Данная работа началась ещё год назад. Тогда появилось лишь одно предложении, технически оно могло бы остаться в работе, ознаменовывая собой начало произведение, но к счастью, а может и к сожалению от старого текста не осталось нечего. Два раза я правил данную работу, начиная писать её с нуля, абсолютного! Могу ли назвать произведение сложным и выстраданным? Не очень. Могу ли назвать его интересным? Вполне.
Главного героя я обозначаю или как Евгения Данииловича или как старика, впрочем возраст его эфемерная величина для меня, как например и временные рамки в данном произведении(да и во многих других). До старика ему ещё далеко, впрочем, возможно именно граждан этого возраста(эфемерное число не раскрою, решите все сами) так и называли, старики мол. Война поколений тут не раскрывается, скорее столкновение лбами, экстремальное, быстрое и противное для обеих сторон. Все заканчивается прозаично и обыденно, пусть и с рядом эксцессов. Дуэль не самое четкое и целостное произведение от меня. Я бы сравнил его с работой "Народная Воля", где ближе к концу я довольно сумбурно и странновато начал превращать отличную идею в невероятно гротескную и глупую фарсовую шутку. Здесь все немного отличается, но уже привычно: мне не нравится моя концовка. Возможно, так говорить не следует, может и следует, тут не знаю. Но то что концовка мне не по нраву я решил упомянуть. Это не самый лучший конец из тех, что рисовал мой воспаленный разум.
Дуэль
-Да, как вы смеете! Вы и пальца моего не стоите, вы никчемный прихвостень, вы жалкий тип!
Громкий крик, в конце переходящий словно бы на животный визг разнесся по залу, толпа начала шептаться, особые группы людей даже показывали пальцем в сторону кричащего. Кричащий же не замечал никого и нечего вокруг себя, весь зал, в коем происходил бал, словно бы заморозился для него, никаких действий, никаких взглядов нечего не было вокруг. Был лишь Иван Старцев, что с удивлением смотрел прямо в глаза уже изрядно постаревшего и изрядно уставшего от бытийства Евгения Данииловича. Последний и был тем самым кричащим, что своим криком уничтожил и переменил всю атмосферу зала, в котором проходил очередной бал особо богатых граждан.
Евгению Данииловичу было уже давно за X, пусть и не всегда можно было четко определить его возраст, седина в волосах и общий упадок сил в некогда бодрой походке конечно подавал подсказки ищущим оные, но несмотря на это Евгений Даниилович был вполне себе полон сил и именно по этой причине он сорвался на крик и вербально унизил своего противника, стоящего в нескольких шагах от него. Ещё месяц назад он серьезно оскорбил его дочь, тем самым оскорбив его, а теперь общается с ним словно бы нечего не было и именно он, Евгений Даниилович, отставной тайный советник и министр должен падать ниц пред мерзким и нагловатым Старцевым, а не наоборот, как и подобает ситуация.
В нагловатой усмешке Старцева, Евгений Даниилович снова заметил нотки сказанных ранее слов и настолько глубоко задела его эта усмешка, что Евгений Даниилович порывался повторить свои слова ещё раз, дабы они дошли наконец до его оппонента, а может, стоило вполне сделать и выпад в его сторону, несмотря на возраст и шепотки вокруг, но Старцев нарушил тишину зала обратившись, казалось бы ни к кому конкретному, но словно бы к каждому находящемуся в этом зале:
-Все выглядит довольно привычно, именно такого отношения я и мое молодое поколение видимо и заслуживает, словно бы ножом по уже кровоточащей ране прошлись словами, настолько это низко и по-детски глупо, но иного я и не ожидал. Мы всегда будем дальше них, мы всегда будем лучше и понятливей, кто то больше, а кто то меньше, но так будет всегда и все будет меняться и ежели вы не понимали этого, то пришло время...а что касается вас Евгений Даниилович...вы задели меня своим безнравственным пассажем, я бы хотел получить извинений и немедленно.
-Да как ты смеешь...окаянный, я таких как ты...такие как ты вообще не должны рождаться, какое будущее? Какое тут дальше, ты всегда червем ползал вокруг меня, а теперь, наконец, смог вылезти на свет...тьфу, ты мерзкий обыватель, что строит из себя высокодуховного и высокообразованного...ты....да ты!
Евгений Даниилович с упором указал пальцем прямо в лицо Старцева, мигом отразившее призрение и вялый испуг. Пары стали шептаться ещё громче, до Евгения Данииловича начали доносится отрывки их фраз, их омерзительных, неподходящих фраз. О глупости во внешнем виде его, о глупости действий, просьбы вызвать полицейских, дабы они забрали ушедшего в буйство старика. Все это слышал Евгений Даниилович и сердце его все больше билось и душа с каждой фразой все больше начинала болеть. Дальнейшее он помнил смутно, какой-то неясный крик в толпе, несколько опрокинутых бокалов, побелевшее лицо спутницы Старцева, а также поникшее лицо последнего. Комната кружилась и все это карусельство внушало ещё большее отвращение к миру, жизни и всему мирскому. Ком в горле все больнее сновал туда и сюда, вызывая рвоту, всё вокруг смазалось, почернело и словно бы растекалось, оставалось лишь пространство, неясное, неуютное не имеющие ни грамма обыденности и жизни, в нем стоял Евгений Даниилович и ухмыляющийся, пусть и слегка испуганный Старцев.
Как добрался до дома, старик естественно не помнил, да и надо ли ему было это помнить, свои последние слова, сказанные прямо в лицо Старцева словно бы на миг испарились, а затем снова отпечатались в мозгу, будто бы их прижгли клеймом. Вызов на дуэль не был чем-то удивительным, невероятным и ужасающим. Впрочем нет, ужасающим он продолжал оставаться и по сей день, но в тот момент, да и сейчас Евгений Даниилович считал это наиболее правильным решением, пусть и сделанным в порыве, слегка опрометчиво. Забрать слова назад, тем более такие не имелось никакой возможности, поэтому с мыслью о дуэли Евгений Даниилович ложился спать, с ней же он и очнулся утром.
