Аннотация: Реинкарнация ранее написанного рассказа. Желающих истинно помочь не вразумить. У каждого свой путь.
На наш остров в Атлантическом океане часто заглядывают миссионеры. В свои пятнадцать я уже могу с первого взгляда определить представитель какой концессии пожаловал к нам в гости. Мы никого не бьём, с ленцой посмеиваемся над их ожиданиями и позволяем этой братии самостоятельно встретиться с разочарованием. Правда, попадаются и совершенно уникальные экземпляры. Примерно год назад на пляже вспыхнул сверкающий шар и оставил после себя голого мужичка. Он нисколько не стыдился наготы, двигался уверенно, точно. Постоял на краю круглой ямы, которая осталась от шара, громко произнёс: 'Ошибка в координатах!' - и пошел к джунглям. На полпути остановился, вернулся к яме и крикнул в неё: 'Аул би бэк, аул би бэк!' Легко догадаться, почему мы прозвали его Аликом.
Телосложения гость был великолепного: высокий, мускулистый, с царственной походкой. Мы предложили ему домотканые брюки и рубашку, и он не возражал. Более того, облачившись в простое одеяние он не утратил величия в поступи и взгляде. Скоро мы узнали причину - под кожей он был железный, и никакие ревматизмы ему были не страшны. Очень интересный миссионер. Хоть и железный, но чертовски похожий на нас: чуть глубже, чем металл, всё было устроено знакомо - логика, расчет вариантов и выбор из двух зол меньшего. С ледяной уверенностью он рассказывал про конец света, про секретную миссию. Призывал смириться перед лицом неминуемой гибели и между делом пытался выяснить, как перебраться на материк. Местные лодки, выдолбленные из стволов деревьев, ему не подходили - уж слишком тяжёл был парень. А другие миссионеры, у которых можно было бы одолжить судёнышко, всё не появлялись. Полный суровой решимости Алик построил настоящий бот. Кокетливая посудина из свежеструганных досок перевернулась, едва выйдя за пределы рифового кольца в океан. Назад Алик возвращался пехом, распугивая крабов по дну залива, но увяз в песке и сидел бы там вечно, если бы дельфины не рассказали нам про него. Пришлось запрягать носорогов и верёвками вытаскивать горе-мореплавателя из беды.
Наши носороги весьма таинственные создания. Днём они бродят по равнине полностью скрытые высокой травой, а вечером идут к морю, ложатся на тёплый песок у кромки воды и смотрят на заходящее солнце. Всю ночь лежат неподвижно, как гранитные глыбы. Мама в шутку назвала их адептами внутреннего безмолвия, и я думаю, она не далека от истины. Носороги чему-то терпеливо учатся, что-то постигают.
После морского приключения затосковал Алик. Чтобы отвлечься он стал рассказывать истории. Кем-то очень добрым в его память была загружена всемирная библиотека. К тому же, Алик умел выть по волчьи и говорить любыми голосами. Он был прекрасен в окружении стайки детишек, ловящих каждое его слово про капитана Немо, мушкетеров или остров сокровищ. Но заложенная программа не отпускала. Ему хотелось движения: апокалипсиса и последующего начала нового мира. Мой отец, дежурный шаман племени, несколько раз видел его, уходящим на закате к носорогам. Наверное, железный человек вообразил, что они с радостью разделят его горе, раз уж помогли спасти. Запаса терпения у созерцателей внутреннего безмолвия хватило на неделю. Эх, завязалась шумная потасовка среди ночи. Всё племя проснулось, мы выбежали на берег с факелами, а там уже опять тишина. Один носорог прихрамывая подошёл к маме и ткнулся огромным рогом в её ладонь. Оказалось, его нога застряла в железном черепе. Трудно было вытаскивать толстую носорожью лапу из узкой железной банки, но с маслом кокосов мы справились.
