Уже подъезжал к городу в предвкушении оказаться, наконец, дома, опрокинуть рюмку, другую водки, вытянув ноги перед ящиком, когда свет фар выхватил из темноты хлипкую фигурку. И показалось, заметил не девушку, сиротливо мерзнущую на дороге, а изможденное существо. Комочек отчаяния. Она и не голосовала вовсе, просто стояла на обочине. Съежившаяся. Голова вобрана в плечи. Пронзительный ветер раздувал колокол несуразной юбки в крупную клетку. Из под капюшона вырывались локоны длинных волос, наворачивались на лицо, но она даже не пыталась их убрать. По скованной позе легко угадывалось, что мерзнет девонька на ветру порядочно. На придорожную проститутку она никак не тянула: часто мотаясь по делам из города в город, мне приходилось наблюдать этот контингент.
Чтобы съехать на обочину остановился чуть дальше, в полной уверенности, что девчушка подойдет сама, но она не сдвинулась с места. Я сдал немного назад и приоткрыл дверцу.
-- Садись.
Неуклюже, точно наполовину загипсованная, та еле влезла на переднее сидение:
-- Спасибо,- почти беззвучно поблагодарила, стуча зубами.
-- Тебе в город?
Кивнула, не поворачивая головы в мою сторону. Мы тронулись, и решил не приставать с расспросами: пусть согреется.
С её появлением по салону моментально распространился запах уличной промозглой свежести, перемешанный с очень нежным, сладковатым, ароматом. То ли приятный пряный аромат так подействовал, то ли сказалось долгое воздержание: уже месяца полтора, два у меня не было женщины, только мне не терпелось увидеть её лицо. Я незаметно косился на растрепанную девицу, боковым зрением старался рассмотреть, как она выглядит.
Её руки лежали поверх клетчатых колен, и до кончиков пальцев были скрыты рукавами не по размеру большой куртки. Пряди каштановых волос, которые она почему-то так и не убрала с лица, не позволяли увидеть профиль. Но удивительное дело, я был почти уверен, что нечаянная моя спутница мила и притягательна. Дурманящий эфир странным образом существовал как бы независимо вокруг неё, окутывая и создавая некий магнитный фон. Она и полслова внятно не проронила, а меня уже влекло к незнакомке. Я до конца убавил музыку и, не таясь, посмотрел на девушку:
-- Согрелась?
-- Да, уже тепло, - негромко нараспев произнесла загадочная попутчица. Голос оказался таким же нежным и сладким как запах. Её мягкое пластилиновое поведение по каким-то невидимым проводам перетекало в меня, оседая внизу живота приятной ломотой.
-- Что так поздно то? Одна? На дороге?
Ответ немало обескуражил:
-- На кладбище была...
Помнится, даже присвистнул. Девчонка помолчала, как будто раздумывая говорить или нет, глубоко вздохнула и шепотом, но так, чтобы услышал, проговорила на одном дыхании:
-- Сегодня девять дней как умерла мама.
От неловкости не сразу нашелся, что и сказать, смешался. У человека горе, а меня распирает увидеть её глаза, рот, дотронуться до озябших пальцев.
-- Прости... и ммм... мои соболезнования.
-- Не нужно... спасибо, - и так это произнесла, что сразу захотелось пожалеть. Повинуясь желанию, -- да и сделать это стало более, чем уместно, -- правой рукой я дотронулся ее руки у запястья, участливо стиснул. Сквозь одежду почувствовал мелкую дрожь.
-- Куда отвезти тебя? Дом, улицу назови?
-- Только не домой. Не могу там быть... одна..
Голос вибрировал именно на той частоте, с которой говорят : хочу близости... прямо здесь и сейчас.
-- И куда прикажешь?
Она неторопливо высвободила правую ладонь из длинного рукава. Несмело и со значением накрыла мою руку. Настойчиво сжала. Наверное, именно в тот момент я окончательно утратил способность здраво соображать.
