несчастным видом уставился на исчезающий в сумерках заоконный пейзаж. В дверь кто-то поскрёбся. Креван недовольно покосился и решил проигнорировать запрос. Теперь в дверь начали стучать чем-то тяжёлым. Папиным ботинком или маминой вазой, например.
  - Меня нет! Я ушёл из дома, потому что не могу и секунды находиться под одной крышей с парой маленьких садистов!
  По-видимому, его гневная тирада, не только не возымела должного эффекта, но даже была воспринята, как приглашение войти. Дверь распахнулась, на пороге в сиянии света гостиной возник маленький мальчик. Каштановые вьющиеся волосы, чуть длиннее, чем это принято у пятилетних мальчиков, растрёпаны, тёмные глаза горят праведным гневом, маленький острый носик подрагивает - свидетельство скорых слёз, если не принять меры:
  - К'ю! А чего она не даёт мне включить кассету? Я хочу посмотреть 'Тома и Дже'и'!
  Это уменьшительное 'Крю', которым его первыми начали звать брат с сестрой, неизвестно как вышло за пределы семейного круга общения. Сейчас его так звали друзья, знакомые и даже некоторые учителя. Поначалу это чуть ли не бесило Кревана, но постепенно он привык и даже чувствовал себя как-то неуютно, когда слышал свое полное имя.
  - А я смотрю 'Лабиринт' по телеку!
  Из-за спины брата, попутно пихнув его плечиком, выступила Эйби. Волосы торчат во все стороны, глаза сверкают не менее воинственно - точная копия Ди, только одетая в пижаму с розовыми кроликами, в отличие от зелёных грузовичков на пижаме брата. Поменяйся они пижамами, и сторонний человек стопроцентно перепутал бы их. Правда, Дейди выдавала ещё и речь - он никак не мог победить свою детскую картавость.
  - Ду'ацкий 'Лаби'инт'! Ты его смот'ела двенадцать 'аз, даже больше (устный счёт Дейди пока не продвинулся дальше числа 'двенадцать')!
  - Это твои 'Том и Джерри' дурацкие, а 'Лабиринт' классный! Там как раз сейчас чудивища скрадут братика. Вот если бы тебя скрали чудивища - я бы не пошла тебя выручать!
  Эйби действительно смотрела 'Лабиринт' несколько раз. Пока её привлекали мягкие 'чудивища' (помесь чуда и дива, не иначе), но через несколько лет, как думалось Кревану, она будет пересматривать 'Лабиринт' единственно из-за Короля Гоблинов.
  - Глупая Эйби, - Дейди захихикал, - чудивищ не бывает, это всё сказки! Глупая-глупая Эйби!
  - А вот и бывают! - Тёмные глаза сестры увлажнились, голос задрожал. - Если ты, глупый Ди, в них не веришь, то они придут к тебе ночью и утащат в замок Короля Гоблинов!
  - Ты их видела? Я вот не видел, и папа и мама не видели. К'ю, а ты видел?
  Креван отрицательно покачал головой, но легкий морозец отчего-то пробежал по спине (ивы... ветер качает ветки... тени двигаются в глубине...)
  - Ага! И К'ю не видел! А если их никто не видел - значит, их и нет! - Ди торжествующе высунул язык.
  Эйби всхлипнула, из уголка глаза пролегла тоненькая влажная дорожка. Она давно уже забыла про 'Лабиринт', ей только хотелось восстановить справедливость, которую Ди бесцеремонно попирал своей непробиваемой логикой. Креван, которого спор уже не просто забавлял, но и заинтересовал, подумал, что самое время вмешаться. Эйби тем временем вытащила последний аргумент:
  - А вот и есть! Они здесь не живут, они приходят к нам из другого места и уходят обратно. Понял ты, глупый Ди?!
  - Из какого, 'другого места' - из Ф'анции что ли, или из 'оссии? - Ди снова хихикнул.
  - Нет, не из Франции и не из России. Это место вообще не на нашей планете! - теперь пришла очередь Эйби торжествующе высовывать язык.
  - Не у нас на планете? А где? - Ди от удивления презабавно выпучил глаза. - Они что - ма'сиане, и п'илетают к нам на космических ко'аблях?
  Эйби довольно захихикала, восхищенная скудоумием брата:
  - Ты что, Ди, не помнишь, что никаких марсиан не бывает? Мама же нам читала про это в журнале.
  Дейди смущённо нахмурился и затих - авторитет матери в таких вопросах не оспаривался. Эйби, развивая успех, продолжала:
  - Ты ничего не понимаешь! Эти чудивища попадают к нам из других мест через кроличьи норы, как в 'Алисе'. Только в книжке Алиса падает в нору и попадает в Страну Чудес, а по-настоящему, это чудивища вылазят из норы. Только это никакая не Страна Чудес, а очень страшная Страна Тумана. Там нет солнца, нет земли, нет воды, а есть только туман. Он не такой, как у нас на улице, он серый и сухой, как пыль из пылесоса. И в этом тумане живут чудивища, а человек, если он проваливается в такую нору - или умрёт, или его съест чудивище, или он сам станет таким чудивищем...
  Выдав столько информации зараз, Эйби замолчала, восстанавливая дыхание. Лицо её раскраснелось, уже просохшие глаза горели азартом. Креван и Дейди, сидевшие рядом на столе, слушали сестру с приоткрытыми ртами. Дейди никогда раньше не слышал от Эйби таких странных историй, а вот старший брат уже был знаком с теорией параллельных миров. К тому же, Креван какое-то время назад прочитал 'Стрелка' и 'Извлечение троих' , поэтому 'норы', про которые рассказала сестрёнка, чертовски напомнили те самые двери на пляже, через которые Стрелок вытаскивал будущих спутников в свой мир.
  - Чушь! Вот так ду'ацкая чушь! Где ты это п''очла, глупая Эйби? - Ди определенно стало не по себе, и он храбрился напоказ.
  - Ничего не чушь! Мне, если хочешь знать, это место снилось. И не один раз.
  - Я так и знал! Ты все...
  - Закрой рот, Ди! - прикрикнул на малыша Креван. - Эйби, солнышко, расскажи ещё что-нибудь из твоих снов. Они очень интересные, правда.
  Дейди тут же надулся, слез со стола, направился к двери, но, поколебавшись, свернул в угол комнаты и уселся спиною к Кревану и Эйбл. Сестра не обратила на него никакого внимания и, воодушевлённая поддержкой старшего брата продолжила:
  - Я была в этом моём сне в Стране Тумана. Я всё видела, а меня никто не мог увидеть, никакие чудивища. Вокруг всё серое, как тогда, когда мы летали в гости к бабушке Линде и дедушке Питеру и попали в облако. В этом облаке, то есть, тумане, ещё лежали... Нет, не лежали, а висели просто так, без всяких верёвочек странные штуки. Какие-то камни, большие-пребольшие железки, вообще ни на что не похожие штуки. Некоторые разноцветные, видно, если подойти поближе, а некоторые серые, как этот туман. Там очень скучно. Но ещё там очень страшно, это очень плохое место - там нет живых людей и животных. И там неприятно просто так, так, что можно даже уписяться.
  Эйби перевела дух. Было заметно, что она волнуется. Волнуется и немного боится. Боится до сих пор. Машинально, неосознанным жестом она убрала волосы с глаз и продолжила:
  - А потом приходили чудивища. Я их, правда, не видела - из тумана должно было выйти чудивище, я его чувствовала, даже тень видела - ужасное темно-серое пятно в сером тумане, но каждый раз просыпалась, и так никого и не увидела...
  Ди уже забыл про обиду, он развернулся и с широко раскрытыми глазами слушал сон сестры. Ему явно не снилось ничего подобного. И ему явно было не по себе.
  - Эйби, ты говорила, что чудивища эти могут пропадать к нам через норы, - Креван и сам был слегка напуган - очень уж не детским был сон сестренки.
  - Они не похожи на норы, они как окна в тумане, нет, просто яркие белые пятна. Я убегала в такое, когда приходило чудивище, и тут же просыпалась в своей кроватке.
