В тексте использованы эпизоды из фильма Дэвида Линча "Синий бархат".
Мы живем в странном мире - вместо того, чтобы провести остаток воскресенья дома, перед телевизором с банкой "семерки", собираешься и прешься в трамвае на другой конец города. На экране уже закончились титры, и идет фильм: ветер колышет алые розы у белого штакетника на синем небе, а ты подходишь к окну и выглядываешь на улицу. Утром ветер гнал над городом тяжелые свинцовые тучи, шел нудный осенний дождь. Теперь он кончился, но спустился туман, медленно затянул двор, кусты, детскую площадку под окнами. Возле качелей, на куче чернозема, валяется желтый пластмассовый клоун в колпаке, с улыбкой во все лицо, и нет сейчас ничего бессмысленнее этой улыбки и того, что нужно выйти в холод и туман.
А все потому, что позвонила Алена. Я делал у нее ремонт года три назад, и теперь она обращается ко мне по мелочам - повесить зеркало, установить карнизы для штор или рейлинги на кухне. Последний раз мы виделись весной - я поставил ей новый смеситель в ванной, и с тех пор она не звонила. Она не слишком часто меня беспокоит. Да и сейчас я не собирался никуда идти, вряд ли что-то срочное, а вторник у меня был почти свободен. Оказалось, что срочное. Захлопнулась дверь. Да, сама. Да. Нет, она уже пробовала, ключом не открывается. Нет. Она в этом ничего не понимает, но в спальню попасть не может, а там все - компьютер, диссертация, кот. Ей ужасно неудобно беспокоить меня, но если бы я мог...
- Хорошо, Алена Ивановна, - говорю, - но я буду только часа через два.
Ничего-ничего, пусть я не тороплюсь, это ведь не пожар, она подождет.
Проклиная закрытую дверь, собственную безотказность, туман и дождь, допиваю пиво, достаю из кладовки топор - тяжелый, с блестящим, острым как бритва лезвием, дедовский топор на крепком, потемневшем от работы березовом топорище, аккуратно заворачиваю его в кусок синего бархата, перематываю для верности малярным скотчем - пусть обкуренные маньяки таскают колюще-режущее в прошлогодних газетах - у меня все чисто, как в аптеке, комар носа не подточит. А если вдруг какие-то вопросы - фирменный бейдж с фотографией наготове. Правда, я там без бороды, но видно, что это я - Романов Родион, мастер-универсал, компания "Муж на час", мы хотим Вам помочь, любовь как яркая свеча, ее не меркнет свет... Вспоминаю серого кота Алены - жирного кастрированного кота, с вечно хмурой, не выспавшейся мордой, и мне становится смешно. Но диссертация - это уже серьезно. Кажется, она боялась, что откажу. Конечно, можно было просто дать телефон диспетчера - любые отделочные, сантехнические и электромонтажные работы, все для Вас и Вашего дома, прием заявок круглосуточно - но для нее это слишком сложно. Да, она немного странная - Алена Ивановна Вебер, крошечная сорокалетняя брюнетка с короткой стрижкой под мальчика и черными глазами, такими огромными, что кажутся испуганными. А может, она и вправду чего-то боится. Алена преподает историю в университете и пишет диссертацию про войну, на какую-то заумную тему, что-то о традициях, легендах и мифах частей "эс-эс". Она начала ее еще до ремонта и с тех пор я узнал много нового. Например, что танковые полки "эс-эс" были укомплектованы не десятью, как обычные армейские, а пятнадцатью ротами и еще какими-то дополнительными фигнями, что первые эсэсовцы носили черные лыжные кепки, чтобы отличатся от бойцов других частей, а последние не смогли уйти от возмездия из-за особого знака - татуировки подмышек, и что новобранцы должны были иметь отличное зрение и здоровые зубы. "Представляете, Родион, - говорила она, впиваясь в меня своим тревожным взглядом, - их отбирали как лошадей, давайте я вам еще чаю налью..."
По правде говоря, меня мало интересовала эта тема, но мне нравилось бывать у Алены, пить с ней чай, разговаривать о всякой всячине, встречаясь взглядом то с ней, то с молодым солдатом в каске, с пулеметной лентой через плечо, задорно глядящим со старинного, военных времен, плаката, невесть как попавшего сюда, слушать, как она раздельно и мягко произносит "эс эс", смотреть, как движется по комнате с сахарницей или заварочным чайником - маленькая, легкая, в голубом вельветовом халатике, затянутым на осиной талии (у одной моей хорошей знакомой был точно такой же, только с перламутровыми пуговицами, я любил расстегивать их зубами и я очень гордился собой, если удавалось проделать эту процедуру без помощи рук), нравилось, что она считает меня большим мастером и каждый раз подчеркивает это.
- Что бы я без вас делала, - всегда говорит она, отсчитывая деньги, - даже не знаю.
- Нашли бы другого, - обычно отвечаю я.
Аленин дом - старый кирпичный, похожий на крепость, квадратный дом с высокими окнами и узкой аркой, ведущей во внутренний двор - тонет в вечернем тумане. Просторное грязноватое парадное, лифт не работает, поднимаюсь по узкой безлюдной лестнице с топором подмышкой - да, мы живем в странном мире - седьмой этаж, вторая дверь направо, звонок молчит, стучу. Алена, в своем неизменном голубом халатике и испуганным взглядом, приглашает меня войти, молча показывает на дверь - там. Ключ в скважине, пытаюсь открыть, ничего не выходит, объясняю - видимо, что-то с замком, нужно ломать, полотно еще можно будет восстановить, но замок придется менять. "Хорошо", - говорит она с тихим отчаяньем. Разворачиваю топор, вставляю лезвие в зазор между полотном и коробкой, давлю на топорище. Дверь трещит, крошится шпон, ответная планка вылетает вместе с шурупами и щепками. Толкаю дверь и встречаюсь взглядом с котом, сидящим в центре комнаты.
