Велик читательский интерес к творчеству Михаила Булгакова. Хотя
сенсационных открытий, связанных с его жизнью и творчеством, становится все
меньше и меньше, но зато исследователи и читатели стали более внимательно
изучать тексты опубликованных сочинений писателя
(основное открытие совершилось только сейчас, именно его я пытаюсь предъявить читателям, ничего более сенсационного во всей прежней истории булгаковедения не было и более не будет).
И произошло поразительное явление: мысли великого художника обрели реальную силу, поскольку их стали использовать и эксплуатировать в самых различных целях, в том числе и в политических.
В чем секрет непреходящей актуальности его творчества, всевозрастающего
признания? Думается, одна из причин состоит в том, что Булгаков, писатель
тонкий и проницательный, удивительно остро чувствовал время, и не только то,
в котором жил, но и то, которое наступит, и эта устремленность, обращенность
в будущее делает его произведения на редкость современными нам и нашей
эпохе, открывающей двери в XXI век
(М.А.Булгаков - это плоть от плоти своего времени во всей его неприглядности и ужасе, его творчество - это голая правда советского довоенного периода истории, которую ни один его современник назвать настолько явно не решился).
Несомненно и то, что наиболее пристальное внимание читающего мира
приковано к главному булгаковскому роману (не все, правда, считают его
главным), получившему в конце 1937 года название "Мастер и Маргарита". Ибо в
этом "закатном" романе с пронзительной проникновенностью показаны пороки
человеческие, от которых проистекают неисчислимые беды и трагедии. Среди них
трусость и предательство писатель полагает первыми
(это ошибка, в реальности слова о трусости перифраз о том, что люди потеряли страх божий, переступив черту нравственных православных заповедей, а предательство Иуды вовсе таковым не является, настоящую измену совершают в романе Иешуа и Афраний-Воланд, обещаниями доступности царства истины, вынуждая свой народ совершать безнравственные поступки).
К сожалению, не сохранились точные сведения о времени начала работы над
романом (из материалов ОГПУ видно, что Булгаков уже в 1926 году осмысливал
основные идеи романа, собирал материал и делал черновые наброски), но
примерные сроки написания сочинения известны - это вторая половина 1928
года, то есть то время, когда в прессе и в бюрократических учреждениях
разгорелись споры о "Беге" (любимой пьесе писателя) и когда травля писателя
приобрела характер чудовищного издевательства и глумления. Именно эта
травля, а также допросы в ОГПУ (унизительнейшие допросы с предварительным
изъятием у писателя дневников, рукописей "Собачьего сердца" и других
материалов) и стали дополнительным стимулом к созданию "Фантастического
романа" (еще одно авторское название этого произведения)
(эти действия показали М.А.Булгакову уязвимость его положения несмотря на прямое покровительство И.В.Сталина, а, быть может, даже благодаря наличию такого внимания; вождь, избирая себе придворного летописца, хотел знать содержание его потаённых мыслей; но я уверен, что уже в это время вождь определился с выбором, кто напишет книгу, которая обессмертит его имя в истории).
Разумеется, задуман был роман значительно раньше - сразу же после
братоубийственной войны в родном отечестве (вспомним о желании Булгакова
написать роман о Николае II и Распутине)
(это желание и надо считать временем начала работы М.А.Булгакова над своим "закатным" романом).
Внимание Булгакова привлекали многие проблемы, но более всего его интересовало состояние человеческого духа в новой социальной среде. К великому своему огорчению, он подмечал, что значительная часть населения
прежней России слишком быстро сумела освободиться от традиционного уклада
жизни. Культивирование низменных инстинктов на ниве невежества приобретало
все более массовый характер и грозило духовному вырождению народа, утрате
своего национального облика (о национальном самосознании уже мечтать не
приходилось)
(я думаю, что он писал и думал не об угрозе вырождения народа, а как врач патологоанатом констатировал смерть).
