Осинский Валерий Аркадьевич : другие произведения.

Напарник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

naparnik


                                                                                                                           Рассказ
                                                                            НАПАРНИК В. Осинский

                 Механики рефрижераторной секции Харисов и Калинин не разговаривали между собой вторую неделю. От Хабаровска. По мнению Калинина, старшего механика бригады, мужика пятидесяти трех лет, его напарник Харисов, сопляк, без году неделю в депо, зажилил навар от левых сигарет и водки.
                 А было так. Харисов в двух рюкзаках пер эту водку и блоки сигарет от Москвы. Точнее из подмосковного Троицка. Пер в Приморье! Старший дал на лапу из командировочных бригады начальнику колонны. И тот определил их не на старую «брянку», сделанную при царе Горохе в бывшем Союзе, а на новую «немку» из Германии. Поэтому, получив телеграмму, покатили менять бригаду через всю страну. Калинин, старый хрыч, не притронулся к рюкзакам: мол, «начальство» мелочевкой не занимается!  «Сейчас всего везде валом! А вот в начале девяностых!» И заводил любимую волыну о былых левых заработках рефов.
     Харисов сразу понял, какая Калинин хитрая, жадная и гоношистая порода. Постельное бельишко в купе себе он выбирал получше, напарнику откладывал рванье, нудно спорил с проводником о цене на чай, в ресторане ждал, пока Леха заплатит за их обед. Словом, был из тех, кто на свои не пьет. Щупловатый, косолапенький, чисто выбритый и седой. Кожа на его лице была бурая от сельского загара, в морщинах.   
     Парень же острый на язык, твердый в решениях, хваткий в работе был не по возрасту спесив и самостоятелен. Старший сначала звал его Лехой, пытался помыкать – не вышло. Парень держался независимо. Имущество содержал в аккуратности. У старшего ничем не одалживался. Свое давал молча. За общим столом продукты не таил. Когда Калинин заводил свои мемуары, парень бесцеремонно уходил в тамбур курить. Это была вторая командировка Харисова. Было ему двадцать пять. Дорожно-техническую школу, или среди выпускников «дурку», он закончил с отличием. С прежним напарником, однокашником, за четыре месяца первой командировки поднаторел в ремесле. А байки Калинина Харисов слышал от отца, тоже рефа. Теперь пенсионера.
     Старший механик Харисова заболел. Поехали с Калининым.
                 В Находке загрузились рыбой. Андрей Сергеевич, не спросив, дал грузчикам магарыч из запасов Лехи. И те закидали в моторный отсек одного из четырех холодильных вагонов десяток брикетов камбалы. Там же в Приморье Калинин дешево спихнул рыбу. Бабки прикарманил.
                 Парень промолчал. На полустанках ночью гуляющий народ клянчил курево и водку за любые деньги в «нон стопе» на колесах. Рюкзаки Леха разгрузил за две ночи.
                 Утром третьего дня Андрей Сергеевич в отличном настроении, неизменно в домашних тапочках и в спортивном костюме устроился в салоне завтракать. Дежурил Леха: подал миски с пшенкой. На сковороде жареная камбала с лопату каждому. Андрей Сергеевич нетерпеливо отодвинул тарелку.
     – Ну, сколько там у тебя получилось? – от жадности его тенорок повело на фальцет.
     – А тебе то, какое дело? – пробасил парень, подчищая кашу.
     Калинин недоуменно посмотрел в голубые глаза парня, на его дурацкую черную бандану с черепами и скрещенными костями, на кнопку в мочке.
     – Что значит? Вместе ведь дела делаем.
     – С каких это? Ты эти рюкзаки пер? Нет, не пер! Вот и жри навар со своей рыбы!
                 Калинин мрачно уставился на парня. Тот жевал и не отводил взгляд.
     – Так-то, дядя! – Леха нахально хмыкнул.
     Этого Калинин не стерпел. Он зашелся на визг, забылся в истерике, как всякий самодур, получивший хоть малую власть. Кричал, чтобы на первой же станции сопляк выметался, что даст телеграмму в депо о замене, по статье…
                 Опомнился от собственного хрипа за грудки на кулаке парня.