Из всех посланников божьих мне особенно запомнилась Капля, потому что результат наших встреч действительно вызвал перемены. Она появлялась каждое утро и садилась на лист травы. В утренней росе было много капель, но её я узнавал безошибочно, ведь она была алая. Утром я выходил из шалаша на берег моря и не было ни одного раза, чтобы не наступил на остатки раскуроченного носорогами Алика. Резал ногу об острые края, громко вскрикивал и садился в прибрежную траву понаблюдать за великим циклом Капли: рождение, рост, скатывание к пятке и срыв в траву. Мама научила меня быстрому заживлению ран, но я не спешил лечить порез. Капля завораживала, я не мог оторвать от неё взгляда, пока она совершала свой путь к траве.
Старшая сестра заметила мою причуду раз, другой. На третий раз она спросила, показывая рукой на Каплю:
- Почему ты делаешь одно и то же каждый день? Ты мог бы пойти другой тропинкой или убрать железки в сторону.
Я посмотрел на неё затуманенным от слёз взором и ответил:
- А вдруг, что-то изменится? Вдруг, боль станет другой или после неё появится что-то новое? Я не хочу пропустить...
Сестра взглянула на меня вскинув брови. Я не выдержал, и сознался:
- Я думаю, что всё это не случайно...
Сестра постояла немного улыбаясь, потом авторитетно заявила:
- Ты. Сошёл. С ума.
Поцеловав меня в лоб, она весело пошла дальше, напевая бойкую песенку, а я вновь остался наедине с Каплей. Для меня эта робкая алая гостья представляла часть огромного и загадочного мира, о котором я раньше никогда не задумывался. Я пытался заметить в ней хоть что-нибудь, что указало бы на присутствие духа внутри меня. Того духа, о котором часто говорил отец с другими шаманами. Но я ничего не замечал.
Вскоре, созерцание Капли потеряло очарование из-за постороннего шума. Как выяснилось, мои утренние крики будили стаю попугаев, обосновавшуюся неподалеку. А поскольку это происходило каждый день, то птицами овладело желание отомстить. Наверняка, здесь не обошлось без какого-то злобного духа джунглей, иначе как объяснить молниеносное обучение попугаев премудрости человеческой речи? Или хронический недосып, в который невольно я вверг стаю, что-то сдвинул в их пёстрых головах. В общем, попугаи начали жадно запоминать слова и постоянно тренировались в произношении. Громкие вопли какаду мешали сосредоточиться на Капле и мой интерес увял.
Сперва мы ничего не понимали в криках попугаев. Думали, они бестолково тасуют случайно запомненные слова, но эти бестии оказались куда как хитрее. Они рассказывали новости, подсмотренные и подслушанные в племени, и старались прокричать как можно громче, чтобы всё племя наверняка было осведомлено о происходящем на острове. Их не смущал личный характер новостей, интимность событий или коммерческие нюансы. Мы остались без тайны личной жизни.
По первости, соплеменники кулаками выясняли друг у друга детали новостей агентства какаду. У моей семьи резко прибавилось работы. Папа благовониями отгонял попугаев от посёлка, а мама с сестрой лечили пострадавших в драках жителей. Мы не успевали исцелять людей. Больных становилось всё больше и раны появлялись всё серьёзней, поскольку мужчины и женщины быстро учились боям без правил. И вот, когда битвы стали вспыхивать даже среди маминых пациентов, мы ужаснулись.
Вождь объявил Большой совет. Более двух тысяч человек собрались на каменистом плато у подножья вулкана Полосатика. Разузнать про нашу беду и попытаться помочь пришли соседи из всех посёлков острова. Никогда ещё мы не сталкивались со столь странной и непонятной проблемой. Большой совет открыли с ритуальных вопросов: кто виноват и что делать? Виновного нашли сразу - это оказался я. Поселковый меняла тут же предложил откупиться от попугаев. Просто выгнать меня из племени, чтобы попугаи больше не видели главного обидчика и тогда, мол, пернатые успокоятся. Встревоженная мама объявила, что уйдет вместе с сыном и поселок лишится главного лекаря. Я был признателен маме за поддержку, но имел своё мнение и попросил слова.
