Протяжный свист тормозов УАЗика скорой. Громкие крики. Отчаянный лай собак. Хруст льда, затянувшего первые весенние лужи. Бронебойная ругань самыми скверными оборотами речи, хорошо известными и неожиданно новыми для случайного слушателя.
- Двигаем, - командует фельдшер.
Скорая сдает назад под скрежет лопающейся наледи. Соседские собаки - Серый и Муха то ли лают то ли повизгивают в след машине, увозящей их кормильца в городскую больничку.
Через двадцать минут порывистый весенний ветер раздувает всю картину: черного облака дыма над усадьбой Нинки как и не бывало. Деревня пахнет углем, сыростью и речной гнилью - словно, ничего и ни с кем не случилось. Всюду весна и неуверенная перемена в природе с надеждой на лучшее, или по крайней мере не хуже чем уже есть.
Еще раз от души проматерившись, чтобы подчеркнуть важность момента и не показать слабину Нинка почапала в дом, одной рукой хватаясь за сердце, другой разводя магические круги в воздухе, дабы не завалится всей своей солидной тяжестью на ледяные вихры во дворе. "Надо будет ироду лом вытащить, бездельник..." - ворчала она под нос, но руки от сердца не отпускала.
Когда-то давно Нинка относилась к категории "очень даже ничего". Муж, двое девок народили. И не припомнить с какого общего горя и вселенской тоски Нинка и Коля начали попивать. Вероятно, как у всех причины были веские и безоговорочные. Коля сгорел под это дело тихо как настоящий партизан. Нинка же оказалась живучей, ровно настолько, чтобы из загибающейся алкашки превратиться в королеву березовых веников и поставлять умело связанную продукцию по всем местным любителям банных утех и прочего парного разврата. Березки в округе отчаянно редели, а Нинка тем временем ввела в бизнес дочек бесстыдно нагулявших потомство будущих веникопрядов. История умалчивает о подробностях, но романтические отношения юных, пышущих жизнью особ, явно обильно заливались разнообразными алкогольными напитками, что делало их приключения исключительно яркими и незабываемыми.
Так, один из внуков Нинки родился с серьезной патологией сердца, и почему-то убитая горем мать решила оставить детё у бабки. Сама же отправилась искать счастья с соседнюю хибару к своему хахалю. Мужик вполне себе приличный, с личным автомобилем, у которого даже имелся крашеный в ручную спойлер и обвесы, размышляла одухотворенная нимфа. Улыбался хахаль своей сытой лысеющей физиономией искренне и дружелюбно, только никогда ничего не хотел делать по хозяйству - но средства на вечерок другой у него при себе имелись, как и более менее постоянная работа. Счастливая пара практически сразу склепала нового отпрыска, а про старого и думать забыли, как о неудачной ошибке природы.
Тут сердобольная баба Нина и взяла шефство над внуком Вовкой. Только вот подорванное буйным пьянством здоровье, сильно ограничило в масштабах ее человеческий подвиг и чистый душевный порыв. В это время, в деревне, теперь уже гордо носящей название "коттеджного поселка" появился Джексон. Представился именем кумира миллионов (к чему скромность) и начал свой долгий путь восхождения на Олимп деревенской славы. При дворе у Нинки зарождалась живая легенда; в качестве кого доподлинно не известно. Официально Евгения возвели в ранг "вольного работника" и "помощника по хозяйству" по совместительству.
-Тузик гребаный! - кричал он закашливаясь в след нашему йоркширскому терьеру. Громыхая легкими так,что Феня почти терял сознание на скаку. Однако, не дай боже какие собачины покрупнее сядут на хвост нашей кнопке, Джексон спускал на проказников бурлящую лавину подзаборного мата такой силы и гнуси - что звери разбегались в ужасе.
По легенде у Евгения в городе имелась квартира, какая-то работенка - словом, обычная жизнь, но тянуло его в деревню, к корням. В пучину алкогольной мари и березового спаса, что он обрел после долгих скитаний в доме Нинки. Подскрюченная сутулая фигура, говорила о том, что Джексон когда-то ходил плечистым, долговязым мужиком с сытым цветом лица. По мере худения и погружения в деревенскую нирвану, плечи его опускались вниз как уши у спаниеля, а цвет лица приобрел землистый оттенок, вероятно, от огородных спа-процедур.
Зубов почти не осталось, но судя по всему, это его нисколько не беспокоило. Всегда чумазый и еле передвигающий ноги - то ли с бодуна, то ли от слабости разбитого и развинченного организма, Джексон всегда плыл по деревне на волне безбрежного позитива.
Поселение между тем превратилась в коттеджный поселок типа весьма элитного. Вдоль берега люди состоятельные выстроили целый град с собственным белокаменным кремлем. Лишь одинокая развалюха Нинки гордо держалась особняком и напоминала о тех самых корнях. Радовало, что сауны у господ имелись, а это знаете ли - рынок сбыта.
Джексон сразу влился в березовую империю. Крыть матом он умел так, что от виртуозных и изобретательных формулировок березы сами вяли и падали штабелями к его ногам. Складывалось впечатление, что матерные слова служили каркасом, державший душу в подорванном организме. Чем выше ноты брани - тем сильнее подзарядка. Ветер в кармане и пятиэтажный мат под рукой - готовый образ положительного героя.
