Аннотация: Просто маленький рассказ. Однако, возможно, у него будет продолжение...
Федорино горе.
Вообще-то меня зовут Федор. Спасибо маменьке, она ударилась в славянофильство на излете своего сорокового дня рождения, а тут как раз появился я, поздний и нежданный. Спасибо, конечно, что не назвала каким-нибудь Радомыслом или Доброжиром, мне и Федора с лихвой хватило. В начальной школе, среди Амалий, Артемов, Михаэлей и Каролин, я был как белая ворона. Федя. Тот еще аттракцион, не без помощи учителей, которые ежедневно, по делу и без, цитировали мне фразочку из старой советской комедии: "Надо, Федя, надо".
Феде, то есть мне, всегда все было надо. Над Федей грех было не поиздеваться. Федя имел не только устаревшее имечко, но и одежду - старшему брату как раз стукнуло 20, и возраст его одежек, которые я за ним донашивал, исчислялся десятилетиями.
Впрочем, мы были обычная семья. Немножко чуть беднее обычных, если совсем уж честно, но не намного: бывали семьи и беднее. В нашем классе, правда, такие не учились, но сам факт, что кому-то приходится еще хуже, чем мне, меня сильно поддерживал.
Меня в школе травили.
Не за имя, нет, имя было средненькой проблемкой. И не за бедность, тоже не самое большое зло, хотя и повод для насмешек.
Дело в том, что кличка у меня была - ФедОра. Как в сказке, помните? Федорино горе.
Нет, так не понятно получается. Придется рассказать полностью.
Перед каждым новым годом начиналась череда утренников: сначала в детском саду, потом у мамы на работе, в их больнице, потом, когда немного подрос - в школе. Наряжались в каких-то пауков, снежинок, роботов, зорро и королев. Читали незамысловатые стишки, нестройно и фальшиво пели песенки, ходили кругами по актовым залам, изображая хоровод - маленькие путались под ногами и бегали в неправильные стороны, взрослые изнемогали под тяжестью своих корон и масок, а средний возраст мучительно потел и стеснялся браться за руки. Никому не было весело, но так полагалось: ликовать и отмечать праздник. Затем упарившийся в синтетической шубе актер с криво приклеенной бородой раздавал всем типовые подарки, и утренник считался успешным.
Я ненавидел эти утренники. Мама наряжала меня в костюмы, сшитые еще для брата, десятилетия назад, и среди роботов и зорро я один был зайчиком. Или, чуть постарше - мушкетером. Кто такие мушкетеры, никто из моих ровесников уже не знал, и я сам тоже: мода прошла, фильм давно устарел, но помятый плащик из старой скатерти, бабушкина шляпа с пером и пластмассовый меч, который по замыслу считался шпагой, почему-то все еще считались хорошим костюмом для утренника.
И вот, помню, лет в 9, мне это все надоело.
И я сам себе придумал костюм.
Точнее, я его банально спер, но "спер" звучало некрасиво, поэтому я предпочитал говорить "придумал".
Спе... то есть, придумал я себе этот костюм, вдохновившись - ни много, ни мало - чужими тряпками.
Между нашей и соседкиной квартирой от общей лестничной клетки отпочковывался такой загончик: прихожая - не прихожая, кладовка - не кладовка, в общем, непонятного назначения тамбур, который все жильцы при вселении быстренько отгораживали дверью от общего пространства лестницы, создавая себе мини-коммунальный коридор на две квартиры. Его забивали всяким барахлом. У нас тоже присутствовала дверь. И барахло тоже присутствовало: сосед, дядя Гена, навесил две широкие полки под самым потолком, и туда было удобно сваливать всякий ненужный хлам, не влезающий в чуланы и не нашедший место на балконах, среди старых лыж и санок.
В один прекрасный день соседка, тетя Юля, впихнула на полку огромную картонную коробку, из которой выглядывало старое тряпье. Коробка стояла неровно, места ей на полке не хватало, и от каждого хлопанья входной или квартирной дверями коробка подрагивала и качалась.
Упала она почему-то именно на меня, не выдержав очередного сотрясения.
На грохот в тамбур выскочили сразу все, кто был в тот вечер дома: и дядя Гена, и тетя Юля, и даже моя мать, хотя оторвать ее от сериалов было задачей непосильной. Тетя Юля заохала, заизвинялась, выкапывая меня из-под каких-то пестрых заношенных платьев, штанов и футболок, а я сидел на полу, почесывая ушибленную макушку, и рассматривал пенные воланы цвета неба, оказавшиеся у меня на шее.
Коробку снова затолкнули на полку, расчистив ей для надежности побольше места, и забыли про маленькое происшествие. Забыли все, кроме меня. У меня же потихоньку созрела и оформилась идея перестать быть на праздниках непонятным мушкетером с мечом.
Мне было, повторю, лет 9. Бабушка научила меня пришивать пуговицы, и я самонадеянно подумал, что создать самому себе костюм - плевое дело. Не сложнее пуговицы. Главное - понимать, чего хочется.