     – Ты, дятел старый, еще тюкнешь моего отца, домой по шпалам пойдешь!
                 Что про отца, Ваську Харисова, брякнул, не вспомнить. Случалось, вместе ездили! О том ли думать! Барыш дармовой уплывал! Этого Калинин простить парню не мог.
     И с той минуты ни слова друг другу.
     – От боженька наградил напарничком! – кряхтел Калинин.
     Парень в своем купе хлопал детективы, скопившиеся от других смен, и чхал на старшего. Телевизор в салоне не смотрел: на ходу ящик едва рябил двумя программами. Транзистор слушал через наушники. Когда звали, выходил работать: проверял со старшим аккумуляторные батареи под вагоном; гонял дизеля; включал холодильные машины; на стоянках наведывался в тех контору потрепаться. Делали все вместе, но особняком. Между собой без нужды ни слова.
     Парень в его молодые годы знал и умел до удивления много: отец натаскивал. Подсказывать или подгонять его было не надо. Сначала сноровистость напарника нравилось Калинину. Потом его подчеркнутая самостоятельность начала раздражать. Обиднее всего: он не спрашивал совета, но получалось у него ладно. Даже в электротехнике, где терялись опытные рефы, покумекав, он делал как положено. И своей независимостью и мастерством, казалось старшему, специально досаждал ему.
                 Харисов же презирал Калинина за тупое самодовольство. Старший книг не читал, мнил себя выше других людей, только потому, что он реф. Жил в какой-то дыре под Калугой, имел, судя по рассказам, семейство покорное и единодушное, в разговорах с рефами интересовался только заработками в других депо, и был уверен: кто живет и думает иначе – дурак. И Калинин чувствовал это презрение.
                 К исходу недели Харисов подавал еду старшому в салон, а сам, руша незыблемое правило рефов, не смотря ни на что, есть вместе, уходил к себе. Калинин в отместку и вовсе оставлял порцию молокососа на кухне. Они тихо ненавидели друг друга.
                 За окном проплывало мерзлое редколесье. Слепило глаза стылостью сверкающей белизны. Деревья, нищенски обтрепанные зимой, обреченно опустили лапы в снег.       На ходу секцию продувало во все щели, как ни шпаклевали и не мазали рамы и углы. Топили круглосуточно. По очереди через ночь следили за котлом, чтобы не перехлестнуло дизельное топливо на пол. Тогда секция сгорит, как сноп в июльский зной. Тон семь солярки в запасных баках разнесут жилой вагон надежнее динамита.
                 Следить за огнем была очередь Харисова. Леха, было, провалился в чуткую дрему, и встрепенулся от тишины: поезд дернулся вперед назад, словно проверяя устойчивость, и замер. Окно за полуопущенной дерматиновой шторой, будто густо замазали сажей: ни огонька, ни звезды. Тихим басом гудел котел.
     В двери дизельной заколотили. Старший за стеной заворочался.
     – Щас, – проворчал Леха для Калинина: мол, не спим, трудимся.
                 Внизу скудно рыжел круг света от фонаря. Помощник машиниста назвался.
                 У одного из грузовых вагонов секции полетели тормоза.
     – Подожди, оденусь, – сказал Леха.
     – Быстрее. Из-за вас стоим! – просипел голос.
                 Харисов натянул ватные штаны и армейский бушлат, собачью шапку и вязанный матерью шарф из ангоры. Обулся в валенки с галошами. За бортом градусник зашкаливал под сорок мороза. На всякий случай Леха открыл и вторую дверь, со стороны кухни.
                 Поломку нашли быстро. Заклинило тормозные колодки у ближнего к локомотиву вагона. Возились долго. Руки деревенели на ветру. Не унимавшаяся с вечера пурга перетрясла весь снег.
                 Машинист подал долгий нетерпеливый сигнал.
     – Давай, давай! – поторапливал помощник. – Зеленый давно горит!
