Факеншит! Уелбантуриваю по слогам: магометане - не безбожные! Они - алахнутые. Или правильнее - мухамедованные? Не-не! Не в смысле "для мух мёдом...", а просто по правилам словообразования.
Но таких - мало. Остальные - веруют во всё, что ни попадя. Включая дубовую елду на шее.
Пейзаж... соответствует понятию "мы - победили!". В смысле: много мусора и трупов. Трупы... разные. Их - "обдирают". Хотя, конечно, с рядового мордвина или марийца ничего приличного снять нельзя.
*** "У армянского радио спрашивают: - Что можно снять с голой женщины? - Голого мужчину. - А что можно снять с голого мужчины? - Другого голого мужчину".
***
На полчище женщин нет, а мужчин сперва раздеть надо. Они тут местами вповалку валяются. В три слоя штабелем вперекрёст. Трудоёмко. Поэтому - по мере чувства жадности. Топор, нож, копьё... У кого-то в шапке крест железный на всё темечко зашит. У иных - обереги на шеях. Но оберег - не крест серебряный. Часто - цветная нитка, деревяшка, камешек какой... Остальное - на жадюгу-любителя. Штаны, к примеру, всегда применение найдут. Хоть на тряпки пустить. Рубахи... Вроде бы, в бой одевают чистое. Но снимать с убитого... уже такое грязное! Вот рукавицы кожаные у мордвы хороши. Но надо искать под размер. С мари сапоги снимают. Но опять же - нога маленькая.
На одного убитого нужно считать трёх-четырёх раненых: тяжелого, среднего и пару лёгких. "Тяжёлый" - наверняка умрёт. "Лёгкие" - наверняка с поля боя уйдут и выживут. А вот "средний"... Если его армия сбежала с поля боя, он - покойник. Дорежут.
Наполеон, проезжая по Бородинскому полю, радовался тому, что на один французский труп видел два-три русских. Я - не Наполеон. Но тоже - радуюсь. Чем ближе к Оке, тем соотношение - в нашу пользу. Всё-таки, Бряхимовский бой перешёл в резню. Два раза. Сначала, когда Боголюбский наверху, на "полчище" прогнал свою и булгарскую конницу по тылам строя лесовиков. И когда русская пехота повалила с обрыва на Окский пляж и резала бегущих "друзей эмира".
Теперь раненых добивают и выкидывают в Оку. Раков нынче будет...!
Гаагских с Женевскими конвенциями тут нет - пленных просто режут. Исключение: хомнутый сапиенс поволжской национальности достаточно целый и достаточно покорный, чтобы бежать в полоне. Сохранил самообладание, видны остатки собственного достоинства, сумел удержать в узде чувства, не показать страха, глаз острый, речь связная, слюни не висят, "не растёкся" - под нож. Чик-чирик. Как барана.
Хотя часто и саблями секут, и головы топорами разбивают, и копьё под лопатку вгоняют... Копьём чаще докалывают: меньше грязи.
***
Все армии мира после боя становятся очень... аморфными.
"И не раз в пути привычном, У дорог, в пыли колонн, Был рассеян я частично, А частично истреблен...".
После боя приходится восстанавливать "вертикаль власти". Замещать "частично рассеянных" и "частично истреблённых". Кем? ОПРОС - никогда не сталкивались? "Отдельный полк резерва офицерского состава".
Я уже вспоминал американскую систему замещения верховной власти: президент - вице-президент... и далее до министра сельского хозяйства. Всё заранее расписано, инструктаж и "тренировки на местности" - произведены.
В феодализме этого нет. Сама мысль: "ежели тебя, батюшка, убьют, то командовать буду я" - воспринимается как государственная измена.
Предпоследний грузинский царь Ираклий Второй, отправляясь в опасный поход, оставляет верному слуге завещание, в котором, естественно, указывает наследника. И берёт со слуги двойную клятву: в случае смерти, завещание будет объявлено и исполнено. И - до достоверного известия о гибели царя имя наследника не будет известно никому. И прежде всего - самому царевичу.
Уникальность Косовской битвы в том и состоит, что после того, как Милош Обилич сумел убить турецкого султана, наследник Баязет сразу принял на себя командование. И командиры отрядов оказались к этому морально готовы, сразу начали подчиняться, а не ждали регламентной процедуры возведения на трон, принесения присяги, произношения клятв, исполнения поклонов, молебнов и коленопреклонений.
Статус - "вице-султан", пусть законодательно и не закреплённый, был для турецкого войска очевиден и общепринят. За эту бюрократически-психологическую мелочь Сербия заплатила головой своего короля, тысячами жизней воинов и столетиями османского ига. Просто за чёткость замещения должности.
Сочетание государственной, имущественной и воинской властей, возлагаемых обществом на "рядового" феодала, делает задачу "качественного замещения вакансии" практически нерешаемой. Очень немногие люди сочетают в себе таланты, необходимые председателю колхоза, пехотному лейтенанту, участковому милиционеру...