Кровь гулко стучала в висках, когда я начал говорить:
- Попугаев уже не остановить, они всё равно будут шпионить и выкрикивать свои... или наши... в общем - гадости. Не проще ли жить по совести?
Столь простое и очевидное решение не нашло понимания среди соплеменников. На меня обрушился громовой хохот. Пристыженный я сел на место.
К костру вышел вождь. Его длинная черная борода плавно покачивалась на каждом шаге. Хитрые голубые глазки сверкали из-под пушистых бровей. Татуировки по всему телу переливались красками в отсветах костра, широченные кожаные шорты блестели из-за прилипшей рыбьей чешуи. Прокашлявшись, он произнёс гулким мясистым голосом:
- Пацан прав, раз попугаи вкусили силу слова, они не откажутся от него!
Все закивали, и у меня отлегло от сердца.
- Что если нам плюнуть на всё и принимать вещи такими, как есть? Ведь попугаи у каждого найдут что-нибудь этакое! Чего нам стыдиться, если все одинаковы? Никто не лучше и не хуже...
Слова вождя медленно, но верно впитались нашими мозгами. Возразить было нечего, и мы решили начать жить дальше с новым принятием человеческой природы.
Примерно через месяц пациенты у мамы закончились. Попугаи продолжали вещать, но мы уже были за гранью личных обид. Средство, предложенное вождём, сработало!
Однако, вернуться к прежней жизни нам не удалось. С началом сезона дождей проявился побочный эффект - принятие себя такими, как мы есть, успокоило не только мысли, но и весь разум. Люди начали спонтанно погружаться в нирвану. То тут, то там вспыхивали ослепительные вознесения просветлённых мастеров. Потом и это стихло. В племени стало модным оставаться в теле человека после просветления, чтобы познать вкус новой энергии. Почти всё взрослое население острова реализовало себя духовно за каких-то полгода. Только дети и те, кому ещё не надоело играть в человека, продолжали прежнюю жизнь.
Отец не торопил меня, за что я ему благодарен. Как-то раз он предложил мне пожить среди людей на материке.
- Твоё тело ещё не готово принять расширенное сознание. Но ты можешь выйти из него и отправиться в тонких энергиях навестить родственников на материке.
- У нас есть родственники?! - изумился я. - Почему ты раньше не говорил?
- Понимаешь, пока попугаи не помогли нам, мы оставались просто людьми. Но теперь, когда моё человеческое сознание наконец слилось с истинным, я узнал многое.
Мои уши запылали от нетерпения, я моментально спросил:
- Что ты узнал, папа?
- Сынок, наше племя не всегда жило на этом острове. Больше ста лет назад плыл по морю замечательный пароход 'Титаник'. Судно затонуло и около полторы тысячи человек ушли ко дну. Но они не умерли. Пресная вода от тающего айсберга, протаранившего 'Титаник', создала обширную пространственную линзу в солёной морской воде. Сложились вместе с десяток особенностей гравитационных полей и всех, кто опускался ниже глубины в пять метров, просто выдавливало через тоннель к подножью нашего вулкана Полосатика. Эти люди были из разных стран, поэтому в племени так много разных языков. А где-то там, на диких материках, всё ещё живут наши родственники, строящие ещё более сложные машины, чем 'Титаник'.
- Такие же сложные, как Алик? - наивно уточнил я.
- Гораздо сложнее, - с загадочной улыбкой ответил папа. - Они создают машины из самих себя.
Надо признать, папа умеет заинтриговать. Я согласился побродить вне тела. Отец помог с первыми выходами, а потом я научился делать всё сам, и никогда не забывал возвращаться в родное тело каждый день, чтобы поддержать в нём жизнь. Но не долго я забавлялся новыми путешествиями. Хватило одного месяца, проведённого на материках, чтобы понять, о чём говорил отец. Наблюдение за постепенным превращением людей в живые машины не добавило мне радости. Я предпочёл более не видеть этого и вернулся к обычной жизни.
