Виктор Борисович с детства мечтал о путешествиях в дальние страны. В лётчики не пошёл сам, опасаясь слабости зрения, из мореходного выгнали за пристрастие к морской болезни. Устроился на железную дорогу, всё-таки ближе к мечте. Но поездок в другие города не было, всё начиналось и заканчивалось в железнодорожном депо. Жизнь проходила, мечта не сбывалась. По субботам стал напиваться.
Однажды в дождливый день весны неаккуратно переходил линию железной дороги в неустановленном месте, запнулся и упал, прямо перед проходящим составом электропоезда. Всё свершилось так быстро, что испугаться не успел. Стал похож на решительного самоубийцу, так хладнокровно происходила непоправимость проступка. Но внимательный прохожий мог различить подробности и догадаться, что происходящее лишь случайное происшествие, а сам несчастный ничего такого делать не собирался.
К счастью для несчастного проходящий состав оказался проходящим мимо, по соседнему соответствию. Виктор Борисович остался жив, а на следующий день его назначили в разъездную бригаду. Видимо, судьбе надоело видеть унылое лицо, она решила хоть как-то осуществить стремление к перемене мест. Поездки длились по несколько дней, и Виктор Борисович сделался почти счастлив. Почти, из-за того, что выходных, которые он и раньше не любил, получалось больше. Неожиданно наступило полное счастье. Слесарь из смежной бригады, мечтая сделать дома капитальный ремонт, повредил руку, и Виктор на долгое время стал бессменным путешественником, наподобие лошади Пржевальского. Все были довольны: жена получала увеличенную зарплату мужа и не видела его неделями, муж делал значительные заначки и не встречался с супругой многие дни.
Пополнел, лысина покрылась румянцем, жена напротив похудела и оказалась красивая-прекрасивая, так что начальник Виктора это заметил и сделался добрый-предобрый. Очень вскоре Виктор Борисович сам стал начальником, хоть и небольшим. Появился и подчинённый - хулиганистый выпускник ПТУ Гаврила. В его обязанности входило носить видавшую виды папку с нарядами и бегать за минералкой.
Но счастье не может быть долгим, даже такое незамысловатое, или же судьба, подтверждая полосатую суть свою, решила проверить, заслуживает ли человек то, чего он заслуживает.
Гаврила даже поначалу с неохотой выполнял нетрудные поручения, а попривыкнув, перестал подчиняться нестрогому шефу вовсе, делая лишь то, что совпадало с его собственными желаниями. Дни напролёт читал фантастику и спал с открытыми глазами. Зрачки его в это время блуждали в космосе, и Виктор аккуратно накрывал Гаврилу газетой, пугаясь выражения спящего лица.
Стремительно прекратилось лето, незаметно прошла осень, наступила холодная зима. Виктор Борисович зябнул. В морозные погоды становился похож на пингвина, так много на нём было надето. Сущим наказанием, при его комплекции и отсутствии коммунальных удобств, было хождение по надобности. Рабочий комбинезон, с его лямками и застёжками, оказался слабо приспособлен для подобных причин, и Виктор Борисович иногда на долгое время пренебрегал необходимостью, наверняка причиняя организму немалый вред. Сейчас даже в междугородних автобусах есть всё нелишнее, но тогда к этому относились спокойнее. Конечно, поначалу всё присутствовало, но очень вскоре ломалось-портилось и, в конце концов, переделывалось в подсобную комнату для хранения лопат-молотков. Рабочие к этому относились равнодушно, нетронутой природы вокруг предостаточно, да и лишний перерыв среди рабочих будней не казался обременительным. Лишь Виктор Борисович сильно психовал.
Однажды, на исходе морозного дня, отважился выйти на большую прогулку. Накануне был неосторожен с едой, поэтому желание общаться с природой нарастало стремительней, чем хотелось, и достигло апогея не совсем вовремя. Поезд ещё не остановился, а человек уже спрыгнул на землю. Его не зоркие глаза в наступающих сумерках видели приблизительно, слабым вечерним зрением. Несмотря на возраст (или благодаря ему), он сделался (или был) болезненно стеснителен, и каждый необходимый раз убегал так далеко, как позволяло время стоянки. Зимой дистанция уменьшалась по причине непроходимости снега и холодного воздуха.
В этот раз всё совпало, и зима, и мороз, и снег. Виктор Борисович не мог спрятаться как хотелось, да и времени оставалось чуть. По роковой случайности Гаврила не спал. А может это и не было случайностью. Может коварный план созрел в испорченной книгами голове уже давно, и лишь ждал подходящего случая. Заметил стремительный порыв шефа, взял совковую лопату и осторожно двинул следом...
Одеваясь, Виктор Борисович с удивлением обратил внимание на то, что возле него ничего нет. Другими словами, нигде вокруг не обнаружил примет своего присутствия. Это не могло быть правдой. Очень не хотелось, но страх пересилил. Разделся и, замерзая, осмотрел неуклюжие одежды свои. И снова ничего. Вернулся в вагончик, оставаясь в смятении. Долго не мог согреться. Случившееся тревожило, но от привычного перестука колёс задремал.
