Аннотация: Опубликован в "Просто Фантастика" май 2006
Меня спасает Ада
Окраинная площадь была пуста, горожане попрятались по своим каменным будкам, не в силах совладать с красотой этой лунной ночи и страхом перед нами. Как же! Мы для них - воры, колдуны, побирушки. Вон выглядывают из-за занавесок, не заберёмся ли мы в их помойные кадки, не начнём ли тягать за хвосты их кошек.
- Ада, горгио нас не любят. Они нас ненавидят, - прошептала я. - Сегодня они обзывали нас кровопийцами.
Старуха грустно поджала сухие губы, сморщенное лицо исказила гримаса разочарования. В тусклых стальных глазах заплясала обида и боль, которой хватило бы на весь мир. Она кивнула на гомонящую толпу: мол, табор не обращает на горгио внимания, и тебе не стоит.
Слава, Алако! Сегодня мы последний день в городе, а завтра - снова серая пыль дорог, поднятая копытами лошадей, будет забиваться в нос и глаза. Сегодня табор веселился, в предвкушении дороги. Прямо посреди площади полыхал костёр. Шандор, отстукивая об мостовую такт каблуком, заставлял стонать страстными переливами семиструнку. Красивые женщины в цветастых лоскутных юбках, белозубо улыбаясь, кружили, как бабочки, вокруг костра. Некоторые хвастливо звенели монистами из начищенных до блеска медяшек. Горгио говорят, что это золото. Но куда нам до золота и дорогих ярких тряпок, дал бы Алако кусок хлеба.
Шандор тряхнул чёрными кудрями, и музыка затихла на одной звенящей ноте. Женщины-бабочки отлетели от костра, точно их распугал порыв ветра. Цыган обвёл табор пристальным взглядом и, заметив молодую женщину с алой розой в длинных, пушистых волосах, попросил:
- Спой, Гитана.
- Гитана, спой, - подхватили остальные. - Спой!
Женщина наигранно смутилась, заулыбалась, а потом прикрыла глаза и запела:
- Ай, да зазнобила...
Медленные и томные звуки её глубокого голоса, лишь едва разбавленные треском костра, поплыли над площадью.
В переулке, неподалёку от нашей скособоченной кибитки, мелькнула тень. Воры? Да что они найдут у нас, убогих? И всё же.
- Ада, я посмотрю, кто там, - я подскочила на ноги.
Старуха отрицательно закрутила головой, протянула ко мне костлявые руки в коричневых пятнах.
- Не волнуйся, я только на минутку, - шепнула я.
- Ты мою головку, - Гитана распахнула глаза и озорно посмотрела на Шандора.
Он взял едва слышный аккорд, поддерживая её голос.
- Ай, да зазнобила мою раскудрявую, - песня струн слилась с песней голоса и закружилась вокруг костра в безумном танце.
Я, подобрав просторную юбку, подбежала к кибитке и оглянулась - Ада недовольно качала головой. Женщины-бабочки вновь закружились вокруг костра, осторожно ступая босыми ногами на колючую мостовую. Сбоку в такт каблуку Шандора вспорхнула, слабо блеснув, сталь. Она бы могла оказаться частью развернувшегося у костра действа, привлечь страстные, жаркие взгляды к её обладателю, если бы не коснулось моего горла, а чья-то сильная рука не схватила меня.
- Ни звука, - прошептал человек, оттягивая меня в сторону тёмного переулка.
Я даже не успела испугаться и послушно повторяла его движения.
Переулок был пустой и грязный, как и большинство на окраинах города. Фонарей здесь не было, и в тусклом свете луны начинало казаться, что в каждом клочке тьмы прячется сам Бенг. Но я знала наверняка, что Бенг сейчас толкает меня в спину и жалит шею стальным лезвием.
- Что тебе надо, горгио? - прошептала я, когда звуки табора стали едва различимы.
Нож на мгновение сильней впился в мою шею, но тут же отстранился. Человек дёрнул меня в тёмный, узкий зазор между домами, спугнув пару одичавших кошек.
- Не будешь кричать? - спросил мужчина.
- Вот ещё, - прошептала я. - Всё равно никто не услышит.
Он с недоверием отстранил нож, но не спрятал, готовый в любой момент ударить меня. Однако я и не думала кричать. Раз не убил до сих пор, то теперь уж точно не станет.
- Только не беги, - он осторожно отпустил меня и развернул за плечо, позволяя лунному свету лизнуть мои щёки и глаза.
Я не могла разглядеть лицо, на его месте была сплошная чёрная тень. Человек был высоким и сутулым, мешковатая, грубая одежда лишь подчёркивала это. И хоть я не видела его глаз, но чувствовала удивлённый взгляд.
- Ты не похожа на цыганку, - прошептал он.
- Неужели? - отозвалась я.
- Да, - подтвердил он. - У тебя светлые волосы и глаза, и черты лица... - он махнул рукой перед собой, точно пытался вылепить из воздуха статую, - ну, не цыганские.
- И из-за этого ты меня утащил с праздника?
- Нет. Ты не та, кто мне нужна.
- И кто же тебе нужен, горгио?
- Ведьма. Мне сказали, что это её повозка. Она навела порчу на мою жену и украла душу моего ребёнка, и он умер некрещёным. Святой старец сказал, что пока я не убью ведьму, душа младенца будет мучиться в аду, и не позволит нам завести других детей.
- И с чего же ты решил, что именно из-за нашей женщины умер твой ребёнок, - я с прищуром взглянула во тьму, надеясь, что смотрю прямо ему в глаза.
