Аннотация: Судьба разведчика прошедшего войну с 1937 по 1945 год.
Офицерские были
( Рассказы о судьбах людей в офицерских погонах)
Рассказ первый
Судьба разведчика.
Рокот двигателя стал тише, самолет начал снижение. Мы заходили на посадку. Сквозь разрывы облаков внизу была видна бескрайняя тайга, местами чуть припорошенная снегом. Широкая лента реки, как бы делила ее на две половины. Мы прильнули к иллюминаторам, стараясь разглядеть место, где самолету удастся найти ровную площадку для приземления. Мы, это полковник Абрамов, подполковник Наливаев, майор Фирсов и я, капитан Виноградов, направлялись в отдаленную воинскую часть с инспекцией после происшедшего там в части ЧП. Часть эта располагалась в низовьях реки Лены, и добраться туда можно было только водным транспортом. Из Москвы мы на ИЛ-18 долетели до ближайшего военного аэродрома, потом пересели на легкокрылый АН-2, который нас должен был доставить до ближайшей речной пристани, откуда уже на "Ракете" мы сможем попасть к месту назначения. Сейчас наш АН-2 уже заходил на посадку. Под крылом самолета Лена несла свои воды, летчик, видимо, летел вдоль реки, и искал место, где можно будет посадить самолет на берегу. Очевидно, такое место нашлось, потому что самолет клюнул носом, нас по инерции потянуло в сторону кабины, самолет начал гасить скорость. Вскоре его затрясло по неровностям речной отмели. Он остановился буквально метрах в ста от старой деревянной пристани, стоящей на краю небольшого селения, насчитывающего не более десятка изб. Мы вышли из самолета, и полковник послал меня узнать на пристани, когда будет следующий рейс в нашу сторону. По скрипучим сходням я поднялся на это сооружение, называемое пристанью, внешне напоминающее домик на барже. Окошко кассы было закрыто изнутри, и дверь кассы тоже. Вокруг не было видно ни души. Я обошел всею пристань, и только за ее строением со стороны реки обнаружил мужика в фуфайке и высоких рыбацких сапогах.
- Добрый день, - поздоровался я. - Скажите, пожалуйста, как касса у вас работает?
- А тебе куда, милай человек?
- Да нам в ...тино.
- Опоздал, дорогой, только утром "Ракета" ушла.
- А когда следующая будет?
- Это уж когда вернется. Может, дня через три, а то и через неделю. Летом их ходило две, а сейчас пассажиров мало, пустили только одну. А вам за какой надобностью туда?
- По делам, папаша. А где у вас можно будет остановиться, чтобы дождаться ее?
- Вон там, крайняя изба. Там Наталия хозяйка, с ней и договаривайся. Она и магазинчик держит, пожрать себе купишь. А там не ваш аэроплан сел?
- Наш, папаша, наш, - ответил я ему и направился к своим сообщить невеселые новости.
Я доложил полковнику обстановку, и мы направились к дому Наталии. К счастью, она оказалась дома. Наталией оказалась женщина лет сорока, среднего роста и крепкого телосложения с приветливым улыбчивым лицом. Вышла она на наш стук в двери с тряпкой в руках, поспешно оправляя юбку. Видимо она заканчивала мыть полы. Увидев необычных посетителей, она удивленно вскинула брови.
- Откуда столько военных в наших краях? Вы к кому?
- К вам, Наташенька, к вам. Примите на постой?
- Отчего же не принять? Только у меня не гостиница, у меня все по-простому.
- Да нам как-нибудь переждать, дождаться "Ракеты".
- Ну, заходите тогда в избу.
Выделила она нам большую светлую комнату. В ней уже стояли три кровати, стол, несколько стульев и старинный буфет с посудой. В углу стоял старый, еще ламповый приемник. Четвертую кровать нам с Фирсовым пришлось принести ее из чулана и собрать на месте. Нашлись и матрасы и одеяла. Договорились и с кормежкой. Наталья обещала нам обеспечить трехразовое питание по смешным по московским меркам ценам. А из выпивки у нее в магазине была только водка местного разлива и ликер Аморетто. Конечно, это были условия не как в пятизвездочной гостинице, но вполне приемлемые. Переждать несколько дней можно было и в таких условиях.
