В ней заключался весь мой мир, она была началом и концом каждой дороги, присутствовала в каждом моем дне, в каждом сновидении, в каждом вдохе, в каждой мысли, в каждой улыбке, в каждой капле дождя.
Януш Вишневский.
-Привет! Тебя как зовут?
Он оторвал взгляд от тетради и посмотрел на нее, игриво улыбающуюся, стройную и очень красивую брюнетку семнадцати лет, ученицу параллельного, одиннадцатого, класса с длинными, спадавшими на хрупкие, тонкие девичьи плечи, черными волосами. Кучка маленьких озорных рыжих веснушек нисколько не портила ее несравненную красоту. Напротив, она придавала ее лицу некую игривость и нежность.
Она была бесподобна.
Девушка сидела на стуле боком, вполоборота к нему, положив ногу на ногу, и, облокотившись левой рукой о парту, за которой он сидел позади нее, вертела тонкую шариковую ручку в левой.
Она улыбалась, показывая свои белоснежные зубы.
Его глаза быстро пробежались по двум ореховым созвездиям, по тоненькому маленькому носу, по дугам бровей, изогнутым и тонким, по ее румяным щекам и тонким с алой помадой губам.
Легкая, но очень теплая кофточка белого оттенка с длинными рукавами скрывала под собой что-то таинственное и неведомое ему. Длинный разноцветный шерстяной шарф, очень элегантный и легкий, обрамлял ее тонкую шею, спадал на плечи, лежал на груди.
-С...Саша, - ответил он, слегка запнувшись, и, оттого немного потупив взгляд.
-А меня - Катя,- сказала она все с теми же веселыми игривыми нотками в голосе и лучезарной улыбкой на сияющем молодом чистом лице.
Его глаза метнулись к ее лицу. Пробежались по нему еще раз, словно оно могло исчезнуть в любую секунду, соскользнули вниз и, на мгновение, остановившись на тонкой золотой цепочке, по-виду явно настоящей, частично скрытой под шарфом, невольно скользнули ниже, остановившись на груди.
Она отвернулась и, улыбнувшись подружкам, сидевшим на второй парте, вновь вернулась к нему.
-Что делаешь?- спросила она, опустив два ореховых божественных огонька, и, посмотрев на лежавшую перед ним тетрадь.
Он почувствовал, как лицо наливается пунцовыми красками, а по спине пробегает ветерок.
-Ничего, - отрешенно ответил он, положив ладонь на белый лист тетради, исписанный тонким мелким почерком.
-Чтобы ты спросила, - немного подумав, ответил он.
Он поднял вновь опущенные глаза на нее, ожидая, что она оскорбиться и, обидевшись, отвернется от него, оставляя его наедине с самим собой, и награждая каким-нибудь ругательством.
Ее два ореховых солнца не отрывались от него, отчего он немного смутился и пожал плечами.
Урок иностранного... Не таким он хотел видеть его в начале учебного года. И хотя прежнюю учительницу иностранного, Нагуманову Надежду Васильевну, ровно как и саму дисциплину, учащиеся не особо да и любили, предпочитая бросать в ее, учительницы, сторону скользкие шуточки, нежели овладевать знаниями великого и могучего немецкого языка, без которого, как она говорила, не обойтись в современном обществе так, как знания языков всегда могут пригодиться в будущем, но ее присутствие на уроке сейчас было, пожалуй, самой популярной мольбой потому, что уже которую неделю обе группы с параллельных классов, все шестнадцать человек, занимались по учебникам без своего учителя, заболевшего еще в конце минувшего учебного года, и, по той причине отсутствовавшего на уроках, чему несказанно радовался не один класс.
Вот и теперь они сидели в свободном полупустом классе, что был на четвертом этаже здания, отбросив книжки в стороны, и, занимаясь кто чем горазд.
-А ты давно здесь учишься?- спросила она, нисколько не обидевшись, и начиная новое наступление.
-Достаточно долго, чтобы помнить фамилии, имена и отчества всех учителей и завучей, но не достаточно, чтобы знать все на свете, - ответил он, силясь придать голосу ноты грубости.
Прозвенел звонок.
Немногочисленные ученики двух десятых классов стали вставать и собираться со вздохами облегчения и предвкушения горячей пиццы или пирожка в буфете столовой.
-Еще увидимся, Саша, - сказала Катя.
-Если не ослепну к тому дню, - грубо ответил он и, побросав свои вещи в сумку, выбежал из класса.
-Так уж и сказал?
-Так и сказал.
-Ты шутишь?
-Нет, дядя Миш.
-Ну и странный же народ эти студенты!
