Я лежал на спине между океаном и небом, и с каждым новым вздохом всё отчётливее ощущал, что хрустальная полоса под моей спиной неуловимо вибрирует. Я гадал, откликался ли космический сланец на моё собственное дыхание или же, прислушавшись и замерев, я смог уловить жизнь там, где никто не думал её искать. Возможно, вибрацию рождало невидимое движение внешне спокойных вод океана. Возможно, хрустальную полосу колыхал едва ощутимый ветерок. Но мне казалось, что сверкающая громада за моей спиной подслушала сердцебиение своих пленников и научилась дышать с ними в унисон, притворившись живой.
"Она обманула нас, - думал я. - В её недрах нет ничего живого, только невиданные кристаллы поршнями нагнетают воздух, только космический сланец играет острыми бликами". И эта ненастоящая, искусственная жизнь была тёплой, такой же, как хрустальная полоса под моей спиной, похожая на руку, вытянутую в пространство воды и неба. Обманчиво заботливую и притворно послушную руку, контролирующую каждый мой шаг.
Зато вокруг себя я ощущал другую жизнь. Искусственную, бесспорно, но холодную, пугающую, замершую, не знающую обмана и не умеющую дышать вместе со своими обитателями, потому, наверное, что ни одного из них не осталось в живых. Ещё, когда я впервые услышал об этой планете, я уже знал, что некогда её населяли разумные существа, я не знал, какими они были, не знал, как давно они существовали. Но зато мне было известно, что все они таинственным образом исчезли после загадочного катаклизма, оставив свою удивительную, высокотехнологичную планету.
И теперь я был здесь. Я не смотрел в океан, боясь пошевелиться, но представлял себе безграничную глубину, увлекающую меня всё ниже и ниже. Сначала мимо меня проплывали косяки разноцветных рыбок, обитающих в верхних, пропитанных мягким свечением, пластах пресной воды. Потом, сквозь сероватую, плохо освещённую пелену я видел силуэты рыб-охотников, рыскающих поодиночке. А ниже, в полумраке угадывались змееподобные создания и скаты. И, чем дальше я спускался, тем бездушней становились глубины, тем ближе пробирался я сквозь темноту к разлому, что без конца и края щетинился холодным надрезом. Он протянулся в самую бездну планеты. Он смотрел на меня чёрный на чёрном, как беззубый рот, растянувшийся в улыбке. И в глубине его, в недосягаемой колыбели, ворочалась тень. Вот она переваливается под тяжестью воды, пускает одиноко булькающие пузыри и поглядывает наверх, дожидаясь своего времени. Вот она, живая, жидкая, словно расплавленный металл, вздрагивает и подползет ближе. А я, как зачарованный, вглядываюсь в черноту её тела, чтобы отыскать продолжение своего пути. Но дороги дальше нет. И тень выбрасывает ко мне свои щупальца, похожие на хрустальные мостики. Хрустальные мостики. Я вздрагиваю и в мгновение возвращаюсь на поверхность, а сверху на меня давит низкое искусственное небо, лишённое солнца, но источающее почти мистический, непостижимый свет.
И первое о чём я подумал, это о том, чтобы сорваться с мостика и опуститься в глубину пресного океана, о том, чтобы достигнуть разлома и отправиться ещё дальше. До самого космоса внутри планеты и её хранителя, протягивающего ко мне свои чёрные руки. До самого дна бездны. До самого себя. Взбудораженный этим желанием я сел, опустив босые ноги в тёплую воду, и плеск потревоженной глади спугнул мириады разноцветных рыбок, собравшихся вокруг тёплого хрусталя. Но не успел я провалиться в воду, как услышал тихий шелест. Немеханический, но искусственный звук приближался со стороны хрустальной громады. Я не стал оглядываться, потому что до отвращения хорошо знал, что находится за моей спиной. А шелест, тем временем, стих, и лёгкая волна пробежала по воде, на поверхности которой появилось отражение круглого летающего плотика и мальчика, управляющего им.
Мальчик молча сел на свой плот и запрокинул голову назад. Мы так и сидели: один, глядя в темнеющую глубину океана, а второй, подставляя лицо голубому осиротевшему небу.
Прошло немного времени, и я спросил, зачем он пришёл.
- Чтобы поговорить с тобой.
- Что-то случилось?
Мальчик с плотика опустил голову. Он был щуплым и нескладным, с прямым резким носом и покатым лбом. Его тщедушное тельце, казалось, с трудом удерживает большую и некрасивую голову.
- Нет. Просто я беспокоюсь, ты всё время где-то пропадаешь.
- Мне здесь лучше.
Мы помолчали.
- Когда-нибудь я вовсе от вас убегу, - добавил я, отчего-то осмелев и ожесточившись, а потому готовый говорить назло себе и другим самые ужасные вещи.
Услышав такую дикость, мой собеседник встрепенулся и обвёл меня испуганным взглядом.
- Натан, прости, я пошутил, - исправился я, не дожидаясь, пока он прейдёт в себя. - Не слушай меня, - я отвёл взгляд и снова принялся высматривать невидимое дно. - Как думаешь, здесь глубоко?
- Очень. Приборы показали под кораблём пролом, - на автомате ответил Натан, всматриваясь в глубину, а потом он вдруг быстро вскинул голову, опомнившись. - Может быть, мне уйти?
- Нет, не уходи, я не хотел быть грубым.
На воздухе тонкая рубашка медленно высыхала, а спина и плечи едва заметно нагревались. Я оттолкнулся от мостика и нырнул в воду, с головой погрузившись в тёплый, пресный океан. Вода стояла совсем спокойная, прозрачная, вдалеке виднелись косяки рыб, и я рад был знать, что Натан ждёт моего возвращения, иначе, пожалуй, я мог бы рискнуть и действительно опуститься в темноту.
Я вынырнул и выбрался на хрустальный мостик. Теперь и рубашка, и штаны - всё насквозь промокло, вода струйками сбегала по спине и волосам. А Натан тем временем терпеливо рассматривал моё блестящее от воды лицо.
- Я, правда, могу уйти. Если ты хочешь.
- Нет, останься. Я давно хотел поговорить с кем-нибудь, только кругом все очень заняты. К тому же я не уверен, что они поймут меня правильно, ведь они...
- Ничего не чувствую, - с улыбкой полной и понимания и снисходительности закончил Натан.
- Да, именно.
- Знаешь, хотя я тоже теперь много работаю, я всё-таки ещё тревожусь за тебя. Поэтому ты можешь мне всё рассказать.
Я посмотрел на Натана. Он был прав. Он действительно много работал и уже сильно изменился, хотя и оставался похожим на ребёнка. Я знал, что, если Натан продолжит в том же духе, скоро он повзрослеет. Так всего происходит с Создателями: стоит им начать работать, как они перестают быть детьми. Поэтому я не был уверен, что Натану хватит человечности понять меня, но собрался с мыслями и медленно заговорил.
- В моём родном мире у меня есть друг. Ты знаешь об этом. Жалко, что вы не знакомы, потому что он замечательный. И он создаёт чудесные миры, тебе бы он обязательно понравился. Это он вырастил туманные пики, на которых в безудержном танце кружатся странные многорукие статуи. Должно быть, ты уже слышал о них. Да-да. Он один создал мир, который можно поставить нам в пример. Он большой Создатель, потому что это у него в крови. И он самый близкий мой друг, - мне стало неловко, и я поспешил продолжить. - И раньше мы много времени проводили вместе, а сейчас я очень редко его вижу, и я даже не могу с уверенностью сказать, остаюсь ли ему другом.
За спиной резко закричала сероглазая никогда не спящая птица, и снова стало тихо, только вода лизала наши ноги и хрустальный мостик.
- Я здесь. А он там. И от этого мне плохо и тоскливо. А когда-то мы спешили навстречу друг другу с разных концов мироздания, чтобы увидеть родное лицо и рассказать о случившемся с нами за время разлуки.
Я замолчал, постарался сосредоточиться и не раскисать, а взгляд спрятал, снова высматривая невидимое дно, манившее меня и до этого разговора, а теперь ещё более привлекательное.
- Просто он принял своё призвание.
- Я знаю. Конечно. Я знаю, что он сделал то, что должен был, но всё равно чувствую обиду.
Я горько замолчал, крепче ухватившись за прозрачный хрусталь.
- Со временем всегда так бывает, - ответил Натан. - У меня тоже был друг, давно, много лет назад. Он есть и сейчас, но видимся мы редко, и каждый занят своим делом. И это нормально, потому что мы...
- Создатели, - сжался я.
- Создатели, - просто кивнул Натан.
Я чувствовал, как на глазах у меня наворачиваются слёзы, и мне не хотелось, чтобы Натан видел меня таким, потому что мой наставник Тунар учил меня: "Создатели никогда не плачут". Они перестают плакать, когда принимают своё призвание, когда оставляют свои человеческие эмоции за пределами своей сущности, когда взрослеют. Но во мне говорил ещё не уничтоженный проклятием богов Человек.
- Разве это может быть нормальным? Разве так положено?
- Ты ведь знаешь ответ на этот вопрос. Твой друг стал настоящим приемником Детей Птааха. Лучшим Создателем. Теперь ему не нужно быть рядом с тобой каждое мгновение.
- Но он мне так нужен.
- Это пройдёт.
- Разве так положено? - твердил я.
- Тебе станет легче, когда ты примешь себя.
- Тогда я должен сделать всё как можно скорее! - разозлился я, потому что теперь и Натан говорил мне, что пришла пора подчиниться своему призванию.
