Серые сумерки опускались на пустыню. Песчаная гладь тихо, едва заметно сменялась морской. Резные глыбы обращались рифами, выныривая из туманной волны бархана... Иммануил потряс головой. Померещилось, всё померещилось. Он опустился на колени в стремительно остывающий песок, покрепче кутаясь в длиннополую рубаху. Пётр сбросил рюкзак и рухнул рядом, раскинув руки. Видно было, что ему, коротконогому и коренастому, и так тяжело проходить большие расстояния, а груз вовсе превращал путешествие в самоистязание. Сейчас он шумно хватал ртом воздух. Синяя повязка ослабла и сползла с головы, отросшие за дни путешествия тёмные волосы разметались во все стороны.
- Нет, ты всё-таки объясни мне, Маня, ради чего мы сюда попёрлись, - сказал он, отдышавшись. - Откуда тут рыба? Тут ничего нет, Маня! Тут пустыня. В ней пусто по определению. Ещё и жарко. Прикинь, я потею и остаюсь сухим, потому что пот испаряется моментально. Я усыхаю, Маня!
- Усыхаешь, говоришь, - задумчиво протянул Иммануил. Он лёг на живот и стал пристально разглядывать песчинки. Крошечные кристаллики, обкатанные ветром. В каждом - своя загадка, ответ на которую совершенно бесполезен, но как же их много, как манит чувство тайны... - Может, в этом весь смысл. Усохнуть, чтобы протиснуться через игольное ушко.
- Тебе солнышко в голову ударило? - осведомился Пётр.
Полупрозрачная песчинка легла на ладонь. Словно гадательный хрустальный шар. Что он покажет, если всмотреться? Верное направление или ещё один красивый бесполезный мир, важный лишь себе самому?
- Нет, серьёзно, - продолжал Иммануил, забирая в кулак пригоршню песка. - Игольное ушко можно трактовать как проход. Вон, гряда камней у горизонта. Ветер и песок могли выточить арку. Очень узкую, невидимую отсюда. Мы можем в неё поверить и попытаться найти.
- Ерунды не говори. Поверить-то можно, но найдём мы её, только если она реально там есть. А что, в инструкции этой твоей что-то говорилось про арку в камнях?
Иммануил не отвечал. Он рыл в песке ямку.
Пётр, повернувшись на бок, некоторое время наблюдал за этим занятием. Наконец он сказал:
- Неужели думаешь воду найти?
Ямка получилась глубокой. Иммануил некоторое время пристально смотрел в её центр и ничего вслух не говорил. Ночная темнота сгущалась, но на дне ямки непонятным образом оставалось светло - как будто стёк туда остаток быстрого ясного вечера. Свет разгорался и наконец вспыхнул тёплым огнём. Пётр присвистнул.
- Который день наблюдаю, а всё никак не привыкну. Ух, хорошо! Я уж зябнуть начал. Ты есть не хочешь?
- Нет, - сказал Иммануил.
- Вот и я нет. И жажды не чувствую. Удивительно, Маня, просто потрясающе. А я тебе не верил, прикинь.
- Тогда выбрось поклажу, - попросил Иммануил. - Тебе же самому будет легче.
- Да ну тебя, - ответил Пётр с опаской и придвинул рюкзак поближе. Больше он ничего не спрашивал в ту ночь, только лежал к огню лицом, иногда протягивая ладони, и отблески мерцали в его зеленоватых глазах.
***
Пятый день они шли вдоль каменной гряды, десятый от начала их путешествия. Песок здесь был красен, местами ветер обнажал растрескавшуюся глину.
- Нет, я не спорю, всё логично. Мне даже нравится, - рассуждал вслух Пётр, не умевший, по-видимому, выносить тишину. - Мы явно идём по руслу какой-то очень давно пересохшей реки. Знаешь, это реально может сработать. Бывают же окаменелости всяких ракушек, наутилусов, а мы найдём окаменелую рыбу.
- Рыба должна быть живой, и не простой, а золотой, - ответил Иммануил.
- Отлично! Отлично, пускай золотой. Где-то подле русла реки лежит старинный город или поселение. Мы там покопаемся и найдём золотую фигурку рыбы. Вполне похоже на правду, хотя и маловероятно.
- Если бы я искал окаменелость или украшение, то купил бы у кочевников, как ты свою повязку.
- А, это разве кочевники! Так, замануха для туристов. - Пётр махнул рукой. - Они пустыни-то не нюхали, зуб даю. Ладно, пусть мы среди песков ищем живую рыбу. Но, Маня, от меня тебе какой прок? На кой ты меня сюда потащил?