-Школьники.
-Разница не особо велика.
Они сидели друг напротив друга, у небольшого старого железного таза, в котором молодой веселый и крепенький костерок с хрустом за ушами грыз обломки мебели, газетные листы, жестяные банки и другой горючий мусор. Их окружал полнейший полумрак, за исключением того маленького островка, освещенного пламенем огня, где они сидели в полном одиночестве, кутаясь в одежду: молодой парнишка лет шестнадцати - восемнадцати - в не совсем новую, но ухоженную теплую куртку зимнего сезона со следами копоти и грязи, говорившие о том, что ее обладатель далеко не впервые находился в этой полутьме; и среднего роста вечно сутулящийся мужчина сорока пяти лет - хотя на вид ему можно было дать не менее пятидесяти - умело закутывавшийся в старый рваный полушубок, видевший свой далеко не первый день.
Больше двух лет вот так, вдвоем, сидели они у слабенького костерка в сыром продрогшем подвале давно заброшенного здания, которое власти города все хотели отдать под снос, но никак руки не доходили, не толи из-за того, что шли стройки на другом участке города, куда и были якобы стянуты все строительные бригады; не то ли из-за того, что хотели таки сохранить старинное здание, но все никак не могли начать его реконструкцию из-за малого бюджета - хотя люди говорили о другом; не то ли власти хотели продать здание, но торговались, выбивая цену побольше и повыгоднее; не то ли еще по какой причине. Но, как бы там ни было, здание пустовало уже больше трех лет. Жильцов давно выселили, предоставив им аналогичные по стоимости квартиры в "трущебке" , и единственными живым существом , не считая крыс, которые со временем стали все реже и реже выползать из своих нор, здесь оставался лишь Дядя Миша, как его называл мальчик, приносивший тому гостинцы, как то: горячие пирожки, домашние котлеты, приготовленные мамой минувшим утром или же кастрюльку печеной картошки, так любимой "стариком".
Он и вправду был стариком. Если не по возрасту, то по внешности: кривые грязные желтые зубы, сухое, все в саже и грязи, "уставшее" лицо, маленькие темные зрачки глаз, словно два черных уголька посреди желтых "белков", кривой горбатый нос, трясущиеся, обмотанные тряпками руки с грязными длинными ногтями, длинный, до плеч, сальные черные волосы. Однако весь его внешний вид нисколько не делал из бродяги человека похожего на жуткого серийного убийцу или психопата. Нет, скорее он заставлял проявлять некую жалость, милосердие и сострадание к лишившемуся всего: дома, семьи, работы и друзей - бедолаге, а, особенно, его добрые темные глаза.
Михаилу ничего не оставалось кроме как отдавать взамен единственное, что у него осталось.
Знания.
Мысли, идеи, мудрость и просто глупости, не то ли спятившего от одиночества, не то ли такого от рождения, не то ли просто доброго и очень веселого человека. Он говорил обо всем, что знал: о себе и своей жизни, о былых временах, о людях и странах, о жизни и ее жестокости, о несправедливости и алчности, и даже о книгах, которые читал в далеком детстве, и сказках, что рассказывали ему мама и бабушка на ночь.
Из этих-то рассказов и узнал мальчик, по-имени, Саша о том, что дядя Миша родился далеко в Сибири, там, где города сжимает в смертельных объятиях неприступная и не ведающая ни снисхождения, ни жалости, ни страха перед человеком вечная тайга. Рассказывал он и о том, как служил, тогда еще в советской, армии, как побывал в Афганистане, о семье. И о том, как оказался в тюрьме, когда глубокой ночью он и его старый знакомый, вместе с которым они вместе прошли через чеченскую, с невестой зашли в маленький продуктовый магазинчик на окраине города, в который через некоторое время заглянула компания молодых людей лет двадцати пяти, начавших приставать к девушке. Его приговорили к семи годам лишения свободы с отбыванием срока наказания в исправительной колонии строгого режима, после того как они вдвоем с другом отбивались от семерых, защищая честь девушки. О войне, как и о том времени после тюрьмы, Михаил Николаевич рассказывал с явной неохотой, все чаще стараясь увильнуть от прямого ответа.
Вот и сидели они вдвоем у маленького костерка, спасаясь от лютовавшего снаружи ледяного ветра, несшего стену колючего белого снега.
-Что-то ты совсем скис, Сашка. Влюбился что ли?
-В кого?
-Как в кого? Ну, в девушку эту. В кого ж еще-то, не в меня же?
-Да будет вам, дядь Миш.
-Ну, смотри, молодой, потом как прижмет в один прекрасный момент, опомниться не успеешь. Ты ж молодой еще. Все впереди. Так радуйся жизни, чаво грустишь -то.