- Нет. Не торопись. У каждого из нас своя дорога и свой путь.
Я закрыл лицо руками, мне не хватало воздуха, и я постарался вздохнуть, чтобы успокоиться, а, когда отвёл руки от лица, Натана уже не было. И звука плотика не слышно посреди неподвижной водной глади.
"Нет, - подумал я, - всё-таки я не хочу. Даже если я не прав, даже если я маленький глупый мальчик, даже если так, я всё равно не могу принять дорогу, которую не выбирал. Кто-то решил мою судьбу за меня. А теперь по их воле я испытываю это невыносимое чувство утраты. Разве это честно - заставлять своих потомков страдать? Разве так должны поступать Боги? Может быть, всё дело как раз в том, что Дети Птааха не были богами? Пускай я буду эгоистом, пускай даже предателем, но я не сделаю с собой того же, что сделали другие. Я стану сильнее и мудрее, таким, каким обязан быть Создатель, но не так, как они этого хотят, - вот что говорил я себе".
Я успокоился, набрал в руки воды и умылся, тяжело поднялся на ноги и зашагал назад, в последний раз оглянувшись туда, где под толщей воды, в бездне чёрного разлома покоилась тень. Я знал, что нужно делать, но пока не знал - как. Я пытался найти ответ, но чем дольше его не было, тем призрачней становились мои собственные мысли и яснее говорили голоса предков.
Позади меня всё ещё стелился океан и медленно исчезал хрустальный мостик, впереди, там, далеко впереди, величественный хрустальный корабль мерцал под осиротевшим небом своими бесчисленными гранями, громоздясь невиданным искусственным айсбергом в бухте зелёного острова. А земля вздымалась высоко в небо, непроходимая и неизведанная, утопающая в зелени загадочного мира.
Когда я подошёл к кораблю, я заметил, что вокруг этой омерзительно тёплой глыбы не было ни единой живой души, и мне стало совсем одиноко.
"Я останусь тебе другом, - думал я, глядя на грани хрустального замка. - Пускай мы увидимся через сто или даже через тысячу лет, я всё равно останусь тебе другом. Но, пойдя по предназначенному пути, я только откажусь от себя. Я потеряю ту боль, которой ты наградил меня, а значит - забуду тебя. Я заблужусь в тумане миров, и воспоминания о нашей дружбе превратятся в чужие, бессвязные сны. Если я приму своё призвание, я всё потеряю. Если я приму дар Птааха, у меня не будет ничего, кроме этого дара. А это не мой выбор".
Мне показалось, что между мной и кораблём до самого неба поднялась непроницаемая стена. Я видел его мостики и ступеньки, его гладкие дрожащие от лёгкой вибрации крылья, его вздёрнутый к небу шпиль, и он был так близко и так далеко, что я не мог сделать десять шагов ему навстречу. Я смотрел и смотрел на безжизненного гиганта из космического сланца и видел перед собой клетку, обманом ставшую мне домом. Глубоко внутри этого величественного исполина грезили Создатели, созидая новые миры, сооружая целые вселенные, кропотливо выстраивая всё сущие заново, продумывая детали и преодолевая трудности и противоречия. Они взращивали сады и расстилали моря, возводили замки и населяли их созданиями по прихоти своего воображения и вопреки разрушительным силам. Они дремали, находясь на страже жизни, спасая то, что можно спасти и восстанавливая то, что нужно восстановить. Они создавали новое и заменяли старое, дотягиваясь до тех уголков безгранично разрастающегося мира, до которых могли дотянуться из этой гавани и с этой планеты. Они делали то, что должны, и я приклонялся перед ними. Но они перестали быть собой. Я видел лица, которые уплывали в туман, чтобы навсегда остаться в тишине отчуждения.
"В конце концов, Натан совершенно прав. У каждой из нас своя дорога и свой путь", - подумал я.
Повинуясь лихорадочному, даже суетливому импульсу, на секунду пробившемуся через сомнения, я, словно боясь передумать, резко оттолкнулся от мостика и нырнул в воду недалеко от него. Мне показалось, что корабль качнулся, пытаясь противостоять моему решению и подхватить меня. Но я уже свободно плыл в пресной воде океана в сторону ближайшего белого пляжа, быстро работая руками и ногами, распугивая разноцветных рыбёшек и стараясь ни о чём не думать. Выбравшись на берег и с упоением ощутив под ногами тёплый песок, я ещё раз оглянулся на громаду хрустального дворца. Теперь, когда я был далеко, когда первый шаг был сделан, мне не оставалось ничего другого, кроме как сделать второй. Но вместо этого ужас сковывал меня. Не освобождение почувствовал я на берегу, не пьянящую дерзновенность своего поступка, а только страх: не совершил ли я ошибку? Может быть, я понял всё не так, как должен был? Может быть, мой путь заключается в чём-то ином, а не в глупом, самоуверенном побеге с корабля, на котором я провёл всю свою неизмеримо долгую жизнь?
"Не стоит ли мне прямо теперь вернуться назад? Пока ещё можно?" - так поддавался я панике. Я даже подошёл к кромке воды, но тут же почувствовал стыд. Он заставил меня отвернуться к густым зелёным зарослям, он заставляли меня почти с ожесточением продираться сквозь густые ветви, и благодаря ему я попал в новый, удивительный мир, отличающийся от всего, что я знал раньше.
2
За кольцом лиственниц, словно специально высаженных для защиты внутреннего леса от посторонних глаз, росли стройные, высокие деревья с небольшими, но многочисленными листьями. Пропуская сквозь себя чуждый природе свет, струящийся с неба, они расцвечивали воздух изумрудными полосами сияния, как будто бы заменяя печальному миру его утерянную звезду. Эти тонкие и гибкие деревца покачивались под едва уловимым ветром, и лучи двигались им в такт, сливаясь в мерцающие покрывала. А между столь странными и прекрасными растениями ввысь вздымались гладкие стволы, образуя над подлеском единый невесомый купол. Гиганты раскидывали свои ветви у самых верхушек и там сплетались воедино, шелестя широкими, величиной в две ладони, прозрачными листьями. Удивительно, но тот же самый лес виделся мне с океана совсем обыкновенным. Кто мог предположить, что его деревья обладают столь странными особенностями, превращающими остров в мифологический Эдем?
Опуская голову и оставляя восхищённым взглядом купол леса, я стал смотреть к себе под ноги и дальше на широкие луга, расстелившиеся под защитой невероятных баобабов с прозрачной листвой и освещённых деревьями, аналогий которым я никак не мог найти. Передо мной предстали поистине широкие просторы, укрытые ковром то зелёных, то жёлтых, то голубых цветов. Кругом я не видел ни единого куста или высокой травинки. А обласканные изумрудным сиянием цветы, казалось, тоже начинали искриться и поблёскивать.
Какое-то время я только смотрел вокруг не в силах сдвинуться с места и попрать ногой этот благословенный край. Я стоял и чувствовал, как меня наполняет спокойствие по своей природе отличное от отрешённости Создателей. Я ощущал, что вся моя злость, всё негодование и весь страх отступили, освободив меня для восприятия.
И я пошёл, не спеша, то высоко подняв голову, то глядя под ноги, и старался не смять ни одного цветка, но они сплетались в такое плотное покрывало, что я неизбежно наступал на какой-нибудь бутон. Когда же я остановился, чтобы оглянуться назад, то сначала увидел плотный ряд лиственниц, со стороны похожих на тёмную сторожевую стену, и уже после заметил, что на всём пройденным мною пути нет ни одного примятого растения. А там, откуда я мгновение назад убрал босую ногу, поднимали головки неповреждённые цветы.
Посмотрев на это чудо, я снова пустился в путь. Пологие поля постепенно сменились подъёмом в гору, и здесь я стал замечать заброшенные постройки. Впереди меня ждал очередной холм, с косогора которого поднималась сторожевая башня. Она высоко возносила свою частично осыпавшуюся остроконечную крышу, так что даже разрезала прозрачный купол. Я мог бы обойти пригорок лощинами и продолжить взбираться наверх, но мне захотелось осмотреть башню. Тогда я вскарабкался на склон, где среди привычного ковра цветов бурыми пятнами выглядывали мелкие осколки черепицы и большими островами выступали крупные валуны. Их не тронули ни мох, ни растения, и, должно быть, их рыже-коричневый оттенок остался неизменным с момента строительства.
Я обошёл широкое основание башни, где стены сохранились в первозданном виде, и обнаружил узкий вход, напоминающий бойницу. Втиснувшись внутрь, я остановился, привыкая к окружению. На полу под моими ногами широким кругом расстелилась потёртая голубая мозаика, изображавшая причудливый узор. Гладкие стены поднимались высоко вверх, и нигде не было видно ни намёка на существование лестницы. Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы достичь взглядом того места, где башня утопала в прозрачной листве. Так я и шёл вдоль стены, рассматривая расположенную далеко вверху брешь, как вдруг споткнулся о преграду. Оказалось, что прямо под моими ногами лежало небольшое возвышение, похожее на порожек. Я решил, что, осматриваясь, не заметил такой крошечный выступ, и, споткнувшись об него, только ради забавы поднялся на этот приступок, как рядом с первой ступенькой (а теперь я понимал, что это именно ступени) появилась вторая. Когда я сделал ещё один шаг, из пустоты возникла третья. И ступеньки эти, узкие и приточенные к стене, казалось, были созданы для невесомых, может быть, маленьких, может быть, тончайших, обитателей чуднOй планеты. Вспомнив хрустальный мостик, повинующийся любому движению Создателя, я сделал шаг в сторону, но нога неприятно провалилась вниз до самого мозаичного пола. Теперь я знал, что каменная лестница лишь отчасти похожа на мостик моего корабля, но это не остановило меня от восхождения.
