Аннотация: Интересно, как же сложилась их дальнейшая судьба? И вообще, почему он назвал это романом, а не рассказом? Вопросы к читателям или к самому себе?
Из записной книжки старика Курдюмова.
Ложусь спать, а перед глазами по-прежнему стоят герои из только что прочитанного отрывка в дневнике. Снова открываю и пытаюсь понять, почему рассказ так и не был дописан? А может быть это вовсе не рассказ, а начало повести или романа, который старик хотел написать, но потом по каким-то причинам передумал? Не знаю. Видимо что-то побудило его бросить в таком, недописанном виде, оставив на суд читателей размышлять, а что станет с его героями, какой путь или судьбу, они изберут. Чудной все же был старик. Писал исключительно эротику, а заставлял думать о судьбах людей, их поступках, поведении, и, в конечном счете, задумываться о собственной жизни...
Ну что же, так и назову:
Роман, который никогда не будет дописан.
- Эй, Манюня, к тебе пришли, - раздался Вовкин голос, и в дверном проеме показалось его ехидно улыбающееся лицо.
Маша еле успела запахнуть на себе халат, и гневно посмотрев в его сторону, крикнула:
- Сколько раз я просила тебя, стучать в дверь, прежде чем заходишь в мою комнату.
- Подумаешь, что я твоих сисек не видел что ли? - продолжая ехидно улыбаться, ответил он.
- Я вот матери пожалуюсь, что ты все время за мной подглядываешь, и вообще, не называй меня Манюней. Знаешь ведь, что я не люблю этого дурацкого прозвища.
- Так ты и есть Манюня. Мать говорит, что она тебя так в детстве звала.
- В детстве может быть, а сейчас.... И вообще, проваливай, раз ко мне кто-то пришел.
В этот момент позади Вовки показалась чья-то фигура, и, открыв дверь, в комнату вошла Вера, Машина подруга еще по школе.
- Привет Маша.
- Привет. Ты чего без звонка?
- Городской занят, сотовый молчит. А у меня сегодня свободный день, дай, думаю, навещу.
- И правильно сделала. Вовка, небось, опять все утро, как только предки свалили на работу, в Интернет залез и линию занял своим дурацким модемом, а сотовый на подзарядке, - и она взглядам указала, на телефон лежащий возле электророзетки.
- Вот-вот, давно пора брату выделенку провести, могла бы и похлопотать за брата, - раздался Вовкин голос, по-прежнему стоящего в дверях.
- Слушай, дорогуша, а ты почему до сих пор не в школе?
- А у нас историчка вчера ногу сломала. Замены нет, вот мы и сачкуем.
- Сачок. А ты знаешь, сколько уже времени? Или ты и на вторую пару решил не пойти?
- Так я как раз хотел тебе сказать, что я в школу пошел, а ты сразу на меня набросилась, дескать, подсматриваю. Одно слово, Манюня.
Маша схватила плюшевого бегомотика и кинула им в Вовку.
- Манюня, мазила, манюня мазила, - радостно закричал Вовка, поднял игрушку и метко метнул её в сестру, угодив в живот. Та, инстинктивно отпустила руки, чтобы прикрыть лицо, отчего халат распахнулся. Вслед за этим, последовал ликующий Вовкин голос.
- У, круто. Жаль фотика нет. Манюня в чулках и без лифчика. Я бы такие бабки за подобное фото получил, что две приставки купил бы в элементе.
Маша запахнула халат, но было поздно. Вера стояла рядом и смеялась, глядя на их перебранку. Вслед за этим Вовка пулей устремился в коридор, крича на ходу.
- Я сегодня до трех.
- Ключи взял, а то я уйду на работу после двух?
- Взял, взял. Пока.
Дверь за Вовкой захлопнулась и Маша, переведя дух, произнесла.
- Седьмой класс, взрослеет не по дням, а по часам, но мне от этого не легче. Как хорошо, что у тебя сестра. Никаких проблем, а тут впору замок в дверь врезать или щеколду поставить.
- Так ты бы отцу сказала.
- Говорила, бестолку. Он с утра до ночи работает, а последние три месяца, даже по выходным.
Терпи, подруга. Переходный возраст. И потом, ну подумаешь, пацан, да еще родной брат, увидел тебя нагишом, большая проблема?
- В принципе ничего, скорее рефлекс. Просто он как начнет трындеть Машка голая, Машка голая, кошмар какой-то.