Подошло время к обеду. Наталья нас угостила настоящими щами и гречневой кашей из русской печи. Ни в одном московском ресторане таких щей я не пробовал. К обеду мы взяли у Наташи в магазине пару бутылок водки, которая, кстати, оказалась не такого уж плохого качества. Пытались мы и ее усадить с нами за стол, но она отказалась, сославшись на то, что ей еще нужно поработать в магазине. К концу дня могут появиться покупатели.
После перелета и сытного обеда мы разбрелись по кроватям и проспали до самого вечера. Разбудил нас запах вареной картошки, Наталья накрывала на стол, готовя нам ужин. На большой сковороде принесла какую-то жареную речную рыбу. Из чугунка аппетитно пахло картошкой с укропом. Эти запахи заставили нас быстро подняться с кроватей и поспешить к столу. Тут же принесла она самовар с заварочным чайником, накрытым ярко одетой матрешкой.
Ужин удался на славу. Когда убрали со стола, стал вопрос, как коротать вечер? После обеда мы выспались, спать больше не хотелось, и нужно было придумать, чем себя занять до сна. Привыкшие дома вечера проводить за телевизором, мы не знали, куда себя деть. И, как назло, никто из нас не захватил с собой игральных карт. Не нашлось карт и у Натальи, но она обещала завтра одолжить у кого-нибудь из своих знакомых.
Мы сидели вчетвером за столом, когда полковник подал замечательную идею:
- Товарищи, раз мы попали в такие условия, и нам придется вот так коротать время, возможно, еще ни один день, давайте пусть каждый из нас расскажет интересную историю из своей жизни. Кому начинать, пусть решит жребий.
При этих словах он оторвал от газеты, лежащей на столе, четыре клочка бумаги.
- Пусть каждый из вас на листочке напишет любое двузначное число и поставит стрелку снизу вверх или сверху вниз, я потом скажу для чего.
Мы выполнили задание полковника. Потом разложили листочки на столе. Я написал цифру "17и" и стрелку снизу вверх, Фирсов - цифру "22" и стрелку сверху вниз, Наливаев - "56", стрелку сверху вниз, а сам полковник - "99" и стрелку сверху вниз. Полковник подвел итоги: по большинству проходит стрелка сверху вниз, значит, первым будет рассказчик, написавший самую большую цифру. В данном случае я. Затем Наливаев, потом Фирсов, а закончит Виноградов. Ну что же, приступим. И он начал свой рассказ.
Весной прошлого года у меня начались проблемы с желудком. Местные эскулапы определить ничего не смогли. Направили меня в один из московских госпиталей. Положили меня в терапевтическое отделение и приступили к исследованиям.
Как-то в один из дней поступил к нам в госпиталь полковник Иванов. Говорили, что он служил в Главном Политическом Управлении Вооруженных Сил. Вы сами знаете, как в армии относятся к политработникам. Мол, все служат, а эти только болтают. Поэтому мы все с каким-то пренебрежением смотрели на него. Мест в неврологическом отделении не было, и его временно поместили в наше терапевтическое. От отдельной палаты он отказался, и его поместили в нашу. В ней как раз освободилась четвертая койка. С пренебрежением к нему мы относились еще и потому, что он был в таком нервном истощении, что руки у него тряслись, больше десяти минут он говорить не мог. После нескольких минут разговора губы у него начинали дрожать, он закрывал глаза и отдыхал 10-15 минут в таком положении. Мы думали, где уж так можно было истрепать нервы на политической работе. Позже, когда он нам рассказал о своей жизни, нам стало стыдно за те свои мысли.
А произошло это на второй или третий день после того, как он поступил к нам в палату. Мы в это время занимались каждый своим делом: кто-то читал, кто-то писал письма, кто-то слушал радио, надев наушники. И вдруг полковник обратился сразу ко всем нам:
- Хотите, я расскажу вам о своей жизни? Думаю, что вам будет это интересно.