Даже с утра его мысли ещё не пришли в норму, а могли ли вообще придти? Этот вопрос задал бы любой человек стоящий на месте Евгения Данииловича, любой человек понимающий, что вскоре будет смертельный поединок, что там придется или умереть или умертвить, уничтожить себе подобного, человека, пусть и с зачатком разума, но все же разумного. Это не убийство вальдшнепов, не убийство уток или ловля рыбы, это убийство молодого поколения, коему ещё предстоит строить и перестраивать, разрушать и созидать бытность нашего мира, развязывать и завершать войны. Впрочем, это может быть и нечто иное, Евгений Даниилович подошел к зеркалу в уборной и внимательно посмотрел на себя. Действительно. Осунувшийся старик сошел с ума, налетел с оскорблениями на младое поколение и решил устроить молодые годы. Но ведь это не так, точнее не до конца именно так. Старцев зазнался и это знали все, но молодого смутьяна боялись, страшились его волчьего и до ужаса холодящего взора и страх этот превращал любых несогласных в великих последователей и идолопоклонников Старцева. Чем он вполне правильно, пусть и не этично пользовался долгие годы. И только он, Евгений Даниилович решил противостоять хаму и устроить ему путь в настоящую взрослую жизнь. Да и вообще в жизнь. Евгений Даниилович смахнул полотенце, что висело на небольшом крючке в раковину, вода замочила его почти полностью. А ведь все может быть иначе. Убьют его, старика, уже почти беззубого, беззащитного, уставшего от всей жизни и это не будут считать убийством, скорее спасением, Старцева не погонят как Дантеса, его будут чествовать как героя, называя санитаром города, мира, всего мироздания. На что вообще надеялся старик? Получиться ли вообще выстрелить или в последний момент единственная капля стариковского уважения, любви к молодежи не сможет укрываться дальше и выйдет на первый план? Евгений даниилович вышел из уборной, а после одевшись вышел из своей квартиры в удручающем, пугающем всех вокруг состоянии.
Его глаза то и дело бегали по округе, цеплялись за городских прохожих, за нескольких сумасшедших, за даму с белой собачкой, что прогуливалась по местному парку, мальчик разносящий газеты с ужасом шарахнулся от него и серьезно посмотрел ему вслед серым и холодным взором, впрочем, взор самого Евгения Данииловича был не лучше этого мальчика. Старик прошел через арку и вышел во внутренний двор дома на Старовецкой, пройдя мимо выросшей яблони он поднялся по разбитым ступеням и постучался в зеленого цвета дверь, а может это был и не стук вовсе, а нелепые прикосновения ладонью, издающие слабый хлопающий звук. Чем бы это не было дверь была открыта, а на пороге стоял тучный юрист Буркин, пройдя даже такое небольшое расстояние, а именно от стола, что стоял в трех метрах от двери, он уже изрядно задыхался и даже достал платок, дабы вытереть испарину на лысеющей голове. Жестом, прося войти Евгения Данииловича, Буркин медленно закрыл дверь. Старик сел напротив стола юриста, пока тучный мужчина медленно переваливался к своему мягкому креслицу. Наконец Буркин сел, отдышался и все ещё хрипящим голосом спросил:
-По какому поводу сегодня зашли"с к нам, Евгений Даниилович?
-Не знаю
-Как это не знаем"с, а кто знает"с, к нам вообще то по важным причинам заходят. К нам и в похоронное бюро.
-Ноги сами привели меня....Я не знаю даже.
-Ох, я представляю, по крайней мере думаю, что представляю"с, как вам тяжело. Дуэль намечена на завтрашнее утро как я понимаю?
-А откуда...
-Я знаю все, к тому же моя свояченица была на балу, ну и дали"с вы там шума. За что же вы так на мсье Старцева, отличный человек и кредитор неплохой. Его секундант уже приходил ко мне.
-Он...он
-Постойте"с, я знаю что вы ответите. Окаянный и злой, я понимаю, но боюсь не смогу нечем помочь, выбор оружия запрещен, как и обучение стрельбы из оного. Хотя я и не мог бы вам помочь с этим, стрелять"с я тоже не умею.
-Я все знаю...знаю как стрелять, держал в руках.
-Ваш то секундант, майор Кузнецов заходили"с к нам. Переговорили. Ну и страшно все это.
А затем словно выйдя из мыслей, что произносил вслух, Буркин обращаясь уже к Евгению Данииловичу, спросил:
-Тогда зачем прибыли?
-А вот этого не знаю, сказал же.
-Завещанице подготовить? Юлии Евгеньевне все оставите"с?
Евгений Даниилович испуганно посмотрел на юриста, тучный Буркин расцвел в самой нагловатой улыбке, в толстых и мерзких пальцах ,он вертел уже изрядно тупой карандаш, который то и дело норовил выпасть и закатиться на пол, а Буркин подбирал другой, что лежал на заваленном бумагами столе. Евгений Даниилович вскочил с кресла и быстрым шагом вышел на улицу, вполне привычная омерзительная северная погода дала о себе знать, на улице бушевал сильнейший ветер и начинал накрапывать дождь, впрочем возможно это была и смесь дождя, грязи и снега, формирующаяся где то наверху и высыпающаяся исключительно, казалось бы, на Евгения Данииловича, носящего на своей шее черную метку.