                 Кое-как проволокой закрепили трос – «на станции ремонтироваться будете!» – и, проваливаясь в сугробы, разошлись каждый в свою сторону. Лехе топать было дальше. Машинисты выждали. «Надо было фонарь взять, чтобы подать сигнал!» – подумал парень, схватился за вертикальные поручни и вскочил на подножку. Поезд с лязгом дернулся – дрожь прокатилась от головы к хвосту состава – и пошел. Леха нажал ручку и толкнул двери. Двери не поддались. «Совсем охренел! Специально! Не может быть!»
     Поезд набирал ход. Небо, словно прорвало стылым светом вселенной и облака расступилось. Вокруг в лунном сиянии напряженно сверкали перекаленные снега, сухо потрескивали, ахали в глубине остекленевшей ночи деревья, струями текла с веток крупа. «Все! Хана!» Леха живо представил, как через час другой околеет в лесной пустыне. Вспомнил про дверь с другой стороны вагона. На ходу не добраться. Впереди, возможно, будка обходчиков. Но до нее не один километр. С подножки сдует: пальцы уже разжимала стужа. Пешком не дойти. «Платформы!» Не мешкая, Леха прыгнул в снег.
     Груженный состав тяжело полз мимо, скрипя и лязгая, как сонное, ленивое чудовище. На покатой насыпи рифленые вагоны секции громоздились небоскребами. Тихо, как в кошмаре, поплыл борт первой платформы с черной горой бревен. Сердце Лехи сжалось. Высоко! Не дотянуться и не ухватиться за борт! А из сугроба не разогнаться и не прыгнуть, чтобы зацепиться. Парень огляделся. Он стоял под светофором. Тут насыпь выравнивалась. Леха на четвереньках выполз на твердое.  В темноте угадал плетение из проволоки, крепившей борт, и прыгнул. Леху поволокло. Он споткнулся и потерял валенок. Поджал ноги и подтянулся. Перекинул ногу между бревнами и торцевым бортом. Только упав спиной на шершавый распил, парень отпустил рвавшее грудь дыхание и закрыл глаза. Пот сосульками стыл на мехе шапки.
     «Не может быть, чтоб специально! Проснется и дернит стоп-кран».
     Босая стопа заледенела. Леха свел ноги калачом, и намотал шарф портянкой поверх носка. Поднял воротник бушлата. Поезд разогнался. Лехе казалось: его на ветру раздели голым. Он встал спиной к движению, и, держась за бревна, балансируя, начал приседать на ноге. Когда дыхание сбилось, а мышцы налились, парень переобул валенок, и повторил упражнение на другой ноге.
     Он переобувался и приседал, пока не выдохся. Но взбаламученное кровью тепло грело. Леха отдыхал стоя. Только не спать! Городской парень, по книжкам и фильмам он знал: сон в мороз – верная смерть.
     Леха приседал, растирал стопы, лицо. Когда-то же поезд остановиться! В этих краях перегоны длинные, состав может катить до утра, до очередной смены «кобылы», то есть до замены локомотива на узловой станции. Можно спрыгнуть на каком-нибудь полустанке, когда поезд замедлит ход. Без денег и документов догонять секцию хлопотного. Но это лучше, чем околеть на стылой платформе.
     Леха забился в уютный угол, съежился в клубок, чтобы набраться сил. Дрема склеила заиндевевшие ресницы. Он не сразу понял, что поезд замер, и встрепенулся от ужаса: «Замерзаю!» Вцепился в борт и встал на задеревеневшие ноги. Впереди чернела зарытая в снег станция. Механик вывалился из платформы, и, прихрамывая на разутую ногу, заковылял к секции. Лишь бы успеть! Где-то на задниках сознания он удивился, что спрыгнул со стороны незапертой двери. Незапертой ли?
     Харисов схватился за поручни и заскулил от боли в пальцах. Надавил плечом. Дверь неожиданно легко подалась. Лицо старшего мгновенно переменилось от заскорузлой неприязни узнавания  к растерянности:
     – Леха?
     Парень облегченно выдохнул, повалился вперед и старший втащил его внутрь.
     – А я думал, ты на очке завис!
     – На каком очке?
     Зубы Харисова стучали.
     – В туалете! Турк туда, а ты молчок! Думал, расстроился камбалой!
