Иесоакх был еще слишком мал, чтобы понимать свю глубину смысла ритуала причастия, но отнесся к нему предельно серьезно омыл тело по всем правилам и обрядился в самую дорогую праздничную одежду.
Шраман вел сына той же дорогой, по которой десятилетия назад его самого привел в Храм отец. А того еще раньше его отец - дед Шрамана.
Шраман вернулся мыслями в день в свого первого посещение Храма. Боже, как же эдавно это было! И тем не менее он помнил все отчетливо, в мельчайших подробностях. Так, словно это случилось не много-много лет назад, а только вчера!
Да и разве можно забыть ту вспышку истовой радости на грани экстаза, тот незнающий пределов восторг, поглощающий тебя всего без остатка, тот чистый свет, озаряющий душу, в момент когда в Доме своего б/га причащаешься его плотью и кровью? Нет. Никогда. Это просто невозможно.
Глаза Шрамана увлажнились. Иесоакх, заметив это, что-то встревоженно пролепетал, но отец быстро успокоил его, заверив, что все в порядке.
Храм был уже рядом. Шраман хорошо видел его и сердце наполнялось всевозрастающей радостью и благоговением. Он заметил, что посетителей не много, а значит, ожидание не затянется слишком надолго и таинство произойдет скоро.
- Отче, а что это? - спросил мальчик, глядя на изображенный, на фасаде Храма символ.
- Это знак твоего б/га, сынок! - торжественно и благоговейно провозгласил Шраман, - Грудь, питающая верных! Б/г питает праведника как мать дитя. Стремись же быть среди верных, Иесоакх, иначе страшная худоба обнажит твои кости!
- А это? - маленький пальчик указал на стоявшего у входа облаченного в золотое одеяние кумира с пламенеющими устами.
- Это Его посланец.
- А почему у него такое белое лицо и красный рот?
- Потому, сын, что лик его есть воплощение света и чистоты, уста же раскалены от божественной мощи, ведь через них б/г сообщает свою волю праведным.
- Я хочу внутрь! - нетерпеливо пискнул Иесоакх.
- Идем же скорей, - ласково, с умилением, ответил ему отец.
Храм был прекрасен, как и всегда. Воздух наполняли чудесные ароматы драгоценного масла и пряных благовоний. Преисполненные внутренним достоинством, облаченные в церемониальные одеяния служители неспешно двигались, совершая предписанные им ритуалы. Все здесь дышало святостью, сокровенной тайной приобщения к б/гу.
Шраман усадил сына в углу, а сам, в числе остальных посетителей, проследовал к алтарю. Волнение, как и всегда прежде охватило его. Как все пройдет? Как же это будет? Пальцы Шрамана судорожно сжимались и разжимались.
Наконец, повинуясь, жесту жреца величественно вскинувшего руку, Шраман спешно приблизился, прокашлялся прочищая горло и, трепеща и благоговея всем сердцем, начал нараспев произносить священную формулу.
Когда же он закончил, жрец назвал ему размер жертвы. Шраман незамедлительно выложил на алтарь деньги. Удовлетворенно кивнув, служитель велел ему ждать.
Шраман подошел к сыну и сел напротив, на его побледневшем от напряжения лице играла усталая, многообещающая улыбка.
- Ждать осталось недолго, сын, - сообщил он уверенно.
Время в ожидании текло медленно, словно старый мед по стенке горшка. Шраман с трудом удерживался от оскорбительно нетерпеливых взглядов на жрецов.
Наконец служитель подал сигнал.
Шраман вскочил и опрометью с невоятной для столь тучного тела, поспешностью бросился к алтарю. Обратный путь, с подносом Даров, он напротив проделал неспешно. Он не шел - ступал. Вышагивал чинно презрев суету бренного мира.
- Что это? - сгорая от любопытства, спросил Иесоакх, когда Шраман поставил перед ним кубок наполненный бурой игристой жидкостью шипящей, словно змея.
- Кровь б/га!
- А это, наверное его плоть? - уточнил он, глядя в приоткрытый ларец где в обрамлении хлебов покоился подрумяненный, источающий жар и жир кусок.
- Да!
- Так вот значит как они выглядят!
- Да сынок! - Шраман смотрел на продолжение своего рода с неизбывной любовью, - Готов ли ты принять в себя кровь и плоть своего б/га? Б/га твоего отца, твоего деда и прадеда. Б/га всех благочестивых и праведных? Готов ли к нерушимому завету с ним? - голос его в конце чуть дрогнул.
Мальчик осторожно вынул дар из ларца, чувствуя пальцами исходящее от него живительное тепло и взял кубок чувствуя пальцами исходящуу от него благостную прохладу.
Руки Иесоакха немного тряслись, как когда-то у самого Шрамана в этот же момент. Он застыл, собираясь с духом. Для его отца потянулись томительные мгновения. Его выпученные немигающие глаза впились в сына, в стремлении не упустив ни одной мелочи, полностью запечатлеть судьбоносный момент.
Боже, как же Шраман хотел очутиться на его месте! Чтобы снова пережить это грандиознейшее из откровений.
К сердцу Шрамана подступило. Оно сладостно заныло Внутри у него все сжалось в предвкушении. Вот вот должна была наступить развязка. Вот сейчас настанет тот миг посвящения в божественную суть, после которого жизнь Иесоакха бесповоротно изменится навсегда, разделившись на "до" и "после".
Примет ли б/г Иесоакха, и примет ли Иесоакх б/га? И если в собственном первенце он не сомневался ни на йоту, то в б/ге не сомневался тем более.
Шраман еле заметно кивнул "пора", придавая отпрыску решимости, и тот с готовностью вступил в новую жизнь.
***
Когда они вышли на улицу города с безоблачного лазурного неба ярко светило солнце. Воздух был напоен ароматами весны. Груди, принявших в себя плоть и кровь своего б/га, Шрамана и сына его Иесоакха вздымались легко.
Оба они преисполнились светлой безмятежной радости. Им хотелось воспарить в безоблачное синее небо, как вдруг окружающее благолепие разрушил где-то совсем рядом раздался грубый хриплый, каркающий голос:
- Э-э, Алебарда, ты куда?
- Мне в макдак надо!
- Нафига? Ты же только что шавуху умял!
- Да мне поссать нужно.
- Ну блиин, ты даешь!
- Да ща я быстро!
- Я с тобой. Срать что-то захотелось.
Грудь сперло, колени Шрамана подогнулись он повалился ничком, скрюченные пальцы в отчаянии скребли землю. Катаясь в истерике, бессильный предотвратить осквернение Храма святотатцами Шраман, безудержно зарыдал, осыпая себя пылью. В следующий миг Иесоакх присоединился к отцу.