- Выследили-таки маньяка-убийцу! - потирал ладошки водитель "Уаза". - Теперь его остаётся только взять с поличным.
Всё произошло совершенно случайно: капитан Котов подвозил на служебном "Уазе" жену домой. Проезжая мимо кафе, водитель заметил некое подозрительное (скорее, до боли знакомое, если вспомнить натёршие на глазах мозоли фотороботы серийных убийц, а их - зафиксированных МВД - на свободе не так много разгуливает) лицо, входящее в помещение забегаловки с прекрасной дамой под ручку. Котов аж потом покрылся, узнав "старого-доброго" Щеглова В. Н., ни раз задерживаемого милицией, но всегда отпускаемого за отсутствием улик и доказательств. Но неделю назад появились улики, осталось только найти этого Щеглова, но он как сквозь землю провалился. Отделения уже принялись "хоронить" маньяка, а он тут как тут - целиком и полностью - живой и невредимый. Котов оставил жену в машине. А сам отправился брать преступника живым или мёртвым.
- А что это за убийца такой? - любопытствовала у водителя жена Котова, - Котик мне про него не фига не рассказывал.
- Не может быть! - реагировал тот. - Круче Чикатиллы! Как он тебе мог не рассказывать про него? Щеглов!!! Чё, никогда не слышала?
- Слышала, конечно, но мало.
- Двадцать лет уже неуловим! Ему бы в Книгу Гиннеса, да доказать ничё не можем - всё у него шито-крыто. Ну эта его обыденная манера: входит в кафе с девушкой и, прежде чем что-то заказывать, ненадолго удаляется на улицу, возвращается в одних трусах и говорит, что его ограбили. Девушке же не бросать его - везёт к себе домой... По-всякому он старается понравиться девушкам...
- И что дальше? - перебила его Котова. - Привезла она его к себе домой. И?... Что, ни соседи никто его случайно по дороге не замечает?
- Девушки просто исчезают, - отвечал водитель. Вошли вдвоём, вышел он один, а девушка его словно и не рождалась на свет никогда. И доказать ничего нельзя; его действительно не видит никто, как он входит в...
- Смотри, - кивнула она в сторону кафе, - они вдвоём вышли!
И, действительно, Котов и Щеглов выходили из кафе, но Щеглов не то что не был в наручниках, а вообще, мирно разговаривал с капитаном, как будто тот был его старым другом.
Войдя в кафе, Котов тут же подошёл к столику, за которым расположились Щеглов со своей предполагаемой жертвой.
- О, - радушно воскликнул Щеглов, увидев приближающегося капитана, - наконец-то я Вас нашёл, Алексей Александрович! У меня для Вас потрясающие новости!
- Вы присаживайтесь, - вытащил он из-за соседнего столика табуретку и поставил её перед капитаном, - я Вам всё расскажу.
- Да нет уж, Щёголь, - заметил ему Капитан, - в другом месте и в другое время ты мне...
- Ну ты, ментяра! - обратилась к Котову девушка, - пошёл отсюда! У меня брат, полковник Сидоров - знаешь такого? - он тебя посадит...
- Танюша, - перебил её Щеглов, - это хороший милиционер. Ты пока посиди буквально две секунды, а я побеседую с гражданином капитаном.
- Он чё, в мафии моего братана? - осведомилась Танюша.
- Да, - ответил ей Котов, - я из разряда осведомителей.
- Ну извини тогда, мильтон, - сказала она, когда они вдвоём уже удалялись.
И тут же к ней подсел какой-то подвыпивший амбал в кожанке.
- Ну чё, подруга, хочешь горы золотые? - обратился он к ней.
- Сдунься, - ответила она.
- Ну пойдём, - согласился он, - в тачку, там потрахаемся.
И за такие слова амбал молниеносно получил по морде.
- Не понял, - пробормотал он, не почувствовав и "комариного укуса". - Коза, ты не охренела, случайно?
- Я тебя за козу щас зарежу! - процедила она, схватив бугая за нос. - Я из тебя...
Но прервал её громкий шум, доносящийся с улицы. Невозможно было разглядеть, что явилось причиной шума. Но в кафе вбежал взъерошенный Щеглов. Лицо его в нескольких местах было подрано; одежда имела такой вид, будто этого сорокалетнего мужчину пыталась съесть стая диких собак.
- Никому не выходить! - закричал он, захлопывая за собой дверь. - Там... Там чёрт знает что происходит!