И вот, в какой-то очередной учебный день, когда все взрослые были на работе, а соседская дочь Лена убежала на свидание, я с пыхтением выволок в тамбур стремянку и полез под потолок. Стащить вниз всю коробку у меня, конечно, сил бы не хватило, но этого и не требовалось: коробка была большая, стоял я на стремянке высоко, и мне достаточно было засунуть голову в коробку, вороша ее содержимое, чтобы отыскать там все, что мне бы пригодилось.
Сначала я подумал, что мне пригодятся ярко-синие штаны из какого-то тянущегося блестящего материала. В куче они выглядели отлично, но вытянутые наружу, оказались похожими на плотные колготки. В колготках идти на утренник я не был готов, и упихнул свою находку обратно.
Затем меня привлек замшевый пиджак, но он был такой тяжелый и огромный, что даже в свои девять лет я бы в нем скрылся целиком с головой, хотя рост у меня был для моего возраста вполне обычный.
И вот тут-то оно и появилось из какого-то дальнего угла: платье. Я узнал те самые небесного цвета воланы, которые окружали мою голову в судьбоносный момент падения коробки: оказывается, это было платье. Но не просто девчачье Ленкино платье - таких в коробке было много. Нет. Это был Костюм! Костюм для утренника! Наверняка тетя Юля купила его специально для Ленки, когда та еще училась в школе.
Я затаил дыхание и потянул платье на себя. Оно, как пушинка, выпорхнуло из коробки мне в руки: практически новое. Только слегка помятое. И как раз моего размера.
В тот момент мне и в голову не пришло, что мальчик в костюме принцессы вызовет насмешки или недоумение: нет, я рассматривал капроновые складки, пышные воланы, рукава-фонарики, нашитые на платье звездочки, ленты и кружева, и ликовал: настоящий костюм! Не скатерть и не зайчик!
Платье я аккуратно зажал под мышкой и занырнул в коробку снова: мне был необходим головной убор под этот прекрасный костюм. Но убора, как назло, не было: то ли тетя Юля купила платье без короны, то ли выбросила аксессуар отдельно, но ни короны, ни шляпки, ни даже самого захудалого бантика в коробке не нашлось.
Ладно, подумал я, сползая со стремянки со своей добычей, не страшно. Придумать корону или шляпу намного легче, чем сшить весь костюм, так что мне и так повезло.
Я спрятал платье в угол своей полки, и принялся обдумывать детали.
До утренника оставалось две недели.
Маменька моя никогда не увлекалась воспитанием младшего отпрыска, то есть меня. Ей было достаточно того, что отпрыск по вечерам делает уроки, не сжег квартиру и не сломал себе ноги. Остальное, считала маменька, уже мелкие детали, которые можно опустить. Стишки к утреннику как раз и были такой деталью, несущественной и неважной, равно как и костюм - "мушкетер" мне прекрасно налезал, поскольку скатерть могла завязаться узлом на любой фигуре, а шляпа и меч размера не имели.
Злосчастного "Мушкетера" достали с антресолей и установили в пакете перед дверью - ждать своего часа. Утром, перед выходом на праздник, я пакет аккуратно подменил: извлек оттуда мушкетера и бережно уложил все составляющие нового костюма.
Я продумал все. Пока мама и брат были на работе, я работал над своим образом: несколько раз примерил платье, походил перед зеркалом, посмотрел на себя. Грубые кроссовки к платью совершенно не подходили, и я отправился в кладовку на охоту: в старье, лежавшем там годами, я откопал поношенные туфли-лодочки матери, белые, на крошечном каблуке. Можно набить в узкие носы немножко ваты, и туфли вполне подойдут мне по размеру, рассудил я. А чтобы они не казались слишком уж потертыми и старыми, их можно обклеить сверху елочной мишурой. Чем не хрустальные туфельки Золушки?
Два вечера подряд я, спрятав туфли в ящик своего стола, трудился над их внешним видом: извел тюбик клея "Момент" и упаковку серебристого елочного дождика. Туфли вышли на славу - красоты поднебесной, под стать платью. Под такие туфли не подошли бы голые ноги или зимние, теплые носки - значит, нужно было аккуратно спе... вытащить у матери из шкафа новые капроновые колготки. И потом, в конце концов, голову тоже следовало бы как-то украсить. Не мушкетерскую же шляпу цеплять...
Дефилируя взад и вперед по комнате в новых, блестящих туфлях, я тренировал устойчивость и заодно размышлял над проблемой.
Решение нашлось перед самым утренником - матери подарили коробку конфет с восхитительным, большим белым атласным бантом, уже собранным в бутон. Я бросился на этот бутон, как коршун, и вовремя - мать не успела его развязать или разрезать, и бант был спасен. Костюм для утренника был, таким образом, полностью готов.
Я гордился своим творением.
Ни разу за все это время мне не пришло в голову, что подобный костюм вовсе не подходит мальчику. В "мушкетере" ходить мне казалось намного более стыдным.
Перед утренником мать оставила меня переодеваться, забрав мою куртку, и со спокойной душой отправилась по своим делам - общаться с коллегами, курить, пить кофе... в общем, приятно проводить время, пока сын развлекается с Дедом Морозом.
А я вышел из туалета Принцессой, и без капли сомнений вплыл в актовый зал.