     – Какой камбалой, блин горелый! Тормоза у вагона полетели! А тут закрыто! Валенок на хрен потерял! – Леха заковылял через операторскую и кухню в купе. – Ты, что не видел, что я отстал? – Он выругался, отвел душу.
     – Дак я только встал! А че ты туалет закрыл?
     – Ничего я не закрывал!
                 Парень распахнул рундук и поискал в рюкзаке водку. Его колотила мелкая дрожь.
     – Растереть? – спросил Калинин.
     – Не надо. Сам! – процедил Харисов. В нем крепла злость на старого: все в том же спортивном костюмчике и стоптанных тапчонках, словно ничего не произошло.
     – А кто ж там? – пробормотал Калинин, и покосолапил за отмычкой для дверей секции.
     Он повернул ключ в туалет. Тут же на механика вывалилось что-то огромное,  придавило к стене и опалило смрадным дыханием. Старший задохнулся от ужаса. Человек! В шапке с опущенными клапанами и в ватнике. Лица  не разобрать. Не лицо, а маска, обожженная морозом до кирпичной красноты. По ней грибной россыпью бугрились пятна. Загнанные, воспаленные глаза горели страхом и злобой.
     – Ты кто? – прохрипел Калинин и поморщился от колющей боли в кадыке. Покосился вниз: заточка с деревянной ручкой и металлическим ободком. «Из рашпиля».
     – Дай, чем рожу смазать! И пожрать! – прорычал незнакомец, и толкнул старшего в салон. Тот загремел головой о бельевой шкаф.
     – Сколько вас тут? – спросил пассажир и увидел Леху.
     Парень изумленно разинул рот.
     – Двое...
     – Смотри, если пи…ишь, башку отрежу! Двигай к нему!
     Харисов петушиным взглядом смерил малорослого, но кряжистого мужика. У того было преимущество: мышцы парня окостенели на морозе, а тяжелая ночь измотала его. Словно угадав мысли механика, пассажир запихнул заточку за голенище и вынул из-за пазухи пистолет. Под гипнозом черного зрачка дула Леха пошел в салон.
     Калинин, потирая лоб, протянул с полки флакончик с гусиным жиром.
     – Не! Давай ты! – Гость сел на рундук и выставил пистолет в живот Калинину.
     – Выстрелить может, –  опасливо сказал старший.
     – Может, – передразнил незнакомец.
                 Калинин поглядывал на оружие и бережно смазывал похожие на еловую корку коросты на лице пассажира, загнившие заушины, нос вареником. Мужик кряхтел от боли.
                 По ватнику, казенным рукавицам за потертым ремнем, кирзачам и короткой стрижке – мужик стянул шапку – Калинин угадал беглого. Вокруг полно лагерей.
                 Мужику было тридцать или сорок. Он с усилием выпростался из лямок тощего рюкзака, расстегнул ватник – салон затопила вонь пота и прелого белья – и откинулся на перегородку. «Рюкзак не снимал, на случай, если придется сматываться!» – угадал Леха.
     – Ты тормоза оборвал? – спросил он.
     – Тыкалку прикуси…
     – Я из-за тебя чуть не сдох, – сердито сказал Леха. Усталость прибавляла отчаянности. Калинин поискал, куда сесть. Но пассажир не дал.
     – Жрать неси!
     – У нас вчерашняя перловка. Остальное готовить надо.
     – Открой консервы. Эн зе. Смотри, сиганешь, я пацану башку разнесу. Пошел.
     Спрыгнуть! – сквозануло в голове Калинина. Он представил малого наедине с зеком! Шмальнет, и отвечай за парня перед начальством, перед отцом. Откуда на секции посторонний? По инструкции на ремонтных работах присутствуют оба. А старший продрых: механик отстал, едва не замерз. А узнают из-за чего пересобачились…
     – Что вошкаешься? – послышалось из коридора.
     Едва не плача от досады, что так глупо влипли, что надо делиться с проходимцем лососем, печенью минтая – без печени обойдешься! – старший ножом вскрывал консервы.