- В инструкции говорилось, что нас должно быть двое, - терпеливо напомнил Иммануил. - Можно - трое, но больше я никого не нашёл.
- Это-то я помню. Но меня - почему? Я до сих пор даже огонь развести не могу. Зато натёр себе ноги и потерял, наверное, десять кило. - Пётр остановился, сбросил с одной ноги шлёпанец и стал разглядывать ступню, шевеля пальцами. - Песок, как наждачка. Может, реально просто выкинуть их и босиком топать, как ты?
- Мне показалось, ты умеешь разбираться в рыбах.
- Я-то? Не гони! Ладно бы место было такое, где этих рыб целый ассортимент. Может, в инструкции имелась в виду морская пустыня? В том смысле, что океан?
- Не выдумывай.
- Мы уже десять дней идём. Меня из вуза отчислят, Маня.
- Не отчислят.
- Что ты знаешь? Взял себе отгул на работе и мотаешься, куда хочешь. А студент - это только кажется, что он свободен, а на самом деле в универе - как в кандалах, истинно говорю.
- Я уволился, - сказал Иммануил.
После этих слов Пётр очень долго шёл молча, и теперь Иммануил мог не отвлекаться. Он внимательно разглядывал то камни справа, то красный бархан слева. Кромка песчаного холма дрожала, и не разобрать было, от зноя или от ветра, способного перегонять дюны с места на место, словно гигантские волны.
- Слушай, - жалобно сказал наконец Пётр. - А может, имеется в виду солнце? Оно очень даже золотое, говоря метафорически... Нет? Чего ты молчишь? Слушай, ты по-прежнему есть не хочешь? Я не голоден, просто по еде соскучился. Заточил бы печенюшек...
- Сейчас закопаю тебя в песок по пояс и оставлю так, - сказал Иммануил. Он остановился и стал смотреть на солнце, затянутое багрянистой дымкой.
***
Им всё чаще попадались камни, рассыпанные рядами. Первое время Пётр кидался изучать их, всё ещё надеясь открыть неизвестное поселение. Затем перестал и шёл понуро, отдышисто. То, что казалось закономерностью, было лишь игрой ветра и песка. Ветер усиливался, царапал кожу, и не получалось теперь думать о песчинках как о мирах. Что бы ни таилось у них внутри, сейчас то были безликие пули бури.
От этого Иммануилу становилось ещё более одиноко. Но он не пытался нарушить молчания, надеясь, что Пётр наконец распробовал сладость тишины.
На привалах напарник дремал или копался в рюкзаке. Он больше не восторгался возникающими из ниоткуда костерками. Лицом Пётр здорово осунулся, а его шлёпанцы растрескались. Но угрюмым он не выглядел - скорее, сосредоточенным.
Дымка в небе становилась плотнее. Она уже давно не пропускала света звёзд - серебристой небесной пыльцы - а за последние дни даже солнце превратила в мутный шар.
- Будет большая буря, - проговорил наконец Иммануил. - Надо найти хорошее укрытие и закрепиться там.
- Почему это мы должны обращать внимание на бурю? - резко ответил Пётр. - Мы всё равно не можем тут умереть, так ведь?
- Не знаю. Проверять не хочется.
- Ты всё поставил, что у тебя было, на этот поход, а теперь отступаешь? Мы тут уже месяц, а ничего не нашли. Ни живую рыбу, ни дохлую, ни золотую, ни медную! Разве потерять целые сутки из-за погоды для нас не роскошь? Не ты ли мне говорил, когда мы сюда отправлялись: 'Дисциплина очень важна, друг мой Пётр, каждый шаг имеет значение, Пётр, нельзя относиться безрассудно даже к мелочам'...
Налетевший вихрь рванул повязку с головы Петра, и тот отвлёкся, схватившись за тряпицу. Иммануил попытался понять, рассержен напарник или разочарован.
Наконец он ответил:
- Это правда, что я поставил всё. Невозможно было продолжать отираться на краю пустыни, снова и снова откладывая настоящую вылазку, возвращаясь в удобную рутину. Я подумал: надо сделать поход вопросом жизни и смерти. Но сейчас как представлю, что вернулся с пустыми руками и сижу дома в четырёх постылых стенах, весь выпитый пустыней... Без работы, без сил найти новую...
- Вот! - торжествующе воскликнул Пётр. - Вот видишь! Мы должны рискнуть чем-то ещё большим и попробовать то, чего раньше не пробовали. Есть же шанс, что это приблизит победу!