Принцесс было много, но мое платье нравилось мне больше всех: оно и в самом деле было очень красивым. Девочки порхали вокруг хороводами, и я влился в их сказочную канитель: оказывается, если не стесняться скатерти и пластмассового меча, утренник - вполне веселое мероприятие. Костюм оказался волшебным, сделал вывод я, и, окончательно осмелев, полез участвовать в конкурсе на Самую Красивую Принцессу.
Сначала нужно было танцевать. Я отплясывал вместе с остальными феями-снежинками под музыку, и удивительное дело: оказалось, что я даже умею вальсировать. Почему-то в костюме мушкетера и зайчика мне никак не удавалось ни нащупать ритм, ни двигаться в такт. Теперь же я вдохновенно кружился, и даже с овациями прошел во второй тур: тур стихов и песен.
И вот здесь-то меня и настиг кошмар, который стал источником для моего прозвища.
- Как зовут тебя, девочка? - прогудел Дед Мороз, подходя ко мне после моей предшественницы-конкурсантки.
Дед Мороз немножко нахмурился и присмотрелся повнимательнее.
- ФедОра? - переспросил он. Микрофон гулко разносил и его вопросы, и мои ответы на весь зал, и пришлось его поправлять.
- Нет, я - Федор. Федя. Федор Шефтель.
Дед Мороз слегка порозовел и сглотнул, воровато осмотрев мой костюм. Сомнений не было: мальчик Федя, сын его коллеги Верочки Шефтель, смотрел на него широко распахнутыми восторженными глазами, теребя подол совершенно девчачьего наряда.
- Федя, эээ... это конкурс на самую Красивую Принцессу... ээээ...
- Да! И поэтому я прочитаю стих Тютчева. Чародейкою-зимою-околдован-лес-стоит...
Я читал увлеченно, вдохновенно, взмахивая правой рукой, левой не забывая грациозно прихватывать воланы: из какого-то фильма я вынес для себя убеждение, что настоящие принцессы всегда делают именно так. Двумя пальчиками. Дед Мороз, все так же напряженно глядя на меня, дослушал стих до конца, и пробормотал мимо микрофона:
- Федя, это же конкурс для девочек. Давай, я буду называть тебя ФедОра?
- Хорошо, - легкомысленно согласился я, и через пару секунд мое новое имя, усиленное микрофоном, достигло ушей каждого, кто находился в актовом зале.
Я совсем забыл тогда, что многие мои одноклассники тоже веселились на этом утреннике - школа, в которой я учился, была ведомственная, прибольничная. Привлеченные знакомым голосом, зрители наконец рассмотрели под атласным бантом ученика 4го класса Федора Шефтеля, и вместо оваций я услышал нарастающий смех.
- ФедОра! Гляньте-ка, ФедОра! Федька! В колготках! В платье! На каблуках! ФедОооооораааааааа!
Я автоматически отступил на шаг назад, смешался, покраснел и попытался скрыться за спинами Принцесс, но все они сбились в стайку и хихикали, тоже начиная шептаться.
- Мальчик в платье! Это маааальчик... ФедОра...
Я бросился из актового зала, придерживая платье, оступился, споткнулся, туфля свалилась с ноги, и в спину мне ударила волна смеха:
- Смотрите-ка, наша ФедОра - еще и Золушка... эй, Золушка, Принц не будет искать среди мальчиков!
Потерять мамину туфлю было для меня страшнее, чем задержаться еще на минуту в этом зале, поэтому туфлю я все-таки поднял, позорно размазывая слезы.
Мать нашла меня, всхлипывающего, в туалете, уже переодетого, прижимающего к груди свой великолепный Костюм в пакете. Она ничего не сказала, просто молча дернула меня за руку и волокла так до самого дома, не обращая внимания на мои заплетающиеся от горя ноги.
А дома она устроила грандиозный скандал. Потрясала перед моим носом небесного цвета воланами и орала, что я опозорил ее на весь город. Устроил цирк. Что теперь скажут люди? Что у врача Веры Львовны Шефтель - больной ребенок, который переодевается в девчоночьи платья? Который не просто переоделся и тихо сидел, а полез на сцену участвовать в конкурсе на Лучшую Принцессу?
Я не совсем понимал, что такого уж страшного я натворил, но интуитивно чувствовал, что сделал что-то недопустимое.
Я ревел, утирая слезы рукавом, и искренне не понимал, в чем я должен раскаяться и что пообещать "больше не делать": не брать чужие платья? Не участвовать в конкурсах? Не воровать мамины колготки? Каждое из этих преступлений казалось мне ужасным, и я каялся, но мать все повторяла и повторяла про позор, и кричала, что дело не в колготках, а я не понимал, в чем же тогда дело?...
На следующее утро я заболел: поднялась температура, и я лежал в кровати, придавленный своей так и не осознанной виной. Школьный утренник я, таким образом, пропустил, и только после каникул впервые услышал свою новую кличку. Все, абсолютно все в школе теперь называли меня ФедОра. Самые смелые кривлялись, дергали за штаны и кричали: где же твои туфельки на каблуках, Золушка?