                 Опытный реф, он сообразил. Беглый ждал у светофора, или ехал на платформе с лесом. Поезд стал. Зек рванул тормозной трос. Рассчитал: механика кликнут чинить. Выходит, человек бывалый. Про «эн зе», неприкосновенный запас, знает. Но пер на фарт. Иначе не спросил бы, сколько в бригаде. Раньше ездили по четыре-пять человек с кухаркой. Забился в теплый угол перевести дух. Где он взял пистолет? Кажись, во внутренних войсках как в армии пистолеты лишь офицерам положены…
                 Калинин слышал: в зонах распорядок армейский. Допустим, этот смотался в ночь. Утром на поверке его хватились. Значит, ищут. А лицо обмерзло: в тайге не один день?     
                 Товарняк болтало. Калинин, растопырившись, как паук, понес завтрак.
                 Зек у купе посторонился и жадными глазами проводил еду.
     – Быстрее! – торопил он парня. Тот вынул из рюкзака бутылку водки.
                 Беглец за секунду опустошил тарелку.
     – Еще! И курить.
     Калинин ушел за добавкой. Леха растер водкой стопы и натянул шерстяные носки.
     – Плесни! – сказал беглый.
     – Руки есть, сам лей! – Леха отодвинул железную кружку и бутылку.
     – Ершистый! – мужик поморщился от боли в потрескавшихся губах. – Принеси еще две! – сказал он Калинину. – Окосею с мороза. Тут вы меня и…– он недобро хмыкнул.
                 Зек разлил поровну. Выпил. Умял добавку до крошки. Потом закурил «Опал» Калинина. Курил он, как и ел, жадно. Заплевал чинарик и опустил в ржавую консервную банку-пепельницу. Опустил, будто в копилку: привычка человека, никогда не жившего сыто, дорожить не только крошкой, но и табаком. Калинин выпил. Леха не стал.
     – Носки стягивай! – неожиданно грубо сказал зек парню.
     – А по-человечески попросить нельзя? – враждебно спросил тот. На срочной службе он насмотрелся на эту злобную, тупую породу. – Че вылупился? Может, без ствола посмотрим, чего ты стоишь?
                 Калинин, белый от страха, таращился на парня.  Зек качнулся и ручкой пистолета угодил парню в переносицу. Леха с грохотом кувыркнулся. Пассажир навис над ним с заточкой у горла. Калинин прилип спиной к окну, готовый тикать.
     – Понял, кто ты есть? – просипел зек.
     Из обеих ноздрей Харисова сыпались крупные рубины крови.
     – Что ты, что ты! – запричитал Калинин. – Все тебе будет. Возьми мои, запасные.
                 Пассажиру рывок дался трудно. В ушах шумело. В потасовке упустили, как поезд встал. Тут же в двери требовательно постучали. Беглый испуганно шепнул старшему.
     – Глянь.
                 Механик воровато выглянул сбоку от окна.
     – Менты! С собаками! – он угодливо и с тайной радостью обернулся к беглецу.
                 Тот опасливо зиркнул из-за его спины.
     У лестницы в дубленных полушубках стояли офицер, два автоматчика и поводырь с немецкой овчаркой. Собака зевнула, широко раскрыв ребристую пасть. Зек затравленно повертел головой. В двери долбанули еще решительнее.
     – Старый, – ухватил пассажир Калинина за воротник, – говори, что хошь. Но не пускай. Иначе абзац обоим! – Он трясся, то ли от возбуждения, то ли от страха. – Сядь! – приказал он Харисову. Парень поднял опрокинутый стул и подчинился.
     – Старый, – оскорблено передразнил Калинин, приопустил раму и в заклубившуюся от мороза щель окликнул наряд. Овчарка басовито гавкнула, выдохнув густой пар.
     – Открывай! – глухим голосом сказал офицер. Он вжал голову, чтобы не впускать за поднятый воротник холод. – Осмотрим вагон!
     – Не могу! Старшего нет! Без него не имею права!
     – Какой старший? Открывай, дед!
     – Не могу. По инструкции не положено.
                 Механик осязал спиной стальной зрачок пистолета, и боялся даже дыхнуть криво. Но тут мигнул левым, «дальним» от зека глазом.
     – А где старший? – В обрамлении воротника и цигейковой шапки с кокардой лицо офицера казалось треугольным.