Мы отложив наши дела, и подсели к нему и стали слушать. Не скажу, что сразу у нас его предложение вызвало большой интерес. Но чем больше он говорил, тем внимательнее мы его слушали.
Закрыв глаза и откинувшись на подушку, он повел свой рассказ.
Началось это давно, еще задолго до войны. Я со своими родителями в то время жил в одном из поволжских городов. С детства меня окружали дети немецких переселенцев. Тогда мне казалось, что их было больше, чем нас, русских. В нашем общении, в наших играх немецкий язык для меня стал таким же родным, как и свой. Окончив школу, я поступил в институт на инженерный факультет. Однажды, когда я уже учился на втором курсе, меня вызвали к декану факультета. У него в кабинете за его столом сидел мужчина, лет сорока, такой седой и представительный. Я сразу обратил внимание на его взгляд. Он был каким-то особенно внимательным, и я бы сказал, пронзительным. Декан стоял рядом, и всем своим видом показывал, что гость его является важной птицей. Сидящий за столом внимательно рассмотрел меня и предложил сесть. Декан, сославшись на неотложные дела, сразу же покинул нас. Гость подробно расспросил меня о моем детстве, родителях, учебе, привычках, наклонностях. Я никак не мог понять, к чему он клонит, чем вызван его интерес к моей персоне. Закончив расспрашивать, он предложил мне изучать немецкий язык не по институтской программе, а на каких-то особых курсах. Я отказывался, считая, что знания языка у меня вполне достаточные для учебы и для будущей работы. Но он был настойчив, и я, в конце концов, согласился. В то время я только мог догадываться, с кем имею дело.
Через неделю в актовом зале одного из военкоматов я в составе группы из 10 человек штудировал немецкий. Преподаватель особое внимание обращал на чистоту произношения. Даже мы учили оттенки произношения берлинского, боварского, швабского и южногерманского произношения слов. Вначале мы занимались один раз в неделю 4 часа. Затем занятий стало больше. Появились новые предметы: география Германии, история, литература. Я чувствовал, что эти занятия начинают мешать моей учебе в институте. И когда до окончания учебы уже оставалось чуть меньше года, меня снова вызвали в деканат. Там за столом декана сидел уже знакомый мне человек. Встретил он меня приветливо, словно старого знакомого, хотя с тех пор я его больше не видел. Я набросился на него со своими претензиями.
Вы понимаете, - говорил я, - все эти второстепенные дела мешают мне учиться.
Второстепенные?...
Да, конечно, второстепенные. Ведь главное для меня учеба. Страна ждет, что из меня выйдет хороший инженер.
Страна страной. А для чего ты учишься?
Как для чего? Для того, чтобы получить хорошие знания для работы, получить диплом.
Диплом?.. - вскинув глаза, как-то загадочно посмотрел на меня, а потом достал из своей папки какие-то корочки и протянул мне. - Этот?
Я взял в руки эти твердые корочки. Развернул их. Это был диплом об окончании института, выписанный на мое имя. Все подписи и печати были в порядке. От неожиданности я даже не знал, что ему ответить. Но молчание прервал он сам.
Как видишь, тебе уже больше нет необходимости посещать институт и учиться для диплома. Теперь он уже у тебя есть. С сегодняшнего дня ты переходишь в наше распоряжение и будешь учиться по другой программе.
А если я откажусь?..
Он взглянул на меня так, что у меня спрашивать пропала всякая охота.
И началась учеба. Из нас готовили профессиональных разведчиков. Мы изучали все, что нам для этого требовалось. Нас учили водить все виды транспорта, включая танки и легкомоторные самолеты. Нас учили стрелять изо всех видов оружия. Стрелять в темноте, стрелять на звук. Радиодело, фотодело, шифровальное дело, язык жестов, вплоть до языка глухонемых.
Но больше всего уделяли внимания изучению Германии, ее истории, географии, ее городов и земель. Мы должны были чуть ли не по мусорному ящику на улице определить в каком городе он находится. Фотоснимки, кинофильмы, картины, гравюры - все использовалось для изучения местности.
