О живых - только хорошее или ничего, но что хорошего я могу сказать о живых? Они живы и пусть остаются живыми. И если они ещё верят во что-то и любят кого-нибудь, то пусть верят и любят. В конце концов, они сами о себе позаботятся, но кто защитит мёртвых? "Кто, если не ты?", - говорил отец. Он тоже был смотрителем и обучил меня своему ремеслу - воздавать тем, кто не может уже вернуться и причинить добро и зло.
Я поднимаюсь затемно - осень, и жена, разбуженная шуршанием соломенного тюфяка, скрипением половиц и бегом потревоженных крыс, ворчит на меня: "Обратно соскочил ни свет ни заря". Я не сержусь на неё. Она, занятая домашними хлопотами, поздно ложится и поздно встаёт, она не знает, как хорошо ранним утром выходить из подвала по сырым холодным ступеням, усыпанным павшими листьями, и налегке идти по пустынному шляху к местечковому погосту, глядя вокруг, вдыхая тревожный осенний воздух.
За железной оградой тишина и покой, они ждут меня, мои мертвецы. Я знаю их всех, а кого - нет, за теми ухаживаю особенно прилежно, - вдруг они были какими-то особенными людьми. Господин староста говорит, что если я и дальше хорошо буду выполнять свою работу, то он не поскупится, и с Рождества вполовину увеличит мне жалованье. Да я и без того стараюсь. К тому же, мои обязанности не так уж велики: раз в день пройти по тихому кладбищу, посмотреть, всё ли в порядке, убрать нападавшие кое-где ветки с могил, поправить покосившуюся ограду, или просто постоять у заросшего травой холмика, вспомнив того, кто здесь лежит.