Командующий армией весьма ограничен в назначении командира в конкретный отряд:
--
Хоругвь - Дворковичей. Там - их люди. И командовать ими должен следующий из Дворковичей. По старшинству.
Дальше постоянно... коллизии. Кто старше: троюродный брат или двоюродный племянник, храбрый зятёк из худородных или третий сын, которого от звона мечей на понос пробивает? Старшинство считается по родству, а не по годам. И уж тем более - не по воинской доблести и командирским талантам. Выбор - только из остатков. Из остатков данного благородного семейства. Которому воины хоругви - присягали.
Ме-едле-енно.
Повторю:
Здесь нет присяги Родине.
Здесь нет присяги Государю.
Присягают только своему хозяину.
Как дворовые псы.
Это - воины, гридни. Честь, цвет и слава "Святой Руси".
"Привести в чувство" расползшееся в аморфную толпу победоносное войско... У командующего нет инструментов, нет структур для ускорения этого процесса. Основное движение - мейнстрим демократии - самоорганизация.
Вот воины соберутся, сползутся по своим хоругвям, под свои стяги. Переживут, "перетрут" сам бой и его результаты: потери, хабар... Определятся между собой - кому быть командиром.
--
Оно, конечно, сопля безмозглая... Но - родычался!
"На безрыбье и сам раком..." - русская народная мудрость.
Такой "рак" и явится к князю:
--
Вот я, княже. Новый командир хоругви.
"Дискуссия без регламента с мордобоем до консенсуса"...
Я, как законченный дерьмократ и либераст - "за"! Всеми фибрами и рёбрами. Но не в боевых же условиях!
"Дискуссия" осложнена сословными и возрастными предрассудками. Не гендерными и не расовыми - баб и негров в хоругвях нет. Уже хорошо! Но молодой не может командовать старшим, простолюдин - боярином. Хоть бы он - "семи пядей во лбу" и "трижды герой Советского Союза". Хоть какой завалящий боярин, а должен быть. Мы ж не шиши речные, чтобы под ватажковым ходить!
Если все "родные" бояре выбиты - отряд расформировывается, воинов переводят в другие хоругви, в "пристебаи". Но чаще остатки таких отрядов тихонько топают по домам. Хоть какой ты лично героизм явил, но потеря своего микро-сюзерена - однозначно поражение. Как утрата воинской частью своего знамени.
Война - не война... "Бери шинель, пошли домой". Ещё одна статья потерь в личном составе: "разошлись по домам".
Бывает, что таких "бесхозных героев", в смысле: остались без хозяина, торжественно казнят по возвращению - не уберегли господина. Бывает, что выжившие сами зарезаются.
Свят-свят-свят! У нас, на Руси, таких страстей нет! Самоубийство - грех! Но был случай, когда английским бодигардам как-то, всего лет двести назад - христианство не помешало.
Феодальная армия очень... децентрализована. В русском воинстве единоначалие практически всегда отсутствует. Это Мономах мог говорить: "я пошёл", "я зарезал"... Летописи почти всегда говорят: "пошли", "победили". "И зарезал Редедю перед полками касожскими..." - редкий случай. Даже и в московскую эпоху назначают, обычно, двух военачальников: князя - для статуса, воеводу - для дела.
Для знатоков: "демократия на войне" и "военная демократия" - две большие разницы. Первое - кровавый бардак, второе - форма организации раннефеодальных обществ.
Это Боголюбский такой... Бешеный Китаец - "гайки закручивает". Гаек здесь нет, поэтому - "шкуру спускает". Годами, кровью... У других-то князей военный совет... как и принято на "Святой Руси" - "дискуссия до консенсуса". Войско ведёт, обычно, не один князь - главнокомандующий, а несколько. Решают... единогласно.
Мечта Энгельгардта и прочих социалистов-народовольцев. Землю так разделить можно. Лучше всякого землемера. На могилы...
Не ново: два царя в Древней Спарте, два консула в Древнем Риме. Вот так, командуя через день по очереди, они и угробили всё боеспособное население Республики при Каннах.
Примеров гибели русских ратей из-за ссор между командирами в летописях - полно. Не такого масштаба как у римлян, но много чаще. Собственно говоря, и "Слово о полку Игоревом" - результат отстаивания особого мнения в княжеском военном совете. "А фигли что вы решили! Мы и сами с усами!". Результат - известен. Бздынь случился знатный.
Боголюбский всё решает сам. Без ансамбля. Но и он не всё может.
И - не всё хочет.
Насчёт отсутствия централизованного снабжения - я уже...
Другая тема, которая просто по глазам бьёт - состояние войска "после боя".
Преследование отступающего противника - не организовано. Потому что почти все отряды - разбежались, "рассыпались", потеряли боеспособность.
