Десять часов на поезде - садишься вечером в душный плацкартный вагон, на улице уже темно и потому в большом квадрате оконного стекла отражаешься только ты сам, часть твоего отсека и боковые полки справа. Поезд трогается, мимо проплывает перрон, освещённый фонарями, ты подсаживаешься к окну и отыскиваешь в темноте знакомые, светлые реки улиц - одна половина белая от зажжённых фар, другая красная от огоньков стоп-сигналов.
Пришла проводница, проверила билеты, спросила, не будет ли он чаю. Нет, не будет. Решил экономить в пути на чём только можно. Не потому что родители дали ему с собой мало денег, просто хотел подкопить побольше, а потом купить себе чего-нибудь.
Не заметил как выехали из города, миновали пригороды и прилепившиеся к самым рельсам деревушки и посёлки дачников. Внизу, слева от рельс, тянулась лента шоссе с рядами фонарей по бокам. Достал из сумки пакет с бутербродами, сходил за кипятком. Ужинал медленно, без поспешности, как взрослый, потом так же обстоятельно укладывался спать.
Как всегда, в поезде не мог заснуть, лежал, закрыв глаза, вспоминая, как это было в прошлый раз.
На усыпанном стружками и щепками берегу озера, в которое впадала рек, стоял завод. Два низких барака, контора, столовая и само белое здание завода. За заводом гора, поросшая лесом.
По реке спускали длинные плоты, скреплённые цепями и железными скобами. На каждом плоту двое-трое сплавщиков, живших по неделе в сделанном прямо тут же, на брёвнах, шалаше. Раз в пять дней из города приезжали грузовики, забирали штабеля брёвен, только лучшие, без брака, бракованные скатывали в озеро, где их долго полоскало в холодной воде, пока не утягивало в протоку.
На другом берегу деревня - полтора десятка изб-развалюх, да и то каждая вторая пустует. Хозяева либо умерли, либо уехали в город. Живёт в деревне его пятидесяти двухлетний дядя Костя, пятеро старух и глухой дед, которого все в шутку зовут женихом.
Когда проснулся ночью, поезд стоял на какой-то станции, он не стал вставать, смотреть что там. В вагоне тишина, нарушаемая только храпом да шумами ночной железной дороги, потом гулко зазвучали под чьими-то ногами ступени спущенной на перрон железной лесенки, кто-то прошёл по вагону, катя за собой сумку на колёсиках.
Сам не заметил, как заснул, проснулся, когда поезд особенно резко поворачивал направо и он сквозь сон почувствовал, что съезжает в пустоту ногами вперёд. Серые рассветные сумерки, в окне поле с маленьким плоским озерцом по середине, за ним длинная, зубчатая стена леса, надо всем этим блеклая, розово-жёлтая полоса зари.
Проверил на месте ли рюкзак, деньги, посидел минуту на постели, потом достал маленькое вафельное полотенце, с вечера засунутое за прибитую к стене резинку. Умылся, почистил зубы, взглянул на своё отражение в зеркале на двери туалета - пятнадцать лет скоро, а на вид мальчишка, больше тринадцати никто не даёт. Набрал воды из бака, сидел у окна, ждал, пока остынет кипяток, прислушиваясь к тихому, радостному чувству, всегда возникающему во время поездки.
Через три часа сошёл на своей станции, обошёл жёлтое здание вокзала, минут двадцать ждал на остановке первого автобуса. Сначала ехали мимо старых, белых "сталинок", потом автобус свернул направо, через посёлок - тут были и старые, деревянные домишки и новые, под красными черепичными крышами, похожие на вагоны. Ещё поворот, и вот оно двухэтажное здание нового автовокзала. Купил билет, вышел на перрон, мёрз на сквозняке в ожидании автобуса.