- Тем более я не отказываюсь от слов насчёт дисциплины. Но ты превратно их понимаешь, - продолжал Иммануил. - Дисциплина - это не только способность идти, когда не хочется, но и пережидать, когда не хочется. Это - умение использовать всю силу во благо делу, но ещё - ловить всякую возможность для самого эффективного восстановления сил. Нужно знать, какие сложности тебе всегда по плечу, какие - непременно нужно преодолеть, став сильнее, и наконец... Какие нужно переждать, пав ниц, закрыв руками голову и молясь, чтобы оно поскорее ушло.
- Тебе видней, как поступать, - быстро проговорил Пётр, срывая с головы непослушный платок и запихивая его в карман. - Двигаем тогда.
Он торопливо зашагал в сторону выветренных глыб чёрного туфа, сходя с намеченного пересохшим руслом пути.
- Нечасто ты соглашаешься вот так запросто, - заметил Иммануил, поспевая за ним. Полы рубахи бились, как спущенные перед штормом паруса, хлестая его по ногам. Горячий вихрь швырял уже не песчинки - камешки.
- А тут особо некогда спорить. Ты оглянись, сам поймёшь.
Иммануил оглянулся и увидел, что рыжий горизонт вздыбился стеной.
***
Когда второй день бури подходил к концу, Пётр поднял голову и спросил:
- Мы никогда отсюда не выберемся, да?
- На это похоже, - ответил Иммануил. - Но мало ли, что на что похоже. Вон, барханы выглядят как волны, а руку протянешь - одна сушь. Если не будем отчаиваться, выберемся.
***
На тридцать третий день Иммануил увидел оазис.
Они только с полчаса назад покинули свой каменный приют. Пустыня лежала неподвижно, словно зеркало. Найти русло реки заново было теперь невозможно: сошли с мест песчаные холмы, утонули каменные россыпи. Длинный отрог дюны, что тянулся по левую руку, теперь растаял, и взору открылась золочёная гладь.
- Может, рыба - это сама пустыня, - задумчиво сказал Пётр. - Песчинки - золотые чешуйки...
Но Иммануил не слушал его. Он глядел на блики, серебрящиеся на поверхности маленького озерца. В воде что-то плескалось.
- Туда, - выговорил он наконец. - Скорей!
Пётр не сдвинулся с места.
- Там, там наша золотая рыбка! Ну что же ты стоишь! - закричал Иммануил, дёргая спутника за руки. Не добившись ответа, он кинулся к оазису, спотыкаясь - рыхлый песок ловил его ступни.
- Обалдел? - равнодушно сказал Пётр. - Это мираж обыкновенный.
- Что? Нет! Не может быть!
- Ну, давай проверим.
Пётр, не торопясь, стащил с ноги шлёпанец и хорошенько размахнулся. Истерзанная обувка даже не долетела до воды. Нечто вырвалось из голубого озёрного пятна и вонзилось в резину. Шлёпанец разломился пополам и тут же был искрошен в пыль. Миг - и не стало даже этой пыли, и снова впереди виднелся оазис. Игра прохладных бликов, заманчивый плеск.
- Как ты понял? - одними губами спросил Иммануил, с неожиданной остротой ощутив их иссушенность.
- Так ведь водой не пахнет. Не чувствуешь, что ли?
Иммануил впервые за всё путешествие посмотрел на спутника с изумлением. Так, будто у того между ладоней вспыхнул огонь.
- Серьёзно, не чувствуешь? Эх, теперь второй тапок ни туда, ни сюда. Ладно, всё равно ступни уже загрубели до каменного состояния... Слушай, ты не замечал, как у нас руки высохли? Выглядит, как чешуя.
Иммануил уставился на свои пальцы. Действительно, осмуглевшая кисть вся испещрена была тонкой белёсой сеткой, и кожа теперь напоминала рыбью.
- Хочешь сказать... Рыба - мы сами?
- И нужно было пройти через пустыню, чтобы это понять. Классика, правда?
Солнце, теперь ничем не сдерживаемое, накаляло пустыню докрасна. Безграничная, ненужная свобода. Опостылевший горизонт. Высохшее лёгкое тело, изнемогающее не от жажды - от тоски.
- Идём дальше, - сказал Иммануил и повернул от миража вправо, туда, где ещё виднелись нетронутые бурей камни.
Пётр пожал плечами, насколько это позволял рюкзак, и босиком двинулся за ним. На ходу он достал из кармана уцелевшую повязку и туго затянул её на голове.
***
Каждый день они встречали по миражу, а то и по два. Пётр проходил мимо них равнодушно; Иммануил научился следовать его примеру.
Но завидев на сороковой день далёкий колодец, Пётр замер. Сбросил свою поклажу, вытянулся по струнке и стоял так, будто наслаждался музыкой или ароматом сада.