Вообще, в кафе было не так много народу (кроме Танюши и бугая, нос которого она машинально отпустила, за столиками сидело ещё две парочки и бармен), чтобы можно было суетиться подобным образом.
- Чё там? - подбежала к нему девушка, больше желающая воочию во всём убедиться, чем допрашивать этого чем-то дико перепуганного Щеглова.
- Там убивают! - схватил он её, чтоб та не вырвалась и не выбежала на улицу. - Всех подряд!
- Ну, Серёга, - вырывалась она из его цепких объятий, - ну пусти меня! Дай поугарать! Как там убивают?
- Там коровы, - не выпускал он её. - Зелёные коровы... Эй ты, дебил! - заорал он на самоуверенного детину, ринувшегося к выходу. - А ну стой...
- Пусть идёт! - настаивала Танюша. - Он меня козой назвал...
- Ты, мужик, дальтоник, - произнёс здоровяк, подойдя к окну. - Коровы-то красные, а не зелёные.
Тут из рук Щеглова вырвалась-таки Татьяна и подлетела к окну, машинально отталкивая детину в сторону, так, что тот аж упал.
- Они жёлтые! - увидела она, как разноцветные коровы дожёвывают последнее тело, что присутствовало на улице, в данной местности; тело жены Котова. Всего остального в пустынном "Уазе" уже не было, кроме нескольких капель крови. - Да и не коровы это, а быки!
- Я вас умоляю, - просил их тот, - не выходите на улицу!
К Тане подбегали уже и обе парочки (одна из парочек была парнем с девушкой, другая - двумя манерными парнями).
- Клёво как! - восхищённо проговорила девушка своему другу. - Давай попробуем съесть этих коров?
- НЕ ВЫХОДИТЕ!!! - разрывался Щеглов.
- Трудно удержаться, - заметила ему выходящая следом за двумя парочками Татьяна, - они просто-таки гипнотизируют, эти коровы, и аж слюньки текут, хоть я и вегетарианка.
Уже и бугай вставал - бармен помогал ему подняться на ноги и выйти из кафе, понимая, до какой степени этот парень пьян.
И уже, через две-три минуты, Щеглов оставался в кафе совершенно один. Его почему-то не трогали эти буйволообразные существа.
Первая глава
ПАСХА
Хочется рассказать о том, какая в 19... году выдалась пасха.
Мне той весной было одиннадцать (сейчас немножко больше), моему брату - 18. Частенько нам вдвоём приходилось ездить в деревню, это туда, где год назад перед описываемыми событиями, умерла и была похоронена наша бабушка. Так что дом практически пустой: вытворяй в нём всё, что душа возжелает. Меня с собой брат брал только потому, что ездить ему было больше не с кем - трусливый он у меня: возьми он с собой пару каких-нибудь весёлых приятелей (а они у него почти все весёлые), так и ехать ему будет незачем - та симпампуля девчоночка, что живёт с мамой с папой напротив дома нашей похороненной бабушки, наверняка уговорит своих родителей отпустить её на два-три денька в город (не одну, а с двумя-тремя приятелями-весельчаками моего тоскливого угрюмого братца). Потому с братом ездил только я один, совмещая приятное с полезным: наш дом стоял на пригорке и близлежащий пруд был виден только из чердака этого дома, пруд этот находился на территории дачи некоего нового русского и как бы являлся его частной собственностью; впрочем, домов рядом с ним больше-то и не было, а у этого нового русского... три дочери... молодые, красивые... в тыщу раз красивее, чем эта долбанная соседочка, которую братец мой, сколько ни ездил, уфаловать так и не смог, как не пыхтел: тормоз он, помочь я ему ничем не могу. А то, что те девчата красивее, я раскусил ещё два года назад, когда впервые в жизни живьём увидел голую девушку... и не одну; их тогда шестеро было. Радует меня в этой ситуации только лишь то, что дочери этого нового русского - лесбиянки, значит больше девчонок увижу со своего чердака, они ведь занимаются Этим прямо на берегу пруда, и папа их против ничего не имеет - его нет в это время рядом, занятой очень человек. А те по-видимому понимают, что дом, небольшой уголок выглядывающий из-за густых крон деревьев крыши которого, пустует (единственная его хозяйка на кладбище; да и при жизни хозяйки они не очень-то стеснялись заниматься женской любовью), так что полная свобода действий. Зимой они из парной выбегают на снег; тоже всё прекрасно видно. Да и вообще, как предпочтительницы здорового образа жизни (раз по утрам зимой закаляются и купальный сезон открывают сразу как озерце растает), основное время проводят в безделии и на свежем воздухе (самые "эрогенные" части этого свежего воздуха с чердака видны мне почти все). Так что никто, кроме меня и брата, про вид из чердака больше не знает; ещё в этот пустующий дом иногда приезжают наши родители, но так редко, что всё чаще и чаще брат мой, приезжая сюда, имеет возможность увлекать в пустынный дом свою застенчивую подружку, в то время как я пропадаю на чердаке.