Только в лифте, когда мы поднимались на мой последний этаж, я смог отчетливо рассмотреть, как она выглядит. Девушка заметно нервничала, кусая губы и пряча глаза, стараясь перебороть смущение. Но от этого ещё сильнее становилась притягательной. Я снял с её головы капюшон и двумя руками пригладил волнистые прядки. Вчитываясь в её бледное лицо, изящные скулы, немного впалые щеки, в четкий рисунок, только что облизанных губ, как бы пытался удостовериться, что ничуть не обманывался, предугадывая её красоту.
Полудетское лицо без следов какой-либо косметики действительно оказалось невероятно милым, а на прямом, без вздёрнутости, носу обнаружил трогательную россыпь в е с н у ш е к . Казалось, каждая из них, как полевой цветок, источала тонкий аромат нежности и беззащитности. Еле сдержался, чтобы, прямо там, в лифте, не расцеловать конопатый нос.
А уже дома ни к месту засуетился. Видимо её волнение каким-то образом передалось и мне. По началу вроде взялся помочь раздеться. Потом вдруг кинулся на поиски подходящих тапок. Тут же спохватился, что горячая ванна самое то, чтобы не заболела, не умерла. И бросился наполнять пресловутую ванну.
Когда вышел из ванной, она так и стояла посреди прихожей. Молча осматривалась по сторонам. Вытянутая шея и руки по швам делали её похожей на новобранца. Меня это развеселило. Подошел вплотную и встряхнул, чтобы вывести из оцепенения:
-- Да не стой ты, как истукан, проходи - будь как дома. Пока вода набирается, сварганю что-нибудь. Шампуни, там ещё, что сама найдешь, можешь пользоваться.
***
Холодильник был привычно пуст. Зато имелась в наличии початая бутылка хорошей водки. И масса всяких консервов, которыми я заранее обзавелся именно на случай внезапного возвращения из командировки. По быстрому, соорудив типа шведский стол, я залпом выпил полстакана Путинки*, ножом поддел огурец, прямо из банки, закусил наспех. Потом ещё малость опрокинул. Хотелось догнаться до комфортного состояния, как-то унять суетность, чтобы всё пошло более естественно.
-- Ты как там? Не утонула? - постучал и потянул ручку на себя. Дверь оказалась не заперта. Веснушка, а про себя я уже придумал ей имя, почему-то не напустила пены и лежала в прозрачной воде. Она застенчиво улыбнулась мне и села, подтянув ноги к себе, обвила колени руками. Вид голых, сверкающих белизной, плеч и коленок снова отзвалось напряжением в организме. Внутри себя я осознавал, что сегодня это юное тело будет моим. Бывает же, и в этой занудной будничной мутотени негаданно случаются праздники.
-- Вот принес халат. И полотенце.
Постоял, переминаясь с ноги на ногу, и открыл дверь, чтобы выйти...
-- Не уходи,- позвала девушка.
***
Ванна оказалась слишком тесной для двоих. Веснушка лежала поверх меня, лицо спрятала на моей груди. Вода не доходила до хрупких плеч. Пальцами я гладил её спину. Кожа на ощупь была невероятно гладкой.
-- У тебя потрясающе нежная кожа. Очень приятная. Ты знаешь об этом? - срывающимся шепотом пытался подготовить и объяснять, что скоро мне будет мало просто поглаживать её тело. Она приподнялась на мгновение и заглянула мне в лицо:
-- Кожа? Я не знаю, кожа как кожа, - и уткнулась конопатым носом мне в шею.
Волосы упали мне на лицо, влажность усилила и без того дурманящий пряный запах. Не в силах контролировать себя, словно под действием пьянящего наваждения, мои руки скользнули вниз на ягодицы и в исступлении стали мять упругое тело. Веснушка застонала, и тут до моего сознания донесся её умоляющий голос:
-- Я маленькая. Мне страшно... страшно..
От этих слов помутилось в голове - никак не ожидал услышать подобное - и ещё больше захотелось, буквально порвать, но проникнуть, войти по любому в её нутро. Усилием воли прекратил терзать пружинистую мякоть. Мне показалось, на время даже перестал дышать.
Маленькая? На вид девчонке было лет восемнадцать, девятнадцать. Хотя с таким же успехом можно было бы дать и меньше. Но ведь не шестнадцать же в самом то деле.