Однажды ночью появился чужак. Схватил ветки моего шалаша и пошёл к берегу. Никогда ещё никто не брал священные ветки. С пяти лет я сплю в своём отдельном шалаше. Он успокаивал меня, обещал защиту. И хоть я понимал бесполезность шалаша, будь то дождичек или лёгкий ветерок, но он скрывал просторы вокруг, создавал иллюзию собственного мира. А вот пришёл незнакомец и забрал шалаш. Талые звезды потекли у меня из глаз и сразу высохли, навсегда. Тогда я понял, что повзрослел.
Чужой человек обокрал меня дважды, забрав ветки и детство. Но не успел он сделать и десяти шагов, как в моё сознание вплыло понимание: 'Зря я на него сержусь. Он лишь сыграл отведённую роль, а настоящий творец моей жизни - я сам. Интересно, зачем мне понадобился этот случай с похищением шалаша?'
Широко открыв глаза, я уставился в чёрное небо. Новые мысли были похожи на яркие иглы звёзд, пронзающие космос. Я словно упал в космос. В голове слегка загудело, уши напряглись от тонкого свиста, и я впервые ощутил прикосновение мыслей отца к моему сознанию:
- 'Поздравляю со встречей с самим собой!'
- 'Это просветление, как у тебя и мамы?' - спросил я также мысленно, и сердце забилось в бешенном ритме.
- 'Нет...'
- 'Тогда, что это?'
- 'Точка невозврата... - ответила мама, - далее твоя осознанность будет только расширяться'.
Свист в ушах и гудение в голове затихли. Их место заняла прозрачная ясность, в которую покатились радостными шарами поздравления от вождя, сестры и старейшин. Нахлынувшее спокойствие было необычным, полным, безнадёжным. Оно переполнило меня, и я отключился - вернулся в обычное восприятие реальности.
- Эй, уважаемый, верни ветки! - крикнул я вслед вору.
Незнакомец остановился, медленно обернулся. Немного поискав глазами, он обнаружил меня на земле, и дрогнувшим голосом спросил:
- К-кто вы такой?
Вопрос был задан по-французски, поэтому я повторил свою просьбу на языке Вольтера. Это мой самый нелюбимый язык после японского из-за необходимости картавить.
Француз от неожиданности присел, запинаясь пролепетал:
- Э-это вы м-мне?
Вот такой он был сообразительный. Пришлось запалить фонарь. При свете масляного фитиля я рассмотрел вора хорошенько. Весь его наряд состоял из белых штанов, закатанных по колено. Он был здоровенный, даже больше Алика. Огромными ручищами он умудрился сгрести едва ли не все ветки шалаша, оставив только опорные. Под салом угадывались развитые грудные мышцы, бицепсы и мощный торс. Длинные русые волосы свисали кисточками на плечи, светлая кожа чуть блестела. Выглядел он необычно светлым, белёсым, почти прозрачным. Не было в нём приятного моему взору контраста цветов. Он мог бы жить некоторое время на острове никем не замеченный из-за этой белёсости. Я подумал, что Вселенная просто забыла его раскрасить. Наверное, и жизнь у него такая же блёклая.
Сдерживая раздражение от несообразительности француза, я ответил:
- А кому ещё? Верни ветки!
- Ой, простите, я думал, это просто хворост, для костра пригодится. Конечно, я верну всё на место.
Он подбежал и стал складывать ветки на опорные прутья, слегка прихлопывая медвежьими ладонями. В конце концов конструкция не выдержала и с треском обрушилась на меня. Фонарь упал, обжёг мне руку и потух. Раздался мой первый ночной крик. Даже не крик, а связка очень сердитых слов, которые я знал давно, но всё не было случая применить. Какаду сорвались с мест полусонные. Принялись орать какие-то прошлогодние глупости. Спросонья натыкались друг на друга и падали на крыши хижин. Вождь выбежал и решил пошутить:
- Ух ты! Алик оказался прав, конец света всё-таки наступил!