Следующие два часа уставший от ходьбы старик сидел в квартире, на кухне прибиралась Юлия Евгеньевна, то и дело поглядывая на своего отца, отец же смотрел в одну точку, серединную часть стены, над ней висели часы, противно тикающие и трезвонившие каждый третий час, а ниже стоял небольшой столик, на нем прислоненной к серой стенке стояла фотография Евгения Данииловича и жены Татьяны Львовны, жена была добавлена на фото в фотоателье, пришлось использовать её старую фотографию, на руках у последней была ещё маленькая, недавно родившаяся Юлия Евгеньевна. Улыбающаяся и ещё живая жена смотрела на старика с укором, словно бы винила его в своей смерти, старик с фотографии, что ещё не был стариком, наблюдал с прискорбием и грустью, младенец на руках жены странно ухмылялся словно знал чем все закончится, впрочем, откуда ему знать, ведь он просто младенец с выцветшей и старой фотографии.
Юлия наконец закончила прибираться и села напротив отца, с минуту она сверлила его типичным, пронизывающим взглядом дочери, а затем нарушив тишину комнаты, что была нарушаема лишь тиканьем часов, сказала:
-Отец, зачем ты вообще пошел на этот бал? Зачем начал разговаривать со Старцевым, ежели знаешь, какой он мерзавец?
-Позвали доченька...позвали, Старцева я там не видел сначала, а потом...потом как бельмо на глазу и на разуме, пошел.
-Почему не извинился и не ушел?
-Не имел права, он мерзавец...я сказал правду Юля, сказал все как есть.
Дочь ещё некоторое время смотрела на отца, а после, аккуратно поднявшись с места, ушла в свою комнату. Часы раздали очередной омерзительный звук, напоминающий нечто среднее между криком человека и птицы, на секунду Евгению Данииловичу показалось, что именно так он и будет кричать на завтрашней дуэли. Посмотрев на часы, старик с ужасом понял, что прошло всего два часа, время ползло как улитка, специально растягивая минуты ужасающего мандража Евгения Данииловича.
Старик поднялся с места и начал шагать по комнате, теперь вместе со стуком часов раздавался и стук каблуков Евгения Данииловича по деревянному полу. Стук-стук, тик-так, стук-стук, тик-так. Евгений Даниилович остановился у окна, но стук каблуков словно и не думал останавливаться, возможно, он стучал и в голове. Стук-стук, тик-так, стук-стук, тик-так. Евгений Даниилович дрожал всем телом, отодвинул тюль с окна и посмотрел на улицу. Дождь или смесь из дождя, грязи и снега наконец закончилась, люди высыпались на улицу, по парку прямо под окном гуляли молодые, на скамейках сидели взрослые люди и читали книги, дети играли и бегали вокруг них, но шум оттуда не доносился до квартиры Евгения Данииловича. Лишь мерзкий стук каблуков и часов доносился тут, сердце билось с ещё большей силой. По дороге пронеслось несколько экипажей запряженных лошадьми, из окна одного экипажа на асфальт выбросили синей платочек, за ним сразу подбежал один из бездомных и бедствующих уличных детей, подхватив платочек, он убежал в одну из подворотен, скрываясь в тени деревьев и домов. Дрожащей рукой Евгений Даниилович открыл окно, в комнату сразу же пришел звук улицы, крики детей, смех и тихие разговоры, запах после дождя также дошел до ноздрей старика, только почувствовав это, комната снова будто бы закружилась, чувство тошноты усилилось, а стук в голове становился только громче. Медленно и пошатываясь Евгений Даниилович прошел через всю вертящуюся комнату и влетел в уборную, рвоту было больше невозможно терпеть и с силой она вырывалась забрызгивая все вокруг, превращая итак довольно мерзкую комнату в ещё более омерзительную. Все тело колотило, боль в груди усилилась, в глазах по-прежнему стояла вертящаяся комната. Евгений Даниилович хрипло вздохнул и быстро умывшись, вышел из уборной.
Из своей комнаты вышла Юлия, обеспокоенный взгляд её блуждал по лицу отца, губы дрожали, но ни одного слова не выпустили. Ещё с минуту она сверлила отца взглядом, а затем тихо вернулась в свою комнату, Евгений Даниилович смотрел ей вслед и обдумывал, что произойдет с ней, после его смерти. Однажды между ним и Старцевым имела место перепалка, последний очень явственно давал понять, что хочет непременно женить на себе его дочь, хотя Юлия Евгеньевна всей силой своей противиться этому. У Старцева закончились уговоры и начались деньги, однажды он принес небольшого вида конверт, в котором лежала вполне привычная для Старцева и не вполне даже известная для Евгения Данииловича сумма наличных. Старцев собирался купить дочь у старика, но этого естественно не произошло, с шумом, который кажется слышали все соседи, а возможно и вся улица, Старцев был спущен с лестницы и изгнан из квартиры Евгения Данииловича навсегда. С тех пор он действительно не подходил к дому, да вот только несколько раз словно бы специально натыкался на возвращающуюся с гимназии Юлию Евгеньевну, одаривая её цветами и с каждым разом все настойчивей прося руки. Но девушка была непреклонна и лишь обходила Старцева по дуге улицы, не беря нечего из его грязных рук.
Голова в омерзительном, карусельном порыве, болела в нескольких местах. Пошатываясь, а скорее даже с тяжестью переваливаясь с ноги на ногу, Евгений Даниилович рухнул на диван, посмотрел на часы, что видимо, даже не сдвинулись ни на минуту, а затем с тяжестью вздохнув, провалился в тяжелый и беспокойный сон.