Вот я коротенько и обрисовал ту причину, по которой нам с братом частенько приходится ездить в деревню; теперь, также молниеносно, я перейду к почти основной теме моего рассказа. Начать её можно, например с дороги... От железнодорожной станции до нашего дома (дома на самой окраине деревни, или посёлка, и на самой окраине кладбища, где и похоронена наша бабушка... Что я сегодня к этой бабушке привязался?! Не о бабушке ведь рассказ) пролегает длинная деревенская улица (полчаса ходьбы быстрым шагом до нашего дома), по краям которой частные дома, коттеджи, дворы, лающие собаки и уймы кур. Но... дома охраняют, судя по всему, не одни только собаки... Я часто думал, что неплохо было бы посадить на цепь одного задиристого петушка... Ох этот петушок и достал уже моего брата! Меня он не трогает, а на него набрасывается всякий раз, как мы с братом проходим мимо двора с его (петуха) курятником, и если этот петушок ничем конкретным не занят, когда мы вдвоём проходим мимо, то обязательно медленно выходит из-за угла... и сразу, как мой брат его заприметит, начинает на него кидаться, и высоко подлетает, иногда даже до затылка достаёт. Брат только бегством от этого ненормального петуха и спасается. И так, метров 100-200 петух этот и не оставляет моего удирающего брата в покое. Смешно-то смешно, но когда это надоедает, то уже не до юмора. Что там за хозяева у этого петуха, непонятно, да и не видно их, а если брат мой как-нибудь случайно поранит это чудовище, не придётся ли ему потом платить за него; не заявятся ли потом к нему домой (пока он со своей закомплексованной подружкой будет сидеть и смотреть по видику какой-нибудь идиотский ужастик) "хозяева" (если их можно так назвать) этого петуха (невидимые хозяева) и не потребуют ли от него какой-нибудь десятикратный размер оплаты?...
Но это всё ерунда - все эти бестолковые разглагольствования, с помощью коих я попытался ознакомить читателя (если он всё ещё читает эту писанину, называемую "рассказом") с обстановкой ситуации всего, что произошло в одну из пасох ХХ века. Ерунда потому, что ни я ни брат не сомнавелся, что петух не оставит его в покое и в этот раз, а обходить эту улицу - пробираться по заболоченным терновникам и непроходимым дебрям, огибающим огороды домов этой единственной во всей деревне улицы - не совсем удобно. Но подумаешь - пару раз прыгнет на затылок, клюнет две пары раз, прогонит пару сотен метров по улице смеющихся селян; велика беда? Так мы и пошли, настраиваясь на некую обыденность, что примитивный, однообразный петух ничего больше не придумает - ничего новенького не изобретёт - всё то же: неожиданный вылет из-за угла, приземление брату на спину и тридцать-сорок клевков в затылок.
Итак, мы подбираемся к старому-знакомому двору с мёртвыми-невидимыми хозяевами... Вернее, проходим мимо всегда настежь распахнутой калитки этого двора, за которой вечная тишина (насколько я могу судить по частым приездам в деревню и проходам мимо данного двора, по дороге с жд. станции и по дороге на жд. станцию) и полная таинственность. Проходим и ждём, что вот-вот выползет из-за угла сарая этот монстр и налетит на брата... Но никто не "выползает"... Мы аж приостановились от удивления. Курятник с улицы был хорошо виден, двери курятника были всегда распахнуты настежь, как и калитка, но... кажется, там ничего не было в этом курятнике - пусто и тихо.
- Ладно, пошли, - говорю я тогда брату, - чё встали.
- Странно всё это, - тихо проговорил он, осмотревшись по сторонам. - Везде тихо. Собаки даже не лают.
- Ну и пёс с этими собаками! До вечера тут стоять собрался?
Действительно, странно всё выглядело: почему кругом тишина? В этой деревне такого не бывает даже ночью. Обязательно каждую ночь в каком-нибудь (или у какого-нибудь) из домов да разносится на всю деревню, то пьяная драка, то весенний вой котов, переходящий в ежеминутные побоища, то собаки - на луну... А это что-то непонятное!