Я поднимался всё выше и выше, но так и не понимал, в какую авантюру ввязался. Я не знал наверняка, есть ли наверху что-то стоящее, тогда как привычка не задумываться об опоре под ногами накрепко засела в моей голове. Только немногим позже я понял, что не умею избегать опасностей, потому что на корабле у меня не было в этом никакой нужды.
Космический сланец, этот хрустальный материал был создан не только для того, чтобы перемещать Создателей на огромные расстояния и, словно призма, аккумулировать их способности, но и для того, чтобы уберечь Создателей от любой беды или неудобства. И он без ошибок выполнял свою задачу. Именно поэтому мне приходилось скользить рукой по кладке, чтобы чувствовать хотя бы какую-нибудь поддержку и, главное, помнить о необходимости в ней.
Большую часть пути я только напряжённо всматривался себе под ноги, прижимаясь к стене и не рассуждая о целесообразности своих действий. Но мне пришлось остановиться. Моя верная опора, стена, к которой льнуло моё правое плечо, в конце концов, закончилась провалом. Именно тут я впервые посмотрел на пройденный путь, задумавшись о возращении. И только тогда я увидел, что зашёл уже очень далеко, а все предыдущие ступени кроме одной снова растворились в воздухе. При виде пустого остова башни тошнота головокружения сдавила мои внутренности. Мне пришлось схватиться за острый край стены, и я сполз на маленький пятачок ступеньки.
"Зачем я только полез на эту лестницу? - ужасался я своей выходке. - Теперь спуск вниз будет в разы опасней, чем подъём, а наверху меня, возможно, совсем ничего не ждёт".
Ища подтверждения своим мыслям, я посмотрел наверх. По всему выходило, что мимо провала в стене мне придётся идти два раза: теперь и на следующем витке лестницы, а там, выше, сквозь прозрачные листья, как через мутную плёнку, я видел наполовину обрушенную крышу, двумя длинными скатами поднимающуюся к небу. "Если бы только лестница вывела меня из-под кроны", - подумал я и снова поднялся на ноги.
На этот раз я больше не смотрел вниз. Я понял, что спуск окажется для меня смертельно опасным и потому готов был идти вперёд. Возможно, я надеялся, что наверху меня ждёт выход из сложного положения. А возможно, я всего лишь подчинился своему нездоровому упорству. В любом случае я сделал шаг на следующую ступеньку и продолжил своё восхождение, как канатоходец, сосредоточенно балансируя собственным весом и упрямо не оглядываясь ни назад, ни вниз. Таким образом я и преодолел оба опасных участка.
Каково же было моё удивление, когда, добравшись до последней ступеньки, туда, где начинался остов, состоящий из двух сохранившихся фронтов четырёхугольной крыши, я послужил причиной очередных изменений: большую и круглую полость башни заполнил пол, камешек за камешком появившийся из пустоты. Я отказывался верить своим глазам и даже ощупал кладку, оставаясь на верной мне лестнице. Но пол не был игрой моего утомлённого сознания, он оказался вполне реальным и основательным, так что я смело шагнул вперёд, чувствуя подлинное ликование.
Теперь я мог без страха смотреть вниз. И тогда на полу башни я разглядел едва заметный рисунок мозаики. Неведомые создания, запечатлённые на ней, сплетались в едином круговороте, сливаясь в голубой вихрь. Вдобавок к характеру изображения мозаика со временем истёрлась и побилась, так что с уверенностью утверждать о внешнем виде существ я не мог.
В то же время, здесь, рядом со мной, со стороны обрушенных фронтов в башню проникали нижние прозрачные листья похожих на баобабы деревьев, и я с любопытством осмотрел ближайший листок, разглядывая его снизу и сверху, и только убедился в его двойственной природе.
Но ждало меня и разочарование: высота башни не позволяла осмотреть окрестности, как я того хотел, и утопала в кроне последних деревьев. Лишь шпиль возносился над лесом так, что через образовавшуюся проплешину я мог видеть голубое небо, незамутнённое прозрачным куполом.
Получалось, что я проделал напрасный труд, взобравшись на эту высоту, и мне жаль было просто так спускаться. Я всё ещё нерешительно медлил, когда сквозь отверстие в куполе, как сквозь слуховое окно, в мою башню влетела голубая неспящая птица.
Почти сразу же заметив меня, гостья башни метнулась обратно в небо и неспешно описала над лесом несколько широких кругов. Она опускалась всё ниже и ниже, и, в конце концов, расположилась на остатках шпиля, внимательно всматриваясь в доступный её взору пятачок каменного пола и в мою фигуру с запрокинутой головой. Немного привыкнув к моей персоне и, как будто бы подгоняемая интересом, птица несмело, но всё же спорхнула под крону деревьев, чтобы разместиться на безопасном расстоянии, там, где она в любой момент могла бы спастись от угрозы через обвалившуюся крышу. Только тогда она сложила свои отражающие небо крылья и, всё ещё настороженно переступая лапками, принялась внимательно разглядывать виновника своего беспокойства. Мне тоже хотелось рассмотреть Неспящую, поэтому я замер, остановившись в весьма неудобной позе.
Величиной птица была с крупную сойку, но это, да присутствие голубого цвета в окраске, оставалось единственным сходством со знакомым мне видом. Неспящая шумно хлопала голубыми крыльями, оперение которых переливалось серебряной сединой, переступала изящными серенькими лапками, словно окольцованными белыми браслетами, и распушала хвост, что светился чистым голубым цветом. Я разглядел серебристый узор на её грудке и янтарные круглые глазки прежде, чем устал от своего положения. И стоило мне опустить руку и сделать шаг в сторону, как птица испуганно выпорхнула из башни в лес, где, правда, уселась на одну из ветвей с прозрачными листьями.
Я тоже устроился поудобней, но только в углу башни, и снова посмотрел на Неспящую, наблюдавшую за мной своими умными глазками.
- Хорошо было бы остаться здесь, - сказал я вслух, глядя на птицу. - Ловить рыбу, есть корешки.
Неспящая всё ещё смотрела на меня, наклоняя головку то влево, то вправо.
- Я читал Робинзона Крузо, - добавил я.
На мои слова птица спорхнула с ветки и снова вернулась в башню, она всё ещё настороженно и пристально наблюдала за моими движениями, но, кажется, вовсе не собиралась улетать. Я подумал, что ей нравится моя болтовня и продолжил говорить о ерунде, чтобы только оттянуть момент спуска по опасной лестнице.
- Правда, коз я тут не видел. А водятся у вас козы?
Птица повела головкой, как бы, отвечая "Нет".
- Ну, может быть, другие животные, которых можно было бы разводить?
Птица снова помотала головкой, "нет".
- А еда здесь какая-нибудь есть? - я говорил это в шутку, но птица ответила "да" и это немного насторожило меня. - Ты разве понимаешь меня? Неспящая? - "да" кивнула птица и перелетела немного ближе. - Так не бывает, - прошептал я, но птице сказал, чтобы она не боялась меня. - Я Создатель, нам нельзя причинять вред другим.
Эти слова, кажется, взволновали мою новую знакомую. Она забила крыльями, замотала головкой и, в конце концов, прокричала резкое и сильное "Сьюиииж".
- Что с тобой? Ты мне не веришь? - удивился я. - Действительно, с чего бы тебе верить. Послушай, а, может быть, ты знаешь, куда мне стоит пойти?
Птица испытующе посмотрела на меня своими янтарными глазками и бросилась прямо в мою сторону. Я испугался и пригнулся, но оказалось, Неспящую интересовал вовсе не я, а несколько камней, располагавшихся за моей головой в единственном уцелевшем углу крыши, смотревшем вглубь острова. Птица простучала камни своим клювом и заставила открыться тайный ход, существование которого я мог допустить только в своём воображении. Но и в самых смелых фантазиях я не мог представить себе произошедших вокруг метаморфоз.
Моя непоколебимая до этого мгновения башня, надёжная и нерушимая башня угрожающе качнулась, а угол крыши исказился и раздвинулся, образовав арку. Пожалуй, произойди только это, и я бы нисколько не удивился, но сам вид острова, открывшийся моему взору, претерпел серьёзные изменения: отбрасывающее свечение деревья вытянулись вверх, а нижние ветви баобабов устремились им навстречу. Лес встретился между защитным куполом и взбиравшимся вверх склоном холма, соединив свои ожившие побеги в узкую тропу, подвешенную на туго сплетенных ветвях. Когда всё движение прекратилось, Неспящая выпорхнула вперёд, опустилась на зачарованную дорогу и безмолвно пригласила меня следовать за собой. Я колебался. Теперь башенная винтовая лестница не представлялась мне такой же опасной, как раньше, и я готов был спуститься по ней вниз, только бы не вступать на этот удивительный по своей красоте и природе, но, как мне казалось, ненадёжный мост.