  - А эти чудивища, они не хотели догнать, поймать тебя?
  - Ну, они, наверно чувствовали меня, но я убегала раньше, чем меня успевали заметить.
  - Но ты говорила, что чудивища могут попасть к нам через эти норы или окна? Они не пытались пролезть за тобой следом?
  - Не знаю... Нет. Кажется, они не могут увидеть нору, они её должны услышать или почувствовать. Или к ней должны привести. Другие чудивища. Они не могут выходить через норы, но они их чувствуют.
  - А эти норы, они, как двери, все время остаются на своём месте, так?
  - Не так. Они не открыты всегда, они закрываются. Не как обычные двери захлопываются - БАХ! И если не успеешь убрать ручку - прищемит пальцы. А норы закрываются не сразу, потихонечку. Похоже на то, как когда падаешь и разбиваешь коленку: сначала она ободрана, появляется кровь и видно мясо. А потом ранка затягивается, через месяц вообще ничего не заметно. Так и с норами...
  - А норы открываются тоже сами?
  - Нет, их делают сами чудивища, но про это мне ничего не снилось. Я просто знаю.
  - Для чего же они их делают? Чтобы влазить в наш мир? Как Король и его гоблины?
  - Да, но не только в наш мир, в другие места тоже. Я не знаю куда, точнее я знала тогда во сне, а сейчас забыла...
  В комнате повисла тишина. Все погрузились в свои мысли. Ди рассказ напугал. Эйби была смущена внезапно нахлынувшей откровенностью и, заново пересмотрев свой сон, тоже притихла. Креван сравнивал только что полученную информацию с теорией параллельности миров, вращающихся вокруг Тёмной Башни. Свет не включали, и комната погрузилась в темноту. Несколько тягучих минут спустя, магическую тишину погружения в иное 'где-то' нарушил звук ключа, проворачиваемого в замочной скважине. Первым с места сорвался Дейди, за ним следом, навстречу родителям выскочили Эйби и Креван. Как оказалось, они, родители, сбежали с половины фильма и, с заходом в магазин, вернулись домой. Вечер закончился чуть ли не праздничным ужином, с поглощением разных вкусностей и, главное, тортом на сладкое. За столом было шумно и весело, позже родители даже отметили между собою необычайную детскую многословность, но особого значения этому не придали. А той же ночью Креван проснулся в поту, с трудом подавив крик. Но попытки вспомнить, о чем был кошмар, результата не принесли - все подробности тонули в тумане, и через несколько дней Креван благополучно забыл о том, что плохой сон был на самом деле...
  На подъезде к Балликастлу снова зарядил мелкий липкий дождь. Солнце, похоже, совсем распрощалось с сегодняшним днём и скрылось за плотными низкими тучами. Креван, осоловевший после сна, и ещё не до конца пришедший в себя, на автомате пошлёпал в сторону парковки туристических автобусов. Вернулись голоса, музыка зазвучала громче. Фланаган попытался припомнить, что ему снилось, но всплывали лишь тусклые обрывки (...ветер покачивает ветки ив... норы, они закрываются сами, но открывают их другие...) Наконец, он добрался до стоянки, автобусов не было. 'Хорошо, если в такую погоду, хоть кто-то соберется поехать на экскурсию...' - мрачно подумал Креван. Чтобы не мокнуть под непрерывно моросящим дождем, Фланаган устроился под солнечным зонтом уличного кафе. Как ни странно, хотя теплый сезон уже давно закончился, столики и зонты не убрали, чему Креван был несказанно рад. Через полтора часа ожидания, раздвинув пелену дождя, на стоянку въехал экскурсионный автобус. Он был заполнен едва ли наполовину, часть туристов спала, некоторые даже не проснулись после остановки. Несколько человек вышли наружу и потрусили к минимаркету через дорогу, ещё несколько - в сторону заправки, к туалетам. Пассажиры кутались в куртки и плащи, некоторые раскрыли зонты, но почти все недовольно поглядывали на низкие серые тучи, нависавшие над головой. Креван подошёл к автобусу, и стал ждать, пока водитель вернется из того же минимаркета. Через несколько минут тот появился у выхода, закурил сигарету из только что купленной пачки, зябко поёжился, взглянул, как и другие, на небо, и, подняв воротник куртки, побежал к автобусу. Креван подождал ещё пару минут, давая водителю время уложить купленные бутерброды и газету в дорожный рюкзак, затем, без долгих предисловий, попросил подвезти его до Бушмилса. Водитель, невысокий крепыш с квадратной головой, без интереса оглядел Фланагана, так же равнодушно осмотрел окрестности: не маячит ли поблизости кто из транспортной инспекции или не в меру любопытный гарда? Потом негромко запросил цену. Креван не стал торговаться, хотя переплачивал раза в полтора больше, чем следовало бы, поднялся в салон и сел в одно из свободных кресел. И вот уже, подобрав последних задержавшихся пассажиров, автобус вырулил со стоянки, немного поплутал по улицам сонного Балликастла и выбрался на полупустую А-2.
  Через полчаса, в быстро сгущающихся осенних сумерках, вдыхая полной грудью свежий воздух с запахом водорослей и мокрого камня, Креван стоял на улице деревни, где прошло его детство. Он приехал в Бушмилс, что в графстве Антрим, всего-то для того, чтобы навсегда уйти из этого мира...

Глава 5


  Бойсе - название городка, чуть побольше какой-нибудь крупной деревни, которых много на северо-востоке Эйеринна - благословенного острова, лучшего из всех частей бескрайнего простора Дораса. С Бойсе была связана вся жизнь Крейвана Фланахэна, от первых младенческих воспоминаний, до момента ухода через прореху в неизведанный и непознанный даже ходоками мир Простенка. В Бойсе он провел большую и точно лучшую часть из своих тридцати пяти лет жизни. Из Бойсе он не раз уезжал в неизвестность, в Бойсе же неизменно возвращался, не прельстившись благами и красотами иных земель. Спроси о том, почему он так тяготеет к этому ничем не примечательному городку, что не лучше и не хуже десятков столь же непримечательных городков, разбросанных по всему Эйеринну, - Крейван вряд ли назвал какую-нибудь вескую причину.
  Маловероятно, что якорем этим были светлые детские воспоминания, ведь были и тёмные: о тщательно скрываемой ненависти простолюдинов, о безволии и продажности градоначальника и присных, о беспредельно грязных делах гильдий, и, главное, о Большом Пожаре, забравшем отца и разрушившем семью.
  Может быть, виною был зов предков, поколений живших в Бойсе до рождения Крейвана и покоящихся ныне на тайном кладбище за пределами городской черты? Или говорило в нём желание быть ближе к своим, знакомым с детства людям, таким похожим на него и не похожим на прочих?
  Да, здесь всё так же проживала крупная клановая община безликих, но она явно приходила в упадок, о чём свидетельствовала разрастающаяся колония оседлых безликих, что отстояла от города на десять миль к северу. Всего несколько лет назад она насчитывала едва ли пару десятков человек. Зато сейчас в ней постоянно проживают три полновесные сотни. И это не изгои, не разочаровавшиеся в жизни неудачники и не спятившие 'просветлённые'. Ещё вчера большая часть обитателей общины оседлых проживала здесь же, в Бойсе, в квартале Безликих. Мужчины работали, кто зарабатывал Ремеслом, кто мирной простолюдинской профессией. Женщины вели хозяйство и растили детей. Все как обычно, как заведено природой. Что за сила заставляла людей из клана отрекаться от своей природы и посвящать себя тусклой жизни на земле, становиться похожими на грязных крестьян-простолюдинов из близлежащей деревушки? Ответа на этот вопрос Крейван тоже не дал бы...