-Да какие там девушки... Школу бы еще окончить.
-Ну, смотри, молодой, это сейчас ты так говоришь. Пройдет месяц - другой, и тогда сам все и поймешь.
-...
-Вкусные котлеты у твоей мамы получаются. Давно таких не пробовал.
-Так домашние же, а не та химия полуфабрикатная из магазина.
-То ж верно.
-Ну, ладно, дядя Миша, я пойду, а то мама волноваться начнет, - сказал юноша, поднимаясь на ноги.
-Так метель же!
-Ничего! Тут рядом, сами знаете.
-Ну, тогда прощевай, Сашка! Заходи, если что.
-До свидания!
Он оказался прав.
Не прошло и двух недель, как что-то новое появилось в душе Александра. Что-то, что до того момента он считал просто игрой. Он не был некрасивым. Статный молодой юноша. Спортсмен. Душа любой компании. Не раз он замечал на себе игривые взгляды подружек. Не раз слышал их шепот у себя за спиной, когда проходил мимо. Но не в школе. Нет, здесь был совершенно иной мир, а вместе с ним и совершенно иной Саша. Никто не знал, каким он был за пределами школьной территории. Никто не догадывался, чем мог заниматься, казалось бы, скромный, тихий и вежливый мальчик, после окончания уроков. И это давалось ему не так уж и легко. Раздвоение в жизни имело и свои последствия...
Но как бы там ни было, почитатель девчонок и прирожденный Казанова вдруг, совсем неожиданно для себя, понял, что не встречал девушки более нежной, красивой и неповторимой, чем Катя из параллельного класса. И мало того, что он вдруг неожиданно понял, что полюбил, возможно, впервые в жизни, да ко всему этому он не знал как ей сказать об этом. Каждый раз когда он, собираясь с силами, подходил к ней, вместо красивых слов о любви и преданности, которые он вечерами разучивал, вылетало что-нибудь другое, порою даже глупое.
Проходили дни и месяцы тоскливых ожиданий. Ожиданий...Ожиданий, того дня когда он сможет собрать всего себя в кулак и рассказать той, которую полюбил с первого взгляда, еще не осознавая этого в первый день их знакомства, все что лежит на его душе. Все, что накопилось в молодом сердце.
А он все не решался. Проходили дни, а он ждал. Ждал, но сам не могу понять чего. Возможно, что она сама к нему подойдет и пригласит поговорить в сторонке. Он понимал, что это было невозможным. И он продолжал наблюдать за ней. Продолжал страстно поглощать ее своим взглядом. Он смотрел на нее не как на друга, а как мужчина смотрит на женщину, вдруг, в один прекрасный момент, понимая, что хочет провести с ней всю оставшуюся жизнь.
...А она... Она продолжала жить, как ни в чем не бывало, даже не подозревая, что жгло сердце, все не отрывавшего от нее своего взгляда, Саши.
Дни сменяли недели.
-Ну, так и скажи ей: ты - хорошая баба, я - хороший мужик, давай жить вместе... Что? Да не волнуйся ты. Шутка же, - рассмеялся на последних словах дядя Миша, увидев взгляд мальчика.
-Как? Как мне это сделать-то? Она... Она такая... Такая... Как подойти к ней, ведь я уже не одну ночь провожу не смыкая глаз?
-Просто подойди к ней и скажи.
-Но как? Она всегда в обществе подружек, да к тому же, вдруг, она не поймет, а если и поймет, то не ответит взаимностью и скажет, что я дурак?
-Просто сделай это. Не важно, что она ответит. Неважно то, чувствует ли она тоже самое или же нет. Главное это то, что ты должен сделать Это. Ты должен подойти к ней и сказать все, что думаешь, а остальное уже не имеет смысла.
В темноте, со стороны лестницы, ведущей в подвал, раздались шаги, гулким эхом проносящиеся по погруженному в темноту подвалу.
Мальчик и мужчина взглянули друг на друга и, увидев в глазах другого то же удивление, медленно поднялись на ноги, поворачиваясь к лестнице. Спустя пару секунд в маленькую полосу света вышла женщина облаченная в серое пальто.
-Так вот значит где ты целыми днями пропадаешь?
-Мам?- услышал Саша собственный голос, тихий и дрожащий.
-Что это вы тут делаете, а?- голос женщины становился более резким.
-Ма, погоди. Все нормально. Это... - пытался было оправдаться мальчик, но она перебила.