Развеселившиеся соплеменники повылазили из жилищ. Зажгли фонари, достали напитки, закуску. Кто-то заиграл на барабане и начались танцы. Я и понятия не имел, что просветлённые мастера настолько готовы к веселью в любой момент! Танцуя и подпрыгивая, отец приблизился к моему шалашу. Увидев разгром, учиненный белёсым, папа с радостным визгом подскочил к развалинам и стал раскидывать ветки. Одна ветка ударила вора в живот, и тот закричал:
- Эй, поосторожнее!
И тогда отец тоже обнаружил его. Глаза шамана зажглись фиолетовым пламенем. Они высветили следы курения в лёгких гостя и отсутствие одного зуба. Незнакомец произвел на папу приятное впечатление. В знак дружбы отец улыбнулся. Лучше бы он этого не делал. Представьте, полуголый полностью татуированный мужик со светящимися глазами раскрывает пасть и смотрит точно вам в лоб. Белёсый не выдержал сурового испытания и пал без чувств на ветки шалаша, под которыми всё ещё лежал я...
Мой второй ночной крик полностью разрушил и без того слабую психику попугаев. Они заорали новости из прошлых жизней. Началось нечто невообразимое. Просветлённые хохотали до упаду. Остальные взрослые прокляли день и час моего рождения на свет. Столкнулись два фронта энергий - радость и злость - и породили смерч. Точнее, злоба породила смерч, а радость направила его в развлекательное русло, не дав нанести урон жизням. Вихрь приподнял все наши жилища вместе с культурным слоем земли, смешал с вопящими какаду и высыпал все это хозяйство на берег моря. Получилась неровная пирамида, держащая форму благодаря удачному смешению соломы, грязи и попугаев.
За ноги и за руки мама с сестрой оттащили гостя от моего шалаша. Потом и меня откопали из-под обломков. Сестра водой из кувшина промыла мне лицо, вытерла рукавом платья и улыбаясь сказала:
- Быстрее приходи в себя, братишка, чует моё сердце - веселье только начинается!
Она оказалась права. Моё сознание словно впитало энергию бури. Я почувствовал круговорот вокруг белёсого. Он был спусковым крючком для всей кутерьмы и смерч неумолимо приближался к нему. Вот вихрь рванул вверх длинные светлые волосы, вот ноги француза оторвались от земли и его закружило в странном танце. Он очнулся, стал кричать, махать руками, но из-за гула смерча ничего нельзя было понять. Торжественно-медленно смерч вознёс бедолагу над деревьями, посадил сверху на пирамиду и стих.
В жуткой тишине, свалившейся на берег после рёва смерча, послышались первые звуки - это попугаи вылезали из грязи. В выражениях пернатые не стеснялись, честили на чём свет стоит и людей, и ветер, и грязь. Матюки получались добротные, трёхэтажные с подвывертом. Вождь первым хохотнул, а остальные будто только и ждали команды. Всё племя смеялось так, что никто ничего не мог сказать. Раздались первые робкие аплодисменты, их поддержал бой барабана. Вскоре, жители посёлка неистово хлопали в ладоши, умудряясь при этом вытирать слёзы, выступающие от смеха.
Я ничего не понимал. Отец заметил моё смятение, подошёл и объяснил: 'Этот парень сам ещё не знает, какой он молодец. Так обставить свои последние шаги к просветлению раньше никому и в голову не приходило!' Мало что прояснилось после слов отца. Я задумался: откуда мог взяться этот ночной гость, как он вообще попал на остров?
И тут навалилось цунами. Небольшая волна, высотой с пальму, ударила по берегу. Мы не успели ничего предпринять и всем пришлось поплавать.
В искрящихся фосфорным сиянием волнах я видел вождя с растопыренными пальцами на ногах. Видел отца, буравившего воду светом глаз. Они откровенно наслаждались событиями, позволяя волнам то подбрасывать их над стихией для вдоха, то затягивать на дно стремительными водоворотами. Как малые дети они визжали и пускали пузыри, ничуть не стесняясь возраста и социального положения. Мать и сестру не видел, они решили не куролесить, сразу всплыли, уселись на подходящее бревно и болтали о женских делах. Один раз мимо меня прошмыгнул дырявый череп Алика. Когда закончился в груди воздух, мне уже надоело смотреть на подводный хаос. Я расслабился, но мысленно разжёг в груди желание жить. Внутренний огонь вспыхнул, расширился за пределы тела и выстроил энергии так, чтоб водоворот вынес меня на поверхность.