- Борисыч, чем это у нас пахнет?
Борисович встрепенулся, сон сразу прошёл, навалилось прежнее беспокойство. Не зная, что ответить, молчал. А Гаврила шевелил носом и таращил глаза. Нос был велик, глаза косили. Это могло показаться смешным, но никто не смеялся. Борисович пошевелил своим, сравнительно небольшим, и прищурил левый, более зоркий, глаз. И это могло рассмешить, но опять никто ничего. Из-за насморка не получалось сомневаться, шутка это или что-нибудь другое.
Дополнительный обыск ничего не обнаружил. Вернувшись, напряжённо прислушивался. Гаврила шуршал книгой и сопел. По вагончику летала сумасшедшая, дикая от одиночества муха. Вот она стукнулась в лампочку и упала, пытаясь заново уснуть до весны. Стало казаться, что всё это сон, и сон действительно наступил...
Пустая комната с зеркалом вместо стены, в отражении которого он сам, только изображение то опаздывает, то забегает вперёд, а иногда выкидывает фокусы. Он поднимает правую руку - оно левой показывает кукиш, он идёт по комнате - отражение сидит на полу и строит рожи. От этого разнобоя Борисович осерчал, погрозил кулаком, и ушёл в соседнюю комнату, которую из-за размеров можно было назвать залой. Там финальная часть застолья. Расположившиеся за столом спят. Поздоровался, некоторые шевельнулись.
На стене большая картина - строение человека изнутри. Подошёл и долго разглядывал непрочное, бьющееся в грудную клетку сердце. Стало не по себе. Но вот картина превращается во что-то живое, надвигается, становясь ближе и ближе. Борисович вжимает голову в плечи, закрывает глаза.
Пока всё это происходило-снилось, Гаврила сбегал на станцию. Хихикал по служебному телефону, пока не выгнали отдыхающие по графику. Обратной дорогой не переставал смеяться, так что столкнулся с притаившимся на путях вагончиком строителей. Прямо на глазах выросла шишка.
Вскоре электровоз покатил на следующую, неблизкую станцию. Гаврила привычно лежал-читал, Виктор Борисович смотрел в окно.
- Гаврюша, а чем это у нас приблизительно пахнет?
Гаврила потрогал шишку, перевернул страницу.
- Бредишь, старик,- ответил он грубо, но старик не обиделся, а обрадовался. Одинаковая картинка за окном предсказывала хорошую погоду...
В жарко натопленном вагончике бригада дорожных строителей. Расположились вокруг невысокого столика, играют в карты, пьют из трёхлитровой банки. Из-за тесноты вошедшие сразу оказались среди людей. Виктор Борисович избегал алкоголя почти месяц, поэтому не обрадовался такому количеству нетрезвых лиц. Хотел отвернуться, но не нашёл куда.
- Я вам гарантирую, она добавляет куриный помёт, - говорил большой-рыжий.
- А я не боюсь,- отвечал маленький-лысый, протягивая пустой стакан, который тотчас наполняется.
Вновь прибывшие поздоровались и остались стоять. Скамейка была занята, на ней развалился мужчина в надвинутой на глаза спортивной шапочке. Он не боялся больше остальных, и его бесстрашие давно переросло в безразличие. Он спал.
Маленький-лысый выпил, зажмурился; большой-рыжий заглянул в его карты; лежащий улыбнулся во сне; Гаврила почесал плохо постриженную голову. Лишь Борисович ничего не сделал, от этого ему стало неловко. Лежащий потянулся во сне, съехал на пол, в лице появились признаки жизни:
- А чем это у нас... - закончить не успел, глаза снова закрылись.
Виктор Борисович присел на освободившуюся скамейку, Гаврила отвернулся, большой-рыжий осторожно пнул лежащего.
- Может он сам? Тот ещё грубиян.
Маленький-лысый привстал, вернее лишь обозначил намерение, энергичным движением привлёк к себе воздух.
- Невиновен.
Лежащий, словно радуясь оправданию, едва слышно засмеялся.
- Некоторым везёт. Я как наберусь, такие гадости вижу.
Большой-рыжий налил-выпил, маленький-лысый зажал нос рукой. Виктор Борисович насторожился.
- Откройте окно, или у меня сделается обморок, - пищал маленький-лысый,- не могу я дышать такими приправами.
Борисович окаменел, стал похож на древнего сфинкса. Гавриле даже захотелось отколоть кусочек его лица, чтобы сходство стало разительнее, но в дверь втиснулся начальник станции. Он был такой огромный, что рядом с ним большой-рыжий превратился в небольшого-рыжего, а маленький-лысый вообще стал неизвестно чем.