Не обращай внимание. Помнишь, как мы в его возрасте за ребятами в раздевалке подсматривали?
- Да, было дело. Помню, как я увидела Кузнецова без трусов, а он вместо того, чтобы отвернуться, схватил свой хобот рукой, да на меня наставил, а я с испугу на спину грохнулась.
- Точно, мы потом об этом, наверное, целый месяц вспоминали, - подруги весело рассмеялись.
- А у тебя по какому поводу сегодня выходной?
- Так у ребят военная кафедра в институте, а мы гуляем. Решила прошвырнуться по магазинам. Позвонила тебе, думаю, вдруг компанию составишь, и не дозвонилась, вот и заскочила.
- Правильно сделала. Чай будешь, мы вчера ватрушки пекли?
- Будешь.
- Тады ставь чайник, а я пока переоденусь.
- Да ладно тебе, успеешь, заодно твою обнову посмотрю.
- А ты разве не видела?
- Нет, вроде ты мне её не показывала!
- Точно, это же Олег позавчера подарил.
- О! Какие подарки стал делать. Что это с ним случилось?
- Грехи замаливает.
- Что ты говоришь. Слушай, а он тебе еще не надоел?
- Давно. Но пока на горизонте никого нет, решила, погодить.
- Понятно. А подарок видно сделал после того, как ты его в очередной раз послала далеко и надолго.
- Естественно.
- Не знаю, нахрен он тебе вообще сдался. Может он в постели супер-пупер?
- Ха. Сказала тоже. Слюни распустит, меня всю перемажет, три секунды и уже кончил.
- Че, серьезно?
- Клянусь.
- Да, мужика найти, проблема.
- Не то слово. Один с виду ничего, только познакомишься, бац, выясняется, что колется. Того и гляди, СПИД подхватишь, да и вообще, накой ляд мне наркоман.
- И не говори. Я тут с одним познакомилась. Такой приятный, вежливый. В кино с ним сходила. Он меня домой проводил, а в подъезд зашли, он нож выхватил, и сумку рванул.
- Да ты что, правда!?
- Я не рассказывала, потому что у меня до сих пор от этих воспоминаний мороз по коже.
- И чем дело кончилось?
- На мое счастье, двое мужиков из лифта вышли, я, как заору, ну он деру и дал. Я потом разревелась, меня парни аж до квартиры довели. Хорошо моих дома не было.
- А сестра?
- Я Кате строго настрого наказала предкам ничего не рассказывать, чтобы не расстраивать.
- И то верно. Ладно, пошли чай пить.
Они уютно расположились на кухне. Как только вода в чайнике закипела, Маша заварила чай и достала из холодильника лимон и ватрушки.
- Погоди, я сейчас их слегка подогрею в микроволновке, - и, закрыв дверцу, включила таймер на двадцать секунд.
Потом они пили чай, и о чем-то весело болтали. Вера нахваливала ватрушки и рассказывала, Маше, что ей хотелось посмотреть в магазине и возможно прикупить.
- А я тут такую кофточку видела. Стон. Представляешь, смотрю на неё, а продавщица, как масло в огонь подливает. Нахваливает, и, дескать, мне к лицу. А я сама вижу, что супер.
- И чего, не купила?
- На какие шиши? И потом, знаешь, сколько она стоила?
- Сколько?
- Две восемьсот.
- Охренеть можно. Что так дорого?
- Бутик.
- Ха, нашла куда пойти. Туда разве что на распродажу можно зайти, а обычно там цены лом.
- Так ведь хотца. Там такие вещи клеевые, просто стон.
- И не говори.
- Слушай, а чего это Олег вдруг тебе чулки подарил?
- Не знаю, видно захотел, чтобы я с ним в чулках прошлась.
- Мужикам вечно нужно чтобы мы не колготки, а чулки одевали.
- Знамо дело. В чулках и трахаться можно не снимая, трусы скинул и все.
Вера закашлялась, и Маша постучала ей по спине рукой.
- Блин, чуть не подавилась.
- Извини, - Маша уперлась локтем о стол и мечтательно положила голову на ладонь.
Вера с иронией посмотрела на неё, и произнесла:
- О чем мечтаешь, как ты в чулочках на Олега усядешься?
- Да уж, на него усядешься. Он такой позы терпеть не может.
- Ишь какой. Ну и брось его. Все они козлы.
- Это точно.