Говоря о первоначальных замыслах и мотивах создания романа (до 1937
года писатель называет его романом о дьяволе)
(то есть романом о И.В.Сталине),
необходимо привести свидетельство самого Булгакова. В беседе со своим биографом и другом П. С. Поповым в начале 1929 года он сказал (цитируем по записи Попова): "Если мать мне служила стимулом для создания романа "Белая гвардия", то, по моим замыслам, образ отца должен быть отправным пунктом (выделено мною. - В. Л.) для другого замышляемого мною произведения"
(конечно, писатель в каждом слове сохранял свой жизненный избранный метафорический стиль общения, поэтому в словах М.А.Булгакова речь идёт о матери Родине и отце Всевышнем Господе, а не о его родственниках).
Это, на наш взгляд, исключительно важное признание автора. Оно приобретает реальные очертания при осмыслении творческого наследия Афанасия Ивановича Булгакова, отца писателя, занимавшегося исследованием западноевропейских вероисповеданий и масонства (о последнем "явлении" А. И. Булгаков предполагал написать крупное сочинение, но смерть помешала реализовать этот замысел)
(последнее замечание раскрывает собственный интерес Виктора Лосева к масонам, никаких реальных следов подготовки крупного сочинения на эту тему у М.А.Булгакова не существует, тут просто домыслы).
Первоначальный замысел романа, судя по сохранившимся чудом
(никакого "чуда" нет, автор сам выбирал, какие материалы ему оставить для цензоров и потомков, он просчитывал заранее будущие заблуждения его исследователей)
Черновикам первых его редакций, включал много острейших тем, среди которых назовем хотя бы две: разгул уродливого и наглого богоборчества (по сути, исключительно примитивного и в силу этого очень эффективного) и подавление свободного творчества в "новой" России
(сам М.А.Булгаков прекрасно сознавал, что ничего оригинального в критике антирелигиозной политики советской власти нет, глупость её очевидна любому образованному человеку (тем более в будущем времени для которого он творил) он писал свой роман о механизме уничтожения в сознании народа православной веры, духовности, сознания и насильственного насаждения рабской психологии).
К богоборчеству в "пролетарской" России Булгаков относился с великим
вниманием, удивлением, а чаще всего с содроганием (достаточно, например,
изучить собранную писателем коллекцию газетных вырезок с гнуснейшими
сочинениями Демьяна Бедного, чтобы убедиться в этом). Ибо ничего подобного
он представить себе не мог. Об этом свидетельствует и выразительнейшая его
запись в дневнике 5 января 1925 года: "Сегодня специально ходил в редакцию
"Безбожника"... В редакции сидит неимоверная сволочь... На столе, на сцене,
лежит какая-то священная книга, возможно Библия, над ней склонились какие-то
две головы.
- Как в синагоге, - сказал М[итя Стонов], выходя со мной...
Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера "Безбожника", был
потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о
внешней стороне. Соль в идее, ее можно доказать документально: Иисуса Христа
изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Не трудно понять, чья это
работа. Этому преступлению нет цены"
(быть может, тогда и зарождалась у писателя идея изобразить в духе времени В.И.Ленина в образе Иешуа?).
Об этом подлейшем явлении в русской жизни особенно проникновенно писал
А. И. Куприн. В статье "Христоборцы" он указывал: "Что русский человек в эпоху кровопролития отворачивается от лица Бога, мне это еще понятно. Так каторжник, прежде чем вырезать спящую семью, завешивает полотенцем икону. Но я не в силах представить себе, что чувствует и думает русский костромской мужичонка, когда перед ним попирают и валяют в грязи кроткий образ Иисуса Христа, того самого Христа, близкого и родного, которого он носит "за пазушкой", у сердца. <...> Ужас и отвращение возбуждают во мне пролетарские народные поэты. Василий Князев печатает кощунственное "Красное Евангелие". Маяковский - единственный талантливый из красных поэтов - бешено хулит Христа. Другие виршеплеты в хромых, дергающихся, эпилептических стихах издеваются над телом Христовым, над
фигурой Распятого, над Его муками, над невинной Его кровью.