Джексон философски подходил к вопросу комфорта в жизни. Для полного счастья и хорошего настроения ему хватало наспех сколоченного сарая с кособокой печью в углу, что топилась не как у людей, а по-черному, от чего единственное окно затянуло толстым слоем сажи и гари. В сарае Джексон держал свои сокровища и весьма богатый гардероб. Соседи со всей деревни отдавали щуплому мужчине с доброй улыбкой нажитое - одежду, телевизоры, домашнюю утварь. Все, что так или иначе могло пригодиться в хозяйстве, а выкинуть жалко.
С одеждой получалось весьма удобно, стирка без надобности - новые модели заляпанных, порепанных или просто немодных штанов, курток и кроссовок поступали регулярно, как сезонное обновление ассортимента. По праздникам Джексона подкармливали домашними пирогами и блинами - все по-христиански.
Если, не дай бог, за какую нехитрую работенку на деревне в руки Джексона попадали заветные рубли - он шлепал в деревенский магазин и гулял на всю катушку. Оставалось лишь с замиранием сердца наблюдать как чумазый, шатающийся персонаж сельской жизни подплывал к своей хибарке и пропадал в узком входе. А утром, услышав очередную порцию отборного мата в адрес неблагодарных дворовых шавок и Нинки, с облегчение вздохнуть: пронесло.
С Нинкой Джексон разговаривал на особом возвышенном языке - отборного мата и чистой заботы о ближнем. Чем бы и как они не поливали друг друга, мужчина всегда скреб двор, рубил дрова и обрабатывал огород, как положено, в свободное от веникопрядения время.
Неважно в каком состоянии пребывал дух и организм Джексона - он него всегда услышишь: "Здравствуйте" - доброе и почтительное. Такое "здравствуйте", после которого улыбаешься без причины, и тебе без разницы насколько пьян и неопрятен поприветствовавший тебя человек. Такое "здравствуйте", после которого можно сказать про себя - вот непутевый, и махнув рукой топать по своим делам. Вечно перепачканный в саже как помазок, в одежде на несколько размеров больше, с кривоватой беззубой улыбкой и шлейфом убийственного перегара - Джексон никогда не вызывал неприязни или отвращения. Напротив, все местные жители как могли поддерживали их странную семью с Нинкой и внуком Вовкой.
Вовка почти не выходил из дома. В те несколько раз что мы его видели, восемнадцатилетний парень выглядел на десять. Худой, бледный как спирохета, с торчащими как у кролика большими передними резцами и бездонными грустными глазами - в которых читалось все и это "все" резало по самому сердцу - так что терпеть не в силу, проще отвести взгляд и проглотить ком неприятных ощущений сделав вид, что Вовки никогда не было - как когда-то сделали его родители.
Нинка же старалась из-за всех сил: купила внуку старенький компьютер - Вовка сутками играл в набор одних и тех же игр, наверное, мечтая о чем-то своем. Иногда подъезжала скорая. Иногда сердобольные родственники подвозили мешок макарон и пару банок тушенки. Джексон регулярно выгуливал хромую Нинку и еле стоящего на ногах парня по засыпанному нужным и важным хламом двору. В общем, жили как-то. Вместе подпитывали и поддерживали друг в друге желание двигаться дальше. Нинка - мозг, Джексн - ноги, а Вовка - сердце. Все как в региональной специализации: в Вовке сакральный смысл; Нинка ныкала и распределяла пенсию, а Джексон занимался делами по дому. Удручали лишь мысли о том что стало бы с их хрупким мирков, если кому-то из троицы сделалось совсем невмоготу.
Дачу около Нинкиного дома перекупили. Толсопузый альфонс, возивший престарелых дам на увеселительные процедуры в баню, был пойман с поличным - пришлось разводиться и продавать совместное имущество. Хотя по прошествии лет бывшая жена пришла к выводу, что держать такого мужа выгодно - а по престарелым богатым бабам отправлять в качестве командировок, за которые приходили не хилые командировочные, вполне себе разумно - альфонсы всегда в цене.
Так вот, дачу купила деловая и глубоко разведенная особа. Решила хозяйка, что Джексон неприменно станет чистить её забор от снега, а она ему в качестве оплаты выдавать спиртосодержащие стимуляторы счастья сомнительного происхождения. Халтурка прошла мимо ушей Нинки, и Джексон принялся злоупотреблять сомнительным поилом. На волне эйфории, после очередного снегомарафона он заполз в свой сарай, забыв о бренности бытия и чуть не угорел.
Соседи быстро спохватились - клубы черного дыма роились над убогими постройками Шуму навели! Скорую пригнали! Жертву апокалипсиса увезли в закат.
-Ирод ты, Женька! Козу твою за ногу! - сипло кричала севшим голосом соседка Нинка, - Чтоб тебя там черти..! Чуть не спалил всю хату! Ой, Вова, а ты что вылез?! Иди в дом, простынешь, сына!
На следующее утро после "непреднамеренного угара" Нинка кое-как перебирая своими худосочными конечностями выползла и заскребла сажу с единственного окошка апартаментов Евгения и даже попросила хахаля дочери примастырить на крышу подобие трубы. Забота, приправленная проклятьями и матами дала свои плоды. Через два дня румяный и подкормленный больничными супами Евгений ступил на порог своего обновленного жилища. И вздохнув с облегчением теперь уже полной грудью, они продолжили свой нелегкий путь. Пронесло.
- Приехал отец родной в роги мать! - возмущалась Нинка, утирая слезы. - Вова, а ты что выбежал встречать эту заразу! Ну-ка в дом!