Аннотация: Передал быт пациентов психиатрической больницы в формате одного дня.
Но сначала утро.
Пинок по железной раме, койка подо мною задребезжала. Я проснулся.
- Курить хочу, жесть как. - на меня смотрел друг Рома.
- Рано же.
- Уже семь утра.
- Дай до восьми поспать. - отвернулся к стене.
- Я и так всю ночь терпел! - из-под головы резко вытащилась подушка.
- Вот же ублюдок!
- Какой есть, доставай пачку.
Поднялся и пошёл в курилку, по пути ненавидя всё вокруг, но больше всего бессонницу и себя, как её причину. Рома вытащил фильтр из сигареты, разорвал напополам и засунул одну часть обратно. Докурив до половины, передал мне.
За ржавой решёткой колыхались зелёные берёзки, и в глаза светило недавно вставшее солнце. Я бы даже смягчил: солнышко - так быстро и неожиданно: никотин поменял настроение. Теперь можно спокойно пережить завтрак, приём таблеток, обход врачей и только после получку сигарет.
- Последние выдаю, кончились у тебя, понял? - уведомила санитарка.
Я улыбнулся и протянул руку за дневной нормой - восемь сигарет (поэтому мы с Ромой курили сигарету на двоих).
- Ты меня понял? - настаивала она.
- Понял, понял, не дурак. - усмехнулся, зная, что завтра утром меня здесь уже не будет.
- Не был бы дурачком, сюда б не положили!
Я по-доброму посмотрел на неё, люблю юмор санитаров он всегда резкий, но на самом деле беззлобный.
- Первый, второй, третий, четвёртый, пятый, шестой, седьмой... - проговаривала вслух соцработник, мягко касаясь плеча каждого пациента, что выходил из дверей отделения. Как в детском саду, разбитая на пары вереница покидала территорию жёлтого дома. Нас вели в 'цеха'. Там мы рисовали, играли в спортивные игры, плели фенечки и адаптировались.
Я как раз плёл фенечку - очень медитативное занятие. Плёл и думал: кому бы ещё подарить? Сокурсница говорила, что все фенечки, которые плетёшь, надо дарить. Если что, я не отличаюсь альтруизмом, даже наоборот.
'И зачем же ты тогда их плёл?' - спросите вы. Так просто. Точнее, мне нравилось проводить время в этой маленькой комнатке из-за воспитательницы. Ей 65 лет - это самая позитивная и незашоренная бабушка, из тех, что видел. С ней можно было говорить на любые темы. Тётя Вера никогда не осуждала, даже если была не согласна.
Я травил ей вместо анекдотов пошлые панчлайны из батл-рэпа, что-то по типу: 'У Вити мозги-то, меньше чем член у москита'. Бабуля искренне смеялась, ну и я пытался вспомнить что-то позаковыристей или понелепей.
В нашу каморку забежал местный боец Женя. Нет, он вовсе не агрессивный, всего лишь всегда пытается провести нормальную разминку для бокса, которая включает в себя "бой с тенью", но на этой части санитары его прерывают. От греха подальше, хах.
- Смотлишоянарисовал - быстро промямлил он, показывая мне свои каракули.
- Красиво.
- Е******и (нечленораздельная речь)
- Прости, я снова не понял.
- Еслихочешьбери.
Поблагодарил Женю, и забрал рисунок, зная, что если не захочу взять, то он мне всё равно подарит. Пришлось бы взять, потому что мы друзья. Странная у нас дружба.
Почти ничего не говорим друг другу, он приходит ко мне в палату и молча сидит. Иногда просит листочек, отрываю, и Женя каждый раз от души жмёт руку, будто я жизнь ему спас. Всё-таки есть в этом что-то трогательное, поэтому Женя для меня друг.
Он был бы отличным главным героем комедии-боевика. Всё к этому вело: боксёрские навыки, накаченный торс, выжженный сигаретами посреди груди крест... И при всей этой брутальности - мямлящая неразборчивая речь, такой же почерк.
Представляю, как зрительный зал взрывается от хохота, после 'коронной фразы', которую пафосно выдаст такой герой, одолев врага. Половина психически больных - неординарные персонажи, хотя бы эпизодические.
Отложив рисунок, вернулся к ниткам, не успел сделать и двадцати узелков, как к нам заглянул Андрюха.