И, конечно, физическая подготовка. Мы бегали кроссы, лазили по стенам, прыгали через огонь, прыгали с парашютом.
Как-то раз во время учебы меня вызвали в медпункт. Сказали, что сделают очередную прививку. Как только сделали мне укол, я тут же потерял сознание. Когда я пришел в себя, то на лбу у меня оказалась повязка. Мне сказали, что я потерял сознание и упал, а при этом разбил себе лоб. Через несколько дней, когда сняли повязку, на лбу оказался очень характерный шрам в виде уголка.
При этом рассказчик показал пальцем себе на лоб. Там, действительно, над левой бровью у него был заметен шрам в виде буквы "Г". За годы, он, конечно, растянулся, побледнел и теперь был едва заметен. Чувствовалось, что полковник уже устал, и ему требовался отдых. Мы покинули палату, дав ему поспать, чтобы потом с большим интересом дослушать его историю. Но получилось так, что только на следующий день он смог продолжить свой рассказ.
Утром после завтрака и всех процедур мы снова собрались в палате, чтобы послушать полковника. Откинувшись на подушку и закрыв глаза, он продолжил:
Готовили нас основательно. Много внимания обращали на все мелочи. Считалось, что для разведчика не может быть мелочей. Чаще всего они "горят" именно из-за них.
Часто во время подготовки использовались ролевые игры. Одному из курсантов давалась легенда. Он в течение нескольких дней "вживался" в эту роль, а мы потом всей группой пытались его "расколоть". Именно знание мелочей помогали нам выживать в реальных условиях.
Когда общую подготовку мы закончили, меня с напарником направили в Ленинград. Там нам предстояло пройти курс, который официально назывался "Искусство обращения с женщиной". Да, это, действительно, искусство! Какие мы в этом деле часто бываем профаны. Преподавала нам старушка лет семидесяти, бывшая графиня. Она учила нас всему: походке, манере разговаривать, умению делать комплименты, умению держаться за столом, произносить тосты и т.п. Учила нас как на себя обратить внимание женщины, как дать ей понять, что ты ею интересуешься. А потом началось самое главное: практическая отработка навыков интимной близости. Да, да, именно отработка практических навыков. Боже мой! До чего же мы, мужики, невежды в этом деле! Ведь это целое искусство. И тот, кто владеет этим искусством, добивается в жизни очень многого. Забегая вперед, скажу, что в дальнейшей моей жизни и работе этот опыт мне очень пригодился. Как это не звучит банально, но с помощью жен начальников можно продвинуться очень далеко по службе. Но для этого нужно уметь им угождать.
Нас готовили так: если ты уже хоть раз завоевал женщину, то она останется твоей навсегда. Другие мужчины перестанут для нее существовать.
Почти три месяца ушло на эту подготовку. Когда же я вернулся, мне вручили очередную легенду, и я стал ее разрабатывать. По этой теме был богатый материал. Согласно этой легенде, я был отпрыск одной из старинных немецких фамилий, потомственный граф. Мои родители несколько лет назад погибли в автомобильной катастрофе. В живых осталась только старая бабушка, с которой я не встречался последние 10 лет. С детства родители выбрали для меня духовное поприще. Я в составе группы из 10 человек несколько лет учился в Ватикане, у самого папы. Но почему-то, достигнув совершеннолетия, я отошел от церкви и стал служащим в магистратуре. Материал, действительно, был богатым. Здесь были план и снимки поместья, воспоминания бабушки о моем детстве, воспоминания моих школьных друзей обо мне. Особенно мне запомнилось, что в саду возле дома была старая груша, с которой в детстве я упал и подвихнул себе ногу, после чего долго хромал. В воспоминаниях бабушки не было сказано, какую именно ногу, левую или правую, я подвихнул. Мысленно я представил, что правую. И таких мелочей было много.
Но все-таки, к этой легенде я относился, как к очередной учебной. Однако для меня она стала основной.
