Совсем недавно я был у аташки. В том доме я жил в далеком детстве. Поиграли с братишкой в футбол. Прямо во дворе, как это мы всегда делали. Воротами нам служили ворота гаражей. Побили друг другу в ворота, попинали как следует мяч и... появился наш сосед, Алмаз байке. На жирных и немытых волосах сидела нелепая черная шапка. Лицо немножко распухло. От Алмаза байке несло перегаром. Рукава куртки прятали его слабые пальчики. Он вообще казался слабаком, который всю жизнь гробит на огненную воду. Но я помнил Хафизов завет: "Не суди пьяницу, который лежит на пороге, ведь еще неизвестно, отчего он пьян!" "Ну че, Сула, тебе забить?" "Давайте, Алмаз байке", - отвечаю бодро. Пока Алишер пытался попасть в ворота, а Алмаз байке потирал руки и говорил, что он играет "с первого класса" и играет хорошо, я отошел от ворот и, поправляя штаны, посмотрел вокруг. Потихоньку темнело; во дворе не было ни души; изредка во двор доходили звуки проезжавших машин; солнца вообще не было. Все было тихо, пасмурно и красиво. А мне было грустно. Мне вообще при такой погоде всегда грустно. Я вспомнил двор. Я вспомнил то, как мы гоняли футбол во дворе, и если мяч попадал на крыши гаражей, дворовые апашки всегда нас ругали. Кричали страшно. Выходила моя апашка и грозила пальцем. Как же она меня называла?.. Нет, Сула, такое нельзя забывать. Ты помнишь многих режиссеров, а тут... Тут вся твоя душа лежит. Все растет из детства. "Султан" и звала, точно... Теперь же апашек не видно. Им уже трудно ходить, они и не выходят. Сидят дома, доживают свое. А как бывало они болтали в беседках! Строчили из пулеметов будто. Заходили друг другу в гости. Ругались, конечно, обзывали друг друга похлеще нашего. И вот постепенно они начали уходить...
"Сула! Ты чего? Играешь, нет?" - Алишер обвел меня и забил мяч. Тут пошатывающийся Алмаз байке взял мяч и с гордым видом спросил: "Откуда бьем?" Установили место. И вдруг я что-то услышал, кто-то за нами следил. Ах, так это же соседи! На верхних балконах нашего дома сидели два знакомца. Их крики: "Забей ему!", "Мочи!" взбудоражили меня. Имени одного я не знал и не знаю, он постоянно ходит и щурится, седой и сморщенный; а второго я знал с детства. Это был Руслан байке. Он всегда чирикал сверху, давая знать о себе. Он словно трубил: "Сула, я здесь, все в порядке!", и мир для меня уже не представлял угрозы. Я был совсем малышом, но уже тогда на его вытянутую руку (словно руку гитлеровца) я вытягивал свою и кричал от радости. Было давно. И Руслан байке так и не прекратил пить. Сколько людей, таких симпатичных, умных, милых, спивались. И было совершенно ужасно видеть его в таком состоянии, когда он подбегал и кричал: "Сулыч, Сулыч, хочешь.. хочешь... - он указывал на любого мужика, находившегося поблизости, - я дам ему пизды?! Хочешь? Че, не веришь, не веришь, Сулыч?!!" Он хотел сказать о своей силе, о том, что он по-прежнему нуждается в моей вере в него... Руслан байке, как же вы мне дороги. Вы столько дали мне!.. И от Алмаза байке пахло уже родным мне запахом. В этом запахе я слышал свое детство, тех мужчин, которые жили у нас во дворе. Конечно, не пило большинство. Но по праздникам пили все. Пить было нельзя. Пить означало быть своим. Ничего нет отвратительнее запаха перегара, и ничего нет грустнее...
Мы вставали в ворота по очереди. Никто не забивал. Один раз я все же забил. Потом решили поиграть в одно касание. Алмаз байке не успевал, говорил, что мы его "заебали", что мы его подставляем, не понимаем. Один раз он упал. Когда я подбежал к нему и помог подняться, на его губах так и застыло начальное "пи". Проиграл Алишер. "Султан, - подошел ко мне Алмаз байке, - слушай, мне тут хлеб нужно купить... У тебя есть пятерка?" Я дал. И он пошел домой. Не в магазин. Я знал их уловки, я не злился. Алмаз байке, в котором чувство справедливости было всегда сильно, Алмаз байке, который всегда передавал привет моей маме и желал ей здоровья, а потом очень серьезно спрашивал: "Ты передал? Точно?!"
Наш старый двор... Если деревня и переехала в город, то сердцем ее остался двор. Двор я назову общиной. Свои аксакалы, своя власть, свои уставы, соседи, совместные праздники. Когда отключают свет, все вдруг вспоминают, что живут в одном доме. Видишь дядю Вову, электрика со стажем (!), копающегося в проводках с фонарем в зубах. Ходишь со свечами и, верно, возвращаешься в XIX век. Мало чего осталось, связующего соседей. Из групп по интересам остались только матери. Иногда во дворе есть няня, есть репетитор. Уже две семьи связано. Отключили свет. Хорошо. Даже машины, заезжающие во двор и их владельцы-коммерсанты, задалбливающие всех со своим рупором и картошкой. Они тоже связывают. И пока что двор держится на детях. Детям многое просто пофигу. Они завидуют, дерутся, любят, ненавидят, симпатизируют - все как у взрослых. Только искренне. Пока сосед не будет знать соседа, у нас не будет гражданского общества. Но я не про ГО хотел говорить. А о ностальгии. Да, может быть и такое, поверьте: живешь в одном городе, но тоскуешь по нему же. Этот город уже другой, я уверен, что и об этом я взгрустну в свое время. Но людей, создающих атмосферу города, уже не вернешь. Не вернешь многих людей, взрастивших в тебе понимание. Мой двор уходит и я не хочу расставаний...