-- Чего ты боишься? Разве я у тебя первый? - со свистом негодующе прохрипел, сдерживая желание.
-- Да, - голос испуганно дрожал.
-- Сколько тебе лет?
Она сорвалась, чуть ли ни в плачь:
-- Двадцать триии
***
Некоторое время спустя я мрачно раздумывал: где постелить для великовозрастной девственницы. Ярость после неудавшегося купания мешала сосредоточиться. С собой укладывать не собирался. По-любому. Вторую комнату после смерти отца так и не привел в порядок. Но потом решил: ничего страшного, она то не в курсе, что там год назад разыгралось, и не переступая порога комнаты, кинул на дореволюционную кровать стопку белья.
Девица неслышно вышла из ванной, кутаясь в махровый халат. Без особых церемоний я усадил её за стол в кухне и велел поесть. Налил горячего чая, нарезал лимон. Кивнул на бутылку:
-- Хочешь? Выпей, не помешает. В качестве лекарства. Не боись, приставать не стану. Будешь спать в комнате отца.
-- Отца? А где он? - заметно заволновалась.
-- На небесах, мир праху его.
Разлил по рюмкам водку и приказал:
-- Пей!
Не чокаясь, мы выпили, и я ушел к себе. Включил телевизор. Долго и тупо пялился в глупый ящик. Я старался не думать о девушке с веснушками, но... Мне почему-то казалось, девчонка обязательно придёт. Сама. Виновато постучится и .. Но время шло, никто не стучался. У меня засосало где-то внутри: ну что я маньяк какой что ли. Ну не хочет, не может, боится. Чего злиться то. В двадцать три девственница - бывают в жизни огорчения. И не крокодил какой - необыкновенно хороша собой. Как с обложки. Тут меня накрыло, вспомнил какая она на ощупь приятная, гладкая и ароматная, будто поле васильковое после дождя. А потом долбануло: у неё самый родной человек умер, а я в позу стал, как последний... Стыдоба.
***
-- Спишь?
-- Нет, не спится,- она сразу отозвалась с облегчением в голосе. Приподнялась и села, оперевшись на высокую спинку кровати. Чуял, надо бы подойти и сказать что-нибудь совсем простое, очень искреннее, то, что и должен говорить человек человеку.
-- Не знобит? - я всё ещё топтался в дверях и входить как-то сомневался. Комнату эту избегал, хотя и думал, что стоит только выкинуть на помойку весь отцовский доисторический хлам, сорвать старые обои, наклеить новые - тогда и неприязнь вроде как должна исчезнуть.
-- Нет, не знобит,- рентгеновский взгляд её сливовых глаз будто пытался вычислить с какими намерениями я пришел.
Помедлив ещё какое-то время, шагнул внутрь. Как собака. На запах. Благоухание магических веснушек перебивало даже спёртый дух давно непроветриваемой комнаты.
-- Тебе здесь не страшно?
-- Жутковатая комната, везде светло и уютно, а здесь...
-- Это бывшая комната отца, всё руки не доходят привести в соответствие с остальной квартирой. Хочешь, пойдём ко мне?
Она молчала. Я присел на край кровати, в ногах. Не хотелось, чтобы девчонка увидела, что минуту назад мне было стыдно за свои инстинкты, и я спросил с желанием выправить ситуацию:
Я смотрел на веснушчатую девчонку и не мог насмотреться. Она говорила о матери, а я еле сдерживался. Её бледные щеки слегка розовели, и на лице появилось выражение беспомощной обреченности. Смирения. Моя рука, будто сама по себе, нырнула под одеяло, нашла и сжала её тонкую щиколотку. Инстинкт не рассудок, ну не мог я говорить с ней о безвременно умершей родительнице.
-- Ты не с Марса случайно прилетела, красавица? Как же тебя угораздило остаться девочкой?
-- А я не девочка.
-- Наврала?- постарался с пониманием отнестись к сказанному.
-- Нет, у меня не было никого вообще, но я не... Так вышло.
-- Что за чертовщина? Ты не девственница, но мужика не было?
-- Не было,- пожала невинно плечами.
-- Рассказывай,- я откинулся на спинку кровати, давая понять, что не уйду, не выслушав её.