- Это тебе в честь завтрашней выписки, на память - улыбнулся он, подав круглую дощечку, на которой было выжжено: 'САНЯ, ТЫ НЕ ПСИХ. ТЫ...' Ровные, красивые буквы и улыбающаяся мордочка посередине.
- Спасибо. - растрогался я - ты это в каком цехе сделал? Хочу и тебе подобное оставить!
- Лучше ещё фенечку подари - усмехнулся он.
- Нееет, я тоже хочу выжигать.
- Ну так пошли.
- Тёть Вер, отпустите?
- Беги, Сашок.
Оказалось, что так красиво и ровно выжигать крайне сложно, пришлось отступиться от идеи.
С Андреем тоже крепко сдружились, хотя первые несколько дней не разговаривали вовсе. Начал диалог он, когда поинтересовался, как я могу так много читать. В ответ подкинул ему книжку Бабеля 'Конармия' и 'Одесские рассказы'. Чернуху 'Конармии' Дрон воспринял сдержанно, но обхохотался с рассказов. Обсуждая самые смешные моменты, мы как-то легко перешли на более личные темы.
Кстати, он не псих, у него не нашли отклонений. Андрей - самоубийца, он вышел с пятого этажа, но ему повезло, и вместо морга или реанимации его увезли в психушку.
Самоубийство - крайне щекотливая тема. Не хотелось причинять ему дискомфорт, поэтому ничего не знаю о причинах. Оставалось только строить догадки, исходя из того, что он однажды попросил написать стих своей жене, в котором Дюша любил её и просил прощения.
Вообще, это забавная тема, которая со мной происходила часто:
-... а я два вуза бросил.
- На кого учился?
- Филфак здесь и на драматурга в Питере.
- Драматург - это чё?
- Учились писать сценарии для фильмов.
- Оооо, отлично! Можешь написать стих моей?
Это что-то сродни тому, что программиста просят починить компьютер. Апогей, когда сказали отталкиваться от 'Письма' Гуфа - сильный текст, кстати. Я всё же прозаик, не поэт, потому не всегда просившие получали желаемое. Ещё они не я, а я не они - сложно писать для женщины, к которой равнодушен.
Здесь вышло что-то подобное, Андрюха средне воспринял мой закос под раннего Лок Дога, но лист всё же забрал себе. Наверное, беда была в том, что Андрею было на тот момент тридцать пять, а я косил под текст ещё тогда семнадцатилетнего Лочи, трек: 'Сестрёнка'. Такое настроение было. Да и посредственно вышло. Единственно за что можно было бы похвалить:
"Сколько дел, грязных слов, мной зря было брошено.
Спасибо, что видишь во мне ещё что-то хорошее."
Ну да, в двух строках выше чистейший я. А как могло быть иначе?
Фенечку так и не успел закончить, осталась на столе у тёть Веры. Пообедали, покурили и ушли на тихий час. До полчетвёртого коротал время за книжкой, ждал выдачу передачек.
- Только проснулся? - спросил Рому, вклинившись посреди очереди.
- Типа того.
- А я наконец-то "Чёрный обелиск" добил.
- Тихий час прошёл не зря.
- Почти. Стилёк у автора не плох, но слезливый пафос главного героя вымораживал и вымораживает даже после прочтения.
Получив передачку, пошёл выменивать фрукты печенье на пакетики чая. Чай выдавали лишь один в руки. Из пяти съеденных пакетиков, получался аналог чифиря, смазывающий бо́льшую часть вечера в кляксу моего смеха и беспричинной радости.
Когда шёл в туалет, то услышал нечеловеческий крик из шестой палаты. Символично, что в 'чеховской' палате держат в основном тяжелобольных или буйных, а называется это место 'наблюдалкой'. Ещё туда попадают все новички на дня четыре, максимум неделю. Когда я впервые лёг в психушку, то был шокирован соседями.
- Партизаны, партизаны! Кто партизан? Ты партизан?! - закричал на меня один больной, как я только вошёл.
Позже выяснилось, что он проводил этот опрос у всех в палате несколько раз в час, чем сильно раздражал.
Второй пациент вообще стоял посреди комнаты, беспорядочно махал руками и что-то нашёптывал.
- Что ты делаешь? - спросил у него.
- Добро! - кратко и ёмко ответил он.
Первая мысль, которая посетила меня после вышеописанного: 'Блин, да я в сравнении с ними не сумасшедший, как же здесь стрёмно'
Сейчас же в шестой лежал на вязках верещащий Ваня. Кстати, в российских психушках нет комнат с мягкими стенами и смирительных рубашек, здесь буйных привязывают к кроватям за руки и ноги, а ещё тут в палатах нет дверей и повсюду камеры.