Летом 1936 года произошла моя заброска. Я в составе группы туристов был направлен в Италию. Несколько дней мы бродили по Риму, любуясь его достопримечательностями. Потом ко мне подходит наш руководитель группы и вручает мне билет на поезд, идущий на север Италии. Остальные инструкции я должен был получить на месте. Еду на вокзал, сажусь в свой вагон. Купе на двоих, поезд отправляется, а я все один. И только на следующей станции открывается дверь и входит мужчина. Я застываю, словно вкопанный. Смотрю на него, словно на свое отражение в зеркале. Передо мной молодой человек - моя копия, даже шрам в виде буквы "Г" над левой бровью (вот, оказывается, откуда он у меня). Нам предстояло проехать вместе 6 часов. За это время я должен был получить от него последние инструкции и вникнуть в мелкие подробности его последних лет жизни. Через 6 часов я должен был стать им.
Оказывается, что после возвращения из Ватикана он связался с коммунистами и перестал служить церкви. Вот тогда и возникла идея заменить его подготовленным разведчиком. Мой двойник должен был вернуться в Рим и с группой туристов уехать в СССР. Я же должен был отправиться в Германию. Нужно было начинать жить уже по настоящему, согласно легенде. Никаких связей мне не давали. Поставили одну единственную задачу: вживаться и карабкаться по служебной лестнице, как можно выше. Когда я понадоблюсь, меня найдут.
Вскоре мне пришлось встретиться с бабушкой. Я очень боялся этой встречи. Но глаза старухи не заметили подмены. А вот с этой грушей я чуть не прокололся. Упал я не на правый, а на левый бок, и хромал я на левую ногу. Бабушка это хорошо помнила. Пришлось прикинуться, что я просто забыл.
Но больше всего я боялся встретиться с остальными 9-ю ребятами, с которыми я 6 лет учился в Ватикане. Они бы сразу вычислили меня. Поэтому, избегая встречи с ними, я переехал в другой город. В это время в Германии поднимал голову фашизм. По улицам маршировали молодцы в коричневых рубашках со свастикой на рукаве. И я примкнул к этому движению, понимая, что за ним будущее Германии. Одним из первых я вступил в отряды "СС". Не верьте никому, кто будет вам говорить, что во время войны кто-то сумел внедриться в "СС". Это просто невозможно было сделать. В абвер - армейскую разведку - это еще возможно, но в "СС" - никогда. Здесь настолько была отлажена система проверок и контроля, что и недели такой резидент не продержался бы.
Вот один из примеров, когда для проверки расставляли языковые ловушки. Как-то у нас появился один офицер, которого начали подозревать, что он английский шпион. Говорил он на чистейшем боварском диалекте, без всякого акцента. Казалось бы, и подкопаться не к чему. Но устраивается проверка. На моторной лодке группа молодых офицеров с девушками в выходной день отправляются кататься по Шпрее. В месте, где в Шпрею впадает речушка, название которой в переводе из немецкого звучит приблизительно так: "Анна падает в Шпрею", один из офицеров небрежно бросает "Сморите, вон "Анна падает в Шпрею". Для каждого немца это название настолько нарицательное, как для нас Кама, Ока, Печора, Волга. Ведь никто у нас не задумывается что слово "волга" одначает "светлая". Для тах, для кого этот язык не родной, он воспринимает эти слова, как действие. И действительно, наш подозреваемый встрепенулся, стал вглядываться, ища глазами эту Анну, которая падает в реку. Значит, он не коренной немец, за которого он себя выдает. Стали его глубже проверять и раскрыли. Оказалось, что это был английский разведчик.
Пригодились мне и ленинградские уроки. Молодые офицеры любили устраивать следующие игры: в одной комнате 5-6 офицеров с девушками устраивали любовные игры. По команде начинался половой акт. Кто кончал первым, тот получал по голой заднице столько раз ремнем, на сколько минут позже кончал последний. Мне, например, ни разу не доставалось ремнем. Я умел всегда себя контролировать.
Что и говорить, приходилось использовать жен своих начальников для продвижения по службе. Рос я быстро. Ведь задача у меня стояла такая: вживаться и расти. Чем выше я поднимусь, тем к более ценной информации я буду иметь допуск.