"И кровь, кровь Твою Выплескиваем из рукомойника".
Пилат умыл руки, предавая Христа суду Синедриона. Эти палачи умывают в
тазу руки, совершившие вторично Его казнь...
Какое подлое рабство! Какая низкая трусость! На что способен в своем
падении "гордый" человек!"
(к творчеству М.А.Булгакова этот возмущение В.Лосева и А.И.Куприна прямого отношения не имеет, тогда каждый нормальный и уважающий себя интеллигент не мог относится к происходящему вокруг иначе, но кромешный ужас творимый жестокостью репрессий существующей власти к инакомыслящим затыкал всем рты)
Не меньший протест у Булгакова вызывала та глумливая травля, которой
подвергались "реакционные" и "консервативные" писатели и драматурги со
стороны официальной прессы и сыскных учреждений. Пожалуй, никого не травили
так изощренно и ритуально, как Булгакова. Особенно поразили его допросы,
учиненные ему в ГПУ. Именно после вызовов в это заведение у него зародилась,
казалось бы, дикая мысль: "Москва ли это? В России ли я пребываю? Не стала
ли "красная столица" своеобразным Ершалаимом, отрекшейся от Бога и царя и
избивающая своих лучших сыновей?" А дальше... дальше уже работала богатейшая
фантазия писателя, соединявшая в себе далекое и великое прошлое с реальной
действительностью. За несколько месяцев роман был написан, причем в двух
редакциях
(сам факт существования нескольких редакций говорит уже о том, что автор экспериментирует с текстом, очевидно, что работа над романом идёт постоянно, а не рывками, спонтанно, как считает В.Лосев, Булгаков, полный сиюминутных отрицательных личных эмоций, вдруг бросается писать его).
Конечно, это была еще не задуманная "эпопея", а остросюжетное повествование о пребывании в "красной столице" маэстро Воланда и его "странные" рассказы о Иешуа, Каиафе и Пилате. При этом как-то по-особому зазвучала новая для писателя тема - тема судьбы одареннейшей, честнейшей и национально мыслящей личности в условиях тирании и лицемерия. Повторим: в величайших событиях истории Булгаков заметил сходство с московскими реалиями
(это ошибка, всё с точностью до наоборот, в московских реалиях, М.А.Булгаков увидел общечеловеческие закономерности, которые он позже использует в качестве метафорической иллюстрации своего произведения).
А сходство это прежде всего заключалось в том, что правдолюбец всегда подвергается гонениям - в любые времена. И Булгаков принял ответственнейшее решение: он позволил себе сопоставить судьбу Величайшего Правдолюбца с судьбою правдивого писателя в "красном Ершалаиме"
(конечно, ничего подобного нет в романе, нет Иисуса в качестве персонажа, нет "правдивого" писателя, нет "красного Ершалаима", есть Иешуа, есть лживый мастер, есть Санкт-Петербург).
А позволив себе такое, он пошел и дальше - стал вносить коррективы в евангельское повествование в соответствии со своими художественными замыслами: так появилось "евангелие" от Воланда, то есть от Булгакова
(конечно не от Булгакова, а от Сталина, это прямое кощунственное заблуждение).
И Пилат в первых редакциях прозрачен... В нем улавливаются черты
советского прокуратора... "Единственный вид шума толпы, который признавал
Пилат, это крики: "Да здравствует император!" Это был серьезный мужчина,
уверяю вас", - рассказывает Воланд о Пилате
(как ещё обычно говорят тираны о поверженных врагах, чтобы возвеличить свою победу?).
О некоторых иллюзиях писателя в отношении московского прокуратора (а может быть, о понимании его хитрейшей политики) свидетельствует и такое
высказывание Пилата:
- Слушай, Иешуа Га-Ноцри, ты, кажется, себя убил сегодня...