Тем временем птица поднялась со своего места и перелетала на два шага вперёд, оглядываясь на башню, где всё ещё медлил я. Но я не осмеливался покинуть каменную твердыню. Тогда Неспящая издала резкий и отрывистый звук, который я часто слышал с тех пор, как очутился в гавани этого острова, и звук этот скорее походил на призывный клич, чем на птичью трель. "Су-у-уиже-су-у-уиже" кричала птица, и на громогласный призыв незамедлительно откликнулись другие никогда не спящие. Не успел я понять, что происходит, как в башню влетела первая голубая сойка, а за ней вторая и третья, и вот воздух наполнился звуком трепещущих крыльев и птичьими криками. Неспящие врывались в моё убежище через прореху в куполе, через два обвалившихся фронтона и даже со стороны лестницы. Стая прибывала с каждой секундой моего промедления. Безумные птицы, в серых глазах которых не было и тени сознания, без меры набивались в каменные стены, и вот уже и лес, и небо, и черепичная крыша - всё скрылось под натиском распростёртых крыльев. Перья летели во все стороны, мелькали клювы и когти, и одуревшая стая грозилась вытолкнуть меня из арки против моей воли. Спасаясь от этого наваждения, я уступил и взошёл на мост из ветвей. Я всё ещё опасался быть атакованным и потому боязливо оглянулся назад, но стая билась внутри башни, продолжая прибывать, и не преследовала меня. В то время как почва под моими ногами оказалась надёжней, чем на первый взгляд, а моя проводница уже призывно кружила над тропой.
- Не самый гостеприимный приём, - недовольно проворчал я.
Сначала наша тропа полого и аккуратно спустилась на несколько метров вниз, и мне больше не приходилось встречаться с широкими листьями баобабов, преграждавшими путь. А затем она снова повела наверх, иногда складываясь в ступеньки, потому что склон холма своей чередой взбирался всё выше и выше. Я старался смотреть только вперёд, но мой взгляд приковывали к себе цветущие луга и редкие постройки.
Когда холмы стали круче и требовалось беспрестанно взбираться сплетёнными из поскрипывающих ветвей ступенями, я снова почувствовал себя заложником башни. Все эти бесконечные подъёмы и лестницы утомили меня, и я ощутил голод, о чём не замедлил сообщить своей провожатой.
- Уважаемая птица, я голоден, надеюсь там, куда мы идём, найдётся еда? - не думаю, что я говорил это в шутку.
Неспящая замедлила свой полёт и какое-то время мы шли совсем не спеша, а потом она вдруг нырнула вниз, оставив меня одного. От растерянности я только остановился, а через мгновение проводница уже опустилась перед моими ногами и выронила из клюва крупного мотылька с перламутровыми крылышками. Жирный мотылёк подёргал тонкими лапками, и я поморщился.
- Нет, Неспящая, спасибо, но я не буду, - покачал я головой.
Птица выжидающе на меня посмотрела, но не находя отклика на своё предложение, схватила мотылька в клюв и сама проглотила белёсую бабочку. Вид у Неспящей был такой, словно она недовольна моими капризами. А, может быть, мне показалось. Как бы там ни было, но после этого мы снова тронулись в путь.
Чем больше мы удалялись от берега, тем чаще внизу виднелись камни или каменные склоны, окружённые ковром свежей травы. Оголённая порода смотрела на остров угрюмыми и тёмными пятнами матового, иссиня-чёрного цвета с редкими глянцевыми прожилками. И пока гладкие стволы баобабов встречались так же часто, как и в долине, утончённые деревца, отбрасывающие на траву сверкающие пятна, пропали из пейзажа, вытесненные новым необычными растениями, похожими на низкорослые сосны с серо-чёрной корой.
Чёрные сосны росли из трещин между камнями или из самих камней, и выглядели они так, словно оставались частью породы: их тёмные стволы и ветви, то здесь, то там облепленные перламутровыми мотыльками, поблёскивали глянцевыми вкраплениями, и даже бурая хвоя несла на себе отпечаток каменистой почвы. Как только в тропе появились вплетения этих хвойных коротышей, я с интересом, но не без опаски прикоснулся к длинным иголкам. Хвоя чёрных сосен на ощупь оказалась невероятно мягкой и приятной, поэтому, когда под моими ногами всё чаще стали встречаться серо-чёрные ветви с невзрачными иголками, я с наслаждением продолжил следовать своей дорогой, ступая по мягкому ковру.
Со временем каменистей становились склоны той гряды, над которой я совершал своё путешествие, печальней казались виды и круче мой подъём, теперь уже состоящий из сплошных ступенек. Где-то на середине пути, между зелёным подножием и оголённой вершиной и баобабы тоже остались позади. Всё вокруг погрузилось в сумрак, потому что короткие сосны вытянулись к небу и, стараясь скрыть остров от посторонних глаз, плотным пологом сомкнулись над моей головой, укутав мост в своих тёмных ветвях. У меня не осталось возможности осматриваться вокруг и всё моё внимание сосредоточилось на необходимости двигаться вверх, пробираясь между мягкими и податливыми, но густыми ветвями и отмахиваясь от стаек мотыльков, потревоженных моим присутствием.
Неспящая пропала из виду с тех пор, как дорогу мне преградила паутина побегов, и дальше я следовал своей нелёгкой стезёй в одиночестве, лишённый всяческой поддержки. Не знаю, чем могла закончиться эта история, если бы вымотанный я повернул назад, но я упорно стремился к неопределённой цели, вполне уверенный, что впереди меня ждут очередные открытия. Моё терпение вознаградилось: я ещё недостаточно выбился из сил, чтобы остановиться, а деревья уже расступились, образовав тёмный и низкий туннель, который вывел меня на твёрдую почву.
Сойдя с древесной тропы, я очутился на тропе каменной и узкой, круто уходящей вверх под покровом чёрных гигантов. Ни единый луч не пробивался через кроны густо разбросанных по склонам сосен, и я по-прежнему оставался во мраке, а единственный доступный моему слуху звук издавали белёсые мотыльки, шуршащие своими крылышками.
Дорога извивалась уступами и поворотами, где-то мне приходилось цепляться руками за камни, чтобы удержаться, а где-то и вовсе пробираться ползком. Острые края чёрной породы больно ссадили голые ступни и руки, но, когда впереди засветился клочок голубого неба, я с удвоенным рвением устремился вперёд.
На самом гребне скалы лес отступил. От неожиданности и трудного восхождения я никак не мог отдышаться и поначалу ничего не видел вокруг, только с удовольствием ощущая неуловимое прикосновение ветра к лицу и свет, струящийся с осиротевшего, но самодостаточного неба. Чуть позже, прейдя в себя, я снова затаил дыхание, но на этот раз от восторга и оправданных надежд. Под моими ногами, на противоположном склоне скалы громоздится чёрный замок, и тропа, сопровождавшая меня в последнее время, вела к одним из верхних его террас и галерей.
3
Замок широко раскинулся на голых камнях, въедаясь в скалы, срастаясь с ними и проникая вглубь гребня. И хотя я не заметил на своём пути ни стен, ни рва, ни каких-либо других оборонительных сооружений, приближаясь к крепости, я всё же чувствовал, что её беззащитность - лишь видимость.
Мрачно взирали на меня тёмные бойницы и пустые окна, провалы порталов и арок, приглашающих в безмолвную тишину и мрак, а я, страшась ответить на молчание древнего камня, всё же, как завороженный, ступал по тропинке навстречу чёрному нагромождению. Приближаясь, я замечал ещё больше проходов, ведущих в пустоту и площадок, но, как ни пытался я разглядеть хотя бы одну ступеньку в этом причудливом сплетении линий, ни одна лестница не показалась на фасаде крепости, оставляя её стены неприступными.
И только подойдя совсем вплотную, когда стены уже нависли над моей головой, я заметил, что они отбрасывают серую, холодную тень. Теперь я стоял в этой противоестественной тени и, всем сердцем робел перед угрюмым безмолвием древнего укрепления. Даже свет не способен был проникнуть в его устрашающую, свящённую темноту.
Я не имел представления о том, что за существа населяли эту таинственную планету до катастрофы, и теперь мне казалось, что их призраки всё ещё могут поджидать путников в дальних закоулках замка, от того так жутко было вглядываться в его сумрачную утробу.
Напряжение с одинаковой силой нарастало вокруг и внутри меня. Вот, кажется, пора сделать шаг навстречу необитаемым галереям, а с места не сдвинуться, и с каждой секундой ноги всё больше каменеют, и ступни срастаются с бесплодной серой твердыней, а тело вытягивается в струну, стремясь вперёд и пытаясь побороть собственное сопротивление.
Мягкий крик разрядил напряжение. Я услышал знакомое, но приветливое на этот раз "Сьюиж", и поднял голову, отступая из тени крепости в обволакивающий, тёплый воздух, пронизанный светом.
Под небосводом кружила одна единственная птица. Она стремительно сорвалась с дозорной высоты и опустилась на затенённые каменные перила нижнего балкона. Это была моя проводница. Я сразу узнал её по умным, янтарным глазкам. И странное дело, но на мгновение мне показалось, будто бы на парапете сидит вовсе не птица, а смутно очерченная и еле различимая человеческая фигура. Я зажмурился и потёр глаза, пытаясь стряхнуть с себя это ведение, а Неспящая тем временем уже впорхнула в полумрак залы, скрывающейся за проходом. Она быстро вернулась, аккуратно принеся в клюве усик с двумя круглыми пурпурными ягодками на конце. Угощение предназначалось мне.
- А со мной ничего не случится? - засомневался я.
Птица покрутила головкой на гибкой шее, ответив мне "нет", но я почему-то не воспринял этот ответ всерьёз. Зато я отдавал себе отчёт в том, что рано или поздно мне придётся либо попробовать пищу этого мира, либо вернуться за пропитанием на корабль. И хотя, несмотря на отчётливый голод, я готов был потерпеть без еды ещё какое-то время, не было никакого смысла откладывать этот рискованный эксперимент.
