Аннотация: Мы поздно поужинали с настроением бессилия перед этим ужасным днём! Уже точно, тоски по нему не будет! Но будет грусть по дням, предшествовавшим этому убийству в школе.
- Пап, почему мы грустим?
- Прямо сейчас?
- Нет, иногда, когда наступает вечер и ты не знаешь, куда деть себя?
Инга выросла в красивую и очень независимую девушку. Именно это её стремление быть свободной, не подчиняться неизвестно когда и кем придуманным правилам, доводило до курьёзов. Лет пять-шесть назад: "Не хочу спать! Почему я должна лечь, закрыть глаза, а вы с мамой будете смотреть телевизор или шептаться в своей комнате".
Я отвечал: "Ты не хочешь спать, не можешь спать, не желаешь спать крепко и тебе не будут сниться красивые сны..." И она засыпала, наутро ругала меня за обман и применение гипноза. Правда её уже увлекали другие дневные дела, и иногда они сами укладывали её спать на диване в зале.
- Вечером человек проверяет прожитый день и вдруг получается, что он не так прожит. Многое не сделано, а если и готово, то не так, как надо. Но, главное, встретился ли за день человек, который тебе нравится. Не встретился, ты грустишь. Встретился, но он не сказал того, о чём бы ты хотела услышать. Тоже грустно. А вообще твоя мама, - а она сидела в кресле и, услышав наш разговор, отложила книгу, - тоже не любит ложиться спать, потому что ей жалко ещё одного дня жизни. И она всегда провожает текущий день до самого последнего его мгновенья! Так ли Катерина?
- В молодости, - ответила она, - я читала у какого-то классика про проводы каждого дня жизни. И заразилась этим...
Инга подскочила к ней, и они обнялись, как две закадычные подруги. У меня на сердце стало тепло. Но я всегда опасаюсь такой идиллии, потому что жизнь не любит, когда люди к чему-либо привыкают. Так получается, что к старости они идут с потерями, и, в первую очередь, своих родных. Но я знаю, что потери неизбежны и к ним надо быть готовым в любой момент!
Я помню свои вечера юности, когда было грустно, что не увидел сегодня что-то таинственного на лице своей соседки по парте. Уроки, контрольные, занятия спортом, встречи на сцене школьного актового зала, где мы ставили пьесу Чехова "На дне". Контактов с Валерией было много, но мне хотелось её неожиданного подарка в виде улыбки, может и не адресованной мне, но идущей мимо меня в какую-то бесконечность за моим ухом. То была грусть влюблённого человека. И я стал писать стихи. Они, возможно, все от грусти! Хорошо, пусть будут и другие чувства, но главное - грусть.
Екатерина знает о моей школьной любви. И уверяет меня, что никогда ни по ком не грустила. О маме, бабушке, своём папе было, когда надолго уезжала из дома. Но чтобы страдать о мальчишках, ребятах? Нет, этого никогда от неё не дождешься! И мне было приятно, когда мы встречались после работы, она говорила, что скучала по мне.
Наутро никаких отвлечённых разговоров у нас не возникало. Мы собирались на работу, а Инга - в школу.
Ближе к обеду город, наш небольшой город в Крыму, взлетел от известия, что в одной из школ ученик начал стрелять в своих сверстников и учителей. Это была школа Инги.
И это был ученик из её класса. Они сидели вместе - Коробков и моя дочь. И он начал стрелять на втором уроке, когда была большая перемена и почти все ушли в столовую и пили чай, кофе, напитки со всякими сладостями, какими располагал буфет.
Коробков разрядил сначала очередь по буфетной стойке. Там были картонные емкости с соками и бутылки стеклянные и пластмассовые с напитками.
Он не обратил внимание на буфетчицу, которая, ахнув, свалилась за свою стойку. Её лицо и руки посекли осколки, разукрасили соки от красного до оранжевого.