-А ну замолчи, змееныш! Вот, значит как! Я целыми днями работаю, а приходя домой вечером вижу, что тебя дома нет. Вот где ты пропадаешь! Ты уроки сделал? А ну марш домой! Живо! - кричала женщина.
Понуро опустив голову, Саша собрал свои вещи и нетвердой походкой двинулся к лестнице. Проводив его разгневанным взглядом, женщина обратилась к бродяге:
-Если вы еще раз подойдете к моему сыну, я вызову милицию!
Повернувшись, она ушла вслед за сыном, оставив у гаснущего костерка, схватившегося за сердце, Михаила.
Прошел год после того, как мама Саши раскрыла его тайну. Год тянется очень долго, но для него это время растянулось на целые столетия. Вскоре, в доме Саши вновь успокоилась буря. Шли дни, и он решил навестить старого друга, открывшего ему глаза. Он сам не знал того, жив ли еще Михаил Николаевич. Несколько месяцев назад он видел его во дворе своего дома. Видел, как тот собирает пустые стеклянные бутылки. И каждый раз на глаза наворачивались слезы. Был человек. Было у него все: дом, семья, любимая работа и друзья. Но всего за одно мгновение исчезло все: трехкомнатная квартира в центре города, старенькая "волга", любимая жена, две маленькие дочурки, похожие друг на друга, как две капли воды... А с ними не стало и человека. Осталась лишь тень некогда пусть инее великого, но тем не менее хорошего мужчины.
Казалось, всего за один год дядя Миша состарился не менее, чем на десять. Его лицо осунулось, щеки впали и скулы выдавались гораздо сильнее, чем прежде. Маленькие глаза, под которыми нависли синие мешки, стали еще темнее. Кожа погрубела и стала еще более сухой и грязной. На лбу она стала еще более натянутой. В волосах засела глубокая седина.
За последние несколько месяцев единственными посетителями дядя Миши были лишь холод да бутылка дешевой водки. И не просто так...
Он вновь вспоминал жену. Несколько лет он ждала его, а потом не женское одинокое сердце не выдержало. Собрав свои вещи, и, взяв девочек, они отправилась к матери. Спустя год они погибли в поезде, сошедшем с путей где-то на юге. Невозможно передать ту боль, что испытывал Михаил Николаевич последние несколько лет. Год от года о держал себя в железном кулаке. И вот теперь хватка ослабла.
-... Вчера узнал, что она вновь с ним начала встречаться.
-И что в этом плохого?
-Как?!. Я же ее люблю!
-А ты знаешь, что такое любовь?- спросил Михаил, посмотрев в глаза мальчику.
-Ну, я не знаю... Наверное, это когда два человека хотят...
-Ты так ничего и не понял. Ты ее любишь?
-Да.
-А она?
-Ну...
-Стало быть, это не любовь, а влюбленность.
-Нет, я...
-Запомни, влюбляться можно тысячи раз, но по-настоящему любить всего один! Один! Если она не проявляет к тебе симпатии, то ты можешь выбрать одно из двух: либо попытаться ее добиться, что весьма маловероятно, либо же забыть и начать все заново, - спокойно сказал Миша, запрокидывая голову назад, и, вливая еще одну порцию спиртного в свое горло.
-Забыть? Как? Как можно забыть ее глаза, ее мягкую и нежную кожу, ее шелковые волосы, ее алые губы, ее веснушки на лице?
-Ты ничего не понимаешь!!! Скажи, ты знаешь, что такое любовь!
-Ну, многое знаю, даже то, что в моем возрасте знает не каждый. И...
-Знаешь?!! Что ты знаешь? Что ты видел? Ты видел жизнь? Ты видел войну? Видел как восемнадцатилетние пацаны помирают неизвестно где, неизвестно за что? Ты видел, как твой боевой друг только что куривший сигарету и весело смеявшийся над свежим анекдотом, лежит в луже собственной крови и внутренностей, вываливающихся из разорванного осколками живота ? Ты видел как люди заживо сгорают на твоих глазах? Что ты видел? Что? Ничего!!! Ты не знаешь, что такое жизнь! Ты ее еще даже не начал! Как ты можешь говорить что-то, даже не понимая того, о чем говоришь?!! - вспылив, Михаил вскочил и, расплескивая содержимое только наполненного стакана, стал орать во все горло. - Ты не видел того, что познал я! И, надеюсь, никогда не увидишь.
-Во всяком случае, у меня есть дом... - тихо сказал Саша.
-Что Ты сказал?!! - закричал Михаил.
-Я сказал, что у меня хотя бы есть дом, - повторил мальчик уже немного громче, так чтобы собеседник услышал его.