Он смотрел на свое отражение в зеркале. Огромная, даже, казалось бы, бездонная во все стороны комната, небольшая раковинка, как показалось Евгению Данииловичу, стоящая на том самом месте, где судя по всему была середина комнаты. Над раковиной, на небольшой жердочке было вставлено, то самое, изрядно загрязненное зеркало, покрытое трещинами по левому углу. Из зеркала на Евгения Данииловича смотрел изможденный, уставший и осунувшийся старик. Левый глаз его слегка заплыл, нос был искривлен в правую сторону, казалось, даже местами просвечивался белесый хрящ поврежденного носа. Неожиданно боль пронзила все тело Евгения Данииловича, уходя из тела прямо в голову, челюсть старика задрожала. Он открыл рот, а оттуда один за другим начали сыпаться зубы, истлевшие и гнилые, ещё некогда бывшие живыми и белыми, вместе с зубами в сторону раковины лилась кровь из растертых и пустующих десен, зубы падали на кафельную раковину с противным, тошнотворным звуком и звук этот раздавался во все стороны этой бездонной комнаты, а оттуда, с усиливающимся звуком эха раздавался в голове Евгения Данииловича с громкостью ещё выше. Старик схватился за голову и краем глаза зацепился за отражение, окровавленный и словно бы уже мертвый старик смотрел на него, ухмыляясь беззубым ртом. Евгений Даниилович отбежал в темноту, все дальше и дальше, удаляясь от раковины и зеркала, но каждый раз оборачиваясь он продолжал наблюдать отражения за спиной, бездонная комната не отпускала его, продолжая мучить и пугать. Неожиданно из тьмы его окликнули, старик повернулся в сторону крика, но нечего там не увидел, темнота, словно темная вуаль, закрывала вообще все. Оттуда ещё раз окликнули Евгения Данииловича, а после раздался громкий выстрел, старик машинально пригнулся, пытаясь скрыться от пули, даже если самой пули и не имелось, но боль все равно пронзила все старое тело Евгения Данииловича, он рухнул на темный пол, темнота начала покрывать его, прозвучало ещё два громких выстрела, Евгений Даниилович почувствовал тепло, что растекалось где-то по его телу, казалось прямо по всему сразу не имея точного места начала, во рту ещё сильнее проявлялся металлический вкус крови, затем тьма окончательно завладела им, все скрылось под её платьем.
Евгений Даниилович очнулся и мигом вскочил с дивана, часы показывали, что проспал он всего ничего, около часа. Его, конечно, изрядно радовала ситуация, что время, наконец, потекло, но не радовало его медленное, даже слишком медленное и вязко-кисельное течение. Сердце по-прежнему билось с дикой скоростью, Евгений Даниилович стоял, оперевшись на стенку пытался отдышаться. Наконец сердце сбавило ударный темп и старик, схватив пальто, вышел из квартиры.
Улица встречала его холодным ветром, уже усилившимся с прошлого посещения улицы. Евгений Даниилович медленно плелся в сторону опустевшего парка. С деревьев начали сыпаться в загрязненные лужи, пожелтевшие и отжившие свое листья, оставляя место для молодых и сильных, дабы и они могли прожить очередные положенные им 6 месяцев. Евгений Даниилович подошел к криво-прокрашенной белой краской, скамейке и кряхтя присел на неё, разглядывая все вокруг. По дороге опять проехал экипаж, сильно пожухлое дерево по бокам, казалось, вот-вот отпадет и оставит неприятного вида дефект на мощеной площади дороги. Экипаж с неприятным цокотом покинул улицу и скрылся в тени деревьев, уехав через улицу. К Евгению Данииловичу подошел мальчишка, что раздавал газеты, серый и грустный взор его снова был устремлен на старика.
-Чего смотришь?
Мальчик нечего не отвечал, вместо этого он протянул старику помятую газету за сегодняшний день. Нечего важного в ней написано не было, а может для кого то интересным являлась история о разорившемся торговце на Локомотивной, а может о разрушение моста, что был построен в 14 веке близ их города, в любом случае для Евгения Данииловича все эти новости были неинтересны. Вместо разглядывания газеты старик оторвал небольшой клочок, размером с ладонь и протер ей вспотевшее лицо, часть краски естественно осталось на лице, забывчивый и уставший от всего Евгений Даниилович запамятовал о платке, что находился в его внутреннем кармане, охнув он отправил руку в пальто и выудил оттуда зеленый платок, обтер как это было возможно, лицо и сложив платок треугольником, уложил его обратно в карман. Мальчик все это время сверлил его своим серым, унылым и даже слегка испуганным взглядом.
-Чего ты смотришь на меня?
-Умирать больно?
-А я почем знаю...откуда же мне
-Как это, вы ведь чувствуете что-то, вы старый!
-Я тебя ещё смогу пинка дать щенок, старый я....
-Ну, так объясните, умирать больно?
-Я НЕ ЗНАЮ!
Крикнул Евгений Даниилович, а после, вытерев свежую испарину ладонью, тихо пробормотал:
-Но скорее всего очень.
Спустя час Евгений Даниилович оказался на мосту через реку, мимо него сновали люди, изредка посматривая на его усталое лицо. По реке вдали плавали молодые на деревянных лодках трех различных цветов. Когда то и он таким же образом плавал вокруг небольшого острова на севере, а в молодые годы вообще высаживался там. Теперь понятно дело, спустя, в лучшем случае 40 лет, он неспособен ни на что подобное боле. На глаза предательски навернулись, от холодного северного ветра ли или от больного наплыва воспоминаний молодости, мерзкие слезы, взгляд от их присутствия затуманился, все вокруг расплывалось и превращалось в единую мещанину. Евгений Даниилович смахнул слезы в мутную и бушующую от ветров реку, а затем медленно поплелся в сторону дома. Спустя ещё восемь часов его жизнь закончится. Пожил он достаточно, пусть и не до конца, так, как ему хотелось.
