Дед подошёл к колодцу, открыл створку, и заглянул внутрь.
Пусто. Глубоко.
Далеко-далеко внизу, в чёрном блюдце воды отражался кусочек неба.
Мужчина взялся за ворот, провернул на себя, ослабляя цепь, и освободил ведро. Придерживая ручку, стал аккуратно опускать.
- Деда, можно мне?
Светлоголовый малыш ужом юркнул под руку деда, и схватился за рычаг
- Давай, только аккуратно.
- Ты не волнуйся, я очень аккуратно!
Когда ведро дошло до воды, дед подёргал цепь, давая ему наполниться.
- Крути.
Пыхтя, мальчик принялся крутить барабан. Изо всех сил налегал на ворот, боясь выпустить из рук тёплый гладкий металл.
- Помочь тебе?
- С-справлюсь! Ты старый, а я вон какой сильный!
Дед улыбнулся. Внук и правда был сильным, для пятилетнего малыша. Не беда, что городской - корни свои, деревенские. Дедов сын уехал в город как закончил школу. Хлебнул горя поначалу, конечно, но справился.
Поступил в институт, устроился на работу, оброс друзьями, и к пятому курсу крепко зацепился за мегаполис. Свой бизнес, красавица-жена, квартира, дача, - и внук. Дедова радость.
Сам сын приезжал редко - работа, дела, да и расстояние неблизкое - 600 километров. Зато каждое лето он отправлял Павлика к отцу: в первые выходные июня привозил, а в последние августа - забирал.
- Деда, хватай!
Упорный внук выбрал цепь, и теперь ведро раскачивалось, притянутое к вороту. Старик перехватил, вытащил, и аккуратно перелил воду в пластмассовое ведерко, принесенное с собой.
- Можно я понесу?
Дед подумал, обронил:
- Давай завтра? Мне сегодня кости размять надо, так что я понесу. Но твоя помощь тоже нужна - иди сзади, если на меня оса сядет - лупи её хворостиной!
Павлик радостно согласился, сорвал толстую травинку, и пошел вслед за дедом.
От колодца до дома - метров семьдесят, по пыльной, утоптанной деревенской дороге. Справа дом Петьки, покосился совсем. Как хозяин в город перебрался, к дочке - сразу обветшал и начал расползаться на глазах. Потом дом Анны Николаевны, слева. Кирпичный, обстоятельный, сразу за домом -широкий спуск к озеру, отсыпанный каменной зернью. Зять Анны Николаевны прошлой весной три самосвала оплатил, чурбанов привез - два дня разравнивали да трамбовали. А родной сын - ворота поставил кованые, и парковку под три машины плиткой выстелил. Красота.
Дед свернул направо, и открыл калитку. За поворотом послышался шум приближающейся машины, и старик окрикнул:
- Павлик!
Хитрая мордашка высунулась из кустов орешника, и радостно заявила:
- Деда, у тебя в заборе дырка! Большая!
Старик поставил ведро, и раздвинул ветки. Действительно, сетка отгнила от столба, и покосившись, повисла под собствественным весом.
- Не беда, папа твой приедет, заменим. А пока никто не видит - пусть висит.
Павлик выбрался из кустов, почесал поцарапанное колено.
- Деда, а когда мы в лес пойдем?
Дед смахнул комара со светлой макушки внука, полез за сигаретами.
- Сегодня, пожалуй, не пойдем. Жарко очень.
- Дед, а вечером? Вечером сходим? Вчера дождик был, грибы вылезли! Давай маслят наберем, и суп сварим! Помнишь, в прошлом году мы с тобой суп варили? Я сам грибы резал, а ты картошку чистил!
- А сапоги у тебя есть? Из старых ты вырос, вдруг змею встретим?
- Есть, есть! Мама в сумку клала! Пойдем покажу!
Павлик сорвался с места, и исчез за домом. Старик поднял ведро, и пошел за ним. Пока поднимался на крыльцо, дверь распахнулся, и на порог вылетел счастливый внук.
- Смотри!