Я осмотрелся. Цунами возвращалось домой. Из-под бурлящих потоков показались верхушки пальм. За одну из них я ухватился и вылез обсохнуть. Небо уже порозовело над океаном, новый день собирался на работу.
С тихим всплеском в пяти шагах от меня из воды показалась чья-то рука и потянулось к ветвям соседней пальмы. На ней не было татуировок! Сердце моё сжалось в предчувствии. Так и есть, белёсый выжил и забрался на соседнюю пальму. Он весь дрожал, от холода или нервов. У меня мурашки по коже побежали. Что ещё ждать от этого ненормального? Может быть, он как раз сейчас вызывает извержение Полосатика? Мы-то, конечно, выкрутимся, но острову не поздоровится. Животных жаль: паучков, червячков, опять же, носороги не такие уж и плохие были.
- Ты, когда от нас уйдёшь? - крикнул я французу.
Он обернулся, смахнул прядь волос с носа, хрипло ответил:
- Я принёс истинное знание о ваших бессмертных душах!
Ох, не зря моё сердце тоскливо сжималось. Разум лихорадочно защёлках в поисках спасения. Как помочь этому бедняге? Ведь сгинет среди нас, и не такие истончались. Рассказать про Алика? Моё беспокойство прервали всплывшие из памяти слова отца о последних шагах гостя к просветлению. Это меня успокоило. Похоже, он не так ужасен, как мне показалось. Я решил прощупать его намерения.
- Мсье, мы очень опасны, мы дикие...
- Но вы французы!
- Хорошо, мы очень дикие французы!
- Се ля ви!
В глазах белёсого я увидел блеск торжества. По-видимому, он имел какую-то свою теорию насчёт бессмертных душ и долгое время пытался осчастливить ею остальной мир. Несомненно, для него было неслыханной удачей найти остров с франкоязычными дикарями, которых можно было бы направить на путь истины.
Я повёл разговор поближе к шуткам, там посветлее и поспокойнее.
- Ты знаешь, когда-то был мореплаватель Кук. В отношении диких племён у него были претензии гораздо скромнее, но всё равно дело закончилось скверно. Мы тут, на острове, считаем, что являемся частицами бога. И мы прекрасно осознаём собственные души, их бессмертие и безвременье.
Светлые ресницы взмахнули крылами пару раз. Чуть дрогнуло веко.
- А вы знаете про эгрегоры? Про извечную борьбу света и тьмы?
Гость всё ещё надеялся одарить нас своей теорией мироздания.
Очень кстати в моих мыслях появился стройный поток информации от отца: 'Сынок, ты не узнаешь его? Он один из маминых родственников, которые считают себя потомками кардинала Ришелье! Это весьма образованный учёный муж, изучивший тонны литературы по религиям и философии. Будь с ним помягче, ибо желающих искренне помочь невозможно вразумить'.
В мою голову словно воробей влетел: я вспомнил этого теоретика! Он являлся членом тайного общества, служащего высоким идеям духовного пробуждения французов. Путешествуя вне тела, я посетил одно из собраний этого общества. Там всё расписано, всё понятно. Умные беседы и виртуозное, по их мнению, обличение инакомыслящих. Я только не понял, почему они не идут дальше теории? Почему среди этих уважаемых господ нет ни одного, кто мог бы из своего опыта рассказать о чувствах, возникающих при духовном раскрытии?
