Дед Сергея по матери умер давно. В этом мире парень не знал других пращуров. Только этого сухого старика с голубыми до белизны холодными глазами. Помнил, как они удили рыбу на рассвете, и над полотном реки в утренней тишине поднималось солнце. Туман таял медленно. Исчезал, возвращая миру краски и влажную магию утренней росы. В омуте у обрыва бурунила крупная рыба. И впереди был еще целый счастливый день - долгий-долгий как сама жизнь.
Помнил, как дед любил сидеть с внуком на завалинке, теребя до боли его вихры.
- Убить человека, внучек, - скрипел старик, - проще, чем высморкаться. Бабка твоя хорошо это знала. Из-за нее я свой первый срок отмотал. - Он пожевал губами и добавил:
- Жизнь прошла зря, - подумал и переставил слова местами. - Зря прошла жизнь... Зря прошла... - внук ничего не понял, но спросил:
- Деда, а расскажи про человека.
- Про кого?
- Ну про того, кого убили.
Дед снова задумался и сказал:
- Быть добрым только для того, чтобы умаслить этот мир? Смешно! И человек здесь ни к чему не нужен... Бабка твоя очень красивая была... Но ее я всегда жалел, потому что любил. А вот их...
Он подхватил одну из разгуливающих возле ног куриц и пристроил ее к колоде. Поднял топор и рубанул почти без замаха. Птичья голова с хрустом отскочила в сторону, а тело выпорхнуло из рук деда и понеслось по двору, ударилось о забор и завалилось на бок, расплескивая кровь и все еще трепыхая крыльями.
Мальчик Сережа был настолько поражен этим зрелищем, что даже позабыл заплакать.
- Не рано, Никифорыч, кур бить начал? - Заглянул во двор сосед - местный бригадир Андрей Платонов.
- Вишь, внук приехал, - скосил на него глаза дед. - Свеженьким угостить, не в городе, чай! - облизнул кровь с лезвия топора. Продолжил. - Как у вас с продовольственной программой? Решаете?
- Программа есть, продовольствия шиш. Правильно говорю. Нет? - съязвил бригадир и решил высказаться. - Рассуди, Никифорыч. Вот ведь во мне лежит огромный заряд жизни, а как почну им палить в наше дело, так кой-что одна малость выходит... Ты стараешься все по-большому, а получается одна мелочь - Сволочь! Ты скот этот напитаешь во как! Я сам силос жую, прежде чем ее угощаю, а отчет мне показывают - по молоку недоборка, а по говядине скотина рость перестала!... На центральном взяли сорок рабочих всякого пола с завода - на выручку. По сговору, - мне два помощника, два умных на глаз мужика досталось. Что ж такое?! Ходят они, бушуют и стараются - я сам на них пот щупал, - а все в бригаде как было плохо, так стало еще хуже... Недосмотрю сам - скотина стоит в траве голодная, а не ест: не поена! А мужики енти аж скачут от ударничества, под ними быки бегом бегут, а куда - неизвестно. Одно слово - пролетарьят. Кликнешь - они назад вернуться, прикажешь - тужатся, проверишь - проку нет. Это ж что такое, это откуда смирное охальство такое получается? Злой человек - тот вещь, а смирный же - ничто, его даже ухватить не за чего, чтобы вдарить... Выходит, в злобе сила. Навык ей только и нужон. Правильно говорю. Нет?..
Тут мальчик Сережа пришел в себя и заорал во все горло.
Историю своей жизни дед рассказывал постепенно. Про то, как угостил парня, который решил приударить за его женой, вилами в бок; как пошел по этапу, как началась война и он - уголовник - оказался в штрафной роте; как он в первом бою сдрейфил, не хватило духу схватить и выбросить из блиндажа гранату, и она искромсала пятерых молодых парней, а его даже не царапнуло; как штрафники проводили разведку боем, когда из каждой десятки в живых остался только один; как немец, который уже висел на его штыке, успел полоснуть деда по горлу; как валялся потом в санбате и зверел от клопов и бессилия; про то, как он - сельский механизатор - попал в бронетанковые войска, а когда их командир сгорел под Прохоровкой вместе с танком, получил офицерский чин; как поймали власовцев и вырезали их что скот - по-тихому, чтобы никто не видел; как нашел в немецком окопе альбом с голыми "фрейлейн" и ни разу не смог досмотреть его до конца - так тянуло на женскую плоть, но любил всегда только жену - единственную в мире; как вошли в Германию, где уже весной 45-го подбили их танк, и он - раненный в ногу - так и остался при штабе, а потом стал комендантом маленького городка в Саксонской Швейцарии и полгода жил при коммунизме; как добирался домой на трофейном "Хорьхе", который до сих пор пылился у него в сарае; как встречали героя-орденоносца и посылали учиться, а он не поехал, не захотел оставить жену, зато породил и выучил дочь, вот она-то и стала матерью Сергея.
Дед и после войны характер имел горячий и безудержный. Связываться с ним боялись. Разве что внук.
К старости дед пристрастился читать разные книги - все больше философическую прозу. Мальчик Сережа часто замечал, как старик сидит возле дома, уставясь за реку - на закат - туда, где после дождя вставала над лугом радуга - и думая то ли о тайнах местного мироздания, то ли о сущности уходящей жизни. Люди - даже бабка - были ему тут без надобности. Разве что внук.
"Правильного пути нет в принципе, - всплыли сейчас в памяти слова деда. - Одна вера". А еще - как Сергей подростком уезжал от деда в последний раз. Как тот потрепал внука за вихры и пошел было к дому. А когда внук оглянулся в последний раз, старик так и остался стоять у калитки. Стоял и плакал, пряча лицо в тени забора.