- Ладно, пошли, - согласился брат, но с места сдвинуться не успел...
- Ребятки, - донёсся откуда-то со стороны, неподалёку, мягкий, вежливый голосок некой старушки, что выглядывала из открытого окошка противоположного дома дому "хозяев" петуха-чудовища, - вы не петушка случайно ждёте?
Мы с братом тут же глянули в сторону старушки... Вроде бы милая, добрая бабуся, улыбается, словно в любую секунду готова угостить нас свеженькими, горяченькими оладушками или горстью конфет, но... что-то не понравились мне её глаза... Какие-то они у неё ядовитые, неприятные, словно в оладушки она специально для детей добавляет крысиного яду... Да и улыбка тоже... какая-то искусственная, если в душе я не являюсь критиканом (скепсисом).
- Нет, не ждём, - тут же ответил я за брата, дёрнув его шиворот, чтоб он понял, что надо продолжать путь и не останавливаться из-за всякой ерунды, если до дома (до своей герлы) желаешь добраться максимум за час, а не за сто часов.
- А он ведь у меня, - продолжала болтать бабуся. - К потолку привязанный. Развязать?
На это мне нечего было ответить, да и брат, пялящийся на неё как на говорящую курицу, брёл следом за мной, понимая, что нет смысла добираться до дома минимум за сто часов, как нет смысла и общаться с этой бабусей.
- Почему вы уходите, ребятки? - спрашивала нам вслед старушка. - Петушок ведь так к вам привык!
- Что она порет? - никак не мог понять мой брат, не перестающий глазеть на неё. - Что здесь происходит?
Спрашивал он, разумеется, не у меня, а как бы у себя. Всё, что произошло, я запомнил как нельзя лучше; память у меня, в следствии всего, что я сейчас пытаюсь словесно изложить (всего, что произошло), улучшилась в несколько раз... не только одна память. Многое стало лучше. Сейчас я, пока пишу всё это, скрываю некоторые из своих возможностей (пытаюсь скрыть), чтоб Вас, уважаемый читатель, не очень-то удивить. Но да ладно, дальше:
- Не уходите, я отвяжу потолок от петуха! - кричала нам та своим "добрым" умоляющим голоском, поскольку мы удалились от неё на достаточное расстояние. - Он ведь помудрел этой ночью! Библию прочёл за пол секунды! Я время засекала! - Затем крики её утонули в доме.
- Слушай, побежали отсюда, - предложил мне брат, - не нравится мне всё это! Какая-то она сумасшедшая...
- Ты бежи, - ответил я ему, - а меня твой любимый "педераст" не тронет (так мы шутя всегда петуха этого называли).
- А если тронет? - спрашивал он быстро, потому что собрался уже бежать. - Сегодня день какой-то странный.
- Я тебе сказал, не тронет! - начал я театрально выходить из себя. - Не спорь со мной.
- А, чёрт, - махнул он на меня рукой и кинулся со всех ног, рассчитывая пробежать положенные 200-300 метров, после которых можно уже спокойно продолжать путь - так далеко петух не гонится.
- Мальчик, - высунулась тем временем бабуся из окна, - почему твой братишка убегает?, поставь ему подножку! Петушок набирается из погреба информации, задержи брата! Его мозг уже подготовлен...
- Пошла в жопу, бабка, - ответил я ей. Я тогда даже мог остановиться, вернуться назад и войти в старухин дом, дотого был уверен, что петух даже не посмотрит на меня.
- Сути в твоей грубости ни на ноль, - отреагировала та на мой ответ. - Ну ты хоть задержись. Сегодня просто сильный мощный день, и всё получается.
- Fuck you! - ответил я ей единственное, что знал в то время из английского языка, который изучал в школе на двойки.
- Не бойся петушка, мальчик, - пыталась она меня уговорить, - что же ты такой трусишка!
Этого я вытерпеть не мог! Мало того, что эта старая шлюха называет меня "мальчиком", она меня ещё и трусишкой пытается назвать! А что, если кто-нибудь наблюдает за всем этим, подобно тому, как я наблюдаю за обнажёнными дочерьми нового русского?... Я возвращался, чтоб раз и навсегда объяснить старухе, кто есть who.
- Ну вот, какой умничка! - засияла от счастья старушенция своей деланной радостной гримасой. - Ещё полминутки и петя вылезет из погреба.