-- А что рассказывать?- она подоткнула подушку под спину и тоже заметно расслабилась.
-- Я ещё в школе училась, заканчивала десятый, когда маму сбила машина. Позвоночник был сломан в двух местах. Собрали, можно сказать, по кускам. Врачи утверждали - протянет недолго.
Веснушка скривилась в усмешке, тяжело вздохнула.
-- Шесть лет прожила. И когда, скажи, было время крутить романы? Да ты же видел, какую ветошь я ношу! Обноски. У меня даже подруг не было, не то что бы парня.
-- А отец, братья-сестры?
-- А что отец? У него другая семья. Мы с мамой всю жизнь прожили вдвоём. Последний год, не поверишь, я желала её смерти, ненавидела её, уже не могла терпеть, она высосала из меня все соки. Я устала. Так устала.
Мне не нужно было объяснять, как это жить с тяжелобольным человеком, угасающим с каждым днем на глазах: у самого отец был прикован к кровати.
-- А когда она умерла, - продолжала Веснушка, - сама не ожидала, незачем стало жить. Пусто. И ..непонятно. Сегодня два раза бросалась под машину. Нет, я только пыталась броситься... это очень страшно.
-- Сумасшедшая,- я подсел к ней и притянул к себе, обнял её голову. Раскачиваясь сам, а заодно качая Веснушку - как бы убаюкивая - припомнил, как тяжело и долго умирал мой отец. Именно на этой кровати, на которой мы сидели.
***
Отец слёг после того, как ему поставили жестокий диагноз. На горизонте маячил неминуемый исход. Он сразу как-то весь расписался, скис. Скорую вызывал сначала раз в две недели, затем - каждые три четыре дня, а позже и того чаще. Необходимо было быть рядом, ухаживать за ним, но жена напрочь отказалась навещать вечно ворчащего старика. Запротивилась и тогда, когда хотел перевезти отца к нам. Собственно по этой причине я развелся. Ушел то из семьи на время, а получилось.. как получилось. Не долго думая, меня заменили на более благополучного. Жена нашла своё счастье с сослуживцем по работе и через год родила ему двойню.
А мы так и жили с отцом вдвоем. Периодически ему становилось вроде лучше. Последние два месяца до кончины он перестал вставать вообще. Но умер не своей смертью. Видимо, прежде всего, чтобы освободить меня он удушился. Шлангом от фонендоскопа. На спинке собственной кровати. Вот на ней мы и раскачивались с Веснушкой, жизнь которой странным образом была похожа на мою собственную.
***
-- Зачем же бросаться, не надо, всё образуется, вот увидишь, ты обязательно выкарабкаешься, - я гладил девчонку по голове. Та тихо скулила и мелко подрагивала. Внутри я чувствовал, как наполняюсь добротой к безутешной Веснушке. И меня это самого согревало.
Ночь мы провели вместе. На отцовской кровати. Больше за разговорами. Она просила только не выключать свет. В темноте всё еще продолжали мучить кошмары. В какой-то момент мне стало казаться, что знаю её тыщу лет. Она пыталась выговориться и рассказывала как жила с больной матерью, как последнее время та изводила капризами, не давала возможности уединиться. У девчушки сносило крышу: с одной стороны немощная мать, жалость, долг; с другой - бурлящие гормоны, естественные желания. Мать как будто бы чувствовала, чем дочь тайком занимается. Именно в эти моменты начинала кричать, что ей плохо, вынуждая её немедленно всё бросить и подойти.
-- Бедная, и что же ты сама себя проткнула?
-- Угу.
-- Как?
-- Шлангом от душа в ванне, когда ..
Она замолчала, и я продолжил за неё:
-- Когда ласкала себя струёй?
-- Ну, сначала да, водой. А потом отсоединила душ от шланга и попробовала его ввести внутрь.
Она говорила об этом так просто и доверительно, что с каждой новой подробностью мне становилось невмоготу терпеть. Стараясь, как можно бережней я развернул кокон из махрового халата, в котором она так и лежала рядом со мной. Совсем снимать не стал, памятуя о недавнем переохлаждении. Веснушка сжалась.
-- Дай только поглажу тебя, не бойся.