- Старец сказал. И вообще, цыгане они... - мужчина опять развёл руками, не в силах подобрать нужные слова, - мерзостные колдуны, об этом все знают. Они насылают порчу и болезни, крадут коней и детей, - он примолк, но потом продолжил. - Тебя они, наверное, тоже украли?
Я рассмеялась, закинув голову и тряхнув светлыми волосами.
- Меня они вытащили из могилы, - ответила я и внимательно посмотрела на человека.
Он отшатнулся к выходу и начал креститься рукой с зажатым в ней тускло поблёскивающим ножом.
- Упырица. Господь всемогущий, защити.
- Я не упырица, горгио. Тогда я была лишь младенцем, - грустно продолжила я.
Странное дело, но мне вдруг очень захотелось рассказать свою историю этому человеку, которого я вижу в первый и последний раз. Может, из-за красоты этой ночи, а, может, потому, что каждой тайне приходит своё время выбраться на свет, и Дель с Алако решили, что это должно случиться теперь. Даже мои приёмные родители не хотели рассказывать мне правду. Но Ада посчитала, что я должна знать. Однажды холодной февральской ночью, когда ветер грозился перекинуть нашу кибитку, а холод щипал тело даже под двумя одеялами, она в свете угасающего фонаря жестами рассказала мне о тайне моего появления.
- Родительница заживо похоронила меня у обочины, - человек перестал креститься.
- Как?
- Завернула в пелёнки, положила в яму и закопала. Если бы мимо не ехала моя приёмная бабка - Ада - и не заметила странно шевелящейся земли, я бы не стояла тут.
Раньше я бы расплакалась от одного воспоминания, но сейчас в душе разлились пустота и безразличие. Какая разница, кто обидел меня во младенчестве, нынче же весь табор - вся моя большая семья - выпотрошит любого, кто причинит мне боль. Ада всегда говорила, что теперь никто не даст меня в обиду, особенно она.
- Хорошая она у тебя, - успокоившись, сказал горгио.
Если бы он знал насколько хорошая.
- Она не раз спасала мне жизнь, - продолжила я. - Когда в три года меня столкнула с моста ваша женщина, чтоб одним цыганским отродьем стало меньше. Когда в семь церковники потащили меня на костёр. Когда в двенадцать я приглянулась солдатам.
Мужик неловко переступал с ноги на ногу, не говоря ни слова.
За его спиной, в проёме, появилась согбенная фигурка Ады. Она едва ковыляла, опираясь на клюку. Увидев меня, старуха прибавила шаг.
- Ада, иди к табору, я скоро вернусь.
Бабка закрутила головой, давая понять, что не бросит меня одну с вооружённым горгио. Человек обернулся, и слабый лунный свет вычертил силуэт его простого, мужицкого лица. Он в ужасе посмотрел на меня:
- С кем ты разговариваешь? - попятился, норовя врезаться спиной в мою бабку.
Ада замерла, опёршись на клюку. Потрёпанная цветастая юбка и концы повязанного вокруг головы платка трепетали на слабом ночном ветерке.
- С моей бабкой, - честно ответила я.
- Но там ведь никого нет, - голос человека дрожал.
- Горгио не могут видеть её, - успокоила его я. - Отец говорит, что забор вокруг могилы был слишком низким, а связь со мной слишком сильной, поэтому Ада охраняет меня даже после смерти.
Его рука с ножом вновь принялась крестить горожанина.
- Не бойся, она тебя не обидит, - дружелюбно улыбнулась я, протягивая руку к простаку.
- Прочь от меня, ведьма! - закричал он. - Задурила мне голову! А говорила, что не крала душу моего ребёнка, - с горечью простонал горгио. - Погань цыганская.
Я опешилаМужчина колебался, не решаясь уйти ему или нет. И вдруг с криком рванул ко мне. Занесённая сталь тускло блеснула.
- А-а-а!
Ада отбросила клюку и ухватила мужчину за пояс. Он выронил кинжал и вновь закричал, но на этот раз уже от страха, а не от ярости. Старуха притопнула костлявой ногой, подхватила горгио под руку и закрутила в танце. Она вдруг перестала быть немощной, и её обтрёпанная юбка взвилась не хуже, чем у женщин-бабочек там, возле костра, что остался далеко позади. Мужик заверещал, глаза его полезли из орбит. Горгио спотыкался, его лёгкие отказывались ловить прохладный ночной воздух. Сталь несколько раз полоснула Аду, пролетая сквозь призрак, и выпала из руки. Его визг сорвался на хрип и затих, точно горгио подавился. Он упал на собственный кинжал, но старуха всё тащила его за собой в бешеном танце, выкручивая обмякшую руку. Кровь, казавшаяся в темноте переулка грязью, вытекала из-под него тёмными разводами.
- Ада, прекрати! - крикнула я. - Он умер.
Старуха остановилась, разом ссутулилась и опёрлась на подлетевшую клюку.
- Он умер, - с жалостью повторила я, не веря в произнесённые слова.
Ада пожала плечами и призывно махнула рукой, чтобы я шла к остальному табору. Человек лежал на мостовой, уткнувшись лицом в камни. Грязная лужа подползала к моим ногам. Мне не нужно было переворачивать его, чтоб знать, что его простое, как у множества горгио лицо, исказила гримаса ужаса. Он умер от страха.
Умер, как и та женщина на мосту, хотя думали, что она утонула. Умер, как священник, подол мантии которого вспыхнул от разожженного для меня костра. Умер, как те солдаты, повозка с которыми сорвалась в пропасть. С тем же выражением, с тем же отчаяньем, с той же Адой.
- Ада, - окликнула я, догоняя старуху. - Почему горгио нас не любят?