- Слушай, старуха, - очень спокойно и "вежливо" объяснил я ей, - если ты не заткнёшь свою поганую варежку, дом твой сгорит. Я понятен тебе?, или тебе канистру с бензином приволочь, показать? - Говорил я ей в тоне своего тогдашнего кумира, Владимира Жириновского. - Взлетишь на воздух вместе со своим...
Недоговорил я потому, что в темноте её дурно пахнущей комнаты что-то промелькнуло... Я толком даже не разглядел, что это было, но по спине у меня мурашки вовсе не пробежали; у меня сердце ушло в пятки... Отчего? Я ведь ничего не увидел.
- Паренёк, убегай отсюда!!! - завизжал какой-то женский голос. Откуда он доносился?... Тогда мне подумалось, что он доносится не иначе как из-под земли... скорее всего, из старухиного погреба. Только погреб её должен уходить под землю метров на шесть. Не мог этот голос раньше завизжать?... Или он в это время был занят: потолок был привязан к пете, а когда их отвязали друг от друга, петя разбудил эту кричащую женщину и... заряжался информацией, судя по старухиному лепету.
Но всё это не важно, потому что после того как женский голос провизжал (к какому пареньку он обращался, хотелось бы мне узнать), старуха тут же исчезла в недрах дома, а место её сею же секунду занял... тот самый петушок, что всё время набрасывался на моего брата. Спутать его с каким-нибудь другим, мне всё равно что спутать с чьим-то собственное зеркальное отражение (не в том смысле, что оно в это время стало похоже на этого петушка, а... ну вы меня поняли). Но всё же что-то в этом петухе не походило на того петуха-чудовище. Я это не сразу заметил, а только после того, как он вылетел, перепрыгнул через закрытую калитку, от которой я стоял на небольшом расстоянии, и взмыл над моей головой... Тогда-то, в этот молниеносный момент, я всё и заметил... Это были глаза, вот что отличало чуть ли не всю его внешность. У того петуха, что задирался до моего брата всякий раз как мы шли туда или оттуда, были глаза обыкновенного петуха-драчуна, ничем особым не отличающиеся, а это... Это были старухины глаза... Если у старухи глаза не петушиные.
Хлопая крыльями, он пытался приземлиться неиначе мне на самое темя, прям как в той сказке Лермонтова или Пушкина, но я не был своим братом и действовал сосредоточеннее: всякий раз, как он подлетал ко мне на расстояние вытянутой руки, я боксировал его кулаками; я готов был избивать этого петуха, не давая ему прикоснуться ко мне своим ядовитым клювом, до тех пор, пока он не упадёт на землю и пока я не растопчу его ногами.
- Не сопротивляйся, мальчик, - голосила из своего зловонного оконца бабуся (я её тогда не слышал, я позже все эти события прокручивал в своей памяти; обо всём, о чём не мог вспомнить - догадывался, полагаясь на шерлокхолмовский метод дедукции), - если будешь сопротивляться, то сёдня ты не выживешь. Тебя съедят.
Но я сопротивлялся не потому, что рождён был для того, чтоб всю свою жизнь только и сопротивляться, а просто мне не терпелось задавить этого нагловатого петуха, растоптать его, чтоб больше не было на дороге этой мрази, которая нормальным людям спокойно ходить мешает. И я попадал по нему, и каждый мой удар сопровождался каким-то мерзким на слух кряканьем.
- Я тебя последний раз прошу, прекрати лупить петуха! - снова прокричала бабка, но я был донельзя сосредоточен на попадание ударов, потому что, чем дольше я его бил, тем изворотливее он становился, и клевки уже через раз проскальзывали и попадали мне то в лоб то полбу и я не слышал старухиных просьб. - Не то я открою третий глаз!
Но если б я слышал всё это, не произошло бы наверное того, что далее произошло, потому что я бы тогда разозлился пуще прежнего. Поймал бы этого чёртового петуха, разорвал бы его пополам, а потом запихал бы в сумасшедшую старухину глотку. Но я не слышал её, продолжая вяло попадать или промазывать кулаком в подлетающего к моей голове неугомонного петуха. Тут-то и случилась эта неожиданность (для меня неожиданность. Третий глаз, назвала старуха это явление):
На секунду петух исчез из моего поля зрения, но прошла эта секунда и он впился в мою голову, подлетев к ней откуда-то снизу, что для меня и явилось полной неожиданностью. Это мне показалось, что он исчез, на самом деле он с такой скоростью рванулся в сторону, метров на десять, и, разогнавшись, с ещё большей скоростью пробил мне голову... Хотя это "пробил голову" наверняка мне показалось, когда я позже "восстанавливал память", как показалось и то, что старуха использовала телекинез, когда носила на расстоянии по воздуху петуха со скоростью света.