     – Отстал от секции. – Калинин еще раз мигнул. – Ремонтировались…
     – Тогда тем более открывай! Откуда ему знать, что мы были?
     – Говорю же, не положено! Дорогое оборудование. Соляры полные баки.
     – А, может, везешь, кого?
     – Да, ты, что, без мозгов! – сорвался механик. – Говорят, не положено!
     – Да? Ну, и хрен с тобой! Пошли! – Офицер повел наряд вдоль состава.
     – Ищите кого? – в след крикнул Калинин.
     Офицер отмахнулся. Внутри у «деда» оборвалось. «Не заметил знака, служивый!» 
     – Ушли, – скомканным голосом сказал он.
     – Ладно, сядь!
     Зек подкрался к окну. Долго и недоверчиво зиркал. На рундуке перевел дух.
     – Куда адрес?
     – В Москву.
     – А ближе?
     – Улан-Удэ. Для леса адрес на местных перевозках.
     – Оба в купе, и сидите, как мыши.
                 Рефы переглянулись. В ноздрях Лехи бурели кровавые сгустки.
                 Беглый отнял треугольник-отмычку, и что-то долго громоздил за дверью.
     – Гнида! – проворчал Харисов.
     Механики сидели напротив. Поезд тронулся.
     – Не понял солдатик! – сокрушенно кивнул Калинин.
     – Чего не понял?
     – Знак я подал! Мигнул!
     – А я думал, ты совсем обосрался. Чего не убежал то?
                 Калинин отвел сердитый взгляд.
     – Вот и я думаю, чего? – И вдруг вызверился. – Чего ты на него кидаешься? Это ж псих. Вот, чего он удумал щас?
     – Пожрал, бухнул и спит! Что еще урке надо! Слушай, если он дрыхнет, откроем окно и отвинтим решетку.
     – Прыгать будешь? – ухмыльнулся Калинин.      
     – Нет. Ждать, пока он нас, как кабанов заколет!
                 Леха осторожно, чтобы не греметь, в навесном ящике поискал инструменты: отвертку, накидной ключ и плоскогубцы. Калинин схватил его за рукав.
     – Ты, что, серьезно? Сядь, говорю! Услышит, обоих пристрелит!
                 В стену свирепо громыхнули.
     – Эй, козлы, – раздался сонный голос, – я вам пошуршу!
                 Калинин смотрел на молодого с укором. Харисов выругался сквозь зубы и сел.
     – Котел! Если перекрыть соляру, котел погаснет. На ходу через четверть часа замерзнет, – сказал парень. – Тогда он нас выпустит чинить.
     – На черта тебе это? – зашипел Калинин. – Он проспится, отдохнет! Спрыгнет, где ему надо! Его уже ищут!
     – А когда у них мясорубка начнется, нас с тобой в фарш. Не менты, так этот.
     – А если офицер схитрил? Дадут ему с поезда сойти. Дальше не наше дело. Нам с тобой рыбу довезти, и домой живыми вернуться.
     – Вот он и сойдет. С одним из нас. Он меня в мороз посреди леса бросил. Думаешь, с тобой, хрычом старым, возиться будет? Ты и трех шагов по паркету не пройдешь, рассыплешься. А ему драпать. Второй ему обуза. Пистолет ему за ударный труд дали?
     – У-у-у, блин! – тихонько взвыл старший. – Рыба хренова! Вот, Боженька и наказал!
     Харисов полез под потолок. Калинин зло смотрел в спину напарнику.
                 Вагон болтало: казалось, колесные пары подлетали к крыше, и грохотал весь мир. Харисов как мог аккуратно снял с потолка пластину и долго ползал по перемычке.
     – Перекрыл! Пусть греется! – Он самодовольно отряхнул штаны и свитер, и прибрался. 
                 Механики расселись через стол. Леха клевал носом.
     В купе похолодало. За стеной завозился зек. Калинин пожалел завшивленное домашнее бельишко: выкидывать придется.
     – Эй, козлы, живы? – Беглый загремел под дверью. Отпер. На нем были шерстяные носки Калинина и его свитер. – Один разберись с теплом. Че то зябко! А другой – на кухню. Пожрать сваргань!   – движением подбородка закрепил он за старшим обязанности стряпухи. Зек поспал и повеселел: путешествие с комфортом и персональной прислугой пришлось ему по вкусу. 
