Трагедия в двух действиях и с двумя действующими лицами: Сорокиным и сатаной (дъяволом).
Действие I
Явление нулевое.
Сцена нулевая.
На сцене писатель Сорокин, сидящий за столом. Над ним - крюк, с которого свисает веревка. На столе детский горшок с надписью большими буквами КАЛ.
Сорокин.
Ну вот, выдал я свою очередную "Норму". Но страх не прошел... Страх, страх, всюду разлит страх.
(Встает, начинает ходить по сцене)
И не могу понять, откуда у меня это... Почему я пишу так, а не иначе?
Какая тоска...
(Включает телевизор)
Голос диктора
...Сегодня представителя движения "Идущие рядом" жгли на Красной площади книги порнографического писателя Сорокина. В отношении самого писателя московской прокуратурой возбуждено уголовное дело...
Сорокин.
Мерзавцы... Это же фашизм!
Голос диктора
...Вот что говорят участники акции о творчестве Владимира Сорокина:
Один.
Итак, учимся писать как Сорокин.
Положим руки на клавиши. Выпьем стакан (водки, ЛСД или еще чего-нибудь). Бьемся лбом (пальцем) бесчисленное число раз о клавиатуру. Готово!
Другой.
Можно ли читать Сорокина? Этот вопрос равносилен другому: можно ли вываляться в дерьме? Можно! Но не нужно. В первую очередь вам самим.
Сорокин.
Какие мерзавцы!
(Переключает канал)
Критикесса
После прочтения Владимира Геннадьевича Сорокина я на несколько ночей потеряла сон (к счастью, не аппетит), а затем впала в странное, похожее на лихорадку состояние, будто бы стала обладателем некоей нестерпимо постыдной и одновременно мерзкой тайны. Мое выступление предназначено в первую очередь для тех, кто хочет узнать эту тайну из вторых рук; то есть узнать что такое Сорокин, не читая его; впрочем, и его поклонникам, как мы полагаем, будет небезынтересно меня послушать.
Сорокина мы с полным основанием можем назвать последним советским писателем, который может заявить о себе следующее: "Советская власть мертва, а я (Сорокин) еще нет; потому и пишу". Если советская литература началась с поэмы Блока "Двенадцать", то закончилась она романом "Норма", завершенном Сорокиным за год до перестройки, в 1984 году. У Блока в "Двенадцати" пребывала иллюзия присутствия Христа ("в белом венчике из роз впереди Иисус Христос"), у Сорокина в "Норме" главный лирический герой - людской экскремент (люди ежедневно вынуждены поедать колбаски человеческого дерьма). Что ж, это знаменательно. От иллюзий к говну - таков закономерный путь советской литературы. Главный Сорокинский метод, проистекающий от неумения писать - фотографирование (копирование) чужих текстов. Он может писать а-ля Иван Гончаров, а закончить своей обычной белибердой. Но лучше всего у Сорокина удаются официальные тексты - безусловно, в нем погиб партийный пропагандист и агитатор. Впрочем, советскую власть действительно будут изучать по его книгам. Его книги (тексты) похожи на совдепию: порой любопытно, и лишь очень редко - интересно.
Итак, Сорокин - последний из писателей, всерьез переживший в своем сердце советскую эпоху. Возможно, что это переживание было настолько ярким, что он спрятался от него в туалет - да там поныне и остался. Тема людских испражнений всерьез увлекает Сорокина. Интересно, сравнивал ли он себя с Мартином Лютером, тем самым, лидером Реформации? Откровение о своей доктрине пришло к нему именно в туалете. Любопытно отношение биографов Лютера к этому примечательному факту - одни стыдливо его замалчивают, другие ( как и сам Лютер) видят в этом нечто необычное. Но вернемся к Владимиру. Какое откровение получил он в туалете? И от кого? И о чем?
Второй критик
Самое интересное в сорокинских произведениях - его восприятие мира. Оно трагично. Внешний мир для Сорокина глубоко ненормален, не имеет смысла, он не должен существовать! Но он существует! И не просто существует, но и заставляет человека жить по своим законам. Эта загадка мучает и ужасает Сорокина-художника. И он уничтожает мир сей, сиречь свои тексты. Это - саморазрушение. Уничтожать свои произведения по-гоголевски (то бишь сжигать их) Сорокину скучно. И тогда он либо обессмысливает текст, либо сюжет, либо то и другое вместе. Избавляясь от страха, сорокинская змея пожирает самое себя. В этом его литературная особенность.
Двойственность внешнего мира, проникая в душу Сорокина, дробится и порождает в его произведениях множество не связанных друг с другом героев, текстов; из одной личности (текста) выскакивает другая, из нее, как черти из табакерки, третья, четвертая и так далее. И все они испражняются, совокупляются, ругаются матом, поедают сердца и экскременты друг друга, чтобы затем или раствориться в цитатах развитого социализма, или распасться на буквы, прочерки и запятые.
Итак, отличительная черта Сорокина как художника заключается в саморазрушении. Это сердцевина его творчества. Страх, преодолеваемый через обессмысливание видимого мира.
Драматург
Поведенческие схемы литературных персонажей Сорокина очень перспективны для театральной постановки.
Критикесса
Какие схемы?
Драматург
Их две: совокупление, желательно в извращенной форме, и испражнение - желательно на других.
Критик
Если в литературе вырождения могут быть гении, то Сорокин - гений русского вырождения, певец гибели русского народа. Тем и интересен Западу. Посмотрите на его вырожденческие типы: сумасшедший ветеран, лесбиянка, ставшая ударником коммунистического труда ("Тридцатая любовь Марины") и распавшаяся на цитаты; русская деревня как совокупность выродившихся скотоподобных дебилов или недебилов, но доведенных представителями власти (в рассказе "Падеж" (он же падёж) намеренно до скотского состояния.