Эта... неповоротливость русской армии, неспособность к ряду слитных, без пауз, последовательности действий, отмечается немецкими штабистами и под Сталинградом. После артподготовки наступала пауза: командиры высматривали - попал "бог войны" хоть куда, или лучше в окопах подождать? Немцы за это время успевали подтянуть подкрепления и заново занять позиции. "Пехота неотрывно следует за огневым валом" - это уже третий год войны.
Централизованный сбор трофеев не организован: всяк воин сам себе мародёрничает. Хорошо, хоть драк из-за блестяшек между соратниками не видно. Исключительно из страха: Боголюбский за свару в войске - рубит головы не разбираясь. Начиная с командиров обеих сцепившихся сторон. Бешеный Китаец... что взять? Даже не мявкают.
Централизованной медицинской помощи в средневековье...
Ох ты ж боже ж мой...
Несколько лекарей и попов возле иконы Богородицы. Это, скорее, преддверие морга. Подготовка к встрече с богом.
Так это уже прогресс! Обычно, и отпевание, и захоронение организуют боевые товарищи - одностяжники. С массой обычных, для таких массовых ситуаций, коллизий, проблем и непоняток. У Боголюбского хоть споров "за лопату" или за "место посуше" не будет: пленные братскую на всех копают.
Напоминаю для знатоков: в "Святой Руси" только один тип железных лопат - каминные, из печки угольки вынимать. Могилы копать - деревянными. Это тебе не огород на штычок расковырять - давай два метра в глубину! В слежавшихся суглинках, доской еловой...
"Два метра" - это я размечтался, это сильно потом. Здесь, даже в мирных условиях при естественной смерти - 0.7 м. От "дневной поверхности". На какую глубину собаки ямы роют? За войском идут десятки. А то и сотни бродячих собак. Роятся на стоянках, догрызают отбросы. И другие падальщики есть. Тоже, с землеройными навыками. Как незакрытые захоронения в нашем климате травят округу - рассказывать?
Кроме погибших, в войске есть множество раненых. Любой человек, который с этим сталкивался, знает как важна скорость оказания первой помощи. Понятие "терапевтическое окно"" - знакомо? "Не успел - опоздал". Часто - навсегда.
И вот лежит этот мальчишка. На земле. Один. Соратники вперёд убежали. Истекает потихоньку кровью. И умирает. От кровопотери, от грязи, попавшей в рану, от боли... От страха.
Хорошо, что поле боя за нами осталось - хоть одним страхом меньше: не надо бояться, что придут враги, поиздеваются над раненым, беспомощным да прирежут. Но боец боится, панически боится, что свои - забудут, не найдут, не захотят тащиться куда-то, увлекутся трофеями...
"Я прочитал о третьем плевненском бое. Выбыло из строя двенадцать тысяч одних русских и румын, не считая турок... Двенадцать тысяч... Эта цифра то носится передо мною в виде знаков, то растягивается бесконечной лентой лежащих рядом трупов. Если их положить плечо с плечом, то составится дорога в восемь верст...".
"Какие-то странные звуки доходят до меня... Как будто бы кто-то стонет. Да, это - стон. Лежит ли около меня какой-нибудь такой же забытый, с перебитыми ногами или с пулей в животе? Нет, стоны так близко, а около меня, кажется, никого нет... Боже мой, да ведь это - я сам! Тихие, жалобные стоны; неужели мне в самом деле так больно? Должно быть. Только я не понимаю этой боли, потому что у меня в голове туман, свинец. Лучше лечь и уснуть, спать, спать... Только проснусь ли я когда-нибудь? Это все равно...
Нет, не может быть! Наши не ушли. Они здесь, они выбили турок и остались на этой позиции. Отчего же нет ни говора, ни треска костров? Да ведь я от слабости ничего не слышу. Они, наверное, здесь.
"Помогите!.. Помогите!"
Дикие, безумные хриплые вопли вырываются из моей груди, и нет на них ответа. Громко разносятся они в ночном воздухе. Все остальное молчит. Только сверчки трещат по-прежнему неугомонно. Луна жалобно смотрит на меня круглым лицом".
Гаршин пишет о русско-турецкой войне. Но раненому бойцу... очень малоинтересны и противник, и оружие, и эпоха. Важно другое: придут ли за ним свои, не бросят ли...
Не бросят. Я - зануда. ДД. "Жабой давленный". "Моё - моё всегда".
***
Здоровяк Афоня очень обижается на оплеуху. Он же герой! Он же сам двоих... своей рукой! Вот же - даже ранение есть! Верю. Но...
--
Что, сукин кот, мародёрствуешь?! Мертвяков обдираешь?! А ну встал-пошёл! Идём по полосе нашего наступления. Цель... наши. Живые и... и мёртвые.
Афоня жалобно шмыгает носом: от богатого мертвяка оторвал. На безрукавке покойного мордвина блямбы железные на плечах нашиты. Может, и под одёжкой чего интересного нашлось бы. А "отложите для меня до завтра" - здесь не работает. Только отвернись - другие приберут, уйдёт майно в чужой мешок. Но - поднимается.