Дом пустовал, Юлия Евгеньевна, куда-то ушла. Её отец же, сбросив пальто на пол медленно поплелся в гостиную, рухнул на диван и смотря в белый потолок начал обдумывать все произошедшее с ним за два дня, а также то и дело вспоминать былые времена. Черно-коричневыми пятнами проявлялись события прошлого, его служба в армии, первый выстрел в противника, его обезображенное лицо. Первое ранение и битва за жизнь посреди горящего огнем поля боя, а после тяжелое выздоровление в госпитале, встреча с будущей женой, разговоры с оной посреди небольшого цветника с красными и желтыми цветами различных видов. Там же он последний раз видел своего товарища Михаила, что был тяжело ранен и мучился в общей сложности два месяц, часть из которого ещё до прибытия самого Евгения Данииловича в госпиталь. Болезненный вид друга всплыл и явственно висел прямо перед глазами, больной взгляд, высушенная, словно бы восковая кожа, хриплый голос его то и дело пытался произнести имя своей жены, да только сил никогда не хватало. За день до отбытия Евгения Даниилович, а тогда просто Евгения из госпиталя, Михаил, наконец, отмучился и покинул этот мир. С трудом, но все же Евгений простился с другом и уехал из госпиталя вместе с будущей женой. Её грустный, но все же родной взгляд сменил мертвое тело товарища перед глазами. На миг по телу разливалось успокоение и тепло, а затем взгляд жены изменился, лицо погрубело, а после вообще превратилось в некое подобие смертной маски. Евгений Даниилович вспомнил тот далекий весенний вечер, когда Юлия родилась, с невероятным трудом и забрав абсолютно все силы у матери. Она успела увидеть плачущего ребенка на руках Евгения Данииловича, а после, издав последний вздох, ушла от него навсегда. Казалось, в тот день даже солнце зашло за горизонт немного раньше, словно бы почувствовав гибель единственного счастливого пятна в жизни Евгения Данииловича. Маленькая, ещё не умеющая нечего и с трудом живущая Юля мягко сопела на его руках.
Евгений Даниилович открыл глаза. Образы сменились неприятным белом потолком квартиры, в уши снова доносился мерзкий звук тикающих часов. Старик поднялся с дивана и подойдя к столику, выудил лист бумаги с карандашом и начал писать письмо своей дочери. Несколько раз, зачеркивая написанное, правя и всячески пытаясь сказать не вполне хорошие, правильные слова, по итогу написал максимально честное и устраивающее его письмо. Его он положил на стол в комнату дочери, а сам снова одевшись и быстро осмотрев в последний раз комнату, вышел из квартиры, также, как казалось Евгению Данииловичу, в последний раз.
Всю ночь Евгений Даниилович пробыл в небольшом кабаке под названием "Синяя Собака", в нем в этот день выступали различные поэты, певцы и певицы, толпа скандировала пьяные песни и естественно напивалась ещё сильнее. Хозяин кабака только и успевал разливать по кружкам алкоголь, то и дело, поправляя залихватские усы. На самом деле Евгений Даниилович был не частым гостем в таких местах, но данный случай был исключителен и выпить перед смертью было скорее самым правильным решением и последним, по настоящему последним, волеизъявлением. Со сцены произносились очередные стихи, очередная толпа, стоящая прямо перед сценой хлопала и кричала громче всех. Поэт, что стоял на сцене слегка смутился от шумной компании, но все-таки продолжил декламировать стихи посвященные государю нашему. Пьяная толпа кричала и хлопала ещё громче, Евгений Даниилович отвернулся от шума и запросил ещё вина. Затем ещё пару. Вышел из "Синей Собаки", он уже за полночь, смотря на святящую в небе Луну, он наконец понял, что вскоре его жизнь оборвется и все закончится. Он не увидит взросления Юли, не увидит внуков, не увидит новой войны и смертей ему знакомых и дорогих людей. Одно лишь положительное было в этом всем, он не увидит больше наглое и нахальное лицо Старцева. Но на секунду, возможно из-за выпитого алкоголя, а возможно из-за включившегося вполне себе понятного и известного инстинкта самосохранения, в Евгении Данииловиче начало проявляться невероятное желание жить и существовать, умереть лишь в 100 лет, увидев ещё много всего происходящего с ним, его дочкой и её семьей, все происходящее с народом и страной, продолжая быть его частью. На глаза снова навернулись слезы, старик смахнул их, а после рухнул оземь и словно бы закричал, замычал на небо, на луну, на все вокруг. Несколько подпитых граждан, находящихся вдали, даже обернулись и прогоготав скрылись, но Евгений Даниилович не заметил никого и лишь продолжал кричать.
Домой он прибыл уже в 2 часа ночи. Его дочь мирно спала в своей комнатушке. Евгений Даниилович медленно прошел в гостиную и дабы не разбудить дочь, аккуратно присел на диван, тяжко вздохнул и закрыв глаза провалился в сон. В этот раз ему не снилась темная комната, грязное и потрескавшееся зеркало, льющая кровь или раковина его родной уборной. В этот раз все это сменила вполне приятная и живая картина небольшого зеленого луга, в далекие года, ещё будучи молодым солдатом, он бывал в этих местах, в этих местах шли ужасающие бои, но теперь, сейчас в фантасмагоричном и спокойном сне, все вокруг было зеленым, цветущим и живым и даже рухнувшая скала теперь смотрелась вполне живо и привычно на всем прекрасном природном фоне. Евгений Даниилович стоял в довольно высокой, по колено, траве. Близ него росли цветы фиолетовых, красных и ярко желтых цветов. Солнце висело высоко в зените и приятно обжигало своим теплом, ещё больше успокаивая Евгения Данииловича. Вдали показалась чья-то фигура. Она медленно шла прямо к нему, но слепящие лучи солнца не позволяли понять кто это был и увидеть его лицо, но чем ближе силуэт подходил к Евгению Данииловичу, тем быстрее он узнавал его. Синего цвета, хотя и вполне себе истлевшая из-за солнца в этих краях, в нескольких местах синий цвет был темнее, явно из-за полученных ранений, одно из них и нанес Евгений Даниилович, в далекие военные годы. На голове уже известного человека висела покосившаяся красная феска, что также выцвела за все прошедшие годы. А вот лицо и тело человека напротив, за годы даже не изменилось, Евгению Данииловичу даже показалось, что человек напротив него помолодел за все прошедшие годы. Напротив него стоял Карл Детроа с длинными черными усами и уставшим, пусть и слегка радостным взглядом.