     – Хоть бы рожу ополоснул, – пробурчал Калинин. – От тебя не отстираешься!
     – Че, че…
     – А вот то! – неожиданно вспылил Калинин. – Спрашивать надо, когда берешь чужое! Ишь, одному ему надо! Одному ему хуже всех! Среди людей живешь, а не среди скотов…
     – Это ты, что ли человек, козел старый?
                 Леха заглянул под заслонку.    
     – Потом долаетесь! Пусть он с котлом. Я в этом не секу.
                 Калинин округлил глаза. Едва не ляпнул: сам же нахимичил! Но Харисов рявкнул:
     – Ну, че вылупился, гусь! Соляра не идет!
     Калинин опешил. Зек подозрительно смотрел в след парню.
     – Ладно, старый, делай ты!
                 От камбалы Леху мутило. Он портняжными ножницами срезал плавники, хвосты и плоские головы рыб. Зек курил, уже не экономя: мял королевские чинарики в банке. Он поставил стул между механиками, сел на него и позевывал.
                 За окном поползли, принаряженные белыми куполами сугробов, кривобокие строения полустанка. Поезд потоптался на месте и заспешил дальше. Беглый, было, опасливо глянул наружу, и снова развалился на стуле, все муздыкая пистолет.
     «Без остановок прет, а на полустанках тащится» – подумал Леха. Сердце сжало предчувствие. Парень шагнул к аппаратной и в машинное отделение.
     – Ты куда? – встрепенулся зек.  
     – Из ведра выкину. Рыба воняет. Если открою тут, вагон выстудим!
     Не дожидаясь разрешения, Леха шмыгнул в дизельную. Он распахнул двери – его сразу обдало ледяным сквозняком – и вывалил на тугие струи ветра из ведра. Половину мусора вдуло обратно. Парень выглянул и повертел головой. От ближней платформы махнули красным флажком. Леха в ответ вскинул пустое ведро. Тут же за шиворот его приложили затылком о железную стену бака. Леха сквозанул кулаком наугад, и, ловко подсеченный, шлепнулся навзничь. Зек прорычал в лицо парня непонятное ругательство, и коротко взмахнул заточкой. «Все!» – успел подумать Леха, словно о постороннем. Но Калинин двумя руками перехватил запястье зека. Грохнул выстрел, гулкий среди металла дизель-генераторов и труб. Калинин присел, белый от страха. От его щеки по подбородку заструилась кровь. Пуля чиркнула кожу.
     Беглый с перепуга что-то орал, захлопнул дверь, пинками и рукояткой пистолета погнал обоих в вагон. Тут было нестерпимо холодно.
     – Чини, сука! – Зек толкнул Калинину к котлу. – Смотрите козлы, это край! – Он погнал механиков в салон. Состав переполз очередной полустанок. 
                 Харисов не сообразил, откуда в салоне возник военный в зимней шапке и в кедах. Через миг зек захрипел на полу. Рефы навалились. Беглый завыл от бессилия. Офицер дернул стоп-кран. На кухне о пол зазвенела посуда, в купе загремели инструменты.
                 Солдаты подхватили беглого. Рассказали: механикам сигналили от полустанка, где старший «размигался». Чтобы открыли дверь. Офицер уже в дубленке отаптывал валенки.
     – Дурак! – сказал он. – Из местных. По-пъяне в племянника топором попал. А теперь ранил дежурного. Дед, у тебя водка есть? Ребятам согреться! В дровах намерзлись.
     – Какой я тебе дед…
     – Будет тебе водка, – перебил Леха.
                 Вечеров в натопленном вагоне напарники пили мировую. Калинин в несчетный раз живописал, как перед свалкой в дизельной догадался и открыл запасным треугольником двери на кухне. Потом боялся выдать взглядом «солдатика» у стены.
     Леха вежливо слушал и думал: мужик нормальный, но нудный, как флюс.
                 А по просеке железного полотна между черным лесом покачивались рыжие квадраты света секции. И не было конца ни ночи, ни дороге. 


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"