Все разбежались, остались только лежащий мужчина и сидящий Виктор Борисович. Несмотря на свой рост, начальник имел слабое зрение. Природа, давая одно в избытке, другое неизбежно экономит. Имея привычку близорукости, он старался приблизиться к собеседнику как можно ближе, а подчинённые, забывая медицинскую причину, пугались.
Но Борисович не испугался, по-прежнему думая о своём. Когда почувствовал идущий от начальника злой дух, послесловие вчерашнего, то показалось, что, во-первых, насморк прошёл, во-вторых, это богатство запаха принадлежат ему самому. И то, и другое было неправдой.
Проснулся лежащий, и Борисович смог беспрепятственно улизнуть. Вернулся к отходу локомотива, замёрзший, неправильно одетый. На следующей станции спектакль повторился.
Когда Борисович явился в одетом на левую сторону комбинезоне, Гаврила пошутил, что в таком возрасте сексом нужно пользоваться с осторожностью. Борисович юмора не оценил, а неутомимый Гаврила бегал и звонил, звонил и бегал, не зная какой придумать финал. Уставши от всего этого, Виктор Борисович похудел, стал предельно задумчив. Измаялся мужчина так, что и сама жизнь ему надоела. Решил напиться и упасть под поезд.
Первое получилось сразу. После долгого воздержание алкоголь сработал быстро и качественно, но мысли в голове превратились в чугун. Никак не мог придумать подробность случайной гибели, чтобы за него никого зря не наказали. Поднялся злой и решительный, больно стукнулся о верхнюю полку, от этого стал ещё решительней.
Морозный воздух добавил бодрости, и желание поступка переполнило. Положил голову на рельс, стал ждать. Поезд, готовясь к движению, вздрогнул, стало очень страшно, захотелось пожить ещё, но было поздно. Колесо свершило пи эр квадрат, и пришлось зажмуриться от летящих навстречу огней. Успел понять, что это катится под откос его собственная голова, темнота надвинулась и проглотила...
Яркий свет. В операционной тихо. Лицо пожилого хирурга. Хорошее, умное лицо, но что-то смущало. Вгляделся и понял, на носу большая прищепка. Зауважал героического человека, который спасает жизни, несмотря на недомогание.
Вот и его спасли. Борисович поднял ещё не окрепшую голову, чтобы увидеть остальных. Лица их, как и у главного, с прищепками. Заплакал от восторга благодарности и очнулся в вагончике. Увидел стоящего над ним Гаврилу, поднялся и встал рядом.
- Скажи, Гаврила, ведь из-за меня никого не уволили.
- Да кто ты такой, чтобы из-за тебя увольнять?
- Всё-таки несчастный случай. Не каждый день под поезд бросаются.
- И кто же этот несчастный?
- Я это. Мне же на днях голову отрезало. Едва спасли.
В глазах молодого товарища появился испуг. Борисович потрогал шею, сел и молчал, уставившись невидящим взглядом в бесконечность. И тут, совсем рядом, на полу, заметил то, что безуспешно искал уже несколько дней. Оно лежало прямо возле, как мираж или бред.
Некоторые граждане из-за границ привозят автомобили и стиральные машины, другие, попроще, телевизоры и магнитофоны, третьи, совсем простые, джинсы и порнографию. Есть ещё некоторое количество, часть из которого из-за большого ума, другая из-за его отсутствия, привозят то, что для жизни настолько лишнее, что и говорить не о чём.
Давайте и поговорим ни о чём. Приходилось ли Вам видеть милые розыгрыши иностранных студентов, когда кусочки сахара в горячем чае превращались в забавных червячков, которые весело резвились и только что не выпрыгивали из стакана. Из шуточек это самая невинная. То, что подарили Гавриле, было настолько круче, что сам Гаврила в первые секунды оторопел. Пока он торопел, его дипломатический друг смотрел в окно, где стояла, ещё не оборудованная сигнализацией, новенькая иномарка.
Теперь настала пора торопеть Виктору Борисовичу, и он это сделал с блеском. Гаврила даже испугался, так разительно изменилось лицо пожилого товарища. Это было чревато сердечным инфарктом, и молодой товарищ решил дальше не шутить. Взял иностранную подделку, положил в пакет и осторожно спрятал в карман. Борисович замахал руками, заплакал. Гаврила испугался уже не на шутку. Обнял коллегу, погладил вспотевшую лысину, и они заревели вместе.
- Что это было? - спросил Борисович, когда к нему вернулся дар речи.
- Это сувенир, - ответил Гаврила, когда смог говорить.
- Дураки, - удивился Виктор Борисович, и с ним никто не спорил.
Теперь они смеялись, сначала негромко и вразнобой, потом дружно и безобразно громко. Слезы не прекращались, хотя теперь имели другую природу. Гаврила вытащил спрятанное в кармане, Виктор Борисович осторожно взял в руки. Переглянулись.
![Жестокие игры. [Евгений Савинов]](/img/w/wasxko_f_f/031gestokie-igri/gestigri-350.jpg)