Интересно: я тут, между делом, историю не поломал? Может, именно с этих трофеев и пойдёт семейный капитал будущего рода тверских купцов? А я тут рявкнул, и бздынь - не будет купца Афанасия Никитина, не будет в этом мире "Хождения за три моря" с удивительным смешением православных и мусульманских формулировок восхваления господа в конце текста...
Басконя хитрее: занялся делом без моего пинка, только издали увидел и уже... Но бубен у "бубнового" - спёр.
--
Нахрена тебе эта музыка?
--
А вот, боярич, вернусь я к своим, высватаю девку пригожую, приведу её домой. А там - бубен! Тут я у неё и спрошу...
--
Понял.
Про хрен, зелёнкой крашенный, я уже... Как он бубен приспособит? - Придумает чего-нибудь.
Прошлись по своему следу: где мы бились, где за мордвой бегали... Супостатов живых... дорезали. Своих... и из соседних хоругвей кто оставался - подобрали.
Мёртвых... к Богородице. Живых... тоже туда же. А куда?!!
Военно-медицинская служба - отсутствует. Санитарные роты, госпитальные базы... Складываем прямо на землю. Без перевязок, без лекарств. Даже простой речной воды...
--
Почему не на берегу?
--
Так вот же Богородица!
Связочки... "Я ему про Фому, он мне про Ерёму" - русская народная характеристика семантической несовместимости. Хотя - понятно: "Приказу не було!".
Вот и стоит в центре сухого поля - "полчища" - самая дорогая икона "Святой Руси", в окружении рядов лежащих. В порядке - умерших, в беспорядке - умирающих. Рядом с княжеским стягом. С изображением рахитично изогнутой "рюмки с отростками", в которую выродился у Боголюбского стандартный "атакующий сокол" Рюрика - ни у кого такой больше нет. У каждого Рюриковича своя, уникальная "мутация родовой птички".
"Так жить нельзя. И вы так жить не будете".
Ванька! Опять?! Что ты "мужей добрых" - жизни учишь?! Ты в этом мире понимаешь... с ноготок. Сам - никто и звать - никак. Раз в бой сходил, дров наломал, чудом жив остался и уже... Твой номер - шестнадцатый. Пришипился и затих быстренько.
Вон, в Смоленске уже готовую почти боярскую шапку взять не смог. Вотчину построил, команду собрал и... и бздынь - "асфальт на темечке", сам - на дыбе. Здесь уже в походе выпендривался, тверских мальчишек учил... Половина - покойниками стали. Сегодняшними и завтрашними. Полководец, факеншит!
Понимаю. Согласен. Но... "Так жить нельзя. И вы так жить не будете". Я - ДДДД. И свернуть - не могу.
Поэтому сворачиваем нытьё с самоедством и "делаем должное" - оказываем помощь пострадавшим.
Хорошо, если в хоругви есть бывалый воин, который чего-то понимает во врачевании. Резан скинул с себя сброю, поплескался в Оке и теперь, в одних подштанниках, матеря своих помощников и матерно успокаивая раненных, занимается их ранами.
Навес какой-то соорудили, воды согрели. А дальше... лекарств - нет, инструмента - нет... Рентгеновский аппарат, стерилизатор, скальпель, зажим, обезболивающие, антибиотики, перекись, капельницы, переливание крови... "Святая Русь" - ничего нет. Твою мать! Кроме святости.
Простые и давящие повязки, фиксация конечностей палками, мох и тряпки вместо ваты... Есть шёлковая нить, выдранная из пояска - кипятим и штопаем... раны через край... Шесть тяжёлых... Сегодня-завтра - умрут.
До чего ж всё... коряво. "Святая Русь"...
Некоторые верят в народную медицину. Я - тоже. И верю, и использую. И помогает. Только не надо путать народную и военно-полевую.
--
Ой! Поцарапался!
--
Приложи подорожник.
И:
--
Глубокое проникающее в брюшную полость.
--
Приложи подорожник.
Разницу понимаете? Первое - добрый совет. Второе - издевательство над умирающим.
"Прекрасный травяной сбор! Ромашка, бессмертник, зверобой и берёзовые почки. Стакан отвара по утрам великолепно очищает организм и выводит все шлаки!".
Верю. Но ни один травяной сбор не выведет из организма сорокаграммовый железный наконечник стрелы, пробивший лёгкое и застрявший изнутри в позвоночнике бойца.
Почти все мои запасы из "тревожного чемоданчика" имени Мараны, ушли вмиг. Басконя притащил какого-то задёрганного до мгновенного засыпания деда:
--
Это - костоправ. Лучший во всём войске!
--
Хорошо. Дед, надо нашему боярину ногу собрать.
Дед посмотрел Лазаря, поводил руками над чудовищно опухшей ногой, присел к стенке обрыва на минуточку. И - захрапел.