Я не видел, что там вытворял петух с моей головой, потому что в глазах у меня темнело, как это бывает во время недоедания (кто голодал подолгу - до обмороков, - тот знает), и сколько это продолжалось я понятия не имею. Когда темнеет в глазах, то ты можешь хоть со второго этажа - головой об асфальт, или с третьего этажа - другим (мужским) местом о перила; ничего не почувствуешь, хоть режь тебя живьём и миллиард иголок загоняй под ногти, всё одно. Так и я - очнулся лёжа на дороге, вокруг никого, ни петуха ни бабки, орущей что-то там неслышное из окна. Вокруг только та самая тишина, что первым напугала моего брата, и полная таинственность; неизвестность: что ждёт меня впереди, когда я доберусь до дома? Об этом я не задумывался. А просто шёл и шёл, пока не пришёл. Недалеко было идти.
Почему вокруг тишина; почему никого не видно (словно эту деревню и все близлежащие к ней селения неделю назад эвакуировали), я узнал, когда вошёл в дом (почему я сразу не полез на чердак? Стоило бы!) и понял, что все в этом доме психи... Но - по порядку:
То, что у брата в эту пасху со стеснительной соседкой не фига не получится, я понял ещё до того, как в поле зрения мне попала стоящая во дворе родительская машина (как этих двоих ублюдков угораздило устроить моему брату такую неожиданную подлянку, когда пасху они собирались провести дома, ума не приложу!), просто сердцем чувствовал, что братик мой скрепит от злобы зубами; какая-то интуиция меня охватила. Впрочем, чувствовал я и не только это... Попозже всё расскажу, не сразу.
И точно, как и предполагал: выхожу из-за угла запертого на замок магазинчика, и стоит эта чёртова батина "тойота-карина" - четыре часа теперь на чердаке не проторчишь, обязательно залезет этот хренов папаша, проверить, не дрочу ли я там (его идиотские повадки я выучил лучше собственного - двадцати одного - количества пальцев). Впрочем, не до чердака мне было, когда я подходил к двору с "тойотой" и коленки мои подрагивали оттого, что я предполагал; я просто в уме анализировал ситуации и сопоставлял всё это с действительностью, то, что должно быть естественным и обычным явлением, и никакой интуиции или как - там его называют - ясновидения. Но, в то же самое время, я не верил в своё предвидение, этак надеялся, что всё обойдётся, меня не заденет, ссылался на паранойю. Но чем больше я старался игнорировать своё "воображение", тем сильнее эта "паранойя" овладевала моими фибрами... И я уже развернулся назад, думаю, чёрт со всем этим - вернусь на станцию, как раз через сорок минут электричка подходит; доеду до города, там-то, я надеюсь, всё нормально, нет этой пугающей тишины. Ключи от дома у меня в кармане. - Я даже полез пошарить, чтоб убедиться и не кусать потом локти, стоя у двери и вспоминая, потерял ли ты их где-то по дороге или вообще не брал... Но не успел нащупать эту приятно звенящую (приятно, для данной ситуации) связку ключей, услышав требовательный бас своего нудного надоедливого папика:
- Антон, бегом домой! Немедленно! Я требую!!
Я оглянулся. Батя выглядывал из окна. Вот это его "я требую!!" меня раздражало больше его тупой и вечно серьёзной "требующей" кирпича физиономии. Только поэтому я и не пошёл сразу.
- ЯТРЕБУЮ!!! - повторил он с нажимом. Но я сделал вид, что оглох, нагнувшись, чтобы развязать шнурки и долго-долго завязывать, а затем опять развязать.
- Я требую, - раздался его голос с меньшей требовательностью, когда я наклонился и дёрнул за шнурок, только в этот раз противный папашин голос раздавался... над самым моим ухом... - Что же ты развязываешь шнурки?
Я в это не мог поверить - это было невозможно! Как он мог за пять секунд, пока я долго наклонялся к кроссовку, выскочить из дома и пробежать 30-40 метров при своих 150 кг. (при росте 170 см.)?!
Но для меня удивительного в этом ничего не было, ведь подспудно я догадывался, что обстоятельства сложатся именно так, только верить не хотел.