- Разве не мираж? - удивился Иммануил. Он всмотрелся в очертания колодца. За ним, уходя в горизонт, вырисовывался обрывок шоссе, которого никак в пустыне быть не могло. По асфальтной ленте метнулась легковушка и пропала.
- Там вода. Я уже думал, никогда её не здесь не встречу.
Пётр подхватил рюкзак и пошёл по направлению к колодцу. Но Иммануил колебался. Он помнил все миражи прошедших дней, помнил, как из весёлых бликов рванули гарпуны невидимой хищной силы.
- Если ты никогда не чуял воду в пустыне, то откуда знаешь, что это она?
- Маня, милый, это смешной вопрос. Воду ни с чем не перепутаешь.
Когда до колодца оставалось всего несколько метров, Пётр остановился.
- Я волнуюсь, Маня. Если её нет и там, как это пережить? Если в единственном на всю пустыню источнике воды нет рыбы? - От волнения к нему вернулась одышка. - Может, удовлетворимся тем, что добрались до колодца? Тогда хотя бы можно надеяться, что когда-нибудь потом, в следующий раз. Будем просто верить в колодец, а, Маня?
- Понимаю тебя. - Иммануил попытался улыбнуться, но не вышло. - Но нельзя так. Мы пришли с одной-единственной целью. Ничего другого не подойдёт. Не бойся. Рискнём до конца.
- Маня, он такой старый, - обеспокоенно продолжал Пётр. - Как из него черпать-то? Тут какая-то палка... Из чего он вообще сложен - из глины? Наверняка вода мутная. Не верится мне, что рыба могла тут выжить.
- Тут, кажется, нет даже ведра, - сказал Иммануил, обходя и осматривая колодец. От него действительно начиналась асфальтированная дорога. Иммануил обнаружил, что если встать на неё - виднеется город. Конец пути. Высотки, бурный ход автомобилей. Квартира. Постель. Водопровод.
Пётр хлопнул себя по лбу и сел копаться в рюкзаке. Выбросив оттуда на песок несколько бесполезных предметов - спиртовку, плащ, пачку мыла, складной ножик - он торжественно вытащил мятый походный котелок.
- Не зря всё-таки пёр эту тяжесть! На кубок не тянет, конечно, но пользоваться можно. А ты говоришь - оставь, оставь.
- Так ведь всё остальное можно было и выкинуть, - заметил Иммануил. Иссохшие пальцы задрожали, когда он взял у Петра котелок и стал привязывать к ручке ветхую бечёвку.
- Если рассудить здраво, рыбы в колодцах не водятся. - сказал он, понемногу отпуская жердь.
- Ага. - Пётр зачарованно смотрел на колодец, не решаясь подойти и заглянуть. - Я знаешь, чего ещё боюсь, Маня... Вдруг мы ей не понравимся.
- Бояться определённо стоило бы меньше, - сказал Иммануил, кивнув на опустевший рюкзак.
Бечёвка шершаво шла по ладони, обжигала её, никак не желая кончаться. Котелок проваливался в пустоту.
- Не мог же он пересохнуть... Вода так и слышится... - проговорил упавшим голосом Пётр. Он сидел, обхватив колени, поглядывая то на колодец, то на шоссе.
Но тут невидимое в глубине изменилось - стало плотнее, осязаемее.
- Бульк, - сказал колодец.
Иммануил поводил бечёвкой, подсекая. Ему казалось, что в ладонях вот-вот загорится пламя. Внутри забился комок тепла. В глазах защипало, но чтобы родились слезинки - нужна была вода.
- Нам нужна вода, - сказал он вслух. - Самая чистая. В какой живёт рыба с чешуйками из золота.
- И сама рыба нам тоже нужна, - подхватил Пётр. - Но если даже она ускользнёт, то хоть бы взглянуть на неё одним глазком. Ну, просто чтобы знать, что она там есть, и что вода хорошая.
Иммануил одним рывком поднял жердь. Длинная журавельная шея вознеслась над его головой.
На бечёвке, чуть вращаясь, висел отяжелевший котелок. Пётр осторожно взялся за ручку. Иммануил отпустил жердь и подошёл отвязать бечёвку.
Оба, не сговариваясь, каждый со своей стороны заглянули в новоявленное стальное озерцо.
Между ними двумя трепетала в металле прозрачная холодная вода. У неё действительно был аромат - вода пахла жизнью. А у самого дна, переливаясь мерцанием чешуи, большим глазом поглядывая на путников, плавала маленькая золотая рыбка.