Маша выставила ногу и провела рукой по чулкам. Они были темно-фиолетового цвета, внизу располагался узор, а верхняя часть плотная, почти что черная.
- А ничего чулочки, правда?
- Нештяк. Мне нравятся. Покажись, как они на тебе сидят.
Маша встала и откинула полы халата.
- Только трусы надо другие, а то белые не в кайф.
- Понятное дело. Это я так одела.
- Слушай, а ты чего, побрилась что ли?
- Ага, а ты как догадалась?
- Так у тебя вроде черные волосы были, и сквозь тонкие трусы просвечивали, а тут вроде не видно.
- Блин, какая ты глазастая.
- Так что, правда, что ли?
- Правда.
- Ё-мое, ну ты, блин, даешь. Это как, тоже Олег попросил?
- Нет, это я сама решила.
- Чего это вдруг?
- Не знаю, так просто, захотела вдруг побриться.
- Однако вы даете, девушка, может, покажите, как смотрится?
- Какая ты любопытная, - кокетливо произнесла Маша, снимая с себя трусы.
- Как тебе? - произнесла она, слегка поворачиваясь из стороны в сторону. Отсутствие волос было непривычно. Узенькая полоска в обрамлении губ, которые обычно прикрыты курчавой растительностью, придавали Маше подростковый вид, однако крепкие груди, с темными кружками вокруг торчащих сосков, вводили в замешательство.
- Чего молчишь-то? Не нравится?
- Да нет. Нормально. А ты сама, или в салон ходила?
- Ты чего. Там наверняка цены будь здоров. Помазок у отца взяла, а бритву купила.
- И не страшно было?
- Да вроде нет. Так, осторожненько и обрила.
- Надо же придумать. Может и мне побриться, как считаешь?
- Запросто. А давай прямо сейчас, я тебя и побрею.
- А по магазинам когда?
- Да плюнь ты на эти магазины, в другой раз сходим. Давай, пока решилась, а то потом и времени не будет, и желание пропадет.
- Уговорила, пошли в комнату.
- Они отправились в комнату, где Вера стала раздеваться.
- Ты чего стоишь, смотришь, не тормози, тащи чем бриться.
Маша отправилась за принадлежностями, и вскоре вернулась с тазом, наполненным водой, бритвой, и помазком.
- Погоди, я сейчас мыло принесу и полотенце, - и она снова пошла в ванную. Когда вернулась, Вера уже разделась. У неё была стройная фигура, небольшая грудь и пышная копна черных волос на голове. Такого же цвета были волосы и на лобке. Она провела по ним рукой и, смеясь, произнесла:
- Блин, даже жалко такую красоту терять, а вдруг после этого больше не вырастут.
- Скажешь тоже. Всем роженицам бреют, и у всех потом опять отрастает, а ты что особенная какая?
- Ладно, уговорила. Давай, - и она легла на диван, заранее постелив простынь. Маша намылила помазок и густым слоем нанесла пену на растительность, после чего взяла бритву, и как заправский брадобрей, но вместе с тем осторожно, стала сбривать волосы, то и дело ополаскивая бритву в воде. Когда основные волосы были удалены, она еще раз намылила, и уже побрила начисто.
- Не вставай, я сейчас чистой воды принесу.
Маша принесла таз с водой и, смочив конец полотенца, осторожно провела им по свежевыбритому лону. От Веры не ускользнул Машин взгляд. Смутные чувства и желания, словно спавшие до поры до времени, неожиданно проснулись в ней, а касание Машиной руки, возбудили её. Словно почувствовав это, Маша бросила полотенце в таз, и провела рукой по бедрам, животу, лону. Затем коснулась пальцами клитора, и ощутила обильную смазку. Несколько неуверенных движений, и вот уже пальчики ритмично забегали по влажному бугорку. Вера откинула голову на подушку и, закусив губу, тихо застонала от удовольствия. Маша наклонилась и коснулась щекой живота, продолжая щекотать клитор. Потом пальцы спустились чуть ниже и плавно вошли в ложбинку. Погружаясь все глубже, она ввела сначала один, потом два пальца, а затем, сложив их лодочкой, просунула четыре пальца. Вера выгнулась, и сделала движение навстречу, словно желала, чтобы Машина ладошка целиком вошла в неё. Так и случилось. Мышцы напряглись и впустили её внутрь. Несколько движений и Вера чуть не закричала, повторяя лишь одно слово:
- Да, да, да...