Ягодка напомнила мне клюкву или калину или красную жимолость, и я никак не мог вспомнить, было ли какое-то из этих растений, видимых мною в оранжереях корабля и на страницах книг, ядовитым. Я сделал шаг вперёд, снова погружаясь в столь пугающую меня тень, взял усик в руку и внимательно его осмотрел. Потом я посмотрел на Неспящую и рассудил так: если птицы этого мира, так похожие на птиц Глизе или Земли, без вреда едят красные плоды, то и мне, должно быть, можно. И я наудачу забросил ягодки в рот.
По языку пробежал горьковатый привкус, сменившейся мягкой сладостью. И тут, когда невозможно уже было вернуться назад, мне показалось, что я допустил самую ужасную и глупую ошибку в своей жизни, потому что, несмотря на все рассуждения, нельзя было с уверенностью сказать, не окажется ли угощение ядовитым. Со страху меня бросило в жар, беспокойство и сожаление, охватившие мои мысли, перерастали в панику, а головокружение я принял за первый симптом агонии. На корабле никто не учил нас, что делать в таких ситуациях, и я судорожно искал, но не находил подсказок. Тем временем прошло несколько мгновений, земля перестала уходить из-под ног, а я не свалился замертво. Мы с птицей подождали ещё немного. Я оставался настороженным и обречённо ждал признаков грядущей смерти, но по-прежнему был жив. Постепенно паника отступила. Тогда я с радостью решил, что раз уж местная пища не расправилась со мной в первую минуту, этого не случится и позже. Облегчение приятной негой разлилось по телу, и с души у меня свалился страшный груз.
Мир вокруг снова перевернулся: угощение только раздразнило моей аппетит, и замок потерял ту устрашающую власть, которой обладал ещё несколько минут назад. Поэтому я перебрался через каменный парапет, чтобы последовать за Неспящей туда, где она нашла для меня еды.
Под замковой кровлей мне пришлось задержаться, чтобы привыкнуть к полумраку, тем временем пока он неспешно расступался перед моим взглядом, прячась в дальние закоулки и обнажая каменные стены и пол. И только затем я смог отправиться в необычное путешествие.
Мои шаги гулко отзывались в пустых помещениях, и шорох собственной рубашки вселял в меня дрожь, но зал за залом я продолжал идти за Неспящей, всматриваясь в стены, украшенные резьбой.
Поначалу я не был внимателен к тем изображениям, которые открывала мне крепость, но со временем я заметил, что резьба освещает небольшие и связанные сюжеты. В полумраке сложно было разглядеть героев этих сказаний и пришлось специально выискать место, где свет проникал под крышу через широкий портал балкона. Так я смог увидеть существ, увековеченных в камне. Они совсем не походили на людей.
Резьба на стенах изображала странные ритуалы гибких созданий похожих на лианы, и, насколько я успел заметить, повествовала об их главенстве над другим видом - небольшими крылатыми существами. Первых я мог бы сравнить со змеями или побегами деревьев; количество их конечностей менялось в зависимости от ситуации, да и весь их облик часто преображался, подражая то растениям, то животным, некогда обитающим на этой планете. Питались они белыми мотыльками, а жили на многочисленных островах бесконечного океана, в горах, где могли скрываться сквозь тонкие трещины вглубь скал и создавать там свои пещеры. Вторые создания походили на первых, но не были такими гибкими, хотя обладали крыльями; населяли они долины островов, укрывались под корнями деревьев или в дуплах; ритуалов почти не проводили и упоминались от случая к случаю. Был на барельефах в третий народ, обитающий в водах океана близ островов, в удивительных городах, созданных из податливого, меняющего свою форму не то растения, не то коралла.
Залы, в которых я почерпнул эти знания, всё больше были однообразны и унылы. Но как только я вошёл в ту часть замка, где его архитектура оживилась различными деталями и особенностями, сюжеты на стенах тоже изменились. Одновременно Неспящая, до этого только стремившаяся вглубь крепости, постаралась обратить моё внимание на одно важное повествование.
Дождавшись меня, она уцепилась за каменный выступ и аккуратно постучала в стену. Я попытался осмотреть барельеф, расположенный в этом месте, но мне недоставало света. И я бросил бы это бесполезное занятие, если бы птица не отказывалась двигаться дальше прежде, чем я разберусь в очередном сюжете. Тогда, щурясь, вглядываясь и ощупывая холодный камень, я вдруг обнаружил человеческую фигуру, появившуюся среди аборигенов. Во мне вспыхнул интерес и один за другим родились вопросы: как человек попал на планету, был ли он Создателем и откуда пришёл, что с ним стало и жив ли он теперь? Пытаясь найти ответы, я продолжил исследовать стену, продвигаясь вдоль резьбы и всё больше погружаясь во мрак зала. Но, несмотря на всё своё упорство, я не обнаружил разгадок. Может быть, они покоились выше, над моей головой, но и той узкой полосы истории, до которой я мог дотянуться, хватало, чтобы открыть другое удивительное происшествие: после появления человека силуэты бескрылых жителей гор сменились человеческими изображениями. И, когда мы, наконец, выбрались из тёмных покоев в более освещённые комнаты, ведущие во внутренние дворы, я с жадностью прильнул к чёрным стенам, пытаясь разобраться в произошедшем. Только барельефы остались безучастны к моему интересу. Единственное, что я смог понять из новых повествований, это то, что люди, обитающие на одном из остров планеты, выстроили для себя чёрный замок на самом гребне недоступной скалы.
Я долго мог бы рассматривать и изучать барельефы, если бы не моя верная спутница, которая окончательно ко мне привыкнув, теперь позволяла себе больно вцепляться лапками в моё плечо, подгоняя меня вперёд. По её воле, а не по моей, через один из порталов мы попали в освещённый и широкий внутренний двор замка, куда выходило множество других проходов, окон и балконов. Ещё из покоя я услышал лёгкий шелест и заметил зелёные столпы, проглядывающие за каменной аркой, но мне казалось, что уже ничто не может заинтересовать меня больше, чем сюжеты, увековеченные на стенах чёрного дворца в его тёмных закоулках. Оттого первой моей мыслью при виде тугих лоз, по спирали обвивающих каменные шпили, было создать факел и разыскать для него огня, чтобы вернуться по множеству переходов и комнат назад, в то место, где на барельефах впервые появился человек. Но я ошибался. Стоило мне заметить, как под узкими и частыми листьями прячутся красные ягодки, едва покачивающиеся на тонких жёлтых усиках, как я тут же вспомнил о первом мотиве, подтолкнувшим меня в замок, и почувствовал голод, на время притупленный любопытством.
Когда я вышел на свежий воздух, оказалось, что под открытым небом дышать было легче и приятнее, здесь сила притяжения мрачных залов ослабла, и я с удовольствием зашагал вниз по каменистой, но тёплой почве вглубь зелёного, словно утопленного в воронке двора, между беспорядочными рядами пилонов, оплетённых сильными побегами. Я забрался так глубоко в парк и такими густыми были посадки, что чёрные стены дворца лишь изредка проглядывали между покачивающимися листьями. На самом дне воронки я нашёл источник воды, пробивавшийся из-под земли и заполнявший маленькую каменную запруду. Здесь же красных ягод встречалось больше, чем где бы то ни было. Я наконец-то утолил жажду и притупил голод, и, пристроившись на каменистой почве под одним из пилонов, беспечно заснул, сморенный усталостью многочасового путешествия.
Никто не будил меня и ничто меня не тревожило, должно быть, я проснулся, потому что выспался. Я сразу же вспомнил, что нахожусь далеко от корабля, а не в его стенах и эта мысль доставила мне удовольствие. Только поднявшись на ноги и напившись холодной воды из горного ключа, я заметил свою проводницу, сидевшую на вершине одного из пилонов и, должно быть, к моему величайшему удивлению, спавшую, потому что головка её покоилась под крылышком.
Я опешил. "И с чего Создатели назвали этих птиц никогда не спящими? - подумал я.- Только из-за того, что на этой планете не бывает ночи?"
- Неспящая, - тихо позвал я, но она не пошевелилась.
Тогда я второй раз подкрепился красными ягодами и набил ими правый карман холстяных штанов, а во второй карман насобирал мелкой гальки, намериваясь использовать её так же, как Гензель и Гретель. Когда все приготовления были закончены, я ещё раз посмотрел на Неспящую, словно каменное украшение, венчавшую пилон, и направился обратно в замок.
Я как можно тише шагал прочь от колодца и беспрестанно оглядывался на маленькую голубую птичку. С самого момента нашей встречи, она руководила моими действиями и решала, куда я иду. Мысль о том, что Неспящая захочет выпроводить меня из замка раньше, чем я разберусь в истории, изображённой на его стенах, претила мне, поэтому я рад был хотя бы на время расстаться со своей спутницей.
Найти то место, из которого я попал во внутренний двор, я не смог, что немного меня озадачило, но попасть в крепость не составило труда. Я осмотрелся, решая, с чего стоит начать, но вокруг меня было столько неизведанного, что с одной стороны не имело никакого значения, куда я пойду, а с другой - я разрывался на части, выбирая направление. В любом случае я пустился в самостоятельное путешествие по чёрному дворцу, с облегчением и некоторой скрытой тревогой уходя всё дальше от Неспящей.
Я проходил зал за залом, следуя за сюжетом барельефов, расположенных так, что каждая отдельная история, вплетающаяся в единое полотно повествования, начиналась и заканчивалась в разных покоях. Иногда мне не хватало света, а порой я забывал оставлять гальку. На развилках мне нелегко было решить, куда отправиться дальше. По временам с трудом, но, всё же подчиняясь необходимости следовать за светом, я отдавал предпочтение тем помещениям, что, так или иначе, выходили в достаточно однообразные внутренние дворы.