Но тревожило меня больше всего отсутствие связи. В Европе уже полыхала война, немцы откровенно готовились к нападению на СССР, а обо мне словно забыли. И только уже перед самой войной мне дали связника. Продвинулся я по службе довольно высоко. И уже после войны, когда мне Михаил Иванович Калинин вручал в Кремле государственные награды, проходящий мимо Вячеслав Михайлович Молотов вдруг обратился ко мне: "А я вас помню, когда осенью 1940 года я был в Берлине, вы стояли в личной охране Гитлера". Да, это было так. Но личная охрана, это всего лишь один эпизод моей военной карьеры. Мне удавалось добывать очень ценные сведения, которые, надеюсь, хорошо использовались при разработке операций на полях сражений.
Но работал я водиночку. Все наши резиденты были настолько глубоко законспирированы, что мы практически ничего не знали друг о друге. Была в наших кругах (я имею в виду круги высшего командования "СС") одна мадам. Ну такая стерва, что мне не раз хотелось ее пристрелить. Она переспала буквально со всем руководством, и со всеми подчиненными. И делала это так нагло и так самоуверенно, словно "крышей" у нее был сам Гебельс или Гимлер. И можете себе представить, уже после войны я встречаю ее в Москве в нашем управлении. Оказывается, она тоже была резидентом в Берлине в то время. Мы встретились с ней, как родные. Вечером зашли в кафе, посидели, выпили, вспомнили о военных годах. Она замужем, у них ребенок. Она попыталась меня предупредить, чтобы я не сболтнул лишнего о ее прошлом. Но я же понимаю, что это была ее работа. Работают, кто как умеет, и кто чем может. А тайну, мы, разведчики, хранить умеем.
Тяжело было, конечно, осознавать, как трудно приходилось нашей стране, особенно в первые военные годы. Мы же досконально знали все: и о потерях, и о завоеванных землях, и о сотнях тысяч пленных наших солдат. Но как себя можешь чувствовать в стане врагов, когда даже слова не можешь вымолвить по-русски. И только один раз я сорвался. А было это так.
Уже в 1944 году немцам удалось схватить одного из руководителей французского Сопротивления. Мария руководила большим отрядом, и этот отряд доставлял много неприятностей немцам. Она была дочерью русского белого офицера, эмигрировавшего во Францию в начале 20-х годов. Русское ее сердце не выдержало. Боль за свою родину превысила ненависть к большевикам. Она стала на защиту своей России. Ее отряд успешно провел несколько серьезных операций в тылу врага. Около года безуспешно немцы гонялись за легендарной Марией. Но все же нашелся предатель, и ее выдали гестапо. На одном из ее допросов присутствовал и я. Измученная, избитая, но не сломленная, она гордо и дерзко держалась на допросе. Когда эта пытка закончилась, меня попросили сопроводить ее в камеру. Путь был длинным по какому-то подземелью. Мы шли с ней вдвоем, она впереди, я немного сзади с пистолетом. В какой-то момент она со вздохом прошептала по-русски: "Боже, когда это все кончится?.."
И тут я не выдержал. Я прекрасно понимал, что помочь ей я ничем не смогу, не выдав себя. Мне было ее смертельно жалко, но выдавать себя я не имел права. Но и оставаться безучастным к ее страданиям было выше моих сил. Тогда я приблизился к ней и шепнул по-русски: "Мария, спасти вас сейчас не сможет никто и ничто, а прекратить ваши страдания сможет только смерть. Сейчас, когда мы будем проходить мимо часового, вы броситесь на него, якобы с целью завладеть его оружием, и он вас пристрелит. Этим вы сможете избежать дальнейших пыток".
Она повернула ко мне лицо и взглянула мне в глаза. Я никогда не забуду ее взгляда. Она сжала мне руку и шепнула: "Благодарю вас, родной...".
И не успел я опомниться, как она тут же бросилась на часового, словно пыталась отнять у него автомат. Он оттолкнул ее и выпустил в нее целую очередь. Она использовала мой совет.
Потом уже, после войны, я написал книгу о ней. Кажется, по этой книге был написан сценарий, и даже снят фильм. Но лично я его не видел.