-- Хорошо.
-- Тебе будет приятно, знаю, как сделать приятно,- я уговаривал её как доктор маленькую пациентку перед необходимой процедурой.
Слегка массируя её тело, пробираясь от подбородка к пупку и от пупка до кончиков пальцев изящных ступней, тихо сходил с ума.
-- Знаешь, о чем я думала, когда мастурбировала?
-- О чем?
-- Чтобы меня вот так трогали как ты. Везде. И там. Чтобы смотрели туда, чтобы...
Она внезапно замолчала оттого, что пальцем проскользнул в неё. В тесную и горячую.
В миг опьяневшие глаза впились в мои, разомкнутые губы беззвучно пытались мне что-то объяснить.
-- Чтобы что? Говори.
-- Чтобы я ничего не делала - просто лежала и всё, а со мной вытворяли всё что угодно. Как ты сейчас.
-- Тебе и не нужно ничего делать, я всё сделаю сам, ты просто расслабься.
Наполовину освобождая от своего присутствия и снова нанизывая на себя, как можно глубже, я открывал для себя вход, чтобы войти без боли. Она смотрела мне в глаза и продолжала что-то блаженно лепетать своим сладким голосом, рассказывая о своих фантазиях, которые уже и не разбирал о чем. Не сдерживая себя, вынул палец и потянулся к её шевелящимся губам, второй рукой попытался направить себя в долгожданное русло. Не успел. Меня настолько распирало к тому моменту, что я выплеснул весь свой запас прямо на её невозможно гладкий живот. Веснушка от неожиданности ойкнула, а через пару секунд ладонью стала растирать лужицу по поверхности.
-- Какая теплая, - она смешно удивлялась, как дитя, ей богу. Потом кончиком языка лизнула с мизинца, пробуя.
-- Вкусно? - поинтересовался, умиляясь её полудетской непосредственности.
-- Уу... - то ли промычала, то ли простонала моя Веснушка.
За свои тридцать семь лет я ни разу не испытывал к женщине ничего подобного. И вообразить не мог, какое же особое удовольствие ублажать полуребенка-полуженщину, лишенную многие годы возможности быть любимой и самой любить. Переполненный новыми ощущениями я ничего не видел кроме её глаз, её хрупкого детского тела. Она и вправду собой представляла дитя - робкое и застенчивое и в то же время бесстыдно предлагающее себя.
С безумным упоением я старался над ней, Веснушка извивалась, тихо постанывая, но дойти до конца так и не получалось. Видимо, за столько лет, когда она любила себя сама, что-то разладилось в её сексуальном механизме. Мне захотелось отлить. Оставив её в полном изнеможении, поспешил в ванну. Вернувшись, застал мою девочку, старающуюся ублажить себя самостоятельно. Было, похоже, Веснушка и не заметила меня, с таким отчаянным вожделением она это проделывала. Её одержимое желание во чтобы то ни стало кончить завело меня по новой. Я припал к согнутым в коленях ногам. И когда она попыталась их свести, схватил за лодыжки и с усилием развел настолько, насколько было возможным. Она поддалась. Максимально открытая и незащищенная предстала передо мной . Её глаз в обрамлении пушистых ресниц пшеничного цвета смотрел на меня. Я видел, как налитый зрачок дышит, пульсируя от каждого сердечного удара. Ощущая бесстыдное сверхудовольствие помогал ей руками и языком. Неожиданно она замерла и в следующее мгновение судорога прошила тело насквозь, словно пулеметная очередь прошлась по нему. На всю глубину вошел в сокращающийся зёв и за несколько входов-выходов разрядился, слившись с неземной девочкой единым вибрирующим целым.
***
Следующие два дня мы практически не вылезали из кровати. Прерываясь только на походы в кухню и в ванную. Не мог насытить ни её, ни себя. Я вообще ни о чем думать тогда не мог. Ходил за ней по пятам и не давал возможности уединиться. Мужчина, задыхающийся от желания, хочет видеть всё, даже как женщина мочится. Неотвязные ночи и дни. У меня кружилась голова. Влюбился. Вот так сразу и безоговорочно. Во мне просыпались новые силы и жажда жить. По другому. Так, как когда-то мечталось. (...)