Потом она забилась в судорогах оргазма и спустя несколько секунд замерла. Маша продолжала лежать рядом, нежно целуя Верин живот, потом посмотрела на её счастливое лицо и, передвинувшись поближе, оказалась прямо против неё.
- Как тебе, понравилось?
- Спрашиваешь, - словно мурлыча, ответила та, и неожиданно немного приподняла голову, и поцеловала Машу. Сначала скорее просто чмокнула, затем еще, и еще, а потом обвила рукой её голову и, притянув к себе, стала жадно целовать. И если сначала она делала это с какой-то неловкостью, то теперь все исчезло. Было ощущение легкости, простоты и какого-то чудесного спокойствия. Она целовала Машу и чувствовала, как та отвечает ей теми же чувствами. Их кончики языков соприкасались, оказываясь по очереди во рту друг друга. А губы слились в одном бесконечном поцелуе, словно хотели смешаться в порыве чувств в одно целое. На миг они отрывались и, улыбаясь, смотрели друг на друга, гладили плечи, грудь, лицо, и снова целовались.
Наконец Варя попросила Машу лечь, после чего, стала покрывать её тело поцелуями, спускаясь вниз, а когда дошла до лона, коснулась языком клитора и стала им щекотать его, приведя подругу в неистовый восторг. Потребовалось совсем немного времени, чтобы Маша забилась в оргазме.
После этого они легли рядом и молча лежали, размышляя о происшедшем. Случившееся, неожиданно изменило порядок вещей, все, что было с ними до этого. Невинная забава, вдруг коренным образом высветила, казалось бы необъяснимые до сей поры вопросы, которые иной раз возникали в голове у каждой, но не находили ответы. Все стало настолько простым и понятным, что хотелось говорить и говорить друг с другом, понимая, что в миг проснувшиеся чувства, обрели ясное и четкое понимание.
- Маша, знаешь, ты мне нравилась еще с девятого класса. Но стоило об этом подумать, и мне становилось так стыдно, что каждый раз убегала в туалет, и там плакала, ругала и проклинала себя, что я такая дура. Вместо того чтобы сохнуть о каком-нибудь мальчишке или учителе, влюбилась в тебя. Мне было стыдно, и я боялась одного, что об этом узнают, и все будут дразнить меня, но еще больше, тебя, ту, которую я любила.
- Чудачка. А я ведь догадывалась, что ты на меня посматриваешь. Не знаю, может чутье какое, или что-то иное подсказывало. Возможно взгляды, которые ты на меня иной раз бросала, смутно говорили, что ты ко мне неравнодушна. Но я тогда вообще не думала об этом. А позже стала гнать от себя эти мысли, но то и дело почему-то засматривалась не на парней, а на девчат и от этого смущалась, так же как и ты. Мне казалось, что это пройдет, вроде переходного возраста, и поэтому стала встречаться с ребятами, но они меня только раздражали, и чем дальше, тем сильнее и сильнее. Нет, с ними интересно, хорошо, только вот секс с ними, для меня словно испытание, как на приеме у врача. Знаешь, что он просто посмотрит и все, но садишься в кресло и до того неприятно, что хочется как можно скорее с этим покончить.
- Маш, а почему я?
- Не знаю. Может, быть, чувства сами родились, или им нужно было время, чтобы созреть?
Вера зарылась в Машины рыжие локоны и, прижавшись к её уху, прошептала:
- Машка, я тебя люблю. Пусть я глупая, и не такая красивая, как ты, но я тебя очень-очень люблю. Прости, что говорю тебе об этом, и думай обо мне что хочешь, но я хочу, чтобы ты знала, сейчас. Именно сейчас.
- Глупая, да ты красивее меня в сто раз. Ты,... Верунь, ты самая лучшая, самая,... - она запнулась, потому что в этот момент у неё на глазах показались бусинки слез. Она провела ладонью, размазывая их по лицу, и добавила:
- Люблю, слышишь, и я тебя люблю, сегодня и всегда...
После этого миновали дни и недели. Их чувства усилились, и поэтому каждую новую встречу, они с нетерпением ждали. Для всех, и особенно для родных и близких, их связь оставалась тайной за семью печатями. И Вера, и Маша, были уверены, что если их связь откроется, то мишенью для пересудов будут не столько они, сколько их родители, а возможно и близкие родственники. Да и кто знает, как сами родители воспримут это. Короткое и совершенно дурацкое слово это. Но, несмотря на боязнь, что их связь, станет видна окружающим, они летели на крыльях любви друг к другу....