  Так или иначе, Фланахэн всегда возвращался домой. Впрочем, в своем старом доме, где он с семьёй прожил много лет, Крейван засиживаться не любил. Не то, чтобы его беспокоила память об ушедшем прошлом, тень которого якобы застыла в старых вещах - о чём так много любят пустословить философы. Нет, особых чувств он не испытывал, разве что лёгкая, мимолётная грусть задевала мягким крылом. Главная причина, по которой Крейван не жаловал дом своим частым присутствием - он не мог в нём полноценно отдохнуть... А расслабиться после выполнения очередного заказа любому безликому было просто необходимо. Не потому, что задание требовало нечеловеческих усилий; оно их, конечно, требовало и немалых. Но было ещё кое-что особенное, свойственное только безликим и требующее особенного подхода к восстановлению сил. Вернувшись из очередного 'делового' путешествия, Крейван чувствовал себя кувшином, валяющимся под столом у пропойцы, прокутившего последний медяк, - сухим и не имеющим надежды быть наполненным вновь. Свежие чистые эмоции - вот что служило таким наполнением. За этим Крейван шёл (не брал повозку, не садился в седло, а именно шёл, пешком) к скалам, прозванным Серыми Камнями. Дорога была неблизкой: скалы, окаймлявшие северный берег Эйеринна невысоким, но мощным, точно крепостная стена гребнем, отстояли от Бойсе на добрых пятнадцать миль. Путь занимал практически весь световой день, но Крейван никуда не спешил - важен был процесс, а не цель...
  Сначала следовало пройти половину квартала Безликих по улице, залитой черной, пружинящей под ногами массой (она размягчалась под лучами летнего солнца, но всё равно это лучше, чем неоднородная, плохо подогнанная брусчатка в кварталах простолюдинов). Выйти через северные ворота на дорогу, ведущую к Белликасту, соседнему городку, лежащему к северо-востоку от Бойсе. Не обращая внимания на сверлящие спину, настороженные взгляды стражей-простолюдинов у северных ворот, пройти по обочине до поворота дороги и свернуть на хорошо набитую тропу, что вела в деревню с незамысловатым названием 'Много Берёз'. Через несколько миль прогулочным шагом, едва только на горизонте возникали первые приземистые домишки, Крейван сворачивал с тропы и обходил деревню, делая большой крюк. Он не боялся селян, живших в этих приземистых домишках, просто не хотел лишний раз подливать масла в огонь и без того непростых отношений между низшим простолюдинским сословием и кланами. Вражда была всегда. И если она затухала сегодня, то лишь для того, чтобы завтра вспыхнуть с удвоенной мощью. Дейди сказал как-то: 'Плохо, если деревенский на тебя оскалился - держи оружие наготове и готовься к защите. Хуже, когда деревенский тебе улыбается - держи оружие наготове и будь к нему лицом, ибо отбить удар в спину стократ труднее...'. Крестьяне считали необъяснимые для себя способности ходоков, безликих и не-мёртвых проявлением сущности Тёмного, а потому не испытывали никаких моральных терзаний, поднимая человека с чуждой природой на вилы. Клановые просто презирали крестьян за их мракобесие и тупую упёртость в отстаивании своей жизненной позиции по отношению к окружающему миру. И если с ходоками чернь практически не пересекалась, а не-мёртвых откровенно боялась, то именно безликие оказывались крайними в конфликте кланов и простолюдинов. Кстати, Крейван подозревал, что Большой Пожар случился не без участия простолюдинов (это подозревали многие, а кое-кто даже был уверен), и, коли так, к поджогу явно приложили свою грязную руку деревенские - у них большой опыт в подобной мерзости. Крестьяне безошибочно отличали простолюдинов от клановых, и потому Крейван не скрывался, лишь старался избежать нежелательной встречи.
  Но продолжим нашу прогулку. Обойдя стороною деревню, нужно вернуться на тропу, и, пройти ещё пару миль через живописный лес, в котором преобладают дубы и буки, но то и дело взор цепляется за величественные чёрные ели. Здесь-то, частично занимая старую вырубку, частично погружённая в лесную чащу, и обитает община оседлых безликих - людей, отринувших своё естество. Несколько десятков приземистых, массивных бревенчатых домов, хотя и не были похожи на деревенские лачуги, по мнению Крейвана, колорит имели тот же. При ближайшем рассмотрении, сходство с деревней становилось ещё более очевидным: загон для скота, птичий двор на опушке, сарай с кроличьими клетками. Обитатели общины, конечно, отличались от деревенских жителей в лучшую сторону и не утратили пока тот лоск и стиль, что отличает клан безликих от остальных кланов и общества простолюдинов. Но Крейван полагал, что уже следующее поколение оседлых будет мало отличаться от селян-простолюдинов, и, в итоге, община превратится в ещё одну деревню, населённую набожными людьми, оторванными от своих корней.
  Общину Фланахэн обычно тоже обходил стороной, но не потому, что был в плохих отношениях с оседлыми. Напротив, глава Хэнран был хорошим знакомым родителей Крейвана и всегда его привечал. В общине вообще жило много приятных людей, с которыми всегда можно было найти общий язык и даже получить полезную информацию, а то и дельный совет. Наконец, последние восемнадцать лет здесь жила Брейда Фланахэн - мать Крейвана, Дейди и Эйбл Фланахэнов, вдова Джейда Фланахэна, да славится имя его в веках! Находить общий язык с матерью было довольно трудно, но Крейван каждый раз после возвращения в Бойсе, неизменно навещал её. Только делал это на обратном пути, пройдя обряд очищения от скверны, дурных эмоций и впечатлений, полученных в местах, куда забрасывала его недобрая воля заказчика.
  Но самое главное, что следовало вытравить из нутра, сбросить как страшную маску (одну из тех, что надевают простолюдины в свой праздник, День Памяти Ушедших) - нужно было исторгнуть в небытие чужое присутствие, что неделями, а иногда и месяцами гнездилось в душе Фланахэна. Сеанс очищения проходил среди Серых Камней, уже с той стороны, стороны Северного моря. Крейван часами недвижимо лежал в зарослях разлапистого папоротника, спал там же, просыпался с первыми лучами солнца под пение птиц и гул прибоя. Зимой ли, летом, в любую погоду - он всегда приходил на этот пустынный берег, и не могли его остановить ни резкий, колючий северо-восточный ветер, порывы которого иногда грозили сбросить неосторожного путника с узкой тропинки, плутающей по краю скального обрыва, ни тоскливая серость мрачного бескрайнего морского простора, который сливался со столь же серым простором неба, глядя на который казалось, что стоишь на Земном Краю, за которым нет ничего, кроме мятущихся грешных душ, застрявших между этим и иным миром, и их праздных мыслей. И только проведя в этих диких, безлюдных местах несколько дней, обходясь малостью воды и совсем без пищи, Крейван чувствовал, что готов вернуться в общество, снова принимая его суету и безмятежность, безумие и расчётливость, грязь и красоту.
  Каждый безликий, что промышляет своими способностями, выполняя заказы для гильдий, власть предержащих, просто обеспеченных граждан Эйеринна, Большой Земли и Заморья, вынужден прибегать к подобным чисткам. Не всем подходил способ, которым пользовался Фланахэн. Некоторые пили сутки напролёт, другие оставляли целые состояния в борделях, немногие счастливцы просто отсыпались - им и этого хватало. Кто-то опускался до отчаянных уличных драк с простолюдинами, к обоюдному удовольствию, рискуя при этом угодить за решётку. Всё лучше, чем оставить в душе чужой след, и стать смертельной угрозой для окружающих и себя самого. Безликий, хранящий в себе частицу личности другого человека, в какой-то момент превращается в чудовище в человеческом обличии. Он, сам того не сознавая, сходит с ума. Ему кажется, что всё идёт как всегда, что его поступки следуют обыденной логике, в то время как разум его начинает работать попеременно, то на хозяина, то на матрицу чужака. Чем дольше безликий не освобождает свою суть от иного присутствия, тем страшнее кошмар, коим может обернуться подобная 'небрежность'. Эти истины впитывались юными безликими чуть ли не раньше, чем им открывалась сама природа Способности.