Барельефы рассказывали о различных событиях в жизни людей, населявших чёрный дворец, об их изобретениях, сферу применения которых я не всегда мог разобрать, о новых технологиях, о традициях и в целом о развитии островного государства.
Все эти бытовые истории уже немного мне наскучили, когда замок вокруг принял новые очертания. Его архитектура стала ещё сложнее и интереснее чем прежде, она разнообразилась резными колоннами и сдержанными в деталях украшениями, потолки комнат сомкнулись в округлые своды, появились пустые ниши, множились проходы и выходы. Я несколько раз заметил, казалось бы, несвойственные замку спуски. Они вели в нижние плоскости дворца, что ясно следовало из затхлого воздуха, поднимающегося из темноты совершенно неосвещённых провалов. Но я не смел заглядывать во мрак этих проходов, страшась многочисленных лабиринтов пещер, о которых узнал из барельефов. Замок из череды залов превращался в запутанную систему из переходов, больших и маленьких комнат, просторных холлов и нефов, открывающихся в самых неожиданных местах.
В это же время я встретил первые столпы света, спускающиеся из странных механизмов в потолке. В одних помещениях их не было совсем, в других, в независимости от их размера могло быть от двух до нескольких десятков светящихся линз из прозрачного камня или стекла. Свет из этих световодов струился слабый, помутневший, но странным образом он достаточно хорошо освещал каменные клети и залы, благодаря чему я мог продолжать изучение стен.
Архитектура дворца, переменившаяся уже во второй раз, немало меня удивила. Могло сложиться впечатление, что входил я в одно сооружение, а теперь бродил по совершенно другому, построенному другим народом. Скоро я нашёл разгадку. Стоило мне снова обратить своё внимание на барельефы, как я буквально уткнулся носом в повествование о том, что замок, разрастаясь во всех направлениях и постепенно устремляясь даже вглубь горы, достраивался многими поколениями его обитателей. Тут же я вспомнил, что со стороны крепость выглядела достаточно высокой, а тем временем я так и не повстречал ни одной лестницы или подъёма, ведущего наверх, и, казалось бы, всё время обследовал только нижний этаж дворца.
Думая об этом, я стоял в одном из тех внутренних помещений, где не было окон, и только две большие линзы разгоняли сумрак. Справа от себя я видел массивную арку, ведущую в более светлый и, насколько я мог судить, обширный холл. Но внимание моё привлекла стена, ярко освещённая двумя единственными световодами.
Издалека я не разобрал узор, украшавший камень, да и, подойдя ближе, никак не мог понять геометрию линий, переплетающихся между собой. То, что я видел, походило на лабиринт или меандр, но оно не было ни первым, ни вторым. Я приближался вплотную и отступал назад от стены, чтобы разобраться в природе этого таинственного рисунка. И в конце концов смог выдвинуть две версии, объясняющие значение орнамента: либо огромный лабиринт, покрывающий высокую стену от пола до самого потолка, действительно не имел никакого скрытого смысла, кроме художественной задумки, либо я стоял перед картой замка. Последний вариант казался мне невероятным, но в то же время я никак не мог от него отказаться. Гигантский лабиринт-меандр одновременно и походил и не походил на дворец. Но, в очередной раз издалека глядя на барельеф (а это был именно он, только отличный от всех предыдущих изображений), я заметил нечто, что могло подтвердить странную догадку.
Стремясь всё проверить, я направился под массивную арку, за ней обнаружил вход в следующий холл, ещё более светлый, из которого свернул направо в узкий беспрестанно сменяющий направление коридор. Я догадывался, куда мог привести меня этот проход, но всё равно в восторге замер в конце пути. Там меня ждал широкой и длинный балкон, расположенный в десятках метров над землёй с видом на дальнюю часть острова, где я ещё не бывал.
Так мои догадки связанные с орнаментом подтвердились. Я действительно нашёл карту. Именно она привела меня на балкон, а последней подсказкой послужил синенький камушек, обозначающий точку отсчёта, место, на котором стоял любой, разглядывающий причудливый орнамент. Но, упёршись руками в каменный парапет, я уже не думал ни о карте, ни о замке. Моё внимание приковал к себе открывающийся взору вид.
Этот, противоположный склон хребта выглядел ещё неприступнее, чем тот, которым следовал я. Хотя и нужно было признать, что без помощи зачарованного моста, показанного моей, теперь оставшейся далеко позади, проводницей, я бы затратил на восхождение намного больше времени и сил. Но, представшая перед моим взором сторона гребня, навеки должна была остаться недоступной для человеческого шага. Вряд ли кто-то из людей, стоя перед подобным пейзажем, рискнул бы его преодолеть или хотя бы помыслить о таком самоуверенном поступке.
Обрывистый склон покрывали блестящие, идеально гладкие иглы каменной породы, напоминающей мне уголь. Иглы кристаллами громоздились в ощетинившиеся кучи, поблёскивали зазубренными и, можно было предположить, острыми краями. Чёрные, мрачные, они забирались друг на друга и создавали непреодолимые расщелины и обрывы, складываясь в исполинский каменный лес.
Часть склона оставалась обнажённой, но ниже его густо покрывали тёмные кусты, больше похожие на металлические губки, чем на растения. За кустарником спуск становился пологим и постепенно скрывался под высоким куполом зелёных баобабов. Долина, на которую я теперь смотрел, походила на ту, что я покинул, насколько об этом можно было судить по внешнему виду лесного купола, то здесь, то там прорезанного рыже-коричневыми остовами башен, но берег выглядел совсем иначе. Если наш корабль приводнился в полумесяце зелёной бухты, то по другую сторону острова бухта была иссушена. Я заметил, что песок пляжа изрезан размашистыми коричневыми узорами, а кое-где как будто изрыт, но расстояние не позволяло мне рассмотреть больше. Зато я видел, что бухта ограждена от океана величественной и обширной дамбой, описывающей дугу от одной высокой точки берега до другой. Издалека дамба выглядела совсем невысокой и хрупкой, как чёрная диадема, отделяющая песчаный пляж от водной толщи, но, примерно представляя себе величину острова, я не обманывался относительно её размеров.
Переведя дух, я смог, наконец, обратить внимание на ближайшее моё окружение и оценить сложившуюся ситуацию. Достаточно налюбовавшись замком и зачарованный новой целью - границей между океаном и сушей - я хотел выбраться на свободу, но всё оказалось не так просто.
Найденный мною балкон находился высоко над землёй. Я мог бы списать всё на особенности горного рельефа, но что-то подсказывало мне совсем другое объяснение. Казалось, я исхитрился подняться на верхние этажи замка, хотя с самого начала своего путешествия по дворцу не преодолел ни одной лестницы или подъёма. В любом случае теперь покинуть крепость, перебравшись через парапет, так же, как я в неё попал, не представлялось возможным.
Потом, обернувшись назад, я увидел стройную колоннаду с множеством узких проходов, среди которых затерялся единственный, наверняка ведущий к карте. Ко всему я пошарил в левом кармане, и гальки там не оказалась, она давно закончилась, о чём я успешно позабыл. Так и путь до карты тоже оказался для меня отрезан.
Поразмыслив над дурными обстоятельствами, я решил, что утрата плана не так страшна, как кажется на первый взгляд. И, скорее всего, карта не помогла бы мне выбраться из дворца. Даже теперь, когда я видел схему замка, его устройство не стало для меня понятней, скорее наоборот: я окончательно запутался и практически отказался от надежды когда-либо в нём ориентироваться. И та лёгкость, с которой я в первый и последний раз смог воспользоваться подсказками орнамента выглядела невероятной удачей. В конце концов, я даже начал подозревать пространство крепости в непостоянстве.
Последняя моя надежда - Неспящая, судя по всему, прекрасно справляющаяся со странностями дворца, была далеко, и в итоге мне оставалось только рискнуть и снова тронуться в путь по запутанной сети залов и проходов, надеясь рано или поздно найти выход из заколдованного лабиринта комнат.
Я старался не унывать, но в такой ситуации любой бы почувствовал себя подавленным. Теперь уже ни архитектура, ни барельефы не возбуждали моего интереса и не привлекали внимания. Я только пытался держаться светлых помещений и искать знакомые приметы. Я всё ещё верил, что смогу выбраться. Но ни примет, ни выходов во внутренние дворы мне не попадалось, и те несколько раз, что я оказывался у пустых окон или на балконах, расстояние до земли не позволяло мне освободиться из заточения. Не единожды я размышлял, смогу ли выжить после падения с такой высоты, но, к счастью, к тому моменту, когда я действительно отчаялся, я достаточно углубился в недра замка, чтобы не встречать ни окон, ни балконов.
Тогда я разозлился. Никогда до этого момента и никогда после я не впадал в столь ужасный, неконтролируемый припадок. Наверное, я кричал, может быть, пытался бежать, но замку было всё равно. Создателей не учат выбираться из лабиринтов, потому что они не покидают своих кораблей. Создатели не знают страха или гнева. И Создатели не кричат. Когда-то они были похожи на людей, но встреча с расой, наделившей их способностью изменять реальность, изменила их самих. И для меня, как и для любого другого посланника Детей Птааха, всегда было очевидным, что получивший дар от умирающих Богов, как называли их древние люди, не может быть похожим на человека в полном смысле этого слова. Это было бы неправильно. Но тогда, в замке я был именно Человеком. И человек этот бежал, пока у него хватало сил.