Лицо Михаила резко стало красным. На лбу появились желваки. Глаза стали немного больше, округлились. Его рот приоткрылся. Рука замерла над головой.
-Уходи, - тихо сказал Михаил, опуская занесенную руку, и, поворачиваясь к мальчику спиной, хватаясь за разошедшееся сердце.
- Но... - хотел что-то сказать Саша, но вдруг осекся и, опустив голову, направляясь к выходу.
Внезапно, он неожиданно понял, что совершил огромную глупость, не только обидев человека, но и заставляя его вспомнить прошлось, вновь погружая того в, казалось бы, давно забытое время, в ту боль, что тяжелым свинцом оседает на сердце.
Медленно он поднялся вверх по лестнице, четко осознавая, что благодаря своей глупости потерял друга.
-Никогда... Никогда не строй своего счастья на пепелище чужого, Саша, -раздался неровный голос Михаила, когда мальчик поднимался вверх.
Он шел домой после окончания занятий в школе. Шел, понуро повесив голову. Голову посещали рои разнообразных мыслей, но в разгулявшемся вихре невозможно было разобраться и выделить отдельные части головоломки.
Он шел, смотря себе под ноги. На душе было удивительно, мерзко.
Власти города, наконец-то, решили судьбу заброшенной пятиэтажки... После того разговора с Михаилом Николаевичем Саша не раз и не два хотел вернуться и извиниться за свои слова. И когда он набрался достаточной смелости и вернулся в подвал, то увидел там необычное для него запустение. Он тогда еще не знал, что Михаил Николаевич после ссоры решил прогуляться по городу, по тем местам, где он часто гулял с семьей, где наблюдал, как играют в песочнице две очаровательные близняшки с голубыми, мамиными глазами, и папиными чертами лица... Он вернулся лишь утром следующего дня и обнаружив на месте заброшенного здания, груду битого бетона и кирпича, который разбирали строители, упав на колени, в сугроб, закричал во все горло, разрывая на груди одежду.
У него было все: дом, семья, работа, друзья. Потом он потерял все, что у него было, даже свою жизнь. Жизнь успешного счастливого человека. Единственное что у него осталось, это имя и вот это старое здание, на которое он наткнулся чисто случайно, когда шел по улице по колено в сугробах, а холодный зимний ветер бросал ему в лицо тысячи и тысячи раскаленных добела одуванчиков. Тогда он считал, что это метель подарила ему новую жизнь и шанс начать все сначала. Теперь же у него не осталось ничего.
Больше часа он пролежал в снегу, а потом поднялся и ушел.
Он остановился, лишь увидев вдали полу-занесенную снегом скамью парка.
В груди раскаленным клеймом отпечаталась невыносимая боль. Михаил остановился, сел на скамью и, подняв голову, посмотрел на небо. На его лице появилась первая радостная улыбка за последние несколько лет. Лицо разгладилось. Стало моложе. Казалось, те годы, что судьба отняла у него, вновь вернулись к нему. Казалось, сама зима сжалилась над одиноким, уставшим от страданий "старцем". А затем он закрыл глаза.
Так его и нашли на следующее утро. Счастливого, улыбавшегося судьбе так горько посмеявшейся над ним.
Он не заметил, как оказался у обочины. Он встряхнул головой, прогоняя сети дурмана мыслей. Его глаза скользнули по занесенным снегом остановкам, по белым шапкам берез, по заиндевелому светофору на той стороне улицы. Его глаза остановились на двух фигурках, переходивших дорогу на красный свет.
Это была Катя и ее подружка.
Белый луч радости пробежал по его груди.
Он застыл. Не сразу он понял, что вот-вот должно было произойти. Краем глаза он заметил маленькую красную молнию, двигавшуюся в их сторону. Одна секунда. Другая... Третья.
-КАТЯ!!!
Он медленно открыл ставшие такими тяжелыми, словно свинец, опухшие веки. Над головой проплывало серое покрывало зимнего неба. Где-то там пролетела маленькая черная точка. Ворона, что была вольною душой, не обремененной ни обязательствами, ни печалью.
Он не чувствовал ни своего тела, ни асфальта. Лишь его холод доходил до него. Мгновения длились целую вечность, а потом он увидел две ореховых надежды перед собой. Два янтарных глаза смотрели на него с любовью и со страхом. В них читались надежда, отчаянье и горе.
Медленно он приподнял голову. Из его горла раздался хриплый шепот:
- Я понял. Я понял, что такое любовь.
Медленно. Очень медленно темное облако мрака поглощало каждую частицу света вокруг него. Лишь два ореховых сияния все не хотели уступать место мрачному холоду. Но потом исчезли о они.