  Крейван, в самом начале обучения, слышал от отца о такой деградации, однако, самолично столкнуться с Безумием, Фланахэну-младшему довелось не так уж давно, пару лет назад. Случай этот раз от раза всплывал в памяти Крейвана, и, честно говоря, он до сих пор не пришел к определённому мнению на сей счёт. С одной стороны, многое служило подтверждением обоснованности предостережений наставников. Но, с другой...
  Стоял тёплый вечер, сменивший один из самых жарких дней того лета, жарких даже для Заморья, не говоря уже про Эйеринн и Большую Землю. Крейван сидел в одном из множества трактиров, рассыпанных по юго-восточной окраине Глэсхе - достаточно крупного города в северной части Большой Земли или, как её величали местные, Ангельнланда. Изобретательный хозяин окрестил его 'В три горла', намекая на широкий выбор напитков в своём заведении. Несмотря на обычную для такой жары жажду, посетителей было едва ли больше, чем обычно, да и те, судя по репликам, всё больше старые знакомые. Пришлых трое: двое простолюдинов, по виду из гильдейских, сидевших за столиком в дальнем тёмном углу, и сам Крейван. В центре, за двумя сдвинутыми, тяжёлыми и разными по высоте столами разместилась компания из четырёх простолюдинов и одного не-мёртвого. Крейван поначалу удивился: редко когда встретишь за одним столом с простолюдинами кого-то из кланов, но, видимо, это удивляло только Крейвана, а после внушительной кружки тёмного и ему самому стало всё равно. Фланахэн, со своего места обозревавший всё помещение разом, привалившись к стене, расслабленно наблюдал за танцем фигурок на татуированном предплечье не-мёртвого. Тот о чём-то горячо спорил с приятелями, и свои доводы подтверждал быстрыми и, одновременно, плавными жестами. По плечи голые руки бугрились от мышц, каждое движение сопровождалось перекатыванием крупных яблок, которые какой-то шутник зашил под бледную и даже на вид толстую кожу. На ярко выделявшемся ритуальном орнаменте, примитивные фигурки снова и снова убивали друг друга в бесконечном сражении. Спор набирал обороты, стали различимы отдельные слова и даже фразы. Крейван особенно не прислушивался, но на всякий случай запомнил, что не-мёртвого зовут Стоун. Взвизгнули несмазанные дверные петли, и внимание безликого переключилось на вошедшего. Кроме Крейвана, на незнакомца никто и не взглянул. Как выяснилось чуть позже, зря. Но правило 'Занимайся своим делом и поменьше глазей по сторонам' значилось первым в негласном кодексе питейных заведений всего мира, и 'В три горла' не был исключением. Что-то похожее на лёгкий интерес проснулось у посетителей, когда незнакомец обратился к помощнику хозяина, флегматично натиравшему потрескавшуюся от времени дубовую стойку. Параллельно он что-то негромко рассказывал старому хрычу - простолюдину, примостившемуся у этой же стойки и изредка отхлёбывавшему из низкого толстостенного стакана. До слуха Крейвана доносилось:
  - Так вот я и говорю, значит, этому Каю: 'Не уберёшься сам - тебя выкинет стража. Ребятам, что прохлаждаются отсюда в трёх домах, ежели, конечно, они до сих пор не померли со скуки, будет вусмерть как приятно погонять тебя своими палками'. А он ухмыляется и...
  - Какая дивная сейчас стоит погода? Не находите, друзья?
  Вопрос прозвучал громко и не эмоционально, словно говорящий был где-то далеко, а незнакомец служил лишь передатчиком. Помощник за стойкой хмыкнул:
  - И что же господину будет угодно?
  Пауза, длящаяся не более трёх секунд, которые, как показалось Крейвану, потребовались вошедшему, чтобы переварить вопрос:
  - Господину, мой друг, будет угодно угостить! Угостить всех добрых друзей, собравшихся под крышей это благословенного дома!
  Слово 'угостить' повисло в воздухе, все взоры притянуло к незнакомцу, как магнитом. Не иначе как, ощутив эти взоры, он развернулся на стоптанных каблуках запылённых ботинок лицом к залу. На лице сияла широкая, но, одновременно, равнодушная улыбка. Благодушное настроение Крейвана как ветром сдуло, в груди начал разрастаться клубок липкой и холодной паники. Вспомнились обрывки рассказа услышанного где-то: 'Когда мы вломились в тот дом, топавшие первыми стражники чуть не растянулись в тёмной луже, в которой валялись... Он стоял посреди комнаты абсолютно голый. Света от одной свечи было немного, но и его хватило, чтобы разглядеть, что это кровь. Да он весь, с ног до головы был в этой долбаной крови! А в каждой руке держал по серпу, сверкающему серпу, что твой чертов шиллинг... А потом наши сердца чуть не повыскакивали из груди - все увидели, что он улыбается нам, как своим лучшим друзьям...' И ещё вспомнился один из первых разговоров с отцом, после того как Крейван встал на путь обучения Ремеслу. Разговор о Безумии, что охватывает безликого, когда тот не очищает душу от чужой личности, помещённой туда по необходимости. 'Уже одно то, что безликий не желает по своей воле расстаться с другим человеком, живущим в нем, человеком-гостем, но гостем очень опасным, говорит о безумии, разве нет?' - сказал тогда мальчик-Фланахэн Фланахэну-отцу. 'Как знать?' - был ответ, - 'Может быть, безумие и то, как живущий Ремеслом безликий по своей воле вбирает в себя матрицу чужой личности? А если нет, то может собирание таких матриц в своей сути - есть попытка выхода на иной уровень саморазвития? Подумай об этом...' Крейван не одну сотню раз возвращался к этому отцовскому вопросу, но ответа так и не нашёл. Однако, он, как и отец, ни секунды не пожелал проверить истинность, либо ошибочность рассуждений Джейда Фланахэна. А вот человек, стоявший сейчас перед стойкой во всей красе, очевидно, не только пожелал, но даже проверил.
  Безликий своего узнаёт с первого взгляда, Крейван не был исключением. Но с безликим, застывшим у стойки, что-то явно было не так. Тут же Фланахэн понял что. Глаза. Они постоянно менялись. Сейчас они были светло-серыми, в следующее мгновение - зелёными с желтоватой радужкой, а ещё мгновение спустя на окружающих смотрели чёрные, угольные зрачки. 'Сколько же личностей сейчас борются за разум этого бедняги?' - мелькнуло в голове Крейвана. Он потихонечку, едва заметным движением подался назад вместе со стулом, освобождая пространство для маневра.
  - Прекрасно! Желание нашего гостя всегда преобладает над иными законами! Жду с нетерпением, когда господин изволит распорядиться... - помощник хозяина подхватил витиеватую манеру общения странного гостя, скорее пародируя, чем подстраиваясь.
  Гость, впрочем, не придал издёвке ни малейшего значения. Он снова развернулся на каблуках. Полы его длинного кожаного плаща распахнулись и опали, наподобие крыл гигантской летучей мыши. Помощник невольно отпрянул, испуганный не то резким движением, не то видом улыбки, буквально разрезающей лицо незнакомца пополам.
  - Позвольте представиться: Кайл Макгоэн. Недопустимое упущение с моей стороны - заводить беседу не назвав свое имя... - слова прозвучали громко, чуть ли не истерично. Одновременно, словно только сообразив, что одет не по погоде, незнакомец начал расстёгивать плащ. Движения были неторопливыми, на секунду показалось, что Кайл Макгоэн сейчас снимет верхнюю одежду, сделает заказ, может быть, ещё немного поболтает с людьми у стойки и, откланявшись, пойдёт дальше по своим делам.
  - Парень, а ты откудова прийшел? Я шой-то не видывал тебя здеся. Ты ведь не местный, ага? - в разговор вступил старичок, сидевший за стойкой.
  - Вы правы, о, дражайший собеседник! - Кайл Макгоэн отвесил церемонный поклон в сторону старика. - Я со своими братьями прибыл с юга Большой Земли, из Кэрдиффа. Мы несём радость и просветление многим встречным, и мало кто из них остается разочарованным. А кто-то даже присоединяется к нашей высшей миссии. Думаю, этот кто-то может сидеть прямо здесь и сейчас передо мною.