Ребята чуть не убили старика. Дед от толчка проснулся, взглянул ошалело, отплевался от песка, выдал диагноз:
--
Кости поломаны. Собрать... можно. Но - помрёт. От боли. Всё, воины православные, пойду я. Ещё людям помочь надоть.
--
Стоять! Так... А если он спать будет? Во сне боль не чувствуется. Сможешь у спящего обломки костей сложить?
--
Э, отроче, глупость говоришь. Такая боль любой сон пробьёт. А так он... сердце не выдержит. Помрёт, всё едино.
Болевой шок... Проходил лично. Но ведь есть же... Пирогов - стакан водки раненым давал... Но спирт я на Новожею перевёл.... Обезболивающие производные морфия... новокаин...
--
Дед! Твою... бабушку! Пошёл нахрен! В смысле - посиди минутку. Он у меня сейчас так заснёт...! Дай бог только проснуться.
Лазарю на лицо - тряпку, на тряпку кап-кап - эфир. Глазищи у него поверх смотрят. Ужас и надежда. Три минуты - спит.
Дед хмыкнул, взялся за ногу. Интересно смотреть, как костоправ работает. Особенно, когда он понял, что больно пациенту сделать не может. Не надо постоянно ожидать вопля бедолаги.
--
Здорово. Ты, эта... ты ж смоленский боярич? "Немой душегубец"? А дай-ка ты мне ту корчажку. Много ныне в войске страдальцев от болей мучаются.
--
Отдам. Но сперва ты всех моих... обработаешь.
Вот и возимся. Кроме резанных, рубленых, колотых - много переломов, тяжёлых ушибов, сотрясений, вывихов. Дробящее оружие - булавы, кистени - вполне в ходу, а доспехи - "полного удара" не гасят, только ослабляют.
Снова, это не:
--
Бо-бо! Стукнулся!
--
Приложи холодное.
Это когда кости - наружу сквозь порванную кожу торчат. Иногда торчат - кости черепа.
Факеншит уелбантуренный!
Кто-то у соседей трофеями хвастает. В крепостице не всё погорело, по берегу много чего осталось, там, где "белых булгар" к обрыву прижали да вырубили - тоже кое-какой хабар воины взяли. Но так-то... Я большего ожидал.
Резан объяснил:
--
Настоящая добыча - когда мирных вятших в их домах режешь. Там-то и полон, и скот, и хабар годный. А здесь-то что? Воинская справа. Ну, набрал ты пяток топоров этой мордвы. И куда их? До дому на своей горбине волочь? Полон... мужики. Воины. Мы ж дальше в их земли пойдём - будут соображать, как бы сбежать да подлянку устроить. Кони... их и было-то... и те - княжие забрали.
***
Насчёт "на горбине" - слышал как-то случай.
Красная Армия Польшу освобождала. Боец сыскал где-то швейную машинку, "зингер". Это ж такая по тем временам ценность! Таскал её постоянно на спине. Сходили где-то в Силезии в атаку. А его нет. Пошли искать. На том месте, где под вражеский огонь попали - нету. Нашли в стороне, на поле: бежал да об канавку споткнулся. "Зингер" бойца и огрел по затылку. Наповал. Череп раскроил.
***
Постепенно берег очищался от мусора, от мёртвых мордвы и мари, от брошенного ими оружия и снаряжения. Периодически прискакивали княжие сеунчеи - на верху, по склону и на "полчище", тоже шла уборка - требовали людей.
Я просто посылал. Которые сильно приставали - обращал внимание на наш лазарет и предлагал свободное место.
Наша хоругвь - из самых пострадавших. Но - не самая. У мещеряков один отряд на "Гребешке" полностью вырезали. Две суздальских хоругви под удар вражеской конницы серьёзно попали - там тоже... Общие потери? - С полтысячи. Сотня - убитых, сотня - умрёт в три дня. От заражения крови - быстрее, от гангрены - позже. Ещё сотни две... Переломы конечностей, например, срастаются неделями. И ещё с сотню - конвой к полону.
Но общая численность армии... скорее - увеличилась: присоединился Волжский отряд, сотен пять-шесть. У Боголюбского - войско как и было, у Ибрагима - вдребезги. Можно радоваться.
Вот и ещё паренёк захрипел, задёргался. Вытянулся. Как же его звали? Что в поминальник-то вписывать...?
Солнце уже перевалило к закату, я сидел в одних подштанниках у костерка, присматривал за кулешом. Нашего кашевара... вряд ли до утра доживёт. Хороший парень. Но... как я. В смысле: храбрец. Факеншит! Полез в драку вместе с земляками-ярославцами. Теперь выживших кормить некому. Сколько ж на такую манерку соли сыпать? У паренька правильно получалось, а вот теперь... А, "недосол - на столе, пересол - на горбе" - не буду солить вовсе!
Мимо по пляжу прогнали толпу пленных. Виноват: здесь говорят "полон". Рабы, челядь. Будут. Почти все битые, раненые. Целых лиц и не видать. Отгонят к нашей вчерашней стоянке. Забьют там в барку и потянут лодейкой вверх. На продажу "гречникам". Здесь таких оставлять нельзя. "Здесь" - в Окско-Волжском бассейне. Очухаются, найдут лодочку да и уйдут вниз по речкам.