Раздался звонок сотового телефона и по настроенному звонку, Маша поняла, что это Вера.
- Алло.
- Это я, привет.
- Привет, как ты?
- Я, все хорошо. Только что проводила родителей на дачу. Уехали вместе с сестрой. Ты приедешь?
- Уже собираюсь.
- С ночевкой?
- Конечно.
- Я жду, - в трубке послышались гудки, и Маша захлопнула крышку мобильника. Быстро кинула в сумку несколько вещей и, выйдя в коридор, заглянула в комнату родителей. Отец сидел в кресле и смотрел телевизор, мать лежала на диване и вязала.
- Ау, предки, я отчалила. Сегодня не вернусь, у нас вечеринка, как нынче принято называть, корпоративного характера. Если что, позвоню.
- К утру придешь?
- Не знаю, как получится. Я позвоню, чтобы вы не волновались, - и, не дождавшись ответа, прикрыла дверь и стремглав выбежала из квартиры.
Ей так хотелось быстрее увидеть Веру, броситься к ней, обнять и поцеловать, что она не стала ждать троллейбуса, чтобы проехать шесть остановок, а поймала тачку и через пять минут была возле её дома. Поднялась на шестой этаж, нажала кнопку звонка, и дверь в тот же миг открылась, словно Вера сидела возле неё и ждала, когда та позвонит. От неожиданности, Маша застыла в дверях, но взгляд Вериных глаз, улыбка и очарование, привели к тому, что Маша вошла в квартиру, кинула сумку на пол и, обняв Веру, нежно и страстно стала её целовать....
Маша неожиданно проснулась, и слипающимися ото сна глазами, посмотрела на будильник, стоящий на столике рядом. Часы показывали начало седьмого.
- Черт, такую рань проснулась, - подумала она. Снова закрыла глаза, чтобы заснуть, но поняла, что пока не сходит в туалет, вряд ли это сделает. Тихо, чтобы не разбудить Веру, она откинула одеяло, надела тапочки и прошла в туалет. Совмещенка была удобна тем, что можно было сразу ополоснуть руки, а заодно Маша посмотрела на себя в зеркало и криво усмехнулась, увидев заспанное и потому непривычное лицо. Вернулась в комнату и легла в постель. Потом повернулась на бок и прижалась к теплому Вериному телу. Та спала на животе, уткнувшись щекой в подушку и засунув под неё руки. Маша осторожно положила руку ей на спину, но не удержалась, и провела по ней. Нежная, словно бархатная кожа возбуждала. Коснулась щекой её плеча, и продолжала гладить. Рука скользнула вниз, остановилась на ягодице, перекочевала с одной половинки на другую, потом прошла по бедру. Кончиками пальцев смогла дотянуться почти до колена. Снова вернулась наверх и чисто рефлекторно, опустилась в промежность. Возможно почувствовав прикосновение Машиной руки, Вера раздвинула ноги, и та коснулась лона, и в тот же миг услышала её голос:
- Не томи, засунь.
- Разбудила? Прости, - Маша поцеловала Веру в плечо. Но рука уже непроизвольно двигалась вглубь, ощущая тепло и влагу. Неожиданно Вера сунула себе под живот одну из маленьких подушек, что позволило Маше удобнее продвигать руку вглубь. Она то вынимала, то снова погружала ладонь, делая это как можно глубже, но так, чтобы Вере не было при этом больно. А та уже завелась настолько, что двигала всем тазом.
Как только оргазм заполнил её сознание, она замерла. Маша обняла её, прижавшись лицом к спине, поцеловала в шею, потом запрокинула ногу и наполовину легла на неё.
- Ты как?
- Машка, ты чудо. Просто чудо.
Вера изловчилась и перевернулась на спину. Их лица были напротив, и губы прижались в поцелуе.
- Давай теперь я, - произнесла Вера, - Как ты хочешь?
- Как ты всегда делаешь, - и Маша откинулась на спину, а Вера стала покрывать её поцелуями, медленно спускаясь ниже и ниже....
Лето пролетело незаметно для обеих. Бурные встречи и слезы расставания, мимолетные взгляды, нежность и грусть в глазах, когда невозможно было в присутствии друзей и родных, показать свои истинные чувства к любимому человеку. И все же, как они ни старались, об их отношениях стало известно, и что удивительно, первым про это узнал брат Маши Вовка.