  Один из простолюдинов из компании с не-мёртвым разочарованно присвистнул: мол, ещё один свихнувшийся проповедник, коих с каждым днём встречаешь все чаще. Дармовой выпивкой здесь и не пахнет - такой если чем и угостит, то только отменной порцией религиозного бреда. Хорошо хоть сюда этот чудик припёрся один, без братьев... Компания сию секунду потеряла интерес к незнакомцу и вернулась к прерванному спору.
  Крейван, тем временем, ещё немного отодвинулся от стола...
  Кайл снова обратился к старику:
  - Друг мой, раздачу даров я намеревался начать с нашего уважаемого корчмаря, но братья указали мне на несправедливость. Я с горечью признал ошибку и, преклоняясь перед твоими сединами, благословлю тебя первым.
  - Ты ка лучше, мил человек, Кайл Макгоэн, закажи себе выпить. А могу и я заказать. Главно-то, чего на сухое горло...
  Фраза утонула в хрипении и булькании, дряблое горло старика пересекал ярко-алый надрез, который тут же вспучился прорывающимся напором крови. Помощник хозяина продолжал цинично ухмыляться, из его левой глазницы торчал нож - тот самый, что доли секунды назад пресек земной путь старика.
  Крейван будто наяву услышал щелчок спускового механизма - Безумие безликих являло себя во всей своей зловещей красоте...
  Кайл повел плечами, сбрасывая плащ. Фланахэн предпочёл бы увидеть под ним что угодно, пусть даже боевой топор с боевым конем в придачу, но удача громко рассмеялась над надеждами Крейвана. Торс безликого крест-накрест пересекали две перевязи с метательными ножами. Крейван мешком рухнул на пол, роняя за собой стул, и, без паузы, покатился под стол. Один за другим прозвучали два глухих удара: один нож вонзился в столешницу, разминувшись с местом, где ещё секунду назад сидел Фланахэн, второй вибрировал в массивном сидении лежащего на боку стула. Замерев под столом, стараясь не дышать, Крейван прислушался.
  Судя по всему, дела у остальных посетителей 'В три горла' обстояли совсем печально. Звонкие шлепки, вскрики, хрипы, что-то падает на пол. Похоже, Кайл дело свое знал туго, да и позиция для атаки была выбрана идеально - безликому был виден весь зал, все посетители были как на ладони и находились на расстоянии броска. К тому же, никто не ожидал нападения, и люди не успевали не то, чтобы отразить нападение - они даже спрятаться не могли. На секунду наступила тишина, и Крейван решил, что либо у убийцы закончились ножи, либо закончились жертвы. Второе вероятнее. Тишину разорвал рёв. Глотка простолюдина такого напора попросту не выдержала бы, и Фланахэн вспомнил о существовании не-мёртвого. По крайней мере, он ещё был жив.
  - Паскуда! Ублюдок последней портовой шлюхи, возомнивший себя Царём Земным! Ты и куска дерьма собачьего не стоишь!
  Самоубийственный приступ любопытства заставил Крейвана высунуться из-за своего ненадёжного укрытия. Природная осторожность вопила благим матом, но искушение было куда сильнее. Схватка представителей двух кланов - редкое зрелище, пропустить которое было нельзя.
  Не-мёртвый возвышался посреди зала, подобно скалистому останцу посреди ровной степи (Стоун, приятели-простолюдины его называли Стоуном). Роста в нём было не менее семи футов, веса - фунтов 250-260. Сплошные мышцы и почти никакого жира. Татуировки, покрывавшие открытые руки, должны были внушать страх, и от их вида Фланахэну было не по себе. И без того грубые, некрасивые черты лица исказились в жуткой гримасе боли и ярости. Но сумасшедшего безликого это, по-видимому, не впечатлило:
  - Мой огромный, рассерженный друг, я нахожусь в недоумении относительно Вашего неудовольствия. - в голосе убийцы звучала издёвка и, как ни странно, что-то похожее на сожаление. - Мы с братьями определённо выказали Вам честь и не видим не то, что благодарности, но даже понимания не встречаем...
  Конец фразы был заглушен грохотом упавшего стула, который Стоун метнул в безликого. Без надежды на успех, скорее, как отвлекающий манёвр. В ту же секунду не-мёртвый, с быстротой неожиданной для такого крупного тела, рванулся к Кайлу. В руке он уже держал невесть откуда взявшийся короткий топорик, рот кривился в зловещей улыбке. В спине Стоуна торчали два ножа, безрукавка пропиталась кровью, однако, непохоже было, что не-мёртвый готовится умереть - двух метательных ножей мало, чтобы остановить эту машину убийства. Макгоэн, однако, сейчас являл такую же машину, если даже не совершеннее. Не успел Стоун сделать и двух шагов, как его атаковали три серебристые птицы. Фланахэн не однажды слышал об уникальной способности не-мёртвых к ловле стрел, дротиков, ножей и арбалетных болтов на лету, но не особо верил этим россказням. Теперь выяснилось, что правда, как обычно, была где-то посередине. Стоун, на бегу, предпринял попытку, если не поймать, то хотя бы отбить острия. Первый нож скользнул по запястью руки с топором, рассек его, чуть ли не до кости и рикошетом отлетел за стойку. Второй нож пробил насквозь подставленную ладонь. Третий бросок безликого вышел наиболее удачным - нож угодил прямо в середину груди, прочно застряв в грудине. Не-мёртвый сбился с темпа бега буквально на мгновение, но и его Кайлу хватило, чтобы выхватить из скрытых на теле ножен длинный стилет. Безликий ринулся навстречу Стоуну, тот махнул топориком, рассыпая алый веер брызг. Кайл даже как-то лениво проскочил под рукой не-мёртвого, и вырос за его спиной. Стоун с рычанием начал разворачиваться, пытаясь достать Макгоэна обратным махом топорика, когда что-то в анатомии не-мёртвого изменилось. Над кадыком, рассекая кожу, показалось тускло отсвечивающее острие, словно жало диковинной осы, и тут же скрылось в шее. Из раны выплеснулась кровь. Стоун засипел, отбросил топорик и попытался зажать прокол, но рука слушалась плохо. Не прекращая попыток, не-мёртвый опустился на колени. Крейван тихо выбрался из-под стола, сжимая в руках два коротких клинка. Кайл, стоявший вполоборота, произнес:
  - Заставить не-мёртвого принять дар не так-то и просто, мой друг. Их упёртость почему-то всегда сводила меня с ума, прости меня за чёрный юмор. Твердолобость этих вояк может поспорить со скаредностью шишек из Кулона, да-да...
  Странно, но голос безумного звучал сейчас вполне обычно и нимало не походил на механическую тарабарщину, что звучала из его уст до сих пор.
  - Знаешь, у этого парня такая дикая натура, что боюсь, после того как я вберу его, возможны разного рода неожиданности. Например, я не смогу удержать контроль над ним и впрямь свихнусь...
  Крейван, медленно пятившийся к стойке (...дверь, там должна быть задняя дверь...), от неожиданности замер на месте. Кайл безумен, должен быть безумным по всем канонам Ремесла безликих, но в словах его была логика. И это 'впрямь' говорило о том, что... Что сумасшедший безликий зная о Безумии, себя безумным не считал? Или (...может собирание таких матриц в своей сути - есть попытка выхода на иной уровень саморазвития?..) Кайл только кажется безумным, точнее, хочет казаться? Крейван мотнул головой, отгоняя неправильные, нечистые мысли.
  Кайл наклонился к не-мёртвому, который, несмотря на раны, всё ещё цеплялся за земное существование (впрочем, от не-мёртвого трудно ожидать чего-то иного). Казалось, о присутствии Крейвана 'безумец' просто забыл. Присев на корточки, и взяв стилет подмышку, Макгоэн, без видимых усилий начал ворочать тело Стоуна, переворачивая его навзничь. Вот они оказались лицом к лицу, и Кайл поймал взгляд уже тускнеющих глаз не-мёртвого. Стоун скривился от ненависти, похоже было, что он хотел что-то сказать, но не мог, как не мог, хоть бы и последним в жизни усилием, задушить врага, невозмутимо смотревшего на него.