-Ну, здравствуй. Давно не виделись, русский.
-Прошло уже много лет. Молодеешь тут, немец?
-Никто не молодеет, ты помнишь меня таким. А вот я помню тебя гораздо моложе.
-Постарел, слышал, что тебя убили свои же?
-Нельзя так сказать. Своих у меня и не было. Просто выгодно было воевать с ними вместе.
-Хоть когда-нибудь тебе было жалко болгар или других убиенных вами?
-Жалость именно то чувство, что уничтожается на наших с тобой войнах, русский. Но честно...иногда, среди ночи...накатывали их мертвые лица. А тебе снились убитые османы?
-Сейчас чуть чаще, последние два дня. Видимо чувствуют, что вскоре я приду к ним, а может и нет. Кто в ад, кто в рай?
-Нет ни того ни другого, русский. И никогда не было. Есть только земля и небо. Нечего боле. А отчего ты думаешь, что они ждут тебя?
-Утром у меня дуэль, я там скорее всего умру, я даже казалось уже принял это. Хотя ночью ко мне вдруг желание жить вернулось и даже усилилось.
-Дуэль понятное дело, наверняка ты оттуда выйдешь победителем. Стрелял ты точно, по крайней мере в молодости.
-Хотелось бы...а мы сейчас "там"?
-А ты как думаешь, таким образом это все выглядит сейчас. Скорее всего. Мне в любом случае неизвестно, я умер уже давно.
-Здесь стало лучше. Когда все перестали воевать.
-Ещё повоюют, все и со всеми....человеческая глупость. Теперь я это понял.
-Понял, но болгар не жалко?
-Нет, это ошибки, но мне кажется, что ошибки верные.
-Это странно.
-Убийства это обыденное дело, мы готовились для этого. Возможно, даже рождались.
-Возможно это и так. В любом случае мы делали ужасные вещи, немец.
-Да, скорее всего.
Карл кивнул, а после отошел от Евгения Данииловича и оперевшись на камень начал смотреть вдаль. Евгений Даниилович вдыхал свежий и приятный равнинный воздух и рассматривал красоты вокруг. Солнце ещё раз ударило в глаза и все вокруг, словно затушили свечу, потухло.
В лицо Евгения Данииловича бил луч солнце, закрывшись от него, старик услышал вместе с противным звуком тиканья часов, настойчивый стук во входную дверь. Кряхтя и вздыхая, Евгений Даниилович поднялся с дивана и подошел к двери, с шумом он открыл её. На пороге стоял майор Кузнецов, его секундант. Одетый в привычную ему и непривычную всем вокруг военную форму, он слабо улыбаясь смотрел на Евгения Данииловича.
-Извините, но я думал вы решили"с не участвовать.
-Уже поздновато отказываться, знаете ли...через сколько выдвигаться и куда?
-Парк на севере, вы там бывали...Старцев тоже. Стреляем"с в полдень. Ещё пару часов у вас есть. Вы подготовили зав..
-Нет, идите к черту с завещанием. Я буду жить.
-Постойте...ведь это важно, вдруг вас...
-Все будет в порядке. Я написал письмо Юлии Евгеньевне, она знает что делать. И очень надеюсь, что уже начала делать то, что наказано.
Майор Кузнецов хотел было сказать ещё что-то, но отвечать Евгению Данииловичу не стал, а лишь сел на диван и смотрел на бродящего из стороны в сторону старика. А затем медленно проговорил:
-Вы могли бы просто извинится тогда. И нечего бы не произошло.
-Нет, не мог бы. Старцев омерзительный червь и я постараюсь окончить отравление мира им.
-Убийство Старцева сделает вас спокойней? Чище и радостней?
-Я стану спокойным. Это верно, с остальным нечего не будет. Смерть омерзительна, убийство, если это не защита себя-тоже. Но иногда, иногда иного выбора нет и ошибка...в моем случае убийство вынужденная ошибка, к тому же верная.
-Вы говорите страшные вещи, не замечаете?
-И это говоришь мне ты? Военный? Сколько убил ты? Сколько?
-Я...я пока никого, но ведь...
-И убьешь, скоро, когда-нибудь точно свяжешь себя кровью...главное, чтобы убили не тебя. Из чего стреляем на дуэли? Что выбрал Старцев?
-М, в общем то...пистолеты. Шпагу и саблю нельзя, он умеет фехтовать...оставалось только это.
А затем, потупив взор, добавил:
-Его секундант немец Пауль говорит, что лица такого у него давно не видел. Он напуган, напуган вами. А я вижу, что вы не напуганы...
-Понятно.
Разговор был окончен, Евгений Даниилович встал у окна и рассматривал людей, что ходили по улице, кто-то бродил в парке, кто-то по улице. Прямо как тогда, ещё утром, в парке сидели парочки, сидели матери с детьми, последние бесились почти также. Все было привычно. Обыденно, неживо словно, создавая лишь общую картину, существования и бытийства. Каждый день одно и то же, ничего не происходит, они нечего не хотят менять, для них это и есть вся жизнь.
Евгений Даниилович отправился в уборную. В зеркале на него смотрел все тот же старик, но усталость в глазах словно бы исчезла, выражение лица было спокойным и понимающим. Вернувшись назад, он увидел, что Кузнецов рассматривает столик и фотографию что стоит на оном. Евгений прошел мимо, достал новое черное пальто, нацепил его и сказал майору Кузнецову:
-Давайте отправляться.