Не могу сказать, сколько часов я провёл, блуждая по каменному лабиринту, но ни одной ягодки не осталось в моём кармане, ноги мои волочились от усталости и я давно перестал искать разбросанную гальку. После приступа гнева я почувствовал щемящую пустоту в грудной клетке и фатальное безразличие в мыслях. Где-то глубоко в душе я удивлялся своему упорству и непрестанному движению вперёд, хотя подозревал, что хожу по кругу.
Очнулся я посреди тёмного коридора и, оглядевшись, вздрогнул от ужаса. Не знаю, что вывело меня из оцепенения, но словно сама судьба оберегла меня от рокового шага. Впереди, передо мной сгущался мрак, среди которого не нашлось места ни для одного лучика света, под ногами я чувствовал наклон, круто уходящий вниз, но позади всё ещё маячился огонёк. Какое-то время я стоял на распутье, приходя в себя и вдыхая неприятный кислый запах, но тут в темноте что-то слабо колыхнулось. Что бы то ни было: игра моего усталого воображения или же движение побеспокоенной твари, обитающей в подземельях, оно окончательно вернуло мне присутствие духа, разум мой прояснился, чувства обострились, и я стремглав бросился назад.
Взбежав по каменному скату и почувствовав себя в безопасности, я перевёл дыхание, огляделся, ещё раз посмотрел на мрак, распространяющийся из провала, и решил непременно поспать, прежде чем снова отправляться на поиски свободы. Только неплохо было бы, подумал я, выбрать место подальше от этой чёрной ямы, чуть было не поглотившей меня в своей утробе.
Помещения вокруг по-прежнему оставались мне не знакомы, но в замке снова что-то переменилось, на этот раз неуловимо, и не поддаваясь описанию. Казалось, воздух пропитан ускользающим присутствием живого духа, запахом подвальных плит и мраком, распространяющимся из зевов, ведущих в систему пещер.
Наконец я нашёл место, где не было ни одного спуска вниз, хотя, продолжи я свой путь ещё каких-нибудь полчаса, и я мог бы заснуть хоть в трёх шагах от входа в Аид. В последний раз сознание моё прояснилось, и я увидел тронный зал. Архитектурой он не отличался от многих других помещений дворца: всё те же скромные каменные украшения, всё та же чёрная порода, привычные колоннады и арочные своды. Вереница узких слуховых окошек под самым потолком и особенным образом расположенные световоды, образующие сияющую тропу, ведущую к трону. В тени колоннады слева и справа от идущего к королю, что мог когда-то восседать в каменном кресле, открывались жутковатые, но в то же время величественные и прекрасные скульптуры белоснежного мрамора с тонкими чёрными прожилками. Скульптуры изображали изменения, на протяжении веков происходящие с прародителями короля, они сохраняли в себе историю рода, построившего дворец, и первыми в этом ряду стояли гибкие и многорукие жители пещер.
Я шёл по залу и различал слабое жужжание человеческих голосов. Оно доносилось из-за трона и казалось навеянным моим уставшим сознанием, но я продолжал идти, окружённый сумрачным светом, струящимся с потолка, решив набраться сил в самом сердце пленившей меня крепости. Я бы не посмел заснуть на троне короля, но совесть вполне позволяла мне устроиться у его подножия.
А голоса слышались всё отчётливее. Тогда, добравшись до трона, я заглянул за королевский пьедестал и увидел тёплый свет, узкой полоской падающий на каменный пол из приоткрытой двери.
- Тебе не нужно было приводить его сюда. Что если он - Чародей?
- Ничего подобного, он с корабля, Чародей ни разу не приблизился к кораблю. Он нам поможет.
- Много ли с него толку, если он пропал?
- Я найду его!
Я подошёл к двери, с трудом приоткрыл створку, устало обвёл взглядом тени и облокотился о каменный косяк. Разум мой был истощён, а тело вымотано, и я из последних сил держался за ускользающее сознание.
Люди (по двум смутным очертаниям я догадался, что это было именно люди) не возобновили свой спор. Я предположил, что причина их разногласий в моём присутствии, но, когда я пошатываясь вошёл в комнату, никто не проявил ко мне враждебности. По крайней мере, последнее, что я увидел перед тем, как провалиться в темноту, это чашу, наполненную водой.
4
Второе моё пробуждение за пределами корабля не было таким же лёгким и ясным, как первое. Поначалу я даже не смог разобрать, где нахожусь, и мне чудился полумрак жилого отсека, где спали Создатели, спали по-настоящему, а не той странной дрёмой, которая сопровождает часы путешествия и работы над разрушенными мирами. И примечательно, наверное, что, ощущая себя на корабле, я вспомнил о планете с искусственным небом, о её коконе и тайне, скрытой под ним. Именно с этими мыслями я встал со своей постели, прозрачный мостик подхватил моё невесомое тело и вместе мы отправились на поиски Эрда. Легко и быстро проносились мы мимо одинаковых пустых кроватей, рядами расходящихся во все стороны.
Спальни остались позади, и теперь мы двигались сквозь полумрак общих комнат, столовых, библиотек и хранилищ, развивая странную, жутковатую скорость. От быстрого нашего полёта вокруг всё замелькало и слилось в тёмные разводы, а ещё через мгновение корабль засиял так, что я не мог стерпеть этого сияния и вот-вот должен был открыть глаза, но свет померк, а я увидел перед собой главную рубку, просторную, кольцом охватывающую нос корабля.
Эрд почему-то сидел в чёрном, каменном кресле. Но внимание моё было сосредоточенно на самом пилоте, смуглом, крепком, не похожим на Создателей.
"Как странно, - подумал я. - Эрд совсем другой. Он полон жизни. Настоящей неподдельной жизни. Может быть, он всех обманывает? Создатели не такие".
Эрд повернулся, и лицо его показалось невероятно ясным в этой размытой, прозрачной действительности.
- Где ты пропадал? - обеспокоенно и строго спросил пилот. - Ещё чуть-чуть и ты проспал бы самое интересное, - добавил он с упрёком.
- Мы добрались?
- Добрались, мальчик, добрались. Скорее, садись рядом. Мы нашли шлюзы и вот-вот опустимся под кокон.
Я не стал садиться, только шагнул с прозрачного мостика и подошёл к чёрному креслу и Эрду, старому пилоту, повидавшему множество самых удивительных миров. Мне хотелось посмотреть на эту серую, похожую на луну планету, скрытую, как оказалось, под толстой оболочкой, защищающей её от пагубного излучения ближайшей звезды. Я помнил изображение на картах, но теперь мог увидеть всё своими глазами, и мне очень хотелось рассмотреть таинственный кокон, созданный неведомой цивилизацией в одном из самых дальних и древних уголков космоса. Я подошёл к Эрду, который всё ещё обращал ко мне своё плоское смуглое лицо, и опустил руку на спинку его чёрного трона. Пилот повернулся к панели, прикоснулся к приборной доске и под пальцами его заиграли и забегали огоньки. Подчиняясь командам, корабль ожил, забрала пришли в движение и панцирь, скрывающий длинную, изогнутую полосу обзора, отступил.
А я смотрел сквозь прозрачный хрусталь и ничего не видел. Совсем ничего.
- Как же так, Эрд? - удивился я, но моё осознание уже беспокойно трепетало где-то на границе между сном и действительностью. - Мы ведь уже опустились на планету. И я проспал наше приземление, - вспомнил я и окончательно проснулся.
Вокруг стоял полумрак, но он отличался от полумрака жилого отсека.
В глубине комнаты приглушённо сиял свет, каменная крышка закрывала камин, в котором играл огонь, и отблески его падали на пол. Я с трудом сел, поёжился, и огляделся.
- Зачем ты лез к огню? - в комнате раздалось неясное и вопросительное шипение, от которого мурашки побежали у меня по спине. - Видишь, разбудил, - добавили из темноты, и мне почудилось, что я слышу старческий голос.
- Он уже очень долго спит, - новое жужжание донеслось со стороны камина, на этот раз уверенней и громче, и даже несколько обиженно и резко.
- Ну, теперь он уже встал. Можешь открыть огонь, если тебе так надо, - с осуждением произнёс первый собеседник.
Я слушал эти странные голоса, и воображение моё услужливо подсказывало образы, извлечённые из замковых барельефов и белых изваяний тронного зала. Но одно дело разглядывать старинные изображения и совсем другое - встретиться с древними существами в тёмной комнате жуткой крепости. При мыслях о близости этих невероятных, отвратительных существ я окаменел от ужаса и растерянности, и сердце моё бешено заколотилось. Не знаю, что могло произойти со мной в следующее мгновение, если бы в углу, около камина от тёмной тени не отделился человеческий силуэт. От облегчения у меня потемнело в глазах, и я не сразу пришёл в себя. Зато, как только разум мой достаточно прояснился, я вспомнил, что не первобытных монстров встретил в этом месте несколько часов назад, а самых настоящих людей, говоривших, правда, на незнакомом, не то шуршащем, не то шипящем или жужжащем языке.
Тем временем невидимые собеседники продолжали свой диалог и я, привыкнув к странной речи, смог разобраться в интонациях и тембрах их голосов: по-детски бойкого и напористого и по-старчески невнятного и брюзжащего.