(Иешуа по воле автора намеренно провоцирует прокуратора на вынесение ему смертного приговора, чтобы попасть в распоряжение Афрания-Воланда)
Слушай, можно вылечить от мигрени
(от той мигрени, точнее гемикрании или гемофилии, нет лекарств и сегодня),
я понимаю: в Египте учат и не таким вещам. Но сделай сейчас другую вещь, покажи, как ты выберешься из петли, потому что сколько бы я ни тянул тебя за ноги из нее - такого идиота
(безусловно, что Иешуа не идиот, он коварный провокатор),
- я не сумею этого сделать, потому что объем моей власти ограничен. Ограничен, как все на свете... Ограничен!"
Весьма любопытно, что, даже объявив Иешуа смертный приговор, Пилат желает остаться в глазах Праведника человеком, сделавшим все для Его спасения (сравните с ситуацией, возникшей с Булгаковым в 1929 году после принятия в январе сего года постановления Политбюро ВКП(б) о запрещении пьесы "Бег", когда Сталин неоднократно давал понять, что он лично не имеет ничего против пьес Булгакова, но на него давят агрессивные коммунисты и комсомольцы)
(прокуратору Иудеи нет смысла кривляться перед преступником, обречённым умереть, а вот Сталину в глазах своего летописца хочется выглядеть демократичным и справедливым; так что тут нет аналогии в поступках персонажа романа и Сталина, к тому же сам М.А.Булгаков никогда не позволил бы себя возвысить на такое святотатственное сравнение своей судьбы с муками Иисуса Христа).
Он посылает центуриона на Лысую Гору, чтобы прекратить мучения Иешуа
(милосердие Пилата относительно Иешуа - это авторская иллюстрация чрезмерного милосердия царя Николая Второго в отношении экстремистов революционеров).
"И в эту минуту центурион, ловко сбросив губку, молвил страстным
шепотом:
- Славь великодушного игемона, - нежно кольнул Иешуа в бок, куда-то под
мышку левой стороны...
(в поведении центуриона, разговаривающего с жертвой скрытно, шепотом, сквозит сочувствие, я уверен, что оно не случайно, и автор специально пробует как-то подчёркнуть то, что казнят не противника, а верноподданного служащего прокуратора)
Иешуа же вымолвил, обвисая на растянутых сухожилиях:
- Спасибо, Пилат... Я же говорил, что ты добр..."
(предсмертные слова, которые не могут соответствовать высказыванию пророка ни под каким видом, но вполне очевидны для верного присяге царю офицера Белой гвардии, казнимого большевиками)
Иешуа прощает Пилата. Он по-настоящему добр
(но на столбе казнят не Иешуа, а совершенно невинного другого человека, подменённого Афранием-Воландом, следовательно добр кто-то посторонний, но не Иешуа).
Но не добр главный герой романа Вельяр Вельярович Воланд, который появляется в "красной столице" для осуществления ряда действий (по первоначальному замыслу - для предания ее огню (за великие грехи ее "народонаселения"!)
(эта версия была близка желанию и пониманию Сталина обвинить в экономических проблемах России сам народ).
К сожалению, первые редакции романа писатель уничтожил
(это было сознательное уничтожение улик, указывающих на истинное содержание романа, и эта процедура из года в год сопровождала создание романа "Мастер и Маргарита", когда М.А.Булгаков в очередной раз вычищал свои архивы от обличительных выражений, метафор, символов).
Сохранились лишь отдельные главы или фрагменты текста. Подробностей этого трагического события мы не знаем. Ни Л.Е.Белозерская-Булгакова, ни Е.С.Булгакова не оставили нам разъясняющих сведений по данному вопросу, так как не были свидетелями этого зрелища. Вероятно, не было и других очевидцев, иначе какая-то информация наверняка просочилась бы сквозь толщу времени
(думаю, что автор постоянно чистил свои черновики, добиваясь и в них нужного ему звучания, какие уж тут могли быть свидетели?).