Девочка с конопушками прожила со мной чуть больше месяца. Потом посчитал точно - тридцать пять дней. В те немногие дни я прожил несколько жизней. Это были жизни, наполненные содержанием под названием - дом. Никогда так помногу я не проводил время в своем жилище. С женщиной. Которую готов был опекать, заботиться, просто любить. До неё темп моих будней не предусматривал простые радости в таком изобилии. Но тогда я мыслимыми - немыслимыми способами ограничивал себя в делах. И ведь решалось все как-то сходу, по телефону, без лишних телодвижений.
Исчезла Веснушка совсем неожиданно. Собственно так же как и появилась в моей жизни.
В тот день я как обычно позвонил ей с работы. Трубка молчала. И как-то сразу напрягся: это всё, конец. Я сорвался домой. Но только её запах витал в опустевшей квартире. Вместе с ней исчез и весь нехитрый скарб Веснушки. Та одежда, которую мы вместе для неё напокупали, и которую она и надела всего-то несколько раз, покоилась на своих местах.
Прошло пара дней, Веснушка не подавала никаких признаков жизни. Понятия не имел, как подступиться к розыску. Ни адреса, ни домашнего номера телефона, никаких других координат, которые могли бы вывести к ней, раньше не приходило в голову выяснять. Доведенный до отчаянья готов был рыскать в поисках по всему городу, по всем пригородным трассам. На протяжении двух недель каждый вечер выезжал в надежде отыскать моё нечаянное чудо. После безрезультатных разъездов по городу и его окрестностям, шатаясь, я вваливался в квартиру, не раздеваясь, садился на кровать в нашей комнате, напоенной ее запахом, и выл как обезумевшее раненое животное.(...)
***
Позже, гораздо позже, время от времени возвращаясь мыслями к моей Веснушке, вспоминая до мелочей, как мы с ней жили, в моей голове стали всплывать одно за другим несоответствия, на которые в свое время не обращал внимания.
Как-то вернулся с работы, моя сладкая девочка с зареванным лицом встретила меня в прихожей. На вопрос: что случилось, она протянула руку с волдырем во всю ладонь. Веснушка пыталась приготовить рыбу, которую накануне мы вместе купили на рынке. Сожгла и рыбу, и руку повредила. Почему тогда я не придал значения тому, что Веснушка абсолютно не умеет готовить. Ума не приложу. Кто же тогда готовил в их полуинвалидной семье? А переклеивая обои в отцовской комнате, она вела себя несуразно, никакой толковой помощи от неё не было. Мы вместе смеялись над ней, как над нескладёхой : уронила рулон в клей и сама вся вымазалась. И усадив Веснушку на подоконник, один обклеил всю комнату. А она только беззаботно болтала ногами, и придумывала какие занавески и покрывала подошли бы в нашу спальню.
Потом вспомнил, как, рассказывая ей про отца, назвал то, чем он удушился. Она не поняла, о чём я говорю. Не слышала про фонендоскопы. А ведь её мать пролежала, не вставая, шесть лет. Неужели она ни разу не замеряла давление инвалидке, если ухаживала за ней. Мои подозрения росли как снежный ком. Припомнил, как удивился тому, насколько она была ухоженная девочка, и как аккуратно выстрижены волосы на лобке. И они были гораздо светлее, чем её буйная каштановая шевелюра. Я был слишком счастлив и поглощен любовной эйфорией, чтобы замечать несоответствия.
***
А встретил Веснушку совершенно случайно. На одном из званых фуршетов. Еле признал. К тому времени я уже пришел в себя, хотя... ну что такое пол года? После неё ни с кем не сблизился - не мог забыть девочку с конопушками.
Обычно я не ходок на бестолковые пижонские тусовки, но в тот раз не приехать значило пренебречь расположением шефа. Его дочь и зять устроили презентацию своему модельному дому. Собралось много гостей. Женщины сновали в вечерних платьях, оголенные плечи, умопомрачительные вырезы, блеск побрякушек.