  - Друг мой, - сумасшедший снова говорил с Фланахэном, - не хочешь ли и ты влиться в славную компанию безумных безликих и заполучить вечного друга? Сильного, способного защитить тогда, когда сам себя защитить не смог бы. Вы притрётесь, полюбите друг друга, как единоутробные братья, а потом, может быть, примите в свой тесный круг нового славного парня. И раз от раза ваша семья, уж извини за грубость сравнения, будет только крепче перед напастями этого жестокого мира.
  Кайл поднялся на ноги и повернулся к Крейвану. Посмотрел прямо в глаза. Лицо его приобрело какие-то новые черты, светилось великодушием, благородством, но, вместе с тем, носило печать усталости, а глаза передавали не только мудрость многих лет жизни многих людей, но и тяжесть многих знаний, в коих есть многие скорби... Было ли это лицо настоящим лицом Кайла, либо же верх взяла наиболее сильная личность, Крейван не знал, но надеялся, что первое.
  - Промедлишь ещё минуту, и шанс будет упущен. Ты, конечно, можешь собрать семью и потом, но брата не-мёртвого у тебя, скорее всего, уже не будет.
  Крейван сделал шаг к Макгоэну и лежащему у его ног Стоуну. Шаг этот дался легко, но гулко отдался в голове тревожным набатом. Разум его кричал: 'Что ты делаешь?! У тебя за спиной стойка, за нею дверь и свобода. Кайл умён, быстр и очень опасен, но метательные ножи истрачены, и догнать тебя он навряд ли сможет, а может и не станет догонять вовсе...' Фланахэн заставил замолчать этот голос. Ещё один шаг, ещё один, ещё... Он подошел к Кайлу, тот посторонился, уступая место подле умирающего. Клинки в руках Крейвана дрожали, к горлу подкатила масса, отдававшая желчной горечью и кислотой выпитого пива. Он опустился на колени, поднял взгляд вверх, на Кайла. Тот, не мигая, смотрел куда-то в сторону единственного окна, словно бы происходящее не интересовало его вовсе. Однако, точно почувствовав что-то, он кивнул. Крейван перевел взгляд на лицо Стоуна. Кровь залила подбородок, кожа приобрела землистый оттенок. Ввалившиеся глаза смотрели в упор, в них была боль, и почти не оставалось гнева. Но больше всего в них было отчаяния и мольбы. Крейван, в знак того, что он понял, на мгновение прикрыл глаза. Затем, выпустив из левой руки клинок, положил ладонь на запястье Стоуна и вонзил острие второго клинка в грудь не-мёртвого. Сталь, практически без сопротивления, вошла между ребрами, изо рта Стоуна выплеснулось ещё немного крови, взгляд остановился... Крейван этого уже не видел. Подхватив лежащий клинок, он вскочил на ноги, отпрыгнул в сторону, и замер, направив острия в направлении Макгоэна, всё так же неподвижно стоящего возле тела не-мёртвого.
  - Я подозревал, что ты сделаешь это. Большинство людей, клановых ли, простолюдинов ли, неважно, большинство это неспособно развиваться, неспособно действовать и мыслить вне шаблонов и рамок, в кои загоняет себя по своей же воле. Семейные узы, этика, порядочность, честь, долг - все это, как и многое другое лишь оковы разума. Для обычного человека разорвать такие оковы дело практически безнадежное: слишком много изменений претерпевает его внутреннее 'я', и, в большинстве случаев, всё заканчивается банальным сумасшествием. Кроме того, простолюдины сдержаны в саморазвитии, они могут опираться лишь на свой внутренний ресурс. Но мы то - другие. По потенциалу развития мы куда выше примитивных не-мёртвых с их метаболическим перекосом и ускоренной регенерацией. Мы выше даже ходоков - они, конечно, обладают потрясающим опытом познания окружающего мира, но знания эти привнесены извне и не могут сравниться с нашей способностью не просто узнавать что-то, но органически усваивать это что-то. Мы, безликие, можем даром заполучить самый разный опыт быстро, без долгих лет тяжёлого обучения. И умения эти будут стократ лучше тех, которыми мы могли бы овладеть, обучаясь самостоятельно. Скажем, вздумается мне научиться готовить изысканные блюда на уровне грандмайстера кухни какого-нибудь лорда. Стану я читать кулинарные книги, брать уроки и пробовать - пробовать - пробовать. И даже убей я на это десяток лет жизни, далеко не факт, что стану на один уровень с тем самым грандмайстером. А возьми я у означенного грандмайстера его матрицу, и - вуаля! Через месяц-полтора я запросто приготовлю любое роскошество, будь то серебряный карп в базиликовом соусе, начинённый трюфельно-сливочной пастой, или же марципановая гирлянда с обсыпкой из кедровых орешков. Всё, что умел оный грандмайстер - теперь умею и я. Так то!
  - Но, для этого тебе придется убить этого грандмайстера. Совесть не мучает? - Крейван не удержался и, впервые за все время, подал голос.
  - Что?! Что я слышу? - воззвание к совести, похоже, развеселила Кайла. - С каких это пор у безликих-ремесленников завелась совесть?
  Глумливый тон Макгоэна ранил сильнее стилета, который он аккуратно укладывал обратно в ножны, но Крейван заставлял себя слушать и не ввязываться в пререкания. Молчание, острый слух и хорошая память - вот что, зачастую, бывает дороже золота, и делает сильнее. Этот закон Ремесла Фланахэн усвоил одним из первых и считал его чуть ли не самым важным.
  - То, что вы, мастера перевоплощения, называете Ремеслом с большой буквы, теперь не требует убийства? - продолжал ёрничать Кайл. - Ради чего вы вообще живёте? Ради семьи, ради детей, жён, родителей? А может ради этого самого Ремесла, будь оно неладно? Ты же задумывался - для чего Создатель наделил нас, безликих, способностью к перевоплощению, вплоть до полного превращения в другого человека? Неужели для того, чтобы выполнять чёрную работу в интересах простолюдинов из гильдий? Или, может, для того, чтобы собирать компромат на политических противников мелкопоместных верхушек? Смешно же! Подумай сам, если уж, для того чтобы получить личностную матрицу, эту самую личность нужно убить - зачем останавливаться на полпути и после выполнения заказа избавляться от матрицы, как от дурно пахнущего мусора? Почему не дать взойти в себе новой личности, сделавшись тем самым сильнее, выведя себя на новый уровень? Ты скажешь: так нельзя, это табу, это грех, об этом говорят все жизненные кодексы клана. Так было и так будет. Я скажу: ерунда! Убийство - само по себе грех. Так почему, согрешив в одном, вы бежите от другого греха? Ты скажешь: пусть так, но известно, что если чужую личность передержать в себе - она начинает подавлять хозяина, приводя того к безумию, превращая его в чудовище. Я спрошу: а с чего ты взял, что личность эту нельзя контролировать? И для развития матрицы мало просто сидеть и ждать. Как прилежный садовник холит и лелеет чудесную розу, украшение цветника, так и безликий должен работать со своим новым другом, братом, называй этот сосуд с чужой душой как угодно, и относиться к новой личности, как к себе самому.
  От долгого, практически непрерывного, монолога у Макгоэна запершило в горле, и ему пришлось откашляться. Крейван, внутренне недоумевая, почему до сих пор никто не навестил 'В три глотки' (лучше бы это была вечерняя стража, но сошёл бы и хозяин или прохожий забулдыга - много ли нужно тревогу поднять...), решил использовать образовавшуюся паузу:
  - Всё так, Кайл, твои слова звучат разумно и логически верно. Но, оглядываясь, что я вижу вокруг? Мы с тобою мирно беседуем посреди места казни. Эти мертвецы - что они есть, как не свидетельство твоего безумия? Зачем всё это?