Вернёмся к Ване - это ста тридцати килограммовый детина ростом в сто семьдесят. Ему около восемнадцати лет, говорят, что он умственно отсталый, наверное, поэтому он любит звать других телепузиками, солнышками да прочими ласкательными и лезет со всеми обниматься.
'Какой же лапушка' - можете вы подумать, но раз в две недели Ване сносит крышу. Вот сегодня он в тихий час ударил по лицу санитара, за что заслуженно почивает на вязках.
Действие чая отступало, оставляя за собой усталость и бессонницу, которую ненавидел, ворочаясь на жёсткой кушетке. Особенно, вставая утром. В палатах погасли лампы, из дверных проёмов пробивался приглушённый свет. Через некоторое время сквозь храп, в палате послышалось шевеление: это мой сосед Миша снова рукоблудил.
Причина, почему я употребил эвфемизм, а не просто написал 'дрочил' тривиальна - Миша у нас православный, и каждый день читает псалтырь вслух и просит Бога: простить меня сквернослова.
- Миха, мы снова всё слышим, но не бойся, бога всё равно нет - прошептал Рома.
У Ромки шизофрения и острый ум. Он ненавидит верующих - лишь в этом я с ним не согласен, пусть и склоняюсь больше к деизму или атеизму.
Мы понимаем друг друга с полуслова, потому что как никто, знаем, каково это приступы беспочвенного отчаяния и пропажу казалось бы только недавно захлёстывающих эмоций. Однажды мы пришли к выводу, что похожие наши черты - это последствия деформации личности из-за болезни. У нас смежные диагнозы: F-20 у него, F-21 у меня.
Всё же, жаль, что Рому перевели в мою палату. Мне больше нравилось ходить к нему 'в гости'. В той палате жил Валерий, попавший второй раз в психушку за два месяца. Острое расстройство личности не давало ему покоя. Усилившаяся социофобия, скрываемая за мизантропией, не выпускала его из дома. Даже на работу.
- Ещё бы, как выйдешь, больше на спайс налегай! - иронизировал Рома.
- Если такая херь повторится, то и на дезаморфин подсяду. Нечего терять будет. - лукаво улыбался Валера, будто бы мы обсуждали чью-то человеческую жизнь за гла...
- Саня, спишь? - оборвал мои мысли ещё один из не спящих.
Олег тихонько посмеётся и уснёт. Он каждую ночь об этом меня спрашивает, потому что болен параноидальной шизофренией. Ему везде видится подстава, но сам это понимает, и его вопросы посреди ночи не более чем, успокаивающий ритуал.
Пиком моего остроумия был такой ночной диалог:
- Саня, а ты ничего против меня не задумал?
- Я-то нет, но есть другой человек...
- Кто?! - испугался Олег
- Твой парикмахер точно что-то задумал, ты же видел у себя шрамы на затылке?
Олег в тот раз смеялся в голос.
За этим моментом вспомнились вагон моих подколов над другими вменяемыми пациентами, и тележка таких же надо мной со стороны. Всё воспринималось со смехом или улыбкой адресата. Я был Сократом, не оттого, что мыслил - просто дёрганный, и в бурном воображении Ромы это выглядело как сокращение простейших организмов.
Никогда до этого не встречал столько людей, восприимчивых к юмору. В нашем отделении: переворачивались кровати с людьми, случались драки на подушках, гонки на друг друге по коридору, но не было агрессии.
И это же не детсадовцы, даже не подростки. Некоторым было за тридцать, и они не смущались таких развлечений. Я не знаю другого места, где ещё можно обозвать широкоплечего лысого бугая 'гей нацистом' (за стрижку под ноль и голубую футболку), чтобы тот на это усмехнувшись, вызвал на дуэль подушками.
Только сейчас понял критерий, по которому определял с ходу и безошибочно вменяемость человека здесь: чувство юмора. При психическом заболевании, которое всё же даёт возможность осознавать себя в реальном мире - без юмора не обойтись.
На этой мысли с улыбкой встречаю ранний восход и закрываю глаза.
Если вам понравилось, то подписывайтесь. С завтрашнего дня я начну выкладывать свой роман 'План-капкан', там я в одной из глав рассказываю, каково лежать на отделении, куда обычно попадают с 'белочкой'.