Война заканчивалась. Наши были уже на подступах к Берлину, союзники рвались к Эльбе. Я запросил Центр о дальнейшей моей судьбе. Мне ответили так: если попадешь к нашим, то сразу открывайся, а если попадешь к союзникам - продолжай свою легенду. К счастью, наши взяли тот городок, где я находился. Рано утром раздалась беспорядочная стрельба, и в комнату, где я один сидел за столом, ворвалась наша группа автоматчиков. Старшина заорал: "Хальт! Хенде хох!". Я поднялся, поднял руки и стою улыбаюсь, не могу сдержать себя от счастья. Наши! Наконец-то! "Он еще и улыбается" - заорал старшина и влепил мне пощечину. Тогда я на чистом русском языке гаркнул: "Отставить, старшина! Смирно!" Это подействовало. От изумления солдаты открыли рты. Я старшине командую: "В дивизии есть у вас особист? Доложи, что номер такой-то вышел на связь". Они выполнили мою команду, вели меня в штаб дивизии, а старшина шел сзади и все ворчал: "Еще посмотрим какой ты русский". Но я был так счастлив, что не обижался на него. Полдня они меня продержали в землянке одного, пока сам генерал, командир дивизии вместе с особистом пришли ко мне. Генерал пожал мне руку и поздравил с возвращением. Особист сообщил, что Центр приказал мне вернуться в Москву. Генерал помог мне устроиться на ближайший рейс Ли-2 до Москвы. И вот представьте себе такую картину. Летит самолет, в салоне практически все военные, большинство из них раненные. Все в защитной военной форме. А я в своей черной эссесовской. Другой у меня просто не было. Тогда я был в звании штурм-банфюрера. Снял с себя я своей единственный погон, запрятал в карман подальше свои награды. Представляете, как на меня смотрели мои попутчики?
Прилетел я в Москву. Правда, встретили меня на машине из управления, не пришлось мне по Москве шагать фашистом. Долго беседовал я со своим шефом. Я даже не знал, что пока я там поднимался по служебной лестнице, здесь параллельно шла моя карьера. Звание в звание, должность в должность. А выслуги у меня оказалось больше, чем я прожил. Год в тылу врага идет за 7 лет. И вот в 1945 году мне было 33 года, а выслуги в два раза больше. И ордена шли параллельно. Там Железный крест, здесь орден Красной Звезды. Там Крест с дубовыми листьями, здесь орден Красного Знамени. Правда, там Креста с золотыми листьями я не получил, но здесь звание Героя Советского Союза вручил мне сам Михаил Иванович Калинин.
И самое интересное, что на наши закрытые праздники шеф заставляет надевать все полученные ордена. Может быть оно и правильно. Но глядеть странно, когда с орденом Ленина соседствует немецкий крест. Но их не зря дают.
Выделили мне квартиру в Москве, выдали кучу денег, дали два месяца отдохнуть. Больше на задания не посылали. Работал я в управлении. Готовил разведчиков. По свежей памяти написал книгу. Но издать ее не разрешили. Посчитали, что еще рано. Очень многие методы выживания является секретными. Так и пылится моя рукопись где-то в архивах.
Рассказчик, наконец, умолк. Мы сидели, словно завороженные в молчании. Нас потрясла эта история полковника. Нам стало стыдно, что мы вначале так подумали о нем. Он продолжал.
Потом я перебрался в Главное Политическое управление Вооруженных Сил. Был основным консультантом по экономике Германии. Читал лекции в академии. Иногда приглашают в институт иностранных языков. Там читаю лекции. Последнее время начало подводить здоровье. Очевидно, сказывается напряжение прошлых лет. Вот так и сюда попал ..."
Расскзчик лежал в кровати с закрытыми глазами. На вид ему можно было дать все 60, а ему ведь было только 45.
Наш полковник тоже умолк. И мы сидели, словно зачарованные этой историей разведчика.
- Вот так, ребята. Такую историю мне пришлось выслушать в госпитале. Она мне запомнилась, и я слово в слово передал ее вам. А теперь твоя очередь, Наливаев.