Сквозь блеск опускавшегося солнца на речной глади проступали ползающие туда-сюда лодейки. Вот и ещё одна неторопливо идёт близко вдоль берега. Мужички в лодке внимательно выглядывают что-то на берегу. Сегодня таких "искателей" много: нестроевые частью оставались в верхнем лагере, теперь пытаются найти своих, побывавших в бою, здесь на пляже.
Лодка подошла к берегу, люди в ней расспрашивали какого-то мужичка, стиравшего в Оке окровавленные тряпки. Тот мотнул головой в нашу сторону. Его собеседники, плохо различимые в солнечных бликах на воде, развернулись лицами к нашему "петуху с лошадиным хвостом".
Один из отроков, сидевших на носу лодки, вдруг поднялся, шагнул вперёд, прямо в воду, истошно завизжал и, срывая на бегу шапку, кинулся ко мне.
А я... я... я офигел и захлебнулся.
Захлебнулся собственной душой.
Чуть не помер. От реальности невозможного.
Этого не может быть... Но вот оно есть!
Глава 333
Хорошо, что я сразу предпринял меры безопасности: выпрямился и отодвинулся от костра с кипящим котлом на пару шагов в сторону.
Отрок, отшвырнув в сторону шапку и сдёрнутую вместе с ней бандану, отчего русая коса на голове развернулась, рухнула во всю длину и мотнулась из стороны в сторону, радостно визжа, метнулся мне на грудь.
О-ох... Прошлый раз, когда она так сделала... я радовался, что она не метательница молота. Поскольку, если бы метательница, вместе со своим молотом, так метнулась бы ко мне на грудь, то я бы даже и собственные внутренности метнуть никуда не смог бы.
И не надо. И не вспомнил бы! О внутренностях. На радостях. От счастья. Это ж - она!
Сколько ж прошло? Четыре года? С тех пор как она ко мне в Пердуновке на покосе так прибежала. Конечно, я с тех пор вырос и силушки поднабрался. Так и она... Подросла, похорошела. Потяжелела. О-хо-хо...
Можно было уклониться от этого накинувшегося на мою шею живого лассо. Но так - неправильно. Мужчина должен грудью принимать удары судьбы. Особенно, когда они визжат от счастья. От счастья нежданной... и долгожданной... встречи. И упорно пытаются задушить, одновременно пережимая кровообращение на уровне шеи руками (О! А я и не знал, что она уже такая сильная! Так же и задушить...) и на уровне поясницы ногами, приложив для начала коленкой в солнечное (Твою ж...! Аналогично).
Да, это была она.
"Подорожник для души". Для моей души.
Любава. Любавушка...
За прошедшие годы она как-то незаметно - или именно за эту зиму...? - выросла. Выросла в девушку. Расцвела. Но ещё... не распустилась. Ещё не цветок, но уже не завязь. Вся такая... Совсем вся знакомая. И уже другая. Даже смотреть боязно. Что неловким взглядом - что-то... испортишь.
Громче стала. Очень громче: Любава восторженно визжала прямо мне в ухо. Вопит - как всегда. Но - сильнее. Звон - по всей черепной коробке. Будто поленом по голове приложили. И продолжают... прикладывать. Среди визга и воплей проскакивали отдельные распознаваемые словосочетания: "...а он меня...", "...а я ему и говорю...", "... тут они как схватили, как потащили....", "... платье-то совсем в клочки...", "... и мы поехали...", "... он меня в лодку взял и даже не лапал. Почти".
Знакомо. Как мне это знакомо... Слова, голос... Родное.
Постепенно визг и лепет несколько снизили громкость и частотность, возникли паузы. Разборчивых слов не стало больше, но звон в ушах начал несколько уплывать. Наступила тишина. Не от глухоты в результате контузии многократным ультразвуковым ударом, а в связи с исчерпанием. Я, наконец-то, сумел вытащить голову девушки из моей ушной раковины. Голова была красной и продолжала краснеть, не поднимая глаз.
Когда эта... сопливка взгромоздилась на... ну, назовём это несколько нескромно - на мой обнажённый торс, едва прикрытый запасными подштанниками снизу и моей косынкой сверху, то я, естественно, подхватил её. За... и это уже не будет сильным преувеличением - за задницу. То есть, она, конечно, в мужской одежде, в каком-то... озяме нараспашку. Но когда так прыгают... с ногами на грудь... а хват у меня... инстинктивный... Под-хват. Под верхнюю одежду.
Понятно, что под озямом у неё там - штаны. Ладонью чувствую: тонкие полотняные. Сквозь которые всё... имеющееся... ощущается даже без пальце- и тело-движений... А уж если чуть сжать... полные горсти... очень приятных... ощущений.