(Цитирует)
"Пол в клети покрывал толстый, утрамбованный слой помета, смешанного с опилками и соломой. На этой темно-коричневой, бугристой, местами подсохшей подстилке лежал скорчившийся голый человек. Он был мертв. Его худые, перепачканные пометом ноги подтянулись к подбородку, а руки прижались к животу. Лица человека не было видно из-задлинных лохматых волос, забитых опилками и комьми помета. Рой проворных весенних мух висел над его позеленевшим телом".
А письма к Мартемьяну сторожа-ветерана? По-моему, они гениально изображают советского человека (который, кстати, как типаж, никуда не делся) или выродившегося русского - кому как нравится, ибо советский человек и выродившийся русский - синонимы.
Драматург.
Читая Сорокина, я понял: всё-таки не измельчал еще русский народ. Он остается велик - в том числе и в своих пороках, а хрестоматийное восклицание вождя мирового пролетариата: "Экая глыба! Экий матерый человечище"! - относится не только к Толстому, но и к Сорокину. У меня почти готов черновик сценария по Владимиру Георгиевичу...
Так вот, для того, чтоб полноценно изобразить его незабвенный облик как художника, я был вынужден вывести на театральные подмостки самого дъявола!
Стук в дверь
Сорокин.
(С ужасом)
Это за мной. Как и в 84-ом...
(Пытается повеситься).
Входит дъявол в образе высокого статного мужчины лет пятидесяти, одетого в черный костюм с бабочкой.
Явление минус первое.
Сорокин и сатана.
Дъявол
(Озабоченно глядя на Сорокина)
Мой клиент.Вообще нынешние людишки какие-то хлипкие стали. Чуть что - сразу в петлю. И из за чего? Из-за какой-то ерунды! Подумаешь: муки творчества!
Сорокин.
Чьи муки? Мои?
Дъявол.
Да нет, Володя, откуда у тебя муки. Твоя мука проста: не можешь срать - не мучай жопу. Мука у тех, кто жгет твои книги.
Сорокин (с петлей на шее)
А откуда Вам известно моё имя?
Дъявол.
Я же твой друг.
(В сторону)
Слуги мои!
Голоса за сценой
Да, господин!
Дъявол
Кому завидуют больше всех среди русских литераторов?
Голоса за сценой
Сорокину.
Дъявол
А кого ненавидят?
Голоса за сценой
Сорокина.
Дъявол
Кому премии не дают и не печатают в толстых журналах?
Голоса за сценой
Сорокина.
Дъявол
Не оскудела еще земля русская талантами! А я думал - русские кончились.
(К Сорокину)
Скажу больше: гений родился!
Сорокин. (Снимает петлю, робко присаживается за стол)
Это я - гений?
Дъявол
Гений, гений...
Сорокин.
Но ведь гений и злодейство...
Дъявол
Брось ты! А Буонаротти?
(Озабоченно смотрит на часы)
Перейдем к делу.
Что ты хочешь? Женщины, деньги, мировая слава?
Сорокин.
И этого хочется, хоть и стыдно немного. Хотя...Из славы и шума, кроме зависти, ничего не происходит.
Хочу попросить у тебя другого.
Дъявол
Чего же?
Сорокин
Я хочу освободиться от страха.
Дъявол (в сторону)
Хм! Это значит освободиться от меня! Не выйдет.
(Сорокину)
Скажи хулу на Бога. Опорочь Церковь. И страха не будет.
Сорокин.
Но как? Я не умею.
Дъявол.
Это проще... как вы, русские, говорите?... Да! Проще пареной репы.
Сорокин.
Да у нас так в пятнадцатом веке выражались!
Дъявол.
Какая разница, как выражались... Уж поверь мне, людишки-то не изменились. Запаршивели только еще больше. А слова - это мертвый материал, с которым можно делать все, что угодно. Открываю тебе три истины:
Первая - Бога нет.
Вторая- все позволено...
Сорокин
(Самозабвенно)
Третья - да срал я на вас на всех!
Дъявол.
Хм! Заказываю тебе две темы:
Так... Тема первая: можно ли в туалете думать о Боге?
Сорокин. Ты же сказал, что его нет?
Дъявол.
Я оговорился. Скажем так: можно ли думать о высоком в туалете?
Сорокин
(Смущенно)
Наверное, можно...
Дъявол.
Можно? А раз можно, то нельзя ли весь туалет, и все, что в нем, сделать высоким?
Сорокин
Я попробую.
Дъявол (В сторону)
Попался дурачок. Не знает, что мысли о Боге могут быть в любом месте, а вот испражнения предназначены исключительно для меня.
Тема вторая: Напиши мне роман о втором крещении Руси.
Сорокин
(Взволнованно)
Есть у меня одна задумка...
Когда эсэсовцы и православные священники выходя на сцену, составляют единую пирамиду... Потом выносят православный крест, и он, как огромная машина, заглушает все людские голоса. То есть, этим я хотел показать, что торжество православия есть торжество тоталитарной безвкусицы.
Дъявол
Хорошо, очень хорошо...
Сорокин
А еще есть задумка написать роман, в котором лирический герой разрубает свою жену в алтаре, и развешивает ее кишки на иконах!
Дъявол (Подпрыгивает)
Великолепно! Я тебе еще Нобелевскую вручу, если будешь вести себя хорошо и писать, что надо. Нобель-шнобель... Она хоть и расписана у меня на сто лет вперед, но для тебя дырка найдется.