- Что бы я без вас делала, - говорит Алена.
Нашла бы другого. Есть новая услуга - "Блиц". Платишь пятьсот рублей сверху и в течение часа присылают специалиста. Оплата, как обычно, почасовая. Еще есть опция "Золотой муж" - мастер по окончанию работ выносит мусор, пылесосит ковер, моет полы. Если нужно - сходит за картошкой, погуляет с собакой. Но там двойной тариф. Дорого?
- Не в этом дело. Я уж лучше вам позвоню. Да у меня и собаки-то нет - только Густав, из дома не выгонишь, спит целыми днями, такой лентяй. Хотите чаю? С бергамотом, я сейчас ...
Пока она гремит чашками на кухне, сажусь к столу, прислонив топор к стене. Кот, не двигаясь, наблюдает за мной. Не люблю, когда на меня смотрят. "Что уставился, убогий, - говорю, - дыши глубже". Кот молчит, но так смотрит, как будто вот-вот разразится грязной руганью.
Возвращается Алена с подносом, расставляет на столе блюдца, чашки, сахарницу, вазочку с вареньем, какой я все-таки молодец, чай уже заваривается, будет готов через несколько минут, спасибо, что я пришел, она бы без меня просто пропала.
- Вы напрасно боитесь нашей конторы. У нас почти все клиенты - женщины. И никто не жалуется. По крайней мере, не жаловался до сих пор. Нет, конечно, попадаются извращенцы, из тех, что называется, гвоздя сами не могут забить, но обращаются, в основном, одинокие женщины. А потом, все мастера дают подписку
- Куда? - она округляет свои огромные глаза.
Подписку. Об ответственности за связь с клиентом. У нас с этим строго. Уволят без предупреждения. Да еще в черный список внесут. Тогда вообще никуда не устроишься. Разве что на стройку маляром. Так что пусть звонит, не стесняется.
- Нет, - говорит она, - я ведь одна живу. А тут чужой мужчина в доме. Не знаешь, чего от них и ждать.
- А я не чужой?
- Нет, - она влажно смотрит на меня. - Вы - нет.
- Как диссертация? - спрашиваю я, чтобы не молчать.
Никак. Ночью она почти не спит. И потом весь день ходит сонная. Лекарства уже не действуют. Еще летом было достаточно одной таблетки, чтобы уснуть, а теперь и трех мало. А еще иногда кажется, ночью - будто кто-то подходит к двери. Стоит и молчит. Так страшно. И все время идет дождь. Не на улице - здесь, - она стучит пальцем по бледному лбу...
Я всматриваюсь в густой туман за окном, оглядываю комнату. На столе пустые пачки "Данхилл", упаковки элениума, хрустальная пепельница, серебряная папиросочница, над столом часы с боем - хозяйка любит старинные вещи. Батарея "Хейнекен" салютует мне из угла красными звездами - как только она пьет такую дрянь...
Я опускаюсь перед ней на колени.
- Раздвинь ноги, - прошу я, - шире.
Сам раздвигаю ей колени, кладу ладонь на шелковые фиолетовые трусики. Они горячие и влажные, а бедра у нее холодные. Совсем холодные.
- Не смотри на меня.
Она закрывает глаза и закидывает голову назад. Мне что-то мешает. Поворачиваю голову и вижу Густава, в упор глядящего на меня. Встаю, хватаю первое, что попадается под руку - это топор - и швыряю в него.
- Брысь!
Кот, рявкнув, исчезает в коридоре. Алена открывает глаза, удивленно смотрит на меня. Отвешиваю ей пощечину.
- Не смей на меня смотреть!
Снова встаю на колени, глажу холодные бледные бедра... И чувствую чей-то взгляд. Оглядываю пустую комнату и неожиданно встречаюсь с глазами солдата. В них отвращение и вызов.
- Не смотри на меня, сынок.
Медленно поднимаюсь с колен, подхожу к нему, срываю плакат со стены, швыряю на пол - не надо на меня так смотреть, сынок.
Алена открывает глаза, и я бью ее наотмашь по другой щеке.
- Не смей на меня смотреть!!!
Хватаю ее за плечи, валю на ковер, срываю трусики, рывком раздвигаю ноги и как коршун нависаю над распростертым телом - никто не смеет на меня смотреть, вот так-то, сынок, вот так-то...
Я кончаю, когда часы бьют девять. "Девять - серьезное время", - думаю я, застегивая джинсы. Время сумерек. Еще не ночь, но уже и не вечер, граница между светом и тьмой. Женщина лежит не шевелясь - то ли притворяется, то ли действительно без сознания. Накидываю на нее покрывало - пусть хотя бы сегодня она уснет спокойно. Кот с мрачным видом наблюдает, как я шнурую ботинки и заворачиваю в бархат топор. Осторожно закрываю за собой дверь.
Выхожу наружу. Теперь темно. Закуриваю, несколько раз жадно затягиваюсь. Льет сильный дождь, густой туман заволакивает двор, желтым пятном светится арка, выходящая на проспект. Накинув капюшон, с сигаретой в горсти, крепко прижимая к себе топор, шагаю в дождь и иду к свету сквозь туман. У входа в арку сталкиваюсь с одиноким прохожим и глубже надвигаю капюшон. Хотя, вряд ли кто-то сможет разглядеть меня в такое время - в такое время и в таком тумане.