- Я понимаю, что отец тебе противен, - начинал папа свою нудную нравоучительную мораль, - что тебя от него тошнит, но он ведь тоже человек, и ТРЕБУЕТ к себе уважения! И когда он Требует, то надо его слушаться и не делать всё по-своему! Вот так вот! - обрисовал он свою точку зрения. - А теперь пошли немедленно домой! Твоя мама требует, чтоб ты послушал её!
- Чё я, стетоскоп? - сумничал я тут же.
- Не дерзи! - сжались от гнева губки отца в "куриную жопку". Нравился мой папик мне только единственным, своей трусостью: когда моему брату ещё не было 12-ти и он не начал заниматься боксом, я видел как папаша частенько лепил ему подзатыльники, но узнав, что старший его сын купил себе боксёрские перчатки не для понту, подзатыльники тут же прекратились и для меня и для брата.
"Мама требует, чтоб ты послушал её". - Я сразу не задумался над его фразой, хоть и догадывался, о чём эта мама будет мне говорить. Но... признаюсь, не о всём я мог догадаться - не всё предположить; мозг мой хоть и стал мощным, но не успевал он улавливать каждую мелочь, а жизнь в основном из мелочей состоит, и упустишь одну какую-нибудь малюсенькую пылиночку, как пылиночек этих тут же наберётся уйма, и сам ты превратишься в пыль. Так что много неожиданностей меня ожидало.
Когда мы входили в калитку, сердце у меня бешено колотилось, я предчувствовал что-то крайне неприятное, но в то же самое время и понимал, что "поезд ушёл" (а электричка действительно скоро уйдёт) и ничего не изменишь: если я побегу со всех ног, чтоб не опоздать на электричку, не успев взять и билета (так быстро нужно будет бежать, чтоб перед самым носом двери не захлопнулись), и развернусь, чтоб со всей силы врезать своему папаше по тыйцам, если он попытается меня остановить, то не исключено, что выскочит и мамка и брат и чёрте-кто там ещё... Просто, я видел, что мне не удастся убежать из этой странной деревни. Видел я также и ещё кое-что, отчего и старался вовсю игнорировать своё колотящееся, вырывающееся из пяток сердце, открывая дверь и входя в дом, у порога которого стояла моя мать и смотрела на меня... как-то странно...
- В чём дело? - тут же отреагировал я на её взгляд.
- Тебя петух клюнул? - произнесла она в ответ. Прозвучало как вопрос.
- Я же ему говорил, - донёсся из соседней комнаты голос брата, - а он упрямый, как фома неверующий!
- Жареный петух, - задумчиво сказал папаша. Потом сказал громче: Пробоина-то в виске его заросла! Свой, стало быть, человек! Не пасха.
- Я это ещё раньше тебя поняла, - сказала та ему, - ещё до того как Жареный его клюнул.
- Какой Жареный, - начал я закидывать их вопросами, - какая пасха? Объяснитесь.
- Незачем, - ответила мне мама, - ты и так понимаешь всё лучше нас. Сегодня день Пасхи. Христос воистину воскрес.
- Да, - усмехнулся папик, - только пасха нам попалась ядовитая, вот мы и стали больше понимать. Кто-то отравил пасху.
Тот-то я и смотрю, странные они какие-то. Но, понял я так, что они умничают; понял, когда подошёл к зеркалу и... увидел в своих глазницах старухины зрачки (не скажу "петушиные глаза", не то читатель меня не так поймёт)... Не заметить их наличие невозможно. Вот родители мои и решили повыпендриваться, они ведь не понимают, насколько здорово многое я понимаю. Но я решил тоже повыпендриваться:
- Может быть что-то и понимаю, но не всё. Мелочей много - всё одним взглядом не разглядишь.
глава вторая
БУРЁНКО
Вадим и Виталий Буреенко выходили из кинотеатра, с просмотра "Годзиллы-2", когда новая девушка Виталия затерялась в толпе (девушка Вадика пересела в другой конец кинозала ещё в начале фильма, когда Вадик пытался ей на плечи положить свою руку).
- Ну что, - отреагировал Вадик на это явление, - опять тебе не повезло с девчонкой. Тюфяком потому что не надо быть. Они ж любят ласки, чтоб во время фильма ты залез к ним под лифчик или - на худой конец - в трусики. А ты какая-то недотрога!
- То-то я и смотрю, - усмехнулся Виталя, - как твоя подружка пулей улетела от тебя, ещё и фильм начаться не успел.