Единственным источником сведений о случившемся пока могут быть лишь свидетельства самого автора, оставленные им в своих письмах и в романе. В знаменитом обращении к "Правительству СССР" от 28 марта 1930 года есть такие его слова: "Ныне я уничтожен... Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие и все будущие. И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе..."
(конечно, это письмо было прямым шантажом всесильного вождя, который ждал окончания вожделенного романа о справедливом дьяволе, то есть о самом себе)
Следует отметить, что и в последующие годы писатель, работая над
романом, периодически уничтожал большие куски текста, причем именно самого
острого содержания
(это просто домыслы, острее того, что оставил М.А.Булгаков в романе сказать вряд ли возможно, просто те тексты были недостаточно многозначны, слишком эмоциональны и прямы, что не подходило его произведению из-за возможности разоблачения).
И все же по сохранившимся текстам разных редакций можно проследить, как трансформировались те или иные замыслы и идеи автора в ходе работы над романом. Например, как развивалась идея о месте добра и зла, о иерархии мироздания. Вопрос этот принципиальнейший, и он в значительной степени определяет отношение писателя к христианству, к православию
(это заблуждение, никакого отношения эта сцена к религии не имеет, она иллюстрирует попытку людей решать, кто есть гений, а кто нет).
В этом смысле последняя глава третьей редакции заканчивается в высшей степени символично:
"- Понимаю, я мертв, как мертва и Маргарита, - заговорил поэт
возбужденно. - Но скажите мне...
- Мессир... - подсказал кто-то.
- Да, что будет со мною, мессир?
- Я получил распоряжение относительно вас. Преблагоприятное. Вообще
могу вас поздравить - вы имели успех. Так вот, мне было велено...
- Разве вам можно велеть?
- О, да. Велено унести вас..."
Этими "получил распоряжение" и "мне ведено" Булгаков четко выстраивает
зависимость сил зла от Создателя, их подчиненное положение
(это тонкое наблюдение позже перевоплотится в порученное Левию Матвею распоряжение Иешуа, которое Воланд воспримет, как приказ словами: "...Будет сделано" в главе 29, но М.А.Булгаков здесь указывает на то, что Иешуа является не Создателем, а командиром сил Зла, нечисти, самым главным большевиком, то есть В.И.Лениным).
Примерно такой же позиции писатель придерживается и в четвертой
редакции романа. В главе "Последний полет" мастер вопрошает:
- Куда ты влечешь меня, о великий Сатана?
На это Воланд отвечает:
- Ты награжден. Благодари бродившего по песку Ешуа, которого ты
сочинил...
Хотя "распоряжений" и "повелений" Воланд уже не получает, но все же
подчиненность его Создателю очевидна
(конечно, не Создателю, не может Иисус командовать силами Зла по определению, это совершенно несовместимо с образом Христа, а для писателя это невозможно по причине святотатства).
Этой же теме посвящены и другие эпизоды в романе. Наиболее характерны в
этом смысле диалоги Воланда с ангелами не его "ведомства". Например, из
главы "Гонец" третьей редакции романа:
"Но не успели всадники тронуться с места, как пятая лошадь грузно
обрушилась на холм, и фиолетовый всадник соскочил со спины. Он подошел к
Воланду, и тот, прищурившись, наклонился к нему с лошади.
Коровьев и Бегемот сняли картузики. Азазелло поднял в виде приветствия
руку, хмуро скосился на прилетевшего гонца
(подчёркнуто подчинённое поведение свиты Воланда наглядная иллюстрация того, что всеми делами заправляет в реальности Иешуа, являясь по статусу выше дьявола, конечно, только большее зло может быть руководителем самого сатаны).
Лицо того, печальное и темное, было неподвижно, шевелились только губы. Он шептал Воланду.
Тут мощный бас Воланда разлетелся по всему холму.
- Очень хорошо, - говорил Воланд, - я с особенным удовольствием исполню