Раскрашенная блондинистая девица привлекла моё внимание взглядом. Кокетливо склонив голову на бок, она молча улыбалась. Прищуренные глаза лучились лукавством и насмешкой, вместе с ними читалось неприкрытое снисхождение. Пользуйся моментом, как бы говорили её глаза, внимательно устремившиеся на собеседника, который, жестикулируя, в образах описывал какое-то безудержное действо. Удивляло то, что как бы не размахивал руками рассказчик, она смотрела исключительно в его глаза и, казалось, считывала через них больше, чем размахивающий руками человек мог себе представить. Что-то неуловимо знакомое проскальзывало в этом взгляде сливовых глаз. Признал её только, когда наши взгляды пересеклись. Она мало напоминала прежнюю Веснушку. Другой цвет волос и .. другое поведение. С трудом верил своим глазам. Она и не она.
У Виталика, зятя шефа, я выяснил, что насмешливая блондинка дочь одного местного высокопоставленного воротилы. От Виталия же узнал, что её увлечение неигровое кино. Скрытая съемка.
-- Ну, ты ж понимаешь, чем бы дитя ни тешилось. Развлекается, а что ей ещё делать. Я сам был на паре закрытых просмотров,- сально лыбясь, вещал зятёк моего шефа, - если бы ты видел, чего они снимают. Беспредельщики. Порнуха голимая.
Все несоответствия прокрутились разом в голове. Она всего лишь снимала кино о нас. На скрытую камеру. Как, разумеется, все свои приключения до меня и после. В своём междусобойчике они устраивали типа закрытого просмотра. Лучшего сценариста , режиссера и актера, в одном флаконе, - поощряли.
***
-- Где ж веснушки твои? Вытравила?
-- Это был татуаж хной**.
-- Значит, всё - всё, до последней конопушки, было неправдой?- из кожи лез, стараясь изобразить непринужденность, но внутри задыхался от злобы и ненависти.
-- А что есть правда? Лишь то, что ты знаешь и чувствуешь сейчас,- она прищурилась, изящно затянулась и нарочито по театральному выпустила дым мне в лицо.
-- Тогда была одна правда, теперь другая. Радуйся, будет что вспомнить. Скажи спасибо. Ну что ты видел в своей жизни зачуханой? Ну, лохонулся, себе же на пользу!
Убить. Прямо там, на месте, готов был уничтожить. Схватить за волосы и удавить эту зажравшуюся тварь. Или наступить на одну ногу, а вторую взять за изящную щиколотку и разодрать, чтобы увидеть, как рвется лобок в пушистых белесых ресницах , как выворачивается наружу бесстыжий глаз и вместе с ним вся гнилая сущность этой чертовой холеной куклы ...
...Когда несся на скорости, возвращаясь, домой ничего не видел перед собой кроме самодовольного прищура подведенных позолотой глаз, и надменной ухмылки выкрашенных губ. Ну и зацепил пару тачек, а заодно и свою изрядно помял. В довершение по факту заработал сотрясение мозгов. Остатков.
Так и успокоился.
***
С той последней встречи я многое передумал. Погружаясь в пережитые ощущения и отгораживаясь от мира воспоминаниями, я не раз задавался вопросом: почему нас так тянет на хорошенькие личики? Почему с ними мы связываем необъяснимую тайну побуждений, непреодолимых желаний обрести чувство в человеческих запахах? И почему у чудесных цветочков насквозь прогнившие корни? И каждый раз ответ ускользал, оставаясь недоступным для понимания, как какая-нибудь застывшая куцая статуя, одиноко стоящая вдоль заброшенной дороги.
Так и не получив ответа на свои почему, для себя усвоил одно: если бы было возможным отмотать назад, как киноплёнку: кадр за кадром, и вновь оказаться на промозглой трассе, всё равно бы притормозил. Всё равно. И если бы сегодня скучающая сучка, дерзко буравя мои зрачки, и, наверное, жалея о невозможности поместить скрытую камеру в человеческую душу, заявила:
-- Скажи спасибо, будет что вспомнить!
Сказал бы, сказал. Да. Искренне и с чувством. Спасибо.
* - название водки, говорят хорошей, есть куда противнее и дешевле.
** - татуировка, выполненная специальной хной и держится на коже до месяца и больше.