И сверху... озям-то расстёгнут. Под ним - рубаха. Тоже - тонкая и полотняная. Под которой - как это здесь принято, ничего. И этим "ничем" она старательно вжимается в меня. По всей линии... Точнее - по всей площади соприкосновения.
Женщины под одеждой голые. А вы не знали?! - Подтверждаю. Все. Знакомые - особенно. Особенно - близко знакомые. И это - радует.
Глядя на её наливающуюся красным мордашку, я понял, что она поняла. И что я понял, что она поняла - тоже.
Я уже говорил, что для меня тактильные ощущения составляют немалую часть восприятия мира? А тактильный контакт у нас тут плотненький, чуть меньше, чем у шеи повешенного с верёвкой.
Сначала до неё дошло - что-то не так. Потом - что именно "не так". Она замолчала и начала краснеть. Примерно, как Чеширский Кот в ходе его знаменитого диалога с Алисой:
" - Сэр Кот, а что это там, в кустах? - спросила Алиса у Чеширского Кота, когда они прогуливались по дорожкам королевского парка.
- Э... Там - чудеса. - Мечтательно ответил Кот.
- И что они там делают? - Продолжала проявлять свою любознательность Алиса.
- Э... Чудеса? Они... э... случаются. - смущённо сообщил Кот и начал одновременно краснеть и исчезать. Как обычно, последней, и совершенно бордовой, исчезла его знаменитая улыбка".
Она тоже, как Чеширский Кот, одновременно краснела и пыталась исчезнуть. Осознав, что вот-вот... и "чудеса" начнут случаться. И - не в кустах, а прямо тут, на речном пляже посреди православного воинства.
Моя реакция? Нужно объяснять? И покраснел - тоже.
Однако, за прошедшие с прошлого запрыгивания четыре года ребёнок вырос. Не только материально, но и духовно. Вместо того, чтобы отпустить мою шею, прибрать ноги с моей поясницы и, с гримасой отвращения на лице, сбросить мою руку со своей ягодицы, попрыгунья заменила инстинктивное отталкивание лёгким поглаживанием. Произвела, как скифы у Блока: "мы очищаем место бою..." - полностью отказалась от мысли ограничить меня в ознакомлении с... с выпуклостями, ухватилась обеими руками за "место для хомута" на моей шее и громко объявила:
--
Слава тебе, господи! Сыскался ж наконец! У, чудище-попрыгалище бедовое...
Нагло постучала пальцем по моему лбу, фыркнула и, скромно спрятав всё более багровеющее лицо у меня на груди, поёрзала в моих горстях, устраиваясь поудобнее. Негромко уточнила в ухо:
--
Крепче держи. Как я тебя.
"Как" - было немедленно продемонстрировано. Бли-ин... Хорошо - я пресс качал. И она своей... частью тела - по моему накачанному... со всего маха... О-ох. Ножки у неё сильные.
Выдержала паузу, позволившую убедится, что я уверенно осваиваюсь на... на новом поле "горстевой" деятельности. Что параметры контактирующих частей тел вполне соответствуют, что оторваться от неё - не хочу и не могу. Оценила мою восторженность, приверженность, пылкость и увлечённость. А также - склонность, предрасположенность и падкость.
После чего благополучно съехала по мне.
"Подразнила и бросила".
Продинамила.
Но - недалеко. Особенности мужской архитектуры со стороны фасада - общеизвестны.
Вот же блин же! Денёк - сумасшедший. Ночной марш, смертный бой, почти утопление, контакт с Ану, беседа с Боголюбским, раненые и убитые... А организму - не прикажешь. Реагирует... однозначно и примитивно.
"Пока дышу - надеюсь". Я - пока дышу.
"Если мужчина вечером бреется - значит, мужчина на что-то надеется" - международная мужская мудрость.
Поскольку у меня волосы не растут нигде, то и бриться мне не надо. Можно сразу приступать к "надеюсь". Что и выпирает.
Обнаружив возникшее препятствие на пути своего, пусть и не партийного, но - съезда, этот кирпич с косищей сыграла целую пантомиму. Сначала приподняла подол своей мужской рубахи и внимательно изучила визуально возникшее затруднение. Затем резко прикрыла обнаружившееся зрелище тем же подолом, придержала его горячей ладошкой. "Горячей" даже сквозь два слоя полотна - её и моей одежды.
Продолжая всё сильнее багроветь, но отнюдь не убирая руку, а наоборот - осторожно изучая на ощупь "элемент архитектуры", как по габаритам, так и по прочности, хоть, слава богу, и без "разрушающих испытаний", изобразила на лице крайнюю степень укоризны. Назидательно, "по-взрослому" покачала головой:
--
Ай-яй-яй. Как же так, Иван Акимыч? Разве можно быть настолько... невыдержанным?
Потом вдруг фыркнула и, смущённо улыбаясь, обхватила меня поперёк туловища, забиваясь подмышку. Прижалась лицом к моему боку и... заплакала.