Кузнецов кивнул и вместе они вышли из квартиры. Улицу освещало яркое солнце, ветра практически не было, у дороги стоял экипаж, Кузнецов открыл дверь и пригласил внутрь Евгения Данииловича. Он быстро залез внутрь, Кузнецов сел напротив него и закрыл дверь, экипаж тронулся и они отправились в северный парк города.
Экипаж затормозил, Кузнецов открыл дверь, выбрался на улицу, Евгений Даниилович на секунду остановил взгляд на небольшой карточке, что была воткнута в потолок экипажа, на ней был нарисован странного вида солдат, в длинных ботинках на ногах, явно резиновой винтовкой солдат аркебузиров, а также в зеленой яркой феске. Пожав плечами Евгений Даниилович выбрался из экипажа на свежий воздух. На улице в парке было тихо и свежо. Вдали на небольшой равнине, где не росло ни одного дерева, стоял тучный юрист Буркин, врач Коммисаров, а также немец Вильгельм, дополнительный секундант и товарищ Буркина, последний то и дело посматривал на часы и поглядывал куда-то вдаль, мимо приехавших.
Евгений Даниилович подошел к общей толпе и спросил:
-Вы рановато товарищи.
-Мы как раз вовремя гражданин Мухин, а вот Старцев запаздывает"с. Где его только носит.
-Пусть выспится перед...перед этим всем.
-Вы ещё не передумали, насчет завещания?
Обратился к нему Буркин, Евгений Даниилович поднял брови и разведя руками сказал:
-А это уже не пригодится. Уже все готово и без завещания. Квартира итак была записана на Юлию Евгеньевну...а больше у меня ничего и не имеется. Кроме гордости, но её не передашь так легко.
Буркин затушевался и отвернулся к Коммисарову, спрашивая его казалось бы совершенно неважные вопросы о давлении и сердечных ритмах. Общая группа ждала секунданта Пауля Вебера и нахального Старцева. Прошел ещё один час, полдень все близился и близился, Евгений Даниилович бродил по поляне туда-сюда, рассматривая природу вокруг и с каждой секундой сомневаясь в своем решении стреляться со Старцевым. Немец Вильгельм с раздражением расхаживал рядом, смотрел на часы и чуть ли не подпрыгивал, чтобы разглядеть возможный экипаж вдали, через деревья. Майор Кузнецов и Коммисаров отошли чуть поодаль и сев на заваленное дерево общались. Буркин отпыхиваясь ходил кругами вокруг экипажа, то и дело поглядывая в сторону Евгения Данииловича. В лесу уже очнулись птицы и их крик начал доноситься куда громче, несколько стаек покидали лес и летели куда-то вдаль по синему безоблачному небу. Секундант Вильгельм в очередной раз посмотрел на часы и пробормотал:
-Опаздывает ваш соперник, so geth das nicht
-Обождем ещё, прибудет, не может же он...
Евгений Даниилович замолк, Вильгельм внимательно смотрел на него, а затем отвернувшись отправился к сидящим на дереве Коммисарову и Кузнецову. Евгений Даниилович с минуту мялся на месте, рассматривая дальнюю дорогу, но все же отправился следом. Кузнецов посмотрев на него медленно пробормотал:
-Может знак это, а Евгений Данилыч, что не нужно нечего делать. Сам бог как говорится помогает вам.
-Бога нет
-Отчего же...неужели видели, что нет его?
Обратился к нему юрист Буркин, наконец переставший ходить вокруг экипажа и отдышавшийся, его хитрые глаза смотрела на Евгения Данииловича и жаждали ответа.
-Не видел, но отчетливо это понимаю...Какой итог будет если Старцев не прибудет?
Вильгельм прокашлялся и ответил:
-Омерзительный для него...замечательный для вас, если только он не прибывает по объективной причине, может быть он уже был ранен где-то, а возможно его лихорадит и он даже подняться с постели не может.
-А если этого не происходит с ним?
-Значит, он уклонился от встречи с вами, а это поступок трусливый, поступок третьего сорта. Такое делать нельзя, в особенности, если все организовывали люди, по его просьбам, по просьбам оскорбленного.
-Понятно, Старцев прибудет...прибудет, не может он избежать такого...сколько ещё ждать?
-Уж извините, но далее чем 15 минут ждать его не намерен, он итак просрочил вообще все, говоря, что прибудет на два часа раньше. А что мы видим...
-Что его вообще нет, понятно герр-Вильгельм, подождем ещё.
Следующие полчаса все сидели в тишине, то и дело погружаясь в созерцания лесного пейзажа вокруг. Первым их покинул юрист Буркин, сославшись на непреодолимое желание наконец убраться с солнца, с жары и лесных мест обитания комаров. Экипаж отвез его в город и уже успел воротиться. Коммисаров лежал на разложенной простыне и рассматривал облака в небе, Кузнецов бродил по лесу близ поляны, осматривая деревья и птиц, что засели в глубине их тенистых листьев. Вильгельм поначалу тоже наблюдал за природой, казалось он даже забыл о своих часах, сжатых в руке, переставая их проверять каждую секунду, но всему спокойному и ясному приходит конец, в очередной раз он опустил голову и взгляд его зацепился за часы, вздохнув и убрав их в карман сюртука, он встал и громогласно, так чтобы его слышали все и лежащие на траве и ходящие в лесистом массиве, сказал:
-Дуэль окончена, ждать боле не имеет смысла, сейчас я и Майор Кузнецов отправимся к герр-Старцеву и его секунданту, дабы узнать по какой причине дуэлянт отказался прибывать на место. Герр-Мухин, можете отправиться с нами, возможно, ваш конфликт получится урегулировать в мирном формате, герр-Коммисаров, вас мы довезем до дома...что же, собираемся. Влезем ли мы все в экипаж?