  Кайл поморщился, чуть наклонил голову, словно прислушиваясь к чему-то, потом негромко, чуть осипшим голосом ответил:
  - А с чего ты, безымянный безликий, решил, что все эти люди умерли просто так? Ладно, буду откровенен до конца. Беда всех этих несчастных - оказаться в одном месте с кем-то, кто изначально был моей целью, кого я выслеживал несколько недель, изучал его привычки, места пребывания, любовные предпочтения. Я вёл его до последнего, разработал план оптимальной операции, даже завершил её. Но всё пошло прахом. Из-за моей наивности и твоей твердолобости. Да-да, не-мёртвый должен был быть главной жертвой посреди, скрывающих её, второстепенных...
  - Но почему бы тебе не подкараулить этого громилу в укромном темном месте и не отправить к праотцам, без лишних свидетелей и убийств? Разумно?
  - Не разумно. Убийство не-мёртвого и без того затея, сопряжённая с большим риском неожиданных осложнений. К тому же, найдя тело, клан не-мёртвых занялся бы собственным расследованием, могли бы всплыть ненужные детали последних дней жизни этого Стоуна, кто-нибудь вспомнил бы о незнакомце, задававшем кое-какие вопросы. Стало бы ясно, что не-мёртвый был убит не случайным грабителем, что звучит дико само по себе, а стал жертвой некоего охотника. А если, ко всему прочему, каким-то образом, вскрылся бы факт снятия личностной матрицы - началась бы заваруха, которая вполне могла закончиться даже войной кланов. Я этого не хотел, поэтому сделал, как сделал. Безумный безликий режет простых обывателей налево-направо. Его безжалостного клинка не избежал даже испытанный боец, не-мёртвый Стоун. Найти убийцу и казнить, как бешеного пса! Никому и в голову не придёт, что напрочь свихнувшийся безликий ещё и личности крадёт. Все ищут дикого, бешеного зверя, не подозревая, что зверь этот уже окончил свою работу и канул в Лету. Так должно было случиться и сегодня, если бы не ты, со своей идеалистической позицией. - Кайл хмыкнул. Внезапно, лицо его посуровело, брови спустились на переносицу. - Ты такой же, как большинство, хотя, мне показалось, что в тебе есть что-то такое, что ты можешь мыслить, раздвигая рамки обыденного. Но нет, ты пренебрег моим подарком, ты оттолкнул его, считая себя прямо-таки героем, уберёгшим бессмертную душу от когтей самого Тёмного. Что вы есть, как не пустышки, набитые ложными посылами о благородстве, двуличные ничтожества, прикрывающие свой страх взглянуть правде в глаза пуританством и громкими словами об этике и Грехе...
  Макгоэн на секунду замолчал. Выглядел он утомлённым. Поморщившись, будто от резкой боли, он продолжал:
  - Даже оседлые, коих вы, Истинные Безликие презираете, и те благороднее и честнее вас. По крайней мере, они отказываются от своей природы, руководствуясь настоящими моральными принципами... Теперь иди, мне не о чем более с тобой разговаривать.
  Крейван сначала решил, что ослышался. На осмысление последней фразы Кайла ушло несколько секунд:
  - Как? Ты вот так, просто, отпускаешь меня?
  - Да, иди куда хочешь. А что не так?
  - Ну, я вообще-то думал, что сохранение жизни свидетелям не входит в твой замысел сокрытия истинной цели кучей трупов.
  - Ага, то есть ты по-прежнему считаешь меня хладнокровным и расчётливым садистом? Хм, вот сам посуди - зачем мне тебя убивать? Ты что, собираешься трепать языком направо и налево? Не думаю.
  - Почему?
  - В тебе остаётся сомнение, мне кажется, ты ещё сможешь измениться. Поэтому, ты будешь часто вспоминать нашу встречу и думать. Думать ты будешь много, и, в итоге, может, и придёшь к какому-то решению. Но болтать ты не будешь, это точно.
  Крейван молчал, ему нечего было возразить - Макгоэн читал его как открытую книгу.
  - Поэтому иди и поторопись, если не хочешь объясняться с начальником стражи. Ты знаешь, как простолюдины относятся к приезжим, да ещё и из кланов, вдобавок, ещё и застигнутым на месте бойни? Продолжать надо?
  Крейван медленно пошел в сторону стойки, намереваясь выскользнуть через заднюю дверь, но вдруг замер в нерешительности. Макгоэн, бродящий меж тел и невозмутимо собирающий ножи, заметил его колебания:
  - Ну что ещё? Почему ты ещё здесь?
  - Погоди, ты сказал, что не собирался и не собираешься убивать меня. Тогда, разве это роза торчит вон там, в столешнице? А если наклониться, то можно обнаружить ещё одну в сиденье стула...
  - О, очень кстати, я совсем забыл о них! Благодарю тебя! - Кайл тут же оказался возле указанного стола, ловко выдернул нож, заправил его в чехол и наклонился за вторым. - Видишь ли, несколько лет назад я свёл знакомство с одним ловким малым. Он тогда выступал с бродячим шапито, был главной его звездой и срывал овации со своим номером метателя ножей. Кроме того, раньше он служил в элитном военном отряде одной небольшой монархии Заморья. Монархии той давно уже и след простыл, отряд отправился следом, но отдельные осколки и по сей день выпадают то там, то здесь. Как ты, наверное, догадался, эти ребята потрясающе владели техникой метания холодного оружия. От вилок до топоров - любая мелочь в их руках становилась смертоносным оружием. Некоторые люди в тех местах ещё помнят, как слаженно и четко отряд зачищал целые кварталы во время Большой войны, которая бушевала многие годы назад в Заморье. Когда война закончилась, а победители начали вершить правосудие, выжившие и захваченные в плен Змеи, так их прозывали, были казнены с особой жестокостью, медленно, с долгими перерывами. Вот такой штукой, - Кайл помахал ножом, - любой из Змей мог из любой позиции попасть в дикое яблочко с пятидесяти шагов. Это я всё к чему? Я тоже так могу, и если бы захотел, то ты и сейчас лежал бы под этим столом, и мы не вели бы нашу приятную беседу. Мне всего-то нужно было придержать тебя, пока я разбирался с остальными. Так ясно?
  Фланахэн помолчал. В голове царил сумбур, но он сумел выхватить из клубка мятущихся мыслей одну, оформив её в вопрос:
  - Последний вопрос. Ты ответишь на него? - Крейван не знал, зачем ему нужен этот ответ, они с Кайлом идут по разным дорогам, и их встреча в обозримом будущем явно не предвидится.
  - Давай, только быстро! - Макгоэн нервничал, продолжая прислушиваться к чему-то, недоступному слуху Фланахэна.
  - Зачем вы, безликие, которые якобы превзошли нас, ограниченных и закоснелых, вообще это делаете. Ну, кроме высоких фраз про саморазвитие - у вас же есть какая-то конкретная цель?
  Кайл, надевавший плащ, внезапно застыл и пристально взглянул на Крейвана. Взгляд, казалось, длится часы, хотя прошло едва ли больше пяти секунд:
  - А я ведь не ошибся, давая тебе шанс авансом. Ты прав, цель есть. Как насчёт того, чтобы захватить власть? Вообще всю власть, во всём подлунном мире. Сколько можно терпеть самодурство этих тупых, никчемных простолюдинских лордов, монархов, вождей? Наверху должен быть тот, кто сильнее, а не тот, кто попадает туда благодаря времени и месту рождения. Мы, как высшая раса, имеем полное право на высшую же власть. Думаешь, получится у нас, а? - Внезапно Кайл ухмыльнулся. - Ладно, не напрягайся, высшая раса безликих тоже наделена чувством юмора, хотя и своеобразным...
  Пауза. Макгоэн снова прислушался, нахмурился.
  - Видишь ли, твой вопрос непрост и требует твоего посвящения в некоторую предысторию, а времени на неё у меня попросту нет. Скажу только, что мы, используя только что рождённый термин, высшие безликие, связаны одним очень важным делом с ходоками. Они вроде как наняли нас, и случилось это не вчера. А суть этого дела затрагивает такие материи, о которых в двух словах не расскажешь. Но дело это касается всех живущих в этом мире, и не только в этом. Прости мой пафос, но иначе не скажешь...