Со стороны берега донеслось громкое фырканье. Я повернулся на звук, и увидел очнувшихся от медитации адептов внутреннего безмолвия. Они всплыли и барахтались в воде, пытаясь выбраться. Морские воды продолжали обратный ход в океан, что сильно мешало планам носорогов. Они не привыкли грести против течения, вода сносила их в сторону дальних пляжей, что напротив Полосатика. Судя по бешенному мотанию голов и взбитой пене вокруг туш, носороги успешно сменили внутреннее безмолвие на ярость берсеркеров. Помня о мощи этих животных, я подумал: 'Не хотел бы я попасться им на глаза, кода они выберутся на берег!'
Мысленно пожелав носорогам скорейшего возвращения на пастбище, я вновь повернулся к французу. Его взгляд был серьёзен, словно он решил незамедлительно приступить к выполнению своей высокой миссии, но я опередил его нелепым вопросом:
- Наш остров принадлежит графу де Ла Фер. У вас есть бумага, разрешающая посещение?
- Что?!
- Если нет соответствующей бумаги, то вас немедленно арестует лейтенант д'Артаньян. Аббат д'Эрбле прочитает коротенькое отпевание, и вас спустят в лабиринт, где бродит несчастный от скуки трёхголовый барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон. С помощью искусно жаренной дичи, изысканного вина и женщин наилегчайшего поведения он способен всего за трое суток сотворить убеждённого атеиста из любого религиозного фанатика.
- Что за бред ты несёшь, парень? - потомок Ришелье пытался храбриться, но я видел, как забегали его глаза, ища возможность сохранить рассудок. - При чём тут мушкетёры?
- Мушкетёры всегда при чём, коль скоро затронута честь дамы!
- Какой дамы?
- Так вы ещё не осознали, что своими действиями позорите Землю-матушку?
Француз вытаращил глаза. Дела его были плохи. Он даже не заметил, что за время нашей беседы вода спала и можно было смело спускаться с пальмы. Я решил дожать.
- Вы точно знаете, что на свете есть нечто большее, чем привычная человеку реальность, но топчетесь на месте, не позволяя себе открыться. Подумать только: вся Вселенная с надеждой смотрит на человечество, ожидая момента смены парадигмы силы и энергии на чистое позволение, а вы ищете кому-бы втюхать очередной брикет мыслетужества!
- Бри-брикет чего?
Мне удалось спутать мысли белёсого. Он уже почти перестал понимать, что ему говорят.
- Отвечайте быстро и чётко. Как вы попали на остров?
- У меня есть гидроплан, он привязан к пальме на берегу, напротив вулкана.
- Откуда вы узнали про наш остров?
- Вообще-то, я летел на другой остров, но электронный навигатор привёл меня сюда. Наверное, он сломался...Всё почему-то ломается...
Последние слова он прошептал на длинном тяжком выдохе.
Взглянув в сторону восходящего солнца белёсый тряхнул мокрой гривой, словно пытался сбросить невидимые путы, стягивающие мысли.
- Я никогда не видел такого прекрасного рассвета...- произнёс гость, набирая силы в голосе с каждым словом, - пусть жена сбежала с любовником, пусть коллеги эзотерики подняли на смех, но мне уже плевать на них! Я вернусь домой и всё начну сначала!
По опустевшему берегу с дальних пляжей возвращались носороги. У первых трёх что-то непонятное болталось на рогах. Француз глянул на носорогов и замер. Через пару минут стадо сравнялось с нашими пальмами, и гость вскрикнул:
- Это же остатки крыльев гидроплана!
Мне пришлось спешно слезть с пальмы, иначе я рисковал сломать шею при падении из-за безудержного хохота, внезапно накрывшего меня с головой. На земле я дал волю восхитительному чувству. Как в тумане я услышал полный надежды голос белёсого:
- Но, может быть, всё не так уж плохо? Я починю гидроплан, ведь двигатель-то они не могли сломать, слава богу, он железный...
Гость не знал Алика, не знал носорогов и не подозревал о конце Пути, поджидающем его на острове. Но я-то знал! Хохот разрывал меня пополам. Спасибо отцу, он спас меня от неминуемой смехогибели, вмешавшись в мысли: 'У каждого своя точка невозврата!'
![[]](/img/w/wasxkin_w_e/missioner/nosorog.jpg)