Как-то под вечер, когда Машин сотовый телефон разрядился, и она поставила его на подзарядку, она решила позвонить Вере. Телефонная линия как назло была занята, ибо Вовка сидел в инете. Маша раз, потом второй попросила его отключиться, так как ей надо позвонить. Как всегда бывает в таких случаях, мелкая перебранка, неожиданным образом переросла в словесную баталию. А поскольку родителей дома не было, то Маша, на правах старшей сестры, ни с того ни с сего, стало читать ему нотацию, короче вошла в раж воспитательного процесса подростка. В тот момент, когда она хотела сказать ему очередную "умную" фразу по поводу правил поведения и отношения к старшим, Вовка сделал кислую физиономию, потом ехидно улыбнулся, и произнес:
- Да пошла ты со своей лирикой о жизни, лесба несчастная...
Услыхав такое, Маша буквально застыла на месте, но, вовремя спохватившись, процедила сквозь зубы угрожающим тоном:
- Что ты сказал, повтори?
- Что слышала. Корчит тут из себя, а сама в Верку втюрилась, и думает, что ей все можно, а другие должны по струнке ходить.
- Ты, ты,... - она захлебнулась в потоке невысказанных слов. Да и что она, собственно говоря, могла сказать. Гнев, растерянность, даже отчаяние, охватило её в этот момент, и она впервые в жизни, просто растерялась, не зная, что ответить. Она лишь посмотрела на брата, и тихо произнесла:
- Дурак ты, и гордишься этим. Повзрослеешь, сам поймешь, что обидеть человека легко, а понять трудно,...
- Куда уж нам. А вот мать с отцом узнают, посмотрим тогда, кто из нас в дураках будет.
Маша промолчала, лишь отвернувшись, заплакала. Слезы текли из глаз, и она ничего не могла с собой поделать. Ей было обидно, что ей приходиться прятать от всех свои простые и чистые человеческие чувства. Чувства любви, пусть не такие как принято в обществе, но они были, есть и будут и от них никуда не деться и не спрятаться, даже если отгородиться от них за ширмой морали о нравственности принятой в этом мире. Она медленно пошла в свою комнату, не проронив ни слова, понимая, что в её жизни начинается новый этап, в котором, как ей казалось, мир против неё, и она с Верой, словно листья на ветру в осенью пору. Подует ветер сильнее, оторвет листья, и полетят они в разную сторону, а потом упадут на землю, и кто-то обязательно наступит на них своим грязным башмаком и втопчет в грязь. Светлые, чистые чувства, испачкает грязью и ханжески пройдет мимо, не заметив, что причинил боль двум любящим сердцам, которые никому не сделали плохого, а всего-навсего любили друг друга....
Они сидели на лавочке в парке. Маша держала Верину руку и тихо, стараясь как можно спокойнее, пересказывала ей разговор, который состоялся у неё накануне с братом.
- Ты думаешь, он все расскажет родителям?
- Вряд ли. Хотя, кто его знает, при случае, может брякнуть.
- Маша, а может это и к лучшему? Рано или поздно, все равно о нас узнают?
- Возможно, и все же....
- Почему мы с тобой не такие как все?
- Не знаю, но я не хочу тебя потерять.
- Я тоже. Ты, ... ты самое дорогое, что у меня есть, и я тебя люблю.
- Я тоже. Пусть мир осудит нас, а мы все равно будем вместе, правда?
- Правда.
Они сидели, обнявшись, а мимо проходили прохожие, и совсем не обращали внимания на двух девушек, мирно воркующих на лавочке в парке.
Текст неожиданно оборвался. Я перевернул страницу, но дальше было название совсем другого рассказа. Я перевернул обратно. Мне вдруг что-то показалось, и я поднес дневник ближе к глазам. Так и есть. Страница была вырвана. Странно. Возможно, он продолжил писать, но потом не стал зачеркивать написанное, а просто вырвал лист. Интересно, как же сложилась их дальнейшая судьба? И вообще, почему он назвал это романом, а не рассказом? Может быть, он все же действительно хотел написать большое произведение, но потом передумал, или.... Слишком много или. Старик Курдюмов оставил после себя много вопросов, которые никогда не найдут ответа, хотя, дневник еще достаточно большой, чтобы говорить столь категорически, и что он еще написал, мы когда-нибудь обязательно узнаем....