В руках мальчика была пара светло-голубых сапожек, с машинками и собачками в гоночных шлемах.
- Хорошо, - сдался дед, - давай, часиков в пять выйдем, и до семи по опушке пройдемся.
- Ура, - обрадовался Павлик, - деда, я к Сережке побежал, ты за мной зайди, как соберешься!
- Да подожди ты, - засмеялся дед, - сапоги-то оставь.
- Я с собой возьму, Сережке покажу!
Дед зашёл в дом, поставил ведро на табурет. Зачерпнул ковшиком воды, перелил в чайник, и поставил на газ.
Жара.
Когда чайник засвистел, дед бросил ложку заварки в широкую кружку, кинул два куска сахара, и залил кипятком. Открыл холодильник, достал батон вареной колбасы, отрезал два куска, положил на хлеб, и направился в комнату.
Примостился поудобней на тахте, поставив поближе тарелку с бутербродами, и включил новенький плоский телевизор, подарок сына на юбилей.
Под новости об Украине исчез сначала один бутерброд, за ним второй, потом закончился чай. Дед подумал, стоит идти за новым стаканом или нет - и решил: не стоит. Незачем перед лесом наедаться, и жара вряд ли к пяти сойдет.
Незаметно для себя старик задремал.
- "Шоколад "Горький - незаменим для бодрого начала дня!"
Дед вздрогнул и проснулся. На широком экране стояла полуголая девица, пожирающая плитку шоколада с таким аппетитом, будто от скорости поедания зависела её жизнь. Старик взглянул на часы - 16.45.
- Ого, - пробормотал себе под нос, - пора собираться.
Он вышел в прихожую, переобул разношенные чуни на высокие резиновые сапоги, натянул старую штормовку, а на голову нацепил некогда белую кепку "New York Rangers". Эту кепку сын привез из какой-то поездки за границу, и хотя подобного барахла было пруд пруди в райцентре, на рынке, дед почему-то прикипел к ней, и всегда надевал в лес.
Так, теперь детское. Открыл шкаф, извлек из под груды тряпья старые треники Павлика, и легкую ветровку с вышитым Винни-Пухом на груди.
Всё, готово.
Старик сунул вещи в пакет, запер дверь, и пошёл за внуком.
Дом Сёрежки находился наискосок от участка деда, поэтому не прошло и минуты, как старик оказался за чужой калиткой, и сразу уже увидел двух ребят, скачущих на батуте.
- Деда, привет! - Павлик помахал деду ручкой, и ловко выпрыгнул с батута.
- На-ка, держи штаны и куртку. - старик протянул внуку пакет, и присел на скамейку.
- Всё, деда, сейчас-сейчас! - мальчик стянул выцветшие шорты, сбросил сандалии, и натянул треники. - Деда, а носки?
- В пакете смотри, всё там.
Павлик пошуршал пакетом, вытянул разноцветные носки, надел на ноги. Всунул разноцветные ступни в сапоги, потопал.
- Красивые?
- Очень красивые, - подтвердил дед.
- Серёжа, до завтра! Мы с дедом в лес, а потом суп будем варить!
Крупный, потный Серёжа чинно спустился с батута, и поздоровался.
- Здравствуйте, Александр Иванович.
- Здравствуй, Серёжа.
- А грибы уже начались? Бабушка сказала, что рано ещё.
Дед и внук попрощались с Сережей, и вышли за ограду. Прошлись по дороге, поднимая пыль, и сразу свернули на тропинку, бегущую через поле. Павлик радостно носился вокруг деда, сбивал прутиком толстые бутоны репейника, отмахивался от слепней, то и дело садящихся на светлую курточку.
Наконец они дошли до леса.
Когда тропинка юркнула под сосны, дед остановился.
- Павлик, давай-ка присядем.
- Деда, а как же грибы? Пойдем скорей, а то кто-нибудь соберет!
Старик присел на поваленную березу, достал сигареты.
- Павлуш, я старый за тобой под солнцем бегать. Давай так: я сейчас посижу, покурю, отдохну - и за грибами. А пока держи.