Уже через минуту я ясно увидел говоривших, только хозяин мальчишеского голоса предстал передо мной чуть раньше, потому что лицо и фигуру его осветил отблеск, вырывающийся из-под неплотно придвинутой к каминному порталу крышки. Я, скорее по наитию, но сразу же узнал это худое тельце и странные черты костюма, у огня с тяжёлой заслонкой возился тот самый мальчуган, что явился мне смутным образом на парапете замка. Такой вывод немало меня удивил, и я окончательно растерялся. А мальчик отодвинул, наконец, крышку, и небольшая комната озарилась тёплым светом весёлого огонька, без топлива шумевшего в горниле не то печи, не то камина, выложенного белым камнем.
При свете всё выглядело иначе. Чёрное пятно поодаль от меня оказалось обеденным столом, по сторонам которого построились кресла, похожие на трон главной залы. А лежанка моя - тюфяком с травой и покрывалом из плотного ковра. Дверь стояла плотно прикрытой, ни окон, ни балконов, ни других выходов в комнате не было. Ещё я заметил, что все стены обиты деревянными панелями, но одна из них, та, в которой располагалась дверь, испещрена зарубками, старыми и новыми, аккуратно расположенными ровненькими рядами и столбиками.
Конечно, проснулся я далеко не на корабле, и не было по близости ни доброго и умного Натана, ни опытного Эрда. Я забрел сюда, с трудом удерживаясь на ногах и из последних сил оставаясь в сознании. И, если тогда присутствие в крепости людей показалось мне вполне естественным, то теперь меня удивляла эта странная встреча. Я не мог понять, что способно удерживать разумные создания в таком мрачном и пустом месте, как замок, когда за его стенами есть приветливые равнины, покрытые цветами, песчаные пляжи и пресное море, полное рыбы.
Таинственные обитатели дворца всё ещё переговаривались с друг другом, до поры до времени не обращая на меня никакого внимания, и я мог присмотреться к ним получше.
Мальчуган, возившийся у печи, был одет в голубой костюмчик, похожий на ливрею, состоящую из искрящегося серебряной ниткой камзола и серовато-голубых штанишек, а на груди его поблёскивало тонкое ожерелье, напоминающее тот узор, который я заметил на грудке Неспящей.
А по правую мою руку, в углу, в глубоком каменном кресле, обложенным такими же подушками с травами, на которых заснул я, сидела старуха. Её старческое тело скрывали многочисленные складки красивой синей материи, поблёскивающей в свете печи.
Мальчик и старуха походили друг на друга. С белыми, плоскими и худыми лицами, до несуразности тонкими ручками и ножками и белёсыми же волосами они напоминали своим видом людей, но одновременно ими не являлись. Я сразу понял, что вижу перед собой представителей древнего народа, некогда перенявших человеческий облик, и это отталкивало меня. Мысль о том, что под человеческой кожей они скрывают свою настоящую личину, не давала мне покоя, но в то же время своим спасением я был обязан именно им, этим странным жителям замка, пускай даже в их логово меня привела случайность.
Я снова прислушался к разговору и только тут понял, что старуха и мальчик молчат, в ожидании глядя на меня.
- Не говори глупостей, - недовольно прожужжала старуха, поворачивая своё белёсое лицо в сторону мальчика. - Просто дай ему еды. Видишь, он как пришибленный, ничего не понимает.
- В прошлый раз он боялся отравиться, оттого я и спрашиваю, - с раздражением ответил ей мальчик.
- Сдаётся мне, что он понятия не имеет, о чём ты тут болтаешь. Ну, чего встал? Сам привёл, сам возись, - с каждым новым словом старуха всё больше успокаивался и наконец, кажется, задремала.
Всё время короткого разговора я переводил взгляд с одного собеседника на другого, пока мы с мальчиком не остались одни. Теперь моё внимание сосредоточилось на голубеньком камзоле и ассоциациях, вызванных совпадениями. Мальчик же подошёл ко мне и, потянув меня за руку, привёл к очагу, где властно указал на тюфяк, который необходимо было подтащить ближе к огню. Когда я подтащил тюфяк, мы уселись бок о бок. Оказалось, что он не просто так возился перед камином, теперь внутри горнила докрасна накалялась круглая чаша.
Мы молчали. Мальчик сидел по-турецки, и внимательно следил за чашей, а я всеми силами старался быть вежливым и не рассматривать его, хотя мне очень этого хотелось. В конце концов, мой молчаливый незнакомец поднялся с тюфяка и, вытащив из угла ухват, извлёк раскалённую добела чашу из печи. Он поставил чашу на стол, положил перед ней ложку и прожужжал мне что-то, указывая на еду. Я медлил, видя, как бурлит и пышет жаром каша. Тогда мальчик повторил сказанное и снова показал на стол.
- Слишком горячо, - покачал я головой.
И мальчик понял меня, благодаря чему я окончательно убедился в странном факте.
- Так это ты привёл меня в замок? - спросил я и мальчик кивнул мне в ответ.
А потом он огляделся, прошёлся по комнате и аккуратно выудил из-под каменного кресла со спящей старухой потрёпанную книгу. После чего снова устроился на тюфяке.
Заглянув ему через плечо, я не без удивления увидел на жёлтых, засаленных страницах знакомую с детства письменность. Тем временем мальчик бегло водил пальцем по строчкам, выискивая нужные слова и буквы, выразительно подчёркивая их и в нужном месте постукивая по книге, чтобы привлечь моё внимание. Так начался наш разговор: собеседник мой прекрасно читал на языке Альянса Создателей и без труда понимал мои ответы, а мне оставалось только успевать за его руками и внимательно разбирать слова сквозь грязь страниц. Позже я понял, что обителей замка когда-то учили говорить на языке Альянса, но их голосовые связки, по-видимому, не способны были издавать звуки отличные от шипящих.
"Почему ты ушёл?" - было первым вопросом, который я прочёл по книге.
- Мне хотелось посмотреть замок, - ответил я, слегла растерявшись.
"Тебе не нужно было этого делать. Здесь может быть опасно".
- Ты прав. Я чуть было совсем не заблудился, - ответил я, хотя на ум мне пришёл тёмный провал и неясная тень в его глубине.
"Зачем ты пришёл на наш остров?" - снова спросил мальчик, не обратив на меня внимание.
- Я думал осмотреться здесь. Я прилетел на корабле.
"На том, что стоит в бухте?" - мальчик сверлил меня внимательным взглядом.
- Да, именно на нём.
"А зачем ты прилетел на эту планету?" - всё ещё не унимался мой собеседник.
- Потому что кораблю нужен был отдых, а эта планета единственная в округе содержит воздушную среду и не населена разумными созданиям, по крайней мере, так показали приборы. Я не думал, что встречу здесь кого-то.
Эти слова задели мальчика, я заметил, как он изменился в лице. Досада окрасила его щёки нездоровым румянцем, и весь он вспыхнул, передёрнулся, а потом коротко взглянул на меня обжигающе холодным взглядом и вдруг стал безразличным, словно потух.
- А как Ты оказался здесь? - спросил я, пытаясь преодолеть неловкость, возникшую между нами, но мальчик отвечал неохотно.
Мне пришлось повторить свой вопрос, и только тогда мальчик откликнулся.
"Это мой дом", - показал он.
- А где же остальные жители замка? Живёт тут кто-то кроме тебя и этой женщины?
"Она моя прабабка".
- Но кто-то ещё тут есть?
- Здесь никого нет, кроме меня, её и Его, - добавил он на своём непонятном, шипящем языке.
- Прости, я не понимаю тебя, - покачал головой я.
- Может быть, ты и не летел сюда, чтобы убить Чародея, но ведь самое главное, что ты здесь. И ты Создатель, - вдруг встрепенулся мальчик, больше он не выглядел потерянным, скорее наоборот: он оживился, глаза его заблестели лихорадочным блеском, и он снова пытался говорить со мной на своём родном языке, как будто бы позабыв, что я им не владею.
- О чём ты? - недоумевал я.
А мальчик тем временем захлопнул книгу, жестами показал мне оставаться на месте и стремглав бросился из комнаты. Я не успел сказать ни единого слова, как дверь захлопнулась, заперев меня наедине со спящей Прабабкой и тарелкой еды.
"Что ж, - подумал я, - в любом случае это лучше, чем без конца блуждать по загадочному замку".
Оставшись наедине с самим с собой, я первым делом принялся за кашу. Она показалась мне совершенно безвкусной, но я всё съел, старательно собрав остатки со стенок. С едой уже было покончено, а мальчик не возвращался. Тогда я, немного осмелев, получше осмотрелся вокруг: заглянул в горнило печи, но не заметил там никаких приспособлений для поддержания огня, дававшего так много света, что им наполнялась вся комната; осмотрел угол за печкой, но не обнаружил среди кухонной утвари ничего необычного; попытался определить количество запасённой крупы, но нашёл запасы слишком скудными для поддержания жизни и одного человека, не говоря о двух; и, в конце концов, уронил ухват, разбудив Прабабку.
- Что ты шумишь! - зашипела старуха, заставив меня вздрогнуть.
Тогда я извинился и наконец-то уселся на тюфяк около огня, а потом и вовсе задремал.
Мне снова снился корабль. На этот раз я стоял посреди корабельной библиотеки. Я знал, что вокруг темно, но около меня должна гореть старая настольная лампа, поэтому я отчётливо видел полки уходящие спиралью вверх по трубе хранилища. Я подумал, что от библиотеки до мостика добираться очень далеко, и раз я сплю, мне будет проще переместиться к Эрду, представив себе его рабочий пульт. И хотя я очень старался оказаться около пилота, библиотека сменилась комнатой Тунара - моего наставника.
Я не хотел приходить сюда, я не хотел видеть Тунара. Но он уже приближался ко мне с противоположного конца комнаты.
- Я рад, что ты пришёл, - кивнул мне Старший Создатель.