Спустя ещё двадцать минут экипаж, успев высадить врача Коммисарова у его дома, прибыли на улицу, где проживал Старцев. Всей большой группой, выйдя из экипажа, направились к зданию. Евгений Даниилович с тяжелым сердцем делал каждый шаг по лестнице серой парадной, германец, шедший впереди, насвистывал какую-то простую мелодию и вполне бодро поднимался. Майор Кузнецов медленно плелся в конце, осматривая вполне непримечательные лестницы дома. Это кстати было весьма удивительно, ведь Старцев персонаж максимально надменный и нарциссичный, следовательно жить в таком доме для него равно жизни среди обыденных и пустых людей, с коими он конечно не желал себя сравнивать. Но теперь образ Старцева, с каждым шагом по ступеням разрушался на маленькие черепки керамики. Группа подошла к двери с нумером 12, немец Вильгельм позвонил, а затем видимо из-за усталости и слишком долгого ожидания Старцева на поляне, моментально постучал в деревянную дверь три раза. Затем ещё, после ещё раз. Звонок, стук, звонок, стук. Никакой реакции не произошло, Вильгельм перестал терроризировать дверь и уныло покосился на майора Кузнецова:
-И что теперь делать? Куда он мог деться? Мог ли он уехать?
-А я почем знаю, я не его секундант...давайте сходим к Веберу, он живет относительно недалеко.
-Ох, wozu brauche ich das alles
Группа с неудавшимся дуэлянтом медленно поплелась по улице дальше. Секундант Старцева-Вебер жил через несколько домов на этой же улице, прямо на первом этаже идентичном по внешнему виду доме. Изрядно уставший и вспотевший германец подошел к двери с нумером 2 и настойчиво постучал три раза, звонок на сей раз, он попросту проигнорировал. Кузнецов подошел к старушке, что сидела в парадной и пытался выведать хотя бы что-то о живущем в квартире номер 2, но старушка сказала, что никто не выходил и не входил. Кузнецов развел руками и подошел к Вильгельму. Последний решил дернуть ручку и к удивлению всей группы она отворилась. Кузнецов протиснулся вперед, слегка оттиснув немца, а затем прошел внутрь квартиры. Затем послышался его голоса:
-Есть сразу две новости, одна удивительней другой.
Евгений Даниилович протиснулся мимо испуганного Вильгельма и подошел к майору. Тот указывал на потолок квартиры, впрочем, это Евгений заметил и при входе. Под потолком висел Старцев, повешенный, судя по всему вполне сам собой. Рядом на кровати лежал его секундант Вебер, его грудь легко вздымалась, следовательно, секундант был живее своего дуэлянта и просто крепко спал. Кузнецов поднял упавшую табуретку с пола, поставил её близ ног повешенного, поднялся на неё и проверил пульс Старцева, затем отрицательно покачав головой, спустился.
-Дуэль больше не нужна. Соперник мертв, вопрос улажен...только теперь вопросы имеются. Просыпайся давай!
Кузнецов подошел к Веберу и начал пытаться распихивать его, немец устало открыл глаза, отмахнулся от майора и медленно присел на кровати, вытерев лицо, он поднял взор и чертыхнулся, майор быстро привел его в чувство, потряс его за плечи и начал задавать вопросы. Вебер неуверенно мычал о вчерашнем вечере, о пьянстве своем и отдыхе вместе со Старцевым. По его рассказу Старцев должен был быть живым и сидеть здесь, а в лучшем случае стоять на месте дуэли. Но по какой-то причине он оказался в петле под потолком квартиры своего секунданта Вебера.
Евгений Даниилович вышел из квартиры и объяснил Вильгельму что происходит внутри квартиры. Германец охнул и пробормотал:
-Одни проблемы тут у вас, russen
-Можете идти Евгений Даниилович,gott ist auf deiner Seite
-Был бы он, бог то ваш.
Все с тем же тяжелым сердцем Евгений вышел из дома и медленно поплелся по улице, в голове все ещё висел образ повесившегося Старцева, шокированный взгляд его секунданта и все ужасное убранство комнаты. Неожиданно для самого себя он начал жалеть своего врага, этого надменного и ужасного человека, этого самого омерзительного представителя молодого поколения, который, конечно же, с улыбкой бы застрелил его на сегодняшней дуэли, но, несмотря на все это Евгению Данииловичу было глубоко жалко своего неудавшегося дуэльного соперника.
Спустя час Евгений Даниилович пришел домой, медленно повесил пальто на вешалку и прошел в гостиную. Из своей комнаты вышла Юлия Евгеньевна, с удивлением она посмотрела на отца, но нечего не спросила.
-Жив я, нечего не произошло. Старцев повесился.
Юлия слабо кивнула, а затем вернулась в свою комнату. Евгений Даниилович сел на диван и тяжело вздохнул. Все было таким же, каким было до этого, нечего конкретно не изменилось, единственный момент проявления настоящей жизни, силы и духа была с ним на балу, была с ним до сего дня, а теперь все вернулось в былое и обыденное русло существования. Все скучно и серо, на улице кричат все те же дети, снуют те же молодые парочки, на скамейках сидят все те же родители и ругают своих детей. По дороге вполне обычно, наверняка, прошел очередной экипаж, а мальчишка с серым и пугающим взором проводя его взглядом, продолжает раздавать газеты. И ночью все будет также и на следующее утро повторится все и так будет ещё долгие 40 лет или сколько бы ему не было отведено, скука и обыденность навсегда будет преследовать и видимо лишь его смерть могла разрушить сей порочный круг. Евгений Даниилович провел взглядом по комнате, ещё раз внимательно посмотрел на фотографию молодого себя, а затем, закрыв глаза, провалился в обыденный, серый и вполне привычный сон.