Дед сунул руку за спину, и достал фляжку с клипсой.
- Попей морсика, да мне оставь.
Павлик прильнул к фляжке, и дед видел, как ходит его кадык под прозрачной тонкой кожей.
Павлик дисциплинированно присел рядом, и подождал, пока дед покурит. Тот затушил сигарету о ствол, как следует втоптал её в сухой мох, проследил, чтобы не осталось ни искринки.
- Пойдем, Павлик. Давай-ка за мной.
- Деда, а мы много грибов наберем? Может не только суп сварим, но и зажарим? Я могу лук почистить, и не заплачу!
Дед потрепал внука по загривку.
- Много, много. Пойдем.
Свернули с тропинки, спустились в низину, и сразу начали попадаться грибы. Нет, не белые, не подосиновики - лесная шелупонь, вроде съедобная - но в голодный год. Поначалу Павлик кидался на каждую шляпку, а потом, под строгим присмотром деда успокоился, стал разборчив.
Они удалялись все дальше от края поля, и вот - желто-синее полотно скрылось из виду, уступив место стволам сосен, раскидистым ёлкам, а потом редкому осиннику. В этом лесу дед знал каждый пенёк, поэтому не беспокоился, когда Павлик отбегал на несколько десятков шагов, и голубая курточка на мгновение пропадала из виду. На несколько километров вокруг не было ни ям, ни зыбких болот, ни ржавой проволоки, ни воронок. И зверей не было диких, ни волков, ни медведей. Хороший, чистый лес. Грибной и ягодный.
Вот и сейчас белая макушка над синей курткой на несколько секунд пропала из виду, и дед незамедлительно отреагировал:
- Павлуша, ау!
- Ау, дедуля! - донеслось из кустов метрах в сорока от старика.
- А ну, выйди ко мне!
- Сейчас, деда! Я чернику ем!
- Павлушка, бысто сюда! Сейчас гриб большой покажу!
- Иду, деда! Доедаю кустик!
Дед прислушался, и решил, не дожидаясь вовзращения внука, пойтик нему навстречу.
- Павлик!
- Дедушка, я тут!
Голос внука раздавался вроде из кустов, но других. Левее тех, где дед последний раз видел светлую головку.
- Пашка! А ну сюда! - дед добавил строгости в голос, надеясь, что внук испугается, и сразу выбежит.
- Не могу, дед! Ягодки больно вкусные! - голос сместился ещё левее, и казался, что он удалился метров на сто.
Старика прошиб пот. Голос, которым ответил внук - был тем же. Тонким, радостным, звонким. Но Павлик никогда не называл его дедом. Или "дедушка", или "деда", но никогда не "дед". И интонация...
- Пашенька! Ау-у! Беги ко мне скорей!
- Погоди, дед! Дай поесть-то! - теперь детский голос срывался на хрипотцу, и был дальше, чем несколько секунд назад. И ещё он был чужим. Совсем чужим, не Пашкиным.
Дед выхватил нож, и побежал на источник голоса.
- Какой быстрый старикашка, - издевательски хохотнул Пашкин голос, - давай, давай! Беги, а то черники не оставлю!
- Где Пашка, лешак? - старик затрясся, - куда Пашку дел, паскуда?!
- Где-где? - тонкий голосок ехидно усмехнулся. - А то сам не знаешь?
Задохнувшись, старик побежал через лес. Через несколько минут бега он наткнулся на синюю курточку с Винни-Пухом, висящую на ветке куста, и прибавил ходу. А ещё метров через сто он увидел сапожок с двумя собачками в гоночных шлемах. Обувка была втоптана в мох, и надорвана по голенищу.
- Ой, незадача! Паха твой - растеряха, сапог посеял! - тонкий голосок хохотнул из густой чепурыги, - забирай, дед, сапог - на самовар приспособишь!
- Ты меня найди сперва! - Пашкин голос звучал еле-еле, - Найдешь, коли Павлушку твоего не выпью. А я уже распробовал, - ой сладок внучок!