Потом он увидел географичку Валентину Степановну и в упор расстрелял её. А уже потом, покачиваясь на ходу стрелял по столикам, не видя, в кого попадали его пули. Правда наткнувшись на Ингу крикнул: "Живи!" и пошёл сеять смерть по коридорам школы, добираясь до учительской. Там его обезоружил военрук Лобанов Петр Иванович. И держал мёртвой хваткой до приезда полиции.
Я не застал этого момента, но видел все печальные результаты расстрела. Инга в истерике шептала мне что-то на ухо. Потом я сообразил: "Он меня оставил! За что мне это, когда столько погибло друзей?" Вот что она говорила мне, а потом приехавшей Катерине. Дочь успокоили врачи и медсёстры каким-то уколом. Когда мы подъезжали к дому, Инга спала. И мы потихоньку ввели её в дом. По лестнице, на второй этаж в квартиру, которая стала совершенно маленькой. Просто крошечной!
Но Инге не дали спать. Скоро приехали следователи и попросили её разбудить.
- В чем дело? Она и так в душевном надрыве!
Полноватый капитан было согласился с моим доводом не беспокоить. Но его товарищ, тоже капитан, высокий, скуластый и белобрысый, каким иногда изображают немцев в фильмах о войне, возразил:
- Разбудите! Надо узнать, почему Коробков её не убил?
- Вы думаете, она соучастница и незаметно подавала ему патроны?
Это Катерина, выйдя из-за моей спины, спросила с издёвкой глядя в глаза белобрысому.
- Ну что вы, - сбавил напор следователь. - Мы должны узнать, как можно больше именно в первые часы после случившегося.
- Я сама не знаю, почему он не стал стрелять в меня, - вышла к нам из своей комнаты сама Инга. - Мы сидели с ним рядом три года. Он и мухи не обидел при мне. Он был нормальным!
- А в последнее время не наблюдались какие-то изменения в его поведении?
- Всё было как обычно. Он всегда беспокоился о своей маме, она у него работала медсестрой в городской больнице и чаще дежурила по ночам. Коля (это она про Коробкова) всегда приносил ей что-нибудь поесть в одиннадцать вечера. Сам рассказывал.
- А что он любил делать после школы, когда оставался один?
- Я не знаю. Он любил компьютерные игры. Как все мальчишки. Это я знаю из разговоров его с ребятами...
Следователи ещё поспрашивали, но нового от Инги ничего не узнали. Или решили вернуться к разговору о Коробкове позже.
Мы все с облегчением вздохнули, когда они уехали. Никто не думал о работе, об учёбе или что-то ином. Вечером мы собрались на кухне за столом с керамическим покрытием. Благодаря ему стол быстро убирался и становился чистым, но и билось посуды немало!
- Это один из тех дней, когда люди признают свои ошибки, но не всегда говорят об этом? - спросила Инга.
Я кивнул головой. Верно, бедная мама, напуганные учителя, разъярённые родители убитых! Они сейчас вместе и отдельно вспоминают мельчайшие подробности поведения Коробкова и в чём-то соглашаются друг с другом, о чём-то спорят, начинают истерить и проклинать убийцу с ненавистью адресуя проклятья его матери.
- Почему нельзя предотвратить подобное? - снова спросила дочь. - Почему среди людей нет истинных экстрасенсов, которые бы не допустили убийства?!
Она посмотрела на нас, впервые лишив ореола всесилия. И мы поняли, что ей долго придётся жить с воспоминаниями об этом дне, оно поблекнет, и думать о нём станут редко или от случая к случаю.
Нечто подобное было в моей части, когда я служил в армии. Были самострелы, а то и любители сначала пострелять по бегающим в страхе целям. Но их самих останавливал какой-нибудь капитан или майор, умеющий владеть своим табельным оружием. И я слышал, как офицер, застреливший мальчишку с автоматом и связкой гранат, сказал: "Сукин сын! Что я скажу его матери?"
Мы поздно поужинали с настроением бессилия перед этим ужасным днём! Уже точно, тоски по нему не будет! Но будет грусть по дням, предшествовавшим этому убийству в школе.