--
Любавушка! Ты чего?!
Только головой трясёт. Вроде - улыбается. И слёзы текут.
--
Ничего... я так... не обращай внимания... Не смотри! Я когда плачу - некрасивая! Ох же ж ты боже мой...
Мда... всё-таки ещё ребёнок. Но уже женщина. Но ещё маленькая. И совершенно влюблённая.
А ты, Ванька, не забывай, что за совершение развратных действий с несовершеннолетними...
Да факеншит же уелбантуренный! Я это себе уже говорил 4 года назад! С тех пор узнал - совершеннолетие у женщин в этом мире наступает с первыми месячными.
Надо спросить. Хотя как-то это несколько...
Но не паспорт же у неё требовать! Этого-то точно нет!
--
Ну шустра егоза! Будто костёр в причинном месте. И не угнаться.
От лодки подбежал... Николай? Николашка?! Здесь?!
В трёх метрах, несколько запыхавшись, перешёл на шаг и радостно улыбаясь, широко расставив руки, двинулся обниматься и лобызаться.
При всём моём после-пасхальном неприятии... не смог отказаться. Ну и... троекратно.
Радость! Восторг! "Наши пришли!". Мои...
А у Николашки животик вырос. Хе-хе - обниматься мешает...
--
Ну, здрав будь боярич. Ваня...
И по-медвежьи в обхват. Со слезами, с тройным кулаком по спине.
--
Вот же ж... а я уж... сподобил господь... увидеть.
Ивашко. Держит меня за плечи, чуть встряхивает, разглядывает. И отпустить - не хочет, и чего делать - не знает.
--
Ивашко! Друг ты мой верный! Как я рад! Как я рад всех вас видеть! Откуда ж вы здесь?! Какими судьбами?!
--
Да вот, от безделья позабавиться собралися. Тут, у вас, говорят, война. А я гляжу - враги только битые. И чего спешили?
--
И тебе, Чарджи, не хворать. Война с утра была, припозднился ты малость. Здравствуй хан. С приехалом. Не печалься - войны ещё всем хватит. О! Глазам не верю! Сама Марана! Ну, теперь булгарам полный... звездопад и гробокоп!
--
Поставьте меня на землю, придурки! Ванька! Ты зачем мертвяка ходячего с собой увёл?! Ведь ни одного гожего мужика в вотчине не осталась! Ведь отдохнуть-то не с кем! Ну, здравствуй поближе, шпынь плешивый. Скучно без тебя там. Это у тебя что? Повязка? А ну, снимай штаны! Давай-давай! Да тут ни одного нет, кому твоя хренятинка в новость! Сымай! Это какой дурень безрукий тебе повязку накладывал?! Сам?! Я ж говорю - дурень безрукий.
Парни вынесли Марану из лодки, поставили на песок, она доковыляла до меня и стала стаскивать с меня подштанники. Медики, факеншит, всегда такие: чуть что - сразу снимай. Как грабители на большой дороге.
В толпе мелькнул знакомый борцовский затылок. Да, и Ноготок здесь. Улыбается сдержанно, но радостно. А вот взгляд у него... профессионально палаческий. Автоматом рассматривает моё, несколько подросшее и окрепшее тело, как потенциальный объект для... обработки.
Всегдашняя улыбка Любима сегодня куда ярче, искреннее. А вот Терентия увидеть здесь...
--
А ну их... С боярином, с Аким Янычем поцапались. Ежели господин и владетель говорит холопу: "Пшёл вон", то... то я и пошёл.
--
А как же...?
--
А там всё и так на мази. Само катится. Потаня с Хрысем управляются.
Обычный отсутствующий, несколько потусторонне-медитирующий вид Цыбы всё-таки согрет внутренним теплом, приязнью.
--
Цыба, а ты чего в такую-то дорогу пошла? Дело-то тяжкое да опасное.
--
Вот именно. А Любаву - не удержать. Одну ж её не отпустишь. С такой-то толпой. Забавников.
Толпа и вправду... весёлая. Большинство - выученики Чарджи, "дневной и ночной дозоры".
--
Чарджи, ты чего? Всех бойцов с вотчины приволок?! А кто в лавке остался?
--
Насчёт лавки - не знаю. В вотчине смена подросла. Их Артёмий учит. А Аким - дрючит. По своему. А этим... не всё ж им в игрушки играть. Пусть посмотрят - как оно в жизни. Попробуют настоящего боя.
Радостная суета встречи, обнимания, рукопожатия, поклоны... Случайные вопросы, сумбурные ответы. Не всё понятно: как там Аким, расширили ли коноплянник, чего у Фрица получается... Потом придётся возвращаться, разбираться по каждой теме... А пока...
Хорошо-то как! Мои...!
И вдруг, сквозь весёлую, зубоскалящую молодёжную толпу рябиновских, из-за их спин - тоскливый, одинокий, "заброшенный" взгляд Лазаря. Ещё мутный - наркоз отходит. И злобный - Резана.