Прикрыв глаза рукой, дед ломанулся в самую гущь чепурыги. Ветки хлестали по лицу, несколько раз старик падал, вставал, снова падал. Он знал, что случилось, и знал, что делать.
Надо было успеть до заката, обязательно успеть.
Неожиданно прихватило сердце. Сперва отяжелели кисти, потом крутнуло голову, да так, что старик приложился лбом о ствол березы. Падая в сырой мох, он успел выставить перед собой руки, и это спасло горло от ранения об острый сук, торчащий из мха. Дрожащей рукой дед забрался в задний карман, вытряхнул таблетку из упаковки, и сунул под язык.
- Сердечко прихватило, а, дед? - Пашкин голос раздался неожиданно близко. - А ты чернички, чернички покушай! Полегчает сразу! Я вот черничку кушал, и вот какой малец-удалец вырос!
- Сука, - прохрипел старик, - я ж успею. На ленты порежу, знаешь меня. И бабу твою по ремешкам распущу.
- Порежешь, деда, порежешь, родненький! - издевательские нотки странно звучали в голосе мальчика. - ты встань сперва, скорняк!
Таблетка, медленно растворившаяся под сухим языком вдруг подействовала. Ушло колотьё из сердца, старик почуствовал, что руки и ноги снова слушаются. Он встал на колени, с усилием поднялся - и побежал.
Вскоре чепурыжник поредел, уступив место светлому сосняку, а потом запыхавшийся дед вылетел на песчаный обрыв.
Под обрывом текла небольшая речка, мутная от вмешанной в поток глины. Немного поодаль, справа, речка втекала в маленькое озерцо, почти пруд, окруженный соснами. Аккуратными скачками, пытаясь не упасть, старик спустился с обрыва, и утопая сапогами в мокрой глине, побежал к озеру. Через несколько минут он оказался на берегу озера.
Пусто.
Никого.
Маленький желтый пляжик, а потом плотной стеной вокруг озера - ёлки, даже ребенку не протиснуться между водой и стволами.
Никого.
- Пашенька, ау! Пашенька, отзовись!
Откуда-то сзади донесся издевательский детский смех.
- Сюда беги, деда! Спаси меня, родненький!
Дед остался недвижим.
- Павлушенька, внучок! Отзовись!
Пусто. Садящееся солнце, тени от сосен уже упали на темную, илистую воду озерца.
- Паша-а-а-а-а! Внучек!
Тишина.
Вдруг дед вспомнил. Отец рассказывал: коли лешак глаз заморочит, по лесу водит кругами, в чащу завел - воткни нож в землю, да скакни задом через него - морок уйдёт, и увидишь всё, как оно на самом деле.
Торопясь, дед вытащил нож из кармана штормовки, отступил с песка на зеленую траву, воткнул по рукоять, и прыгнул.
Ничего не изменилось.
Почти ничего.
В воде, метрах в двадцати от деда появились две фигуры. Невысокие, деду по грудь. Бледная кожа, покрытая редким бурым волосом. Лица, похожие на человечьи, но вытянутые, покрытые чешуёй, и длинные руки по колено. Один повыше, другой пониже - оба голые, похожие как две капли поды, только у одного сиськи до пупа. В руках у другого - обвисший Павлик.
- Ну здравствуй, чешуйник, - дед наклонился, вытащил нож из земли, и шагнул к лесным.
- Ну давай, топи. Топи, коли сгинуть не боишься! Солнце не село, стерва лесная. Сгинешь.
Чешуйник повыше перебросил Пашку подруге, и пошёл навстречу деду.
Старик ощерился ещё шире.
- Что, паскуда, мало ребёнка утянуть, так вам поглумиться надо, так? Без страха моего кровушка Пашкина не так сладка, верно?
- Правильно понимаешь, старик. Не нами заведено, не нам и менять.
- Теперь на себя пеняй, чешуйник. Не ждал, что я про нож вспомню?