- Так её наверно знакомая позвала, - нашёлся Вадик. - А сегодня мы с ней трахаться будем, а ты - извини подвинься. Звони ей сегодня всю ночь и объясняй, что ты не виноват, что ты совершенно случайно в толпе затерялся...
- Трепло! Ты ж кроме проституток больше никого в постель уложить не можешь! Знакомая её позвала! Ей знакомая важнее тебя...
- Ну мало ли что там у них за дела! Так я-то хоть с проститутками трахаюсь. А ты вообще... девственник.
- Что?! А по рогам не хочешь?... Не я их к себе домой приглашаю, а они приглашают к себе домой меня, вот в чём между нами с тобой разница.
Братья (Вадику - 16, Виталию - 15) ещё долго спорили, кто из них мужественнее, пока не добрались до дома.
- Ну вот давай, - предложил Виталя брату, подойдя к телефону, - позвони своей герле, а я звук включу - посмотрим, что она тебе ответит.
- Ну ладно, - пожал тот плечами и набрал номер.
- Алло, - раздался девичий голос после тридцати или сорока долгих гудков.
- Танька, - отвечал Вадик, - это ты?
- Нет, - отвечала та, - это её прабабушка. Что Вы, молодой человек, желаете Татьяне передать?
- Танька, кончай прикалываться!
- Что за современные выражения! - раздался ответ. - Фи! Татьяна уехала на полгода в Африку. Что ей передать, когда она вернётся?
- Она не вернётся, - сказал Вадик. - Там обезьян и жирафов много, незачем ей возвращаться.
- Ну и козёл, - проговорил девичий голос и сопроводили его короткие гудки.
- Понял? - сказал Вадик брату, - это её бабка, она сумасшедшая...
- Конечно-конечно! - усмехнулся тот в ответ, - я, в отличие от тебя, лапшу с ушей снял.
- Ну а ты теперь позвони своей, на тебя посмотрим.
Виталя набрал номер.
- Да? - раздалось в ответ после непродолжительных гудков.
- Валя, - проговорил Виталий, - ты меня извини, конечно, но я в толпе сегодня при выходе затерялся.
- Ну и что?
- Встретимся?
- Можно. Где и когда?
- Где и когда угодно.
- Договорились, - последовал удовлетворительный ответ. - Я жду. - И гудки.
По всей двухкомнатной квартире прокатился гомерический хохот Вадика. - Ну ты, Виталя, весельчак!!!
- Тихо вы, скоты! - влетела в комнату их мать, - папу разбудите! Он сегодня пьяный, ох он вам и задаст тогда!
- Слушай, братэлло, - проговорил Вадик, успокоившись, сразу как мать вышла из комнаты, - давай откровенно: надоела нам такая жизнь? Согласись со мной.
- Ты прав, - согласился Виталя, - тоска и сплошная монотонность: ничего интересного вокруг не происходит.
- Вот именно. Познакомились с подругами через объявления, а они чё с нами вытворяют!
- А они одинокими на всю жизнь останутся, - изрёк Виталя. - Недотрогами. В крайнем случае - будут ждать принца на Боинге, пока он прилетит и заберёт их куда-нибудь на марс.
- Да, ты прав, братишка, кругом сплошная тоска! А как бы хотелось, чтоб...
Зазвонил телефон. Виталя снял трубку вперёд брата, поскольку ближе него находился к аппарату.
- Мама, - позвал он. - Тебя.
Та послушала, что-то проговорила и посмотрела на сыновей, повесив трубку:
- Завтра поедете в деревню, - сказала она им.
- Чё мы там забыли? - почти в голос отреагировали братья.
- Привезёте картошки, - ответила она. - Всё равно бездельничаете целыми днями, так хоть польза какая-то от вас будет.
Утром отец разбудил сыновей в четыре часа. Сложно было его не слушаться. Заставил немедленно одеться и спешить на электричку. Ему плевать было на то, что сыновья каждое утро предпочитали начинать с туалета, с кофя, с завтрака, с обязательно смотрения в телевизор. На всё это времени данным утром не хватало.
Он отвёз их на машине до вокзала и те едва успели заскочить в закрывающую двери электричку.
Послезловие: Если всё это - вышеизложенное - неинтересно, значит продолжим болтовню о "божьей корявке"; если же оно (всё это) сильно обаятельно, значит ничего нового не будет, равно как и старого. Итак, нужно или ненужно новое (старое)?