  Кайл помолчал, а потом, словно решившись на что-то, добавил:
  - Если вдруг захочешь узнать больше, обратись к этому простолюдину, мелкому торговцу из Иглы. - Макгоэн полез во внутренний карман своего потёртого плаща. Крейван напрягся, но в следующий миг облегчённо выдохнул - Кайл вытащил на свет лишь ворох пергаментных листков, мятых и замызганных. Выбрал один почище, выудил из другого кармана писчее стило и несколькими быстрыми движениями записал имя и адрес. Затем подошёл к Крейвану и протянул листок. Немного поколебавшись, Фланахэн взял его и не глядя сунул в нагрудный карман куртки.
  - Простолюдин этот хитрый, как и все гильдейские, но достоин доверия. Спросишь Потрошителя. - Макгоэн криво и немного смущенно улыбнулся. - Под этим прозвищем он меня знает и оставит мне весточку, а я сам найду тебя. А сейчас, извини, ты уже не успеваешь уйти...
  Последовало быстрое и незаметное движение рукой. Крейван ещё попытался как-то защититься, но куда там. Клинок словно сам по себе выскользнул из его руки. Плечо пронзила резкая боль. Последнее, что увидел Фланахэн, было резко надвинувшееся лицо Макгоэна, дальше всё накрыла темнота...
  Открыв глаза, Крейван увидел людей, много живых людей. Простолюдины-стражники. Одни слонялись по 'В три глотки' без видимой цели, другие стаскивали мертвецов к выходу. Двое, присев на корточки, изучали раны на теле Стоуна. Себя Крейван обнаружил сидящим на полу, привалившись к стойке. Страшно болело плечо. Скосив глаза, он увидел рукоятку метательного ножа Кайла. Куртка и рубашка уже довольно сильно пропитались кровью. Фланахэн попытался привстать, но тут же с оханьем опустился на место - голова взорвалась болью, перед глазами поплыли багровые пятна. Ощущение было такое, словно мозг сжался до размеров куриного яйца, и перекатывается сейчас внутри черепной коробки, больно ударяясь о стенки. Крейвана затошнило. Его движение не осталось незамеченным. Один из стражников, сидевших над телом Стоуна, встал и щёлкнул пальцами, привлекая внимание кого-то вне поля зрения Фланахэна. Следующие несколько часов Крейван, умывшийся и перевязанный, провел в допросной старшего следопыта Глэсхе. Голова всё ещё раскалывалась, но тошнота ушла, а приготовленный кем-то из помощников старшего следопыта травяной чай должен был облегчить страдания. В первые минуты, после возвращения в сознание, Фланахэн про себя клял Кайла последними словами. Сейчас, однако, Крейван осознал, какой участи избежал. Заметь кто-нибудь, как он, таясь, покидает 'В три глотки', и его искали бы наравне с 'безумным убийцей' Макгоэном, с формулировкой на розыскном листке: 'Нужна только голова'. А так, Крейван предстал чуть ли ни героем: пытался противостоять чудовищу, был ранен в неравном бою, при падении приложился лбом о стойку, ошибочно был посчитан мёртвым, благодаря чему и уцелел. Сам старший следопыт, в другой жизненной ситуации, не севший бы с противным Создателю безликим за один стол, сейчас сочувственно выслушал версию Фланахэна и даже самолично подсказал некоторые 'нужные' детали воссоздаваемой картины событий. По окончании допроса, пожимая руку безликого, он сказал на прощание:
  - Да уж, свезло тебе парень! В рубашке родился, не иначе. Ну, ничё, раны заживут - будешь как новенький. А злыдня этого мы загоним. След кровавый он оставит - будь здоров! Но, скоро и своей кровью землицу напоит, тварь этакая!
  В последних самоуверенных заявлениях Крейван усомнился, но благоразумно промолчал. Ещё раз поблагодарив следопыта за сделанное добро, он поспешно покинул тёмную и скудно обставленную допросную, а спустя два дня, чуть только придя в себя после сотрясения, покинул и город.
  Следующие месяцы он лечил плечо, отказывая клиентам и разорив один из своих тайников с накоплениями. Вынужденная праздность оставляла массу свободного времени. Фланахэн много размышлял: о Безумии, о том, действительно ли оно, согласно общепринятым трактовкам, извращает психику безликих? Или всё же Макгоэн был прав, и развитие в своем сознании чужих личностей и впрямь открывало новые горизонты. Иногда, после очередного внутреннего диспута, Крейван доставал из тайника в ножке стула скатанный в трубочку клочок пергамента, и раз за разом пробегал глазами несколько слов, написанных на грязном листке. Посидев ещё немного, он прятал листок на прежнее место. После обретения работоспособности, Фланахэн за суетой дел практически забыл об адресе, который дал ему убийца, а в последующие годы Крейван так и не выбрал времени для посещения мастерской торговца из 'Иглы'...
  Отбыв положенный себе самому срок добровольного изгнания, и ощутив, что, наконец, снова остался один, Крейван возвращался. Дома его ничего не держало, время, остающееся до поступления следующего заказа, он предпочитал проводить в прогулках, кутежах со знакомыми безликими, зачастую уезжая из города. Порою, его навещали близнецы, всегда приезжая вместе. Они вообще всё время были вместе, вместе выполняли заказы и вместе жили в одном доме (как, при этом, они ухитрялись заводить отношения с представителями противоположного пола - Крейван понять так и не смог). Адрес свой, однако, ни Дейди, ни Эйбл, старшему брату не сообщали. Крейван не обижался: все дети безликих, вырастая, становятся ужасно независимыми, а что до близнецов, то независимость эту следовало умножать на два. Дейди и Эйбл жили где-то в Заморье, вели активную жизнь, и, видимо, всё у них было хорошо. А большего Крейвану знать было незачем.
  Этим утром Фланахэн проснулся с первыми лучами солнца. День обещал быть тёплым, тёплым по меркам поздней осени. Крейван ночевал на берегу, у подножия скалистого откоса хребта, что отделял море от равнины Онтрейма. За ночь небольшая площадка, закрытая от ветра валунами и распложенная на десять футов выше границы, за которую не залетали брызги прибоя, совсем остыла. Несмотря на кучу елового лапника, служившую постелью, и плащ, подбитый густым собачьим мехом, служивший одеялом, Крейван продрог до костей. Но, хотя тело сотрясала непрерывная дрожь, а зубы клацали так, что слышно было в самом Люндевике, главном городе Большой Земли, настроение было приподнятым. Фланахэн снова был свободен, был собою и мог, наконец, убираться восвояси. Для верности, чтобы подтвердить свои ощущения, он сбежал к воде. Море было спокойно, волны едва заметно набегали на берег и так же тихо и спокойно отползали назад. Крейван разулся, закатил штаны и зашёл в море почти по колено. Минуты три он, согнувшись, пристально разглядывал свое отражение, время от времени искажаемое рябью, потом облегченно выдохнул и разогнулся. Все верно - никакого, даже отдалённого, сходства с ныне покойным купцом хлебной гильдии Себастьяном Монци. Только сейчас, ощутив холод воды, и уже растекающееся от пальцев ног онемение, Фланахэн с шумом, как мальчишка, поднимая фонтаны брызг, выскочил на берег. Наскоро просушив ноги запасной рубашкой и решив не тратить времени на разведение огня, Крейван засобирался в обратную дорогу. Натянул сапоги, скатал теплый плащ, уложил его в заплечную сумку. Привел волосы в более-менее пристойный вид и, не прощаясь с морем и берегом, дававшим ему приют в прошлые три ночи, быстрым шагом направился к узенькой, едва заметной, тропинке, петлявшей среди камней вверх по склону. Он был сыт по горло окрестными красотами, его с нетерпением ждали соблазны цивилизации. Но прежде, чем с головой окунуться в них, Крейван сделает небольшую остановку. Забежит ненадолго в общину оседлых, чтобы повидать свою матушку. То есть, он собирался забежать ненадолго.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"