- Не ждал, - согласился лесной, - но мне что с того? Ты старый, пить тебя не буду, но глотку распорю моё почтение.
В три прыжка чешуйник оказался возле деда, и махнул лапой, метясь в горло. Дед закрылся рукой, острые когти взрезали штормовку, разорвали мышцы, выплеснулась кровь. Отмахнулся ножом, попал чешуйнику в морду, потом ткнул в живот, почуствовал, как хрустнуло под лезвием, и резко дёрнул руку вверх.
Лесной упал в воду, и задёргался. Старик наклонился над чешуйником, и аккуратно перерезал горло.
- Что, лешачиха. Вернёшь внука? Отпущу живой.
Лесная с ужасом смотрела на мёртвого мужа, лежавшего у ног деда.
- Верну. Забирай, только нож выбрось.
Дед засмеялся.
- Я к тебе подойду, а ты меня когтями? Возвращай внука, отпущу.
- Верну, и тебя не трону. Слово лесное дам. Выбрось нож.
- Лесное, говоришь?
- Лесное. Обещаю, что не трону ни тебя, ни внука твоего, никакого вреда от меня не жди. На том стою крепко.
Старик медленно опустил руку с ножом в воду, разжал пальцы. Подошёл к чешуйнице. Протянул здоровую руку к Павлику. Лесная передала мальчика деду, и тот с облегчением понял - жив. Без чувств, напуган - но жив.
- Всё, дед? В расчёте мы? Твой внук - за мою жизнь.
- В расчёте, лесная. Мой внук - за твою жизнь.
Чешуйница облегченно вздохнула. Дед прижал Павлика плотнее, стал поворачиваться - и вдруг, резко развернувшись, извернулся, тряхнул рукой - и нож выскочил из рукава штормовки прямо в ладонь. Острое лезвие рыбкой мелькнуло в воздухе, и резануло по шее чешуйницы. Та охнула, схватилась за порез лапой - а старик, вполооборота стоя к ней, закрывая внука, несколько раз с силой ткнул лесной в живот и в грудь.
- Уговоры с тобой уговаривать, падла?
Чешуйница съёжилась на мелководье, зажимая лапами раны на шее и животе. Старик добежал до берега, бережно положил Павлика на травку, и вернулся в воду.
- Я тебе что обещал? На ремешки распустить?
Лесная молча смотрела на деда. Кровь толчками выбивалась из под волосатых пальцев, крепко прижатых к ранам. Старик еще раз ткнул ножом в морду, а потом в грудь. Чешуйница охнула, и разжала пальцы, опрокинулась, закатила глаза. Дед нагнулся, ухватил лесную за безвольную руку, и выволок на берег.
Павлик открыл глаза. Он лежал в своей кроватке, рядом сидел дед. Из угла бубнил телевизор, очередная звезда экрана громко распевала про несчастную любовь.
- Деда, а что случилось? Как я здесь оказался?
Дед погладил внука по голове.
- Павлуш, я ж тебя просил - не бегай по лесу! Аккуратно ходи.
- Дедуля, я не бегал!
- Ну как же не бегал! Бежал, бежал - и лбом о березу приложился. Я перепугался, тебя на руки взял - и домой!
Павлик вдруг потянулся к деду, и крепко обнял его.
- Дедушка, я всегда буду тебя слушать! Не буду по лесу бегать, обещаю! Мне так страшно было, снилось, что меня кто-то утащил, и по лесу несёт!
Старик улыбнулся.
- Павел, мы договорились? Никогда, слышишь, никогда по лесу не бегать?
Внук улыбнулся в ответ.
- Обещаю, деда!
- Спокойной ночи, милый. Спи.
Дед поправил одеяло, и вышел из комнаты. Вышел на крыльцо, закурил, и включил свет. Лампочка осветила двор, дровяной сарай, тропинку в туалет.
Старик спустился с крыльца, и подошёл к сараю. Посмотрел на десяток влажных ремешков, висящих вдоль стены, насаженными на проволоку. Провёл рукой по коже, покрытой редким бурым волосом.